Текст книги "Банкир"
Автор книги: Лесли Уоллер
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 44 (всего у книги 47 страниц)
Глава шестьдесят вторая
В два тридцать Палмер вошел в свой кабинет на Пятой авеню. Он сел за стол в конце огромной комнаты и уже собирался поднять трубку, когда заметил целую кучу записок. В это утро, начиная с 8.55 и далее, через каждый час звонил Бэркхардт. Один раз, в одиннадцать, позвонил муж Джейн, Тим, и вскоре после него – Эдис. В 12.15 звонил Джордж Моллетт из «Стар», который, по всей вероятности, выскочил к телефону, едва увидев Палмера за ленчем. В час были зарегистрированы два звонка Бернса, с интервалом в пять минут. И в это же время начал звонить личный маклер Палмера.
Палмер нажал кнопку, соединяющую телефон с городом, и набрал номер маклера, таким образом исключая возможное подслушивание телефонистками.
– Это я, Пит, – сказал Палмер.
– Очень кстати, – приглушенным голосом ответил маклер. – Тридцать девять.
– То есть шесть пунктов вниз. Что, по-твоему, будет к концу дня?
– Большой активности не будет. Ни один из крупных пакетов еще не поступил в продажу.
– И не поступит, пока тенденция не станет твердой, – догадался Палмер. – Может быть, завтра к полудню.
– Не удивлюсь, если к закрытию они поднимутся на несколько пунктов.
– Биржевые спекулянты?
– Да. Необходим очень сильный нажим, чтобы удержать понижение.
– Нажим уже сделан, – сообщил Палмер.
– Когда?
– Около часа назад.
– На бирже не появилось никаких признаков.
– Новость еще не разошлась по Стрит, но скоро ты это почуешь.
– А что это такое? – спросил маклер.
– Мне лучше молчать. Говори уж ты.
– Стало быть, мы сделали ловкий ход?
– Дай мне знать, когда услышишь, – сказал Палмер. – И тут же дай мне знать, когда увидишь признаки поступления в продажу крупных пакетов акций.
– Как ты думаешь, насколько они еще упадут, Вуди?
– Что я, маклер?
– Ха! – Линия замолчала.
Палмер сидел улыбаясь. Потом нажал кнопку «Бэркхардт» и стал ждать. Спустя момент она загорелась зеленым светом.
– Да?
– Лэйн, вы мне звонили?
– Кто?.. Ты, проклятый дурак! Где, черт побери, ты шлялся?
– В деловом квартале. Я чуть было не наскочил на вас там.
– Я знаю, что ты был в деловом квартале. Все знают. Четыре человека позвонили мне, когда увидели тебя за ленчем. Что, черт возьми, ты там затеваешь?
– Ничего, в чем мне нужна была бы помощь.
– Послушай, ты, сопливый нахал, когда я задаю вопрос, я…
– Если бы я считал вас способным помочь, я обратился бы к вам, – прервал его Палмер. – Честно говоря, я не могу доверить вам, так как боюсь, что вы все провалите. Вы слишком несдержанны.
– Ты соображаешь, что говоришь?
Кнопка внешней связи загорелась зеленым светом, и интерком тихо загудел. Свет начал мерцать в медленном настойчивом ритме.
– Кто-то еще звонит мне, – добродушно сообщил Палмер.
– Мне наплевать.
– Я же сказал, вы слишком несдержанны, – прервал его Палмер. – И это еще очень мягкое определение. Успокойтесь! Я разбужу вас, когда все кончится.
– Палмер, ты маленький…
– Позвоню вам позже, Лэйн. – И, прерывая разговор с Бэркхардтом, Палмер нажал на другую кнопку. – Да?
– Мистер Моллетт, сэр.
– Соедините. Джордж?
– Вы избегаете меня? – спросил Моллетт.
– Только что вошел. Мой босс жевал мне ухо.
– Как прошел ленч?
– Прекрасно, – ответил Палмер. – А как ваш?
– Очень остро. У вас горели уши?
– А должны были гореть?
– Скажите, это обычная встреча старых армейских друзей?
– В какой-то мере да.
– Что? Гаусс собирается работать на Хейгена?
– Лучше спросите кого-нибудь из них.
– Я спрашивал. Хейген не отвечает. Гаусса нет в городе.
– Почему бы вам не попробовать узнать в соответствующем правительственном департаменте?
– У кого-нибудь, в частности? – спросил репортер.
– Есть такой мистер Карви. Тим Карви. Он может кое-что знать.
– Для печати? – спросил Моллетт. – Он не будет говорить, не так ли?
– Побеспокойте его тем не менее.
– Я бы лучше побеспокоил вас.
– Если вы побеспокоите Тима, – пообещал Палмер, – я выложу вам все неофициально, с достаточным количеством деталей, так, чтобы вы знали, какие вопросы задавать Хейгену, Лумису и Гауссу.
– Иными словами, вы хотите, чтобы этого Карви побеспокоили. И вы хотите сделать это чужими руками.
– Не такого разговора обычно ждешь от корреспондента «Стар».
– Сейчас я все заверчу, – ответил Моллетт.
– Хорошо. До свидания.
Палмер снова нажал кнопку прямого соединения с городом и набрал номер Мака Бернса. Теперь было без четверти три.
– Отвечаю на твой звонок, Мак.
– Дорогой, почему ты не сказал мне, что в тебе течет ливанская кровь?
– Это ты считаешь комплиментом?
Бернс хмыкнул:
– Не мог дождаться закрытия биржи. Когда все началось, я довольно быстро сообразил. Я хочу лишь узнать, как тебе это удалось?
– Что удалось?
– С ума можно сойти. Слушай, я сейчас послал тебе кое-что с рассыльным. Это должно быть у тебя с минуты на минуту.
– Что это?
– Магнитофонная лента. Она твоя.
– Я тронут. Мак.
– А я изумлен. У меня тут со всех сторон трезвонят телефоны, дорогой. Позволь мне позвонить тебе сегодня вечером. А еще лучше: давай пообедаем вместе.
– Мак, если ты меняешь предмет своей преданности, лучше не теряй времени. Я все еще БАП.
– Не разыгрывай меня, дорогуша! С таким умом?
– Ум тот же, что и раньше. Просто работает над другой идеей. Я не знаю, как насчет обеда. Позвони мне около пяти.
– Чудесно. Должен бежать. Пока.
Палмер повесил трубку и смотрел, как темнеет кнопка. Он проверил время первого звонка Бернса и понял, что тот звонил, еще не зная о встрече в «Клубе». Другими словами, решил Палмер, Бернс отреагировал на неожиданное падение курса акций Джет-Тех. Он, вероятно, еще не слышал о Гауссе. Один из многочисленных звонков, которые, по его словам, начинают поступать к нему, вероятно, принесет новость о ленче.
Палмер закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Нетрудно разгадать Бернса, сказал он себе. Экспансивное приветствие, попытка теплого сближения были вызваны всего лишь распродажей акций на бирже. Бернс проанализировал положение и решил, что это был ответ Палмера на угрозу быть разоблаченным. Таким образом, Бернс, вероятнее всего, решил нейтрализовать Палмера, послав ему магнитофонную ленту, о которой шла речь. Это бы ослабило нажим Палмера на биржу и дало бы Бернсу время изобрести способ переманить Палмера в лагерь Джет-Тех, может быть, через… Как говорится в старой пословице? Легче поймать муху на мед, чем на уксус?
Снова загудел интерком.
– Да?
– Только что доставили сверток, сэр.
– Принесите его, пожалуйста.
Палмер нажал черную кнопку телефона, соединяющегося с кабинетом Вирджинии Клэри.
– У вас где-нибудь здесь есть магнитофон? – спросил он без предисловий.
– Я… Да, думаю, есть.
– Пусть его принесут ко мне, и приходите сами.
– Вы у себя в кабинете?
– Как можно скорее, пожалуйста.
В 3.10 Палмер поставил кассету Бернса на магнитофон. Они с Вирджинией стояли и следили, как она разматывается. Тихий, скрипучий звук послышался из динамика.
– Сделай погромче, – предложила Вирджиния.
– Может быть, мне нужно просто послать это в одну из радиокомпаний в целях широкого оглашения?
– Гм.
Вскоре они услышали свои голоса. Палмер послушал, вдруг нахмурился и включил перемотку, внимательно рассматривая крутящуюся ленту. Через несколько минут она была смотана на основную бобину. – Странно, – сказал Палмер, – ни единого соединения.
– А должны быть?
– Оригинальная лента охватывает много дней и вечеров записи. Магнитофон в квартире Бернса имел маленькие семисантиметровые бобины. А эта лента заполняет 17-сантиметровую бобину. Это означает, что она составлена из трех-четырех более маленьких. Чтобы они были вместе, их надо склеить. А на этой ленте соединений нет. Значит…
– Значит, это переписанный вариант, а не оригинал.
– И опять блестящий ум Клэри.
– Мак выдал это за оригинал? Как ты заставил его расстаться с ним?
– Секрет. Главное, он не расстался с оригиналом. Он думал, я поверю, что он отдал оригинал.
– А это…
– Значит, я был прав в отношении Мака. Он не подозревает, в какой серьезный переплет он попал. Если бы он знал о моем ленче, он понял бы, что теперь у него безвыходное положение и даже ложная взятка, вроде этой, ничего не может спасти.
– Вудс, я совершенно не представляю, о чем ты говоришь.
– Знаю. – Он поднял глаза от магнитофона. – Прости. Я даже не разговаривал с тобой с того вечера в пятницу. Это все китайская грамота для тебя, не так ли?
– Я провела очень спокойный уик-энд дома у телефона.
– Прости меня.
Она избегала его взгляда.
– Дошло до того, что моя мама решительно сказала: «Вирджиния, кто бы он ни был, он не хочет с тобой разговаривать». Иногда она бывает удивительно проницательна.
– Причина не в том, что я не хотел говорить с тобой. Просто я…
– Не говорил, – сказала за него Вирджиния.
– Когда все закончится, я расскажу тебе подробно о всех своих делах в этот уик-энд. Тогда ты…
– Когда что будет закончено?
– То, что я расхлебал только наполовину. – Палмер снял обе бобины и переставил их. Потом вставил ленту и нажал на кнопку «Запись». – Я стираю эту ленту, – сказал он. – Она не единственная, но тем не менее нет смысла оставлять ее в таком виде.
– А теперь наши голоса записываются.
– Мы же говорим тихо. Просто стирается та запись.
– Тогда могу я сделать небольшое заявление?
Он искоса взглянул на нее.
– Пожалуйста, не надо. К этому времени завтра или самое позднее в среду утром я смогу объяснить все.
– Раз ты собираешься рассказать Джорджу Моллетту, с тем же успехом можешь рассказать и мне.
– Откуда ты знаешь?
– Он звонил и спрашивал меня, нет ли у тебя привычки не выполнять обещаний.
– Несколько минут назад?
Она кивнула:
– Я ответила, что всегда считала тебя образцом пунктуальности. – Наступило длительное молчание. – Но очевидно, обо мне ты этого не думаешь, – продолжала она. – Мне нельзя доверить информацию, которую ты намерен сообщить «Стар».
– Только не официально, – торопливо объяснил Палмер.
– Прекрасно. – Она следила за ржаво-коричневой лентой.
Потом, казалось пересилив себя, она отвела глаза от крутящейся ленты и уставилась на него с тем же пристальным вниманием, с каким только что изучала магнитофон. В послеполуденном, идущем сквозь верхние жалюзи свете глаза Вирджинии оказались как бы в глубоких пещерах темно-фиолетового цвета. В ее зрачках Палмер увидел свое отражение.
– Ты и в самом деле думаешь?.. – нарушила она молчание. – Ну, конечно же.
– Что я думаю?
– Ничего. – На секунду ее полная нижняя губа стала тонкой и напряженной. Потом уголок рта дернулся вниз. – Я все же скажу. Ты все еще думаешь, что я в сговоре с Маком, не так ли?
– Я никогда не думал, что ты…
– Нет, думал. Ты почти так и сказал в пятницу вечером.
– Я говорил и делал кошмарное количество диких вещей. Я был пьян.
– In vino veritas [Истина в вине (лат.)] и так далее, – сказала Вирджиния. – Ты не знал, что я учила и латинский и греческий? Хорошо иметь всестороннее образование. Конечно, это было до того, как блуд стал моей основной профессией.
Он резко вздохнул.
– Я прошу прощения за то, что наговорил. За то, что я думал в тот вечер. Я знаю, что это не так. Пьяные галлюцинации.
Она снова кивнула:
– Я могу понять, как это было. Но это не объясняет, почему ты не позвонил мне за целый уик-энд и не рассказал. Я сидела дома, и только один шаг отделял меня от принятия большой дозы снотворного. Ты даже не можешь представить, как я себя чувствовала. И самое глупое в том, что один несчастный телефонный звонок мог бы меня излечить. Вот в какое идиотское положение я себя поставила, Вудс. Женщине моих лет следовало бы быть умнее.
– Я действительно прошу прощения. Я…
– И, конечно, это не объясняет, почему ты не должен доверять мне, – продолжала она. Он хотел что-то сказать, но она, протянув руку, закрыла ладонью его рот. – Тем не менее я не хочу больше об этом слышать, – сказала она. – Это вопрос принципа, а не денег. Если тебе больше не нужен магнитофон, я скажу, чтобы его отнесли назад.
– Послушай, может быть, ты хочешь посидеть здесь во время моего разговора с Моллеттом? Тогда ты будешь знать то же, что и он.
Она покачала головой:
– У меня тысяча разных дел.
– Тогда давай выпьем что-нибудь после обеда.
– Нет.
– Я верю тебе, ты знаешь. Ты именно тот человек, кому я действительно верю.
– Да. – Она следила, как конец магнитофонной ленты хлопал на вертящейся кассете. – Я скажу, чтобы его забрали. – Она направилась к двери.
– Вирджиния!
Она обернулась.
– Может быть, у меня это пройдет к завтрашнему дню или к среде. Видит бог, у меня ничего не осталось от моей былой гордости.
– Не уходи, пожалуйста!
Она снова двинулась к двери.
– Правда, Вудс, я совершенно уверена, что тебе лучше поговорить со мной завтра. И я буду очень ждать.
– Ну, конечно, черт побери!
Она распахнула дверь.
– Я скажу, чтобы унесли эту машину, – громко сказала она. Потом вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
В тот же момент загудел интерком. Палмер увидел, что загорелась кнопка Бэркхардта. Он не обратил на нее внимания, снял кассету с магнитофона и сунул ее в карман. Через минуту замигала другая кнопка, указывая на звонок по прямому личному телефону. Он ответил.
– Поднялись на полпункта, – сообщил маклер Палмера. – Но с 39,5 вдруг началось резкое падение. Биржа закрылась. Но падение акций Джет-Тех, судя по последним сведениям, продолжается. Сейчас сообщают, что курс их акций упал до 34. В чем дело?
– Ты все еще не слышал?
– Почему ты такой скрытный. Дело в немецком ученом, да?
– Значит, ты все-таки слышал, – настаивал Палмер.
– По всей Стрит только об этом и говорят. Но разве это могло дать такой эффект?
– Пит, эффект только начинает ощущаться.
– Но почему?
– Ох, Пит, – вздохнул Палмер, – я думал, что маклер – это ты. – Он прервал разговор и, все еще не обращая внимания на звонок Бэркхардта, ответил на другой городской звонок.
– Мистер Моллетт, сэр.
– Соедините. – Палмер полез в карман за карточкой с планом. – Джордж, вы дозвонились?
– Да, хоть это было не легко. Бедный парень в конце концов бросил трубку.
– Почему «бедный парень»?
– Он так нервничал, что мне его даже жаль стало.
– Тим Карви нервничал? Из-за Гаусса?
– Из-за чего же еще? Ему нечего было сообщить для печати.
Он сказал, что через несколько часов наше вашингтонское бюро получит документы для печати, касающиеся этого события. И потом он бросил трубку, не дослушав следующего вопроса.
– Ужасно!
– По-вашему, будучи крупным налогоплательщиком, вы имеете право затевать ссоры с государственными служащими?
– Тиму платят за то, чтобы он нервничал. И я ужасно доволен, что его агентство сделает официальное заявление по этому вопросу. Вот тогда вы и получите вашу статью, преподнесенную вам на блюдечке.
– Прекрасно, – сказал Моллетт без особого энтузиазма. – Вы хоть начните с чего-нибудь. Только начните.
– Не…
– …официально, – устало закончил репортер. – Говорите.
– Я думаю, все дело в неудаче ракеты-носителя «Уотан», – начал Палмер, расшифровывая свои короткие записи на карточке размером 7,5 х 12,5 см. – Гаусс все время чувствовал, что бюджет на его исследовательские работы урезывается, а вся программа этих работ задерживается. В то же время неудачи с «Уотан» стоили Джет-Тех престижа. Они реализовали довольно много своих ценных бумаг, но это не помогало. Они просили у нас заем такого масштаба, что я даже не могу назвать сумму. Просто назовите ее беспримерной. Мы отказали им. Гаусс потерял всякую надежду. Он пришел ко мне за помощью. Он сказал, что я у него в долгу прежде всего потому, что именно я притащил его в Соединенные Штаты. Мне показалось, что он прав. Я пораскинул мозгами и наткнулся на Хейгена, который только что потерял Ааронсона и сильно нуждался в руководителе широкого размаха для своих исследований. Об остальном вы уже догадались.
– И это все?
– Все.
Мгновение Палмер слышал только дыхание Моллетта. Затем он сообразил, что репортер тихо смеется.
– В чем дело, Джордж?
– Не обращайте внимания, – объяснил Моллетт. – Просто я тоже умею наслаждаться хорошей шуткой.
– Разве это смешно?
– Та часть, о которой мы не говорили, просто ужасно смешная. Часть об отделениях сберегательных банков.
– Не вижу связи. А вы? – вежливо спросил Палмер.
Наступила пауза. Потом:
– Я не знаю, – задумчиво произнес Моллетт, – может быть, мой отдел и купит эту сказку в том виде, как вы ее рассказали. Если, конечно, я получу подтверждения от вовлеченных в это дело директоров или от департамента Карви. Если материал пройдет в таком виде, то не в политическом отделе газеты. Но…– Репортер опять тихо рассмеялся: – Некоторые из наших ребят в Олбани довольно проницательны.
– Кажется, это не их область, не так ли?
– Я думаю, на это вы и рассчитывали с самого начала, – фыркнул Моллетт. – О'кей, я изложу вашу версию. Если вам повезет, ее напечатают. Одно я хотел бы узнать, ну конечно же, неофициально: чьи же серые клеточки все это придумали? Для Джинни Клэри – слишком хитро, для Мака Бернса – слишком сложно.
– Я не имею понятия, о чем вы говорите, Джордж, но это звучит несколько странно.
Моллетт причмокнул губами.
– Я думаю, может быть, вы пригласите меня на ленч, когда все кончится. Я бы хотел получше узнать вас, а?
– Конечно.
Теперь загорелась еще одна кнопка.
– До встречи, – попрощался репортер.
Палмер ответил на следующий звонок.
– На проводе мистер Лумис, сэр, – сообщила телефонистка ЮБТК.
– Передайте ему, что меня нет, – сказал Палмер.
Он медленно порвал карточку с планом на мелкие кусочки. Бросил их в пепельницу и поджег. Они почернели, свернулись, потом рассыпались в пепел. Палмер все сидел не двигаясь, уставившись на кнопки интеркома. Ни одна из них не светилась. Палмер кивнул и откинулся на спинку стула. Через минуту он закрыл глаза и постарался расслабить все мышцы.
Глава шестьдесят третья
В пять часов коммутатор банка закрылся на ночь. Вечерние звонки по просьбе Палмера были переключены на номер Вирджинии Клэри. Ни один не соединялся с его кабинетом. И все же в 5.30 кнопка его частного телефона засветилась зеленым светом. Думая, что звонит его маклер, Палмер нажал на кнопку и сказал:
– Да, Пит?
– Я похож на Пита? – спросил Мак Бернс.
Палмер нахмурился. Кроме его нью-йоркского и чикагского маклеров, никто в Нью-Йорке не знал этот номер. Сегодня днем он дал его Эдис, чтобы она смогла соединить его с Тимом Карви, если Тим, не найдя его, позвонит ему домой.
И когда раздался голос Мака Бернса, Палмер, рассеянно пробежав взглядом по письменному столу, уставился на дюжину записок – неотвеченных телефонных звонков. Знала ли Вирджиния этот номер? Может быть. Вероятно, знал его и Бэркхардт. Почти любой в ЮБТК, заходивший в кабинет Палмера, мог прочесть номер. Значит, Бернс тоже мог это сделать. Неожиданно до Палмера дошло, что пауза слишком затянулась.
– А на кого похож Пит? – спросил он наконец.
– Послушай, дорогой, мы с тобой встретимся?
– Смотря о чем пойдет речь.
– О, mucho [Много (исп.)] вещей, дорогой, – ответил Бернс.
– Боже, вот это полиглот. Скажи: почему у тебя такой ликующий голос?
– Разве он не должен быть таким? – возразил Бернс. – Есть какие-нибудь причины?
– Могу перечислить целую дюжину.
– Потому что мои кишки развешаны по всему полю сражения? – спросил Бернс. – Потому что ты разбил меня вдребезги, детка? Потому что я не видел такой хирургии с тех пор, как мне вырезали аппендикс.
– Пожалуйста, без лести.
– Без всякой анестезии к тому же, – добавил Бернс. – Дружище, когда ты режешь, ты режешь по-настоящему. Только в четыре часа дня я получил новости об этом немецком перебежчике. Чудесные у тебя друзья!
– Это не друг.
– Больше не друг? Подожди, когда он узнает, как ты его использовал.
– Зачем, Мак. В Джет-Тех ему было плохо. Любой, предложивший ему другую работу, оказал бы ему огромную услугу.
– А Эдди Хейген? Он понимает, куда ты его засунул?
– Генерал Хейген получил нового руководителя исследовательских работ. Кто бы ни сделал это, он помог бы генералу выйти из затруднительного положения.
– И поставил бы его перед сенатской комиссией, – добавил Бернс.
Палмер выпрямился.
– Не понимаю.
– Хейген поймет. И Гаусс. И высшие чины Джет-Тех также.
– Ты хочешь сказать, что они предстанут перед комиссией?
– Мой человек из Вашингтона только что звонил мне, дружище. Он говорит, что департамент, ведающий подобными вещами, просто в бешенстве. Через полчаса состоится прессконференция; они намерены воспрепятствовать этому переходу и потребовать расследования.
– У них есть на это право, – ответил Палмер.
– Что может удержать их от упоминания твоего имени при разборе дела?
– Думаю, ничего.
– Ну и как же? – спросил Бернс.
– Ну и что? У нас свободная страна, Мак. Если они захотят сказать сенаторам, что именно я свел их вместе в интересах помощи человеку, способному принести большую пользу нашей национальной безопасности, – человеку, деятельность которого зажимали, я не могу остановить их. Да и не буду стараться.
– Сенаторы могут увидеть все иначе, дорогой. Они могут увидеть, что ты отрываешь человека от важнейшего проекта «Уотан», именно когда этот человек крайне необходим.
– Если ты имеешь в виду Гаусса, – сказал Палмер, – то я думаю, он совершенно иначе расскажет всю историю. Он, вероятно, объяснит, что неудачи «Уотан» происходят из-за скаредности ДжетТех, из-за неспособности этой компании солидно поддержать его. В мире не найдется и десяти человек, могущих доказать его неправоту. И между прочим, он, вероятно, прав.
Бернс очень долго молчал. Потом легко хмыкнул.
– Снимаю перед тобой шляпу, Вуди, – сказал он. – Я снимаю свою старую chapeau [Шляпа (франц.)]. Ты любишь играть в шахматы, не так ли?
– Ты забываешь про пат, – заметил Палмер. – Тот случай, когда Джет-Тех сообщает сенаторам, что, по их мнению, все это подстроил я, преследуя какие-то свои личные цели. Как, по-твоему, могут они сделать такой ход?
– Это не пат, лапа, для них это чистое самоубийство.
– Совершенно верно. Теперь, если хочешь, можешь перемотать пленку и посмотреть, не сделал ли я каких-либо порочащих себя признаний. Начинай, я подожду.
На этот раз Бернс расхохотался в полном восторге.
– Боже, ты просто прелесть! Мне нечего прослушивать. Едва услышав твое «по их мнению, я…», я тут же выключил микрофон. Так я сказал, дорогой, снимаю перед тобой chapeau.
Палмер с трудом удержал себя от исправления «так» на «как».
Хотя он, по всей вероятности, и поразил Бернса, и завоевал его как союзника, все же основательно потрясти его невозможно: слишком изменчива и непостоянна его натура.
– Тогда мы можем продолжить эту беседу, когда встретимся сегодня вечером?
– Не могу ждать. Нам нужно многое обсудить.
– Ты сейчас дома?
– Да. Как скоро ты можешь приехать? – спросил Бернс.
– Сколько будет длиться наше свидание?
– Может быть, много часов.
– Тогда я заеду домой пообедать. Увидимся в… э-э, восемь.
– Давай пообедаем вместе, дорогой.
– Не стоит себя беспокоить, Мак.
– Да что ты! Мне приносят горячую еду из «Шамбора». Сегодня я закажу всего по две порции.
Палмер скорчил гримасу.
– Что в меню?
– Ты сам назови. «Медальон биф», «труи амандин». Знаменитый «канеллопи» [Мясные и рыбные блюда]. Я закажу.
Палмер улыбнулся:
– Буду у тебя через час. – Он повесил трубку и посидел некоторое время, анализируя беседу. Что ж, может быть, он достаточно сильно поколебал Бернса и его реакция вполне естественна.
Палмер уже успел постичь, что для Бернса весь мир состоит из двух типов людей: идиотов и таких, как он сам. Бернс относился ко всем со смесью вкрадчивого снисхождения, завуалированной жалости и явного недоверия. Но Палмер рассчитывал, что, если его план сработает, это произведет на Бернса достаточное впечатление, чтобы завоевать его уважение. А Бернс уважал только тех, кто не уступал ему в коварстве. По этой причине также Бернс плохо срабатывался с теми, кого он считал ниже себя по умственным способностям, то есть почти со всеми. Теперь Палмер чувствовал, положение изменилось.
Он встал, вышел из комнаты, широкими шагами пересек огромный, с высокими потолками холл и подошел к кабинету Вирджинии. Он услышал звук пишущей машинки. Заглянул в комнату и увидел Вирджинию, склонившуюся над машинкой, – она быстро печатала тремя или четырьмя пальцами. Ее обычно аккуратно уложенные в небрежной манере волосы казались сегодня скорее небрежно уложенными. Палмер даже решил, что она по рассеянности запускала в них пальцы, пока работала.
– Что за сенсацию ты печатаешь?
Машинка замолкла. Вирджиния сидела спиной к нему, совершенно неподвижно. Потом напряжение в ее спине ослабело. Она выпрямилась и, не поворачиваясь, произнесла:
– Газетчики никогда не употребляют термин «сенсация». Только любители и дилетанты. И банкиры.
– Смогу я хоть украдкой взглянуть на твое лицо?
– Нет. У меня высыпали огромные красные фурункулы.
– Старая болезнь?
– Если ты имеешь в виду глупость, да.
Он обогнул ее стол и повернулся, чтобы смотреть ей в лицо. Она выглядела утомленной. Тени под глазами из фиолетовых стали черно-синими.
– Черт побери. Никаких фурункулов.
Она пожала плечами.
Он рассматривал ее, а она избегала его взгляда. Он старался найти в ее лице ту огромную, согревающую живость, почти ощутимый жар любопытства, или сострадания, или страсти, или нежности, или гнева, или другого чувства, которые она так часто раньше делила с ним. Неожиданно ему пришло в голову, что ее лицо сегодня было всего лишь маской, умно выбранной, и фраза: «Маска смерти» – пронеслась в его мыслях, но не слишком быстро, чтобы он не обратил на нее внимания.
Он присел на угол ее стола.
– У тебя есть время выслушать меня?
Она ненадолго прикрыла глаза, потом открыла.
– Конечно.
– О последнем уик-энде, и о нынешнем дне, и обо всем прочем.
Она кивнула:
– Я могу сэкономить тебе много времени. Около пяти часов мне позвонил Джордж Моллетт и прочитал первые несколько абзацев только что написанной им статьи.
Палмер подался вперед.
– Ты запомнила их подробно?
– Боюсь, что да.
– Не можешь ли ты пересказать мне?
Она впервые повернулась и посмотрела на него. Ее взгляд казался несколько укоризненным и каким-то смущенным, как будто ей было стыдно за него, но она пыталась это скрыть.
– Ты доверяешь моей памяти?
– М-м, да.
Она сделала какое-то непонятное движение обеими руками, словно отталкивая что-то.
– Прошу прощения. Я вспомнила. Ты сказал, что в конечном счете доверяешь мне. Ведь так? Ну, конечно, так. Ладно, начнем. – Она намеренно, как решил Палмер, начала говорить монотонным голосом. – Речь шла о Гауссе, Хейгене и Джет-Тех. И твое имя ни разу не упоминалось, как, впрочем, и ЮБТК. И ты можешь теперь с облегчением вздохнуть. Джордж – друг. Он порядочный человек. Он еще один, кому ты можешь доверять. Короче, он побежденный, вроде меня. А ты победитель. Я забыла купить какой-нибудь трофей, чтобы преподнести тебе. Я собиралась сделать это, но совершенно забыла. Вот отчего человек проигрывает: никакой предусмотрительности! Это одна черта. Другая – это доверчивость. В ту минуту, когда ты ласково и доверчиво отдаешь себя в чьи-либо руки, ты кладешь начало своему проигрышу. Особенно когда ты не имеешь никаких оснований отдавать себя в его руки и особенно в том случае, когда тебя об этом и не просят.
Она наконец замолчала и посмотрела на него.
– У тебя есть время купить мне что-нибудь выпить?
Он кивнул:
– Где твое пальто?
– Я сама возьму его. Я еще не трясусь от старости.
– Я не…
– Если бы я только могла заставить себя не говорить подобных вещей…
Молча пройдя несколько кварталов, они зашли в бар, оказавшийся тем самым, где не так давно Палмер беседовал с Гауссом. Вирджиния оглядела зал, потом заказала официанту двойное виски.
– Ты должен простить меня, – сказала она, когда виски принесли. – В твоем присутствии я неизменно теряю над собой власть. Так уж получается. Тебе приходится выслушивать от меня такие вещи, которых я даже самой себе никогда не говорю.
– Мне хочется, чтобы ты простила меня за все, что я причинил тебе.
– Я простила. – Она сделала первый пробный маленький глоток, потом выпила сразу полстакана. – Твоя вина в том, что ты женился до нашей встречи. Ты прощен. Ты знаешь, что случается с одинокими женщинами моего возраста? Их охватывает желание иметь ребенка, пока климактерический период еще не наступил. Кто-нибудь до этого выкладывал тебе подобные вещи хоть наполовину так же очаровательно?
– Нет, но у тебя не совсем такое положение.
– Ты хочешь сказать, что у меня уже был ребенок. – Она очень широко улыбнулась, и губы как будто на мгновение приклеились и не сразу смогли занять обычное положение. Потом они расслабились по частям, каждая в отдельности. – Но мне кажется, что Дженни никогда и не рождалась. Это было почти двадцать лет назад. Я могла бы сейчас быть уже бабушкой. Если бы… И все это приводит к одному четкому выводу: в таких катастрофах, как та, лучше, когда никого не остается в живых.
– Не думаю, чтобы ты…
– Конечно, нет. Ты прав. Я в самом деле лучше чувствую себя живой. Я верю в это. Совершенно искренне верю. В конце концов, это единственное, что мне остается. Новый ребенок будет таким же красивым, как и Дженни. Я могу родить еще одну красавицу. Некоторые женщины так сильно хотят этого, что говорят – но только говорят, – что даже не будут настаивать на замужестве. Конечно, я бы настаивала. Понимаешь? Вот чем объясняется моя теория о том, что лучше, чтобы никого не осталось в живых.
– С тех пор тебе кто-нибудь предлагал замужество?
– А как ты думаешь?
Палмер кивнул:
– Я уверен, что предлагали.
– Ну, ладно, значит, предлагали. Ты очень проницателен.
Предлагали огромными табунами. Тачками-пачками. По меньшей мере целых трое.
– Почему ты не вышла замуж ни за одного?
– Ни один из них не был тобой. – Она быстро допила виски. – Я не желаю слушать свои слова. Я должна замолчать. Давай поговорим о, м-м, о, м-м… о сексе. – Она оглянулась и махнула официанту, – Еще один мне. На этот раз не двойной. О сексе, – продолжала она, – неисчерпаемая тема! Я была такой хорошей с тобой? Была я хорошей? Скажи да, ведь иначе я ничто. Соври, если нужно. Давай.
– Вирджиния, прекрати.
– Скажи: «Вирджиния, ты была великолепна в постели». Попробуй.
– Будь добра…
– Не достаточно прямо для тебя? Тогда скажи: «Вирджиния, ты прекрасная подстилка». А?
– Вирджиния, ты величайшая дуреха. Замолчи и пей.
– Да, конечно, мистер Палмер, сэр, – сказала она, делая паузу на каждой запятой.
– Давай начнем, – произнес Палмер, медленно и глубоко вдыхая, – с предположения, что первые беззаботные радости прошли.
– И начались радости, отягченные большими заботами.
– Замолчи. – Он нахмурился. – Люди, которые болтают слишком много и слишком легко, очень часто попадают в беду. Ты не представляешь, как меня раздражает то, что в конце концов мой отец был прав. Черт побери, о чем я говорил?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.