Текст книги "От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов"

– Зиночка, но подслушивать нехорошо, – поморщилась Галя.

– А горланить на всю улицу хорошо?

– В общем, логично, – ничего не оставалось Гале, как согласиться.

– Да я и не подслушиваю, – непоколебимо выпалила Зина. – Когда у окна стоишь, и так всё слышно. Ну так вот, этот профессор-то на людях душевного из себя строит, а дома про всех своих знакомых плохо говорит, всем завидует. Ну и жена его такая же. И вообще любовь они при всех всегда изображают, а сами-то гавкаются.

– Господи, хоть бы уж они окна закрывали. Стыд какой! – с укоризной покачала головой Галя.

– Да противно слушать! – осуждающе взмахнула рукой Зина. – А недавно эта жена профессорская мужу-то своему рассказывала, как она кому-то из их знакомых напакостила, сделала так, чтобы этого человека на работу не взяли. Это здесь-то, где с работой так тяжело! А уж он-то доволен был! Говорит, мол, правильно сделала. Ишь чего, говорит, захотели, да чтоб у них было лучше, чем у нас! Да не бывать, говорит, этому! Умница, говорит, ты у меня. Короче, одного они поля ягоды. Завистники и злыдни! Вот!

– Зиночка, а как их фамилия? – что-то заподозрила Галя.

– Да фамилие я их не знаю, – сказала Зина, – а кличут его так смешно – Люсик.

– Архитектор Люсик? – оторопела Галя. – И жена его Зося? Вот уж воистину мир тесен!

– Вот так номер! – отупело уставилась на неё Зина. – Вы, чё, их знаете?

– Да как тебе сказать? – нарочито равнодушно скривила губы Галя. – Хлеб-соль мы с ними не водили. Просто Люсик этот как-то приходил ещё в Москве к Вовиной маме, у него была к ней просьба, и она ему очень помогла. Вот там я его и видела.

Галя не хотела посвящать Зину в подробности их отношений с Люсиком. Но в голове у неё пронеслось всё, что было с ним связано.

А то, о чём она вспомнила, было по сути схоже с тем, что испытали родственники Зоей и Люсика Майя и Эдуард! С которыми Галя и Владимир знакомы не были.

Так получилось, что Люсик обратился ещё тогда, в Москве, к матери Владимира за помощью. Он просил, ни много ни мало – устроить его сестру на работу в медицинский институт. И Галина свекровь сделала для него, можно сказать, невозможное. В память о его отце, с которым когда-то работала. А уехал Люсик с семьёй намного раньше, чем Галя и Владимир. Перед отъездом он приходил к матери Владимира, тогда Галя с ним случайно и познакомилась. Сейчас же она с брезгливостью вспомнила, как подобострастно он тогда рассыпался в благодарностях перед её свекровью за оказанную ему помощь и как потом, после приезда, писал ей, рассказывал о своих успехах и даже давал советы по поводу отъезда. А когда Галя с Владимиром тоже приехали, он похвалился им, что работает по специальности в большой серьёзной организации, что он там – ведущий специалист и что без него просто не могут обойтись в тутошней архитектуре. Потом уже они случайно узнали, что на самом деле никакой он здесь не архитектор, а занимает должность проектировщика. Дошли до них и слухи о том, что он представляется здесь доктором наук и профессором, коими на самом деле никогда не был.

Вскоре после приезда Владимир позвонил Люсику, и тот сам вызвался помочь с работой, сказал, что может передать его документы кому-то из своих знакомых. Владимир срочно послал ему все необходимые бумаги, не зная, что этот тип только с виду душа нараспашку, а на самом деле и пальцем не пошевелит, чтобы помочь кому-то. Но Владимир и Галя тогда решили, что он действительно хочет протянуть руку помощи. Оказалось же, что он просто морочил им голову. Спустя какое-то время он позвонил и с наигранным сожалением в голосе заявил, что ничего сделать не удаётся. Владимир же, когда наконец-то устроился, простодушно сообщил об этом Люсику по телефону. Тот холодно воспринял это известие и не захотел продолжать разговор. После этого он потерялся. Короче, показал себя.

Галя решила, что что-то всё же надо сказать Зине, раз уж она упомянула, что знакома с этим типом.

– Знаешь, – вяло махнула она рукой, – я бы этого Люсика и не узнала сейчас. А Зоею так я и вообще никогда не видела. Знаю только её имя.

– Ну и хорошо, что вы с ней не знакомы. А то у неё тут двоюродная сестра есть, Майя, так они с Люсиком на неё и на всю их семью такое несут! Уши вянут!

– Ну, Зиночка, от тебя ничего не скроешь, – покачала головой Галя.

– А чё, я виновата, что они орут как бешеные! Только и слышу: Майка – Эдька, Майка – Эдька. Ну и всякое про них такое! Ужас! Ну и про других тоже. Я уж всех с её работы знаю, как зовут. Динка, Эммка. Петька какой-то. Ну и про них всё знаю.

– Да, тут это не редкость, когда родственники становятся чужими людьми, а сослуживцы едва терпят друг друга, – укоризненно вздохнула Галя, даже не сообразив, что упомянут был их скончавшийся сосед Пётр, Верин муж. Имя Дина ей тоже ни о чём не сказало, потому как эту свою соседку она знала только в лицо.

– А я этого не понимаю! – убеждённо воскликнула Зина. – Помогать надо друг другу, а не ругаться.

– Да, Зиночка, конечно же, ты права, – помрачнела Галя. – Но, к сожалению, в жизни всё так непросто. Да это не только здесь. И в Союзе такое было.

Зина посмотрела на часы и засуетилась.

– Ой, Галь, засиделась я. Пора и честь знать. И тётя Алла волноваться будет, и Вадик искать начнёт. В ночную он был сегодня. Может вам почту принести? Я всё равно пойду для тёти Аллы.

– Да, знаешь, пожалуй, воспользуюсь я твоей помощью. Принеси, пожалуйста.

– Да конечно принесу, о чём говорить-то! – обрадовалась Зина.

– Спасибо, – протянула Галя ей ключ. – Ты уж меня извини.

Зина ушла. Оставшись одна, Галя стала отрешённо передвигаться по комнате, обхватив голову руками. При этом она то и дело бросала взгляд на телефонный аппарат. Так она вышагивала, пока не вернулась Зина с ворохом бумаг.

– Вот, пожалуйста, контора пишет, – весело сообщила она. – И ключик не утеряйте.

– Спасибо, Зиночка, тебе большое, – кивнула Галя.

– Ну, выздоравливайте. Побегла я, – направилась Зина к выходу.

Галя закрыла за ней дверь и стала просматривать почту. Её внимание привлёк один из конвертов. Она вскрыла его, прочла содержимое и окаменела. Это был отказ из компании, где она прошла интервью у Саймона по протекции соседки, врача-терапевта Беллы.

Из состояния оцепенения её вывел звонок в дверь. Галя вздрогнула и какое-то время оставалась на месте, не решаясь пойти, чтобы открыть. Когда же она отворила дверь, ею снова овладела оторопь. На пороге была та самая Белла! О которой только что напомнило Гале отказное письмо! И в то же время она облегчённо выдохнула – ведь она уже готова была увидеть того, чьего визита так страшилась!

Белла была привлекательна чрезвычайно и очень следила за собой. Вот и сегодня она выглядела безукоризненно. На ней были эффектные туфли, модные дорогущие брюки и изящная фирменная кофточка. Была она лет на десять моложе Гали, но обращалась к ней исключительно на «ты».

– Подруга дней моих хреновых, прими от Беллочки привет, – проголосила она на подъёме, скороговоркой, вскинув руку к голове на манер военного приветствия.

– Здравствуй, Белла. Проходи, – кисло пригласила Галя.

Пришедшая явно была в хорошем расположении духа. Шутница она была известная, но сегодня её приветствие Галю просто ошарашило.

А Белла продолжала балагурить:

– Ну, как живём-можем? Кости не гложем? Бананы всё жрём? Ха-ха-ха! Извини, подруга, что без предупреждения. Уж очень хотела застать тебя дома. Шутю, ха-ха! А что это у тебя, мать, морда кислая? Хворая что ли? Что такое? Суп-жаркое! Вставай-подымайся, приезжий народ! Ой, спешу, одна нога здесь, другая уже далеко. Несусь, высунув язык, морду лица утюжить. Глазки-ушки бабе для чего? Чтобы ими хлопать? Нет, мать! Глазки – для туши, для брюликов – уши! Красота, блин, легко не даётся! Беллка – личность публичная! Вы, бляха-муха, не гляди, что больные. Вам укол в задницу, градусник в зубной протез – а вы всё норовите меня зенками своими сожрать.

– Белла, ты молодец, всегда в форме, – постно выдавила из себя Галя, понимая, что соседке ничего не известно о пришедшем по почте отказе.

– Натурлих! Тайфун! – сделала пируэт на одной ноге Белла. – А что, мать! Не отцвели хризантемы! И на большак, на перекрёсток ещё могу я очень поспешить. Ха-ха-ха!

– Белла, легко с тобой, – с трудом заставила себя улыбнуться Галя. – Недаром твой Миша души в тебе не чает.

А та вдруг посерьёзнела:

– Ой, Галь, сник он, мой ненаглядный.

– Что так? – почти безучастно поинтересовалась Галя.

В ответ Белла напела:

– Мишка-Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…

Потом печально поджала губы и объявила:

– С работой не фортит ему в последнее время. Всё на мне. Тяну, как лошадь.

И с вернувшимся вдруг к ней оживлением загрохотала:

– Но Беллке не до уныния. Миссия моя важна и тяжела. Я, блин, всем должна дух поднимать – и больным, и здоровым.

Тут она взглянула на часы и засуетилась:

– Так, я, хоть и не шахматист, но в постоянном цейтноте. Труба, гобой, фогот зовут. Беллка, вперёд! Так, мне на тебя тут, мать, пялиться некогда. Два слова. Перебросилась я тут недавно, как и обещала, со своим пациентом, с Саймоном, к которому тебя в этом их хай-теке на собеседование пристроила. Он клялся – всё будет тип-топ. Да и как иначе? Он и не скрывает, что без моих врачебных назначений давно б накрылся медным тазом. Считай, ёксель-моксель, что зарплата у тебя уже в кошельке. Тебе не звонили оттуда?

– Нет, не звонили, – мрачно покачала головой Галя. – И не позвонят. Только что отказ получила по почте.

Она протянула конверт, доставленный Зиной. Пробежав глазами письмо, Белла нахмурилась:

– Блин, ничего не понимаю! Саймон же обещал мне, клялся, что сто процентов ты уже там. Японский городовой!

Слушай, не раскисай! Волосы на себе не рви. Фигня всё это на постном масле. Сегодня – фунт лиха, завтра – фунт изюма. Сейчас, ёлки зелёные, по дороге на утюжку морды свяжусь с ним. Недоразумение какое-то. У нас фиасков, блин, не бывает. Беллка может простудиться, но в лужу Беллка не садится. Ха-ха-ха. Как любит повторять мой Мишка – Беллка не плавает мелко! Ха-ха-ха!

– Спасибо тебе, и извини меня, – виновато поджала губы Галя.

– Что ножкой расшаркалась? – строго взглянула на неё Белла. – Ты ж меня за глотку не хватала! Сама я вызвалась помочь.

– Я ценю твою чуткость, – дотронулась до её плеча Галя, – но просто у тебя у самой миллион проблем. Вон, говоришь, у Миши с работой не клеится, а ты мной занимаешься.

– Оставь! – поморщилась Белла. – Какая связь с Мишиной работой? Если могу помочь – помогаю. Ха-ха-ха. Слушай, раз уж я тебя к Саймону пристроила, то должна, блин, спросить, может у тебя колготки неглаженые были? Ха-ха-ха!

Галя вымученно улыбнулась:

– Ты нас всех просветила. И Шурочка меня сегодня пытала, знаю ли я, как их гладят.

– Ну, ты ж теперь учёная! – зычно гоготнула Белла. – Беллка как книга – источник знаний. И слава обо мне не померкнет с годами! Ой, зря я при Вовке-то твоём языком трещала. Хохму эту в себе не удержала. Он же теперь, небось, думает, что я шалава какая.

– Белла, острячка ты наша! – напряжённо переплела пальцы рук Галя. – Да что ты думаешь, мы в людях не разбираемся совсем? Не переживай. Кто тебя знает – никогда не усомнится в твоём благородстве. А язык что бритва – так это же дар божий. Ты же прелесть. Как ты сама говоришь – ударник разговорного труда.

– Точняк, – лукаво подмигнула Белла, – как выражается мой Мишка, среди моей словесной перловки и перлы случаются. Он, говорит, сразу запал на мои ля-ля-тополя. А вообще, подруга, каюсь, люблю крепкое словцо. Такая вот уродилась. Язык поганый, а ухо благородное.

– Да никакой он не поганый, язык твой, – лихорадочно думая о своём, сделала успокаивающий жест рукой Галя. – Слова ведь дурного ни о ком не произнесёшь. А сама услышишь – конфузишься.

– Спасибо. Льстишь, – опять взглянула на часы Белла.

Она подлетела к зеркалу, стала поправлять причёску, при этом мурлыкая: «Жизнь невозможно повернуть назад и время ни на миг не остановишь. Ещё идут японские часы». И кивком показала на наручные часики:

– Сейка, блин. Так и гонят Беллку, так и гонят.

Подкрасив губы, она протараторила: «Но бывает, что минута всё меняет очень круто» и, направляясь к двери, бросила Гале:

– А ты, Галка, успокойся. Всё будет хоккей. Будет и на нашей улице Седьмое ноября – красный день календаря. Ёлки зелёные, линяю! Включаю зажигание. Ха-ха-ха! Ба-а-ай!

После ухода соседки Галя рухнула на диван и закрыла глаза. Через какое-то время тяжело поднялась и стала накрывать на стол. Поставила приборы на двоих, кое-что из еды.

И опять раздался телефонный звонок. Галя, не в силах более состязаться с этим издевающимся над ней аппаратом, схватила трубку и решительно произнесла:

– Алло!

Телефон молчал. Галя ещё раз обратилась к звонившему и опять не получила ответа. Так продолжалось несколько раз. Наконец она умоляюще и в то же время с жёсткими нотками в голосе выдохнула:

– Не звоните… Не надо…

Тут же раздались короткие гудки, и у Гали появилась почти полная уверенность в том, что это был тот самый сигнал из прошлого, которого она так боялась.

Она судорожно стала мерить шагами комнату, не в силах взять себя в руки. Потеряв контроль над собой, она поняла, что не может больше оставаться в квартире, выскочила из неё и стала спускаться по лестнице к Вере, забыв вовсе, что собиралась поставить в духовку жаркое.

Когда Вера отворила ей дверь, Галя увидела, что та не одна. В комнате находилась не знакомая ей женщина, явно в нервозном состоянии. Поняв, что она здесь лишняя, Галя принесла Вере короткое соболезнование и поспешно удалилась. При этом её удивило то, что обычно очень тактичная и деликатная Вера не стала извиняться и удерживать её.

Вернувшись домой, она свалилась на диван, так и не вспомнив о злосчастном жарком.

5

А наведалась к Вере не кто иная, как Майя. Это Вере она звонила с мобильного телефона после того, как сообщила Эдуарду, что собирается ехать в магазин за продуктами.

Когда Вера закрыла за Галей дверь, Майя оглянулась по сторонам и спросила:

– А что, Марата нет?

В глазах у Веры появилось удивление:

– Нет. Ушёл…

– Пути господни неисповедимы, – оценивающе прищурилась Майя. – Кто думал, что судьба сведёт нас снова?

– Да, от любви до ненависти…, – смешалась под этим рентгеновским взором Вера.

– Я пришла не для выяснения отношений, – оборвала её бывшая подруга.

Вера растерянно замигала:

– Нет нужды выяснять. И так всё понятно. Ты испытываешь ко мне неприязнь, а скорее всего и злобу. Ты считаешь меня злодейкой, сломавшей твою судьбу. Виновной в том, что между нами пробежала чёрная кошка.

– Не будем об этом, – стиснула зубы Майя.

– Не хочешь – не будем, – устало пожала плечами Вера. – Наших с тобой близких отношений уже не вернёшь. Философия такова, что к отдалению между людьми приводит не только несовпадение интересов, но и в не меньшей степени – их общность. А у нас с тобой был общий интерес – Петя. Только знай, что совесть моя чиста. Я не виновата в том, что он любил меня и не отвечал взаимностью на твоё к нему чувство. Как не виновата и в том, что твой Эдик какое-то время был со мной.

– Не надо оправданий и философствований, – с раздражением взметнула руку Майя. – Я ещё раз говорю, что пришла не для выяснения того, что происходило между нами. Нам есть о чём поговорить кроме этого. Дело в том, что мы должны срочно вмешаться и разорвать отношения между нашими детьми.

– Почему же это? – замерла Вера. – Дети не виноваты ни в чём. И вообще, если они соединят свои судьбы, мы можем свести наше общение к минимуму.

– Боже мой, – резко сложила кисти рук в замок на уровне груди и стала нервно потряхивать ими Майя. – Как это всё вынести? Слово в слово то же, что сказал мне Эдик. Вы с ним мыслите в унисон. Родственные души.

– Но это же всё становится просто смешным, – измученно усмехнулась Вера. – Да уймись же ты! Столько лет прошло! Да Эдик же тебя на руках носит, в Оленьке души не чает. Ну что ты всё копаешь, ревнуешь?

– Да и копать не надо, – сердито прищурилась Майя. – Я видела, как он на тебя смотрел сегодня. Будто бы и не было этих двадцати с лишним лет.

– Майя, да успокойся же ты, – попыталась унять её Вера.

– Ну хотя бы сегодня возьми себя в руки. Ведь я же только что похоронила Петю.

– Ты не представляешь, как мне тяжело, – угрюмо вымолвила Майя, испытующе посмотрев на Веру.

– Как ты можешь? – оторопела та. – Так откровенно? Ведь ты же замужем за Эдиком! Уже столько лет! Ну хотя бы из уважения к нему сдержалась.

– Всё гораздо серьёзнее, чем ты себе представляешь, – напряглось лицо и стал глуше голос у Майи.

– Зачем ты пришла? – почувствовала полное опустошение Вера. – Поговорить по душам у нас не получится…

– Я сказала тебе, что мы должны сделать всё, чтобы наши дети расстались, – была непреклонна Майя.

– Я и раньше, когда мы дружили с тобой, видела в тебе эти негативные черты, – бессильно проговорила Вера. – Эту жёсткость, напористость, полное отсутствие сантиментов, но я прощала тебе всё это. Ведь мы же были подругами. Ты с годами совершенно не изменилась, не стала мягче.

– Прости уж, какая есть, – сердито отвернулась Майя.

– И всё же, – почти моляще попросила Вера, – не надо переносить наши взаимоотношения на детей.

– Дело вовсе не в наших взаимоотношениях…

– А в чём же?

– В том, что у Марата и у Оли – один отец, – резко развернулась Майя.

– С чего ты взяла? Я сегодня уже объяснила Эдику, что он не имеет к Марату никакого отношения, – сделала недоумённый жест плечом Вера.

Майя немигающим взглядом в упор посмотрела на неё:

– Я знаю, что он это выяснял с тобой сегодня. Я поняла, что все эти годы он был уверен в том, что Марат – его сын. Он же не знал, что даже если бы ты очень пожелала этого, ты бы не смогла родить от него. Каюсь, я скрыла от него, что врачи, к которым мы с ним обращались по поводу того, что я долго не могла забеременеть, сообщили мне, что он бесплоден.

Веру как будто ударило током. Она обхватила голову руками, оцепенела. Наконец, чуть придя в себя, немигающим взглядом упёрлась в Майю. И, с трудом преодолевая спазм в горле, тяжело дыша, срывающимся голосом прохрипела:

– Как я могла с тобой дружить? Ты – змея! Нет! Нет! Петя не мог пойти на такой обман. Он не мог предать меня! У нас с ним не было друг от друга никаких тайн. Это неправда! Оля – не Петина дочь! Как ты можешь сейчас, после его смерти, так порочить его имя?

– Мне понятны твои эмоции, – прозвучали металлические нотки в голосе Майи. – Такого поворота ты не ожидала. Но тем не менее. Оля – Петина дочь. Такими вещами не шутят.

У Веры поплыло перед глазами. Она застыла, впала в прострацию и спустя какое-то время только и смогла, что глухо выдавить из себя:

– Какой кошмар! Я так ему верила…

Она невидящим взором посмотрела сквозь Майю и едва слышно спросила:

– И как же долго длилась эта интрижка?

– Никакой интрижки не было, – твёрдо и чуть ли не по слогам сообщила Майя.

– Ты предпочитаешь не называть вещи своими именами, – до боли скрестила пальцы рук Вера, – и хочешь, чтобы я определила это как любовь? Хорошо, сколько же длилась эта ваша любовь?

– Для тебя не будет новостью, когда я скажу тебе, что моя любовь к Пете не умирала никогда, – дрогнули уголки губ у Майи. – Я жила во власти этой мечты – быть рядом с ним. Но не удалось. А вот родить от него – получилось. С его стороны же любовь, как ты изволила определить нашу близость, длилась всего несколько минут. Цинично? Но ведь другого и ждать нечего от развратной и распутной женщины, какой ты меня считаешь, – с горькой иронией молвила она.

Майя помолчала и мрачно закончила:

– Успокойся. Петя любил только тебя. Он и помыслить ни о ком больше не мог.

– Не ёрничай, – свело дыхание у Веры.

– Так оно и было, – тоскливо качнула головой Майя. – Петя очень страдал от того, к чему я его склонила. От того, что, как он считал, он изменил тебе. Но по сути это не было изменой.

– Твоя оценка Петиного поведения не имеет для меня никакого значения, – резанула Вера. – И не надо мне ничего объяснять. И так всё понятно. Когда ты узнала о том, что не сможешь иметь детей от Эдика, в твоей хитроумной голове родился разудалый план.

– Мой план спас нашу с Эдиком семью.

– Лукавишь! Никуда бы Эдик от тебя не делся. В любом случае. И уж тем более в ситуации, когда бесплоден-то он, а не ты.

– Ты ведь всего не знаешь, – появилось болезненное выражение на лице у Майи. – У нас с ним как-то зашёл разговор о знакомых, которые усыновили младенца. И не просто усыновили, а постарались сделать всё для того, чтобы молва не разнеслась. Но, как это обычно и бывает, люди всё равно шушукались. Так вот, я поняла тогда, что Эдик с его самолюбием и помыслить не может о чужом ребенке.

– И тогда ты родила ему его кровного, так сказать, – угрюмо усмехнулась Вера. – Да заодно ещё и уберегла от обывательских шушуканий. Да ты же его просто облагодетельствовала!

– Не язви, – потяжелел взгляд у Майи. – У меня не было выбора.

– Выбор был, – напряглись скулы у Веры, – и пал он на моего Петю.

– Да, я решила тогда, что это господь посылает мне возможность родить от любимого мною человека, – опустила голову Майя.

– Да, но Петя-то тебя не любил. Как же ты склонила его к близости? – вспыхнула Вера.

– Я умоляла его сделать мне этот подарок, – стал глухим голос у Майи. – Я стояла перед ним на коленях. Но он поначалу был безучастен к моим мольбам. Тогда я сказала ему, что если этого не произойдёт, я сведу счёты с жизнью, и это будет на его совести. И ещё я сказала, что у него есть мотив сделать это, потому что Эдик…

– Был со мной в прошлом, – перебила её Вера, – и Пете предоставляется прекрасная возможность отомстить, да? Так знай, что Петя никогда не опустился бы до такого.

– Ты же не дала мне закончить фразу, – насупилась Майя. – Я сказала Пете, что у него есть мотив сделать это, потому что Эдик был да и остаётся по сути его самым близким другом, хоть они и не общаются. И я просила Петю сделать это ради Эдика… И он уступил, – закончила она тихо.

– Сейчас расплачусь от умиления, – появилась горькая усмешка на лице у Веры.

– Не стоит, – холодно посмотрела на неё Майя. – Ты даже представить себе не можешь, чего стоила Пете эта его единственная близость со мной. Он испытывал такие моральные муки, как если бы его, благородного человека, заставили лишить кого-то жизни. А он ведь в тот момент не убивал, он давал жизнь.

– Как трогательно! Поэтично! Романтично! – деланно умилилась Вера. – Но неужели ты не понимала, что перешла границы допустимого? – гневно продолжила она. – Неужели ты не испытывала чувство стыда, когда пошла на этот обман?

– Да, я пошла на обман, – исподлобья взглянула на неё Майя. – Но это была ложь во спасение. Я родила от достойного, любимого мною человека.

– И заодно укрепила семейные узы, – хмуро качнула головой Вера и, помолчав, горько добавила: – Боже мой, как же Петя мог? Как он мог? Обременить свою душу таким грузом? Представляю, чего ему стоило уступить твоему натиску и как он мучился все эти долгие годы! Я его очень хорошо знала. Ведь если не считать этой его связи с тобой, которую он утаил от меня, он мне никогда не изменял, никогда не лгал. Я уверена.

Вера учащённо задышала и стала молча теребить край скатерти. А у Майи вдруг сделались холодными глаза, и она издала уже почти забытый Верой звук – тот самый характерный «кашелёк».

Вера вздрогнула, вспомнив, как в те годы, когда они были подругами, этот Майин звучочек заставлял её сжиматься. Ибо после него, как правило, Майя, насупившись, замолкала, а Вера всячески пыталась разрядить возникшую напряжённость.

На этот раз Майя, крякнув, исподлобья посмотрела на Веру и сухо произнесла:

– В том, что Петя был предан тебе, не приходится сомневаться.

– Мне достаточно моих ощущений и моей уверенности, – с едва сдерживаемым раздражением парировала Вера.

Она помолчала и, глядя прямо в глаза Майе, с вызовом добавила:

– Я не побоюсь этого выспреннего слова, но у нас с Петей была идиллия.

У Веры бешено колотилось сердце. Она отвернулась в сторону, пытаясь скрыть волнение. Наконец, не поворачиваясь к Майе, тихо заговорила как бы сама с собой.

– У нас с Петей практически не случалось разладов. Нам с ним было так хорошо, что мы зачастую даже в праздники оставались вдвоём, сидели, общались, потягивали хорошее вино, нам не нужна была компания. Нам было интересно вместе. Мы понимали друг друга с полуслова. Все годы мы оставались в состоянии влюблённости.

Вера медленно повернулась к Майе и остановила на ней застывший взгляд. А та сжалась под этим её взором, но тут же взяла себя в руки и с заходившими на щеках желваками мрачно и твёрдо сказала:

– Я знаю, что вы жили душа в душу. Петя говорил мне, что не может пойти на предательство, что сердце его принадлежит тебе.

Майя прищурилась и сердито скривила губы:

– А меня это разжигало ещё больше! Почему, почему ты, а не я? Ну чем я хуже тебя? Почему тебе должен был достаться такой мужчина? Умный, талантливый, незаурядный, благородный, интеллигент до мозга костей… Красавец…

Аристократ. И необыкновенно сексуальный. Такой партнёр – мечта любой женщины.

– Как ты можешь? – свело горло у Веры.

– А вот так вот! Могу! – с вызовом в упор посмотрела на неё Майя. – Если в той ситуации, когда я буквально склонила его к нежелательной для него близости, когда он так боролся с собой, он проявил такие чудеса в постели, то он был просто необыкновенным мужчиной!

Вера застыла, у неё округлились глаза. Она хотела было что-то произнести, но слова замерли у неё на губах, и она лишь остолбенело смотрела на Майю. А та продолжала свой безжалостный спич.

– Ты была счастливая женщина, – чеканила она слова. – Я не могу забыть тех минут, что была с Петей. Как ты могла порвать с ним тогда, в студенческие годы? Как ты могла спать после этого с Эдиком? Только не надо морализировать, не надо стыдить меня. Сегодня всё слишком серьёзно и откровенно. Меня не осуждать надо. Мне надо посочувствовать.

– Но Пети уже нет в живых! – горестно заломила руки Вера. – И как же вообще ты можешь откровенничать на эту тему, если ты связала свою жизнь с Эдиком и продолжаешь оставаться его женой? Ведь это же просто цинично!

– Я же просила тебя не поучать меня, – бледность разлилась по лицу Майи. – Ты не можешь и не сможешь меня понять. Ты ведь никогда не знала, что такое муки безответной любви. Тебе не нужно было добиваться мужчин, которые тебе нравились. Ты не прошла через те унижения, которые выпали на мою долю. Я никому не пожелаю испытать то, что я претерпела, будучи отвергнутой Петей. Я, можно сказать, растоптала свою гордость, когда вымаливала у него любовь тогда, в студенческие годы, когда у тебя с ним произошёл разрыв. Но он оставался холоден ко мне, как лёд. Тогда-то я до конца и осознала всю горечь, весь драматизм, если не сказать – трагизм, этой такой банальной для многих фразы «Насильно мил не будешь». Ты укоряешь меня тем, что я своими откровениями, можно сказать, плюю Эдику в лицо. Но ты же не можешь не понимать, что мы, два одиночества, сошлись с ним без любви. За эти годы мы привыкли, притёрлись друг к другу. У нас обычная семья, каких много. Эдик – замечательный, интеллигентный, мягкий человек, он очень хорошо ко мне относится, но сердцу не прикажешь. Ты же вот не могла приказать своему тогда, когда была с Эдиком…

Вера отрешённо слушала Майю, не в силах произнести ни слова. Когда же та закончила, она горестно втянула в себя воздух, смахнула слезу и с мрачной задумчивостью промолвила, глядя в сторону:

– Почему так в ходу понятие «любовный треугольник»? Существует же и «любовный квадрат»! Ведь то, что произошло со всеми нами, нельзя определить иначе. Это был красный квадрат, квадрат, обагрённый кровью наших сердец…

– Ещё какой кровью! – до боли хрустнула переплетёнными пальцами Майя.

– Скажи, – угрюмо посмотрела на неё Вера, – а как тебе удалось скрыть от Эдика заключение врачей? Ведь обращались вы к ним вместе…

– Ты ведь знаешь Эдика, хорошо знаешь… – изучающе воззрилась на неё Майя. – И меня тоже, – после паузы добавила она. – Поэтому для тебя совершенно очевидно, кто у нас командует парадом. Ну вот, мне и не стоило особого труда ввести его в заблуждение. Когда мне стал известен вердикт докторов, я сказала ему, что причина во мне, а у него всё в порядке. А Эдик и не попросил показать врачебное заключение, поверил мне на слово. Теперь-то я понимаю, что не только потому, что он мне никогда не перечит! Ведь будучи уверенным, что ты была от него беременна, он ни секунды не сомневался в том, что в невозможности иметь детей виновата я, и только я.

При словах о мнимой беременности Вера вздрогнула, и это не ускользнуло от Майи. У неё пробежала по лицу хитринка, но она её тут же стёрла и закончила свою историю:

– В общем, я сообщила ему, что мне нужно пройти курс лечения и что медики не сомневаются в успехе своих усилий.

Вера тихо усмехнулась:

– И ведь так оно и произошло! У Эдика есть веская причина гордиться достижениями медицины.

– Перестань язвить, – оборвала её Майя.

– Ну да, то, что с тобой произошло, было не что иное как непорочное зачатие…

– По сути – да, – скрипнула зубами Майя. – Петя всего лишь выступил в качестве донора. Я решила тогда, что это идеальный вариант и для меня, и для Эдика. Ведь он и Петя были так похожи и по интеллекту, и по характеру, и даже внешне.

– Красивые слова о донорстве не меняют сути, – нервно резанула Вера. – Ты вступила на путь обмана. Ты ввела в заблуждение Эдика тогда и продолжаешь дурачить его и сейчас, скрывая от него правду о происхождении Оли.

– Ты не имеешь права судить меня, – зло подняла голос Майя. – Ты не побывала в моей шкуре. Что мне оставалось делать? Судьба поставила меня перед выбором. Можешь говорить всё, что угодно, но после рождения Олечки жизнь вошла в свою колею. Ребёнок внёс смысл в наше существование. И если бы не это роковое стечение обстоятельств, если бы не эта история с нашими детьми, правду о происхождении Оленьки знали бы только я и Петя.

– И твои родители, – пытливо посмотрела Вера на Майю.

– Разумеется, – согласилась она. – Но ты же понимаешь, что они хранят эту тайну. Однако, довольно об этом! Я пришла к тебе потому, что ни Эдик, ни Оленька не должны узнать правду. Это будет крушение всего. Эдик очень привязан к Олечке, и она в нём души не чает. А мне он этого не простит. Впрочем, ты можешь, конечно, открыть ему глаза… Ведь я не сомневаюсь, что тебе стоит только его поманить… – испытующе посмотрела она на Веру.

– Уймись же ты наконец! – разозлилась та. – Зачем ты пытаешься выставить меня каким-то монстром? Да и вообще, как ты можешь об этом сейчас, сегодня?