Текст книги "Кавказская Русь. «Где кровь Русская пролилась, там и Земля Русская»"

Глава 5
Обычаи славян

У русского читателя в массе сложился образ древнего славянина с волосами едва ли не до плеч, перехваченными выше бровей тесемкой, с бородой лопатой и т. д. В ряде исторических романов – Б. Васильев «Вещий Олег», Ю. Никитин «Ингвар и Ольха» – бородатые славяне противопоставлены безбородым бритоголовым русам. Те же стереотипы подвигли Герасимова на придание реконструированному облику Ярослава Мудрого бородки «а-ля Иван Грозный». Как мы помним, это оказалось ошибкой. Здесь видно, как стереотипы вненаучного происхождения влияют на вполне солидных ученых.

И снова начнем с облика богов. Славянская языческая иконография (или правильнее будет сказать – идолография?) практически не знает длиннобородых богов и совсем не знает длинноволосых. Чрезвычайно распространены идолы с усами, но без бород. Собственно русы IX–X вв. поклонялись не Седобородому Одину или Рыжебородому Тору, а Перуну, у которого «ус злат» (56) На миниатюрах Радзивилловской летописи усов не видно, как, впрочем, и бороды. Зато отчетливо виден чуб-оселедец, совсем по-запорожски спускающийся к левому уху (57). Любопытную аналогию летописному Перуну составляет снабженный серебряными усами Черноглав с Рюгена (58). Основной кумир этого острова, Святовит, имел «волосы и бороду, острижены кратко» (в других переводах – «обриты» (59) в соответствии «с обыкновением руян» (60).

Фигурки антских времен из знаменитого Мартыновского клада изображают мужчин с коротко остриженными волосами, усатых и безбородых (61). Что до Руси, то «представление о том, что все мужчины в допетровское время носили бороды, кажется преувеличенным. До XVI в. ношение бороды… не было обязательным даже для духовенства. На древних книжных иллюстрациях часты изображения безбородых мужчин (в частности, новгородский бирич – лицо должностное – также без бороды)» (62). На барельефах белокаменного георгиевского собора в Юрьеве-Польском изображены княжеские дружинники с подстриженными или обритыми волосами и безбородые (63).

В русских былинах есть любопытный эпизод, как бы зеркальное отражение истории Аудуна из Западных Фиордов. Добрыня Никитич после долгих скитаний возвращается в материнский дом, где его уже считают мертвым. Когда он называет себя, то слышит в ответ:

У молодого Добрыни Никитича были кудри желтые:

В три-ряд вились вкруг верховища (макушки? – Л. П.)

А у тебя, голь кабацкая, до плеч висят! (64)

То есть именно длинные волосы были у русов признаком маргинала, бродяги. Воинская знать носила волосы, остриженные «под горшок» («в три ряда» вокруг макушки). Запустившего себя, позволившего волосам отрасти Добрыню в буквальном смысле родная мать не узнала!

Не известно ни одного русского эпического или исторического персонажа, в прозвище которого отразились бы борода и ее свойства (ср. прозвища викингов), зато: Василий Ус, Усыня-богатырь из сказок, Белоус, Сивоус (65) и т. д. Собственно к русам относится имя-прозвище Синеус (66), не выводимое из скандинавского именослова, а нелепая попытка «перевести» его как «Син хауз» (свой дом) встретила отпор со стороны самих норманнистов (67). Зато если просто, не мудрствуя, прочесть его как славянское прозвище, получится достойный «ответ» Торвальду Синей Бороде исландских саг.

Еще Гедеонов, не ссылаясь на Адемара Шабаннского, утверждал, что ношение бороды и длинных волос приобрело сколь-нибудь массовый характер у восточных славян лишь после крещения (68), да и то, как мы видели, далеко не сразу. Московские бояре брили головы (69), а иногда и бороды, что можно заметить на западных гравюрах, изображавших московских послов. Стоглавый собор, запрещая бритье бород и голов, как признак «ереси», тем самым свидетельствует о распространенности этого обычая (70). Но и после этого многие русские брили бороды, как, например, Борис Годунов – современные изображения снова рисуют нам далекий от хрестоматийного шаляпинского бородача образ. Особый интерес представляет грамота царя Алексея Михайловича, где бритье бороды ставится в один ряд с такими действиями, как кликание Коляды, Усеня и Плуга, распевание «бесовских» песен, скоморошество, печение обрядовых хлебцев в виде птиц и зверей, и т. п. пережитками языческого прошлого (71).

Иловайский со ссылкой на перечень болгарских князей и Лиутпранда отмечает обычай брить головы у болгар (72). Тюркским влиянием это, как мы видели, объясняться не может. На миниатюре Ватиканского менология изображен болгарин с обритыми бородой и головою (73).

Брила головы и бороды польская шляхта. Польско-украинское «кацап» – «как козел» – отразило отрицательное отношение этой части славянства к бородам поздних московитов и постпетровских великороссов. У Саксона Грамматика именно по обритой голове опознают славянина в некоем Свено (74). Моравы брили головы и бороды (75). Козьма Пражский, описывая знатного чеха времен Болеслава Грозного, отмечает двойной чуб на его бритой голове (76). «Великая хроника», описывая последнего представителя родовой знати на польском престоле – Котышко, – смененного выходцами из простонародья, Пястами, говорит, что вся его голова была голой, за исключением одного клочка волос на макушке – полная аналогия со Святославом (77). Схожая прическа у князя Вацлава на миниатюрах Вольфенбюттельской рукописи (78). Западные авторы отмечают, что верховный жрец руян носил длинные волосы и бороду вопреки народному обыкновению (79). В летописных статьях IX–XI вв. борода упомянута лишь единожды и тоже в приложении к волхвам: «потергаше браде ю» (80). Не были ли бородатые русы арабских источников жрецами? Титмар Мезербургский приписывает ношение чубов воинственному племени лютичей (81).

Любопытно, что если скандинавы рассматривали как позорную черту обритые бороды и волосы, то славяне, в свой черед, рассматривали как позорный, «бабий», обычай скандинавов носить длинные волосы и заплетать их в косы. Предание, сообщаемое польским хронистом Кадлубеком, говорит, что, по мнению поляков, скандинавов принудили носить «женские» прически покорившие их славяне, в знак подчинения и позора (81).

Родственные славянам балты тоже не были склонны отпускать волосы и бороды. В литовских легендах рыцари-крестоносцы скандо-германского происхождения носят устойчивый эпитет «бородачи», «бородатые злодеи» (82), что подразумевает безбородость подчеркивавших эту черту сказителей и их слушателей. На средневековых изображениях пруссов видим обритые бороды, длинные усы и коротко остриженные волосы (иногда угадываются чубы) (83). В иконографической традиции Литвы изображение Ягелло (Ягайло) очень походит на князя Святослава. Таков же был и общий облик литовской шляхты того времени (84).

Итак, мы видим, что полярно противоположный скандинавским обычаям и не имеющий аналогий в тюркских облик Святослава вполне укладывался в балто-славянские традиции.

Заключение

Подводя итоги нашего исследования, можно сказать: прическа являлась немалым этноопределяющим признаком в традиционном обществе, в особенности в языческую эпоху, т. к. была одним из видов imitatio dei – подражания этническим богам-покровителям и обеспечивала мистическое единство с ними и благополучие народа и страны. Прическа Святослава отнюдь не была причудой князя или подражанием какой-то внешней моде. Это – за исключением, быть может, чуба – был наиболее распространенный внешний облик руса IX–X вв., во многом сохранившийся до конца XI в. Этот облик находился в вопиющем противоречии со скандинавскими обычаями: если у русов обритые голова и подбородок были «признаком знатности рода», то у скандинавов – клеймом позора и предельного унижения. Этот облик не был схож с обликом тюрок, носивших в массе своей косы. Этот облик полностью укладывается в традиции балтославян.

Можно, конечно, привести примеры причесок подобного рода у неславянских народов. Можно привести примеры, когда славяне (глубокие старики, языческие жрецы или, напротив, христиане) выглядели по-иному. Но все это ничуть не поколеблет основного вывода этого исследования – а именно, что славяне выглядели так более чем часто, и, что еще более важно, ни тюрки, ни, в особенности, знатные скандинавы, НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ так не выглядели.

Отчего же норманисты, в том числе такой блестящий знаток тюркских обычаев, как Петрухин, вопреки всякой очевидности твердят о «тюркской прическе Святослава? Надо полагать, что в противном случае им придется признать – и как-то объяснить – совершенно невероятный факт: «скандинавские» русы в течение неполного столетия, в третьем поколении династии позаимствовали обычай не просто чуждый, но и прямо позорный в глазах их скандинавских «предков», и заимствовали даже не у соседей – пусть и дикарей печенегов, – а у покоренных данников, славян, и стали, в довершение всего, считать этот обычай «признаком знатности рода».

Излишне говорить, что подобных примеров история попросту не знает. Пришельцы-завоеватели либо прилагали все усилия, дабы не смешаться с покоренными (пример забавной крайности – легендарный индийский царь Сагара, завоевав РОДСТВЕННЫЕ племена, принудительно заставил их изменить обычаи, в том числе, кстати, «заставил их… либо обрить себе головы, либо отпустить бороды, чтобы они отличались от его исконных подданных» (85), либо навязывали им свои обычаи, вплоть до полной ассимиляции (хрестоматийный пример – германцы на востоке от Эльбы).

Какой же вывод можно сделать из вышесказанного? Разумеется, данные «прически» – не единственное, позволяющее отвергнуть версию о скандинавском происхождении русов и убедиться в балтославянских корнях последних. За эти описания татуировок русов, их одежды, вооружения и боевого искусства, имена и изображения их божеств и устройство святилищ, обстоятельства принятия ими христианства, их письменность и имена – все, что можно объединить в понятие этнического портрета. Но именно «прическа» ярче и очевиднее чего бы то ни было доказывает: на Дунай пришел во главе своих славянских дружин князь Святослав, а не вымышленный норманнистами «конунг Свендислейф» (86).

Примечания

1. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI вв. Смоленск, Русич; М., Гнозис, 1995.

2. Лев Диакон. История. М., Наука, 1988, с. 82.

3. Иловайский Д.И. История России. Начало Руси. М., «Чарли», 1996, с. 344.

4. Андреев Ю.В. Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации. СПб., Алетейя, 1999, с. 145.

5. Ковалев С.И. История Рима. Л., Изд-во ЛГУ, 1986, с. 685.

6. См., напр., Мифы народов мира. М., Советская энциклопедия, 1991. Т. 1, илл. на с. 503. Семенов Ф. Ф., Кириллова А.А. Альбом по истории средних веков. М., ГУПИМП РСФСР, 1960, с. 17 и т. д.

7. Элиаде М. Священное и мирское. М., Изд-во МГУ, 1994, с. 66, 70.

8. Памятники литературы Древней Руси XI – начала XII века. М., Художественная литература, 1978, с. 48–49.

9. Иловайский Д.И. Указ. соч., с. 366.

10. Гедеонов С.А. Варяги и Русь. СПб., 1876, с. 365.

11. Иловайский Д.И. Указ. соч., с. 174.

12. Карпов А.Ю. Владимир Святой. М., Молодая гвардия, 1997, с. 173.

13. Сотникова М.П., Спасский И.Г. Тысячелетие древнейших монет России. (Сводный каталог русских монет X–XI вв., Л., Искусство, 1983, с. 61. Авторы прямо проводят параллель между изображениями на монетах и описанием Святослава у Льва Диакона.)

14. Янин В. Л., Гайдуков П.Г. Актовые печати Древней Руси Х – XV вв. М., Интрада, 1998, с. 19, илл. на с. 259.

15. История искусств народов СССР. М., Изобразительное искусство, 1973, с. 391.

16. Рабинович М.Г. Очерки материальной культуры русского феодального города. М., Наука, 1988, цв. вкл., л. 1.

17. Памятники… с. 303.

18. Гедеонов С.А. Указ. соч., с. 365.

19. Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., Художественная литература, 1975, с. 21, 219–223.

20. Снорри Стурлусон. Круг земной. М., Ладомир, 1995, с. 70.

21. Piecarcyk St. Mitologia germanska. Warszawa, 1979, с. 105.

22. Мифы народов мира. Т. 2, илл. на с. 519.

23. Исландские саги. Ирландский эпос. М., Художественная литература, 1973, с. 120.

24. Мифы народов мира. Т. 2, илл. на с. 572.

25. Исландские саги… с. 840–854.

26. Снорри Стурлусон. Указ. соч., с. 671–681.

27. Сага о Волсунгах // Корни Иггдрасиля. М., ТЕРРА, 1997, с. 217.

28. Снорри Стурлусон. Указ. соч., с. 124.

29. Пословицы русского народа. М., Русская книга, 1993, т. 1, с. 76.

30. Исландские саги… с. 83.

31. Там же, с. 192. (Безбородость Ньяля, судя по его кельтскому имени, связана с другой этнической традицией, но здесь мы не будем вдаваться в эту достаточно интересную тему.)

32. Там же, с. 213, 224, 227, 228.

33. Там же, с. 228.

34. Стиг-знаменосец: шведские и датские народные баллады. Л., Детская литература, с. 13–14.

35. Адам Бременский. История гамбургской церкви // Глазырина Г.В. Исландские викингские саги о Северной Руси. М., Ладомир, 1996, с. 210.

36. Широкова Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб., Евразия, 2000, с. 83.

37. Корнелий Тацит. Сочинения. М., Ладомир, 1993. Т. 1, с. 189.

38. Селицкий А. И. «Воданические короли»: религиозный аспект формирования королевской власти у древних германцев // Скандинавские чтения 2000 года. Этнографические и культурно-исторические аспекты. СПб., Наука, 2002, с. 29.

39. Григорий Турский. История франков // История Средних веков. М., Просвещение, 1969, с. 30–31.

40. Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро. М., Художественная литература, 1976, с. 83, 119, 124, 125, 251, 252 и др.

41. Мифы народов мира. Т. 2, с. 241.

42. Найджел Пеннинк, Пруденс Джонс. История языческой Европы. СПб., Евразия, 2000, с. 232, илл. на стр. 234.

43. Беовульф… с. 415.

44. Наследники Вюльфингов. М., Аргус, 1994, с. 135, 220, 231, 244.

45. Сюзюмов Н. Я… Иванов С.А. Комментарии // Лев Диакон, Указ. соч., с. 214. Петрухин В.Я. Указ. соч., с. 110, 193. Членов А.М. По следам Добрыни. М., Наука, 1971, с. 120.

46. Степи Евразии в эпоху Средневековья. М., Наука, 1981, с. 264–265.

47. Петрухин В.Я. Указ. соч., с. 187.

48. Иловайский Д.И. Указ. соч., с. 173. Мерперт Н.Я. Авары в Восточной Европе // Очерки истории СССР. М., Издательство АН СССР, 1958. Т. 2, с. 571.

49. Плетнева С.А. Хазары. М., Наука, 1986, с. 25.

50. Петрухин В.Я. Указ. соч., с. 187.

51. Плетнева С.А. Печенеги // Очерки истории СССР. Т. 2, с. 726.

52. Книга отца нашего Коркута. Баку, Язычеч, 1989, с. 114, 118, 213 и др.

53. Иловайский Д.И. Указ. соч., с. 173. (Видимо, Иловайский пользовался другими переводами. В позднейших изданиях эта прическа выглядит совершенно по-иному: Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история.) М., Наука, 1993, с. 338.

54. Прокопий Кесарийский о славянах // Материалы по истории СССР. Вып. 1, М., Высшая школа, 1985, с. 226.

55. Седов В.В. Славяне в древности. М., Фонд археологии, 1994, с. 5.

56. Памятники литературы Древней Руси. С. 94–95.

57. Радзивилловская летопись. СПб., Глагол; М., Искусство, 1992. Т. 1, с. 16, 26, 45.

58. Фаминцын А.С. Божества древних славян. СПб, Алетейя, 1995, с. 29.

59. Цит. по Херрман Й. Ободриты, лютичи, руяне // Славяне и скандинавы. М., Прогресс, 1986, с. 358.

60. Фаминцын А.С. Указ. соч., с. 27.

61. Седов В.В. Славяне в раннем Средневековье. М., Фонд археологии, 1995, с. 77.

62. Рабинович М.Г. Указ. соч., с. 202.

63. Древняя Русь. Быт и культура. М., Наука, 1997, с. 197, Таб. 113 на с. 359, илл. 25–57.

64. Буслаев Ф.И. Русский богатырский эпос. Русский народный эпос. Воронеж, Центрально-Черноземное изд-во, 1987, с. 124. (А.В. Журавлев, зам. директора Центра дистанционного обучения по ИТ Национальная академия государственного управления при Президенте Украины (НАГУ), указывает на упоминания в украинских преданиях о трижды обернутой вокруг головы «чуприне» лучших запорожских бойцов – «характерников» (личное сообщение).

65. Гедеонов С.А. Указ соч., с. 363.

66. Памятники литературы Древней Руси. С. 36–37.

67. Петрухин В.Я. Комментарии // Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., Прогресс, 1985, с. 275

68. Гедеонов С.А. Указ. соч., с. 363.

69. Валишевский К. Иван Грозный. М., ИКПА, 1989, с. 110.

70. Стоглав. СПб., Изд. Котанчинова, 1863, с. 124.

71. Грамата царя Алексея Михайловича // Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым. М., Художественная литература, 1990, с. 388–390.

72. Иловайский Д.И. Указ. соч. с. 173.

73. Нидерле Л. Славянские древности. М., Алетейа, 2000, илл. на с. 254. (Известен у болгар и обычай отпускать клок волос наподобие оселедца на бритой голове – «чембас» (Вълчев Й.Т. Две изречения на Исус Христос. София: Университетско издателство «Св. Климент Охридски», 1998, с. 65) Благодарю Антона Р. Рачева за это сообщение.)

74. Гедеонов С.А. Указ. соч., с. 363.

75. Нидерле Л. Указ. соч., с. 259. (Автор отчего-то считает такую прическу неславянской, заимствованной. Данные источников показывают, как видим, обратное.)

76. Гедеонов С.А. Указ. соч., с. 361.

77. «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI–XIII вв. М., Изд-во МГУ, 1987, с. 62. (Комментатор (с. 208) особенно отмечает сходство с прической Святослава.)

78. Нидерле Л. Указ. соч. Илл. на с. 190, 247.

79. Фаминцын А.С. Указ. соч., с. 52.

80. Памятники литературы Древней Руси, с. 190–191.

81. Гильфердинг А. История балтийских славян. М., ВНИИОНЭГ, 1994, с. 78.

82. Дайны. Народные литовские песни. М., Гослитиздат, 1944, с. 28.

83. Мифы народов мира. Т. 1. Илл. на с. 156. Петрухин В.Я. Славяне. М., РОСМЭН, 1997. Илл. на с. 91.

84. Личные наблюдения автора в Каунасском историческом музее в июне 1985 г.

85. Темкин Э.Н., Эрман В.Г. Мифы Древней Индии. М., РИК Русанова, Астрель, АСТ. 2000, с. 283–284.

86. Скрынников Р.Г. Древняя Русь. Летописные мифы и действительность // Вопросы истории, 1997, № 8, с. 9.

Приложение II
Раса и этнос в былинах

В вопросах этнического самосознания, очевидно, первостепенную роль играют принципы, по которым народ определяет «своих» и «чужих». Нельзя не заметить, что в самосознании современных русских фактор расы, «крови» играет ничтожно малую роль. В отличие от немцев, у которых «Blud und Boden» составляли и составляют неразделимое единство, в русском общественном сознании последних веков вопрос скорее ставился «Вlud oder Boden», с явным предпочтением второго. Это характерно как для массового сознания, так и для так называемого «национально мыслящей интеллигенции» (А.Г. Кузьмин, В.В. Кожинов) и даже для некоторых идеологов праворадикальных организаций (А.П. Баркашов, РНЕ; Э.В. Лимонов, НБП).

Отношение всех вышеперечисленных к теме этноса и расы можно вкратце сформулировать так: «Русская идея НИКОГДА не основывалась на крови; русский – это тот, кто любит Россию, воспринял русскую культуру. Православие и пр., раса и происхождение роли не играют; русские – изначально смешанный народ; белый Запад – однозначно ВРАГ, урало-алтайские «коренные народы России» чаемые союзники, «братья». Симптоматично, что синонимом слова «националист» в России является «почвенник», а не «расист». Наоборот, «расизм» для большинства русских – часть образа врага, причем наиболее отвратительная. Расизм прибалтов, кавказцев и т. д. возмущает сегодняшнего русского не столько антирусской направленностью, сколько сам по себе, как нечто по определению «плохое». В современных антисемитских изданиях евреям инкриминируют именно расизм, едва ли не в первую очередь.

Такой подход далеко не нов. Еще в XIX веке его выразителями стали первые представители национального начала в русской общественной мысли – славянофилы (А.С. Хомяков «Семирамида»). Их сочинения, при явной антигерманской направленности, воспевали способность России уживаться и родниться с народами тайги, степи, тундры, жителями Кавказа.

Так же как и современные представители «национально мыслящей» интеллигенции, славянофилы рассматривали полное отсутствие расового самосознания (т. е. неспособность рассматривать расово близкие народы как «свои», а расово чуждые как «чужаков») как некую извечную, изначальную черту русского и, шире, славянского характера.

Насколько верным является это утверждение?

Для разрешения этого вопроса плодотворным представляется обращение к русскому эпосу – былинам и балладам. Сам факт сохранения их в устной передаче как минимум с домонгольского периода доказывает их авторитетность в качестве выразителей русского самосознания. Не будем задерживаться на вопросе возникновения былин, их исторического или мифологического происхождения – это для нас принципиального значения не имеет. Нам важно отражение в былинах этническо-расового вопроса.

Определим, условно, три группы описанных в эпосе иноземцев. Это белая индоевропейская Европа (земля Ляховецкая, земля Поморянская. Леденец-город за морем Вирянским [Варяжским], земля Тальянская и т. д.), степной Восток (Золотая Орда, Турец-земля, царство Задонское, царство Татарское и т. д.) и, наконец, лесные угрофинские племена (ливики, карелы, чудь).

Очевидно, что максимальная степень межэтнической вражды, ее наиболее яркое проявление – война. Напротив, наиболее яркое проявление взаимной симпатии между этносами – браки и вообще интимные контакты их представителей. Рассмотрим последовательно отношение русского эпоса к представителям Востока, финноугорских племен и Запада – сквозь призму войны и любви.

Война с Востоком – основное содержание былинного эпоса, бессмысленно даже перечислять посвященные ей сюжеты. Можно только отметить – это бескомпромиссная война, где никакой мир с врагом невозможен, наилучший исход: «не оставил татар (условный этнический термин, обозначающий степняка вообще) и на семена». Близко к этому отношение к византийцам («Глеб Володьевич и Маринка Кайдаловна») и хазарским иудеям, воплощенным в образах богатыря Жидовина и царища Кощерища.

Эпос, как ни странно, помнит и войны с финноуграми, хотя их историческая роль в сравнении с противостоянием Степи кажется очень малой. Это войны с карелами-ливиками («Князь Роман и братья-ливики») и «чудью белоглазой» («Добрыня чудь покорил», баллады «На литовском рубеже»). Обращает на себя внимание крайняя бескомпромиссность и жестокость описанных в былинах и балладах конфликтов. Вражеская сторона описана едва ли не более неприязненно, чем в былинах, посвященных войнам со степью. Постоянные эпитеты Корелы в русском эпосе – «Корела проклятая, корела неверная» – также указывают на сильную степень отчуждения.

Совершенно обратная картина с Западом: все многовековые войны с поляками, литвой, Орденом, варягами, шведами былинный эпос попросту игнорирует. Северорусские сказители былин, очевидно, рассматривали древние набеги степняков на киевские рубежи и укрощение лесных дикарей как нечто более важное, чем более близкие во времени и пространстве конфликты с западными соседями. Словно коллективный Русский Бисмарк, былина провозглашает: «На Западе врага нет!»

В «брачной» тематике, напротив, Западу уделяется гораздо больше внимания. Князь Владимир берет себе жену из земли Ляховицкой или Поморянской. В Поморянской земле находит себе жену и богатырь Святогор. В Ляховицкой земле – невеста богатыря Дуная. Из-за Варяжского моря прибывает к княжеской племяннице Забаве жених – Соловей Будимирович. Илья Муромец живет с некоей вдовой в «Тальянской земле». К той же Забаве прибывает из Ляховицкой земли «жених Василий Микулович», оказывающийся Василисой Микуличной, выручающей заточенного Владимиром мужа. Все это воспринимается былиной как вполне нормальные явления.

Не то в отношении Востока. Женщина с Востока – коварная ведьма, сватающаяся к русскому богатырю с единственной целью погубить его. Богатырь разоблачает и казнит ее («Михаила Потык», «Глеб Володьевич и Маринка Кайдаловна»). Жена Владимира, Апраксея, выведенная особой отнюдь не высоконравственной, решительно отвергает «руку и сердце» «татарина» Идолища, во власти которого находится. В другой былине тот же Идолище сватает княжескую племянницу, и та, избавляясь от жениха, прибегает к столь крайней мере, как отравление, а Алеша Попович уничтожает явившихся с женихом сватов. Все это былина описывает с полнейшим сочувствием, как и жестокую расправу Ивана Годиновича над своей спутавшейся со степным «царищем» невестой. У той поочередно отсекают части тела, ласкавшие и касавшиеся «татарина», – рука, нога, губы, язык. Лишь потом голову. Беспрецедентная по жестокости кара подразумевает беспрецедентность проступка.

К теме брака примыкает тема полона, т. к. почти всегда упоминаются русские ПОЛОНЯНКИ, но не ПОЛОНЯНЕ. Трагизм ситуации: своя, русская женщина – в руках врага и иноплеменника. «Чудесным спасением» называется баллада, в которой героиня, спасаясь от «крымского царя», разбивается о «бел-горюч камень». Ее тело и одежда превращаются в церковь, леса, горы и моря.

Особенный интерес для нашей темы представляет баллада «Гибель полонянки». Убегающая от татар полонянка просит перевозчика перевезти ее через реку «на Русь». Тот требует в качестве награды выйти за него замуж. Девушка гневно отказывается: ее род слишком высок, в одних вариантах «князья и боярины», в других вообще «матушка красно солнышко, а батюшка млад-ясен месяц».

– Так пойду ли я за тебя, за МОРДОВИЧА?

Появляются татары, девушка бросается в воду и тонет.

Попутно заметим, что брак с финноугром «мордовичем» представляется столь же неприемлемым, как и брак с «татарином».

Самоубийство, как желанная альтернатива татарскому плену, отразилось и в пропитанной фольклорными мотивами «Повести о разорении Рязани».

На этом трагическом фоне выделяется полнейшей невыразительностью единственный «западный» вариант сюжета о полонянке. Некий «пан» обещает своей «панье» привезти пленницу с Руси и привозит. Никакой трагедии, о войнах с западными соседями не складывается легенд, подобных преданию о Евпраксии Зарайской. Создается впечатление, что ужас татарского полона не в том, что он – полон, а в том, что ТАТАРСКИЙ.

Итак, подведем итог. В былинах тюрки и финноугры – враги, брак с ними позорен, и, дабы избежать его, оправданны любые средства. Связь с их представителем жестоко карается судьбою или людьми. Европейцы – свои, брак с ними – норма, войн с ними не существует (точнее, они преданы забвению, как семейная ссора). Налицо явное расовое противопоставление, якобы чуждое славянам. Русский эпос – это эпос форпоста Европы, Белого мира против диких орд тайги и степи.

Именно такое представление следует считать исходным, древнейшим, народным вариантом Русской идеи, впоследствии искаженным под влиянием привнесенной идеологии – византийской (Х – XVII вв.), либеральной (XVIII – нач. ХХ вв.) и коммунистической (1917–1991 гг.) (Характерно удивительное сходство в оценке церковной и советской историографией фигур Александра Невского и Дмитрия Донского.)

Последние исследования в области археологии и генной морфологии полностью подтверждают правоту народных сказителей: русские и славяне в культурном и расовом отношении принадлежат Европе и белому миру. И поэтому всякие попытки формулирования Русской идеи без учета этих фактов не могут рассматриваться всерьез.

Автор выносит благодарность:

Роду Всеотцу за то, что мир – есть. Макоши Пряхе – за все удачи и неудачи наши.

Перуну Метателю Молний – за силу и решимость.

Волосу Отцу Могил – за знание, память и слово.

Предкам – за кровь в моих жилах и нашу землю.

Великому князю Святославу Игоревичу – за Русь.

Полководцам Свенельду, Ермолову, Шаманову – за русский Кавказ.

Доброславу – за Коловрат.

Покойному профессору А.Г. Кузьмину – за знание о русах в Бердаа.

Расславу – за идею этой книги.

М. Жигалову – за консультацию.

Восточным летописцам, армянским, персидским, сирийским и арабским, сохранившим для нас память о восточных подвигах языческих русов, память, которой пренебрегли летописцы-монахи.