Текст книги "Большой прыжок"

12

Одна из лун зашла, и тени в роще стали глубже. Дул легкий ветерок, ночь была теплой и очень тихой. Симон поднял руку.

– Слушайте, – сказал он.

Они прислушались, и в тишине Комин услышал звучание множества голосов, доносившихся от темного далекого подножия гор, крики, и им отвечали голоса из рощиц и лесов, и с залитой лунным светом равнины.

– Они собираются, – сказал Симон. – Спросите его, что это значит.

Звучали мелодичные нечеловеческие голоса, и где-то с опушки рощи к ним присоединялись еще и еще, и по спине Комина пробежал холодок. Он уже слышал ее раньше, эту ноту, замершую в печальном плаче.

Лицо Викри, освещенное лунами, превратилось в маску мучительной тоски. Он сказал:

– Это они собираются на похороны Стрэнга, – и отчаянно рванулся, но Питер и Симон держали его крепко.

– Где собираются? – спросил Питер. – На месте Трансуранидов?

Где-то в роще засветился бледный огонек, достаточно яркий, чтобы увидеть и распознать что-то отличное от лунного света. Голоса теперь медленно двигались к нему.

Викри сказал:

– Вы уже убили одного, убьете и еще. Вы захватите пленников, как захватили меня. Отпустите!

Он стал вырываться, как безумный, но его удержали, к ним на помощь пришли еще люди. Голос Викри поднялся до бешеного хриплого крика. Комин медленно отошел в сторону.

Симон сказал отвратительным тоном:

– Он не слишком любезен с нами. Запрем его, пока он не придет в себя. По крайней мере, мы не осмелимся идти туда, пока их столько. Они пожелают заставить нас заплатить за Стрэнга, а там их слишком много.

Часовые были отозваны из рощи. Подошел Фишер, беспокойно переводя взгляд с гор на суматоху вокруг Викри. Комин зашел ему за спину, бесшумно двигаясь по траве. Он ударил Фишера сбоку в челюсть и, пока тот падал, выхватил у него из рук винтовку. Передернул затвор и повернулся к группе людей, борющихся с Викри.

– Отлично, – сказал он. – Отпустите его.

Викри не отпустили, по крайней мере, отпустили не сразу. Прошла минута, прежде чем все поняли, что происходит. Викри стоял на коленях, и Симон держал его. Питер Кохран выпрямился.

– Вы сошли с ума, Комин?

– Может быть. – Кто-то наклонился за винтовкой, которую уронил во время возни, и Комин налил спусковой крючок. Сверкнула вспышка, и человек упал. После этого никто больше не шевелился. Шок может быть не смертельным, но приятным от не назовешь. Симон все еще держал Викри. Он был так близко к нему, что Комин не мог попасть в него, чтобы не задеть Викри. Челюсть Симона Кохрана была упрямо выдвинута, в глазах таилась угроза.

Комин повторил:

– Отпустите его.

Питер сделал два шага вперед. Он хотел что-то сказать, но Комин перебил его.

– Послушайте, – сказал он, – мне не нужны залежи и все равно, доберетесь вы до них или нет. Я прилетел сюда отыскать Пауля Роджерса, и это все, что меня заботит. Вы понимаете, Викри? Я друг Пауля. Я хочу пойти к нему, только и всего. Вы проводите меня к нему?

Викри кивнул. Он снова попытался вырваться, и Симон ударил его.

– Стой! – сказал он и закричал замершим вокруг людям: – Что с вами? Кто-то должен позаботиться о…

Рука Питера схватила его за ворот, прервав слова, а вместе с ними и дыхание.

– Вставай! – рявкнул Питер. Он оттащил Симона от Викри и яростно отшвырнул в сторону. – Ты так и не научился вовремя успокаиваться, да? Ты из тех Кохранов, что принесли всей семье дурную славу. Здесь не место валять дурака.

Симон выругался.

– Ты же сам велел мне не дать ему уйти.

– Но я не велел тебе его бить. – Питер обернулся. – Можете опустить винтовку, Комин. Викри свободен делать все, что захочет. Я думаю, он говорил правду: слишком поздно помогать ему. Нельзя убивать человека, пытаясь спасти ему жизнь.

Комин улыбнулся и покачал головой. Винтовку он не опустил.

– Я не могу разобраться в вас, – сказал он Питеру. – Иногда мне кажется, что вы порядочный человек, иногда те вы поворачиваетесь совсем другой стороной. – Он слегка качнул вверх и вниз стволом винтовки, напоминая о ней Питеру. – Мне нужно оружие.

– Должно быть, вы сошли с ума? Комин, вы не можете…

– Вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я уйду, оснащенный или нет. И я знаю вас достаточно хорошо, чтобы ожидать, что вы дадите мне снаряжение.

Питер пожал плечами и повернулся к кораблю. Симон хотел последовать за ним, но Комин сказал:

– Нет. Вы останетесь здесь, где я могу наблюдать за вами.

Он ждал. Викри поднялся на ноги. Что-то новое появилось теперь в его облике. Он бью свободен и больше ничего не боялся. Тело его дрожало, но это было нетерпение. Взгляд его был устремлен на горы, на тенистую рощу, где звучали голоса. Глаза его мерцали, и Комин, увидев их, снова подумал, почему они такие нечеловеческие, почему так отличаются от глаз людей.

Вернулся Питер, неся гибкий антирадиационный костюм, увенчанный шлемом. У губ Питера залегла твердая складка, взгляд сердито ощупывал лица людей вокруг.

– Один из них отсутствует, – сказал он. – Кто-то опередил вас, Комин.

– Положите его, – ответил Комин, – вот сюда. – Питер положил упаковку на землю, отступил, и Комин подобрал ее. Симон по-прежнему хмурился. Он ничего не говорил. Питер спросил:

– Кто-нибудь видел Билла Стенли?

Никто не ответил.

Питер заговорил горячо и сердито:

– Любители! Это относится и к вам, Комин. Вы всегда все портите, крушите своими топорами. Ладно, теперь убирайтесь к дьяволу, и я надеюсь, что вы оба провалитесь в трещину и сломаете себе шеи.

– Тогда не следуйте за мной слишком близко, – сказал Комин. – Идем, Викри.

Викри внезапно заговорил вполне ясно. Он обращался к Питеру Кохрану, и в нем было достоинство свободного человека, ученого. И было также что-то еще, что заставило всех почувствовать себя маленькими и нечистыми но сравнению с ним, необъяснимое раздражающее ощущение, исходящее от нагого существа, природа которого пошла каким-то странным путем.

– Я знаю, что вы последуете за нами, – сказал он. – В роще есть свет, и его будет достаточно на тропинках. Что случится с вами впоследствии, отчасти зависит от вас. Я только призываю вас не совершить ошибки, которую сделал Баллантайн – и не использовать винтовок против моего народа. Стрэнг мертв, и его будут оплакивать короткое время. Но в них нет мстительности. Они забили о мести так же, как и о многом другом, что знали когда-то. Не причиняйте им вреда. Они не опасны.

Не взглянув больше ни на одного из них, Викри пошел по равнине. Комин последовал за ним, и вскоре тень рощи окутала их. Викри прибавил шаг, вдали зазвучали голоса, и Комин выкинул винтовку. Викри улыбнулся.

– Ты умнее Кохранов.

Комин проворчал:

– Бывают случаи, когда винтовки бесполезны. Я как раз чувствую, что это один из них.

– Ты боишься?

– Да, – сказал Комин. – Не стоит говорить, как я напуган.

Они вошли в рощу и шли среди деревьев, огромных деревьев, отбрасывавших густые тени. Путаница ветвей над головой напоминала Комину какой-то сон, на ветвях висели странно вырезанные листья, медные, золотистые, бледно-серебряные в лунном свете. Дерн странно пах, повсюду извивались лианы с огромными темными цветами. Викри шел быстро и беззвучно, скользил в полумраке смутным силуэтом, и все это походило на погоню за призраком.

Комин спросил на ходу:

– Что у вас за народ? Вы сказали, что они раньше были людьми, как…

Он замолчал, но Викри улыбнулся и закончил за него:

– Как я. Да. Звезда Барнарда имеет восемь планет. Первоначально они пришли с пятой, перебираясь поближе к солнцу по мере того, как оно слабело. С течением веков они добрались до этой планеты и нашли Трансуранидов. Больше они не будут путешествовать.

Вспомнив фигуры, бегущие через рощу, нагие и не имеющие даже языка, кроме простых криков, Комин недоверчиво спросил:

– Вы имеете в виду этих? Вы хотите сказать, что у них были космические корабли?

– О, да. Космические корабли и огромные города, войны, медицина и политика, словом, цивилизация. За горами есть развалины городов, которые они построили, когда прилетели на Барнард-2. Они еще прекрасны. Я видел их. Их культура была приблизительно на том же уровне, что и наша. – Он покачал головой. – Мне становится трудно думать о таких вещах. Разум так легко приспосабливается к изменениям концепции ценностей. – Через секунду он добавил: – Мне бы хотелось, чтобы ваш корабль не прилетал. Это несчастье – снова пытаться стать Викри.

Комин заметил странную нотку в его голосе, но не заикнулся о ней. Вместо этого он сказал, тяжело дыша:

– Вы никогда не устаете?

Викри сделал нетерпеливый жест, но замедлил шаг. Комин с благодарностью тащился потихоньку, пока сердце не перестало бешено колотиться в груди, а пот не так обильно тек по спине, на которую тяжело давила упаковка с костюмом. Они приближались к ущелью, и голоса слышались яснее, как голоса больших птиц. В них вроде бы не было угрозы, но что-то делало их ужасными, возможно, именно это отсутствие угрозы.

– Как они лишились всего этого? – спросил Комин. – Космических кораблей и городов… цивилизации.

– Я говорил вам. Они нашли Трансуранидов.

– Война? – спросил Комин.

Викри взглянул на него, как на ребенка, сказавшего глупость.

– Не война, нет. Всего лишь вопрос необходимости.

– Необходимости?

– Да. Все люди делают что-то из необходимости – ради еды, крова, общей защиты. Цивилизация развивается, чтобы легче было снабжать их всем необходимым. Но если это не становится необходимым, они развиваются помимо цивилизации и могут отбросить ее.

– Вы хотите сказать, что все это больше не нужно вам, Викри? Из-за жуткого трансуранового отравления?

– Это не отравление, это трансмутация, полное физиологическое изменение, где обычный метаболизм прекращен и заменен энергией, постоянно текущей через живые клетки от трансурановых элементов Этих клеток. Тело получает новую самоподдерживающуюся жизнь. Оно больше не ведает голода и страха. Тогда мозгу, живущему в нем, больше не нужны города, финансы и сложные социальные системы, работа и зарплата, война и жадность – даже сложный язык. Все эти напыщенные слова звучат здесь нелепо, не так ли?

В Комине возникла странная тошнота, его пробрала дрожь от развернувшейся перед ним невообразимой жизни.

– Но радиоактивная материя убивает, – сказал он.

– Элементы, известные на Земле, – да. Они конечные продукты, угли, еще горящие, с еще долгим путем до конечного свинца, но свою жизненную энергию они уже потеряли. Нептуний и плутоний – созданные человеком и не существующие в природе гибриды. Настоящие трансурановые элементы, выходящие далеко за пределы нашей периодической системы, – это силы, которые были в самом начале, семена жизни, ее источник. Может быть, все мы

– дети Трансуранидов и все наши жизненные силы исходят оттуда же.

– Не понимаю.

– Еще поймешь, – сказал Викри. – Ты уже можешь бежать? Нам осталось еще много пройти. – Не успев договорить, он уже забыл про Комина и про то, о чем говорил, стремясь к ущелью. Комин побежал.

И пока он бежал, в нем углублялось чувство крепнущей угрозы и страх.

– Но если Трансураниды изменили вас, то кто они? – закричал он.

Викри не ответил. Начался склон, и они побежали по узкой тропе между деревьями, протоптанной множеством ног в течение бесчисленных лет, так что она была гораздо ниже уровня дерна и твердая, как железо. По ней Викри побежал быстрее, и Комин пыхтел за ним. Сквозь редеющий лес он видел темное ущелье, над ним – клонящиеся к закату луны. Звенели голоса.

На тропе были другие люди.

Викри позвал их на мягкой радостной ноте. И они ответили – стройные люди, люди с детскими глазами, которые недоуменно глядели на Комина, но страха в них не было. Он пошел с ними к устью ущелья. Он держался поближе к Викри, так как знал, что если отстанет от него, тот сбежит. Он не хотел остаться один среди этих существ, похожих и непохожих на мужчин и женщин.

Последние деревья остались позади. Они прошли между каменными столбами ворот, и перед ним открылось ущелье. Оно было полно голосов и смутных движущихся силуэтов, и в глубине горело белое погребальное пламя, как сверкающий под ослепительным солнцем снег. Викри остановился и что-то невнятно произнес. Человеческая речь уже покидала его.

Комин надел тесный костюм и сунул голову в шлем. Он боялся.

В предохраняющем от излучения металлическом костюме с лицевой пластиной из просвинцованного стекла, ограничивающей поле зрения он почувствовал себя еще хуже. Пот пропитал одежду, консервированным воздухом из баллона было трудно дышать. Он ковылял за Викри по тропе, ставшей на скале широкой и гладкой. Вокруг него были тела, нагие тела. Многие из них оказались женщинами с белыми бедрами и остроконечными грудями, но они не возбуждали в нем страсти, а мужчины не заставляли его стыдиться. Казалось естественным, что они идут раздетыми, как ветру естественно дуть.

Они торопились, лица их были веселыми. Звук голосов замирал по мере того, как все меньше и меньше людей оставалось на открытой тропе. Дикие, странные очертания скал тянулись по обеим сторонам, с вершинами, купающимися в медном лунном свете. Но они были высоко над головой. Комин шел в темноте, где не было ни лучика света, кроме огня, притягивающего и зовущего. Нечто заразительное начало поступать к нему от Викри и остальных, и он тоже ощутил нетерпение добраться до огня. Но с каждым шагом к огню страх становился все больше.

Дно ущелья все круче уходило вниз, тропа шла по нему, и в скале открылся огромный грот. Белый огонь шел оттуда, и Комин понял, что свет, который он видел прежде, был лишь отсветом этого огня. Тропа расходилась по обеим сторонам грота, и последние люди уходили по ним в обе стороны. Комин остановился.

– Викри! – закричал он. – Викри!

Но Викри исчез. Комин ухватился за скалистую стену, вцепился в нее, чтобы удержаться на месте. Он стоял на краю грота, на самом пороге, решая, убежать или нет. И теперь он увидел, почему тропа расходилась.

Пол грота был широкой открытой расщелиной. Через нее лился вверх белый свет, заря ослепительной, чуть рябящей чистоты. Края расщелины и потолка грота над ней горели смутными огнями. Комин подумал, что века бомбардировки трансурановой радиацией превратили обычную скалу во что-то иное, так что радиацией теперь был наполнен весь грот.

Комин не мог заглянуть в расщелину, он стоял слишком далеко от нее и не под тем углом. Но он видел выступы по обоим сторонам, образующие на стенах грота грубые ступени. На них толпились люди, с взволнованными взглядами, у них были счастливые лица детей на празднике. В одном месте часть выступа немного нависала над расщелиной. Там стояли длинные носилки из грубых шестов, накрытые пышной горой цветов. И цветы шевелились от движений того, кого они скрывали, а возле носилок стояли двое мужчин. На таком расстоянии при ослепительном блеске Комин не различал лиц. Но он понял, кто они.

Он отпустил скалу, стиснул зубы и вошел в грот.

13

Люди были еще в движении, и он шел вместе с ними, нелепая негнущаяся фигура среди нагих людей. Нижние выступы были заполнены, но люди поднимались по грубым ступеням, наклонным или извивающимся по стенкам грота. Здесь была тишина, и чувство какой-то застывшей силы. Комин бежал в толпе, направляясь к Паулю Роджерсу. Он чувствовал, что времени у него почти не осталось. Белый огонь рвался из расщелины, великолепный и жуткий.

Комин окликнул Пауля по имени, но голос заглушил шлем, и люди на краю расщелины не услышали его. Они подошли и подняли носилки с телом Стрэнга, и каскад сверкающих цветов полился с них на землю.

Поток на верхних уступах ускорил движение. Бронированные ботинки Комина тяжело стучали по камню.

Медленно, очень торжественно люди наклонили нижнюю часть носилок и дали телу Стрэнга, по-прежнему шевелившемуся, соскользнуть в пропасть.

Все замерли. По выступам пронесся вздох, и наступила тишина, неподвижная, бездыханная, и только Комин, бегущий по краю расщелины, выкрикивал имя Роджерса.

Даже из заглушающего шлема голос его звучал в тишине резко и громко – и люди медленно повернулись к нему. Они далеко ушли в странной жизни, которой жили теперь, были вызваны обратно против воли, и это причиняло им боль. Полотнища огня рвались вверх, изгибаясь над головами, как волны. Их лица, увлеченные и мечтательные, дрогнули от боли, причиняемой гремящим молотом голоса Комина.

Он протянул затянутую в перчатку руку, положил ее на голое плечо Пауля и снова прокричал его имя. И лицо, глядевшее на него сквозь освинцованное стекло, было лицом Пауля Роджерса, каким он знал его всю жизнь, и одновременно не было им. Пауль Роджерс исчез, и его заменил кто-то другой, кто-то за пределами его понимания. Комин убрал руку и вновь ощутил страх.

Колеблющиеся белые огни тянулись к мерцающему потолку, люди ждали на выступах, и глаза, забывшие все знания и дела человеческие, глядели на Комина, и в них было беспокойство. Затем, словно открылась давно захлопнувшаяся дверь, в них появилось узнавание, а затем тревога.

– Не сейчас! – Роджерс говорил неуклюже, с трудом, но настойчиво, и протянул руки, словно пытаясь оттолкнуть Комина. – Не сейчас, не время!

Викри и Киссел – Киссел, который был толст и стар, а теперь похудел, стал без возраста и одновременно изменился – снова повернулись к удивительно яркому огню, не дававшему тепла, и уставились на глубины, из которых он исходил. Люди на уступах стояли неподвижно – белые тени, нарисованные на скале. Глаза их мерцали. Комин закричал. Он не хотел кричать, он обещал Викри не метать им. Но перед ним был Пауль, и слова вырывались сами, независимо от его желания.

– Пауль, идем со мной! Вернись!

Пауль покачал головой. Казалось, он волновался за безопасность Комина и одновременно с нетерпением ждал его ухода, словно тот совершил непростительное вторжение.

– Не сейчас, Арч. Нет времени для тебя думать, нет времени говорить.

– Он сильно уперся руками в грудь Комина, заставляя того отступить. – Я узнал тебя. Ты не можешь драться с ними. Некоторые могут, но не ты. Ты должен сначала подумать. Теперь уходи быстрее.

Комин уперся. Огонь прыгал, плясал и дрожал на скалах и в воздухе над его головой. Он был гипнотическим, прекрасным, манящим, как вода притягивает пловца. Комин пытался не глядеть на него. Он остановил взгляд на Пауле и почувствовал боль при мысли, что Пауль останется здесь, нагой дикарь, как и остальные, его разум и душа потеряются в этом странном безумии. От этой мысли он ощутил гнев и закричал:

– Я прилетел с Земли, чтобы разыскать тебя! Я не оставлю тебя здесь!

– Ты хочешь убить меня, Арч?

Это заставило Комина остановиться. Он сказал:

– Ты умрешь… как Баллантайн? Мне казалось, Викри говорил…

Глядя в пропасть, Пауль заговорил так быстро, что Комин с трудом понимал его через наушники шлемофона.

– Не так. Баллантайн улетел слишком рано. Я уже завершен. Но, с другой стороны, это хуже… Арч, я не могу сейчас объяснить, только уходи, пока не попался, как мы все здесь.

– Ты пойдешь со мной?

– Нет.

– Тогда я остаюсь.

Возможно, он еще достаточно человек, чтобы вспомнить, подумал Комин, возможно, я могу заставить его пойти этим путем. Пауль сказал:

– Смотри.

Он показал в пропасть, подтаскивая Комина ближе к краю. Беззвучные белые огни проносились вокруг него, и он уставился на них, в белое слепящее сияние. И внезапно земля ушла из-под ног и голова закружилась от ужасного мельтешения.

Выступы, подумал он, были тонкими изогнутыми раковинами, сомкнувшимися над пространством внизу, пространством, что было скрыто под гротом, как основная масса айсберга, скрытая под маленькой надводной частью, пространство, уходящее в световой дымке в таинственные невидимые просторы. Трансурановые огни горящие так, словно незнакомое солнце было поймано здесь и хранило под защитой скалы вечное пламя, расточая себя в потоках и взрывах белой радиации. Что-то пробудилось и зашевелилось в глубине души Комина. Он наклонился вперед, и страх его испарился вместе с многими другими вещами, бывшими в его сознании. Огонь расцвел, стал парить и колебаться в глубинах его личного мира. Комин не мог понять все свои чувства, но здесь были красота, радость и счастье.

Затем Комин закричал и метнулся назад, и красоты больше не стало.

– Там что-то движется!

– Жизнь, – тихо сказал Пауль. – Жизнь без потребностей и почти без конца. Помнишь старую историю, которую нам рассказывали в детстве? О людях, которые жили в саду невинности?

Внезапное движение было быстрым и безобразным. Комин отскочил подальше от края и сказал:

– Я прошел через это, Пауль, и ты тоже. Трансурановое заражение… ты отравлен дурманом, идущим снизу. Ты опустился на уровень здешних людей, и очень скоро для тебя не останется надежды. Я не знаю точно, что сделали с тобой Трансураниды, но в конечном результате – это рабство.

Комин поднял взгляд вверх, где ждали нетерпеливые ряды людей.

– Ты поклоняешься, вот что ты делаешь. Ты поклоняешься каким-то вонючим силам природы, калечащим твой разум, пока ты доставляешь удовольствие своему телу.

Он повернулся. Пауль глядел на него с какой-то далекой жалостью, внимание его уже ускользало назад, к неведомым видениям, от которых его оторвал взгляд Комина, и Комин почувствовал в нем отвращение, почти ненависть.

– Ты дал им тело Стрэнга, – сказал он, – и теперь ждешь оплаты.

Пауль Роджерс вздохнул.

– Сейчас нет времени, не медли. Уходи, Арч, беги.

Эти последние обычные слова были невыразимо страшными. Комин слышал их тысячи раз прежде, в невыразимо далекие времена. Он грубо схватил Пауля за руку, этого незнакомого Пауля, потерявшего человеческий облик, Пауля с чужой плотью и чужими мыслями, совершенно не того Пауля, с которым играл в детстве, и сказал:

– Ты пойдешь, хочешь ты того или нет.

Пауль спокойно ответил:

– Слишком поздно.

Странно, что он не пытался вырваться, когда Комин потащил его с выступа от Викри и Киссела. Он спустился с Коминым на главный выступ и сделал три шага к выходу из грота. И тут внезапно у выхода показались люди в антирадиационных одеждах, люди с громкими голосами, в тяжелых ботинках, идущие по тропе – Питер Кохран и другие, все вооруженные.

Комин сделал ошибку, потащив Пауля Роджерса через толпу на выступе. Он хотел поскорее убраться отсюда. Он еще не был уверен, что нужно бежать, что люди чего-то ждут, что то, чего они ждут, является злом, и что вся его плоть отвращается от встречи с этим злом. Нагие тела стояли плотной стеной между ним и выходом. Он бросился на эту стену в надежде пробить ее, но стена была словно из песка, обтекала его и держала крепко.

Голоса впереди поднялись и эхом отразились от свода. Затем послышались другие голоса, голоса людей, которые более не нуждались ни в какой речи для выражения своих простейших эмоций. Они подались вперед на выступах, радостно закричали, и голоса землян утонули в их криках.

Комин пытался пробиться, но было слишком поздно. Слишком поздно было с самого начала, и теперь он попался, попался, как прежде попался Пауль. Он отпустил руку Пауля и повернулся к пропасти, движимый инстинктом драться, чтобы оттуда ни вышло. Но через секунду он забыл даже о страхе.

Внезапно грот наполнился звездами. Свет был здесь и прежде, достаточный, чтобы ослепить человека, но не такой, как этот. Движение было и прежде в зовущих огнях, но не такое как это. Нетерпеливое движение тел подталкивало его почти к самому краю, но это его не трогало. Дыхание и разум покинули его, он мог только смотреть и удивляться, как ребенок.

Звезды пришли в облаке, посылая вперед белую зарю. Они были белые, они были чистой первичной радиацией, и их излучающие руки были как смутные туманности. Они шли, паря, несомые волнами огня, и огонь бледнел перед ними. Они шли, смеясь, и смех их был смехом иных существ, свежих и юных, из руки Божьей, существ, не знающих никакой тьмы.

Комину пришли в голову странные мысли, которые приходили, когда он еще был безбородым юнцом. И почему-то они пришли к нему сейчас. Смех был беззвучным, но он был. Он был в самой их манере движения и сияния.

Белые звезды взорвались в жемчужном небе, и это приветствовал взрыв криков с выступов. Пауль Роджерс сказал:

– Это Трансураниды.

Силы, что были в начале всего, семена жизни, источник сущего. Возможно, все люди их дети, хотя и давно отделившиеся. Комин старался прийти в себя, но его голова была полна обрывков забытых вещей и лохмотьев старых эмоций. И он ничего не видел, кроме сияния Трансуранидов и их счастливого танца.

Облако звезд устремилось вперед, расширяясь и распространяясь, их туманные руки протянулись, чтобы коснуться и обнять. Они кружились, разделялись и вновь соединялись, без причин и умысла, не считая того, что они жили и это было приятно. И веселье было такое, что Комин склонился перед ним, тоже опьяненный странным новым удовольствием.

Питер Кохран медленно двигался к пропасти, а с ним шли другие люди в броне. Они не сводили глаз с Трансуранидов. Комин смутно увидел их и понял, что теперь они не смогут уйти, хотя тропа чиста. Он понял, что и сам не сможет уйти.

Рука Пауля легла на его плечо, и голос прозвучал ему в ухо:

– Сейчас ты поймешь. Через минуту ты все поймешь.

В толпе возникло шевеление, последнее движение, подтолкнувшее Комина к самому краю. И на дальнем выступе за пропастью он увидел бронированную фигуру, освобожденную движением толпы. Она прижалась к скале, и Комин узнал, кто это: Стенли, который пришел сюда раньше их, чтобы найти место Трансуранидов, Стенли, который нашел от и чья винтовка, забытая, тащилась за ним.

Рука Пауля коротко стиснула руку Комина. Комин взглянул на него. Пауль улыбался, и в лице его было что-то от сияния Трансуранидов. Он сказал:

– Мне очень жаль, что у тебя нет возможности выбирать. Но я рад, что ты пришел, Арч.

Это были его последние слова. Больше не было времени для разговоров. Комин поднял взгляд, ошеломленный круговоротом больших звезд. И звезды упали с пылающего свода.

Они падали дождем живого огня, целая галактика, падающая с неба, звезды неслись как метеориты, в изогнутом полете разбиваясь о поверхность внизу, о Комина, застывшего под этим пылающим дождем, о нагих людей с восторженно воздетыми вверх руками.

И Трансураниды широко распростерли свои руки, подобные рукам туманностей, и обняли ими, и люди потускнели, стали неясными, затерявшись в сердце звезд. Комин был среди них, окутанный апокалиптическим огнем.

Несколько секунд он стоял, пригвожденный к месту, зачарованный этим зрелищем. Но затем крепкая, грубая часть Комина вывела его из грез сильным толчком, и он испустил крик ужаса. Он рванулся от державшего его существа, извиваясь в безумных рывках.

Он не хотел стать таким, как Баллантайн. Он не хотел стать таким, как Пауль, с подорванной душой и разумом. Он не хотел быть таким, как Стрэнг, которого кинули еще шевелящимся в пропасть, в жертву звездам.

Он вырвался из окутавшего его нестерпимого блеска. Это было сияние, и ничего больше. Руки проходили сквозь него, как сквозь дым. Он снова попытался бежать, но сомкнутые тела, в каком-то ужасном союзе с Трансуранидами, загородили дорогу. Отсюда не было пути.

Он крикнул Пауля, прося помощи, но Пауль исчез за завесой света, и помочь было некому.

Пойманный, потерявший надежду, Комин лгал. Броня была тяжелая и крепкая, но здесь действовали трансурановые силы, которых никто не понимал, это излучение еще не было изучено. Он почувствовал слабую, отфильтрованную защитной тканью энергию…

Она росла. Комин еще оставался собой, глядя через просвинцованное стекло шлема на такую красоту, о которой и не мечтал, но огромная энергия, лившаяся из этой красоты, начала касаться и волновать его.

Это было теплое прикосновение, как первый солнечный луч, нарушивший зимний холод. Он чувствовал, как энергия входит в тело, в объятое страхом сознание, и там, где она проходила, больше не оставалось места напряжению или страху. Пламя, державшее его в туманных руках, окутывало белой радиацией, и постепенно Комин начал понимать очень странную истину. В Трансуранидах не было зла.

Прилив тепла, жизни затронул только самые дальние его уголки, проникнув через броню, но этого было достаточно. Великолепный белый луч проник сквозь пластину шлема, и Комин начал понимать. Он понял, почему Пауль никогда не вернется назад. Он понял, почему глаза здешних людей беспокоили его, почему взгляд Викри был таким странным. Он понял, почему эти люди не нуждались больше в городах и машинах. Силы, что были в самом начале, семена жизни, источник всего сущего…

Он устремился к свету. Плоть его жаждала свирепой чистоты сияния, энергии, что изменяла, что входила в каждую клетку и уничтожала голод, болезни, все человеческие потребности. Он хотел, чтобы эта энергия прошла через него, как прошла через тела этих людей. Он хотел стать свободным, как был свободен Пауль.

Не будет больше голода, не будет похоти, не будет суровой необходимости. Только солнце дней и медные луны по ночам, только слабая тень забытого и называемого смертью.

Какое-то грубое, стойкое ядро сознания, еще сохранившее память, твердило ему: человечество прошло через это. Невинность была слишком давно и слишком безвозвратно потеряна. Это не человеческая жизнь. Она может быть лучше, но она не для человека. Она чужая. Не касайся ее.

Но теперь Комин понимал, что то, что он называл дегенерацией, было совершенно иным, то, что он называл поклонением, было дружеским приветствием, то, о чем он думал как о жертве, было возвращением жизни через очищение огнем. Мир Трансуранидов манил его, и он не слушал свой несогласный голос.

Звездный блеск, вошедший через пластину шлема, горел теперь в его мозгу, и все сомнения были смыты его белизной. Комин теперь знал, что от не искушают, но предлагают дар, неизвестный на Земле со времен Эдема. Он поднял руки и положил их на застежки своей брони.

Кто-то схватил его за руки. Кто-то закричал, и его оттащили прочь, из туманных рук, обнимавших его, и звездный блеск потускнел. Он вырывался, орал. К нему приблизилось лицо Питера Кохрана. Через стекло шлема он увидел это лицо, искаженное бешенством. Голос Питера что-то прокричал ему. Кружащиеся звезды устремились к нему, а с другой стороны надвигались люди, окутанные рукавами света. Позади него на выступе неподвижно лежали тела и стояли бронированные люди с винтовками.

Комин попытался сорвать с себя броню. В своей слепоте они все боялись. Кохран боялся, как прежде боялся Баллантайн. Они боялись и хотели заставить его вернуться к человечеству и смерти.

– Комин! Ты не соображаешь, что делаешь! Взгляни туда!

Он посмотрел через пропасть. Стенли больше не прижимался к скале. Он стоял вместе с другими людьми и срывал с себя броню.