Текст книги "Тринадцатая"

Глава XXXIV. Наказание

Всем лесным девочкам известно решение Коди. Она решила наказать себя. Это наказание очень сурово: целую неделю Кодя не ходит на озеро и лишает себя удовольствия кататься с горы, играть в снежки со Славой, Люсей, Софочкой и Жучком, но… Ей этого все еще недостаточно.

Правда, она наказала себя за глупую проказу, но впервые сказанная ложь осталась без наказания, и Кодя очень переживает по этому поводу. Как и чем искупить вину? В ушах девочки то и дело звучит фраза покойного отца:

«Моя Кодя всегда говорит правду, всегда одну только правду».

А она-то…

А она взяла и солгала. Сказала тогда, в то злополучное утро, что мама Валя едет, и это была ложь, обман, несдержанная клятва…

Стыдно Коде. Невесело у нее на душе…

Да, как Соколиный Глаз и член Лесного кружка, она жестоко провинилась перед остальными братьями. Да.

«Ложь можно искупить только правдой. Правдой, чистой правдой и ничем другим», – припоминает Кодя слышанные когда-то слова.

Но как это сделать?

«Да вот как, – мысленно говорит себе Кодя, – я буду говорить всем в глаза все то, что я о них думаю».

Да, да. Это будет прекрасное искупление!

И Кодя решает как можно скорее привести свою мысль в исполнение.

Прежде всего она идет к няне в ее комнатку, где старушка, ничего не подозревая, вяжет чулок.

– Нянюшка, – говорит Кодя с видом необычайно кроткой и покорной голубки, – милая, хорошая, дорогая моя нянюшка, знаете ли вы, что я вас не очень-то люблю?

– Люби, матушка, люби, государынька моя, – шепчет, не расслышав, растроганная и умиленная няня. – Меня не за что не любить: пекусь я о вас, сиротках, как о внучках своих, денно и нощно…

– Вы не расслышали меня, няня, – с той же невозмутимой кротостью, только повышая голос, снова говорит Кодя. – Я вас не люблю и даже очень не люблю – за то, что вы все время ворчите и всегда браните меня за всякую шалость. Люди должны быть приветливы и добры, как мама Валя.

Сначала няня широко разевает рот и смотрит на Кодю так, точно перед ней не девочка, а серый волк из лесной чащи. Потом она сердито говорит, от волнения уронив с носа очки:

– Башибузук! Как есть сорвиголова! И не стыдно тебе, и не стыдно, сударыня! Уходи от меня. Уходи, неблагодарная. Я ей и чулки штопаю, и платье чиню до полуночи, каждый день хоровожусь над ней, а она… Вот тебе и спасибо, государыня моя, отблагодарила меня…

– Не кричите, – тем же кротким голосом отвечает Кодя. – Все равно за это я не смогу вас полюбить.

И она поспешила выйти из комнаты возмущенной старушки.

Теперь Кодя прошла прямо к доктору.

Анна Васильевна веселыми, смеющимися глазами глядит на Кодю, оторвавшись от книги, которую читала.

Кодя стоит у порога и в свою очередь смотрит на Анну Васильевну широко раскрытыми глазами.

– Что тебе нужно от меня, девочка?

– Я должна нынче высказать все то, что думала и говорила дурного о других, – говорит она, объясняя доктору свое решение.

– Ха-ха-ха! Это занятно! – залилась смехом добродушная Анна Васильевна. – Это занятно. Что же ты могла бы сказать дурного обо мне?

– О, ничего дурного, ни капли дурного, только…

Оказывается, она называла Анну Васильевну «толстушкой», «четырехместной каретой», называла «уткой, ходящей вперевалку», а один раз даже… – какой ужас! – «гиппопотамом».

– Нехорошо, Кодя. Нехорошо так насмехаться, в особенности над старшими, – спокойно говорит доктор.

Кодя смущенно опускает глаза.

– Простите, Анна Васильевна, – лепечет она. – Простите, потому что я вас все-таки очень-очень люблю, милая моя. Очень-очень люблю! – и она исчезает за дверью.

Вскоре она как ни в чем не бывало появляется в классной.

Там девочки как раз шутя спорили о том, на кого похожа Липа: на липу, на березу или на осину.

– Кодя! Кодя! – спросили все в один голос. – Скажи нам, на кого, по-твоему, Липа похожа. Только говори правду!

– Правду? Хорошо. По-моему, Липа не похожа ни на липу, ни на осину, потому что они зеленые летом и белые зимой, а Липа совсем черная, как сапог, точно не моется никогда.

Липа вспыхивает от обиды.

– Я не черная, а смуглая, – говорит она, багрово покраснев.

– Посмотри на свои руки, – возражает Кодя. – Они вовсе не смуглые, а просто грязные…

Обиженная Липа расплакалась.

– Странно! – говорит Кодя. – Ведь меня просили сказать правду. Да я и сама решила говорить только правду.

– Кодя, Кодя, а я на кого похожа? – вскрикивает Софочка и добавляет своей скороговоркой: – Кодя, милая, скажи мне всю правду, укажи, чтоб исправилась я, чтобы полюбила ты меня.

– Мудрый Змей, «краснокожий» друг мой, – торжественно говорит Кодя, – тебе недостает храбрости. Надо быть смелей и не бояться ни лягушек, ни мышей.

Затем Кодя говорит Катише-трусише, что не выносит ее за трусость; Оле, ее сестричке, – что она, Оля, не может отучить от страха младшую сестру; Мане – что пора бы ей перестать быть такой суеверной и что только необразованные люди еще верят в приметы и сны.

– В сны-то уж я все равно верить буду, – сердито заявляет Маня, – потому что они правду говорят. Сегодня я видела во сне, что все мы купались в озере, а это не к добру – к болезни. Вот увидишь.

Ляля-малютка, обнявшись с Наташей, подошла к Коде.

– А нам что ты скажешь, Кодя?

Девочка окинула обоих детей, трогательно привязанных друг к другу, ласковым взором и, помолчав, сказала:

– Вы обе так любите друг друга, так дружны между собой, что я бы очень хотела быть на месте одной из вас, чтобы самой иметь такого друга.

– Возьми меня! – выскочила вперед Саша-растеряша.

– Тебя? – Кодя весело расхохоталась. – Хорошенько привяжи сначала свою голову к шее, Саша, а то, не ровен час, ты и ее потеряешь…

Девочки рассмеялись, а Саша надулась; слезы обиды навернулись на ее глаза. Она полезла в карман за платком, но вместо платка, к общей потехе девочек, вытащила… скомканное полотенце.

– А платок где? – удивились дети. И тут же стали искать Сашин платок.

Он нашелся за классным шкафчиком Саши.

По ошибке Саша приняла его за пыльную тряпку и вытирала им пыль со своих вещей.

Кодя хотела порадовать еще Сару и Ганю, находя их «по правде» милыми, славными девочками, но не успела, так как в это время стремительно распахнулась дверь, и в классную вбежали Слава с Люсей в сопровождении верного Жучка.

Глава XXXV. Автомобиль

– Новость! Новость! – кричал Слава.

– Новость! Новость! – вторила ему Люся.

– Гав! Гав! Гав! – не отставал Жучок.

– Мама купила… – начал, захлебываясь, Слава.

– Купила ма… – продолжила Люся.

– Шину, – закончил Слава.

– Какую шину?

– Не шину, а машину!

– Гав! Гав! Гав!

– Швейную?

– Паровую?

– Железнодорожную?

– Неужели целый поезд?

Возбужденные девочки с любопытными лицами теснились вокруг детей Симановских и их четвероногого спутника и смотрели им в рот, точно именно там, а не где-либо в другом месте была спрятана загадочная машина.

– Ну же! Скорей! Скорей! – подгоняла Софочка.

– Какую машину купила мама Валя? – крикнула Кодя так громко, что Анна Васильевна прибежала осведомиться, все ли девочки здоровы и не болят ли у кого-нибудь из них зубки или живот.

Слава набрал в грудь воздуха, надул щеки, точно два воздушных шара, и громко-громко, как настоящий краснокожий дикарь, выпалил на весь дом только одно слово:

– Автомобиль!

– Мама купила автомобиль! – восторженно повторила Люся и волчком закружилась по комнате.

Прошло добрых полторы минуты, пока дети узнали суть дела.

Оказалось, что Валерия Сергеевна действительно выписала из города для своей Лесной усадьбы большой, красивый автомобиль.

Автомобиль должен прибыть только через неделю.

С этого дня дети не пропускали ни одной свободной минуты, чтобы не поговорить о новом для них, захватывающе интересном предмете.

Кучер Михайла со сторожем наскоро готовили помещение для автомобиля в запасном сарае; в людской освободили комнату для шофера, который должен был управлять машиной. Словом, все волновались и суетились, не жалея сил.

Эго было памятное воскресенье для обитателей Лесной усадьбы.

После обедни, которую все отстояли в своей лесной церковке, дети, выйдя на церковное крыльцо, дружно вскрикнули от неожиданности и восторга.

Посреди двора стоял новенький, нарядный, очень вместительный автомобиль, охраняемый человеком, с головы до ног закутанным в мех наподобие эскимоса и с огромными темными очками-предохранителями на глазах.

Человек оказался шофером. Он тут же дал столпившимся вокруг него детям первые объяснения насчет автомобильной езды и устройства машины.

– Завтра мы все по очереди покатаемся на нем, – обещала лесным девочкам Валерия Сергеевна.

– Я не хочу! Я боюсь! – сразу запищала Катя.

– А я буду очень рада! – подала голос Саша-растеряша. – Какая интересная вещь! – И она так низко наклонила голову, разглядывая колесо машины, что круглая шапочка соскользнула с ее головы.

– Твоя шапка, Саша, где твоя шапка? – закричали дети.

– Моя шапка? Она у меня на голове, – спокойно ответила рассеянная девочка.

– Ну, не растеряха ли ты, в самом деле! – тревожно воскликнула Марья Андреевна, водворяя на место Сашину шапку. – На, надевай скорей, простудишься!

– Я сегодня видела сон, что в доме пожар, а это к новости, – сообщила Маня. – Вот и есть новость – автомобиль в усадьбу привезли.

– Хороша новость, о которой мы знаем уже целую неделю! – засмеялся Слава.

Кодя молча горящими глазами разглядывала машину.

– Ждать до завтра! О, это ужасно! Что думает об этом Следопыт, мой «краснокожий» брат? – шепотом обратилась она к Славе.

Следопыт, как оказалось, думал то же, что и Кодя. Ждать до завтра – нестерпимая мука. Соколиный Глаз прав. До завтра Бог знает сколько еще случайностей может произойти в Лесной усадьбе. Ах, если бы еще сегодня хотя бы просто посидеть на чудесных эластичных подушках машины!

– Я сейчас должен поехать за вещами, оставленными на станции, – сказал шофер, – надо привести машину в движение.

Он повертел ручку рычага спереди машины. Автомобиль зашипел, как огромная, жарко натопленная плита, на которую брызнули водой. Сильно запахло бензином.

Дети с замиранием сердца следили за каждым движением водителя.

Но Марья Андреевна, сказав, что все это они обязательно еще раз увидят завтра, увела их в дом.

Как-то само собой так вышло, что Кодя немного помедлила и вместе со Славой очутилась за открытыми дверями сарая, загородившими обоих детей от всех остальных.

Жучок последовал примеру своих друзей.

Шофер долго возился с машиной, так долго, что, несмотря на стужу, пот выступил у него на лбу, и он решил пойти напиться в людскую избу.

Едва лишь успела скрыться за порогом пристройки его закутанная в мех фигура, как все трое, Кодя, Слава и Жучок уже очутились на мягких сиденьях автомобиля.

– Ну, это ли не здорово! Страсть как хорошо! – восхищался Слава. – Ну, скажите на милость, не славно ли это?!

Жучок понял слова своего юного хозяина, взвизгнул и замахал хвостом от удовольствия, как бы вполне соглашаясь с ним.

– А это еще что такое?

И Кодя, протянув руку, схватилась за какое-то небольшое колесико на передней панели автомобиля и несколько раз повернула его.

Что-то зашуршало, зашипело, зашумело… Автомобиль запыхтел, задрожал и, неожиданно рванувшись вперед, стремительно покатился из ворот усадьбы по ровной, как белая скатерть, снежной дороге – к полному ужасу обоих детей и Жучка…

Глава XXXVI. Бешеная гонка

Автомобиль, пыхтя и оставляя за собой облако снежной пыли, с бешеной скоростью мчался вперед.

По обе стороны дороги двумя рядами тянулся лес, вечнозеленые сосны и ели. Стаи ворон с испуганным карканьем шарахались в стороны при виде страшной машины.

С вытаращенными от ужаса глазами, полуживые от страха, сидели дети, подпрыгивая на эластичных подушках летевшего птицей экипажа.

Жучок уже не лаял и даже не визжал. Он весь съежился и превратился в жалкий, дрожащий комок.

К счастью, дорога шла прямо, без поворотов, так что Слава и Кодя, не имевшие никакого понятия об управлении машиной, некоторое время могли надеяться, что все как-то обойдется.

Но вот лес остался далеко позади. Теперь перед горе-путешественниками во всю свою бесконечную ширь расстилалось поле.

За полем лежало село, куда ежедневно ходила за провизией Лиза. Прямо посреди села стоял большой деревянный дом самого богатого мужика, старосты. Кодя и Слава летом не раз сопровождали туда Валерию Сергеевну.

Этот дом и оказался на пути автомобиля. Он стоял как раз на дороге, посреди небольшой площади. Свернуть от него вправо или влево дети не могли.

– Кодя! – отчаянным голосом закричал Слава. – Если мы не остановим автомобиль, мы разобьемся! Кодя! Мы погибли! Ты слышишь меня? Машина врежется в стену и… Слышишь ты меня, Кодя? – нервно выкрикивает мальчик.

О, да, она отлично слышала его. Но что она могла сделать, бедная, легкомысленная девочка, чтобы остановить машину, совершенно не зная ее устройства?

Шапка давно упала с ее головы и лежит где-то в снегу на дороге. Белое, как мел, лицо смотрит на Славу полными отчаяния глазами.

«Да, да, мы погибли! Спасения нет! – говорит это лицо. – Спасения нет, потому что нельзя остановить машину, и я одна виновата в этом!»

А автомобиль все мчится и мчится вперед, все ближе и ближе к роковой преграде.

Село уже недалеко. Вон лавка… Вон амбары… Вон крестьянские избы…

Заметив мчащийся с быстротой молнии автомобиль, люди с отчаянным криком бросаются в разные стороны.

Бегут испуганные бабы… Бегут старики… В страхе отскакивают подальше от края дороги дети… С громким лаем мчатся вслед летящему мотору собаки…

Кодя и Слава уже не смотрят друг на друга. Глаза обоих прикованы к одной точке.

Эта точка – дом старосты, непреодолимая преграда на их пути.

На его крыльце – группа людей. Они машут руками, кричат что-то. Лица их встревожены и бледны, это видно издалека.

– Остановитесь! Остановитесь! – слышатся отчаянные крики.

Бесполезно.

Ничто уже не может предотвратить катастрофу.

Кодя сжимает руки и, обратив взгляд к небу, кричит:

– Пусть умру я!.. Но, Господь Бог Милосердный, спаси Славу и Жучка, они ни в чем не виноваты! Ни в…

Фраза обрывается на полуслове.

Страшный удар…

Грохот…

Машина на полной скорости врезается в стену…

* * *

Автомобиль исковеркан. Стена дома старосты проломлена. На снегу лежит выброшенный толчком ошеломленный Слава с мертвенно бледным лицом, с беспомощно раскинутыми руками и ногами.

Жучок тут же. Он повредил лапу. С отчаянным визгом он то зализывает свою рану, то бросается к Славе и лижет ему лицо и руки.

Но где же Кодя?

Староста, его семья и сбежавшиеся со всех сторон крестьяне извлекают окровавленную девочку из кабины автомобиля.

– Кажись, умерла… Не дышит, – говорит кто-то.

– А барчук жив? – тревожно спрашивает другой.

Слава в эту минуту открывает глаза и тусклым взглядом обводит присутствующих. Вдруг, заметив у кого-то на руках бесчувственное тело своего друга, кричит голосом, исполненным отчаяния и ужаса:

– Кодя! Кодя! Она умерла! Кодя, бедная, милая, дорогая!..

И глухо рыдает навзрыд.

Через четверть часа из Лесной усадьбы прискакали в санях насмерть перепуганная Валерия Сергеевна, шофер, кучер Михайла и доктор.

На исковерканную машину госпожа Симановская даже не взглянула. Трепещущая, задыхающаяся от волнения, она бросилась в дом старосты, куда уже перенесли детей.

– Я жив, я жив, мама! А Кодя…

Слава не договорил и, повиснув на шее матери, забился в истерическом припадке.

Валерия Сергеевна, крепко прижав к себе сына и с трудом удерживаясь от рыданий, клокочущих у нее в груди, бросилась к Коде.

Доктор Анна Васильевна поспешила за ней.

С окровавленной головой, белая как мел, без чувств и без дыхания, лежала Кодя на лавке под образами.

Старостиха с дочерьми перенесли ее сюда. При виде госпожи Симановской они кинулись к ней, причитая плачущими голосами:

– Матушка, красавица, барыня, благодетельница наша! Убилась, до смерти убилась воспитанница ваша… Отошла уж, почитай, душа ее ангельская… Вот горе-то, вот несчастье!.. Не помочь ей теперь… А с убытками – Бог с ними, все возместится! Знаем вас, матушка-барыня, не первый год: и дом поправите, и все изъяны. А вот девоньку-то жаль, погибла безвременно, такая молоденькая, злосчастная ты наша сиротинушка, горемычная твоя судьба…

Они еще долго плакали бы над бессильно распростертым телом Коди, если бы Анна Васильевна решительно не приказала им замолчать и не протиснулась к пострадавшей сквозь собравшуюся в горнице толпу.

Анна Васильевна быстро приложила ухо к груди девочки, к тому месту, где находится сердце, и замерла так на несколько мгновений, вся обратившись в слух.

Замерли и все остальные, следя за каждым движением доктора.

Лицо Анны Васильевны, обычно веселое и добродушное, сейчас поражает своей суровостью.

Но вот оно просветлело. Что-то похожее на улыбку пробежало по губам. Еще минута напряженного внимания, и эти губы радостно прошептали, обращаясь к Валерии Сергеевне:

– Успокойтесь… Она жива… Сердце слабо, но бьется… А пока бьется сердце, надежда на спасение еще есть…

Глава XXXVII. Между жизнью и смертью

Кодя больна. Кодя при смерти.

И снова в Лесной усадьбе со дня на день ждут ужасной вести, которая может прилететь из маленького дома в большой.

На израненную голову девочки наложены швы. Вывихнутые члены вправлены.

Но надежды на выздоровление Коди немного. Девочка пережила слишком сильное нервное потрясение.

В горячечном бреду, в тяжелом забытьи она мечется по постели и то и дело кричит:

– Автомобиль… Вот он… Остановите его, остановите!.. Где Слава?.. Спасите Славу и Жучка… Оставьте Кодю… Бросьте Кодю… Им помогите… Они ни в чем не виноваты… Виновата я… Одна я… И пусть я погибну… Я заслужила это… Простите меня… Простите…

Доктор-хирург, срочно вызванный из города, Анна Васильевна, Валерия Сергеевна и Марья Андреевна дежурят у постели больной.

В самой усадьбе вся жизнь теперь перевернулась вверх дном. Уроки отменены. Дети, как тени, бродят по двору и не отводят глаз от окон маленького дома, где в комнате Валерии Сергеевны лежит, борясь со смертью, бедная Кодя.

Только теперь, когда Коди нет с ними, лесные девочки поняли, как она им всем дорога, эта живая, чуткая, не в меру шаловливая, но честная, правдивая девочка, и как им всем было хорошо и весело с ней. Правда, она большая проказница, эта Кодя, но ничего злого или нечестного никогда не было в ее выходках. Неужели же она должна умереть?

И снова детские глаза, голубые и черные, серые и синие, с тоской и надеждой обращаются к маленькому оконцу комнаты начальницы, где юная жизнь оспаривает у смерти свои последние права…

* * *

– Ур-р-ра! Кодя будет жить! Кодя поправляется! Ей лучше!

Слава кричит так громко, что лесное эхо отзывается ему.

Вмиг его окружают двенадцать девочек, нетерпеливо тормошат, дергают за руки и за куртку.

– Будет жить, говоришь?

– Спасена?

– Ур-р-ра! – подхватывает Софочка и от радости бросается на шею Славе.

– Слышите, что говорит Слава? Соколиный Глаз будет жить! Да здравствует Соколиный Глаз! Теперь мы его…

Софочка не договаривает. Она отчаянно гримасничает, стараясь сдержать слезы, но ей это не удается. Они обильно текут в два ручья…

При виде слез подружки храброе сердце Следопыта не выдерживает; смелый «краснокожий» забывает об обещании храбрецов и, обняв за шею Мудрого Змея, уткнувшись носом в его плечо, ревет так, что няня прибегает узнать, чем обижен Славушка и не надо ли за него заступиться.

Вместо ответа плач только усиливается.

Плачет Большая Липа. Плачет вспыльчивая Вера. Плачет суеверная Маня, уверяя сквозь всхлипывания, что она видела во сне собаку, а это к счастью. Плачут две сестрички. Плачут две подружки, причем Ляля-малютка и белокурая Наташа утираются одним платком. Плачет смуглая Наля. Ревмя ревет Саша-растеряша, сморкаясь вместо платка в нечаянно унесенную со стола салфетку. Плачет Ганя, причитывая по-деревенски. Бесшумно рыдает хрупкая Сара в своем уголке.

Няня, узнав наконец причины плача, кидается от одной к другой, пытаясь успокоить детей, но кончает тем, что садится в угол, подпирает щеку рукой и начинает в тон Гане причитать по-деревенски:

– Кодюшка моя… Родненькая моя… Хоть и не любишь ты няньки старой, ворчуньи гадкой, а я тебя люблю, государыньку мою, и жалею тебя крепко, болезную мою, и… и…

Няня не в состоянии продолжать. Слезы градом сыплются на ее передник, добрые, сладкие, хорошие слезы…

Глава XXXVIII. Сочельник

Ярким лунным светом освещена лесная поляна. Над ней – золотой купол, испещренный мигающими глазками больших и маленьких звезд. Зеленая группа сосен и елок стоит посреди полянки. Одна, самая высокая, самая развесистая и красивая, впереди. Хлопья снега, как куски белоснежной ваты, прихотливо разбросала на ее зеленых ветвях красавица-зима.

Слава и его учитель что-то долго возились сегодня днем у этой елки. Кучер Михайла с дворниками и сторожем помогали им.

Под елку они спрятали какой-то ящичек, на концах елочных ветвей укрепили какие-то необычные стеклянные шарики.

К шести часам вечера все было готово, и по приказанию Валерии Сергеевны веселая толпа тепло укутанных девочек высыпала на полянку в сопровождении воспитательницы.

Стоит теплый, тихий, совсем будто и не зимний вечер. Ласково сияют звезды с далеких небес; и одна из них ярче и светлее других.

Это Вифлеемская звезда, самая прекрасная, самая большая и светлая.

Семь часов вечера.

Скоро наступит Рождество…

В этот чудесный вечер Сочельника девочки настроены особенно радостно и светло.

Среди них и Кодя.

С черной повязкой на лбу (самый опасный шрам еще не вполне зажил на голове девочки), бледная, осунувшаяся и странно притихшая, Кодя так мало походит теперь на прежнюю бедовую проказницу.

Случай с автомобилем не мог не отразиться на ней, виновнице происшествия. Она сегодня выглядит смущенной. Все девочки подносят своей доброй маме Вале подарки собственной рукодельной работы, а она, Кодя, что она может преподнести?

Сейчас будут праздновать Рождество, чудеснейший из праздников. Все станут обмениваться сюрпризами, дарить начальнице, воспитательницам, Марье Андреевне, няне и доктору Анне Васильевне нехитрые самодельные вещицы вроде вышитых меток, помеченных гладью платков, салфеток под лампу, башмачков для часов и закладок… А она, Кодя, не приготовила ничего… Ничего… кроме розового конвертика, тщательно спрятанного у нее под платьем, у самого сердца.

Но разве этот розовый конвертик можно считать подарком?

– Ну, дети, Рождество наступило! – торжественно объявила Марья Андреевна. – Споем гимн родившемуся Христу. Только Ляле, Наташе и Мане петь не следует: у них горло подвержено простуде, Кодя тоже еще пока слаба, а остальные – подпевайте. Начнем, с Богом!

В тихом студеном зимнем воздухе зазвучали звонкие детские голоса.

Им вторили взрослые – и воспитательницы, и Славин учитель, и прислуга.

Когда коротенький гимн был окончен, Марья Андреевна скомандовала, обращаясь к девочкам:

– Ну, детишки, извольте повернуться к елке спиной. Раз! Два! Три!

Тринадцать девочек тотчас исполнили ее приказание.

Слава с учителем и Люсей бросились к зеленой елке. В тот же миг что-то щелкнуло.

И снова веселый голос крикнул детям:

– А теперь глядите сюда!

– Ах! – дружно вырвалось у тринадцати повернувшихся лицом к елке девочек.

Пышное зеленое деревце засияло десятками разноцветных электрических фонариков. Здесь были и красные, и зеленые, и голубые, и синие, и желтые. Точно огромные, чудно сверкающие драгоценные камни, они были разбросаны по зеленым ветвям елки.

– Как красиво! Как дивно красиво! – то и дело восклицали присутствующие.

– Это, детки, мама Валя устроила для вас такое дивное, прекрасное зрелище, – сказала Анна Васильевна, выступая вперед. – Ей было жаль срубить и погубить зеленое деревце, и, чтобы потешить вас, но все-таки не лишать рождественской елки, мама Валя предпочла устроить ее прямо в лесу. Порадуйте же и вы нашу общую любимицу, покажите ей, что вы приготовили для нее.

Только Анна Васильевна успела договорить последнее слово, как дети с радостными криками: «С праздником! С праздником!» – окружили свою начальницу.

– Вот, мама Валя, вам от меня.

– А это от меня, мамуля.

– Вот и моя работа.

– Примите, душечка наша, прелесть наша, и мою, – зазвучали со всех сторон звонкие трепетные голоса детишек, в то время как дрожащие от нетерпения руки протягивали Валерии Сергеевне обернутые в бумагу сюрпризы.

Даже малютка Ляля и та сумела вышить закладку в книгу для общей любимицы.

Кусая губы и хмуря брови, Кодя стояла в стороне. Ее сердечко билось сильно-сильно. Наконец она сделала усилие над собой и с румянцем смущения на лице робкими шагами подошла к окруженной детьми начальнице.

– Вот это от меня, мама Валя, – тихо и застенчиво произнесла она, протягивая Валерии Сергеевне розовый конвертик. Прочтите, моя дорогая, когда останетесь одни… А больше я ничего не смогла сделать…

И Кодя, совсем смутившись, юркнула за спины подруг…

* * *

А елка вся сверкала в переливах электрических фонариков, подчеркивая волшебство этой тихой, безмятежной ночи в зеленой чаще под золотым куполом небес.

Тринадцать девочек Убежища, Люся и Слава, взрослые, воспитательницы и прислуга не могли оторвать глаз от дивного зрелища.

– Детки, – прозвучал ласковый голос Валерии Сергеевны, – мои подарки вам еще не подоспели, а пока они появятся, я попрошу Налю-сказочницу рассказать вам одну из ее чудесных сказок, которую она мне рассказывала на днях.

– Расскажи, расскажи, Наля! – загораясь любопытством, хором закричали дети, окружая смугленькую Налю.

Девочка не заставила себя упрашивать и начала рассказывать своим певучим голосом:

– В густом зеленом лесу росла чудесная елка среди своих подруг, таких же зеленых и красивых елочек, как она. Всем им было хорошо и привольно в лесной чаще. Ветер играл с ними и напевал им свои чудесные песенки; вьюга с метелицей, смеясь и шаля, осыпали их белой и мягкой пудрой снега. А по ночам серебряный месяц рассказывал им волшебные сказки, обливая их своим млечным светом, и золотые звездочки вели с ними бесконечные беседы…

Подошло Рождество. Приехали в лес мужики и стали рубить пышные елки на продажу к празднику.

Чудесная, молоденькая елочка со страхом думала о том, что и ей придется расстаться с родной чащей, что и ее срубят и увезут далеко-далеко отсюда в город… Она печально высказывала свое горе подругам. А те только смеялись над ней.

«Глупая, глупая елочка! – говорили они. – Ты не понимаешь собственного счастья. Ведь в городе тебя нарядят в такие роскошные одежды, какие тебе никогда и не снились. Тебя украсят так, что ты станешь дивной, волшебной красавицей, и все будут восторгаться тобой. Дети будут петь и плясать вокруг тебя, взрослые станут любоваться тобой. Сотни свечей загорятся на твоих ветвях…»

«Ах, нет! Не хочу я этого, – тоскливо повторяла елочка. – Мне хочется остаться здесь, в моей родной чаще».

Тогда подруги рассердились на нее и стали громко бранить елочку, упрекая ее в том, что она не понимает, какое счастье ее ждет, и даже старались уколоть ее своими острыми иглами… Они издевались над ней до тех пор, пока за ними не пришли люди, срубили их и увезли в город…

Увы, гордые, тщеславные елки недолго кичились там своим нарядом и красотой. Правда, в Сочельник их пышно украсили и нарядили, так что они целый вечер сверкали среди толпы собравшихся гостей, а на другой день… На другой день с них сорвали все их пышные украшения и, разрубив на мелкие куски, сожгли в печке.

А милую, скромную елочку, оставшуюся в лесу, ждала совсем иная доля…

– Я сама расскажу конец твоей сказки, Наля, голубушка, – неожиданно прервала девочку Валерия Сергеевна. – Итак, иная доля выпала нашей милой елочке. Ее тоже заметили люди, но не срубили ее, нет. С любовью украсили они ее нежные ветви фонариками… И, спрятав электрическую батарею под елкой, внезапно осветили ее… Пятнадцать человек детей и несколько взрослых окружили елку в ожидании тех радостей, которые несет с собой Сочельник… И вот эта радостная минута наступила. Из лесной чащи вышел старик с белой как лунь бородой. За его плечами был огромный мешок с рождественскими подарками.

Тут произошло нечто такое, что заставило удивленных детей подумать: не грезят ли они? Не сон ли? Не сказка ли это?

С последними словами Валерии Сергеевны из-за елки показалась высокая фигура в белом тулупе и такой же шапке, с длинной, до самых колен, седой бородой, с огромным коробом за плечами, доверху наполненным какими-то пакетами…

– Ах! – снова дружно вырвалось у детей.

Катиша-трусиша вздумала было взвизгнуть со страха и спрятаться за спину сестры, но рождественский дед запустил руку в свой короб и, вынув первый подарок, передал его девочке. У него при этом было такое доброе лицо, а глаза так приветливо сияли из-под нависших седых бровей, что Катя сразу успокоилась.

За первым подарком дед начал раздавать и остальные. Каждому, и взрослому, и ребенку, было вручено по пакету.

При ярком свете елочных фонариков девочки быстро разворачивали свои пакетики и то и дело радостно вскрикивали от неожиданности, увидев то, что в нем скрывалось.

Каждый получил то, о чем мечтал за долгие месяцы до Рождества, – с такой удивительной прозорливостью угадал старик заветные детские желания.

Так, Большая Липа получила рабочий несессер, о котором давно грезила и во сне и наяву. Вера – желанную коробочку с красками. Маня – пяльцы с канвой, гарусом[4]4
  Га́рус – мягкая крученная шерстянная или хлопчатобумажная пряжа.


[Закрыть] и всеми принадлежностями для вышивания. Наля – крошечную швейную машинку, Сара – книгу рассказов. Оля и Катиша Хмуровы – прелестные альбомы с открытками. Ляля-малютка и белокурая Наташа – по красавице-кукле. Ганя Сидоркина – целую игрушечную прачечную, так как девочка не раз говорила о ней. Саша-растеряша получила настоящую маленькую плиту, на которой она сможет стряпать.

Няне достался большой теплый пуховый платок, Марье Андреевне и доктору – по куску чудесной шерстяной материи, а Славиному учителю – портфель, в котором лежали три книги.

Но больше всего детей поразили подарки, врученные четырем лесным друзьям и отважным «краснокожим» – Коде, Славе, Люсе и Софочке. Им были переданы все принадлежности для игры в индейцев: луки, стрелы, игрушечные топорики, ружья и даже готовые головные уборы из перьев, мокасины и богато украшенные пояса.

Пятого, Быструю Лапу тоже не забыли. Для него был приготовлен нарядный новый ошейник.

Когда корзина таинственного дедушки наконец опустела, дети робко окружили его.

– Кто ты? – первой задала ему вопрос Кодя. – Скажи нам, добрый дедушка, твое имя, чтобы мы могли отблагодарить тебя.

– Да, да, кто ты? – подхватили другие дети.

– Тот, кого вы считаете своим другом, – произнес из-под нависших усов басистый голос, – тот, кто…

– Ха-ха-ха! – весело расхохотался Слава. – Да ведь это же дядя Жорж!