Текст книги "Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования"

Левицкие знали Шолохова не только как писателя, перед талантом которого преклонялись, но и как человека замечательного, необыкновенного в своих делах и словах.

Взять хотя бы тот давний случай, когда Михаил Шолохов решил вернуться из Берлина домой. Конечно же, ему хотелось увидеть Максима Горького, хотелось побывать на Капри, в сказочной Италии, куда стремились многие писатели. Но еще сильнее оказалось желание в тяжелые дни быть вместе со своим народом, на который после расказачивания обрушилась коллективизация… И Шолохов вернулся на Дон.

– Не подумайте, – говорит Маргарита Константиновна – что наши отношения с Михаилом Александровичем всегда были безоблачными, идиллическими. Бывало, мы в чем-то расходились, и я даже на правах старого знакомого пыталась в каких-то житейских делах его «вразумлять», а он отвечал: «Эх, Маргарита, не ходила ты по тем тропкам, где я ходил». Или же отшучивался: «Что грызешь, как ржа железо…». Случалось, что он надолго исчезал с нашего семейного горизонта, но проходило время, и снова давал о себе знать – писал, звонил, телеграфировал, приходил…

Жила Евгения Григорьевна с семьей в коммунальной квартире, несмотря на то, что имела льготы, являлась пенсионером республиканского, затем союзного значения. Никогда за помощью к Шолохову не обращалась сама и всем своим близким это запрещала делать.

В отдельную квартиру в том доме № 26 по Кутузовскому проспекту, где до этого она проживала в коммунальной, в одной комнате, не имея, по сути, своего угла, въехала в конце пятидесятых годов, незадолго до болезни и кончины.

Сюда приезжал Михаил Александрович Шолохов как раз в тот самый вечер, когда решил встретить Новый год не в компании писателей, а у Евгении Григорьевны, сказав: «Она больна, около нее и хочу побыть». Умерла Евгения Григорьевна Левицкая в 1961 году.

«Все годы, пока мама была жива, – заключает Маргарита Константиновна, – она оставалась для Шолохова чем-то чистым, хорошим, светлым. Ведь если он называл ее второй матерью, то это что-то да значило».

На хранящемся в семье экземпляре «Тихого Дона» есть такой автограф М. А. Шолохова: «Дорогой Евгении Григорьевне с сыновней любовью».

Увидел я этот автограф на книге, написанный 9 июня 1954 года, на квартире Маргариты Константиновны в доме на Ленинских горах.

Здесь произошла наша вторая встреча. На этот раз вся семья оказалась в сборе – Маргарита Константиновна, обе ее дочери – Лариса и Ирина, а также муж Ларисы Ивановны – Александр Константинович, радушно встретившие меня в крохотной символической прихожей. Расположились мы все у столика в комнатке, образовавшейся при перепланировке собственными силами большой комнаты, единственной в квартире, полученной при содействии Михаила Александровича в далеком уже 1967 году.

Значительную часть пространства, начиная с прихожей, занимают книги, появившиеся в этой семье задолго до книжного бума. И среди них есть те, какие, я убежден, когда-нибудь окажутся в музее Михаила Шолохова в Москве.

Конечно, я ждал, что увижу нечто интересное, подлинное, первоисточники, следы давних отношений М. А. Шолохова и Е.Г. Левицкой. Но то, что предстало моим глазам, превзошло все ожидания. От обилия впечатлений даже опустились руки, потянувшиеся сразу и к книгам, и к фотографиям, и к старым журналам, вырезкам и, наконец, к письмам, где с первого взгляда я узнал знакомый шолоховский почерк…

Начну с книг с автографами Шолохова. Один из них, относящийся к пятидесятым годам, уже известен читателям. До него появилось несколько других, и по ним можно проследить историю взаимоотношений сначала молодого автора и опытного издателя, а потом – единомышленников, друзей, историю большой дружбы, выдержавшей суровые жизненные испытания на протяжении десятилетий.

Первый книжный шолоховский автограф относится к апрелю 1928 года: «Евгении Григорьевне Левицкой с большой благодарностью и с еще большим уважением». Надпись сделана на втором томе «Тихого Дона», изданном «Московским рабочим». Книга в тонкой бумажной синей обложке. Вышла в серии «Новинки пролетарской литературы» под эгидой, как значится на обложке, «Российской ассоциации пролетарских писателей». Тираж – 10 тысяч экземпляров. Это второе издание. К сожалению, в книге не указано, кто редактор, не исключено, что им была Евгения Григорьевна, и автограф – знак признательности ее труду.

Евгения Григорьевна собирала все книги Михаила Шолохова, все рецензии, где шла речь о нем. И среди сохранившихся в семье книжных реликвий есть поистине редчайшие. В картонном переплете карманного малого формата выходили в 1925 году в Москве в Государственном издательстве отдельные шолоховские рассказы. Это книжки в несколько страничек, иллюстрированные картинками, напоминающими лубок. Таким образом выходили «Червоточина», «О Колчаке, крапиве и прочем», хранимые в этом доме.

Всего одна иллюстрация-гравюра на обложке сборника «Лазоревая степь», выпущенного издательством «Новая Москва», его «юношеским сектором» в 1926 году. Художник изобразил на рисунке облака, а под ними степь, разрезанную стрелой-дорогой, на горизонте маячит одинокий всадник. Книжка начинающего автора вышла тиражом в 5 тысяч экземпляров. В нее включено двенадцать рассказов.

Берегла Евгения Григорьевна еще одно издание «Лазоревой степи», более позднее, на нем шолоховского автографа нет, но стоит штамп «Авторский. Бесплатно». Это один из, по-видимому, принадлежавших Михаилу Александровичу экземпляров, подаренный Евгении Григорьевне без автографа. Возможно, что причина тому – критическое отношение автора к ранним рассказам, которое с годами росло. Издание с пометкой «Авторский» появилось после выхода в свет «Тихого Дона», что явствует из предисловия критика Селивановского, отметившего это обстоятельство. На книге нет выходных данных. Этот сборник более полный, чем первый, в нем девятнадцать рассказов.

По книге видно: издательство уже брало в расчет, что автор – известный писатель, поэтому поместило после предисловия автобиографию Михаила Шолохова. Она публикуется в собраниях сочинений Михаила Шолохова и датируется 1931 годом, но составлена на несколько лет раньше. Евгения Григорьевна Левицкая своей рукой простым карандашом обозначила дату – 1928 год. Пометила она так не книжную страницу, где уместился печатный текст, а рукопись этой самой автобиографии. Вот какой драгоценный документ хранится в этой семье! Не исключено, что написана автобиография по просьбе Евгении Григорьевны в Москве. Лист, на котором она составлена, отличается от всех других, приходивших из Вешенской, качеством бумаги, не пожелтевшей за 50 лет.

Вот только чернила, некоторые строчки автобиографии, поблекли и из фиолетовых стали оранжевыми. Лист более удлиненный, чем современные. Кажется, что, заполняя его линованные строки, автор стремился не только быть лаконичнее, но обязательно уместиться на одной стороне листа, что ему и удалось. Подпись поставил в самом низу, у последней строчки.

Автобиография, опубликованная в сборнике «Лазоревая степь», несколько отличается от подлинника, сохраненного Е.Г. Левицкой.

Читаем в восьмом томе собрания сочинений М. А. Шолохова: «Во время гражданской войны был на Дону».

В подлиннике более развернуто: «Во время гражданской войны был на Дону. С белыми ни разу никто из нашей семьи не отступал, но во время вешенского восстания был я на территории повстанцев».

В изданной автобиографии текст заканчивается словами: «Первую книжку издал в 1925 году».

В подлиннике далее написано: «С 1926 года пишу «Тихий Дон». Кончу его в 1930. Вот и все». Так что придется датировку этой «Автобиографии» в будущих изданиях уточнить на три года.

Взяв в руки более позднее издание «Лазоревой степи», где на твердой обложке художник разбросал колокольчики – степные цветы, по выходным данным узнаю, что «ответственный редактор Вас. Кудашев».

Этот большой друг Михаила Шолохова также испытывал теплые чувства к Евгении Григорьевне, дарил ей книги с автографами. Первый датируется 1931 годом – тогда вышла небольшая книжка «Кому светит солнце», и автор ее преподнес Евгении Григорьевне «с теплым жаром». В автографе на другой своей книжке «Юг на Севере», об Иване Мичурине, Василий Кудашев назвал Е. Г. Левицкую «литературным шефом», хотя к тому времени сам выступил как редактор Михаила Шолохова. Наконец, еще одна книга Василия Кудашева хранит автограф не только автора, но и Михаила Шолохова. Перед началом войны, в 1941 году, Василий Кудашев выпустил небольшую повесть под названием «Куликово поле». Прошло свыше десяти лет с начала знакомства с Е. Г Левицкой, за эти годы, возможно, чем-нибудь Василий Кудашев и огорчил старшего товарища. Этим и объясняется его надпись:

«Евгении Григорьевне Левицкой – хотел бы, чтобы Вы вспоминали меня только добро». А под этой записью фиолетовыми чернилами сделана короткая шутливая приписка Михаила Шолохова: «Но, к сожалению, не за что».

Спрашиваю, сохранился ли автограф Шолохова на первом книжном издании «Тихого Дона», появлению которого содействовала Левицкая. Нет, эту книгу сохранить, как и некоторые другие, не удалось.

Но вышедший в 1937 году третий том «Тихого Дона», в твердой обложке, с замечательными иллюстрациями художника С.Т. Королькова, удалось сберечь. На нем 11 июня автор сделал такую дарственную надпись:

«Дорогой Евгении Григорьевне от одного из блудных сынов, но с искренней любовью и радостью».

Кто эти «блудные сыновья»? Один, это ясно, Михаил Шолохов. Второй, по всей видимости, его друг Василий Кудашев, о чем свидетельствуют уже известные нам автографы.

Есть еще один экземпляр «Тихого Дона» с автографом Михаила Шолохова. Это маленький томик в мягкой обложке, изданный ГИЗом в серии «Дешевая библиотека» в 1929 году. Это подарок дочери Евгении Григорьевны – «Маргарите Константиновне Левицкой на добрую память от недоброго автора». Надпись сделана 24 декабря 1930 года, в день отъезда из Берлина, где, как мы уже знаем, проживала она тогда с мужем – сотрудником торгпредства – Иваном Терентьевичем Клейменовым.

Портрет его в командирской гимнастерке с тремя шпалами в петлицах вижу на стене в комнате Маргариты Константиновны. В недавно вышедшей энциклопедии «Космонавтика» И.Т. Клейменову посвящена одна из статей, в этом же томе помещена его фотография. Книга с дарственной надписью прислана Маргарите Константиновне главным редактором энциклопедии, академиком В.П. Глушко, работавшим с И.Т. Клейменовым, который являлся начальником первого в мире Реактивного научно-исследовательского института, где под одной крышей в 1933 году собрались пионеры космонавтики, и среди них – будущие академики С.П. Королев и В.П. Глушко.

Пользуясь энциклопедической справкой, хочу сказать, что родился Иван Клейменов на семь лет раньше Михаила Шолохова. С 1918 года воевал, добровольцем, будучи слушателем артиллерийских курсов, пошел на фронт. Мечтал стать ученым, поступил на физико-математический факультет Московского университета, но вскоре оттуда направлен учиться в Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского, которую окончил в 1928 году.

Через год работал заместителем начальника инженерного отдела торгпредства СССР в Берлине, где по-настоящему познакомился с Михаилом Шолоховым. С этого момента началась их дружба. Свой отпуск часто Иван Клейменов проводил на Дону, живя в доме Михаила Шолохова, вместе они охотились, ходили на рыбалку, вели дружеские беседы, много говорили о предстоящей войне, агрессивной политике Германии.

В 1955 году Михаил Александрович написал о друге в комиссию партийного контроля при ЦК КПСС на имя П.Т. Комарова письмо. Вот его текст (публикуется впервые):

«Тов. Клейменова Ивана Терентьевича я знаю с 1930 года. В течение восьми лет почти ежегодно он и погибший в Отечественную войну писатель В.М. Кудашев приезжали ко мне в ст. Вешенскую отдыхать и охотиться. Всех нас связывала большая дружба, и как друзья мы всегда держались запросто, но никогда, ни разу за все восемь лет я не слышал от Клейменова антипартийного слова или даже намека на него.

По моему глубочайшему убеждению, Клейменов, безгранично преданный партии и чистый коммунист, стал жертвой происков подлинных врагов народа.

В 1938 году я ходил к Берия по делу Клейменова. Будучи твердо убежденным в том, что арест Клейменова – ошибка, я просил Берия о тщательном и беспристрастном разборе дела моего арестованного друга. Но Берия при мне, наведя по телефону справки, сказал, что Клейменов расстрелян вскоре же после ареста. Верю, что, ознакомившись с «делом» Клейменова, комиссия партийного контроля при ЦК КПСС посмертно реабилитирует убитого врагами честного коммуниста Клейменова И.Т.

Член КПСС с 1932 года

Партбилет № 02129309. Ст. Вешенская Каменской обл. 4.III.1955 г.

М. Шолохов».

Мы еще не раз узнаем о безграничном мужестве Михаила Шолохова в те дни, когда ему приходилось бороться со злодейством по отношению не только к себе, но и к друзьям.

Хочется обратить внимание на одну из вышеназванных дат. Михаил Александрович указывает, что «ходил к Берия» в 1938 году. Ходил в том самом году, когда его собственная судьба висела на волоске. Против него самого в Ростове пытались завести «дело», пытались расправиться с ним такие же преступники, которые погубили его друга.

Копию письма в КПК Михаил Александрович отправил вдове И.Т. Клейменова с письмом, свидетельствующим, что прилагал усилия в 1955 году к тому, чтобы ускорить ход дела.

«Дорогая Маргарита!

Посылаю на твой адрес второе письмо (Комарову). Первое, отосланное в 20-х числах февраля, вместе со всей почтой лежит где-то между Вешками и Миллерово, и, вероятно, эту почту перебросят обратно, либо ты получишь первое письмо через две недели. В таком случае запоздалое письмо уничтожь.

У нас до сих пор нет регулярной связи с ж-д. станцией. Стоит у нас дикая, атомная зима: Дон вскрывался за зиму дважды, чего не помнят древние старики. Уже в течение трех недель на Дону – беспрерывный ледоход. Все речки «играли» по нескольку раз, и мы уже давно отрезаны от внешнего мира. Самолеты почтовые не летали все время из-за дурной погоды, а сейчас – проблеск, и я посылаю это письмо в надежде, что оно как-нибудь доберется, не сегодня, так завтра.

Обнимаю всех вас и желаю всего доброго!

Ваш М. Шолохов.

5.3.55».

В 1955 году нередко писатель оказывался оторванным от «большой земли», Москвы, в положении, сильно напоминавшем то, которое он постоянно испытывал в двадцатые – тридцатые годы, когда наступало бездорожье, подолгу не приходили письма, газеты, журналы.

Спустя пятнадцать лет после описываемых событий Маргарита Константиновна попросила Михаила Александровича написать о ее муже.

Вот что ответил Шолохов (публикуется впервые):

«Дорогая Маргарита!

Посылаю тебе обещанные строки об Иване. Больше нельзя и не надо, по моему мнению. М.П. (Мария Петровна Шолохова. – Л.К.) и я обнимаем всех Левицких.

М. Шолохов.

22.1.70».

К этой записке прилагались обещанные строки. Их всего шесть. Но в них выражено многое. Почему так мало, каждый поймет из объяснений писателя:

«Общеизвестно, что врачи-хирурги избегают оперировать близких людей. Писателям не менее трудно писать о погибших друзьях.

Могу сказать только одно, что милый образ Ивана Клейменова вот уже четвертый десяток лет храню в своем сердце и всегда вспоминаю о нем с грустью, благодарностью и болью.

М. Шолохов.

22.1.70».

Рассказывая о взаимоотношениях М.А. Шолохова с Е.Г. Левицкой, нам придется не раз касаться отношений писателя с членами ее семьи. Так вышло, что, подружившись сначала с ней, он познакомился и подружился с ее сыном – Игорем Константиновичем, дочерью Маргаритой Константиновной, мужем ее – Иваном Терентьевичем Клейменовым, с братом Е.Г. Левицкой – Яковом Григорьевичем Френкелем и с Валентиной Михайловной Лашевич, которую опекала в конце двадцатых годов Евгения Григорьевна как сироту.

И внучки Евгении Григорьевны, а росли они на глазах Михаила Александровича, будучи дочерьми его друга, также попали на орбиту его души, особенно после того, как остались без отца и на много лет – без матери.

Прощаясь с книгами, хранящими шолоховские строчки, беру еще раз в руки «Тихий Дон», подаренный в 1954 году. Это последний по времени книжный автограф с признанием в «сыновней любви». К этому времени давно сформировалось и окрепло чувство писателя к Евгении Григорьевне, которое можно без преувеличения назвать родственным. Есть этому и многие другие документальные доказательства. Итак, спасибо, книги! Настает черед фотографий.

* * *

Увесистый фотоальбом с картонными листами и наклеенными на них бумажными рамочками «паспарту», вышедшими из моды. В них, как в оправу, вставлены разноформатные старинные карточки, хранящие золотое тиснение существовавших некогда ателье, относившихся к своему делу, несомненно, с большим тщанием, чем сейчас, когда у каждого в семье имеется фотоаппарат.

Старая технология позволяла делать фотокарточки высокого качества, способные храниться долго. Свидетельство тому – семейный альбом Е. Г. Левицкой. Значительная часть снимков его относится к концу XIX века – началу XX.

Чтобы сфотографироваться, надевали в былые времена лучший костюм и платье, как на праздник. В ателье шли словно в театр – с хорошим настроением, с желанием выглядеть лучше. На снимках в альбоме мужчины – в сюртуках, костюмах-тройках, белоснежных рубашках, модно повязанных галстуках, женщины – в длинных платьях, расходящихся к полу конусом, искусно пошитых блузках, жакетах; дети одеты особенно нарядно, на женских и детских платьях – украинская народная вышивка. И в то же время с первого взгляда видишь, что запечатленные на снимках люди относятся к сословию тех, кто не вставал утром по заводскому гудку, не гнул спину на земле. Так выглядели на рубеже веков адвокаты, врачи, учителя, студенты, жители городские, состоятельные.

Казалось бы, Михаил Шолохов, родившийся и выросший на Дону, совсем в другой среде, живший на хуторе и в станице в гуще казаков, не должен иметь ничего общего с теми, кто запечатлен на страницах семейного фотоальбома Евгении Григорьевны Левицкой. Однако же именно он многие годы, десятилетия поддерживал тесные отношения, был близок духовно именно со многими из тех, кто предстает перед нами на страницах этого альбома: Е.Г. Левицкой, Я.Г. Френкелем, И.К. Левицким, М.К. Левицкой…

Хозяйка альбома из всех хранящихся в нем изображений больше всех любила маленькую карточку, где она снята в шестнадцать лет. На ней – белое платье с украинской вышивкой, на шее в несколько рядов бусы. Лицо юное – спокойное, безмятежное, кровь с молоком.

Коса, как водилось тогда у всех девушек.

Кроме Евгении, выросло четверо братьев и три сестры. Жила большая семья Френкелей на хуторе, в Попенках, под Черниговом на Украине. Есть в альбоме фотография родителей. На обороте карточки брат Андрей пометил, что сделан снимок в 1900 году на хуторе, а переснят в 1905 году в Москве. И подпись его рукой: «Батько и маты». Эта надпись, а также надпись Евгении Левицкой на книге, подаренной другому брату, Якову (сборник стихов Тараса Шевченко на украинском языке), сделанная на украинском языке: «Диду старому вид маленькой сестрички», свидетельствуют, что в семье Френкелей знали не только еврейский – идиш, но и русский, и украинский языки.

Отец Евгении – Григорий Френкель – в юные годы принял православие, что давало ему право на покупку собственной земли, к чему он стремился. Хозяйство вел умело, все дети учились в гимназии. Ни вопросы религиозные, ни национальные в юности и позднее не интересовали Евгению Левицкую, как и ее старших братьев Якова и Захара. Их тревожили проблемы общественные, политические, будущее России, которое виделось им социалистическим, а достичь его можно было, как они были убеждены в этом, только путем революционным.

Первым вступил на путь борьбы старший брат Яков, ставший народовольцем, затем социал-демократом. Свыше двух лет отсидел в Петропавловской крепости, жил под надзором полиции. Его партийная кличка Дед. Так называли его товарищи по партии, Николай Бауман. Так звала «маленькая сестричка». Так называл его и молодой Шолохов, упоминая неоднократно в письмах и телеграммах.

На страницах журнала «Пролетарская революция» Дед однажды поделился в 1923 году воспоминаниями о том, как Николай Бауман вместе с другими революционерами совершил дерзкий побег из Лукьяновской тюрьмы в Киеве – так называемый «побег «искровцев»».

К моменту знакомства в 1927 году с Шолоховым Яков Френкель по возрасту был стариком, но остался молодым душой. На обороте фотографии, подаренной им Евгении Левицкой и Константину Левицкому, стихи:

ЮБИЛЕЙНЫЕ НАСТРОЕНИЯ

 
Ненастная осень подкралась ползущей зимой,
Надвинулась тихо с туманом и мглою седой.
Казалось, и мир весь в тумане тонул.
О берег скалистый разбился прибой.
Далек, еле слышен рокочущий гул,
И слишком усталый ему я внимал,
И сердце сжималось щемящей тоской,
И страх за прожитые годы объял. Я. Ф.
 

Но даже на оборотной стороне маленькой фотографии старый революционер не мог дать волю меланхолии и после этих минорных строк сделал мажорную запись:

 
Встань, прилив, создай теченье!
Мы, не медля ни мгновенье,
Двинемся в поход…
 

Еще ниже две строчки другого грустного стиха:

 
Аль у сокола крылья связаны,
Аль пути ему заказаны…
 

Брат Яков оказал в молодости большое влияние на формирование взглядов младшей сестры Евгении, как и другой брат – Захар Френкель, ставший ученым, действительным членом Академии медицинских наук СССР.

Гордилась Евгения Григорьевна и дядей – известным ученым, академиком А.Н. Бахом, основавшим новое направление в науке – биохимию, а также два московских научных института.

Юная Евгения, встретив в Петербурге старше на десять с лишним лет Константина Левицкого, по происхождению польского дворянина-католика, пошла с ним по жизни дорогой, которая вела в тюрьмы и ссылки, на каторгу. На этом пути встретились с Виргилием Шанцером, вошедшим в историю под именем Марата. Таким образом попал в семейный альбом Е. Г. Левицкой портрет Марата, его отца, матери, жены. Есть в альбоме фотопортрет Марата, сделанный в молодости, когда Виргилий Шанцер не знал, что станет одним из руководителей московской партийной организации большевиков в дни вооруженного восстания 1905 года. На обороте снимка надпись: «Дорогому Костику – Виргилий». (После братоубийственной схватки умер душевнобольным в начале 1911 года.)

Хранятся в альбоме снимки, сделанные не только в столицах, больших городах, но и в маленьких, где семья Левицких вынуждена была селиться по распоряжению губернатора под надзор полиции.

В Моршанск поступила фотография, судя по почтовому штемпелю, из Томска. На обороте надпись: «Его высокоблагородию Константину Иосифовичу Левицкому. Милостивый государь! Константин Иосифович! По поручению Михаила Михайловича посылаю Вам его фотографию».

Кто такой Михаил Михайлович? Это М.М. Лашевич. Его имя вписано в энциклопедии. В дни захвата Зимнего – член Военно-революционного комитета, в дни гражданской войны – командующий 3-й армией, член Реввоенсовета фронта, позднее – заместитель наркома по военным и морским делам… Одним из первых он подвергся репрессиям Сталина, умер, лишенный власти, в 1928 году.

Вижу в альбоме редчайший снимок, сделанный в Петрограде на Марсовом поле.

На переднем плане в военной гимнастерке с орденом Красного Знамени – Михаил Михайлович Лашевич. Дочь его Валентина дружила с детьми Евгении Григорьевны – Маргаритой и Игорем. Когда не стало отца, а мать Валентины скончалась ранее, то опекуном Валентины Лашевич была назначена Евгения Григорьевна. По тем временам это был акт гражданского мужества.

В конце двадцатых годов Евгения Левицкая не носила больше одежды с украинской вышивкой, не надевала бусы. Ей было 47 лет, из них почти десять прожила вдовой, но по фотографиям того времени видишь, что и тогда она во многом сохранила свое обаяние: глаза излучают жизненную силу, лицо одухотворено мыслью, как в молодости.

К началу знакомства Е. Г. Левицкой с Михаилом Шолоховым относятся три фотографии писателя, сделанные профессионально. Каждая – размером 16 х 11 сантиметров. На одной – Шолохов с короткой стрижкой, в шерстяном свитере позирует перед объективом, чуть повернув голову. На двух других он снят в кубанке и кожаной куртке, по-видимому, появившихся у него после получения гонорара за первые книги. Судя по одежде, снимки сделаны зимой. Автографов на этих трех фотографиях нет. Шестнадцать фотографий меньшего формата появились в одно и то же время – в Берлине, в конце 1930 года.

Маргарита Константиновна сожалеет об утерянном, о чемоданах бумаг и фотографий, вывезенных карателями из дома на улице Серафимовича, где жил И.Т. Клейменов в день ареста и, как потом выяснилось, уничтоженных в НКВД.