Текст книги "Первые товарищи"

Глава 25
Облава

– Вакулин! Домой!

Молчание.

– Вакулин, сию же минуту домой!

Новое молчание в ответ.

– Скверный мальчишка, иди сюда. Слышишь?

Но Вакулин не двинулся с места.

Пансионеры тесным кругом окружили снежную бабу, одетую в костюм Принца, и поминутно прыскали со смеха втихомолку от Пушки. А она из себя выходила, надрываясь криком, призывающим Принца. Пушка стояла на крыльце, не решаясь спуститься в сад без галош, а Паша как нарочно медлила, не неся галоши.

Наконец Василий Иванович, отличающийся ужасной близорукостью, пробрался сквозь толпу пансионеров и, подойдя почти вплотную к снежной бабе, заговорил ласково и кротко, стараясь урезонить шалуна-Принца:

– Вакулин, и не стыдно тебе! Ты тревожишь начальницу, заставляешь ее стоять на холоде и простужаться. Какой пример ты подаешь прочим мальчикам? А еще лучший ученик! Ай-ай-ай, как стыдно, Вакулин!

Несмотря на эту ласковую отповедь наставника, Вакулин по-прежнему не шевелился, повергая в полное недоумение доброго Василия Ивановича.

Наконец галоши были принесены, надеты на ноги Антонины Васильевны, и она почти бегом, задыхаясь от волнения, бросилась к фигуре, окруженной мальчиками. Схватив предполагаемого Принца за рукав пальто, она стала сильно трясти его из стороны в сторону. От сотрясения плохо приделанная к туловищу голова снежной бабы отвалилась вместе с шапкой и, упав на землю, рассыпалась там на несколько кусков.

Фигура в пальто стояла теперь уже обезглавленная. Пансионеры хохотали до изнеможения, до колик, а взбешенная Пушка, с громкими угрозами «негодным шалунам», как разъяренная львица кинулась в дом на новые поиски исчезнувшего Вакулина.

Но искать его на этот раз долго не пришлось: Принц преспокойно спал на своей кровати, и когда разбудившая его Пушка, захлебываясь от злости, стала выговаривать ему громким, сердитым голосом, он открыл заспанные глаза, бессмысленно вытаращил их на начальницу и вдруг разразился сердито-жалобным голосом:

– Что такое? Какая баба? Что надо? Ничего не понимаю! У меня болит голова, дайте мне спать, пожалуйста! – и вдруг, придав своему красивому личику выражение плачущего ребенка, он заревел во всё горло, протяжно и смешно растягивая слова, как это обычно делают самые маленькие дети. – Дайте мне спа-а-ать. Я папе скажу-у-у!

Пушка, как ошпаренная, отскочила от постели ревущего благим матом Принца и, зажав уши, прошептала в смертельном унынии:

– Господь милосердный! Что это за ребенок!

Пансионеры так и прыснули от смеха.

Затея Принца удалась на славу. Пушку извели.

Глава 26
Арапка виноват

Принц отсидел шесть дней в карцере, и снова всё вошло в свою прежнюю колею. Сережа опять был в воскресном отпуске без своего друга.

– А где же Принцынька? – приставала к нему Адочка, пока мальчик не решился, наконец, сказать, что Принц снова наказан.

– Ах, он бедненький, – чуть не плача лепетала Адочка, узнав про похождения своего любимца. – А Пушка злая, гадкая! Я ее не люблю! Терпеть не могу! Ты ей так и скажи это от меня, Сережа!

Но мама объяснила разошедшейся девочке, что Пушка тут ни при чем и что Котя Вакулин наказан за дело, что нехорошо подшучивать над старшими, а тем более над начальством, и Адочка несколько успокоилась.

– А ты все-таки передай ему, – сказала она Сереже, когда тот в понедельник утром складывал свои книги, готовясь идти в пансион, – что я его очень люблю, Принцыньку, и что непременно приду вас навестить на этой неделе с няней. Ведь можно, мамочка? Да?

– Конечно, можно, девочка! – улыбнулась мама, и тут же было решено, что Адочка с Домной Исаевной придут в пансион в четверг утром.

Адочка сдержала свое обещание, и в четверг, в двенадцать часов, когда пансионеры сидели за завтраком, она пришла в сопровождении Домны Исаевны и Арапки и попросила Вавилыча вызвать брата и Вакулина из столовой.

Принц и Сережа наперегонки бросились в прихожую. Адочка при виде их весело захлопала в ладоши, Арапка завизжал и запрыгал, Домна Исаевна зашикала, усмиряя маленькую команду. Словом, они наделали сразу столько шума в крошечной пансионеркой прихожей, что из столовой прибежал Василий Иванович, а за ним и несколько человек пансионеров младшего отделения.

– Вот так пес! Настоящий медведь! Как его зовут, Горин? – раздавались восклицания столпившихся в прихожей мальчиков.

Сережа, запыхавшийся и довольный тем, что его любимец произвел такое приятное впечатление на его товарищей, отвечал, что собаку зовут Адочкой, а сестрицу Арапкой, и просил собаку сделать реверанс пансионерам, как подобает умной девочке, а Адочке наказывал не кусаться и вести себя вполне благопристойно.

– Что ты мелешь, Горин? – остановил его Василий Иванович.

Только тут Сережа понял свою оговорку и громко расхохотался. Расхохоталась и вся толпа пансионеров. Звонким, как серебряный колокольчик, голоском залилась и Адочка. Арапка, видя, что все радостно и весело смеются, тоже засмеялся – только по своему, по-собачьи, ужасно разевая пасть, точно готовясь проглотить и пансионеров, и воспитателя, и сторожа Вавилыча. При этом он издавал отчаянный лай, от которого звенело в ушах, и у непривычных к этим звукам маленьких пансионеров от страха пробегала по спинам легкая дрожь.

В эту минуту в прихожей раздался звонок. Вавилыч бросился отворять двери.

Вошла Антонина Васильевна Власьева, нагруженная тючками и пакетами.

– Что такое? Что здесь за шум? – строго обвела она глазами всё собрание и вдруг, увидев громадного, с открытой пастью Арапку, остолбенела от ужаса.

– Батюшки, медведь! – воскликнула она и присела на пол.

Напрасно Принц и Сережа уверяли почтенную даму, что это вовсе не медведь, а только собака, и вдобавок совсем не страшная, начальница еще раз проговорила чуть слышно перепуганным голосом:

– Прочь ее! Прочь сейчас же это чудовище! – и быстрым шагом бросилась из прихожей.

У Арапки была одна особенность: он не мог равнодушно видеть бегущего человека. Теперь, увидев, как толстая барыня выскочила в коридор, он предположил, что она хочет с ним поиграть, и быстрыми скачками кинулся за ней вдогонку, отчаянно лая на весь пансион. Пушка обомлела. Мгновение она стояла в нерешительности, потом, видя, что собака приближается к ней, с громким криком бросилась бежать. Арапка за ней. За Арапкой мчался насмерть перепуганный Сережа, который кричал начальнице, надрывая горло, что собака не укусит, и старался схватить Арапку за хвост. За Сережей бежал Принц, хохочущий во всё горло, забывший окончательно, что едва прошли сутки, как он вышел из карцера, где отсиживал срок наказания за непочтение к старшим. За Принцем бежал Василий Иванович, неистово крича:

– Тубо[11]11
  Тубо́! – Нельзя! (запретительная команда для собаки).


[Закрыть], Трезорка, тубо!

Но собака, которую звали Арапкой, а не Трезоркой, конечно, и в ус не дула, как говорится, и мчалась по пятам начальницы с неистовым лаем.

Старшие пансионеры выскочили из столовой посмотреть на новую проделку младших.

Наконец Пушка, достигнув своей комнаты, изо всех сил рванула дверь и, вбежав туда, захлопнула ее перед самым носом Арапки.

Арапка сразу осел. Всё его собачье веселье мигом как рукой сняло. Он примостился перед закрытой дверью и стал умильно помахивать хвостом и жалобно подвывать, как бы жалуясь на то, что так неожиданно и скоро прервали его забаву. В ту же минуту из-за двери послышался сердитый голос Пушки:

– Позвать сюда Вакулина, Горина и всех мальчиков, уськавших собаку.

– Уськавших собаку? – переспросил Принц, и у него разом прошла всякая охота смеяться.

Ему было весело бежать вместе с другими мальчиками за собакой, но вовсе не хотелось отсиживать второе наказание в карцере, из которого он только что вышел. А между тем на это было очень похоже. Очевидно, начальница приняла глупую выходку Арапки за новую шалость мальчиков. Недаром же она звала всех тех, кто «науськивал» собаку.

Сережа, Принц и другие пансионеры тревожно переглянулись.

– Она ни за что не поверит, что это мы не нарочно сделали и что во всем виноват один Арапка, – понурясь, произнес Сережа.

– Василий Иванович скажет! Ведь вы скажете, Василий Иванович, что мы не нарочно! Да? – самым умильным голоском попросил Принц воспитателя.

Но тот был сердит на Принца за последнюю его проделку со снежной бабой и наотрез отказался заступаться за мальчиков.

– Ну, тогда ты, Валя Сторк, пойди к Антонине Васильевне и объясни, как всё было, – попросил Принц худенького, высокого некрасивого мальчика, любимца Пушки.

– Вот еще, стану я заступаться за вас, шалунов, – насмешливо ответил Сторк. – Да и потом, я не ручаюсь, что ты или Горин не подуськивали Арапку.

– Ах, ты гадкий мальчишка! – процедил только сквозь зубы Принц, не желая начинать ссору в присутствии Адочки и няни.

А между тем из комнаты начальницы раздался новый возглас, звучавший много строже первого:

– Вакулин и Горин, две субботы без отпуска и марш под арест на целую неделю!

– Что это? – воскликнула Адочка, приблизившаяся к мальчикам в сопровождении няни. – За что вас наказывают? Ведь вы ни в чем не виноваты, бедненькие! – и она бросилась к Принцу и Сереже с полными слез глазами.

– Ничего, ничего, Адочка! – утешал Сережа встревоженную девочку. – Она вовсе не злая и простит нас, сейчас же простит, как узнает, что мы не виноваты!

– А как же она узнает?

– Ей кто-нибудь расскажет, – убежденно проговорил Принц.

– Да как же она узнает, – не унималась девочка, – когда ни этот строгий господин, – она метнула глазками в сторону удалявшегося Василия Ивановича, – ни тот злой мальчик, которого просил Принцынька, не хотят заступиться за вас.

– Не беда, Адочка, посидим в карцере, эка невидаль! – весело проговорил Принц, беспечно тряхнув белокурыми кудрями.

– Но я не хочу! Не хочу, чтобы вы сидели в карцере! – совсем уже готовая заплакать, проговорила девочка.

Но вдруг внезапная мысль промелькнула в ее хорошенькой головке, и мгновенно всё ее розовое личико расплылось в лукавой и веселой улыбке. Она с таинственным видом посмотрела на обоих друзей, потом перевела тот же лукавый взгляд на няню Домну Исаевну и, решительно подойдя к комнате Пушки, взялась за ручку двери.

– Что ты делаешь, Адочка! – вырвалось разом из груди няни, Принца и Сережи.

Но было уже поздно. Адочка повернула ручку и вошла в комнату начальницы.

Глава 27
Адочка в роли защитника

Если бы перед лицом всё еще сильно разгневанной Пушки предстала старая седая колдунья, начальница удивилась бы ничуть не больше, чем теперь, увидев перед собой нарядную маленькую девочку, смотревшую на нее застенчиво и кротко.

– Что тебе надо, малютка? – обратилась она к девочке. – И кто ты?

Адочка еще ласковее взглянула на начальницу. Она решительно ничего ни дурного, ни злого не находила во всё еще красном от волнения, полном лице начальницы, которую так недолюбливали и брат девочки, и ее новый друг Принцынька. «Наверняка она их простит, если попросить хорошенько, – подумала малышка, – она добрая», – и, сделав два шага от двери, проговорила звонким, как серебро, голоском, всё еще не спуская с начальницы своего застенчиво-ласкового взгляда:

– Пожалуйста, добрая госпожа Пушка, простите Принца и Сережу. Уверяю вас, они не нарочно. Один Арапка виноват, и больше никто. Он очень глупая собака – Арапка, но он тоже больше не будет. Пожалуйста, госпожа Пушка, простите их!

При этих словах госпожа Власьева уже собиралась было вскочить со стула, затопать ногами и накричать на маленькую девочку за то, что она называла ее Пушкой. Антонина Васильевна знала, что пансионеры, большие и маленькие, прозвали ее так, и напоминание об этом прозвище ужасно раздражало и сердило почтенную даму. «Такая крошечная, – сердито подумала она про Адочку, – а уже позволяет себе говорить дерзости старшим!»

Но при виде испуганно-молящего личика ребенка, заглянув в его синие кроткие глазки, Пушка вдруг сразу поняла, что эта милая, хорошая маленькая девочка далека от мысли ее обидеть. К тому же Адочка подвигалась всё ближе и ближе к ней и твердила всё нежнее и ласковее:

– Ну пожалуйста, ну пожалуйста, миленькая, добренькая госпожа Пушка, не сердитесь на них и не наказывайте! Право же, это всё Арапка!.. Накажите лучше Арапку!.. Посадите его в карцер… Только не Сергунчика и не Принцыньку. Пожалуйста, госпожа Пушка!

Каждый раз при повторении ее ненавистного прозвища Пушку передергивало, но прелестная маленькая девочка так нравилась ей своим прямым чистым взглядом и открытым личиком, что рассердиться на нее она положительно не могла.

– Меня зовут Антониной Васильевной, а не Пушкой, малютка! – произнесла она как можно ласковее, чтобы не испугать ребенка. – И ты не зови меня больше Пушкой. Слышишь?

– Хорошо! – покорно произнесла Адочка и тут же стала рассказывать начальнице, как они с няней пришли навестить Сережу и Принца, и как за ними увязался противный Арапка, и как Арапка стал лаять на весь дом и напугал всех пансионеров.

– И потом вы вошли, – торопливо поясняла девочка, – испугались и побежали, а глупый Арапка думал, что с ним играют, и тоже побежал за вами. А его никто не думал уськать. Правда! Принц и Сережа такие добрые… Они бы ни за что не стали… Принц веселый… Он обещал устроить крепость из картона в следующий же отпуск… Ах, как я его люблю! И Сергунчика, и маму! Тех еще больше! И няню! Всех, всех! – неожиданно заключила Адочка.

Пушка с большим вниманием слушала всё, что ей рассказывала эта маленькая голубоглазая девочка, и постепенно морщинки на ее сердито нахмуренном лице расправлялись и улыбка то и дело трогала плотно сжатые губы.

Наконец, когда Адочка остановилась на мгновение, чтобы перевести дыхание, Пушка спросила:

– Как тебя зовут, девочка?

– Адочкой! – было ответом.

– Ну, вот что, Адочка, – ласково проговорила начальница и погладила девочку по кудрявой головке, – я верю, что ты говоришь правду. Ни твой брат, ни его товарищ не виноваты в том, что собака бросилась за мной. Поэтому пойди скажи им от моего имени, что они не будут наказаны и я не посажу их в карцер.

– И Арапку тоже не посадите? – тревожно спросила Адочка.

– И Арапку не посажу! – с невольной улыбкой произнесла начальница и тут же прибавила шутливо: – Хоть его и следовало бы наказать за то, что он не умеет себя вести! Ну да Бог с ним! Ведь он тоже больше не будет? Как ты думаешь, Адочка?

– Не будет! – убежденно проговорила девочка.

– Ну, вот и отлично, – совсем уже развеселилась Антонина Васильевна. – И Арапку мы с тобой простим.

– Ах, какая вы добрая, госпожа Пушка! Спасибо вам! – воскликнула обрадованная Адочка и хотела было броситься на шею начальнице, но неожиданно смутилась, вспомнив, что опять назвала ее не так, как следовало бы, и тревожно скосила глазки на свою новую знакомую.

Но Пушка и не подумала рассердиться. Напротив, ее лицо так и сияло ласковой улыбкой. Она поманила к себе малютку, крепко поцеловала ее, и довольная, счастливая своим успехом Адочка, весело подпрыгивая, выскочила из комнаты начальницы.

Глава 28
Двенадцать рыцарей и одна королева

– Простила! Простила! Всех простила! И тебя, Сергунчик, и тебя, Принцынька, и тебя, Арапка! – веселым шепотом объявила девочка всё еще стоявшим у двери мальчикам, тревожно прислушивавшимся к голосам, долетающим из комнаты Пушки.

Арапка, придерживаемый за ошейник сильной рукой Домны Исаевны, тоже как будто прислушивался, держа ушки на макушке и тяжело дыша после злосчастной беготни по пансиону.

– Что? Что такое? – так и кинулись к Адочке Сережа с Принцем.

Тем же звонким шепотом Адочка сообщила своим друзьям, как она упросила начальницу и как та оказалась вовсе не такой злюкой, какой она ей представлялась, а напротив, очень доброй, и только просила Адочку не называть ее больше Пушкой.

– Как? Разве ты ее называла Пушкой? – воскликнули в один голос Сережа и Принц, совсем позабыв, что они находятся у самой двери начальницы.

– Вовсе нет! – даже как будто обиделась Адочка. – Я вовсе не называла ее просто Пушкой, а госпожой Пушкой… Мама всегда ведь прибавляет госпожа, когда говорит с портнихой Анной Петровной Вязиной. Так и говорит: госпожа Вязина. Так отчего же и мне не сказать было вашей начальнице: госпожа Пушка! Это очень вежливо…

– Что ты наделала, Адочка, ты нас погубила! – испуганно зашептал Сережа. – Ведь ее зовут Антониной Васильевной, а не Пушкой вовсе, и только шалуны-мальчики прозвали ее так в насмешку! Она этого не знала раньше, а теперь узнала от тебя и ужасно рассердится!

– Вот пустяки-то! – прервал Принц тревожную речь Сережи. – Ничего не рассердится! А рассердится, не будем ее называть так больше. Только и всего! Молодец, Адочка! – обратился он к сконфуженной девочке. – Ловко нас отстояла! Спасибо!

И прежде чем Сережа, Домна Исаевна и сама Адочка успели опомниться, Принц подхватил девочку на руки, посадил ее на спину и бегом пустился с ней в класс.

Сережа, попросив няню подождать их в прихожей и подержать Арапку, чтобы он снова не выкинул какой-нибудь новой нежелательной штуки, пустился за ними.

В младшем отделении была так называемая большая перемена, то есть промежуток между завтраком и следующими уроками, и предоставленные самим себе мальчики в это время играли, читали или, дружно обнявшись, гуляли между скамейками.

При виде вбежавшего Принца и громко смеющейся на его спине Адочки, они все повскакали со своих мест и вмиг окружили Принца.

– Дорогу королеве! – кричал он басом и, сбросив с кафедры[12]12
  Ка́федра – возвышение (трибуна) для учителя.


[Закрыть] лежащие на ней книги и тетради, посадил на нее Адочку.

Адочка вовсе не отличалась робостью, как прочие маленькие девочки, и, преважно восседая на кафедре с видом настоящей маленькой королевы, разглядывала толпившихся у ее ног мальчиков любопытными смеющимися глазками. А Принц, стоя подле девочки и придерживая ее, чтобы она не упала со своего королевского трона, рассказывал товарищам, как храбрая Адочка избавила его и Сережу от наказания, попросив за них Пушку.

Мальчики шумно одобрили поступок Адочки и страшно хохотали над тем, как она, по своей детской наивности, называла начальницу госпожой Пушкой.

– Вот ты струсил, а девочка, да еще такая малюсенькая, не побоялась! – упрекнул Грушин Валю Сторка, тоже подошедшего вместе с другими к кафедре.

– И совсем я не малюсенькая: мне уже пять лет! – обиженно возразила Грушину Адочка. – И потом, я теперь уже не девочка, – продолжала она, окинув всех гордым взглядом, – а королева! Вы слышали, Принц назвал меня королевой!

– Да, да, королева, королева! – раздались со всех сторон веселые голоса. – Ты королева, а мы твои рыцари!

– Смотри, как нас много, – воскликнул Петух, – целых двенадцать человек! И у тебя будет двенадцать рыцарей. Хочешь?

– Конечно, хочу! – серьезно ответила Адочка. – Только мне пора домой! А то меня дома ждет мама, а в прихожей – няня и Арапка!

– Отлично! – закричал Жучок. – Мы проводим тебя к ним. С почетом проводим, как подобает королеве.

– Да, да, проводим, проводим! – подхватили другие.

– Сережа, – между тем уже распорядился Принц, – ты, как брат королевы, будешь ее гофмаршалом[13]13
  Гофма́ршал – придворный чин.


[Закрыть]. Вот тебе кочерга. Это твой гофмаршальский жезл. Подними его и иди впереди. Ты, Морозко, и ты, Грушин, вы самые высокие в классе, соедините руки и посадите на них Адочку. Жучок, я, Петух и все прочие возьмем линейки. Привяжем к ним носовые платки – это будут знамена. Становитесь с ними в пары и идите по двое за носилками. А ты, Мартик, и ты, Сторк, вы такие тихони, что Пушка на вас не рассердится, если вас и поймает, берите тетрадки, сверните их трубочками и трубите вовсю. Поняли меня все? Ну, марш вперед!

Когда Принц выдумывал какую-нибудь затею или шалость, никому и в голову не приходило ослушаться его. Он к тому же всегда говорил тоном настоящего маленького командира, которому никто не посмел бы возражать. Поэтому все одиннадцать мальчиков мигом поступили под его команду. Двое рыцарей несли королеву, один представлял из себя гофмаршала, семь человек шли попарно, размахивая грязными носовыми платками (чистого, к сожалению, не нашлось ни у одного мальчика), а двое (самые лучшие ученики в классе – Сторк и Миллер) так старательно трубили в свои самодельные трубы, что грозили оглушить весь пансион.

Это странное шествие миновало коридор, рекреационный зал и вступило в коридор, направляясь к прихожей. Несколько старших пансионеров, желая повеселить важно восседающую на руках своих рыцарей Адочку, примкнули к малышам и временами оглашали громким «ура!» стены пансиона.

Проходя мимо комнаты начальницы, мальчики было притихли на минуту, но внезапно появившаяся на пороге Пушка, увидев забавное шествие, не могла удержаться от улыбки, и, увидев эту улыбку, маленькие трубачи затрубили еще оглушительнее, а знаменщики еще неистовее замахали грязными платками, привязанными к линейкам.

– А знаешь, Сергунь, она вовсе не такая злюка, как мы думали, – сказал старший знаменщик Принц гофмаршалу Сереже.

Гофмаршал только важно кивнул головой в знак согласия и еще выше поднял руку с жезлом-кочергой.

При виде стольких мальчиков и своей маленькой хозяйки на руках у двух высоких пансионеров, Арапка, несмотря на урезонивания няни Домны Исаевны, всё еще державшей его за ошейник, завыл так, точно увидел не королеву с двенадцатью рыцарями, а целую дюжину кошек, которых считал своими злейшими врагами.

Няня зашикала на него изо всех сил, поторопилась снять торжествующую Адочку с рук ее новых приятелей и стала обувать ее в теплые гамаши[14]14
  Гама́ши – теплые толстые чулки, надеваемые поверх обуви.


[Закрыть] и галоши. Через десять минут девочка была одета.

– Прощайте, королева! – кричали все двенадцать мальчиков, высыпая следом за Адочкой на площадку лестницы.

– Прощайте, рыцари! – важно ответила Адочка и с улыбкой кивала головой своим новым друзьям.

И няня так же ласково кивала шалунам. Ей очень понравились веселые и жизнерадостные товарищи ее ненаглядного Сереженьки, так ласково принявшие сегодня его маленькую сестренку.

Только Арапка был недоволен приемом. Он всю дорогу скалил зубы и издавал что-то похожее на тихое рычание. Очевидно, пес считал себя непонятым и неоцененным в достаточной мере своими новыми знакомыми…