Текст книги "Дикий цветок"

Глава 26

За час до рассвета первого марта 1836 года фургоны тех, кто намеревался ехать в Восточный Техас, начали собираться на поле возле городка Виллоу-Гроув, штат Южная Каролина. Семьи и друзья отправились провожать караван в дальний путь. Кое-какие магазины и склады стояли открытыми. Люди делали последние закупки. Кое-кто из лавочников хотел попрощаться с постоянными покупателями, увидеться с которыми впредь вряд ли суждено. В воздухе витало праздничное настроение, к которому примешивались легкая грусть и озабоченность. Как сообщалось, двадцать третьего февраля генерал Санта-Анна во главе мексиканских войск осадил гарнизон из ста восьмидесяти семи техасцев в католической миссии Аламо на реке Сан-Антонио. Командиром у них был Уильям Баррет Тревис, уроженец Южной Каролины из округа Салуда. Рядом с ним находился его двоюродный брат Джеймс Б. Бонэм, тоже из Южной Каролины. В Аламо держались уже семь дней. В статье, помещенной в «Чарльстонском курьере», автор не высказывал особой надежды на то, что храбрые его защитники, среди которых были также южане Дэви Крокетт и Джеймс Боуи, продержатся до прихода подкрепления.

Среди наиболее хмурых провожающих были представители семейств Виндхемов и Уориков, а также пользующиеся особым расположением хозяев слуги. Елизавета и Моррис Толивер не пришли. Кассандра и Лазарь держали на руках спящего Джошуа. В последнюю минуту Сайлас освободил пожилую супружескую пару негров и оставил их в Квинскрауне вместе с матерью и братом. Они наблюдали за отъездом опухшими от слез глазами, от слез, пролитых в порыве облегчения и благодарности. Вилли Мей и Иона стояли позади Карсона, Юнис и Майкла. Отец и два брата Джереми привезли с собой чернокожую няню, ходившую в свое время за всеми маленькими Уориками.

Начинающий репортер из «Чарльстонского курьера» с блокнотом и карандашом в руках сновал туда-сюда среди шума и суеты. При свете луны, звезд и бивуачных костров он старался изложить на бумаге свои мысли и впечатления от сцены, описанной им как «неописуемое зрелище, навечно оставшееся в памяти». Первые страницы блокнота пестрели внушительными цифрами, свидетельствующими о том, сколь дорого обойдется переселенцам попытка перебраться на новые, враждебные им территории за тысячи миль от родного края.

«От шести до восьми сотен долларов только для того, чтобы купить фургон, волов, различные съестные припасы и инвентарь, – сообщал он читателю. – Это целое состояние». Далее репортер доводил до сведения читающей публики тот факт, что в караване из Виллоу-Гроув около двух сотен переселенцев, если считать рабов. Что же касается различного рода подвод и фургонов, то посчитать их не представляется возможным, ибо число их меняется постоянно. Тут можно видеть средства передвижения разнообразного рода, вида, размеров и стоимости, начиная от невероятно дорогих конестог и чуть меньших по размеру фургонов, прозванных «шхунами прерий», и заканчивая телегами, возами, легкими колясками, фурами, не говоря уже о нагруженных мулах. Многим придется идти пешком, спать под телегами или прямо под открытым небом и есть, усевшись на земле. Предполагалось, что за день караван будет преодолевать от десяти до пятнадцати миль.

Во главе этой разношерстной компании переселенцев, по словам репортера, стояли хозяева фургонов. Их он описал похожими на принцев, восседающих на своих скакунах, окруженных ближайшими слугами, чья преданность столь же ясно читается в их глазах, как и приближение погожего дня на небе. «Сайлас Толивер и Джереми Уорик, будучи по праву рождения людьми, наделенными властью повелевать другими, были избраны в вожаки, несмотря на недостаток опыта, – писалось в его заметках. – На их плечи возложена большая ответственность за благополучную доставку каравана до места назначения». Затем он процитировал Джереми: «Мы изучили все доступные карты территории, прочитали все статьи и путевые записки, не говоря уже о письмах, которые шлют нам корреспонденты из Техаса. Мы опросили несколько дюжин тех, кто там побывал, и собрали достаточно сведений для того, чтобы успешно провести караван до места. На остальное – божья воля».

Сайлас не желал давать интервью, но репортер ходил за ним по пятам, записывая каждое его распоряжение. Вожатый дал своей группе два часа на сборы. За это время следовало успеть запрячь животных, усадить всех членов семьи в фургоны, сделать подвернувшиеся в последнюю минуту дела, окончательно попрощаться с теми, кто остается, и занять заранее предназначенное каждому место в веренице фургонов. Тех, кто вовремя не справится, ждать не будут. К бездельникам и увальням – никакой жалости.

Репортера особенно заинтересовал один эпизод. Вожатый подъехал забрать сына, дабы поручить его опеке кучера своего конестоги, раба, который был одним из самых надежных в Квинскрауне.

– Пожалуйста, папа! Я хочу ехать с Джессикой и Типпи!

Репортер процитировал слова мальчика дословно.

Сайлас Толивер внял слезной просьбе и, поддерживая сына, проскакал к фургону Джессики Виндхем, вернее, миссис Толивер. Там эта особа и сидела, разряженная, словно павлин среди воробьев, рядом со странной, похожей на пикси[18]18
  Пикси – небольшие создания из английской мифологии, считаются разновидностью эльфов или фей.


[Закрыть] служанкой и чернокожим мальчишкой по имени Джаспер.

Вожатый повторил просьбу сына своей жене, и та с готовностью заявила:

– С радостью.

Джессика довольно небрежно, если брать во внимание вес мальчика, приняла его из рук на руки.

– Не волнуйтесь, Сайлас, мы за ним присмотрим, – улыбаясь таращащему глаза Джошуа, заверила она. – Самое время баиньки, молодой человек.

Не обращая больше внимания на мужа, Джессика затащила малыша внутрь, под хлопающий на ветру белый брезент.

Репортер записал, что суровые черты лица Сайласа Толивера немного разгладились, когда он отъезжал от конестоги. Впоследствии, во время написания на основе этих заметок статьи для «Чарльстонского курьера», молодой человек подумал, что отдал бы свою месячную зарплату за то, чтобы узнать мысли мужчины, который, ходят слухи, так пока и не осуществил брачных отношений. Впрочем, пересудам нет места в серьезной журналистике.

А сейчас молодой человек, набравшись храбрости, обратился к Карсону Виндхему с вопросом по поводу того, что он чувствует, провожая дочь в Техас.

– А вы как думаете, что я должен чувствовать? – прорычал внушавший трепет хлопковый барон.

Карсон Виндхем сверкнул глазами на жену и сына, а репортер принялся записывать в блокнот его ответ.

В назначенный момент прозвучал звук горна. Руководители уже заняли свои места во главе двух разношерстных верениц фургонов, сельскохозяйственных животных и тех, кто будет идти в пыли, поднимаемой колесами. В последних записях упоминалось, как в холодном утреннем воздухе Сайлас Толивер и Джереми Уорик одновременно подняли затянутые в кожу перчаток руки, давая сигнал трогаться с места. Караван переселенцев пришел в движение.

Начинающий репортер, стоя вместе с провожающими, наблюдал за тем, как кавалькада тронулась в путь, сопровождаемая разнообразными звуками. Колеса скрипели. Младенцы плакали. Собаки лаяли. Скот мычал, ревел, фыркал и блеял. В своей статье репортер описал эту какофонию как «звуки переселения на запад». Молодой человек пожелал им счастливого пути. Через неделю он напишет о падении Аламо в Техасе, а позже о мести техасцев при Сан-Хасинто, где они под командованием Сэма Хьюстона разгромили войска Санта-Анны и объявили независимость территории от Мексики.

Караван из Виллоу-Гроув двигался в сторону Республики Техас.

Часть 2

1836–1859 гг.

Глава 27

В первую же ночь, когда фургоны поставили кругом, образуя укрытие для людей и загон для животных, Джессика поняла, что от нее никакой помощи не ожидают. Другие женщины бросились кормить свои семейства и готовиться ко сну. Джессика наблюдала за суетливой, но хорошо организованной деятельностью вокруг, чувствуя себя совершенно ни на что не годной. Матери посылали маленьких детей собирать дрова для костра и носить воду. Дети постарше копали ямки, в которых складывали хворост. Мужчины распрягали, стреноживали и кормили животных. Откуда ни возьмись появились небольшие жаровни, вертела, сковороды и разного рода столовые принадлежности. Вскоре варево в кастрюлях забурлило, запахло кофе. Джимми и Мэдди, семейная пара рабов, которыми Сайлас заменил Лазаря и Кассандру, должны были создавать Толиверам комфорт на бивуаке.

Закутавшись в свою модную голубую накидку из мериносовой шерсти, Джессика сказала Сайласу, который впервые за день подъехал близко к ее фургону:

– Я чувствую себя здесь… обузой.

– Вовсе нет. Вы сегодня очень помогли мне с Джошуа.

– С ним интересно возиться. А каковы мои обязанности?

– Никаких. Главное, не болейте.

– М‑да. Мы не можем себе позволить, чтобы я умерла прежде, чем вы отстроите свою плантацию.

Сайлас собрался было еще раз сказать, что она предвзято воспринимает его намерения, но потом передумал и вместо этого произнес:

– Скажите Типпи, чтобы впредь ставила умывальник в свете лагерного костра. Тени придают не только конфиденциальности, но и опасности. Во тьме можно очень легко похитить человека, и никто вас не хватится, пока не обнаружат пропажу.

– Меня похитят? С какой стати кому-то меня похищать?

– Надеюсь, воображение поможет вам ответить на этот вопрос и отнестись к моим словам со всей серьезностью, мисс Виндхем.

К костру подошел Джереми.

– В целях выкупа, Джесс. – Он обратился к девушке с помощью укороченной, несколько фамильярной формы ее имени, которую сам же придумал. – Или воин из племени крик захочет в жены белую скво.

– Или и того хуже, – с многозначительным видом подняв брови, добавил Сайлас.

– Вы… вы пытаетесь меня напугать?

– Нет, мисс Виндхем, – возразил Сайлас. – Мы хотим вас защитить. Всегда оставайтесь в свете костра.

Джессика не осмелилась оспаривать запрет и теперь умывалась, сидя в фургоне, приглядывалась к теням и прислушивалась к странным звукам снаружи. Две недели она лежала ночью на соломенном тюфяке подле Типпи почти без сна, уставившись на брезентовую стену фургона, и со страхом ждала появления крадущейся фигуры или украшенной перьями головы индейского воина.

С самого начала Джессика поняла, что избалованную дочь Карсона Виндхема не приняли в сплоченное сообщество каравана. Помимо ее двусмысленного положения в качестве жены Сайласа Толивера, Джессика имела неосторожность обращаться со своей служанкой и кучером конестоги как с ровней, что подтверждало слухи о ее аболиционистских взглядах, которые просочились еще до того, как караван двинулся в путь. Члены семейств, владеющих рабами, в особенности мужчины, бросали на нее косые взгляды. Джессика была уверена, что они запрещают своим женам общаться с ней. «Как будто они боятся, что я раскую рабов и силой угоню их», – пожаловалась она Типпи. Другие не искали дружбы с Джессикой только из‑за разницы в социальном положении, а сама девушка просто не знала, как навести мосты взаимопонимания между собой и окружающими.

Джессике хотелось обговорить сложившееся положение вещей с Сайласом. Ей хотелось принимать более активное участие в жизни их маленького сообщества, стать его частью, но она редко его видела, разве что по вечерам, когда все собирались вокруг костра и ужинали. Долгими эти посиделки никто бы не назвал. Во время ужина главной темой для разговоров был Джошуа. Джессика с неудовольствием приняла настоятельные заверения Типпи в том, что ей и Джасперу будет куда удобнее ужинать позже вместе с Джимми и Мэдди. «Так будет лучше, мисс Джесси». Очень часто, впрочем, к собравшимся вокруг костра присоединялись Джереми и Томагавк, и Джессика злилась на гостей, лишавших ее единственной возможности поговорить с Сайласом наедине.

Желая чем-то занять свободное время, Джессика решила вести дневник их путешествия. Настанет день, и она, быть может, напишет книгу для потомков.

– Как ты ее назовешь? – поинтересовалась Типпи.

– Еще не знаю. Со временем придумаю.

Ведение путевых заметок было идеальным занятием для долгих часов, когда Джессика вынуждена была трястись, сидя на козлах конестоги, следовавшего за фургоном Сайласа. Типпи тем временем внутри шила Джошуа куртку из оленьей кожи. Сайлас решил подарить ее сыну в мае на его пятый день рождения. Типпи попросила оленьи шкуры у Джереми, который добыл их. Откуда? Только ветер знает. Джереми, Джаспер, Джессика и Типпи держали все приготовления в секрете от мальчика, да и Сайлас напустил на себя очень таинственный вид.

Сайлас не управлял своим фургоном, а вместе с Джереми Уориком ехал верхом впереди каравана. На козлы своего конестоги он усадил бывалого раба из Квинскрауна. Когда брезент сзади бывал приоткрыт, Джессика видела саженцы розовых кустов, забота о которых тоже поручалась кучеру. Джереми также вез с собой розы из своего сада, корни которых были обернуты джутовой тканью. Типпи сказала мужчинам, что на мешковину следует насыпать сваренные зерна кофе. Это пойдет саженцам впрок. Поскольку свободного места в фургонах и так было мало, Джессику очень удивляло присутствие этих саженцев.

– Чем они так важны? – спросила она у Джереми.

– Розы символизируют наше наследие, – объяснил мужчина. – Сайлас везет свои, ланкастерские, ради памяти наших английских предков.

– А вы? Зачем вы везете белые розы Йорков?

– В память о маме.

Несмотря на советы Сайласа, худой, тщедушный Джаспер правил упряжкой из четырех норовистых лошадей, подаренных дочери Карсоном Виндхемом. Сайлас предпочел бы, чтобы на их месте оказались волы. Они, конечно, не такие быстрые, но ими легче править, да и в сельском хозяйстве они пригодятся.

– Одна ошибка, Джаспер, и ты всю дорогу до Техаса будешь идти пешком. Ты меня понял?

– Да, сэр, мистер Сайлас.

– Ты это слышала? – обратилась к Джессике Типпи. – Твой муж волнуется о твоей безопасности.

– Мой муж беспокоится о безопасности своих капиталовложений.

Было много такого, что стоило записать. Вскоре Джессика обнаружила, что имеет склонность заходить в своих описаниях далеко за пределы простой констатации фактов, касающихся состояния дорог, погоды и пейзажей – всего того, что составляет содержание путевых заметок и журналов. Подобного рода сведения она включала в свой дневник только тогда, когда они непосредственно влияли на жизнь переселенцев, что случалось, впрочем, весьма часто. Свои записи она усыпала личными размышлениями и впечатлениями о людях и увиденных местах. Только через некоторое время Джессика осознала, что ее записи превращаются в личный дневник.

20 марта 1836 года

«Иногда я вспоминаю прежнюю жизнь, то, кем я была раньше, и мне не верится. Та девушка поднималась с кровати, закрытой пологом, не ранее девяти часов утра и умывалась в комнате, согретой огнем, разведенным в камине слугой. Ее причесывали, и вместе с другими членами семьи она садилась завтракать. Буфет ломился от посуды и яств: ветчина с подливкой, яичница с беконом, мамалыга, теплое печенье, которое, чтобы не остывало, накрывали серебряными крышками и подавали на тончайшей фарфоровой посуде; желе, варенье, сироп из сахарного тростника, кофе и сливки. После завтрака эта девушка принимала ванну, ее одевали и делали ей прическу. Прислуживала ей лучшая подруга. Единственной проблемой был вопрос, чем заняться днем.

Девушка, которой я стала, поднимается с жесткого соломенного тюфяка, когда еще темно, а от холода зуб на зуб не попадает. Она спит в одежде, в которую была одета накануне. Принять ванну нет никакой возможности, так как вода – почти ледяная по ощущениям. Расчесывание по утрам было бы излишней роскошью, поскольку никто ее нечесаных волос под капором не увидит. Холодно. Капор с головы она снимет только перед сном. Завтрак – горячая каша, подслащенная сахарным сиропом, запасы которого вскоре иссякнут. Ест она из одолженных оловянных мисок. Фарфоровую посуду пришлось бросить на обочине дороги.

Несмотря на все тяготы пути, я, впрочем, не особо тоскую о той девушке из прошлого. Я больше никогда не буду тщеславной. Я могу обойтись без ежедневной смены платья, да и уход за волосами уже не так важен для меня, как прежде. Но вот горячая ванна с пахучим мылом… хоть какое-нибудь купание… Я бы удовольствовалась даже водами небольшой речки, но муж сказал, вернее, приказал мне никогда не покидать лагеря ночью – в то редкое нынче время, когда можно оказаться один на один с собой. Сейчас, впрочем, еще очень холодно. Даже помыслить страшно о том, чтобы выскользнуть из фургона и окунуться в ближайший к лагерю водоем. Скоро, однако, наступит настоящая весна. Бывают дни, когда чувствуется, как земля оттаивает под солнечными лучами. Облачка пишут стихи на голубых небесах.

Мой муж. Как странно думать так о Сайласе Толивере, учитывая вероятность того, что он никогда не станет по-настоящему моим. Его сердце принадлежит Летти, навсегда, наверное. Сайлас, должно быть, очень по ней тоскует. Как он может не думать о ней долгими часами, проводимыми верхом во главе каравана? Впрочем, если он и не думает о Летти… Типпи, описывая мое выражение лица, когда я разговариваю с Сайласом, заявила, что я «не любезнее сковороды», и предложила хотя бы изредка улыбаться.

«Он все равно этого не замечает», – сказала я ей.

«А ты попробуй», – ответила Типпи.

Учитывая ее проницательность, она наверняка догадывается о моем растущем чувстве к нему».

1 апреля 1836 года

«Ради близости к Сайласу я бы предпочла, чтобы мой конестога ехал в голове каравана, но нет же – он распорядился так, чтобы фургон мой катился в середине вереницы других повозок. Я хотела уже объявить о своем несогласии, но потом подумала, что придется сказать о причине моего желания, а я не хочу. Выбранное им для меня место обусловлено тем, что посередине безопаснее. У кучера первого фургона в веренице есть обязательства, о которых Джаспер и понятия не имеет. Тот обязан первым справляться с возникающими трудностями езды по пересеченной местности, задавать темп движения и четко реагировать на сигналы каравановожатого – останавливаться, менять направление следования, замедлять или убыстрять ход. Часто-густо случается натолкнуться на змею или другое животное, которое вполне может испугать упряжку лошадей. Если у кучера голова не холодна, а рука не тверда, животных может охватить панический страх, и они понесут. Кучер первого фургона обычно первым гибнет от индейских стрел.

Конестогой Джереми во главе вереницы повозок тех, кто пошел за Уориком, управляет негр Билли, один из самых знаменитых в Южной Каролине погонщиков скота.

Почему я не боюсь писать о своих чувствах в дневнике? Что, если Сайлас его прочтет? Тогда он узнает, что я злюсь на него за то, что он так редко появляется рядом со мной – разве что после наступления сумерек или когда приезжает посмотреть на сына, который едет на деревянных козлах подле меня. Иногда, впрочем, Сайлас позволяет сыну ехать в головном фургоне рядом с Билли.

Когда я вижу Сайласа, то не могу сдержать чувства обиды и раздражения. Если бы не сын, он, я уверена, ни за что бы не поинтересовался, как там поживает его жена. Что со мной происходит? Каждый раз, когда я вижу Сайласа, с уверенным, даже повелительным видом восседающего в седле или весьма остроумно и рассудительно разрешающего споры и конфликты, которые возникают чуть не каждый день, – я чувствую, как в душе моей поднимаются тепло и гордость, которые смущают и злят меня. Как я оказалась жертвой таких сильных чувств по отношению к мужчине, с которым меня ничто не связывает?

Мне бы хотелось поговорить с кем-то, кто обладает достаточными знаниями и опытом, чтобы помочь мне разобраться в этих странных чувствах, оставляющих меня беспомощной и слабой. Иногда они до такой степени меня переполняют, что мне кажется, будто я лопну.

Типпи сказала, что я влюблена и что во мне бурлят женские соки. Так сказали ей звезды.

Я попросила ее спросить их, что мне с этим делать.

Ответ: «Будь мила с мистером Сайласом, и посмотрим, что будет».

Я сказала ей, что наговорила ему в Виллоушире разных гадостей и забыть их он не сможет.

Типпи ответила, что мужчины забывают о словах женщин, когда в них тоже бурлят соки.

Я пожаловалась на то, что мой внешний вид не располагает к тому, чтобы вызвать бурление соков.

«Тебя может ожидать приятный сюрприз», – улыбнувшись, ответила Типпи.

Для меня это было бы огромным сюрпризом».

Глава 28

Ко времени, когда они добрались до Джорджии, Джессика сменила корсет на нижнюю юбку, а модные платья с набитыми пухом рукавами и пышные юбки конической формы на простые хлопковые платья. Теперь она присоединилась к стае воробьих, если не стала своей в гнезде. Важность сохранения «величественного силуэта», столь льстящего ее фигуре, ее единственному достоянию, казалась смехотворной, когда приходилось под проливным дождем идти возле плюющего грязью фургона, освещая поклажу фонарем, или стараться не упасть с козел, когда фургон ехал по ухабистой, словно стиральная доска, дороге, или переправлялся через реку, или увязал в болоте. Широкие поля ситцевой шляпы, которую она купила в магазинчике со смешанным ассортиментом в маленьком городке, прежде чем выехать за пределы Южной Каролины, затеняли ее веснушчатое лицо. Сайлас удивил Джессику, подарив ей крепкие рабочие башмаки, которые увидел в витрине магазинчика.

– Я надеюсь, что они не будут вам велики, – сказал он. – У вас очень изящные ножки.

Джессика была покорена его комплиментом. Башмаки самого уродливого вида оказались велики, но на толстый чулок – в самый раз. По сравнению с ее легкими туфлями из лайки, башмаки эти были куда практичнее и удобнее.

– Спасибо, – застенчиво поблагодарила она.

Сайласу, казалось, доставило удовольствие осознание того, что он порадовал ее.

– Пожалуйста.

– Я верну за них деньги, – сказала Джессика.

На его лице сразу же отразилась обида. Затем оно посуровело.

– Я собирался сделать вам подарок, но, если вам так больше нравится, считайте, что ваш отец уже заплатил за них, – отрывистым тоном произнес Сайлас.

Мужчина ушел прежде, чем успел заметить, как его жена кусает губу, кляня себя за недостойное поведение. Джессика не могла понять, зачем захлопывает двери перед носом мужчины, если на самом деле хочет широко их распахнуть. Боится ли она того, что Сайлас разгадает ее чувства, какими бы они ни были? Настанет день, когда ему станет совершенно все равно, и она не сможет винить в этом никого, кроме себя самой. Через неделю Джессика записала в своем дневнике, что покупка ей башмаков была его последней попыткой «подружиться». После этого время выдалось суматошное, и стало не до того. А вскоре пришли тревожные вести.

7 апреля 1836 года

«О Боже! Боже! Прошел слух, что индейцы крик вышли на тропу войны и мстят белым за отобранные с помощью мошенничества земли. Нас предупредили, что, пока мы едем по территории Джорджии и Алабамы, надо всегда быть настороже, ожидая нападения индейцев. На что рассчитывали жадные белые, когда проникли в охотничьи угодья племени крик и выжили их оттуда, забрав землю, неизвестно. Все петиции индейцев, адресованные правительству Соединенных Штатов, оказались тщетными. Федеральное правительство нарушило каждый из заключенных с индейцами договоров, который гарантировал неприкосновенность территорий их проживания. Теперь у индейцев кончилось терпение.

Меня беспокоят пересуды, которые ведут между собой в нашем караване, главным образом, рабовладельцы. Они косо посматривают на Томагавка Лейси, верного следопыта Джереми из племени крик. В его задачу входит разведывать, насколько безопасна дорога впереди. До сих пор следопытские таланты Томагавка оказывались незаменимыми, но теперь неблагодарные люди начали ставить под сомнение правдивость приносимых им сведений. Люди боятся, что Томагавк разрывается между преданностью Джереми и верностью своему племени. Мне индеец очень нравится. Он прикрывает глаза, когда говорит с тобой, так, словно обдумывает каждое произнесенное слово. Можно было бы предположить, что эта его привычка очень раздражает, но ничего подобного. Из‑за этого даже веришь ему охотнее.

Ворчуны не осмеливались напрямую обращаться к Сайласу и Джереми. Они обговаривали свои тревоги невдалеке от меня, так, чтобы я слышала и передала их слова Сайласу. Так я и поступила. Он, в свою очередь, рассказал обо всем Джереми. Видно, что все в караване, включая и горячие головы, предпочитают держаться от Сайласа и Джереми на почтительном расстоянии. Они доказали свою состоятельность в роли каравановожатых и дали всем четко понять: те, кто недоволен их руководством, могут на свой страх и риск искать собственный путь в Техас.

Никто возражать не стал».

Высокая вероятность нападений индейцев привела к тому, что на один день караван сделал привал. Все, включая женщин и детей, учились отражать нападение. Каравановожатые и Томагавк поведали общему собранию, чего ожидать в случае индейского набега, а также рассказали и показали, что следует предпринимать, чтобы и самим остаться в живых, и свое имущество вкупе со скотом не потерять. А потом начались тренировки. Всех поделили на восьмерки, каждый член которых имел определенные обязанности и должен был прикрывать другого в бою.

– «Вместе мы выстоим, а порознь падем»[19]19
  Строчка из революционной песни времен войны за независимость США.


[Закрыть], – процитировал Джереми. – Во время нападения индейцев каждый не только сражается за себя, но и прикрывает спину соседу.

Под руководством наиболее опытных мужчин переселенцы разделились на группы и принялись на практике демонстрировать, чему научились. Типпи, Джаспера, Джошуа и Мэдди закрепили за командой Томагавка. Джессика, стоя возле своего фургона, ждала распоряжений. Ко времени, когда Сайлас окончил разбираться с другими, его жена вконец потеряла терпение. Когда высокая, худощавая фигура мужа приблизилась, сердце в груди предательски екнуло. Желая скрыть это, девушка насупилась.

– Я уже подумала, что обо мне забыли, мистер Толивер, – суховато промолвила она. – К какой команде меня приписали?

– К моей, мисс Виндхем. – Сайлас протянул ей длинноствольное ружье. – Вы знаете, как из этого стрелять?

Джессика, сконфузившись, уставилась на оружие.

– Я… умею стрелять из пистолета. Меня научили еще в Южной Каролине.

– А как насчет кремневого ружья?

– Я прежде ружье даже в руках не держала.

– Ладно. Ложитесь на землю у колеса фургона.

– Зачем это?

– Я буду учить вас стрелять.

– А‑а‑а… Я думала, что буду заряжать ружья.

– И это тоже, мисс Виндхем, но каждая женщина должна уметь целиться, стрелять и перезаряжать оружие во время нападения индейцев. Пистолет держите на подхвате, но он бесполезен, если только враг не подобрался совсем близко. Сегодня заряды расходовать мы не будем – пока вы поучитесь, как правильно целиться и нажимать на курок, а еще я научу вас заряжать ружье. А теперь, пожалуйста, ложитесь на землю.

Джессика повиновалась и почувствовала, что задыхается, когда муж лег рядом, помогая ей правильно упереть приклад в плечо. Девушка старалась не замечать давления его тела сбоку и близость его лица, пока он терпеливо и деликатно инструктировал ее насчет отдачи.

– Положите дуло на спицу колеса и цельтесь в живот лошади. Если она падет, индеец тоже рухнет. У вас, возможно, не будет времени на перезарядку. Если индеец подберется совсем близко, стреляйте из пистолета.

Испуганная, Джессика слушала его. Стрелять в человеческое существо… Стрелять в неповинную лошадь…

– Да… Хорошо. Теперь еще раз, – сказал лежащий рядом Сайлас, когда жена прицелилась и щелкнула оружейным замком, «выстрелив».

Сайлас был доволен ее успехами и затем показал Джессике, как запихивать бумажный пыж с порохом и пулю в ствол ружья. Они сидели, касаясь коленями. Головы были низко наклонены над оружием. Джессика стеснялась этой близости и могла только надеяться, что мужчина не разгадает, как бурлят в ней эти самые «соки».

– Отлично, – слишком рано, как ей показалось, сказал он, поднимаясь на ноги. – На сегодня достаточно.

Мужчина протянул ей руку, помогая подняться. Девушка заметила, что взгляд Сайласа задержался на ее разметанных по плечам волосах. Сегодня день выдался теплым и облачным, поэтому капор она не надела.

– Я бы посоветовал… на случай, если на нас нападут индейцы, прикрыть ваши волосы, – сказал он. – Рыжеволосые белые женщины очень ценятся среди индейских воинов и вождей. Не скажу, что от этого обхождение с пленницами становится лучше…

Испугавшись, Джессика схватилась за голову.

– Думаете, следует обрезать волосы? – с горечью в голосе спросила она.

Мужчина, кажется, раскаивался в своем поспешном замечании.

– Было бы очень жаль поступить таким образом. Думаю, стоит подождать и посмотреть, как будут развиваться события, прежде чем прибегать к таким радикальным мерам. Я оставлю ружье вам. Упражняйтесь в наведении на цель и зарядке, но оружие держите незаряженным. Нам понадобится каждая пуля, если дела примут совсем уж скверный оборот. Будем надеяться, что до этого не дойдет.

– Да… будем надеяться, – сказала Джессика. – Спасибо за урок, мистер Толивер. Я понимаю, что вам выгодно, чтобы со мной ничего не случилось, но я все равно благодарна вам.

– Обучение каждого является составной частью всеобщей безопасности, мисс Виндхем, – отрезал Сайлас и удалился.

Эта прощальная реплика оказалась последним, что Джессика услышала от мужа перед долгим периодом абсолютного молчания, продлившимся несколько тревожных недель. Впрочем, девушка чувствовала на себе его внимательный взгляд, пока караван, минуя Джорджию и Алабаму, следовал в Луизиану. Стычек с индейцами не было, хотя, как оказалось, они на самом деле объявили белым войну. Каравановожатым удавалось обходить их стороною. Джессика с нетерпением ожидала того дня, когда по прошествии двух недель сможет вздохнуть с облегчением, оказавшись в Новом Орлеане.