Текст книги "От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов"

– В общем, так, – категорично заключила Майя. – Выхода нет. Марат скоро вернётся?

– Думаю, что да, – растерялась Вера. – Ему срочно пришлось уйти в университет. Его руководитель, профессор, у которого он делает дипломную работу, срочно уезжает за границу, и на довольно длительный срок. И он вызвал Маратика, чтобы наметить план работы на время своего отсутствия.

– Ну, так вот, когда Марат вернётся, он узнает от меня всю правду. И ему придётся разорвать отношения с Олей, придумав какую-либо причину. Он – разумный парень, и ради любви к ней он сделает это. Олечка не должна испытать никакой боли, кроме боли разрыва с Маратом.

– По-моему, он уже вышел из лифта. Это его шаги, – напряглась Вера. – Майя, прошу тебя, не руби с плеча.

Раздался звук открываемой входной двери. Вошёл Марат. И в этот момент сквозняк с силой распахнул окно, и подобно тому, как это уже было сегодня ранее, занавеска ворвалась в комнату. Только на этот раз она накрыла с головой не Веру, а Майю. Дверь с шумом захлопнулась, Майя освободилась от назойливой ткани и застыла в раздумье. Она усмотрела в повторяемости этого явления какой-то сигнал, предупреждение, предвестие… У неё в голове вдруг совершенно отчётливо пронеслось воспоминание о том, что произошло с ней однажды, давно, ещё там, в Союзе.

Как-то утром, в дождь, она спешила на работу, увидела, что к остановке приближается троллейбус, бросилась бежать, споткнулась и упала в лужу, в грязь. Что называется, растянулась. Майя вся заляпалась, ушиблась, с трудом поднялась. Ей уже было не до троллейбуса. Но самое страшное – она сломала японский зонт, бывший тогда жутким дефицитом. Зонтик этот привёз ей Эдуард, по случаю купивший его в Ташкенте, где он был в командировке. Там в центральном универмаге в последний день месяца в вечерние часы, уже перед самым закрытием, всегда выбрасывали для выполнения плана разный дефицит, и Эдуарду тогда страшно повезло. Он фланировал по магазину и в какой-то момент оказался у прилавка с разным ширпотребом. И тут как раз подвезли японские зонты и объявили, что будут «давать» не более двух в одни руки! Набежал народ, Эдуарда впрессовали в прилавок, чуть не раздавили, но он ухватил два дивных «Чори» – Майе и себе! И вот она, Майя, сломала это чудо! Горе её было неописуемым. Так ведь и на работу она явилась с опозданием, да ещё и вся перепачканная.

В те годы в разных крупных организациях изредка для работников устраивались розыгрыши дефицитных товаров, которые рядовому гражданину приобрести в магазине без блата было просто невозможно. В основном это была галантерея разного калибра. И вот именно в тот день в отделе у Майи состоялся такой розыгрыш! И не чего-нибудь, а японского женского зонта «Чори»! Одного на сорок пять сотрудников! Майя опешила от случившегося совпадения! Но подлинным потрясением для неё оказалось то, что выиграла именно она! И ей тогда пришло в голову, что все события того дня были неслучайными, что таким образом ей было послано ещё одно подтверждение предначертанности всего сущего, доказательство того, что всё в этой жизни сверху….

Вот и сейчас, стряхнув с себя занавеску, она совершенно оторопело посмотрела на вошедшего Марата.

А он удивился, увидев Майю, и растерянно произнёс:

– Тётя Майя…

И после паузы робко спросил: «Можно, я буду вас так называть?»

– Конечно, Мар… – сведя брови, монотонно ответила она.

– Ну как, всё обсудили? – стараясь не выдать волнения, спросила Вера.

– Да, конечно, – обнял её сын. – Тётя Майя, а как Оленька? – обратился он к гостье.

– Всё в порядке, – рассеянно ответила та.

– Она вам ничего не говорила? – робко посмотрел на неё Марат.

– О чём? – еле слышно вымолвила Майя.

– Ну, хорошо, раз уж вы обе, и мама и вы, здесь, я скажу… Мы с Оленькой любим друг друга. Мы решили пожениться…

Майя бессильно уронила руки вдоль тела:

– А не спешите ли вы? Вы ведь так мало знаете друг друга.

– Это тот случай, когда не нужны годы, – прозвучали твёрдые нотки в голосе у Марата.

– Да, но вам же надо закончить учёбу, – смятенно посмотрела на него Майя. – У тебя дипломная работа, Оленьке ещё три года медицинского. Ты представляешь, как это всё сложно?

– Мы преодолеем все трудности, – был непреклонен Марат. – У нас это вопрос решённый.

– Боже мой! – изнурённо прикрыла глаза Майя. – Но нельзя же так, очертя голову…

Вера побледнела и сжала руку Марата. Он же недоумённо посмотрел на мать и перевёл взгляд на Майю. А та, умом понимая, что должна проявить решительность, не могла выйти из состояния охватившего её оцепенения и лишь тихо вымолвила:

– Вера, ну что же ты молчишь?

Не получив ответа, Майя, с трудом пересилив себя, угрюмо выдавила:

– Я вынуждена внести ясность. Марат, я должна сказать тебе что-то очень важное. Дело в том…

– Майя, не смей, не надо, прошу тебя, – застыл испуг в глазах у Веры. – Я сама объясню…

Она, просяще глядя на Майю, обняла сына и сказала:

– Маратик, Майя излагала мне здесь свои взгляды на взаимоотношения девушки и парня до женитьбы, они у неё достаточно пуританские. Я сама её переубежу. Она поймёт, что у вас всё очень серьёзно.

– Хорошо, – окинул женщин удивлённым взглядом парень. – Вы тут разговаривайте, а мне придётся опять уйти. Я скоро вернусь.

Марат зашёл к себе в комнату и вскоре появился снова. Не понимая растерянности матери и Майи, отвернувшихся друг от друга, он недоумённо пожал плечами и покинул квартиру.

Тут к Майе вернулось обычное её состояние, и она набросилась на Веру.

– Ты в своём уме? – широко раскрыла она глаза. – По-моему тебе изменяет здравый смысл. Ведь не в бирюльки же играем! Почему ты остановила меня? Благоразумие должно взять верх! Долго ли до беды? Мы вынуждены будем открыть Марату глаза. И просить его пойти на жертву ради Оленьки. Зачем ты оттягиваешь развязку? Ты же подвергаешь риску всех нас. Как ты этого не понимаешь?

– Боже мой, – горестно прикрыла глаза Вера. – Нам с Петей казалось, что мы предусмотрели всё. Но от судьбы не уйдёшь. Я вынуждена покориться ей.

– Что ты имеешь в виду? – недоумение застыло на лице у Майи.

– Вот уж никогда не думала, что придётся раскрыть нашу с Петей тайну, – мрачно качнула головой Вера. – И что придётся мне поведать её не кому-нибудь, а тебе. Успокойся, я никого не подвергаю никакому риску. Марат – не Петин сын.

– Что-о-о-о? – вцепилась в спинку стула Майя.

Она похолодела от мысли, что ведь и вправду этот занавесочный вопль и у них дома, и здесь, у Веры, был неспроста. А вслед за этим ещё и подумала, что намечается действительно сериальный поворот…

А Вера горестно продолжила сквозь слёзы:

– Ты ведь знаешь, что первый аборт, как правило, чреват бесплодием. И эта беда и меня настигла.

– Что? Ничего не понимаю, – никак не могла прийти в себя Майя.

– Почему, ты думаешь, я отвергла Петю тогда, когда мы были студентами? – утёрла слёзы Вера. – Ты сгорала тогда от любопытства, пытала меня, но ничего вразумительного от меня не услышала. Тогда уже впервые наши с тобой отношения дали трещину. Но я не могла открыться тебе. Я была тогда беременна от Пети…

– Боже мой! – изменилась в лице Майя. – Мне и в голову тогда не пришло. Какая же ты скрытная! Мы же дружили, я всегда была к тебе с открытой душой…

– И это смеешь говорить мне ты, скрывающая от Эдика столько лет тайну рождения твоей дочери? – с укоризной посмотрела на свою бывшую подругу Вера. – Вот уж, действительно, не судите – да не судимы будете. Ведь и ты, и я знаем, что бывают ситуации, когда нужно закрыть рот на замок и не делиться ни с кем, даже с самой близкой подругой, если хочешь сохранить что-либо в тайне. Поэтому о том, что тогда произошло, знали только я, Петя да та бабка, на дому у которой я сделала аборт.

– Господи… – прошептала Майя.

– Я, поняв, что беременна, была в полном смятении, – задрожали губы у Веры, – я не знала, как поступить. И Петя был совершенно не готов к той ситуации, стоял передо мной жалкий, мялся. В общем, наговорила я ему в сердцах всяких злых слов… И вспомнила о той шутке-прибаутке, которая не сходила с уст нашей разудалой Надьки из параллельной группы.

– Да, я помню, – едва заметная мрачная усмешка застыла в уголках губ у Майи, – она как частушку напевала адрес старухи, к которой играючи довольно часто обращалась. Там что-то смешно рифмовалось.

– Да. Последние две строчки, – вытянулось лицо у Веры. – «Дом один, квартира пять. Надька – целочка опять». Только мне было не до смеха после того, как я побывала по тому адресу. Хорошо, что жива осталась. Провалялась тогда в постели.

– А мне сказала, что простудилась, – насупилась Майя.

– И родителям тоже, – в упор посмотрела на неё Вера. – Петя звонил, но я не желала с ним разговаривать. А потом он дождался меня у дома… Когда узнал, что я наделала, онемел, одеревенел. Но я не услышала и тогда от него тех единственно верных слов, которые удержали бы меня возле него. Я в ту пору не понимала, что он был просто растерян, боялся, что любое сказанное им слово может быть неверно мною истолковано и обидит меня. И проявила излишнюю категоричность и максимализм. Метала громы и молнии. Не нашлось у меня ни одной краски, кроме чёрной. Молодая была. Кровь вскипела. Мне бы тогда сменить гнев на милость, а я… Не могу без горечи вспоминать ту сцену. Чего только ему не наговорила! «Жестокий! Малодушный! Бессердечный! Ненавижу!» А он стоял ни жив ни мёртв, поджав губы, хлопал глазами и сносил всё это молча.

– И, разумеется, не сорвался… – как бы сама себе, тихо сказала Майя.

– Разумеется, – отвела глаза в сторону Вера. – И ушёл хмурый и с комом в горле. А я распалила себя, не могла простить ему этой обиды, этого горького осадка в душе. В общем, хватила я через край. А потом долгое время была в жуткой депрессии. И так случилось, что мы случайно встретились с Эдиком, и он своей любовью растопил лёд в моей душе. И мы с ним сблизились.

– И тогда-то ты и поняла, что не сможешь иметь детей, не догадываясь, естественно, о бесплодии Эдика, – мрачно сжала губы Майя.

– Конечно, не догадываясь, – сказала Вера. – Но с той разницей, что о том, что я не смогу иметь детей, я знала уже до того, как сошлась с Эдиком.

– Понимаю. Тебе всё-таки пришлось обратиться к врачам, – вопросительно посмотрела на неё Майя.

– Мне пришлось поведать о том аборте маме и бабушке…

– Да, ведь твоя бабушка была акушеркой… – понуро кивнула Майя.

– Вот именно. Правда, тогда она уже была на пенсии. Можешь представить, каким ударом для неё и для моей мамы было моё запоздалое признание, – вырвался у Веры тяжёлый вздох. – А я вынуждена была открыться, потому что последствия того, что я наделала, постоянно давали о себе знать. И я поняла, что мне некуда деваться и придётся воспользоваться бабушкиными связями, чтобы получить квалифицированную медицинскую помощь. Короче, бабушка таскала меня по самым лучшим врачам, и, в конце концов, было произведено хирургическое вмешательство, а после него вынесен приговор – детей не будет.

– Господи, я же видела тогда, что с тобой творится что-то неладное, – хмуро прикусила губу Майя.

– Неладное – не то слово, – страдальчески сморщилась Вера.

– Да, дела! Но как же получилось так, что Эдик был уверен в твоей беременности?

– А так, что время шло, – бросила короткий, затравленный взгляд в сторону Майи Вера, – и я всё более тяготилась своей связью с Эдиком, потому что по-прежнему любила Петю, и только Петю. Я всё чаще пребывала в дурном расположении духа. И когда Эдик предположил, что причина моей нервозности в беременности, я буркнула ему в ответ что-то невразумительное. Мол, какое это имеет значение? А потом, когда у нас с Петей появился Маратик, Эдик высчитал, что по срокам всё сходится.

– И до сегодняшнего дня был уверен, что Марат – его сын, – хмуро усмехнулась Майя.

– А как же иначе? Ведь ты не дала ему повода сомневаться в том, что он способен иметь своих детей, – не смогла удержаться от колкости Вера.

Майя исподлобья посмотрела на неё и смолчала. А Вера смешалась под её насупленным взглядом, тоже замолкла, и какое-то время они стояли, смотря в разные стороны. Наконец Вера сдавленно продолжила:

– А после моего разрыва с Эдиком Петя примчался в Питер из того научного городка, куда он уехал по окончании университета, бросился передо мной на колени. Когда же он узнал, что у меня после того аборта не может быть детей, он потемнел, им овладело непереносимое страдание… Он нещадно корил себя, говорил, что это наказание за его тогдашнее малодушие. И что если я способна простить его, то невозможность иметь собственного ребёнка не должна быть препятствием для того, чтобы мы были вместе. Мы с тобой тогда только что закончили учиться, но уже успели начать работать. И я всё бросила, уехала к Пете и вышла там за него замуж.

– И вернулись вы оттуда уже с ребёнком, – мрачно качнула головой Майя.

– Да, – задрожал голос у Веры, – судьба, можно сказать, пошла нам тогда навстречу. Ребёнок этот был подарком Всевышнего.

И Вера поведала Майе о том, что тогда произошло. Бабушка Веры, уже будучи на пенсии, продолжала дружить с врачом-гинекологом, вместе с которой работала. И та, узнав об истории Веры, рассказала об одной своей пациентке. Дочь этой женщины, девятиклассница, подобно Вере, забеременела от своего ровесника. Как сейчас говорят, залетела. Для их семьи это была трагедия. По нескольким причинам. Мать девочки сходила с ума больше всего оттого, что о случившемся ни в коем случае не должен был узнать её муж, отец этой школьницы. Он был крупный военный чин с крутым нравом. Они вообще трепетали перед ним, а тут уж одна только мысль о его возможной реакции на произошедшее их просто парализовала. Для них она, эта реакция, была совершенно предсказуема. Разумеется, не было и речи, чтобы об этом стало известно в школе. Понятно, что не только потому, что их бы стали клеймить за аморалку. Но и об аборте мать девочки даже и мысли не допускала, так как знала, чем он чреват, первый аборт.

Услышав об этом, Майя перебила Веру:

– А ты, внучка акушерки, не знала?

– Конечно, знала, – тягостно вздохнула Вера. – Дура была.

И Вера, помолчав, продолжила свой рассказ.

Мать забеременевшей девочки понимала, что выбора нет, и дочка её должна выносить ребёнка. Но она решилась на крайнюю меру. У девочки по понятной причине глаза постоянно были на мокром месте. И эта женщина сказала мужу, что у дочки случилось нервное расстройство от перенапряжения в школе, что врачи и учителя настаивают на том, чтобы она сделала перерыв в учёбе, и что ей нужно сменить обстановку. В общем, она убедила его в том, что девчушку просто необходимо отправить на несколько месяцев к бабушке, матери этой женщины, в другой город. А ребёнка, когда он родится, она решила отдать в надёжные руки.

– Боже мой, – ошеломлённо застыла Майя, – каких только драм не бывает в этой жизни.

– О-о-о! – трагично сжала губы Вера. – Но благодаря этой драме у нас появился Маратик.

Вера смахнула слезу и закончила свою историю.

Она и Петя преодолели все оформительские трудности, поехали в нужное время по месту нахождения роженицы, и в тот день, когда ребёнок появился на свет, его, не показав матери, отдали новым родителям.

Они жили тогда в ведомственной однокомнатной квартире, а Вера специально устроилась работать переводчицей-надомницей, чтобы особенно не «светиться». Она до рождения ребёнка старалась носа из дома не высовывать, а когда всё же была вынуждена выйти на люди, облачалась в свободные одежды. А Петя готовил коллег к тому, что он вот-вот должен стать отцом. Верина мама взяла тогда отпуск и после появления Марата на первых порах помогала дочери, забрав её к себе. А через полгода Петя получил место в аспирантуре и тоже вернулся в Питер.

– Вот теперь всё стало на свои места, – пристально посмотрела на Веру Майя. – Я ведь не сказала тебе всей правды. Да, Петя опешил от моей просьбы стать отцом моего ребёнка. И поначалу очень противился. Но в какой-то момент в нём вдруг произошёл решительный перелом. В его глазах сверкнула готовность совершить это. Теперь-то я понимаю, почему. Для него это был шанс дать жизнь его собственному, родному ребёнку.

– Боже мой! – переплела и до белизны сжала пальцы рук Вера. – Петя боготворил Маратика! И ни разу при мне не подал виду, что его гнетёт то, что он не его родной сын.

– И тем не менее! – прозвучали решительные нотки в голосе Майи. – Исступление, с каким Петя в конце концов отдался этому действу, конечно же, было порождено жившей в нём и вырвавшейся наружу мечтой иметь кровного отпрыска. Разумеется, в тот момент переплелись и свойственная ему природная страстность, и неудержимое желание передать всю свою энергию, все клокочущие в нём и рвущиеся из него чувства тому желанному родному существу, которое он уже представлял в своём воображении.

– Я с трудом удержалась, чтобы не оборвать эту твою тираду, – исподлобья глянула на Майю Вера. – Но как это мне ни больно, я вынуждена признаться, и, прежде всего самой себе, что все эти годы не могла отогнать от себя мысль о том, что в душе у Пети действительно глубоко-глубоко спрятана эта вожделенная мечта. И, что самое страшное, я представляла себе, как она разъедает его. Пусть даже на уровне подсознания, но разъедает. Только однажды я заикнулась об этом, но он очень мягко остановил меня, и впредь у нас эта тема не поднималась.

– Вот сейчас-то мне открылся истинный смысл Петиных слов, которые он произнёс после того, как всё осталось позади, – опустила глаза Майя. – Я облегчённо вздохнула: «Ну вот, даст Б-г, будет у меня ребёночек». А он прошептал еле слышно: «И у меня. И он будет в надёжных руках».

– Петенька, родной мой, как я виновата перед тобой… Прости меня, – тихо запричитала Вера.

Из её немигающих, устремлённых в одну точку глаз катились слёзы, и она даже и не думала утереть их.

Майя, не в силах унять дрожь в подбородке, отвернулась, стараясь не расплакаться тоже.

– Вот мы с тобой и открылись друг другу, но не как подруги, – немного успокоившись, тихо произнесла Вера. – Мы словно преступники, скованные одной цепью. Ты и я повязаны тайнами, которые не должны выйти за пределы этой комнаты.

– Да, конечно, – чуть втянула голову в плечи и согласно кивнула Майя. – Потому что если это случится, мы нанесём жестокий, сокрушительный удар Оленьке, Марату, Эдику. Знаешь, о чём я думаю? – пристально посмотрела она на Веру.

– А ведь ты же могла и не посвящать меня в свою историю. Дети погоревали бы и пережили. Почему же ты открылась мне? Ведь не потому же, что я исповедалась перед тобой? Ведь я это сделала вынужденно, не зная о существовании твоей тайны. Так почему же?

– Почему? – остановила на Майе задумчивый взгляд Вера.

– Конечно же, я не хотела причинять боль сыну. Ведь он же любит Олечку. И она очень хорошая девочка. Но главное в другом. Понимаешь, мы с Петей были для Маратика идеалом семейной пары. Ведь и то, как трогательно он относится к Олечке – это проявление того глубинного благородства, которое воспитано нашим с Петей примером. И я не хочу, чтобы этот идеал был разрушен, не хочу, чтобы Маратик узнал о том, что его отец был способен на измену.

– Ты… святая, – мелко задрожали губы у Майи.

Вера долго, не мигая, смотрела на Майю, а затем еле слышно спросила:

– Скажи, ты показывала Оленьку Пете?

– Нет, – не колеблясь, ответила Майя. – Я сразу поставила условие, что о том, что произошло, должно быть забыто. Что это будет наш с Эдиком ребёнок, и что ни я, ни Петя не должны причинять боли друг другу. Вот почему ещё я делала всё возможное, чтобы не возникало никаких контактов между нашими семьями. Но судьба распорядилась иначе.

– И слава Б-гу, – совсем тихо промолвила Вера. – Знаешь, я должна признаться, что рассказала тебе о своей тайне ещё и потому, что очень расположилась сегодня к Оленьке. А после того, что мне открылось, я стала ощущать её родным существом. Ведь она – частица моего Петеньки. Я не сомневаюсь, что он был бы счастлив, узнай о том, как всё складывается.

Майя, уже не сдерживая слёз, приблизилась к Вере и обняла её. Вера тоже приникла к Майе. Так и стояли они какое-то время обнявшись.

– Верка, прости меня… – прошептала Майя.

И Вера ещё сильнее прижалась к ней.

А потом они медленно разъяли объятия и сконфуженно уставились друг на друга. И Вера первая нарушила молчание:

– Будем свято хранить наши тайны…

– Да, – сморщила переносицу Майя, – пусть наши дети будут счастливы…

– Ты знаешь, – встрепенулась Вера, – я чувствую, что сейчас придут Марат с Оленькой. Давай приготовим поесть. Что-нибудь посущественнее пирогов с кофе.

– Да-да, конечно, – тоже засуетилась Майя.

Они удалились на кухню. Вскоре послышался звук открываемой двери, и в квартиру вошли Марат и Ольга.

– Мамочка, это мы с Оленькой, – громко сообщил Марат.

– Детки, – из кухни оживлённо ответила Вера, – мы с Майей готовим еду. Скоро закончим. Подождите чуть-чуть. Мы в процессе.

Тем не менее, Майя вышла из кухни, и Ольга вопросительно воззрилась на неё:

– Мама, как ты снова здесь оказалась?

– Я?.. – смешалась Майя.

– Да, ты…

И Майя, заикаясь, сказала первое, что пришло ей на ум:

– Ты знаешь, дочка, я поехала в магазин, а по дороге обнаружила, что забыла здесь сумку…

Ольга иронически кивнула, а Майя торопливо проговорила:

– Сейчас мы с Верой всё завершим.

Майя поспешно вышла, а Марат притянул к себе Олыу и обнял её. Она же бросила взгляд в сторону кухни и неловко как-то чуть подалась назад. Но парень придвинулся к ней и ещё крепче обнял. Так и стояли они, глядя друг на друга влюблёнными глазами.

Вдруг Ольга тихо и напряжённо сказала:

– Мне кажется, ты слишком оптимистичен. Как ты собираешься убедить мою маму? Напрасно ты уговорил меня прийти. Всё дело в моём мягком характере. Он у меня от папы.

– Да, – так же тихо ответил ей Марат, – твой папа представляется мне более мягким человеком, чем твоя мама. И мне показалось, что он и относится к тебе с большим пониманием.

– Да они оба во мне души не чают, – послышалась убеждённость в голосе Ольги. – Но я чувствую, что больше тяготею к отцу. Знаешь, есть вещи, которые невозможно объяснить. Я, конечно, очень люблю маму, но с папой у меня больший контакт. Мы с ним родственные души. Мне вообще кажется, что его невозможно не любить. Он очень хороший человек. Порядочный, интеллигентный, с покладистым характером. Тонкий, деликатный. Иногда, правда, излишне. Но тут ничего не поделаешь. Кстати, мамины родители, у которых мы были в Питере, на него не надышатся, иначе как Эдичка его не называют.

– Да, – кивнул Марат, – ты знаешь, я смотрел на него сегодня и находил очень много общего с моим отцом. Недаром они, как сегодня выяснилось, были друзьями. Почему их пути разошлись? Много странного в этой жизни.

– И я не пойму, – пожала плечами Ольга. – Как жаль, что я так и не познакомилась с твоим папой. Правда, по твоим рассказам я представляю его как живого. И ещё раз тебе скажу, что у меня такое чувство, будто я потеряла родного, близкого мне человека. Я думаю, будь он жив, мы нашли бы с ним общий язык.

– Я даже не сомневаюсь в этом, – совсем посерьёзнел и ещё крепче обнял Олыу Марат.

А она растерянно заглянула ему в глаза:

– Марик, и всё-таки мне не нужно было сейчас приходить. Я чувствую себя не в своей тарелке.

– Оленька, – мягко успокоил он её, – это тот случай, когда нужно перебороть свою робость. Пойти наперекор характеру.

Ольга опешила:

– Ты говоришь, как моя бабушка. Она считает, что характер можно и нужно воспитывать.

И она рассказала Марату о том, как давеча, в один из дней в Питере бабушка стала корить её за излишнюю терпимость по отношению к продавщице в одном из магазинов. Бабушке показалось, что та недостаточно к ним внимательна, она рассердилась не на шутку и стала выговаривать бедной девчушке. А Ольге было неловко, и она стала бабушку останавливать. А та потом внушала внучке, что она не должна потакать хамству и что вообще нельзя быть такой мягкотелой. Ольга же действительно не усмотрела никакой грубости в том, как себя вела эта девушка. Посетителей было много, и она буквально разрывалась между ними. И Ольга терпеливо ждала. Приняв сторону продавщицы, она заявила бабушке в ответ на её обвинение в мягкотелости, что терпимость у неё в крови, от отца. А бабушка возразила, что кровь тут не при чём и что, мол, надо просто над собой работать.

– Оленька, – прижался Марат щекой к лицу Ольги, – не принимай всерьёз. Тебе не надо над собой работать. Но сегодня уж потерпи, – ласково прошептал он. – Я… люблю тебя. Люблю. Ты – самая лучшая. И я не раскладываю твои качества по полочкам. Потому что ты – родная мне душа.

– И я чувствую то же самое. Мне очень хорошо с тобой, Маричек, – еле слышно промолвила Ольга.

– Мы будем вместе всегда, – посмотрел ей в глаза Марат. – И родители нас поймут. Положись на меня. В моём характере тоже много черт от мамы с папой. И в том числе – настырность в достижении цели.

– Так что бабушка моя не права, утверждая, что гены не при чём, – лукаво улыбнулась Ольга.

– Очень даже причём, – озорно прищурился и прищёлкнул пальцами у неё за спиной Марат. – Генетику так никто и не отменил.

Из кухни выглянула Вера. Увидев стоящих в объятиях молодых, она кашлянула. А они чуть отпрянули друг от друга и повернулись в её сторону. Тогда она, а вслед за ней и Майя, вошли в комнату и начали располагать на столе то, что они приготовили.

– Я заехал за Оленькой, – с решительным намерением разъяснить ситуацию обратился к ним Марат. – Мы хотим воспользоваться тем, что вы, тётя Майя, у нас, и всё растолковать вам, чтобы у вас не было больше сомнений в серьёзности наших намерений.

– А у меня их больше и нет, – оживлённо сказала Майя. – Вера – умница. Она всё мне втолковала. Отлегло у меня от сердца. Дай Б-г вам счастья.

– Спасибо! – удивлённо раскрыла глаза Ольга. – Мы с Мариком так счастливы! Мамочка, ты даже не представляешь, как это здорово, что от твоей утренней мрачности не осталось и следа. Гора с плеч.

Ольга обняла мать, и та прильнула к ней и прослезилась.

– Оленька, – сказала она, – у меня была страшная головная боль. Но она прошла.

Майя смахнула слезу и обратилась ко всем с улыбкой:

– Быстренько все к столу!

Тут у неё зазвонил телефон. Она увидела, что это Эдуард.

– Да, Эдик, да. Всё в порядке, – бодро отрапортовала она.

– Волнуешься? Я у Веры. До магазина ещё не доехала. Так получилось. Я уже по дороге вспомнила, что забыла у неё сумку. И ты не обратил внимания.

Вера, услышав это объяснение, одобрительно кивнула Майе, а та чуть улыбнулась и сообщила мужу:

– Да, и Оленька с Маратиком здесь. Всё хорошо. Мы садимся за стол.

Майя осеклась, по-видимому, оттого, что Эдуард недоумённо приумолк, а затем сказала:

– Да, мы скоро с Оленькой будем, и потом с тобой съездим в магазин.

Ольга растерянно посмотрела на мать:

– Мама, я ещё побуду у Марика.

Майя кивнула ей и проговорила в трубку:

– Да, конечно, сегодня надо всё купить, в конце недели и отметим. Ну, пока!

Дело было в том, что у Ольги через два дня наступал день рождения. Ей исполнялось двадцать лет!

Услышав последнюю фразу Майи, молодые люди вопросительно переглянулись, и Ольга сказала матери:

– Мама, ты знаешь, мы не будем устраивать веселье. Марик же пока не может…

– И как быть? – застыла Майя.

– Тётя Майя, – сконфузился Марат, – мы с Оленькой говорили об этом. Может быть мы, раз уж вы у нас, поднимем сегодня рюмочку за Оленьку?

Тут несколько растерянно вмешалась Вера:

– Да, Майя, может быть, Эдик приедет сейчас? И мы посидим все вместе.

Майя сначала пришла от этого предложения в замешательство, а затем сделала неуверенное движение головой и улыбнулась:

– Ну, давайте попробуем.

Она набрала номер Эдуарда.

– Эдик, – прозвучал её тихий голос. – Ты можешь приехать сюда к нам? Просто поступило предложение скромно поднять рюмочку за Оленьку. Ну, конечно. Да, давай. На такси. Ну, хорошо.

– Он приедет, – объявила Майя.

– Ну, вот и замечательно, – отлегло у Веры. – А пока он добирается, давайте к столу, а то всё стынет.

Когда Эдуард появился, он был растерян, не знал, куда руки девать, но Вера с Майей бодро усадили его за стол и начали обхаживать. А он стеснённо отведал всего понемножку и, чуть зардевшись, сказал:

– Ay меня для Оленьки сюрприз. Я ей написал, – Эдуард замялся, – ну, что-то вроде сонета. Прошу не судить меня строго, кое-что я дописывал за несколько минут до того, как выйти из дома. Поэтому, может быть, и коряво, но, как говорится в таких случаях, от души.

Все с любопытством уставились на Эдуарда, а он поднялся, достал лист бумаги, развернул его и со смущённой улыбкой посмотрел на присутствующих.

Каждый год он писал дочери что-то на память, а в этот раз связал это своё стихотворное поздравление с днём образования Санкт-Петербурга. Это событие приходилось на Олин день рождения – 27 мая, но именно в этот раз, после поездки в родной город, Эдуарду захотелось как-то упомянуть эту дату.

Обыграл он и фразу, которую очень часто иронично повторяла по отношению к нему его дочь. Она говорила ему, что он не признаёт ничьих, кроме своих, суждений. Он же всегда слушал это с недоумением и опровергал, ибо считал себя вполне терпимым к чужой точке зрения. Тем не менее, Ольга продолжала шутливо повторять, что существуют, мол, только два мнения – его, Эдуарда, и неправильное.

И вот, перед тем, как прочесть поздравление, он сделал вступление, с улыбкой напомнив об этом обвинении дочери. Объяснять же, что сочинённое им поздравление содержит и упоминание о Петербурге, он не стал, так как считал, что всё и так понятно.

А ещё, поскольку после звонка Майи Эдуард понял, что никаких возражений у жены относительно Марата больше нет, он, в дополнение к написанному ранее, намекнул и на общее будущее Ольги и Вериного сына.

А написал он от себя и от Майи следующее:

 
Ты, дочь, как и Петра творение,
Сегодня отмечаешь День рождения!
 
 
Оно, твоё рождение —
Есть общее везение,
И это, без сомнения,
Есть правильное мнение!
 
 
Тебе с нами, нам с тобой
Повезло – узрит любой!
 
 
Пусть же долгие года
Не разрушат никогда
Эту связь что между нами —
Крепнет пусть она с годами.
 
 
Для нас ты вроде как малютка,
Но, призадумавшись чуть-чуть,
Поймёшь, что двадцать лет – не шутка,
Хотя совсем ещё не жуть!
 
 
Рубеж он – этот день рожденья.
Пусть будут с плюсом измененья.
Пусть испарятся боль и грусть,
Пусть благодать пребудет!
Пусть За благородство и терпенье
Сойдёт с небес вознагражденье!
 
 
Пусть детям нашим повезёт —
Чего хотят – пусть всё придёт.
 

Когда Эдуард начал зачитывать свой стих, Майя, услышав первую строчку, нервно закашлялась. Вера же опустила голову.

Эдуард недоумённо остановился и спросил:

– Что случилось?