Текст книги "Тринадцатая"

Глава XIII. Маленькая история, не влекущая за собой никаких последствий

– Милая Кодя, мне надо поговорить с тобой. Подойди ко мне, дитя мое.

Эту фразу Валерия Сергеевна Симановская произносит ровно через две недели после поступления Коди в Лесной приют.

Быстро, незаметно для самой девочки, промелькнули эти две недели. Прочно и дружно сошлась она со Славой, Люсей, Софочкой и Жучком. Эти пятеро, включая собаку, связаны между собой самыми тесными, неразрывными узами дружбы. Они вместе играют в «краснокожих», а затем, превратившись в бледнолицых, ухаживают за цветами, совместно выращивают овощи в огороде, читают интересные книги про дикарей, которые имеются у Славы и Люси в огромном количестве, и так далее.

Они – пятеро друзей, верных и неразлучных, стоящих друг за друга горой. Слава, Люся, Софочка и, конечно же, Жучок крепко привязались к Коде. Смелая, ловкая, веселая и шаловливая девочка покорила всю их компанию.

Но если у Коди есть друзья, то есть и недруги. Или, по крайней мере, так ей кажется.

Няня Ненилушка зовет Кодю не иначе как «башибузуком» и «сорвиголовой» и ворчит на нее с утра до вечера.

Вера, самая вспыльчивая и горячая головка в Убежище, тоже недолюбливает Кодю. Большая Липа как будто разделяет чувства Веры к новенькой.

Еще бы! Кодя постоянно подшучивает над Липой, смеется над ее именем, называет его «деревянным» и часто вместо Липы зовет девочку то «Осиной», то «Березой». Все это, конечно, не нравится обидчивой девочке.

Но больше всех невзлюбила Кодю суеверная Маня Кузьмина.

Маня совершенно чистосердечно верит, что Кодя, как тринадцатая по счету воспитанница, несет несчастье всему Убежищу.

С тех пор как в Лесном приюте водворилась Кодя, здесь, по мнению Мани, то и дело происходят всякие неприятности. Полкан чуть не взбесился, погода переменилась к худшему, у Сары Блюм еще серьезнее расхворался и без того больной отец-башмачник, Ганя Сидоркина, убирая свою кровать, уколола руку булавкой, и на руке образовался огромнейший нарыв – словом, несчастья так и сыпались на обитателей усадьбы. И, конечно, все это по вине Коди – так, по крайней мере, считает Маня.

Больше всего оснований для недовольства Кодей Танеевой было у няни. Со дня поступления девочки в Убежище у нее прибавилось столько работы!

На девочке просто все горело огнем. Ей запрещено было ходить босой, а потому Ненилушке ежедневно приходилось штопать огромнейшие дыры на Кодиных чулках. Почти каждый вечер приходилось ставить заплаты на ее фартучек и платье и стирать головную косынку, которую Кодя больше использовала как знамя во время игры в «краснокожих», чем как головной убор. А о носовых платках, тоже превращаемых в дырявые знамена, и говорить нечего. Словом, девочка со своей живой натурой доставляла старухе немало хлопот.

– Видишь ли, Кодя, я на две недели уезжаю из Лесной усадьбы с Люсей и Славой, – говорит Валерия Сергеевна, – но уехать спокойно я не могу, если ты мне не дашь слово, что будешь вести себя тихо и спокойно, не шалить и не замышлять никаких проказ. Слышишь, Кодя? Можешь ты обещать мне это, чтобы моя душа была спокойна?

Добрые, всегда немного грустные глаза Валерии Сергеевны смотрят в лицо Коди и как будто заглядывают в самую душу этого беспокойного существа.

Кодя буквально обожает Валерию Сергеевну. В маме Вале ей нравится все, решительно все. И ее голубиная кротость (мама Валя никогда ни на кого не сердится, никого не бранит, а только ограничивается замечаниями, которых дети боятся больше всяких выговоров, боятся потому, что эти замечания неприятны самой маме Вале). И сама внешность начальницы, ее глубокие синие глаза и черные, нежные и мягкие, как шелк, густые волосы.

Кодя любит все доброе, честное и прекрасное. И сейчас, глядя в лицо Валерии Сергеевны преданными, открытыми, хотя и чуть-чуть плутовскими глазками, Кодя говорит, теребя свой хохол и улыбаясь во всю ширь своего немаленького рта:

– Пожалуйста, не беспокойтесь, мама Валя. Я не могу дать вам слово не шалить, потому что вы ведь сами понимаете, как это страшно дать слово и не исполнить его потом, но… Но я даю вам слово стараться (Кодя выговаривает это особенно отчетливо) не шалить и не проказничать. Такое слово я могу вам дать.

Валерия Сергеевна невольно улыбается и целует девочку.

– И слушаться Марью Андреевну тоже обещаешь?

– О, да! Это уж точно. Ведь она такая милая, что слушаться ее совсем нетрудно! – горячо восклицает девочка.

– Дай твою руку, Кодя.

– Вот она, мама Валя.

Сильная, но не так чтобы очень чистая ручонка Коди крепко ударяет по протянутой белой, нежной и изящной ладони Валерии Сергеевны.

– Вот и по рукам, значит, мама Валя! – смеется Кодя. – Будет нечестно, если я отступлю. Так говорил покойный папа…

Кодя не договаривает, умолкает на полуслове.

Ее глаза сразу теряют оживленное, плутоватое выражение, становятся грустными и печальными. Ей так ясно вспоминается дорогая знакомая фигура отца и его милое, любимое мужественное лицо, загорелое, овеянное ветрами. Слезы невольно наворачиваются ей на глаза, которые она сейчас же прячет от Валерии Сергеевны.

«Кодя, ты, кажется, хочешь разреветься? Стыдись, ведь ты храбрый вождь лесного кружка», – говорит сама себе девочка и, сделав над собой невероятное усилие, бросается к окну.

– Куры на клумбе! Куры на клумбе! – неистово кричит Кодя и с громким смехом вскакивает на подоконник, откуда спрыгивает прямо на землю.

Еще минута – и она уже с оглушительным хохотом несется за отчаянно кудахтающими курами, которые в страхе мечутся по саду.

– Кодя, платье порвешь!

– Кодя, сапог потеряла!

– Кодя, нос разобьешь!

– Кодя, Кодя, Кодя! – во всех сторон несутся вслед девочке разные голоса.

Но Кодя не обращает внимания на все эти крики.

Кодя не слышит ничего…

Глава XIV. Кодя пишет письмо

– Прощай, Соколиный Глаз!

– Прощай, Следопыт-Разведчик!

– Прощай, Смелая Рука!

– Прощай, Быстрая Лапа!

– Мудрый Змей, прощай!

Софочка и Кодя крепко пожимают руки отъезжающим; Жучок дает всем лапу.

Мама Валя, Люся и Слава уже сидят в коляске.

Все трое уезжают на неделю погостить в имение к дедушке, за сто верст от Лесного убежища.

Тринадцать девочек под наблюдением Марьи Андреевны, няни и докторши вышли проводить семью Симановских за ворота усадьбы.

Тринадцать девочек и три воспитательницы машут платками до тех пор, пока коляска не исчезает за густыми деревьями.

– Кодя, – говорит Марья Андреевна, – мама Валя сказала мне, что ты… Ну, словом, ты сдержишь данное ей слово? Не правда ли, Кодя?

Глаза девочки серьезно смотрят на миловидное лицо молодой воспитательницы.

– Я сказала, что буду стараться, – отвечает она, хмуря свои густые русые брови и растягивая последнее слово.

– Чего уж тут! – вмешивается в разговор няня Ненилушка и сердито смотрит на Кодю поверх очков. – Уж и где это видано, уж и где это слыхано, чтобы она в одну неделю исправилась, этакая шалунья и сорвиголова?!

– Вот увидим! Поживем и увидим, – отвечает Марья Андреевна.

– Нянечка! – говорит через несколько минут покорным и кротким голосом Кодя. – Не надо ли вам написать письмо в деревню, зятю и сестре? Я могу написать, если хотите.

Няня изумлена.

Такого любезного предложения она никак не ожидала от этой шалуньи и сорвиголовы. Кодя пишет красивее и лучше всех девочек Убежища. Но сколько раз ни просила няня написать письмо ее семье, проживающей где-то за сотни верст у себя в деревне, Кодя всегда находила предлог избежать неприятной для нее обязанности. А тут вдруг, виданное ли дело, сама предлагает!

– Ах, ты, государынька моя миленькая! – умиляется няня. – Да уж и не знаю, как тебя за это отблагодарить! Напиши, напиши, государынька, коли милость на это будет. Спасибо тебе скажу сердечное!

Через пять минут Кодя важно восседает за столом в классной. Перед ней чернильница, перо, лист бумаги, конверт с адресом и маркой.

Няня с замирающим от радости сердцем сидит рядом с ней и диктует:

«Дорогая моя, любезная моему сердцу доченька, Аграфена Тимофеевна. В первых строках моего письма шлю я вам, доченька, от Господа Бога мое родительское благословение, навеки не нарушимое и которое может существовать по гроб вашей жизни, и с любовью низкий поклон. И еще низко кланяюсь зятю нашему, Иллариону Феофиловичу, и еще кланяюсь любезненькой внучке Машеньке, и еще кланяюсь внучке Дашеньке, и еще кланяюсь любезному братцу Николаю Микитичу, и еще кланяюсь сестрице Ольге Ивановне, и еще кланяюсь лавочнику Петру Петровичу, и еще кланяюсь куму Алексею Петровичу, и еще кланяюсь кумушке Платониде Акакиевне, и еще кланяюсь Хевронии…»

По мере того, как няня диктовала, все хитрее, все плутоватее делалось личико Коди. На последней продиктованной фразе Кодя окончательно «вдохновилась», шаловливые мысли так и зароились в ее изобретательной головке.

Подумав немного, Кодя обмакнула перо в чернила и бойко написала своим красивым почерком уже не под диктовку, а от себя – то, что сама присочинила:

«И еще низко кланяюсь корове вашей Рыжке, и свинушке-хрюшке с поросятами. И Василию Васильевичу, куму усатому, коту-котовичу полосатому, и теленку-сыночку глупому, и барану рогатому, и Барбосу лохматому… И еще кланяюсь кумушке-крысе злой и мыши лесной; и еще всем тараканам на печи и всем клопикам в ночи шлю мое приветствие и с любовью низкий поклон. Прошу их всех помнить и не забывать, что далеко-далеко живет ваша старая мать Ненила Федоровна».

Кодя быстро пробежала конец письма, затем прочла няне вслух его начало и, умолчав о заключительных фразах, то есть о том, что сама прибавила от себя, запечатала конверт.

– Вот и готово. Сдавайте, нянечка, дворнику, он скоро поедет на почту, – отдавая письмо няне, как ни в чем не бывало сказала она. А сама, давясь от смеха, стрелой помчалась в сад, где девочки под наблюдением Марьи Андреевны пололи траву на клумбах.

Глава XV. Сарочкино горе

– Бедная Сарочка! У нее умер папа!

– Бедная! Бедная Сарочка!

– Как мне жаль ее, бедняжку!..

– Да, да! И мне тоже!

– Мы будем стараться как-нибудь развлечь ее!

– Поможем ей, как умеем, перенести ее горе!

Двенадцать взволнованных девочек с печальными лицами столпились посреди сада. Ляля-малютка горько плакала, Ганя Сидоркина украдкой вытирала слезы, белокурая Наташа Чижова готова была разрыдаться.

Марья Андреевна, возившая девочку в город проститься с отцом, только что вернулась с убитой горем Сарой.

Бедный еврей-башмачник скончался после долгой тяжелой болезни.

– Бедная девочка лежит в спальне и плачет, – шепнула Марья Андреевна, на минуту отлучившись от безутешной Сары и выходя в сад к своим воспитанницам.

– Не шумите, девочки. Было бы очень хорошо, если бы она уснула.

– Да, мы будем тихими, Марья Андреевна, – пообещала за всех Большая Липа.

Когда тонкая фигурка молодой воспитательницы скрылась за дверью, девочки снова оживленно заговорили, понизив свои звонкие голоса до шепота.

– Разумеется, этого надо было ожидать, – сказала Маня.

– Ну да, – вторила ей Вера, – потому что Сарин папа давно был болен.

– И вовсе нет, – горячо возразила Маня, – а потому, что к нам поступила эта несчастная тринадцатая, которая всем принесет одно только горе!

– Маня, постыдись говорить такие глупости! – вспыхнула Софочка и даже топнула ногой. А потом насмешливо взглянула на Маню и затараторила по привычке: – Маня у нас большая, но ужасно глупая какая! Верит в разную труху и городит чепуху. Ох, Манюша, поскорей хорошенько поумней. А то выросла с версту, а…

– Что за народ тут собрался? – неожиданно послышался звонкий голос Коди, появившейся с Жучком из-за кустов.

С момента отъезда Симановских прошло уже четыре дня, и за время отсутствия Славы и Люси пес очень привязался к своему «краснокожему вождю». По крайней мере, Соколиный Глаз и Быстрая Лапа все это время были неразлучны, как самые близкие друзья.

– Тише! Сарочка спит! Тише! – зашикали на нее девочки.

– Кодя, у тебя голос как у мальчишки, – презрительно поджимая губки, заметила Вера.

– Тем лучше. Значит, его хорошо слышно.

– Правда! – согласилась Софочка.

– А все же надо потише, так как Сарочка спит, – вмешалась Липа.

– Очень хорошо, дорогая Осина, – с изысканной вежливостью ответила Кодя, отвешивая старшей девочке настоящий придворный реверанс.

– Липа, а не Осина, – с обидой поправила ее та.

– Осина, а не Липа, – невозмутимо повторила Кодя.

– Какая скверная девчонка! – вспыльчиво крикнула Вера.

– Тише, моя милочка, Сарочка спит! – рассмеялась Кодя. – Зачем так кричать, я не понимаю! – прибавила она, разводя руками.

– У этой Коди нет сердца! – сердито воскликнула Вера. – Всем нам жалко Сару, а ей нипочем, что у Сарочки умер отец, она смеется… Конечно, у нее нет сердца.

– Бесчувственная какая-то, – согласилась Маня, недружелюбно поглядывая на Кодю.

– Ах, неправда, – горячо запротестовала Софочка, – вы Коди не знаете, оттого так и рассуждаете, а узнайте поскорее, будет всем она милее, потому что наша Кодя всех умнее и добрее. Впрочем, с вами рассуждать – только время потерять.

– Соколиный Глаз, – шепотом произнесла Софочка, обращаясь уже к Коде, – не придумал ли «великий вождь краснокожих», чем позабавить и развлечь бедную сиротку Сару, чем хоть отчасти развеять ее тоску?

– Твоя правда, Мудрый Змей, – ответила Кодя. – Соколиный Глаз сейчас будет думать над этим вопросом.

И Кодя, опустившись на пень, глубоко задумалась.

Вдруг она стремительно вскочила со своего места и звонко шлепнула себя ладонью по лбу.

На лбу тотчас же образовалось багровое пятно величиной с пряник, а Кодя, снова забывшись, закричала на весь лес:

– Придумала! Ура! Придумала!

И так как девочки сразу отчаянно зашикали, Кодя поняла свою ошибку и смущенно понизила голос:

– Завтра я устраиваю представление. Будет отделение цирка, будет театр, будут фокусы. А в заключение Кодя Танеева, башибузук и сорвиголова, спустится со второго этажа на парашюте, – совсем уже шепотом заключила девочка.

– Что это такое – парашют? – живо заинтересовались остальные.

– Огромный зонтик, вроде дождевого, на котором можно спускаться, как на воздушном шаре, с какой угодно высоты, даже с облаков, – пояснила Кодя. – Ну что, хорошо придумано? – снова забывшись, во весь свой звонкий голос крикнула Кодя.

В окно второго этажа выглянуло испуганное лицо Марьи Андреевны.

– Кодя! Разве можно так орать? Ты разбудишь Сару.

– Не буду! Ах, не буду! Совсем забыла, – сконфуженно ответила Кодя.

Минут через пять Марья Андреевна была уже внизу, среди детей.

– Девочки, – сказала она своим обычным ласковым голосом, – Сара спит крепко и не скоро проснется. Бедняжка так измучена! Анна Васильевна и няня побудут с ней, а мы с вами отправимся на прогулку в лес. Заодно соберем грибов к завтрашнему обеду, да еще сделаем из цветов большие букеты – ведь вы все так любите цветы. Еще не поздно, к ужину мы успеем вернуться.

– Ах, да, конечно, великолепно, чудесно! – послышался сдавленный шепот одиннадцати голосов. И только двенадцатый голос – это была Маня – тревожно возразил:

– Сегодня вообще-то не следовало бы никуда идти.

– Почему? Почему? – заволновались девочки.

– Да потому что сегодня понедельник!

– Ну, так что же?

– Понедельник – несчастливый день, – уверенно объявила Маня.

– Глупенькая, глупенькая ты девочка! – с укором отозвалась молодая воспитательница. – И когда ты, Маня, перестанешь повторять эти глупости?! Все дни одинаково равны у Бога, сколько раз я это тебе говорила.

Маня покраснела как рак и пролепетала в свое оправдание что-то невнятное.

– Ну, дети, – обратилась Марья Андреевна к остальным девочкам, – идите собираться. Берите платки, косынки и корзинки, с которыми мы обычно ходим в лес.

– Я не знаю, где моя корзинка, – минутой позже объявила Саша-растеряша. – Не видела ли ты моей корзинки? Не знаешь, куда я дела ее? – приставала она то к одной, то к другой девочке.

– Где Сашина корзинка? Растеряша потеряла свою корзинку! – засуетились девочки.

– Кажется, она была в классной, – высказала предположение Ляля-малютка.

– Или в спальне… – подхватила ее подруга, белокурая Наташа.

– Или на чердаке…

– А может быть, в саду, под качелями?

Все бросились искать Сашину корзинку. Искали в саду между грядками и клумбами, искали в доме и даже заглянули на чердак и в колодец.

– А это что? – подбегая к Саше и хватая ее за плечо, воскликнула Кодя.

Через плечо у Саши была перекинута веревка, на которой болталась корзинка.

– Вот тебе и раз! Я и забыла, что она на мне! – смущенно развела руками Саша.

На это Софочка, давясь от смеха, затрещала скороговоркой:

– Ах ты, Сашенька-Саша! Большая ты растеряша! Все-то ты забываешь, сеешь все и теряешь. На плечах твоих – увы! – тыква вместо головы!

– Ну, вот уж и тыква! – обиделась Саша.

– Ну, так капустный кочан, – не унималась Софочка.

– А у тебя… А у тебя… – захлебываясь от обиды, начала было Саша…

– Не ссорьтесь, дети. Идем, а то будет поздно.

Марья Андреевна, повязанная, как и девочки, белой косынкой, двинулась вперед.

За ней по двое, по трое заспешили девочки.

Шествие замыкали трое: Кодя, Софочка и Жучок.

Глава XVI. Прогулка в лес

Какая прелесть! Какая тишина! Старый лес точно задумался своей глубокой зеленой думой. Точно заколдованный принц, затих он в завороженной дремоте вечернего покоя и тишины. Пышные зеленые сосны, березы и осины, позолоченные начинавшим уже садиться солнцем, без малейшего трепета, без единого дыхания ветерка, стоят молчаливо, прекрасные и величавые в своем предвечернем спокойствии.

Только веселые птицы наполняют лес несмолкаемым гомоном. Дивные песни выводит под вечер их звонкий, радостный хор.

Двенадцать девочек во главе с их воспитательницей пробираются в самую чащу.

Как здесь чудесно! Пестрые мотыльки носятся наперегонки. Стрекочут в траве зеленые кузнечики. А полевые травы: лиловые колокольчики, ало-белая кашка, синеватые лесные фиалки, медвежья губка, белая ромашка – все вместе создают на диво подобранный букет.

– Ах, что это?

Девочки останавливаются как вкопанные. Там, за кустами, по ярко-зеленому полю стелется голубой ковер.

– Да ведь это незабудки!

Целая россыпь нежных, прелестных незабудок!

Ляля-малютка, Наташа, Софочка и Кодя со всех ног бросаются к цветам в сопровождении Жучка.

– Куда? Ни с места! – останавливает детей испуганный оклик, и Марья Андреевна, бледная и взволнованная, удерживает бегущих.

– Какой ужас, дети! – говорит она дрожащим голосом. – Какой ужас, если бы вы только знали, что таится под этим ковром из цветочков. Боже вас сохрани подходить близко к этому полю. Оно зеленое, светлое, оно прекрасно на вид с его голубыми цветами. Но не доверяйте его обманчивой красоте! Стоит только кому-либо вступить на этот сверкающий зеленым бархатом ковер, и он погиб… Эта голубая лужайка представляет собой не что иное, как засасывающее бездонное болото, и человек, которого оно медленно, но верно затягивает в свою пучину, непременно погибнет, захлебнувшись в этой ужасной густой тине и грязи. Мне жаль, что я привела вас сюда, в эту часть леса… Вас соблазняют эти роскошные незабудки, но помните, дети, что под ними находится ужасная, роковая, страшная могила для каждого, кто хоть на одну минуту ступит ногой на этот голубой лужок!

Дети молчали.

У Катиши-трусиши уже тряслись губы, а на глаза наворачивались слезы испуга.

– Грибы! Смотрите, грибы! – неожиданно крикнула Ганя Сидоркина, заметив своими зоркими глазками симпатичную семью боровиков, приютившуюся между древесными корнями.

– Ай, а вот еще, и еще! Смотрите! – подхватили дети, и вся их маленькая стайка весело рассыпалась по лесной чаще.

От гриба к грибу, от цветка к цветку – и вскоре белые косынки воспитанниц Убежища замелькали между деревьями и кустами.

Великое множество грибов было в этом лесу. Через какой-нибудь час все корзинки и платки были наполнены. Отовсюду торчали красные, белые и коричневые шляпки, обросшие мхом и травой ножки грибов с прилипшими к ним старыми прошлогодними листьями. Грибы были славненькие, крепкие, чудесно пахнущие землей и лесом.

Когда уже больше не было места для грибов, усталые, возбужденные и счастливые, девочки уселись отдохнуть под кружевными ветвями развесистых старых сосен.

Марья Андреевна прилегла поодаль с книгой в руках, поминутно бросая озабоченные взгляды на своих воспитанниц.

– Хотите, девочки, послушать сказку про старика-Боровика? – предложила своим подругам сказочница Наля.

– Да! Да! Расскажи нам, Наля! Пожалуйста, расскажи! – радостно зазвучали вокруг веселые, возбужденные голоса детей.

У Ляли-малютки, особенно любившей Налины сказки, загорелись глазки. Она положила свою круглую, как шарик, головку на колени Наташе Чижовой и вся обратилась в слух.

Преисполнились внимания и все остальные девочки, усевшиеся в кружок вокруг рассказчицы.

Наля обвела всех их быстрым взглядом и начала свою сказку.

– Жил-был в лесу старый грибной дух Боровик. У него было страшное, сморщенное, смуглое лицо и корявые кривые ноги. Он был очень сердитый. Боровик был назначен царем всего грибного царства. Он всячески заботился о том, чтобы люди не проникали в его владения и не уносили его подданных из леса. Но это ему плохо удавалось, потому что люди очень любили ходить в его огромный лес за грибами и наполнять ими доверху свои корзины. И вот злой дух Боровик задумал отомстить людям; он решил обращать маленьких детей в лесные грибочки. Однажды в его лес забрели такие дети – братец и сестричка. Они тоже собирали грибы, и вдруг видят – перед ними, как из-под земли, вырос маленький старик землистого цвета с растрепанной бородой и всклокоченной головой… Старик стал у них на глазах делаться все выше и выше и превратился, наконец, в огромного великана и…

– И… замолчи, пожалуйста! Мне страшно! – не своим голосом взвизгнула Катиша-трусиша, закрывая обеими руками лицо и в страхе пятясь от рассказчицы.

– Кате страшно! Замолчи, Наля! – строго произнесла Оля Хмурова, старшая из сестричек.

– И я боюсь, – пропищала Ляля-малютка.

– Бог с ней, со сказкой. Не надо такой страшной сказки, – поддержала их Маня и, вскочив со своего места, стала крестить воздух направо и налево, приговаривая: – Чур меня! Чур меня! Наше место свято! Чур! Чур! Чур!

– Вот глупышки-то! – засмеялась Кодя. – Чего боятся? Вкуснейшего из грибов боятся, дурочки!.. Надо радоваться, когда найдешь такого боровика, а они… Да хотите, я вызову его сейчас? А?

– Ай! Ай! Ай! – ответили на это предложение девочки дружным визгом.

– А я все-таки вызову! – хохотала Кодя.

– Не смей! Не смей! – раздавались со всех сторон встревоженные, испуганные голоса.

– Вызову, даю вам слово, вызову старика-Боровика!

Тут Кодя отбежала в сторону, подняла руки и глухим голосом закричала на весь лес:

– Старик-Боровик, мы тебя не боимся! Явись передо мной, как лист перед травой! Зову тебя, ничего не боюсь, ничего не страшусь! Явись! Явись! Явись!

Дружный визг девочек заглушил слова Коди. Визжали все, кроме Липы и Софочки. Первая взволнованно уговаривала Кодю не пугать детей, а вторая, бросившись на траву, громко хохотала.

– Явись! Явись! Явись! – громким голосом продолжала вопить Кодя.

Марья Андреевна поспешила к детям, издали заметив, что с ними творится что-то не совсем обычное.

Вдруг поблизости в кустах что-то зашумело, захрустело, зафыркало…

– Это он! Боровик! Грибной царь! – вскричала Катя и, не выдержав, залилась слезами.

– Ай! – взвизгнули хором все остальные девочки.

– Явись! – крикнула еще раз Кодя и протянула вперед руку.

Еще громче зашуршало что-то за кустами, громко задышало и…

Большая пестрая морда, увенчанная рогами, с любопытством высунулась из кустов.

Видимо, заблудившаяся в лесу корова, услышав людские голоса, решила обнаружить свое присутствие…