Текст книги "Купола, дворцы, ДК. Судьбы и смыслы архитектуры России"

Основные черты этой школы рассмотрим на хрестоматийном примере. Церковь Богоявления с Зáпсковья возведена в самом конце XV века, в 1495–1496 годы. Одноглавый четырехстолпный храм с восьмискатной кровлей сложен из местного слоистого плитняка и покрыт побелкой. К нему примыкают два придела, в миниатюре повторяющих внешний облик основного объема. Внутри они перекрыты поперечными арками – уникальной псковской конструкцией (такие же арки есть и в приделах храма Преображения в Острове, что и позволяет нам подозревать в нем псковский след). Главное здание опоясывает низкий притвор, к которому сбоку пристроена мощная звонница с обширными хозяйственными помещениями в нижнем ярусе. Псковичи очень любили звонницы и строили их на все лады: это могли быть большие отдельно стоящие сооружения или маленькие двухарочные конструкции на кровле храма. Наконец, стены Богоявленской церкви украшает типичный псковский декор: фризы из арочек, бегунцов и поребриков на апсидах и барабанах, трех– или двухлопастные завершения прясел, тонкие аркатуры на апсидах. В целом псковские храмы производят трогательное впечатление. Небольшие, как будто вырастающие из земли постройки с разновеликими и асимметрично распределенными приделами, а также притворы и звонницы с их амбарами создают очень уютный, домашний образ. Все эти черты псковской традиции удалось сохранить до конца XVI века, когда она прекратила существование. Отдельные московские формы стали появляться лишь в единичных постройках второй половины XVI столетия.

36 Церковь Богоявления с Зáпсковья в Пскове (1495–1496)

Новгородская республика была завоевана Иваном III в 1478 году и подверглась жестокому разгрому. Из города были высланы крупнейшие боярские семьи, прервались торговые отношения с ганзейскими городами в Европе, новгородских купцов вытеснили московские. В то же время Новгород частично сохранил самоуправление, право чеканить собственную монету и другие признаки самостоятельности. Каменное строительство вскоре после завоевания почти полностью прекратилось, однако со временем сумело воскреснуть, пусть и в значительно меньших масштабах, чем раньше. Всего от 1510‐х – 1560‐х годов до нас дошло около десятка каменных храмов Великого Новгорода, в том числе очень крупных. Помимо этого, новгородские мастера возвели (или по крайней мере принимали активное участие в работах) еще не менее десяти церквей в разных частях Русского Севера, например, на Соловках, в Сольвычегодске и в Каргополе.

После возобновления каменного дела в Новгороде начинают появляться гибридные памятники. Московские формы переплелись с местными в весьма убедительный и узнаваемый стиль. Это хорошо заметно по внешнему облику Прокопьевской церкви, построенной в 1529 году московским купцом Дмитрием Сырковым. С одной стороны, перед нами типичный новгородский одноглавый храм с низким притвором. Трехлопастное завершение фасадов заменено на более простое, но близкое – восьмискатное. С другой стороны, восточную стену украшает уже не одна, а три апсиды, как это принято в Москве. Все декоративные элементы приобрели килевидные очертания, типичные для провинциальной московской архитектуры. Однако эти формы оригинально превращены в ползучие аркатуры под карнизами, повторяющие те, что когда-то пришли в Новгород из романской архитектуры.

Великолепный образ сумели создать строители небольшой Троицкой церкви Свято-Духова монастыря (около 1557) по заказу игумена Ионы. Таких храмов Новгород еще не знал: это особый тип трапезной церкви, совсем недавно возникший в Москве. Здание стоит на высоком подклете, в котором находились склады и кухня, а вытянутая западная часть храма отведена под трапезную палату для братии монастыря. Собственно храм находился на втором этаже и примыкал к палате с востока. Его небольшое тело вытянуто поперек, а скромное внутреннее пространство без столпов лишено верхнего освещения. При этом снаружи ему придали вид соборного храма: об этом говорят разделенные на прясла стены и пять глав, которые, однако, стоят на глухих, чисто декоративных барабанах, не пропускающих света. Сразу три элемента аккуратно намекают на мотивы московского Архангельского собора: круглые окна, своего рода пилястры, образованные сильно углубленными пряслами стен, и вписанные в эти прясла арки окон. Вновь встречаем разбросанные тут и там килевидные декоративные элементы. Наконец, храм венчает раннемосковская горка кокошников, но они приобретают типичную для новгородских закомар щипцовую форму с двускатным покрытием.

Смертельный удар новгородской и псковской архитектурам нанес так называемый Новгородский погром, учиненный в январе-феврале 1570 года опричным войском под личным руководством Ивана Грозного, который боялся «измены» со стороны города, не забывшего былые вольности. В ходе массовых казней погибло 10–15 тысяч человек, то есть от трети до половины населения города. Казни сопровождались фанатической жестокостью, а сам город подвергся тотальному разграблению и разгрому. Дело довершили страшный голод и эпидемия чумы. По сути, коренное новгородское население было полностью уничтожено, каменное строительство в городе прекратилось на целое столетие. Псков, где опричники успели казнить около 50 человек, был, по преданию, спасен от разгрома неким юродивым, который пригрозил царю Божьей карой за преступления. Иван Грозный опасался таких знаков. Однако общий экономический ущерб, нанесенный региону, был столь велик, что и на псковских землях до конца столетия появилось лишь несколько небольших каменных построек, а затем строительство прекратилось вплоть до 1680‐х годов.

Еще более печальной была судьба архитектуры на территории Казанского и Астраханского ханств, завоеванных русскими войсками в 1552 и 1556 годах соответственно. Местные строительные традиции были уничтожены безвозвратно, и знаем мы о них совсем мало. По письменным источникам и раскопкам известно, что в Казани возводили и каменные, и деревянные здания. Многие из них были разрушены при завоевании, часть погибла во время организованных кампаний по их сносу (1593, 1740‐е). Самостоятельная исламская строительная традиция была погребена под пеплом московского завоевания. А строительство новых каменных мечетей находилось под запретом вплоть до 1767 года.

37 Ханская мечеть (1768) и минарет (1470 или середина XVI века) в Касимове

От поволжской татарской архитектуры XV–XVI веков уцелели, в сущности, только два памятника – оба в Касимове, к северо-востоку от Рязани. Это мощный и простой по форме белокаменный цилиндрический минарет (возможно, 1470 или середина XVI века) и сложенный из белого камня бескупольный мавзолей Шах-Али хана (1556), предпоследнего хана Казани. Касимов был столицей небольшого вассального Касимовского ханства (1452–1681), во главе которого стояли лояльные Москве татарские правители, родственники ханов Казани, Астрахани и Крыма. Третье из сохранившихся архитектурных произведений Касимовского ханства – небольшой мавзолей Афган-Мухаммед-султана (1649) – было построено в XVII веке уже в формах русской архитектуры.

Итальянские ностальгии Бориса Годунова

Великолепный итальянский век русской архитектуры завершается постройками Бориса Годунова. Его сестра Ирина была женой последнего правителя из династии Рюриковичей – Федора, сына Ивана Грозного. Федору больше подходила уединенная роль монаха, нежели царя огромного государства, и с 1580‐х годов Борис фактически взял власть в свои руки, а после смерти зятя в 1598 году занял царский трон. При Годунове Россия начала постепенное восстановление после бесчинств опричнины и затяжной Ливонской войны. Спровоцированный ими экономический кризис был столь силен, что в 1570‐е годы каменное строительство в России почти прекратилось. Именно на правление возродившего его Бориса Годунова пришелся последний яркий этап русского зодчества XVI века. Архитектура того времени была своего рода реставрацией, попыткой вернуться к блестящим временам рождения Московского царства. Строители новой эпохи обратились не к непосредственным предшественникам (мастерам времени Ивана Грозного), а к алевизовской архитектуре начала столетия и возродили ее язык уже без какого-либо участия иностранцев.

Блестящий образец такой архитектуры – московская церковь Троицы в Хорошеве (1596–1598), построенная при загородном дворце Бориса Годунова. К центральному храму приставлены два симметричных придела с аккуратными горками кокошников. По высоте они совпадают с основным объемом – это новшество годуновской архитектуры. Его придумали для того, чтобы с востока объединить приделы с основным храмом под карнизом и создать эффектный фасад с пятью апсидами. Необычна и конструкция главного храма, разработанная мастерами Годунова незадолго до возведения Хорошевской церкви. Бесстолпный храм перекрыт крещатым сводом. Снаружи такой свод всегда оформлялся с помощью трехлопастного завершения, однако тут вместо него появляется эффектная горка кокошников, уменьшающихся по мере приближения к главе. В некоторые из них вставлены декоративные блюда из знаменитой изникской глазурованной керамики из Турции. Небольшие горки из пары рядов кокошников встречались, конечно, и раньше. В раннемосковских храмах и тех, которые возводили при Иване Грозном, они могли украшать подножия барабанов. Однако в качестве перекрытия главного храма, выложенные в несколько рядов и значительно превосходящие по размерам барабан с главой, они используются впервые. В XVII веке горка кокошников в сочетании с другим, более простым типом свода обретет невероятную популярность.

Сдержанный декор церкви ориентируется на ордерную алевизовскую архитектуру начала XVI века, но воспроизводит ее элементы с заметными упрощениями, которые говорят о непонимании смысла ордера. Ордер должен показывать несущее и несомое – как одна часть здания (балка) давит на другую (колонну). Присмотримся к Хорошевскому храму. Антаблемент (фасадная сторона балки) сливается со стеной, а капители пилястр превратились в условные выступы карниза. Иными словами, ордер просто наложен на стену и не претендует на ее преобразование в изображение осмысленной структуры. Кстати, такое «истолкование» ордера – ни в коем случае не русская специфика. Во всех странах Европы, особенно Северной, куда в XV–XVI веках попадали ренессансные новшества из Италии, ордер лепили на готические здания как затейливую декорацию.

38 Троицкая церковь в Больших Вязёмах (1597–1599)

Апогеем придворной архитектуры Годунова стала исключительно эффектная Троицкая церковь в Больших Вязёмах (1597–1599), вотчине царя. Памятник поистине дерзновенный: это пятиглавый четырехстолпный храм соборного типа, поставленный в личной усадьбе. Его ориентир – большие соборы начала XVI века, возводившиеся в разных русских городах. Здание стоит на высоком подклете, в котором устроена зимняя церковь (в больших храмах не служили примерно от октябрьского Покрова до весенней Пасхи, вместо них отапливали приделы или низкие храмы). С трех сторон собор окружают великолепные двухъярусные галереи. Как и в церкви Троицы в Хорошеве, к основному объему примыкают два высоких придела с горками кокошников, что позволяет создать эффектный пятиапсидный фасад. Однако тут мастера идут дальше и усложняют декоративную программу здания, вписывая в прясла стен главного храма аккуратные арки, недвусмысленно напоминающие об Архангельском соборе. Храм в Вяземах получился исключительно удачным и показывает очень высокий уровень годуновских строителей – как в общих пропорциях здания, так и в его безупречно выполненных деталях. Уроки итальянских мастеров были блестяще усвоены потомками их русских учеников.

Среди произведений провинциального зодчества годуновского времени стоит упомянуть Смоленскую церковь в Кушалине, к северу от Твери (1592). Строительство заказал владелец села, бывший касимовский хан Симеон Бекбулатович. Напомню, что Касимовское ханство было вассальным государством, которым руководили лояльные России родственники казанских и астраханских ханов. В 1567–1573 годы ханом был астраханский царевич Саин-Булат, служивший царским воеводой. По настоянию Ивана Грозного он крестился, став Симеоном Бекбулатовичем, и сложил с себя власть (ханом мог быть только мусульманин). Вскоре по причудливому капризу, связанному, вероятно, с предсказаниями о смерти царя, Иван Грозный назначил Симеона царем, полностью сохранив реальную власть за собой. Маскарад длился недолго, и уже через год, в 1576‐м, Грозный вернул все на круги своя, а Симеона сделал великим князем Тверским. Для Бориса Годунова бывший царь, происходивший к тому же из признаваемого царским рода, мог представлять опасность, поэтому он выделил Симеону во владение небольшое село Кушалино за Тверью. И вот в далеком от столицы Кушалине бывший государь всея Руси возводит небольшой храм, в котором выражает ностальгию по утраченному статусу и по Москве. Нижняя часть шатровой Смоленской церкви уподоблена Архангельскому собору, царской усыпальнице. Среди других деталей особенно выделяются выразительные раковины в закомарах, напоминающие об Алевизе и Венеции. Основание шатра охватывает кольцо своеобразных фронтонов из кокошников, отсылающих к шатру храма Покрова на Рву. Наконец, над боковыми апсидами возвышаются крошечные придельные храмы – это уже наиболее характерная черта годуновских построек. Изобретательные мастера князя Симеона сумели возвести исключительно красноречивое и интересное здание при весьма скромном, судя по всему, бюджете.

Тезисно о главном

В истории архитектуры «долгого» XVI века было три этапа, которые совпадают с правлениями Ивана III и Василия III, Ивана Грозного и, наконец, Бориса Годунова. Через все столетие тянется преемство с новой, сформированной под итальянским влиянием архитектурой. Ее столичная версия становится для XVI века главным архитектурным языком власти формирующейся империи.

На первом этапе в Московии активно трудились итальянские мастера, разработавшие несколько новаторских типов построек. Самые знаковые из них – Успенский собор Москвы, ставший ориентиром для всех соборных храмов России на последующие двести с лишним лет, и церковь Вознесения в Коломенском, не менее авторитетный образец для нового, шатрового типа церквей.

На втором этапе (при Иване Грозном) итальянские формы стали частью национальной традиции. Главным композиционным новшеством при строительстве храмов было большое количество приделов. Вершиной увлечения многопрестольностью стал возведенный при участии иностранных мастеров собор Покрова на Рву.

Годуновское зодчество (третий этап) не может сравниться с предыдущими периодами по количеству построек, но ни в чем не уступает им с точки зрения качества. В нем итальянизмы начала века интегрированы в строительную практику и превращены в изысканный художественный язык.

Несмотря на возведение итальянцами ряда гражданских зданий, включая Грановитую палату, и крепостных стен Московского Кремля, нецерковное строительство в целом редко выходит за утилитарные рамки и пока не играет значительной роли в мейнстриме архитектурного развития.

Москва становится единственным центром архитектурной традиции по мере усиления централизации Великого княжества, а потом и Царства. Экономические последствия карательных походов Ивана Грозного кладут конец двум другим русским архитектурным традициям – новгородской и псковской. Нерусские архитектуры Казанского и Астраханского ханств также уничтожаются – в первую очередь, через запрет на возведение мечетей.

Архитектура при первых Романовых: от Смуты к узорочью

Правление Бориса Годунова длилось недолго. Неурожайные годы в начале нового столетия пошатнули его власть, начали появляться так называемые самозванцы. Страна вступила в полосу гражданской войны, к которой добавилась польская интервенция. Ключом к выходу из кризиса стало избрание царем молодого Михаила Романова (1613), основателя династии, которая будет править Россией вплоть до революции 1917 года. Окончанием Смуты можно считать Деулинское перемирие с Польшей и освобождение из плена отца Михаила – патриарха Филарета (1619), который стал фактическим правителем страны.

При втором царе династии, Алексее Михайловиче, Романовы укрепили позиции и возглавили сложную государственную машину. На его правление пришелся серьезный конфликт в русской церкви, связанный с попыткой патриарха Никона модернизировать ее по византийскому образцу. Многие верующие отказались принимать нововведения и были названы впоследствии старообрядцами. Кстати, тут важно отметить, что им было запрещено строить храмы вплоть до 1905 года, и обходили этот запрет через сооружение где-то в глуши крайне скромных деревянных построек. По этой причине в отличие от богатой иконописи, архитектурной традиции у старообрядцев нет.

Также на правление Алексея Михайловича приходится активная экспансия России на восток, постепенно превратившая ее в колониальную империю. Однако в архитектурном отношении этот процесс пока не очень заметен, поскольку народы Сибири не имели развитых архитектурных традиций, и нельзя констатировать прекращение таковых. В то же время и Россия обладала весьма ограниченными ресурсами, поэтому насаждение православия и тем более строительство храмов шло в XVII веке не особенно быстрыми темпами. До 1680‐х годах вся русская архитектура Сибири была деревянной, а систематическое каменное строительство началось только после 1700 года.

Михаил Федорович: боязливая реставрация и смелые эксперименты

Смута осталась позади, однако ее разрушительные последствия ощущались еще долгое время. После пятнадцати лет боевых действий страна находилась в тяжелом экономическом положении, поэтому восстановление каменного строительства, прерванного гражданской войной, шло весьма медленно. Проблема усугублялась распадом строительных артелей из-за отсутствия заказов, а также естественной смерти или гибели мастеров.

В 1620‐е годы строили еще мало и неуверенно, пытаясь восстановить преемство с Россией досмутного времени. Так, например, возникла Покровская церковь в Рубцове (середина 1620‐х годов) – любимой резиденции нового царя на окраине Москвы. Этот храм стал попыткой повторить придворную церковь Бориса Годунова в подмосковном дворцовом селе Хорошеве. Это удалось лишь в области иконографии: все формы воспроизведены довольно точно, включая редкий крещатый свод. Однако качество исполнения сильно уступает образцу: здание непропорционально приземисто и тяжеловесно, детали наивно грубоваты.

У русского царя был испытанный для таких ситуаций прием – приглашение иностранных мастеров. И действительно, по документам мы знаем, что часовых дел мастер Христофор Галовей и нарядчик Вилим Граф в 1624–1625 годы соорудили эффектную надстройку над Спасской башней Московского Кремля для размещения часов. Вскоре, правда, надстройку пришлось восстанавливать после пожара. Эта на первый взгляд непримечательная конструкция свидетельствует о проникновении в Россию форм очень поздней шотландской готики и, что важнее, общеевропейского маньеризма – главного направления искусства и архитектуры второй половины XVI – первой половины XVII веков. Нередко его называют просто «поздним Ренессансом».

Маньеризм возник в Италии в 1530‐е годы; так называли «манеру», то есть стиль учеников Микеланджело. Главной чертой итальянского маньеризма была неестественная, иногда эпатажная трансформация классических, равновесных, идеальных форм высокого Ренессанса с целью усиления эмоционального эффекта. В северных регионах Европы (в германских землях и Скандинавии), куда Ренессанс проник только в это время и на этой стадии, вычурные формы итальянского маньеризма слились в удачное целое с еще более капризными формами поздней готики. В результате возник выразительный и очень убедительный стиль со многими местными разновидностями. Он процветал вплоть до Тридцатилетней войны (1618–1648). Только после окончания этого масштабного конфликта, нанесшего огромный ущерб строительной деятельности практически в половине стран Европы, на ее территории наконец повсеместно распространилось барокко, также пришедшее из Италии. Северный маньеризм оказался удивительно созвучен России XVII века. Как и в Северной и Центральной Европе, местные заказчики не хотели полностью отказываться от традиционной архитектуры. Стиль, обволакивающий привычные по форме здания пышным, сложным и модным декором, оказался исключительно уместным – настолько, что из него выросли сразу два течения русского зодчества XVII века: узорочье в 1630‐е и нарышкинский стиль в 1680‐е годы.

39 Надстройка Спасской башни Московского Кремля (1624–1625)

Вернемся к Спасской башне. Ее проектировщики изобрели шатер с колоколами от курантов – новшество, оказавшее значительное влияние на дальнейшее развитие русской архитектуры. Тонкий силуэт шатра возвышается над аркадой с готическими заостренными завершениями, созвучными русским килевидным формам. В чем же революция? В колоколах! Вообще, традиция колокольного звона уходит корнями в прошлое Западной Европы, а не в историю Византии, на которую в основном ориентировалась Россия. Колокола на Руси, правда, знали уже с XI века, однако широкое распространение они получили только с XV столетия. Тогда же возникли специальные сооружения для них – звонницы и колокольни. Объемные колокольни (в отличие от плоских звонниц, где колокола висели в один ряд) поначалу были просто частями столпообразных церквей: в их верхнем ярусе размещались колокола. Таких построек было не очень много, самая знаменитая среди них – колокольня Иван Великий на Соборной площади Московского Кремля. Шатры же – за редчайшими исключениями – использовали только как перекрытия церквей. В Спасской башне иностранный мастер совместил эти два привычных для русской архитектуры элемента – и сорвал джекпот! Эта формула оказалась идеальной: начиная со следующего десятилетия в течение трех сотен лет в России будут сооружены тысячи шатровых колоколен.

40 Церковь Троицы в Никитниках в Москве (1630‐е)

К сожалению, документальных свидетельств, как в случае Галовея, о работе других иностранных мастеров в России 1620–1630‐х годов у нас почти нет. Иногда довольно надежно о заморской руке свидетельствуют сами архитектурные формы. По этому признаку можно с уверенностью говорить об участии иностранцев в работе над такой царской постройкой, как Теремной дворец в Кремле (1635–1637). Весьма вероятно, что они внесли вклад и в возведение соседней с Кремлем церкви Троицы в Никитниках (1630‐е годы). Этот небольшой храм, построенный на средства ярославского купца Григория Никитникова, стал ключевым памятником русской архитектуры 1620–1680‐х годов, поскольку в нем впервые была выведена формула нового стиля. Он доминировал в России на протяжении 60 лет и впоследствии – неизвестно кем и когда – был назван «дивным узóрочьем». Для простоты я, как и многие, буду именовать его просто «узорочьем».

Мастера Троицкой церкви обратились к уже знакомой нам по храмам в Острове и Хорошеве структуре: к бесстолпному объему примыкают два придела. Однако на этом сходства заканчиваются. Вдоль западной стены храма растянулась большая открытая галерея, на одном конце которой возвышается изящная шатровая колокольня, а на другом устроена лестница с шатровым крыльцом. Такая композиция придает постройке энергичную асимметрию. Внутри храм целиком расписан фресками, что, судя по всему, исключение для приходских храмов Москвы XVI–XVII веков. Украшен живописью в том числе и сомкнутый свод, у которого очень удобная для росписи поверхность. Снаружи свод усыпан горкой килевидных кокошников. Мы видели этот прием в годуновских постройках, но мастера Троицкой церкви пошли дальше и водрузили на горку пять глав, а не одну! Свет пропускает при этом только центральный барабан, а четыре боковых – ложные, необходимые для создания престижного пятиглавия, отсылающего к соборному типу храма. Соединение пятиглавия с горкой кокошников оказалось очень удачным эстетическим решением. Одна маленькая глава, на мой вкус, слишком легка и невыразительна на фоне горки, а большую делать опасно – сомкнутый свод, скорее всего, не выдержит расширение барабана. Как и шатровой колокольне (в Троице в Никитниках был обретен ее законченный образ), этой композиции, ставшей затем очень популярной, было суждено большое будущее в русской архитектуре. Еще отмечу луковичные купола храма – с пятиглавием их обычно не совмещали. Вскоре после Троицы в Никитниках они распространятся повсеместно.

Контраст с предыдущим стилем еще отчетливее проступает в декоре. Стены храма украшают тонкие двойные колонки, словно делящие фасады на прясла. Напомню, что у древних столпных храмов такое деление отражало внутреннюю структуру. В случае Троицкого храма это иллюзия, своеобразная претензия на столпность и одновременно маньеристическая игра. Некоторые детали, выполненные, возможно, западным мастером, отличаются сложной и изысканной резьбой по белому камню. Можно найти мотивы из кремлевской итальянской резьбы начала XVI века. Впрочем, эти детали интересны скорее современным исследователям. А вот простые кирпичные наличники с треугольными и килевидными завершениями будут вскоре разнесены по всей России и в XIX веке станут символами «русскости». Тот же статус получит еще один узнаваемый элемент – так называемые гирьки, которые подвешены под точку схода арок, оформляющих крыльцо. В целом декор, как и общая композиция храма, лишен строгого порядка и симметрии: детали налезают друг на друга, разрывают линии карнизов и т. п. Эффект жизнерадостного хаоса усиливается благодаря яркой раскраске храма: белые детали, красные стены, зеленые кровли, многоцветные изразцы.

41 Окна церкви Троицы в Никитниках

Трудно представить большую противоположность, чем асимметричные храмы пестрого узорочья и строгие белоснежные соборы XVI века. Тем удивительнее, что новый стиль всегда сосуществовал со старым. Если мастера, возводившие приходские храмы Москвы и центральной России, довольно быстро перешли на узорочье, то соборное строительство как будто застыло в прошлом столетии. В целом традиционен первый после Смуты большой соборный храм Москвы – Преображенский в Новоспасском монастыре (1645–1647). Крупные, солидные детали отсылают к Архангельскому собору (пилястры с филенками, глубокие арки с архивольтами в закомарах), поскольку в этом монастыре издавна находилась родовая усыпальница Романовых, ставших теперь царской фамилией. Однако и Преображенский храм не обошли стороной веяния узорочья, о котором напоминают наличники разных форм – килевидные, треугольные и даже рустованные. Интересно, что в дальнейшем такие вольности в соборной архитектуре допускаться почти не будут, и она продолжит следовать аскетическим образцам XVI века. Первый и последний соборный храм в стилистике узорочья (Покровская церковь в Измайлове) будет возведен в 1670‐е годы. И только с появлением нового, нарышкинского стиля совсем иной, но столь же красочный и затейливый декор расстелется по поверхности многих соборов.

Дивное узорочье: посконный маньеризм

Правление Алексея Михайловича (1645–1676), второго царя династии Романовых, ознаменовалось резким ростом каменного строительства, которое быстро превзошло масштабы предыдущих столетий. Каменные здания появлялись по всей России, вокруг крупных строительных центров стали складываться целые региональные архитектурные школы. Разумеется, интенсивно строили в столице, где большую роль играл царский заказ. Связанная с ним архитектура отличалась неизменно высоким качеством и отражала разные стилистические оттенки узорочья.

Прекрасно сохранилась до нашего времени живописная церковь Одигитрии в Вязьме (середина 1650‐х). Возведение здания, скорее всего, связано с регулярным пребыванием царя в этом городе во время войны за Смоленск. Тут стоит отметить несколько оригинальных решений. Храм трехшатровый, такие начали строить только в XVII веке. Еще важнее сама конструкция и понимание шатра как декоративной формы. Напомню, что в XVI веке шатры над храмами всегда были открыты внутрь. В следующем столетии шатер воспринимается в большей степени как элемент декора, рассчитанный в первую очередь на внешний эффект. Шатры перестают открываться внутрь, уменьшаются и становятся тоньше. Облегчение конструкции позволяет строить храмы с двумя или тремя шатрами над широким основным объемом, что мы и наблюдаем в Вязьме, где эта конструкция получилась исключительно выразительной. Над волнами кокошников возвышаются три стройных шатра, сплошь покрытых мелким кирпичным декором. С востока к храму примыкают два одноглавых придела, у каждого из которых – своя горка кокошников. Как и в случае годуновских построек, апсиды основного объема и приделов объединены под одним карнизом для создания пятичастного фасада.

Москвичи наверняка хорошо знают яркую церковь Григория Неокесарийского в Дербицах (1667–1679), которая была приходской и при этом царской. Обычно цари возводили крупные соборные или монастырские храмы, но это сооружение – исключение. Как так вышло? Дело в том, что настоятелем церкви был духовник царя Андрей Савинов Постников, в ней же государь венчался вторым браком с Натальей Нарышкиной. Статусная постройка ориентировалась на церковь Троицы в Никитниках: мы видим тот же четверик (то есть кубический объем), завершенный горкой кокошников с пятью главами, а также высокую шатровую колокольню. Однако несколько уникальных особенностей выделяют эту постройку на фоне других памятников узорочья XVII столетия. Во-первых, у Григорьевского храма, в отличие от Троицы в Никитниках, нет галереи, но появляется вытянутая на запад трапезная, что придает зданию продольную ориентацию. Эта композиция, выстроенная вдоль оси «основной объем – трапезная – колокольня», вскоре обретет популярность. Уже к началу XVIII века подобный тип приходского храма станет господствующим. У него нет какого-то строгого названия, но часто можно услышать о храме-корабле. С моей точки зрения, «корабль» – только подвид этого типа. У «настоящего» корабля должно быть два этажа (в нижнем, отапливаемом, служат зимой, в верхнем – летом) и трапезная лишь немного шире, а то и ýже основного объема. Только такой храм действительно напоминает типичный для XVIII века парусник, летящий по волнам низкой деревянной застройки города. Одноэтажный храм называть кораблем неправильно, так как у него всегда широкая трапезная (в ней помещается теплый придел), поэтому он совсем не похож на корабль того времени, разве что на современный танкер. А у Григорьевской церкви (и всех ее репликациях) трапезная очень широкая, поскольку в ее боковых частях размещаются приделы, где можно служить и зимой.