Текст книги "Купола, дворцы, ДК. Судьбы и смыслы архитектуры России"

22 Владычная палата в Новгороде (1433)

23 Интерьер Владычной палаты в Новгороде

В 1471 году новгородское войско потерпело сокрушительное поражение от москвичей в битве на реке Шелони, а спустя семь лет Иван III завоевал город. Республика и ее институты были ликвидированы, новгородская аристократия – частично уничтожена, частично выселена. Ее место заняли московские служилые люди, а управлять городом поставили специального наместника великого князя. После этого самостоятельная архитектурная традиция Новгорода начала угасать. Ее судьбу можно сравнить с судьбой новгородского диалекта, который по тем же причинам не развился в самостоятельный язык, хотя все предпосылки для этого, по всей видимости, были. Однако некоторые отголоски самобытной новгородской архитектуры можно разглядеть и в памятниках XVI века.

Архитектура соседнего Пскова была близка новгородской. С XII века город подчинялся Новгородской республике, которая назначала ему посадника. Своего епископа у Пскова не было. Постепенно здесь сформировалась система олигархического управления. В 1348 году Псковская республика обрела независимость от Новгорода, однако уже в 1399‐м стала вассалом Москвы, которая начала присылать сюда наместников. При этом вся система внутреннего устройства оставалась прежней.

До середины XV века каменных сооружений в Пскове почти не возводили, и тем ценнее уцелевшие средневековые образцы. Первой местной постройкой после монгольского нашествия стал собор Рождества Богородицы Снетогорского монастыря (1310–1311). Этот cуровый храм точным образом копирует главный городской образец – уже упоминавшийся уникальный по архитектуре собор Мирожского монастыря, построенный за 150 лет до него.

В 1365 году псковские мастера уже в третий раз построили городской Троицкий собор. До этого на его месте стояли два храма, первый из которых сгорел, а второй обрушился. Пожар уничтожил и версию XIV столетия, однако приблизительное представление об этой постройке можно составить на основе уникального рисунка XVII века. На нем изображен необычный вертикализованный храм, напоминающий домонгольские церкви смоленской традиции. Согласно реконструкциям, выполненным исследователями, у собора уже были черты, характерные для дальнейшей псковской традиции: это и щипцовые (двускатные) покрытия, и обширные низкие притворы, и небольшие отдельные объемы приделов.

У истоков формирования собственной псковской архитектурной традиции стоит небольшая Успенская церковь в Мелётове (1462), построенная по заказу посадника Якова Кротова. Основа у храма новгородская – особенности самостоятельной псковской школы начнут складываться только в конце XV века. Однако некоторые черты указывают на отход от магистральной линии мощного соседа. Например, мастера решили сделать не одну, а три апсиды, появились низкий притвор и почти распластанный по земле придел. Бросаются в глаза уникальные ступенчатые завершения фасадов: боковые ячейки храма слегка понижены и перекрыты отдельными плоскими кровлями. Иными словами, строители церкви не используют ни трехлопастный новгородский фасад, ни щипцовый, который в скором времени станет псковской визитной карточкой.

Начиная с 1460‐х годов строительная активность в Пскове резко возрастает. Несмотря на то что точные даты многих местных памятников нам по-прежнему неизвестны, можно с уверенностью утверждать: примерно через 30 лет, в 1490‐е годы, сформируется самостоятельная псковская архитектурная традиция.

Северо-восток: воспоминания о великом наследии

После того как монголы разорили южнорусские земли, в том числе статусный Киев, стерлась иерархия между разными частями Руси. Княжества существовали изолированно, старые города, подвергнутые разгрому, уступали место молодым и амбициозным. Это происходило и в Северо-Восточной Руси, где большое значение стали приобретать новые центры – Тверь, Москва, Нижний Новгород и ряд других. Они боролись за влияние и титул великого князя Владимирского, не брезгуя, кстати, помощью монголов. Свидетельством глубоких перемен стал переезд киевского митрополита Максима во Владимир в 1299 году (перенос сюда кафедры был официально утвержден собором спустя полвека), а затем и перемещение его преемника Петра в Москву в 1325 году. В 1363 году после долгой и довольно кровавой борьбы между Москвой и Тверью за первенство в регионе великое княжение закрепилось за московскими князьями. Это была политическая победа Москвы, вокруг которой впоследствии начнет складываться совершенно новое государство – Московская Русь.

24 Успенская церковь в Мелётове (1462)

Первый послемонгольский храм северо-восточного региона был построен в Твери. Это Спасо-Преображенский собор (1285), возведенный по заказу князя Михаила Ярославича и недавно раскрытый раскопками. Он явно ориентируется на последние образцы владимиро-суздальской школы, в первую очередь на Георгиевский собор в Юрьеве-Польском. Об этом говорит и привычная нам композиция «вписанного креста», и три открытых в основное пространство притвора, но главное – орнаментальная белокаменная резьба с усложненным декором. К сожалению, больше ничего сказать мы не можем – средневековые тверские памятники дошли до нас в очень плохом состоянии, и никаких выводов об этой региональной традиции сделать нельзя. Уцелел только храм Успения в Городне (бывшем Вертязине, 1440‐е), да и то он перестроенный.

Успенская церковь в Городне (1440‐е)

Не менее амбициозным и, как показала история, более удачливым соседом Твери была Москва. Здесь в XIV–XV веках сложилась самостоятельная архитектура, обычно именуемая раннемосковской. Первое ее произведение – известный по рисункам и археологическим исследованиям Успенский собор (1326–1327). Его построил переехавший из Владимира в Москву митрополит Пётр. Он сделал этот собор усыпальницей киевских (по титулу; по факту – московских) митрополитов. Он строился при Иване Калите, который превратил небольшой город-крепость в один из ведущих политических центров северо-востока. Как и в Твери, здесь строители собора явно оглядывались на поздние памятники владимиро-суздальского зодчества. Об этом говорят и аркатурный пояс, и изящные резные кронштейны, и план постройки – с притворами, что говорит об ориентации на храмы типа Георгиевского собора в Юрьеве-Польском.

Следующей вехой для Москвы стало сооружение в 1366–1367 годах первой каменной крепости города – белокаменного кремля. После этого на территории всего княжества, в том числе в других городах и селах, развернулось активное каменное строительство, свидетельствующее о росте могущества и усилении властных претензий. Строительство велось непрерывно вплоть до начала междоусобной войны 1430‐х годов. От довольно большого количества памятников до нас в более или менее целом виде дошли всего пять: один городской собор, три монастырских и небольшая сельская церковь. Весьма скромные по древнерусским меркам здания ценны с точки зрения истории архитектуры: по ним мы можем судить о том, как на руинах – в прямом смысле – древнерусского зодчества формировалась московская традиция. Именно в этот период произошел отбор тех форм, из которых в 1470‐е годы при помощи итальянских мастеров будет создана русская архитектура.

Около 1400 года Юрий Дмитриевич, младший брат великого князя Василия I, возводит собор Успения на Городке в Звенигороде, своем владении. Что в Твери, что Москве, что в Звенигороде мы наблюдаем одну картину: храм довольно точно воспроизводит формы памятников владимиро-суздальского зодчества начала XIII века, в первую очередь собора в Юрьеве-Польском. Однако в этом случае логично предположить, что непосредственным образцом мастера выбрали не сами древнерусские сооружения, а подражавший им (и не дошедший до нас) московский Успенский собор. Впрочем, доподлинно мы вряд ли когда-нибудь узнаем, какие элементы заимствованы у московской архитектуры, а какие – у более древних памятников. Так или иначе, сам выбор подобных ориентиров красноречиво говорит о властных притязаниях Юрия: он явно хотел продемонстрировать, что не уступает по статусу брату – великому князю. Кстати, после смерти Василия Юрию действительно удалось ненадолго занять московский великокняжеский престол.

25 Реконструкция первоначального облика собора Успения на Городке в Звенигороде (ок. 1400)

Недавно ученые смогли реконструировать старое завершение благодаря исследованиям его остатков под поздней четырехскатной кровлей Успенского собора. Оказалось, что у него был вертикализованный силуэт, что достигалось за счет повышенных подпружных арок. Они «повышенные» относительно уровня находящихся за ними сводов рукавов креста. Несущие барабан подпружные арки могут быть выше или ниже сводов, а также находиться на одном с ними уровне; последнее было наиболее типичным для древнерусской архитектуры. Как и у владимиро-суздальских храмов, эта устремленность ввысь подчеркивалась снаружи мощными полуколоннами, разбивающими стены на прясла. Сейчас собор покрывает четырехскатная кровля, но раньше основание барабана окружало кольцо накладных закомар, к которым добавлялись кокошники на углах здания. У кокошников были килевидные завершения, что бывало и у владимиро-суздальских памятников. А вот то, что аналогичную форму мастера придали порталам, – по всей видимости, новшество, которое станет отличительной московской чертой. На барабане, апсидах, а также по периметру стен бежит тройной керамический фриз с растительными мотивами, которые пришли, возможно, с Балкан.

Значимые новшества обнаруживаются и в интерьере. Именно тут появляется один из первых высотных иконостасов Руси – в четыре яруса. Его разделяли столпы, на которых помещались фрески, встраиваемые в ряды икон. Высокий иконостас радикальным образом изменил внутреннее пространство храма, отделив алтарь от основного помещения. Сам высокий иконостас вскоре станет единственным способом отделения алтаря от основного пространства храма. А включение в него поверхностей с фресковой живописью (или написание целиком фресковых иконостасов) будет крайне редким явлением.

Три монастырских храма, возведенных вслед за собором Успения на Городке, во многом повторяют его формы. Тот же Юрий Дмитриевич спонсировал строительство собора Рождества Богородицы в Саввино-Сторожевском монастыре (1405 или 1420–1430‐е) близ Звенигорода. Пропорции собора в меньшей степени вертикализованы, что отразилось и в замене наружных полуколонн на более широкие и плоские лопатки. Интерьер его, судя по всему, необычен: здесь не было ни низкой алтарной преграды с иконами, ни высокого иконостаса. Вместо этого была устроена одноярусная алтарная преграда с фресками, в которую включены и нижние части столбов. Вероятно, она играла роль нижнего (так называемого местного, с местночтимыми для каждого храма иконами) ряда высокого иконостаса. В XVII веке все это заменили обычным высоким иконостасом.

Первый пятиярусный иконостас, состоящий целиком из икон, то есть не включавший в себя фрески, сохранился в соборе Троице-Сергиева монастыря (1422–1423). В архитектуре этого храма подчеркнут вертикализм: главная апсида значительно больше боковых, барабан визуально составляет почти треть высоты храма. Эффект стремительного движения вверх усиливается благодаря крайне необычному приему: внешние стены наклонены внутрь, а подпружные арки – к центру храма, что придает им редкую параболическую форму. К тому же сами рукава креста перекрыты ступенчатыми сводами – как в церкви Параскевы Пятницы рубежа XII–XIII веков в Чернигове.

Вероятно, наиболее поздний из рассматриваемых храмов – Спасский собор Спасо-Андроникова монастыря (1425–1427). Это, кстати, самое древнее из сохранившихся зданий на территории Москвы. Храм не один раз перестраивали, и его верхняя часть, которую мы видим сегодня, – плод реконструкции 1959–1960 годов; несмотря на сомнительность отдельных элементов, в целом она выглядит довольно убедительно. Опираясь на нее, можно сделать вывод, что Спасский собор – самый вертикализованный из раннемосковских. Для достижения этого эффекта московские мастера создают уникальную конструкцию. Угловые компартименты сильно опущены, благодаря чему храм приобретает пирамидальную форму. Подпружные арки подняты настолько выше рукавов креста, что между последними и барабаном поместился целый ряд килевидных накладных закомар. Наконец, храм стоит на высоком цоколе, и к порталам ведут широкие лестницы.

26 Спасский собор Спасо-Андроникова монастыря в Москве (1425–1427)

Что касается упомянутой в начале раздела сельской церкви, речь идет о Никольском храме в селе Каменском, на юго-западе нынешней Московской области. Наиболее убедительно датируемый последней третью XIV века, он представляет собой редкий образец совсем небольшого храма, где столпы, незаметно перетекающие в подпружные арки, сдвинуты в самые углы для создания хоть сколько-нибудь представительного подкупольного пространства.

Кто знает, какие еще инновации могли бы родиться в недрах богатой московской традиции, однако в 1430‐е годы в Московском княжестве разразилась продолжительная и кровопролитная война за престол, захватившая большую часть северо-восточной Руси. Каменное строительство почти прекратилось и возобновилось лишь в 1470‐е годы, когда с приходом итальянских мастеров местная архитектура радикальным образом трансформировала визуальный и технический арсенал.

Тезисно о главном

После монгольского нашествия на территории Руси складывается три общих направления развития региональных архитектур. На юго-западе (Галич и Волынь) традиция не прерывалась, но в силу тесного взаимодействия с Западной Европой древнерусско-византийская парадигма была постепенно вытеснена романо-готической. На северо-западе (Новгород и Псков) тоже ощущалось дыхание Европы, на нее смотрели, ей подражали, но в целом архитектура развивалась по заданной в эпоху Древней Руси траектории. На северо-востоке (Тверь и Москва) традиция была реконструирована без каких-либо западных заимствований.

Там, где традиция прерывалась (на северо-западе и на северо-востоке), ее возрождение начиналось с ориентации на наиболее близкие по времени местные образцы (а не на самые статусные или масштабные). Возможно, у заказчиков и строителей это создавало иллюзию непрерывности каменного дела.

До нас дошло мало храмов, построенных в этот период по княжескому заказу. Исключение – раннемосковская архитектура, где князья ориентировались на домонгольские образцы. Очень необычно новгородское храмостроительство. Заказчики здесь разнообразны: посадники, богатые горожане (индивидуально или группами), монастыри и др. Несмотря на разнообразие заказа, формируется очень узнаваемый и яркий образ храма, который видится мне убедительным портретом олигархической республики.

Глава вторая
Рождение архитектуры России: Московское царство

На предыдущем развороте: стена Новгородского кремля, построенного Иваном III после покорения республики

Огромное царство – забытый период

Эпоха Московского царства открывается правлением Ивана III (1462–1505) и завершается провозглашением России империей в 1721 году. Историками искусства и архитектуры этот период часто не осознается как отдельная важная страница в истории страны, хотя именно в начале его формируется российская государственность нового типа. Современные исследователи используют для ее обозначения термин «модерное государство», понимая под ним новую конфигурацию властных отношений, которые зарождаются в России – как и во многих странах Европы – на рубеже XV–XVI веков. Отличительная черта такого государства в сравнении со средневековым – опора власти на институты, а не личные феодальные связи. Первостепенную роль начинает играть бюрократический аппарат, способный обеспечить бесперебойное функционирование власти. Такое государство стремится к установлению довольно четких границ, обладает единой казной и армией, борется с любыми проявлениями того, что считает сепаратизмом. Одной из основных задач гражданской армии – чиновничьего аппарата – становится учет и регламентация жизни подданных, сбор налогов, контроль за исполнением законов, которые начинают фиксироваться на письме. Говоря проще, перед нами – рождение современности. Несомненно, однако, что наследие Средних веков не улетучивается в одночасье. В архитектуре мы как раз будем наблюдать, как потребность молодого и амбициозного государства в создании новой строительной парадигмы и монополизации «права на камень» будет сочетаться со средневековыми практиками вроде строительства «по образцу».

Эту весьма значимую с точки зрения политических и социальных процессов эпоху вслед за историками обделяют вниманием и искусствоведы. В каком-то смысле ее стоит назвать самым забытым периодом в истории русской архитектуры и вообще культуры. Традиционная хронологическая схема, сложившаяся еще до революции и подхваченная советскими специалистами, сводилась к простому противопоставлению двух эпох – самобытной Древней Руси и европейской России, границей между которыми служат петровские реформы. Искусствоведы до сих пор используют термин «древнерусский» применительно к XVI–XVII векам. Это приводило и приводит к тому, что и в общих трудах, и в преподавании памятники культуры до начала XVI века рассматриваются подробно, а искусство после Московского Кремля и живописи Дионисия удостаивают лишь обзорного взгляда, будто тогда наступили 200 лет упадка. В последние 20–30 лет ситуация несколько изменилась: исследователи активно восполняют этот пробел, однако старая терминология и скрывающиеся за ней подходы все еще живы.

Хочу подчеркнуть, что архитектуру этого периода нельзя называть древнерусской. Главное – формы новой архитектуры не всегда и скорее лишь в самых общих чертах повторяют древнерусские, то есть они принципиально новые. Сложилась новая строительная технология: здания возводят исключительно из привычного нам формовочного кирпича, плинфа забыта навсегда. Наконец, создают эту архитектуру во многом приглашенные итальянские мастера. Считать ее частью древнерусской попросту невозможно – для этого нужно закрыть глаза на слишком заметные перемены.

Кстати, многие наверняка могут задаться вопросом о русской живописи. Здесь ситуация действительно совсем иная. Живопись развивалась по своему пути и не претерпела после эпохи Андрея Рублева (1420‐е) никаких радикальных трансформаций. К началу XVI века на основе рублевского сформировался стиль Дионисия, который потом оказался «засушен» более чем на столетие. Только с середины XVII века в изобразительном искусстве начинается освоение европейских приемов (но важно, что происходит оно тоже до петровских реформ!). В связи с этим для живописных произведений Московского царства термин «древнерусский» более правомерен, чем для архитектурных.

Однако может возникнуть резонный вопрос: неужели между двумя эпохами не было ничего общего? Реформы Петра I не принесли нового? Разумеется, это не так: между древнерусской и московской архитектурными традициями прослеживаются определенные сходства. Главным из них я считаю сохранение средневековой практики строительства «по образцу». По-прежнему центральную роль в возведении зданий играл заказчик, на которого работали строительные артели, ориентировавшиеся на тот или иной статусный (или близлежащий) памятник. Несмотря на разовые приезды в Московию представителей европейской, проектной архитектуры, этот базовый принцип не изменился вплоть до основания Петербурга. В новую эпоху появляется несколько типов храмов, но главными, как и в древнерусской архитектуре, остаются столпные соборы. В этой книге для обозначения каких-то общих свойств первых двух периодов русской архитектуры в противопоставлении с последующими я использую удобный термин «допетровский».

В новую эпоху круг каменных построек постепенно расширяется. От «большого» XVI века (1470–1600‐е) сохранилось порядка 200 каменных храмов и вряд ли больше нескольких десятков жилых зданий, городских и монастырских башен и стен. К этому же периоду принадлежат и первые уцелевшие деревянные постройки – их, правда, вряд ли наберется более двух десятков. А что касается XVII века (1620–1710‐е), картина совсем иная. Количество сохранившихся каменных храмов исчисляется сотнями, скорее всего, их даже более тысячи. До нас дошли десятки светских построек, правда, преимущественно позднего периода, то есть рубежа XVII–XVIII веков. Уцелели несколько десятков деревянных храмов. Все это очень приблизительные оценки, так как никто никогда точных подсчетов не проводил, да и не существует ни каталогов, ни хотя бы полных списков памятников архитектуры того времени.

Чем больше строится зданий, тем сильнее размыт социальный портрет заказчика. В XVII веке средства на возведение новых зданий, помимо царской семьи, светской аристократии и церковных иерархов, все чаще выделяют купцы и даже служилые люди.

С конца XV века в Московию начинают регулярно ездить иностранные архитекторы и мастера, что во многом определяет специфику нового периода. Каждый раз в сотрудничестве с русскими строителями они создавали оригинальные произведения, которые намечали новые траектории развития русской архитектуры. Среди таких визитов ключевыми были три пришествия итальянских ренессансных мастеров – в 1470‐е, 1490–1510‐е и 1530‐е годы. В 1550‐е годы в России тоже работали некие европейцы, но про них мы почти ничего не знаем, есть лишь краткие косвенные упоминания в летописях. В 1620–1630‐е годы в Московии оказались мастера северо– и центральноевропейского маньеризма. Еще один радикальный разрыв, пришедшийся на 1680‐е годы, происходил сначала без прямого влияния иностранных строителей (но под воздействием заморских гравюр!), однако и тут они не заставили себя долго ждать. Уже с начала 1700‐х годов иностранцы начинают приезжать по приглашению Петра для строительства новой столицы – Санкт-Петербурга. Довольно быстро они становятся ведущей силой русской архитектуры, что знаменует конец зодчества Московского царства и приход барокко.

В промежутках между этими всплесками происходило постепенное усвоение, обработка, а нередко и отторжение новшеств. Мы наблюдаем поиски в самых разных направлениях: и возврат к старым формам, и медленное внедрение одних новых форм, и полный отказ от других. Такое волнообразное, а не линейно прогрессивное развитие на самом деле свойственно в той или иной степени всем архитектурным процессам. Иногда мы сталкиваемся с ситуацией, которую называют иконографическим взрывом; для нее характерно не подготовленное предыдущим развитием появление принципиально новых зданий. В консервативной средневековой среде архитектурные «бомбы» не могут вызревать внутри традиции. Никакие визуальные формы (как, впрочем, и любые другие) не выдумываются из ниоткуда. Они возникают из комбинирования разных частей визуального опыта, накопленного на протяжении жизни. Поэтому принципиально новое создается либо внешними для традиции мастерами, либо теми ее носителями, которые активно знакомятся с какой-то иной культурой. Архитектурное обновление 1680‐х годов произошло как раз не благодаря приезду иностранцев, как это было раньше, а через опыт изучения русскими мастерами зарубежных гравюр и книг по архитектуре и декору.

И последнее. Решающая роль иностранцев в развитии национальной архитектуры – это ни в коей мере не исключение, а скорее правило. Выводить отсюда «второсортность» русской или какой-либо другой традиции – дело неблагодарное. Культура – это всегда трансфер, диалог и обмен. К тому же иностранные мастера в средние века никогда не делали копии привычных им произведений, а приспосабливались к вкусам заказчика и визуальному ландшафту региона.

История архитектуры Московского царства довольно четко делится на три периода. Первый совпадает с историческим поздним Средневековьем: от активного присоединения разных русских территорий к Московскому княжеству (1470–1520‐е), которое в 1547 году становится царством, до начала Смутного времени (1605). Второй период в истории зодчества Московского царства начинается с окончания Смуты и восстановления каменного строительства в 1620‐е годы и длится вплоть до 1680‐х, когда происходит радикальное обновление архитектурного языка. Наконец, третий этап завершается разрывом с допетровской традицией в процессе строительства Петербурга, основанного в 1703 году. Новую столицу возводят исключительно иностранные мастера, а для привлечения рабочей силы все остальное каменное строительство в России запрещается (1714). В 1721 году Петр провозглашает страну империей, открывая новую страницу в ее истории.