Текст книги "Робкое дыхание"

– У меня из ушей дым пошел? – протянул Георгос.

И Эмилия, и Алис посмотрели на Иви, которая виновато покраснела.

– Да нет конечно. Я просто думала…

– О чем? – не отступал он.

Она лихорадочно подыскивала, чтобы такое сказать.

– Я думала… я хотела попросить тебя купить елку.

– Она у нас уже есть, – ответил он сердито. – Разве ты не видела ту, серебряную, которую Эмилия поставила в гостиной?

– Да, но это совсем не то что живая, – продолжала она, попавшись в ловушку собственной лжи. – Леонидас всегда говорил, что Рождество не Рождество без живой елки.

При упоминании имени Леонндаса установилась полная тишина, пока снова не заговорил Георгос:

– Хорошо, тогда непременно купим живую. Завтра с утра я это и сделаю.

Иви показалось, что в бодром его голосе она уловила печальную нотку, но его готовность сделать так, как делал брат, высекла искру жизни в его матери. Алис заявила, что этим же вечером сходит на чердак и принесет оттуда еще украшений.

– Там есть такие, которые мы не использовали с тех пор, как вы были еще детьми, – взволнованно проговорила она. – Помнишь, Леонидас всегда требовал, чтобы ему позволили водрузить ангела на макушку елки?

– Да, мама, – сказал Георгос, – помню.

– И мы распевали при этом рождественские песенки, – продолжала она с сияющими глазами. – Он был такой милый чуткий мальчик, – докончила она с тоскливым вздохом.

У Иви больно сжалось сердце при виде дернувшихся губ Георгоса. Да, его брат был милым чутким мальчиком и стал милым чутким мужчиной. Но разве ему принадлежала монополия на чуткость? Неужели Алис не видит, что другой сын страдает от ее вечного предпочтения Леонидаса? Без сомнения, этой линии поведения она придерживалась всегда. Бог ты мой, да ведь Георгосу тоже иногда хотелось водрузить ангела на макушку. Или матери такое никогда не приходило в голову?

Иви молча поклялась, что на сей раз он это сделает. Она позаботится, чтобы его об этом попросили, ведь ни Алис, ни Эмилия не полезут на лестницу выполнять столь рискованную задачу. Право же, следовало бы Алис сказать, что у ее младшего сына тоже есть чувства.

Взглянув на другой конец стола, Иви заметила на лице Эмилии похожее недовольство. Может, впервые за все время ей приоткрылось что-то новое в их отношениях. Есть надежда, что она когда-нибудь упрекнет Алис в несправедливости по отношению к Георгосу. Самой ей рано говорить на эти темы.

В это мгновение Георгос резко встал.

– Принесите кофе в кабинет, хорошо, Эмилия?

Мне надо позвонить в пару мест.

– Конечно, Георгос, – с готовностью ответила она. – Принесу вам еще кусочек рождественского пирога. В этом году я его рано испекла. Ну вы знаете, какой. – Она хихикнула. – Рома в нем больше, чем яиц.

Георгоса озадачила, но и явно тронула необычная теплота экономки. Его удивленная улыбка потрясла Иви. Этот человек изголодался по любви, поняла она. Просто изголодался.

Ей тут же вспомнилось предложение Риты. Георгос никогда не полюбит ее так, как любил Анну. Она никогда не полюбит его так, как любила Леонидаса. Но они могут научиться любить друг друга по-другому, особенно если у них будет ребенок.

Врач заверил Иви, что с ней все в полном порядке, выкидыш просто случайность. Он затребовал историю болезни матери и, изучив, отмел ее тревоги как беспочвенные. Болезнь матери оказалась не врожденной, она возникла в результате травмы при первых тяжелых родах. Доктор держался уверенно и, считая Георгоса отцом потерянного ребенка, предложил им в скором времени повторить попытку.

Подумав о Георгосе в своей постели, Иви судорожно протолкнула ком в горле. Она не покривила душой, когда в разговоре с Ритой выразила беспокойство перед такой перспективой. Георгос всегда пугал ее и своей огромностью, и мощной аурой властности и решительности.

Первый, самый сильный страх перед ним она уже преодолела, но не настолько, чтобы спокойно думать, как это она подойдет к нему и предложит сделать их брак настоящим, предложит завести ребенка.

Она не знала, как он поступит, что скажет. Рита, правда, ни секунды не сомневалась в том, что он находит ее достаточно желанной. Но сама она была в этом далеко не уверена. Кроме того единственного момента на лестнице, когда, обняв ее, он неожиданно загорелся, Георгос ни взглядом, ни словом не показал, что она нравится ему больше, чем любая другая молодая женщина.

Насколько она понимает, мужчины не очень-то разборчивы в сексе. Они могут разделять постель со многими женщинами, не любя, без глубокого чувства. И Георгос не исключение. Вряд ли за последние несколько месяцев он побывал в одном и том же месте. Иви сомневалась, чтобы он все время возил с собой одну и ту же даму. Рита бы об этом узнала, потому что всегда заказывала ему гостиницу и билеты.

Вероятно, Рита все же права. Для Георгоса не составило бы труда завлечь ее в постель, если б он того захотел. Только вот захочет ли он иметь от нее ребенка?

Существовал единственный способ это выяснить – спросить его об этом. Если только она наберется мужества.

8

Иви следовало бы догадаться, что Георгос будет избегать участия в украшении елки. И все же когда он принес домой великолепное дерево и сам укрепил его в углу гостиной в большом ведре с песком, она надеялась, что он приложит руку и к дальнейшему. Но едва Алис принесла ящики с игрушками и оттуда извлекли первый разноцветный шарик, Георгос ушел, сказав, что ему предстоит деловая встреча.

Иви расстроилась. Что за деловая встреча в воскресное утро? Кончилось тем, что она сама водрузила ангела на верхушку елки и с тяжелым сердцем спустилась с лесенки. Но когда вспыхнули разноцветные лампочки на зеленых ветвях, все оживились. От настоящей, живой елки, залитой огнями гирлянд, исходило такое очарование, что все почувствовали приближение праздника. Леонидас был прав. Без нее Рождество не Рождество.

Подарки Иви уже купила и надеялась, что они понравятся.

Как в детстве, оставшиеся дни недели до Рождества тянулись неимоверно медленно. Рождественским утром Георгос удивил всех, отправившись в церковь. В темно-синем костюме и таком же галстуке, он показался Иви очень красивым. И был веселее обычного, да же открыл после завтрака шампанское. Часам к одиннадцати, когда они уселись вокруг елки, настроение у всех было прекрасное. Даже Алис оживилась.

Эмилия попросила, чтобы ей первой вручили подарок, поскольку она должна вернуться к рождественской индейке. Она обрадовалась книге об итальянской кухне – в последнее время, когда Иви готовила для семьи итальянские блюда, они очень заинтересовали Эмилию. Летнюю ночную рубашку и халатик, подаренные Алис, она тоже встретила с одобрением, но после того как Георгос вручил ей конверт с деньгами, ее глаза чуть не вылезли на лоб.

– Но тут же слишком много, – запротестовала она.

Он небрежно махнул рукой.

Пошлите немного сыну, если хотите. Судя по тому, что вы рассказали, помощь ему не помешает. – Единственный ее сын работал лесорубом и несколько месяцев назад попал под сокращение. С пятью детьми ему, наверное, приходилось несладко.

На глаза экономки навернулись слезы.

– Я так и сделаю. Спасибо, Георгос. Вы очень хороший человек.

Аминь, подумала Иви и восхищенным взглядом скользнула в его сторону. Он тоже посмотрел на нее, медленно обводя взглядом Иви постаралась не покраснеть, сознавая, что очень хороша в этот день. Яркое шелковое платье в цветочек очень ей шло, мягко облегая, а не обтягивая ее развитые формы; развевающаяся юбка, доходя до середины икр, делала ее как бы выше ростом. Длинные темные волосы были, зачесаны назад, оставляя лицо и шею открытыми, уши украшали маленькие, но дорогие золотые серьги колечками, а более яркая, чем обычно, помада подчеркивала чувственную форму рта.

Глаза Георгоса задержались на ее губах, и она нервно сглотнула. Сегодня подходящий день, нашептывал ей тихий голос. Я выгляжу неплохо, и Георгос, кажется, совсем оттаял. Может, я рискну после обеда поговорить с ним…

Пульс ее тут же зачастил. Господи Боже, и как только у нее духу хватит?

Кстати подоспевшая, чтобы раздать свои подарки, Эмилия прервала ее путаные мысли. Она всегда дарила почтовые наборы. Алис выразила общее мнение, что в этом году она превзошла себя, разыскав несколько просто великолепных: нежный, украшенный цветами – для Иви; классический, с золотым обрамлением, – для Алис; деловой, с приложением набора ручек, – для Георгоса.

– Именно то, что я хотел, – протянул он, улыбаясь, и даже поцеловал Эмилию в щеку, чем весьма ее смутил. Алис тоже выглядела ошеломленной, словно увидела совершенно другого, неизвестного ей Георгоса.

Эмилия отбыла на кухню присматривать за обедом, и подарками обменялись мать с сыном. Алис осталась довольна хрустальным украшением в виде сказочного замка, Георгос произнес все положенные фразы по поводу мраморного настольного прибора.

Когда Алис застенчиво вручила Иви два подарка вместо одного, та пришла в замешательство, поскольку они заранее уговорились только об одном подарке. Ей достался портативный лазерный проигрыватель, а к нему несколько компакт-дисков с записью Моцарта.

– Проигрыватель совсем маленький, – оправдывалась Алис, – его можно поставить на столик у кровати. Ты сможешь слушать музыку, укладываясь в постель или ночью, если будешь плохо спать.

Иви метнула быстрый взгляд в сторону Георгоса, но ничего не увидела на этом отстраненном непроницаемом лице.

– Не стоило тратить на меня столько денег, – упрекнула она Алис.

– Не глупи. И потом, это идея Георгоса. Подарок и от него тоже.

– Прелестный подарок. – Иви очень удивилась, ибо хорошо знала, что он думал о Моцарте. Выбор его показывал, что он взрослее своей матери. – Спасибо вам обоим. Надеюсь, вам понравится мой подарок.

Алис пришла в полный восторг от раннего издания «Сказания о двух городах» в кожаном переплете, которое Иви отыскала в букинистическом магазинчике. Наверное, Георгос тоже ждал, что получит книгу. Когда он развернул сверток и увидел компактную камеру последней модели с регулировкой величины изображения, Иви перехватила его изумленный взгляд. В этот момент в комнату вернулась Эмилия с подносом орехов и конфет.

– Я вижу подарок Иви у вас в руках, – сказала она. – Надеюсь, он вам понравился. Она тяжко потрудилась, чтобы заработать деньги на такую покупку.

Удар грянул неожиданно. Иви почувствовала, что внутри у нее все оборвалось. Она не просила Эмилию о молчании, ей это казалось чем-то само, собой разумеющимся. Вряд ли Георгосу следовало знать, что она гладила белье, чтобы накопить необходимую сумму. Вот и Алис уставилась на Эмилию изумленными глазами.

Георгос тоже смотрел на Эмилию. Он вообще ничего не понял.

– О чем это вы говорите? Как это потрудилась?

– Гладила часов сто, не меньше, – вероломно пояснила Эмилия, не глядя на Иви, и выплыла из комнаты.

Черные брови Георгоса сошлись на переносице.

– Ты брала глажку, чтобы купить мне это?

Иви задержала дыхание и прикусила губу.

– Да, – виновато выдавила она.

– Да зачем же? У тебя ведь достаточно денег Я же тебе дал.

Иви втянула в себя воздух и решительно подняла подбородок.

– Я не собиралась покупать этот подарок на твои же деньги, – произнесла она с завидным самообладанием, но внутри у нее все сжалось и заледенело.

– И как ты получила эту работу?

– Эмилия заплатила мне, вместо того чтобы отсылать белье, как обычно, и я взяла кое у кого из соседей.

– У соседей, – протянул он, покачивая головой. – О Господи!

Установилась неловкая тишина, слышалось только покашливание Алис, и тут Иви почувствовала, как в ней закипает злость. Если он испортил всем день, она ему тоже кое-что выскажет.

Но, казалось, Георгос держится вполне спокойно.

– Мама, – попросил он, – нельзя ли нам немного побыть с Иви наедине?

Лицо Алис отразило сильное беспокойство.

– Ты… ты ведь не собираешься ссориться, правда? Не на Рождество же?

– Ни в коем случае, – ровным голосом ответил он. – Я просто хочу переговорить с Иви с глазу на глаз. Эмилии не требуется помощь на кухне?

С явной неохотой Алис удалилась, бросив на него взгляд, исполненный тревоги.

– Ну вот что, – с усталым вздохом начал Георгос. – Не будешь ли ты так любезна сказать, каким образом соседи узнали, что гостья моего дома желает заняться глажкой?

Все еще кипящая злость лишила ее раскаяния и заставила бросить вызов.

– Я опустила объявления в почтовые ящики, – дерзко призналась она.

– Ты опустила… – раздувая ноздри и сверкая глазами, он взорвался: – Господи Боже, что на тебя нашло? У тебя гордости нет? А обо мне ты подумала, о моей гордости? Ты же мне жена, черт подери!

– Нет, не жена, – возразила она.

Ее внешнее спокойствие только распаляло приступ ярости, вырвавшейся из-под ее контроля.

– Не настоящая. Никто на этой улице и знать не знает, что мы устраивали эту липовую церемонию, а я им, конечно, не сообщала. Наверное, они думают, что я бедная родственница.

– Что ничуть не лучше, – отрезал он. – Как ты думаешь, о чем они говорят между собой? Этот негодяй Павлиди такой скупердяй, что его бедной кузине, или племяннице, или кем там они тебя считают, приходится гладить белье, чтобы свести концы с концами.

Иве вспыхнула.

– Я… я об этом не подумала.

– Догадываюсь. Не представляю только, почему Эмилия и мать позволили тебе сотворить такое!

– Они вовсе и не позволяли. Я сама так сделала, и все тут. И потом, по-моему, они думали, что на это требуется характер.

– Никто не говорит, что у тебя нет характера, Иви. Но существует предел моему попустительству. Черт что же мне теперь с тобой делать?

– Одно из двух, – сказала она, и голос ее окреп, как только она решила воспользоваться случаем и претворить в жизнь идею Риты. – Можешь со мной развестись и дать мне жить своей жизнью. Или… или…

– Или что? – Он нетерпеливо рыкнул. Иви сглотнула. Двум смертям не быть, подумала она.

– Или сделать меня своей настоящей женой!

Следующие несколько секунд стоили многого. Лицо Георгоса на мгновение потрясение застыло, потом он как-то странно содрогнулся, словно ему было необходимо физически стряхнуть с себя внезапную оцепенелость. Но и после этого еще немного помолчал, не сводя с нее озадаченных голубых глаз.

– Смею спросить, что кроется за столь восхитительным предложением? Только не говори никаких глупостей по поводу того, что ты вдруг в меня влюбилась, потому что мы оба знаем, что это не так.

– Я не стала бы возмущать твой разум таким высказыванием. – Иви старалась, чтобы голос у нее звучал ровно, хотя решимость в нем быстро угасала. – Я… я не думаю, что вообще полюблю кого-нибудь. Но… мне бы хотелось когда-нибудь выйти замуж, иметь семью и… ну… когда я потеряла ребенка, ты тоже казался огорченным, и я подумала, возможно, тебе тоже хочется, чтобы в доме появился малыш. Если мы женаты и, кажется, преодолели нашу глупую вражду… почему бы… если… если…

Голос Иви становился все тише по мере того, как у него на лице проступала насмешливая ухмылка.

– Значит, Рита с тобой уже говорила, так? – понимающе спросил он.

Только бы она не выглядела такой виноватой!

– Так я и думал, – продолжил Георгос. – Господи, теперь мне понятно! По-видимому, она разливалась соловьем, как первая жена, эта стерва, меня огорчила, отказавшись подарить мне детей! Тут-то твое нежное и щедрое сердце преисполнилось жалости к бедному бездетному Георгосу, каковая и породила такое потрясающе жертвенное предложение. Неважно, что это самое сердце все еще принадлежит бедному, ушедшему от нас брату! Неужели ты думаешь, что я воспользуюсь случаем и заполучу то, что по праву должно было бы принадлежать ему? Каким же человеком ты меня считаешь?

Этот неожиданный выпад на несколько мгновений лишил Иви дара речи, но, совладав со своим смятением, она почувствовала, что должна ему ответить.

– Какой ты человек? – ринулась она в атаку, сердце у нее больно колотилось. – Я думаю, ты совершенно ничего не понимаешь, если считаешь, что Леонидас возразил бы против того, чтобы у меня родился твой ребенок. Как же ты плохо знал своего брата! В нем отсутствовала какая-либо мелочность, зависть и злость. Готова поспорить, что он заставил тебя на мне жениться, надеясь, что в конце концов мы окажемся вместе. Вот какой у тебя был брат, Георгос. А что касается моей жалости… Сомневаюсь, чтобы ты когда-нибудь стал объектом женской жалости, – горячо выпалила она. – Ты вызываешь совсем другие чувства!

Сузившимися глазами Георгос смотрел на ее вздымающуюся грудь.

– Уж не собираешься ли ты сказать, что хочешь отправиться со мной в постель? – недоверчиво спросил он.

Иви не отвела глаз, хотя щеки ее пылали.

– Не могу сказать «да» , но не могу сказать и «нет» . У меня мало опыта в таких делах. Но тебе, должно быть, это известно, ты очень привлекательный и, я уверена, опытный мужчина. Что думаешь ты? – очертя голову повела она наступление. – Ты мог бы сделать так, чтобы я захотела отправиться с тобой в постель?

Обжигающие, но странно холодные голубые глаза, казалось, проникли сквозь ее платье, их жар жег ей кожу, их лед превратил ее соски в тугие застывшие бутоны. С откровенной неторопливостью его взгляд прошелся вверх, миновав ее сжавшееся горло и приоткрывшиеся трепещущие губы, и достиг, наконец, больших влажно-карих глаз, расширявшихся по мере того, как они вбирали в себя силу этого безжалостно чувственного взгляда.

О да, задохнувшись, поняла она, он может это сделать. Но в этой постели не будет ничего похожего на то, что она испытала с Леонидасом. Не будет никакого слияния душ, одно только слияние тел – крепких, здоровых тел, стремящихся друг к другу в порыве примитивной страсти.

Четкие недвусмысленные образы, атаковав ее разум, заставили Иви задохнуться от шока и стыда, ибо обуревавшие ее сейчас чувства не имели ничего общего с той любовью, о которой она всегда мечтала. Это был только голое плоти.

Когда Георгос шагнул к ней, она попятилась, бледная, потрясенная. Его рот дернулся в непонятной улыбке, рука потянулась и со странной нежностью задержалась на ее щеке.

– Давай забудем об этом разговоре, Иви, – сказал он низким, севшим голосом. – Но больше не делай мне таких предложений. И не бросай таких вызовов. – Его рука упала, плечи распрямились, и лицо вновь обрело обычное резко-отчужденное выражение. – А теперь ступай на кухню и поулыбайся Эмилии и матери, – велел он. – Мы ведь не хотим расстроить их на Рождество, правда?

9

По давней традиции накануне Нового года для сотрудников их фирмы устраивался большой прием. Однако в этом году возникло некоторое затруднение.

Как представлять ее гостям? Никто, кроме Риты, не знал об их странном браке. Брак удобства ради, хотя теперь это стало сплошным неудобством, с горечью подумала Иви, глядя на огорченное лицо Георгоса.

– Я просто останусь у себя в комнате, – предложила она, вызвав протестующий вопль Риты, пришедшей помочь с приготовлениями.

Георгос одарил свою секретаршу сокрушающим взглядом, но Риту это нимало не смутило.

– Ваша мать ни за что этого не позволит, и вы прекрасно об этом знаете, – последовало ее суровое напоминание. Георгос вздохнул и сдался.

– Мы скажем, что ты старый друг семьи, – сказал он Иви. – Из всех, кто придет на вечер, только Янис знает, что это не так. Я ему сейчас позвоню и предупрежу, чтобы он держал язык за зубами.

– Не беспокойся, я это сделаю, – быстро предложила Рита. – А вы заберите спиртное, которое я заказала в магазине па два часа.

Георгос бросил взгляд на часы.

– Уже третий час. Почему не сказала мне раньше?

– Я говорила, но вы не слушали. Вероятно, думали о… чем-нибудь другом, – сухо докончила она и, повернувшись к Иви, улыбнулась. – Пошли, подберем тебе наряд, подходящий для старого друга семьи.

Иви пошла вслед за Ритой наверх, испытывая облегчение от того, что ей выберут платье, туфли и украшения, подскажут, какую сделать прическу, макияж. Рита обладала отменным вкусом, так что Иви покорно поступила в ее распоряжение.

Она не пожалела об этом, увидев себя в зеркале и обозревая последствия забот подруги. Черное платье, которое Рита извлекла из гардероба, с высоким круглым воротом, подрезными плечами и слегка расширяющейся от бедер юбкой, доходившей почти до щиколоток, было простым и элегантным. Но в трех местах у нее торчал лифчик – на плечах, из глубоко вырезанных пройм и на спине, где разрез от застегивавшейся на шее большой хрустальной пуговицы доходил почти до талии.

Пришлось вообще сиять лифчик. Иви сделала это неохотно, зная, что ее пышная грудь имеет обыкновение опасно колыхаться, когда ее ничто не держит. И хотя черный цвет смягчал это зрелище, а подкладка на платье скрывала соски, тревога не проходила.

Но было уже поздно – почти восемь вечера.

Я буду выглядеть чудесно, горестно сообщила она своему отражению в зеркале, если не буду шевелиться.

Услышав стук в дверь спальни, она резко повернулась, получив наглядный пример того, что опасения реальны. Под изысканной прохладой подкладки ее груди качнулись влево-вправо, призывно оповестив, что они обнажены.

Возбужденная и взволнованная, она шагнула к двери. На ногах у нее красовались вечерние черные туфли на очень высоком каблуке, которые подобрала Рита, еще более укрепив ее в намерении отыскать на этом проклятом приеме укромный уголок и весь вечер проторчать там, не высовываясь. Она уже нервничала – вся предыдущая жизнь не готовила ее к выходу в свет. Она от души пожалела, что Георгос не устоял перед Ритой и не согласился с ее решением просидеть весь вечер в своей комнате.

Иви открыла дверь, ожидая увидеть Риту, которая обещала зайти за ней в восемь и проводить вниз. Присутствие Риты было ей необходимо.

– Ой! – В дверях стоял Георгос, сокрушительно красивый в белом смокинге, с галстуком-бабочкой. – Я… я ждала Риту.

– Она там расправляется с поставщиками и официантами. Послала меня за тобой. Теперь я понимаю почему, – сухо закончил он.

– Что… что ты хочешь этим с-сказать? – Иви с ужасом обнаружила, что опять заикается в его присутствии. Но пусть бы он перестал на нее так смотреть. Она не усмотрела в его взгляде ни восхищения, ни желания. Лишь раздражение. Холодное угрюмое раздражение.

– Никак эта женщина не угомонится, – пробормотал он.

Щеки у нее запылали уже не от волнения, а от неловкости, ибо Иви поняла, что он имел в виду. Рита не оставила своих намерений свести ее с шефом. Иви не догадывалась почему. Рите-то что до этого?

– Надо думать, к прическе она тоже приложила руки? – насмешливо продолжил он.

Иви смущенно прикусила губу. Он прав. Час назад, когда она укладывала волосы, явилась Рита.

– Сегодня никаких школьных кос и стародевичьих пучков, – прищелкнула она языком. – Я сама уложу тебе волосы. – Что она и сделала. Подняла в привлекательном беспорядке густые блестящие волны темных волос на макушку, прочно закрепила их там невидимыми шпильками и выдернула мягкие тонкие прядки, которые свободными завитками окружили ее лицо и шею. Затем, придавая завершенность созданному ею образу, Рита вдела в мочки ушей Иви длинные висячие серьги из черных хрустальных бусинок.

– Небольшой рождественский подарок от меня, – прошептала Рита, по-сестрински целуя ее в щёку.

Иви догадывалась, чего Рита добивается, но не знала, как ее остановить.

– Не делай этого, Иви, – мрачно предостерег ее Георгос.

– Я ничего не делаю, – сказала она, чувствуя себя хуже некуда.

– Ты позволяешь Рите тобой манипулировать, но не знаешь, с чем вздумала играть. Уверяю, это опасная игра, а ты игрок несколько другой лиги. Тебе нужно держаться безопасных и ласковых мужчин вроде Леонидаса. Я не для тебя.

Его невыносимо холодный и снисходительный тон заставил ее воспрянуть духом. Темные глаза вспыхнули, нос и подбородок устремились кверху, и она уставилась в это самоуверенно красивое лицо.

– Полностью с тобой согласна, Георгос. Я сильно ошиблась, предложив себя. Не знаю, что это на меня нашло. Ты и четвертинки Леонидаса не стоишь. Можешь мне поверить, больше не повторю свою ошибку. Вот так-то! Получи!

Несколько секунд Иви торжествовала, чувствуя себя гордой и исполненной достоинства. Торжествовала, пока не увидела боли в глубине вдруг потускневших голубых глаз. Ее тут же охватило раскаяние, словно накатила огромная волна и захлестнула ее с головой. Она подняла руку и затеребила пуговицу на его рубашке, умоляюще глядя ему в глаза.

– Георгос, прости. Я… я…

– Ради Бога, не извиняйся, – отрывисто бросил он, схватив ее за запястье. – Гнев – это хорошо. Правда – тоже хорошо. Это тебя защитит. Сочувствие много хуже. Жалость – совсем плохо. Не поддавайся им.

Несколько невыносимых мгновений он хмуро смотрел на нее, стискивая пальцы на ее запястье. А потом сделал нечто в высшей степени странное – застонал, поднес ее руку к губам и, закрыв глаза, поцеловал.

Этот легкий и нежный поцелуй потряс Иви.

Несколько секунд их окутывала плотная тишина. Всем своим существом Иви устремилась к нему, к его теплым губам.

Но он открыл глаза и оторвался от ее руки, улыбаясь издевательски насмешливой улыбкой в ее все еще очарованное лицо.

– Видишь? – тихо поддразнил он. – Даже я могу прикинуться нежным.

Ошеломленная, словно увидевшая оборотня, она выдернула руку.

– Негодяй, – хрипло прошептала она.

– Могу и так, – пробормотал он. – Но не сегодня, моя красавица. Сегодня я буду сопровождать тебя на этот прием и вести себя как истинный джентльмен. Но потом… потом советую побыстрее удрать в эту комнату и запереться на ключ. Ты слишком сексуально выглядишь, чтобы такой негодяй, как я, оставил тебя в покое. Особенно учитывая, что получил на это твое разрешение.

– Нет! – ахнула она. – Я… я взяла его обратно.

– Нет, не взяла. Это я тебя отверг. Берегись, как бы я не передумал.

– Я не позволю! – чуть дыша, возразила она.

Дьявольский огонек в его глазах дал ей понять, что у нее нет шансов его остановить.

– Я завтра же уеду из этого дома, – в панике бросила она. – Рита позволит мне пожить с ней. Я знаю, что разрешит.

– Замечательная мысль, – протянул он. – Если бы она пришла в твою голову несколькими месяцами раньше. А теперь тебе не требуется минутка-другая, чтобы прийти в себя, прежде чем спуститься вниз и присоединиться ко всей компании? Ты выглядишь немного… э-э… выбитой из колеи.

Она уставилась на него, на этого чужака, который все время носил маску хорошего, доброго, порядочного человека. Да он просто… подлец, злодей!

Сжав зубы, она постаралась совладать со своим бьющимся сердцем.

– Со мной все в порядке, – резко бросила она и храбро взяла его под руку дрожащей рукой. – Идем.

Он рассмеялся сухо и холодно.

– Я уже как-то говорил, Иви, что характер у тебя есть. Но ты так наивна, так невозможно, невероятно наивна.

* * *

С первого же мгновения, как она вошла в комнату под руку с Георгосом и сотни любопытных глаз устремились на нее, она превратилась в трясущееся и дрожащее существо.

Но когда последние капли ее мужества стали иссякать, из смеющейся, болтающей, танцующей толпы вышел Янис и спас ее. Как он был добр, уведя ее от Георгоса, принеся бокал вина и отыскав затем слабо освещенное местечко на террасе, где они смогли спокойно сесть подальше от пытливых глаз.

– Мне очень жаль, что так получилось с ребенком, – вдруг сказал Янис, когда они остались одни. – Но, может, это и к лучшему…

– Может быть, – вздохнула она.

– И что вы теперь собираетесь делать?

– Не знаю. – Она отпила глоток сухого белого вина, которое принес Янис, и решила, что предпочитает красное. – Думаю, надо бы уехать из этого дома. Я надеялась, что Рита меня возьмет.

Янис выглядел озадаченным.

– А Рита об этом знает?

– Э-э… нет, еще нет.

– Мне кажется, вряд ли стоит это делать.

– Почему вы так говорите?

– Что? А… э-э… просто так. Но мне казалось, вы счастливы здесь.

– Была, – ровным голосом сказала она. Он нахмурился.

– Георгос что-нибудь сделал или сказал?

– С ним трудно ладить, – уклонилась она от ответа.

– Правда. Зато со мной легко. – Он улыбнулся, излучая спокойное обаяние, которого она могла не бояться. Но уже через десять минут Иви обвела глазами террасу, бессознательно отыскивая Георгоса. Несколько пар танцевали у бассейна, его там не было.

Иви слегка повернулась в шезлонге, чтобы в открытое окно увидеть гостиную, заполненную группками хорошо одетых и в основном молодых людей.

Наконец она отыскала глазами Георгоса – он сосредоточенно беседовал возле бара с какой-то очень хорошенькой блондинкой не старше ее. Он улыбался и смеялся так, как не улыбался и не смеялся с ней никогда. Увидев, как он расточает внимание этой девушке, Иви почувствовала острый укол и неловкость. Но ведь не может она его ревновать?!

– Хотите потанцевать? – спросил Янис.

– Я не умею, – с виноватой улыбкой призналась она. Ей не разрешали ходить на танцы, следуя строгим традициям воспитания девочек. Ей не дозволялось ни посещать вечера, ни даже ездить на некоторые школьные экскурсии. В этом ее мать, чей бунтарский дух был укрощен человеком, пускающим в ход кулаки, когда он злился, поддержала отчима.

– Это ничего, – успокоил ее Янис. – Смотрите. Оставьте ваш бокал… А теперь дайте мне руку… – Он поднял ее на ноги и привлек к себе. – Обхватите мою шею руками и просто передвигайте ноги в такт музыке. Два скольжения вправо, одно влево. Да, вот-вот. Очень хорошо. У вас врожденное чувство ритма.

– Чего не скажешь о здравом смысле, – протянул у нее за плечом Георгос, – если она позволяет такому повесе, как ты, танцевать с ней в темном углу.

Резко повернув голову навстречу его горящему взгляду, Иви попыталась отстраниться, но Янис крепче притиснул ее к себе. Одна его рука скользнула в разрез у нее на спине, пальцы распластались на голой коже.

Иви была слишком ошеломлена, чтобы что-нибудь предпринять.

– Чья бы корова мычала, приятель, – бархатным голосом возразил Янис, продолжая медленно кружить Иви в их укромном уголке. – И потом, она ведь свободна? Я так понимаю, что скоро вы благопристойно разведетесь. Она уже поговаривает о том, чтобы уехать из вашего дома, так что нет смысла разыгрывать из себя недовольного телохранителя. Как только Иви заживет самостоятельно, она сможет делать что ей угодно и видеть кого угодно. Надеюсь, она захочет видеть меня.

Он улыбнулся ей в лицо бесовской улыбкой, его руки под платьем двинулись дальше, отчего глаза Иви широко раскрылись, а кожа покрылась мурашками от тревоги и внезапного отвращения. И все же у нее не было сил изменить ситуацию.

– Нет, если я смогу этому помешать, – рыкнул Георгос, схватив ее за руку и выдернув из объятий Яниса. Она вздохнула с облегчением, почти счастливая тем, что находится в сравнительно безопасных объятиях Георгоса, хотя он и стиснул ее до боли крепко.

– Исчезни, Яиис, – проскрежетал он.