Текст книги "Мертвая зыбь"

24

«В Берлине состоялась первая встреча с заправилами Высшего монархического совета, – писал Якушев в отчете. – Она происходила в магазине ковров, мебели, бронзы и фарфора в первом часу ночи. В этом магазине полковник фон Баумгартен служит ночным сторожем.

Почему избрано такое странное место, как магазин, для конфиденциального совещания? Оказалось – из предосторожности. Квартира, где помещается Высший монархический совет, принадлежит Е.Г. Воронцовой, там же обитает бывший обер-прокурор Синода – Рогович, болтун и рамолик, он стал бы подслушивать.

Я кое-что уже знал об этих господах, ночь до Берлина прошла в разговорах с Артамоновым и Араповым, которых по молодости лет не очень допускают в высшие сферы. Они недовольны и не без яду рассказывали мне, что делается в этих сферах, пополняя мою эрудицию.

Кирилловны, сторонники Кирилла Владимировича, провалились окончательно. Высший монархический совет ставит на Николая Николаевича – «местоблюстителя престола». Кирилловны его отвергают как претендента на трон. Он не прямой наследник и бездетен. Окружают Николая Николаевича титулованные особы, впавшие в маразм, и болтуны. Сохранил солидные средства принц Ольденбургский, он почетный председатель совета.

Сидя в золоченом кресле в стиле Людовика XV, я произнес пламенную речь, выразил верноподданнические чувства “Треста” по отношению к “блюстителю” престола и добавил, что подробнее изложу все в докладе, который пишу. По лицам этих господ понял, что экзамен выдержан, но ожидается приезд из Парижа Н.Е. Маркова, ближайшего советника Николая Николаевича. Он доверяет Маркову.

Марков прибыл в Берлин вместе со старым князем Ширинским-Шихматовым. Свидание состоялось на Лютцовштрассе, 63. Оба уставились на меня, когда я говорил о создании монархической партии внутри России, тесно связанной с Высшим монархическим советом за границей.

Однако Марков, желчный и глупый старик, прервал мою декларацию и спросил о настроениях Красной армии и какие именно части армии я считаю наиболее подготовленными к участию в перевороте. Чувствую, что старцы не разбираются в военных вопросах. У Маркова в руках шпаргалка с вопросами.

– Когда можно рассчитывать на переворот?

– Придется подождать года два.

– Кто ваш верховный эмиссар?

Отвечаю, как условлено в Москве: “Генерал Зайончковский”.

– Православный? Хорошо.

Обрадовались, что не входит Джунковский: “Ненадежный человек”.

Марков торжественно сообщил, что был принят Николаем Николаевичем.

– Его Высочество согласился возглавить монархическое движение, но ждет призыва из России, о существовании вашей организации знает.

Испускаю вздох облегчения. Почтительно высказываю желание увидеть кого-нибудь из императорской фамилии. Марков обещает свидание с великим князем Дмитрием Павловичем (Николай Николаевич никого не принимает). На этом кончается трехчасовая беседа».

Якушев знал этих людей в то время, когда у них была власть. Высокомерные, надменные, они презирали всех, кто стоял ниже их. Они считали царский престол незыблемым, особенно после подавления революции 1905 года. Часто эти «истинно русские» монархисты имели чисто немецкие фамилии: Баумгартен, Гершельман, Тальберг, Саблер – тот самый Саблер, которого Распутин, как он сам говорил, «поставил в оберы», то есть сделал обер-прокурором святейшего Синода. Они не терпели даже III Государственную думу, где у правых было большинство. Николай Второй не решался ее распустить, вообще упразднить. За это они его втайне осуждали. Теперь Якушев увидел этих людей, потерпевших крушение, изгнанных из России, и понял, что они ничему не научились. Их желание было одно – во что бы то ни стало вернуться и управлять. Они согласны на все, даже на расчленение страны, на то, чтобы она стала колонией Германии или другой державы, лишь бы вернуть потерянное: титулы, усадьбы, особняки, придворные звания.

Якушев писал в своем отчете:

«Два дня мы обсуждали программу берлинского монархического съезда. Возник разговор о тактике “Треста”. Козырял старыми черносотенными лозунгами. Никаких партий, кроме монархической. Восстановление самодержавной монархии. Земельная политика? Тут вскочил Николай Дмитриевич Тальберг – маленький, щуплый крикун: “Предлагаю конфисковать имение Родзянки, как виновника революции”. Его успокаивали: “Конфискуем”. Я вношу проект: “…образование государственного земельного фонда, вся земля принадлежит государю, он жалует землей дворянство, служилое сословие. Крестьянам – “синюю бумажку” – купчую на землю, но, разумеется, за выкуп, за деньги”. Переходим к тактике. Вопрос об интервенции: называют 50–60 тысяч белых и 3–4 тысячи иностранцев. Откуда начинать поход – с севера или с юга? Гершельман предлагает с Петрограда. Подготовить торжественную встречу в Московском Кремле. Монарх непременно из рода Романовых. Основные законы пересоставить до коронации.

В Берлине у меня продолжались переговоры с молодыми – Араповым и Артамоновым. Их настроения таковы, что явилась мысль о создании внутри Монархического совета оппозиционной партии из молодых. Арапов, конечно, убежденный монархист, но особой формации, участник так называемых евразийских сборников “На путях” и “Поход к Востоку”. В лице его “Трест” приобрел сторонника и почитателя. Я убедил его, что мы готовим переворот не для того, чтобы отдать власть старцам, которые ничему не научились и ничего не забыли. Нам надо выработать программу и тактику на основе того, мол, чтобы “Россия по своему географическому положению руководила Европой и Азией. И потому пути “Треста” совпадают с евразийским движением”. Сказал и слегка испугался: неужели клюнут на такую чепуху? Представьте – клюнули.

Бросил мысль о вожде наподобие “дуче” Муссолини. Встретили с энтузиазмом. В общем, молодые – хороший материал для оппозиции старцам…»

Для правдоподобия Якушев настаивал на финансировании «Треста» из-за границы. Это было естественно, все эмигрантские организации постоянно вымогали деньги у состоятельных эмигрантов. Ответ был такой: «Будем давать деньги, но немного». Предлагали «Тресту» заняться грабежом банков в России. Якушев возразил: «Такие действия могут всполошить ГПУ». Они согласились, что грабежи могут насторожить чекистов, затруднить работу «Треста». Сто тысяч франков пока предоставить не могут. Постараются воздействовать на своих толстосумов всеми средствами, вплоть до публичного мордобоя.

Главной целью молодые считали укрепление отношений с Врангелем, а старцы – проникновение к великому князю Николаю Николаевичу. Якушев должен был вручить ему исполненное верноподданнических чувств послание от имени съезда монархических организаций Центральной России. В этом послании содержался призыв – возложить на себя бремя царской власти и в будущем, под звон колоколов, вступить на прародительский престол.

Но до этого молодые считали важным завязать отношения с Врангелем. Втайне от старцев в Берлине Арапов свел Якушева с полковником фон Лампе, представителем Врангеля в Германии. Этот полковник с «истинно русской» фамилией начал с того, что обругал деятелей Высшего монархического совета старыми песочницами и взял с Якушева слово: не пользоваться их услугами. Из этого было ясно, что фон Лампе рассматривает Маркова и прочих как конкурентов в деле «спасения» России.

– Высший монархический совет, то есть Марков и компания, клонятся к закату. Наша опора – лучшие полки в Сербии и Болгарии, они прошли школу Врангеля и закалены в Галлиполийском лагере[12]12
  После бегства из Крыма (1920 г.) часть войск белогвардейцев находилась в городе (крепости) Галлиполи (Турция). Этими войсками командовал Кутепов.


[Закрыть]. Мы ждем одно лицо, уполномоченное Врангелем для переговоров с вами.

И фон Лампе познакомил Якушева с генералом Климовичем.

С первой встречи было понятно, что Климович – опасный противник. Об этом свидетельствовала его кровавая слава на постах московского градоначальника в 1915 году и директора департамента полиции в 1916 году. Теперь он состоял при Врангеле на положении начальника разведки, шефа жандармов.

Климович оказал Якушеву самый любезный прием, кротко смотрел на гостя, поддакивал, почти не говорил о делах, зато временами нельзя было не заметить острого, пронизывающего взгляда профессионального деятеля охранки. Якушев согласился сделать краткий доклад о «Тресте» для интимного круга. Здесь же выяснилось, что агенты ОРА проникали в Россию и давали о ней, по-видимому, правильные сведения. Из разговора Якушев понял, что Климович не убежден в боеспособности ОРА, но люди этой организации пригодны для несения полицейской службы.

Слушая Климовича, Якушев припоминал то, что сам знал об этом человеке и что рассказывал ему Подушкин – старая полицейская крыса.

Так вот каков ты – мастер провокаций, покровитель черной сотни! Его называли организатором убийства депутатов I Государственной думы – Герценштейна и Иол-лоса – и организатором взрыва в доме бывшего премьер-министра Витте. Климович «ставил» с помощью провокатора Зинаиды Жученко покушение на московского градоначальника Рейнбота… Как все-таки Климович ускользнул из Петропавловской крепости, куда его засадили после Февральской революции? «Только эти розовые либералы, из комиссии Временного правительства могли выпустить на свободу такого матерого врага. Он бы и их всех передушил, этих либералов, и не поморщился», – думал Якушев. Да, перед ним был серьезный враг.

– Пусть вам это не покажется неделикатным, но я все-таки скажу: меня смущает ваше скептическое отношение к представителям законной династии.

– То есть к Николаю Николаевичу? (Климович даже обошелся без титула.) Да ведь у него «зайчик в голове»… Ведь это он выдумал «старца» Распутина, он и его Стана – черногорка. Правда, потом кусал себе локти.

– А вам доводилось иметь дело с этим… старцем?

– С Распутиным? А как же иначе? Какой бы я был директор департамента полиции, если бы не знался с Распутиным. Началось так: я позвонил ему по телефону и говорю: «Что ты врешь, будто я тебя хочу убить?» Он отвечает: «Что ты, милай? Хочешь, я к тебе приеду?» Приезжает, сел, смотрит: «А мне говорили, что ты зверь». – «Смотри, говорю, какой я зверь». Вздохнул: «Все врут люди. Под тебя копают». Оказывается, это у него называлось «смотрины». Нет, хватит с нас этих мистиков, психопатов; глядишь, Николай Николаевич найдет себе другого юродивого…

– Евгений Константинович, мне странно это слышать. Я так мыслю – царь для народа, а не народ для царя.

– Дорогой мой… Царь, народ, династия! Ну кого вы назовете из Романовых? Сплошные ничтожества! Если хотите знать мою ориентацию, она в трех словах: Петр Николаевич Врангель.

– Вы меня ошеломили… Я бы хотел вам возразить, и не только вам…

– Послушаем вас с удовольствием, и не позднее чем завтра.

7 августа 1923 года состоялся доклад Якушева на квартире у Лампе. Доклад слушали Шульгин, Климович и сенатор Чебышев. Здесь были не вздорные старики, вроде Маркова и Гершельмана, а люди, у которых нельзя отнять ума, опыта и хитрости. Якушев говорил осторожно, начал с экономики, не скрыл, что нэп смягчил остроту положения, но в то же время нэп питает те «здоровые» элементы, которые будут способствовать перевороту изнутри, когда настанет время. Якушев говорил о росте монархических настроений, о том, какое значение для крестьян будет иметь «синяя бумажка», то есть купчая на землю, потом перешел к военным делам. Он предупредил, что, как штатский, не может осветить вопрос в деталях, и пообещал впоследствии дать возможность послушать сообщение начальника штаба, авторитетного военного.

Доклад длился два часа. Когда Якушев кончил, поднялся Климович и попросил ответить только на один вопрос:

– Каким образом удается столь многочисленной подпольной организации уходить от преследований ГПУ, в силе и решительности которого мы убедились на горьком опыте?

– Господа, неужели вы думаете, что Гражданская война, голод и возврат к нэпу не посеяли разочарование, неверие в революцию? Дальше, прошу не обижаться, но вы, господа, судите примерно как в басне Крылова: сильнее кошки зверя нет. А кошка нас кое-чему научила, хотя бы конспирации. Мы имеем своих людей во всех звеньях советских учреждений и имеем возможность отводить удары… Надеемся, нам удастся договориться со штабами соседей, в частности в Польше. Кстати, в Эстонии уже договорились. Они убедились в нашей силе. У нас прекрасно налажена связь с нашими представителями в Ревеле, вы их знаете. Организован тайный пропускной пункт – «окно» на границе! Наконец, господа, сидя здесь, в Берлине, трудно иметь представление, что делается в Москве, в России.

Наступило долгое молчание.

– Поблагодарим дорогого гостя, – сказал фон Лампе.

Когда дверь за Якушевым закрылась, Чебышев сказал:

– Господа, это опасный человек. «Трест» – мистификация ГПУ.

– Нельзя швыряться такими обвинениями. Англичане и поляки утверждают, что в России существует сильная подпольная организация, – возразил Лампе.

– Если ГПУ столь бдительный враг, то почему все-таки наши люди проникают на советскую территорию? В самом деле, выходит, по-вашему, что сильнее кошки зверя нет, – не без яду, наклоняясь к Чебышеву, сказал Климович.

Шульгин промолчал, но позднее оказалось, что он поверил в «Трест».

Якушев предвидел подозрения и на всякий случай с возмущением говорил Арапову:

– Милый друг, больше всего меня тревожит конкуренция между ОРА и ВМС. Ежели мы свяжемся с Врангелем, Марков будет трубить, что «Трест» – сомнительная организация, а ежели мы пойдем к марковцам, то же самое будут утверждать Климович и его присные. Вот и вертись как хочешь…

И в самом деле, «Трест» оказывался перед дилеммой: отдать предпочтение ОРА или ВМС? В Якушеве кипел азарт игрока. Игра была сложной: с одной стороны, конкуренция эмигрантских организаций ослабляла их, а с другой – раздоры ВМС и ОРА ставили под удар «Трест».

Вторую неделю Якушев жил в Берлине. Это была пора инфляции. Меняя английскую бумажку в один фунт, он получал 50‑миллиардную ассигнацию в немецких марках. Но все вокруг, на Курфюрстендамм, кипело: кафе, биргале, вайнштубе, нахтлокали переполнены спекулянтами. В унтергрунде – подземке – Якушев видел рабочих с заострившимися лицами, угрюмых… По улицам бродили люди, злыми глазами смотрели на хорошо одетых господ, главным образом иностранцев.

В кафе «Аквариум», близ Зоологического сада, Якушев встретился с Артамоновым.

– Беда! Баумгартен узнал о том, что вы встречались с Климовичем. Марков рвет и мечет! Климович и Марков – это ведь враги, николаевцы и врангелевцы – непримиримые лагери.

– Не вы ли сами проболтались?

– Даю слово – нет…

– Тогда Арапов…

– Они ждут вас на Лютцовштрассе.

Якушев понял – надо идти.

– Голубчик! – встретил его Марков, и даже облобызал.

«Иуда», – подумал Якушев и, оглядевшись, увидел всю компанию Маркова – Баумгартена, Тальберга и каких-то незнакомых ему людей. «Суд», – мелькнула мысль. И действительно, Марков начал с того, что тут же назвал его интриганом и чуть не предателем.

Пришлось перейти в наступление:

– Это что – допрос? Тогда ответьте мне, как могло получиться, что приглашение на наш съезд попало к Гершельману после того, как съезд кончился? Я видел слезы на глазах наших людей, когда они узнали, что вашего представителя не будет! Нет, погодите… Как могло получиться, что я два дня добиваюсь вас, а дверь вашей канцелярии на Лютцовштрассе на замке? Я продлеваю командировку в Берлин, рискую головой, срываю с места наших молодых друзей, жду и… оказываюсь в пустоте, в одиночестве? Что прикажете делать? Если вам угодно – полковник фон Лампе поступил по-джентльменски. Он по крайней мере принял меня и выслушал… Хотя я возмущен позицией Климовича, знаете ли вы, куда гнет этот авантюрист?

Марков хлопал глазами и вздыхал. Наконец сказал:

– Хорошо. Оставим это. Готовы ли вы к перевороту?

– А вы готовы! – воскликнул Якушев. – Имя? Назовите имя будущего хозяина земли Русской?

Марков в растерянности молчал.

– Голубчик, – сказал он, – вы должны понять…

– А мы назвали это имя на нашем съезде: Его Императорское Высочество Николай Николаевич! Буря восторга! Другого люди не знают и знать не хотят!

– Но единственная преграда – великий князь стар и бездетен. Неприемлем как претендент на престол с легитимной стороны. Существует закон о престолонаследии. Мы понимаем ваши чувства, но вы поступили неразумно…

– Поступили, как велит совесть!

– Наконец, Европа…

Якушев крепко выругался.

– Милейший! Не забывайте, у иностранцев деньги. Без займов мы не можем…

– Николай Евгеньевич! Не великие князья Кирилл и Дмитрий Павлович, а Его Императорское Высочество Николай Николаевич! И вот вам наше последнее слово: если вы не поддержите нас – мы отойдем от вас, а на Европу нам…

– Ах, как вы выражаетесь, голубчик! Утро вечера мудренее. Завтра потолкуем наедине…

Якушев оглянулся. Даже Тальберг с Баумгартеном смотрели на него с одобрением. Партия была выиграна. Суд над «Трестом» не состоялся.

Утром в гостинице, где остановился Якушев, Марков попытался взять реванш:

– Почему вы не сказали о военачальниках, о воинских частях, на которые можно положиться?

Якушев:

– Об этом я могу говорить с глазу на глаз с Его Императорским Высочеством. И с вами. А вы собрали целое новгородское вече. Подумайте: мы получили такие жестокие уроки!

В то утро было решено, что Якушев едет с Араповым в Париж через Франкфурт-на-Майне – французскую зону, с паспортом на имя Федорова. Марков вручил два письма приближенным Николая Николаевича – князю Оболенскому и графу Гендрикову.

Нужно ли добавить, что фон Лампе тоже снабдил его рекомендательными письмами к представителям штаба Врангеля в Париже – генералам Хольмсену и Миллеру.

14 августа 1923 года, с рекомендациями двух враждующих эмигрантских организаций, через Висбаден, в автомобиле Арапова, Якушев прибыл в Париж.

25

До революции Якушев приезжал в Париж, что называется, встряхнуться. Останавливался в отеле «Амбасадор». Ему нравилась французская учтивость: его именовали де Якушеф – это «де» означало дворянское происхождение; обращались к нему не иначе как «экселанс», то есть «превосходительство». Правда, за это приходилось давать щедрые чаевые.

В Париже у него была в то время миловидная приятельница, с которой он посещал «Табарэн» и ездил на две недели в Ниццу. До 1914 года русские считались дорогими гостями в Париже. Правда, были в то время и другие русские; они жили на левом берегу Сены, занимались политикой и причиняли беспокойство французской полиции. Таких русских Якушев старался не замечать. За ними следили чины русской охранки в штатском.

Теперь, за десять лет, все изменилось. Русские были не те, и французы забыли прежнюю учтивость, Утром, в скверной гостинице, Якушев развернул русскую газету. Его поразило обилие объявлений о русских ресторанах, знакомые названия: «Мало-Ярославец», «Мартьяныч», «Доминик», «Петроград», «Тройка», «Кавказский погребок» и почему-то «Душка» – «роскошный тенистый сад, волшебное освещение, цыгане, кухня под наблюдением Жоржа Голицына», «Водка поставщика двора Его Величества – “Петр Смирнов и сыновья”».

«Однако быстро они сориентировались», – подумал Якушев и далее прочитал сообщение о том, что в день храмового праздника лейб-гвардии Его Величества кирасирского полка будет отслужен молебен; тут же «Союз галлиполийцев» извещал, что в его церкви состоится молебен по случаю дня ангела генерала А.П. Кутепова. О нем Якушев знал, а «Союз галлиполийцев» объединял, как известно, заклятых врагов советской власти; рядом с этим извещением был напечатан некролог, посвященный какому-то губернскому предводителю дворянства барону Унгерн-Штернбергу, затем небольшая заметка о прерогативах земских начальников в будущей России. На второй полосе выделялась размером статья какого-то профессора. От нее разило таким верноподданническим духом, что тут же вспомнились черносотенные газеты «Русское знамя» и «Вече». Эти газеты были любимым чтением малограмотных дворников, мелких лавочников и мясников, состоявших в «Союзе Михаила-архангела».

«Уж лучше бы рекламировали свои кабаки и огурчики собственного засола, – со вздохом подумал Якушев об эмигрантах. – А я ведь совсем недавно принимал всерьез этих “белых витязей”».

Он побрился, оделся и спустился в вестибюль гостиницы.

Арапова уже не застал. Опекать Якушева было некому. В угловом кафе ему принесли жидкий кофе и черствый бриош. Видимо, русских здесь не очень почитали.

Якушев знакомился с Парижем 1923 года. Как изменился этот город по сравнению с довоенным временем! Он оставил его в 1908 году, когда улицами владели извозчичьи экипажи – фиакры, а на весь Париж было лишь несколько тысяч автомобилей, громоздких и неуклюжих. Город был наполнен перезвоном колокольчиков. Это фиакры подавали сигналы прохожим. То, что казалось тогда Якушеву ослепительной иллюминацией в витринах магазинов, меркло перед феерией разноцветных огней, которая поражала приезжих в 1923 году.

В довоенные годы очень редко можно было услышать здесь русскую речь, а теперь в районе авеню Ваграм она всюду. Но что это был за язык! За три года русские эмигранты стали говорить на каком-то странном наречии. Господин в поношенном пальто говорил даме:

– Возьмешь метро на Этуали, сделаешь корреспонданс на Трокадеро и попадешь в тентюрири[13]13
  В химчистку.


[Закрыть] в апремидишное время[14]14
  В послеобеденное время.


[Закрыть].

Дама отвечала:

– Са ва. У нас к динэ пол лапена и сельдерей[15]15
  Идет. У нас к обеду половина кролика и сельдерей.


[Закрыть].

Обедал Якушев в районе Бианкура, в русском ресторане «Медведь», который в шутку называли «Собранием сводного офицерского полка». Здесь обращались друг к другу по чинам: ротмистр, капитан, поручик. Все они были либо шоферы, либо рабочие завода Рено.

Завязался разговор с усатым хорунжим. Тот сказал, что русских шоферов более двух тысяч, половина из «Союза галлиполийцев», все бравые рубаки. Казаки собираются пока что строить себе хаты под Парижем.

– А потом бросать все и на Дон?

– А вы сами откуда? – спросил хорунжий.

– Из Варшавы. А был в Сербии.

– Ну, как в Сербии? Говорят, седлают коней? Не нынче-завтра – поход?

– Откуда ж кони?

– Румыны дадут и поляки. Вы как полагаете, к Новому году попадем домой?

Якушеву нетрудно было понять этих озлобленных людей. И ему стали еще более отвратительны марковы, климовичи, врангели и кутеповы, которые поддерживают в них веру в поход на Дон. А скажи сейчас правду этим людям – едва ли живым отсюда уйдешь.