Текст книги "Птица счастья с опаленными крыльями"

Потом Екатерина не раз замечала: Гоша встанет и смотрит в небо. Она никогда не окликала его в такие минуты.

С каждым днем она все больше замечала, как Гоша похож на своего отца. Денис так же запрокидывал головку, когда смеялся. И так же выпячивал нижнюю губу, когда обижался. Надо же, даже жесты и привычки передались с генами. А уж черные огромные глаза были точь-в-точь как у Дениса. И даже не марковские светлые кудряшки не мешали сходству. Бывало, Гоша расшалится без меры. Екатерина рассердится:

– Дениска, иди сюда! Тфу… Гошка, а ну прекрати баловаться! Я тебя по попке настукаю.

Ну да, сейчас, пойдет он добровольно за поркой. Екатерина быстро остывала и вместо наказания обнимала своего Гошеньку и расцеловывала. Понимала ведь, избалует так мальчишку. Иногда его проказы заходили далеко. Он не слушался. Упрямился. Екатерина пыталась убедить маленького упрямца, сердилась. Последним аргументом было:

– Папа все видит, как ты себя ведешь. Он бы тебя не похвалил.

Гоша сразу затихал, а потом ласковым голосочком говорил:

– Мамочка, я так тебя люблю.

И все, ее сердце таяло.

Однажды сын подошел к Екатерине и сказал:

– Мама, а где бы нам большую лестницу взять?

– Какую лестницу, сынок? Зачем?

– Мы бы с тобой к звездочкам поднялись – к папе.

– Думаю, мы такую лестницу не сможем найти. Давай мы с тобой пока здесь, на земле, поживем.

Где бы взять большую лестницу?

Мы бы к звездочкам поднялись – к папе.

Екатерина понимала, что Гошу надо свозить на кладбище. Но прежде чем она решилась показать ему могилу отца, прошло еще полтора года. Наступил май, снег растаял даже в глубоких лесных оврагах, вдоль дороги уже пробивалась травка. Екатерина припарковала «мерседес» у ворот, и по аллее они пошли пешком. Догнали идущую впереди процессию. Екатерина объясняла Гоше:

– Вот видишь, человек умер. Его зароют сейчас в землю, памятник поставят. А душа его будет жить, улетит далеко-далеко. Вот и папа твой так же живет далеко.

– А почему цветы валяются? – увидел он на дороге хризантемы.

– Это последний подарок человеку, который уходит навсегда. Когда ушел твой папа, огромные розы лежали на дороге.

Мальчика никто не учил. Но когда он увидел на памятнике портрет отца на фоне его любимой «БМВ», подошел, погладил. Потом присел, прочитал все надписи на памятнике, провел пальчиками по буквам.

– Мама, смотри, а вон тут буковки стерлись. Надо покрасить.

– Сегодня дождик идет. Красить нельзя. В следующий раз мы поедем и обязательно возьмем с собой краску.

Дениса похоронили рядом с отцом и матерью, а напротив – бабушка и дедушка. На всех могилах одна фамилия – Марковы. Через год после ухода Дениса Екатерина поставила сыну этот великолепный памятник и отстроила здесь целый комплекс. Огородила все родные могилы, поставила столик и скамейки из белого мрамора.

Няня Тоня сказала:

– Мы пойдем пока, погуляем.

Екатерина и не заметила, как прошло полчаса. Пока она выметала напавшие осенью листья и хвою, Тоня и Гоша вернулись.

– Ты знаешь, мама, а у папы самый лучший домик, ни у кого такого нет.

– И папа твой был самый лучший.

Шестилетний мальчик, похоже, все понял. Но если не все, то главное. И в церкви первой он всегда ставил свечку за папу на поминальный столик, как научила мама.

Сопоставив ли свои детские наблюдения, услышав ли разговоры взрослых, Гоша как-то спросил у Екатерины:

– Ты ведь у меня, мама, не молоденькая?

– Совсем не молоденькая. Но неизвестно, кому больше повезло: мальчикам, у которых молодые мамы, или тебе. Твоя мама уж точно не глупая.

– Это правда, – по-взрослому согласился с ней сын.

На Екатерину опять напала тревога. Доброхотов вокруг немало, возьмут да ляпнут: «Никакая она тебе не мать, а бабка». Там, на кладбище, увидев на памятнике дату смерти отца, он пока не задумался, что родился через два года. Иначе бы спросил об этом. Надо попытаться понятно рассказать мальчику, как он появился. Но сможет ли он принять свою необычность? Все дети в его возрасте хотят быть похожими на других детей: повторяют словечки, просят у родителей одежду и игрушки, как у Вани, Саши, Коли. Вроде бы Гоша не обезьяничает, в нем ярко проявляется настойчивый, самостоятельный характер. Рассуждает совсем по-взрослому.

«Нет, пока рано, – думала Екатерина. – Вот пойдет в школу, обязательно расскажу».

Прошел год. В ноябре на день рождения Гоши, как обычно, приехали тетки, двоюродные братья-сестры, совсем взрослые, с детьми – Гошиными ровесниками. Привезли подарки, большей частью полезные для первоклассника. Не обошлось без двойных экземпляров: гости не догадались согласовать подарки. Как всегда, смеялись, в очередной раз договаривались на следующий год обязательно составить список, кто что покупает. Застолье было веселым.

Шли дни, а Екатерина Андреевна все еще не выполнила данное себе год назад слово: не могла подобрать слова и найти подходящий момент, чтобы рассказать Гоше о его необычном рождении.

Воскресенье – день безделья. По этому принципу Екатерина Андреевна решила жить однажды, когда работа без выходных чуть не угробила ее. Давление так зашкалило, что чуть до инсульта себя не довела. Няня Тоня отправилась навестить родных. Екатерина с Гошей смотрели телевизор, устроившись на своем любимом диване. Раньше Гоша забирался к Екатерине на колени, а сейчас стал взрослым – сидел рядышком, правда, прислонившись к родному плечу.

По каналу «НТВ» началась передача «И снова здравствуйте!». Ведущий сказал, что сегодня зрители все узнают о появлении детей Филиппа Киркорова. Екатерина поняла, что и как говорить Гоше. Передача еще не закончилась, когда она сказала те главные слова:

– Ты родился так же, как дочка и сын Киркорова. Сначала тебя выращивали в пробирке. Ты рос, в пробирке тебе стало тесно. Я нашла тетеньку, которая согласилась, чтобы ты пожил в ее животе до рождения.

– Но ведь папа уже умер.

Оказывается, Гоша сумел сосчитать и сопоставить даты смерти отца и своего рождения. Только почему-то ни разу не задал вопроса об этой странной арифметике.

– Папина клеточка, из которой ты появился, хранилась в очень-очень холодном холодильнике. Потом врачи ее оживили.

– А я думал, произошло какое-то чудо.

– Да как же не чудо! Конечно, чудо, что ты есть у меня.

– Получается, я не такой, как все.

– А что в этом плохого?! Представляешь – ты особенный ребенок! Таких во всем мире единицы.

Похоже, Гоша согласился. Передача закончилась. Гоша наморщил лоб – явный признак, что крепко задумался.

– Но если ты папина мама, значит, ты моя бабушка.

– Получается, бабушка. А по документам – мама. А ты уж зови, как тебе больше нравится.

– Мама, конечно. Я всю жизнь привык звать тебя мама Катя.

Птица счастья с опаленными крыльями

Тихое семейное счастье Майоровых жило в трехкомнатной квартире из серии малогабаритной хрущевской застройки. Если бы кто-нибудь взялся писать диссертацию на тему «Счастливая семья в период развитого социализма в малых городах СССР», автору смело можно было бы рекомендовать изучить жизнь семьи Майоровых.

Виктор Васильевич, нет, тогда еще просто Виктор, молодой лейтенант, вернулся к себе в часть после отпуска не один. С ним приехала юная жена – Капелька. Это ласковое имя придумалось само собой, в день знакомства, когда на танцплощадке он впервые увидел эту хрупкую девушку. После первого танца он от нее уже не отходил и только ловил на себе взгляды все понимающих подружек Капельки. Она поверила Виктору безоговорочно и согласилась ехать с ним в далекую воинскую часть, даже не побывав в загсе. Они зарегистрировались уже там, где служил Виктор. Для медсестры Капиталины Ивановны Майоровой нашлось место в медсанчасти. Первое время она никак не могла привыкнуть, что и солдаты, и офицеры непременно величают ее. Муж по-прежнему звал ее Капелькой и только на людях произносил более строгое имя – Капа.

Рождение дочки стало большой радостью. Папе, конечно, очень хотелось, чтобы первенцем был сын. Он даже имя подобрал – Александр, в честь лучшего друга, с которым все годы учебы в военном училище был не разлей вода, а сейчас, когда судьба разбросала их по разным гарнизонам, первому писал обо всех новостях своей жизни. А еще Александрой была мама Капельки. Сейчас, конечно, девочек так называть было немодно. Может, это и неплохо: у их дочери будет редкое имя. Скоро он понял, что нежное дочкино сердечко и сияние глаз, с которым она встречает его, он ни на что не променяет. А Сашенька с первыми шагами проявляла такую самостоятельность и стойкость, что и мальчишка мог позавидовать. Падая и набивая синяки, она только кряхтела, вставала и упорно шла дальше. Любые слезы у нее высыхали через пять минут. Эта девочка была настоящий стойкий оловянный солдатик и ничего не боялась, ведь рядом был папа.

Когда спустя три года в роддоме Виктору Майорову объявили, что Капелька родила девочку, он принял эту новость без доли сожаления. Теперь уже три нежных создания будут каждый день ждать его дома. Как в любой семье, на долю младшей Любочки доставалось больше любви и ласки. Ей разрешали все: съедать розочки с торта, вылавливать ягоды из компота, первой выбирать ленточку для косы, оставлять сестру без игрушек, сгребая все себе, одним словом, баловали. Младшенькая очень скоро усвоила, что она – любимица, и пользовалась этим. Нечаянно разбив мамину чашку или пролив духи, она, как только родители переступали порог дома, жаловалась, что это сделала Саша. Сестру в качестве наказания ставили в угол. Саша стояла, не пытаясь оправдываться: часть вины за проделки Любы она почему-то относила на себя – не углядела, а ведь как старшая должна была. Потом Саша по-свойски разбиралась с сестрой и давала тумака, но обиды почему-то не держала за несправедливо полученное от родителей наказание. Да в какой семье не бывает между детьми ссор и даже драк! Но случись что, они встают друг за друга горой. Так же росли Саша и Люба.

Как любая семья военного, Майоровы переезжали из части в часть: с юга на север, с востока на запад. За несколько лет перед отставкой судьба забросила их на Урал и в не самое плохое место – городок небольшой, но недалеко от областного центра. В старших классах Александра спокойно проучилась в одной школе, получила аттестат с хорошими отметками и поступила в консерваторию.

Еще в детстве Саша хорошо пела: повторяя услышанные по радио и телевизору песни, точно улавливала мелодию, какой бы сложной та ни была. С удовольствием бралась играть на разных музыкальных инструментах. Было время, когда чуть не половина девчонок в классе стала ходить в клуб учиться игре на гитаре. Но только одна Саша освоила инструмент и выступала потом на сцене. К сожалению, ей не удалось нормально учиться в музыкальной школе. Три года она училась игре на пианино. А потом семья переехала в такую тьму-таракань, где не то что музыкальной школы, даже обычного детского кружка с преподавателем-самоучкой не было. Уезжая с прежнего места, Майоровы даже пианино продали. После пятилетнего перерыва Саша продолжила учебу в музыкалке в одном классе с малышней. Это ее не смущало. Способная девочка делала успехи, но понимала, что время упущено и музыкантша из нее не получится. Как-то во время летних каникул она с мамой и сестрой побывала в Ленинграде. Эрмитаж произвел на нее такое впечатление, что она серьезно занялась изучением истории живописи. Упросила родителей купить ей на день рождения книгу с иллюстрациями из картинной галереи, хотя фотоальбом был безумно дорогой. Потом ее увлекла история музыки. Саша перечитала все немногочисленные книги, которые были в библиотеке небольшого городка. И хотя кочевая жизнь не позволила ей ни развить голос, ни в полной мере проявить музыкальные способности, она поступила в консерваторию – на факультет музыковедения.

Младшая Любочка, изнеженное, избалованное создание, привыкла лениться. В школе из-за лени училась с четверки на тройку, так что об институте не помышляла. Пожалуй, единственное, чем с удовольствием занималась, были эксперименты на кухне. Сладкоежка, она всякий переписанный у подружек рецепт претворяла в дело. Незапланированный десерт семья поглощала с удовольствием: у Любы все получалось вкусно – печенье, кексы, торты. Этим и был предопределен выбор профессии – после восьмилетки она пошла учиться на кондитера.

В сорок восемь лет в звании майора Виктор Васильевич Майоров вышел в отставку, отдав армии положенный срок. В таком возрасте о пенсии он и не помышлял. Ему совсем несложно было освоить новую для себя специальность – дежурного электрика подстанции. График был очень удобный: сутки на дежурстве, трое дома. А свободное время ему сейчас было необходимо позарез. Заканчивая службу, он уже знал, что осядет с семьей в этих уральских местах. И когда офицерам в воинской части предложили несколько участков в только что образованном дачном кооперативе, Майоров записался первым. Правда, потом, когда участки делили, многие бывшие друзья поцапались: каждому хотелось заполучить землю поровнее и без пней. Виктор Васильевич ушел от споров в сторону. Ну, досталась болотина в дальнем углу: руки есть, обустроит. В нем вдруг проснулась такая тяга к земле, которую он не подозревал. Видимо, сказались гены предков, которые были земледельцами, а руки быстро вспомнили сельское детство и юность, ведь он жил в деревне до самой армии. Уже там его уговорили остаться на сверхсрочную, а потом поступить в военное училище. Расстался с селом, а тяга-то к земле, оказывается, все эти годы в нем жила и только ждала своего часа.

Капиталина Ивановна работала медсестрой в местной больнице. Истории о ее доброте, имеющей необыкновенный лечебный эффект, передавали одни больные другим, и ее дежурства в терапевтическом отделении ждали с нетерпением. А история-то была совсем простая. Сердечная больная уже заканчивала курс лечения, пролежав в отделении почти месяц. Вечером ее навестила взрослая дочь и сказала, что любимого маминого кота переехала машина. Реакция была такой, как будто женщина потеряла родного человека. Она рыдала, хваталась за сердце. Дежурный врач сделал кардиограмму, с этой стороны ухудшения в состоянии больной не обнаружил, сказал, что он не психотерапевт, и ушел. Капиталина Ивановна дала больной валерьянки и сидела до полуночи у ее постели, поглаживая руку и все время уговаривая ее ласковым голосом. У медсестры хватило терпения вынести несколько часов истеричных рыданий, в которых смешались, вероятнее всего, не только потеря кота, но и все предыдущие гораздо более серьезные несчастья женщины. Потом она затихла и, наконец, уснула. Наутро от вчерашней истерики не осталось и следа, женщина даже рассмеялась вместе со всеми в ответ на рассказанный соседкой анекдот. Капиталина Ивановна, сдав дежурство, заглянула в палату, поинтересовалась здоровьем и улыбнулась на прощание.

Делая уколы, медсестра непременно уговаривала больных: «Потерпите, моя хорошая. Я только чуть-чуть уколю. Очень постараюсь, чтобы не было больно». И правда, рука у нее была легкая, и колоться к ней ходили если не с радостью, то и без боязни. Вечером обязательно кто-нибудь присаживался у столика дежурной, чтобы пожаловаться на свои несчастья и найти утешение. Она всех выслушивала, успокаивала. Бывало, когда не помогали слова, говорила, что перед сном даст чудодейственное успокаивающее лекарство, и приносила в палату… пилюлю из коробочки поливитаминов. Что удивительно, почти всем помогало.

Капиталина Ивановна была замечательная хозяйка. Дом сиял чистотой. Девочки нередко щеголяли в новых платьицах, сшитых ее руками. А еще она любила стряпать. Наверное, Люба от нее унаследовала эти способности. Теста всегда почему-то получалось много. Но гора пирогов разлеталась за один день: их с удовольствием уминали подружки дочерей, Капиталина Ивановна зазывала на чай соседок, которые любили бывать в гостях у хлебосольных Майоровых. Соседки пользовались безотказностью Капиталины Ивановны. Только чуть-чуть заболеют, бегут не в больницу, а к ней: за советом, за таблеткой. То и дело кто-нибудь ходил к ней на уколы, как в процедурный кабинет. Бывало, она сама по телефонному звонку срывалась и бежала то этажом ниже, то в соседний подъезд. Муж посмеивался над ней: «Ты как «скорая помощь». Она отвечала: «Да мне не трудно».

Ей, правда, было легко жить с таким мужем. Решение всех проблем он брал на себя. Она всегда соглашалась с его мнением, не сомневаясь, что Виктор поступает правильно. И помогала мужу, как могла. А ему, кроме поддержки родных и согласия в доме, ничего и не надо было. Он сам мог горы свернуть ради счастья семьи.

Вот сейчас ему хотелось для своих девчонок дачу построить – не какой-то садовый домик, а большой двухэтажный дом со светлой верандой и балконом, где можно всем вместе по вечерам пить чай. А рядом поставить беседку, где смогут играть будущие внуки.

Виктор Васильевич один выкорчевал пни на участке, очистил от земли, расколол на полешки и сложил – пригодятся для печки. Кучу денег израсходовал, чтобы завезти на участок чуть не два десятка самосвалов земли. Он с утра до вечера развозил землю на тачке. Откуда только силы брались у этого невысокого, тщедушного на вид человека! А он не чувствовал усталости – для себя трудился. К концу лета от бывшего заболоченного пустыря и следа не осталось. Соседи удивлялись: как Виктору удалось так быстро участок обиходить? А он уже и фундамент заложил для будущего дома. За зиму завез блоки, кирпич, доски. На это ушли все накопления. Весной, только стаял снег, заранее договорился с автокрановщиком и строителями, блоки собрали буквально за три дня. А раз стены поставили, там уж он один справился. Даже стропила и доски на крышу умудрялся поднимать на веревках с помощью каких-то приспособлений. Капа, конечно, помогала. И девочки таскали и подавали что-то по мелочи. Но тяжести отец им поднимать не разрешал, берег девчонок. Когда дом подвел под крышу, Виктор Васильевич нередко и вовсе оставался ночевать в саду, постелив на пол старенький матрас. Так можно было не тратить драгоценное время на дорогу домой и обратно. Он поднимался вместе с солнцем и снова брался за работу, как будто не было вчера ломоты в спине и дрожи в ногах от непосильного труда. То ли чистый лесной воздух придавал ему силы, то ли веселое щебетание птиц, то ли холодная колодезная вода, которой он обливался по пояс, то ли мечта поскорее увидеть дом, нарисованный на листе ватмана, к которому они всей семьей зимними вечерами добавляли различные детали. Девчонки, приезжавшие на участок на прополку, каждый раз с удивлением замечали, как бумажная мечта отца все больше принимает реальные очертания: вот уже все окна вставлены, а вот резные перила на балконе появились. Как-то на целый день женская часть семьи превратилась в маляров. Отец захотел, чтобы полы были золотисто-желтые, а балкон – нежно-голубой. И засверкал дом светлыми красками. По мелочи работы еще оставалось много, но главное было сделано.

Соседи завидовали Виктору Васильевичу: и участок у него был самый ухоженный, и дом уже поставлен – единственный во всем саду. Кому было интересно, что после дежурства он, поспав едва ли часа четыре, садился в «запорожец» и мчался в сад, работал там, не зная отдыха? Когда мужики пьянствовали, расслабляясь после трудового дня, он все еще стучал молотком, пилил, строгал. На уговоры жены хоть немного отдохнуть, он смеялся:

– Вот построим дом, будем сидеть часами у самовара, любоваться на яблони под окном. Пойми, мне эта работа в радость.

Было воскресенье. Утром, вернувшись с суточного дежурства, Виктор Васильевич, как обычно, поспал совсем немного, и Майоровы всей семьей стали собираться в сад. Поспела смородина, после затяжных августовских дождей снова засияло солнце, стало тепло, надо успевать убрать урожай.

Сосед Виктора Васильевича по саду, бывший сослуживец Павел Алексеевич, с которым в один год уходили в отставку, и, можно сказать, друг семьи, с порога огорошил:

– Витя, давай быстрее, там у тебя Колька землю оттяпал. Вчера весь день орал, что у тебя соток больше, а должно быть у всех поровну. А вечером напился, обзывал тебя куркулем и грозился дом поджечь. Я сегодня утром приехал, мне мужики рассказали. Ну, я сразу к тебе.

Виктор переменился в лице. Ни слова не говоря, выскочил из квартиры, сел в «запорожец», который еще утром, сразу после работы, пригнал из гаража и поставил под окнами, и умчался в сад. Пьяный сосед накануне постарался: вдоль всей границы участков прокопал канаву, отодвинув межу на добрых полметра. Виктор взял лопату и не разогнулся, пока не засыпал всю канаву. Потом прикатил тяжеленную трубу на край участка, умудрился поднять полутораметровую железяку, опустить ее конец в вырытую ямку и стал с остервенением вколачивать ее кувалдой в землю – точно в том месте, где проходила первоначальная граница между участками. Потом то же проделал с другим отрезком трубы – на противоположном конце участка.

Капа весь день переживала, как там муж. Пешком тридцать километров не побежишь, а автобус ходит только утром и вечером. Домой Виктор вернулся какой-то не свой. Ужинать отказался. Лег на диван. Капа все заглядывала ему в лицо:

– Ну что, ну как ты? Давай куриный бульон сварю.

– Что-то плохо мне, Капелька.

Она дала ему сердечных капель. Сидя рядом, видела, как он успокоился и уснул. Успокоилась и сама: даст бог, все обойдется, ничего же плохого не случилось.

Утром Капиталина Ивановна ушла на работу. Девчонки еще нежились в постелях, у них были каникулы. Люба только что вернулась с моря, с подружками из училища она два месяца работала в кафе на пляже, второкурсниц-кондитеров туда с удовольствием приняли на сезонную работу. Саша после трудной сессии, которая закончилась только в первых числах июля, хотела ехать к тетке в Ташкент, а потом раздумала. Дома не было лишних денег, все потратили на строительство дома в саду. Отец, правда, уговаривал ее ехать, деньги на дорогу можно было занять. Но Саша наотрез отказалась, назвав массу причин: во-первых, она сразу не подумала, что в Ташкенте летом нестерпимая жара, во-вторых, ей надо к третьему курсу прочитать кучу специальной литературы, в-третьих, она не может со своим любимым Юрой расстаться на целый месяц. Отец понимал, что дочка лукавит, но в последнюю причину поверил. Он и сам приложил руку к тому, чтобы познакомить Сашеньку с Юрой, считая, что сын заместителя мэра города – подходящая партия для его дочери.

Познакомились молодые люди все там же, на дачном участке. У Павла Алексеевича, бывшего сослуживца, друга и соседа по саду, был сын Сергей – ровесник дочери Сашеньки. Как-то Сергей приехал к отцу в сад с приятелем на его иномарке. Молодые люди поковырялись немного, помогая на стройке, потом сходили на водоем искупаться. Виктор расспросил, кто да чей был гость. Юра ему понравился: без выпендрежа, хоть отец и шишка. А через неделю у него созрел план. Саша сдала сессию, хорошо бы отметить это дело шашлыками. Предложил Павлу Алексеевичу пригласить парней, пусть молодежь повеселится, отдохнет на свежем воздухе. Сергея Саша знала еще со школы, они учились в параллельных классах. Отношения между ними никакие не сложились, даже приятельские. Впрочем, у симпатичной девушки с копной темно-русых кудрей, разбросанных по плечам, не было недостатка в ухажерах. Правда, походы на концерты, свидания и преподнесенные цветы не стали даже первыми шагами к серьезным отношениям хотя бы с одним из них.

Искра симпатии между Сашей и Юрой промелькнула еще в день знакомства. И отец это заметил сразу. А месяц спустя уже почти был уверен, что через год-другой Юра станет его зятем, и молодежь подарит ему внука. Вот почему он поверил дочери, что она отказалась от поездки в Ташкент из-за жениха, а вовсе не из-за проблем с деньгами.

Капиталина Ивановна, уходя на дежурство в больницу, не стала будить мужа, у него был выходной. Накануне он так разнервничался из-за этой межи, пусть отдохнет. Саша, как и отец, ранняя пташка, разогрела завтрак и, когда отец поднялся, покормила его.

– Пойду-ка я, дочка, схожу в магазин за хлебом да поеду в сад, там работы полно.

Он вернулся через полчаса, открыл дверь своим ключом, поставил пакет с хлебом у порога и упал. Саша выскочила в коридор, увидела лежащего на полу отца, закричала:

– Папа, пала!

Он был без сознания. Саша бросилась к телефону, не слушала, о чем спрашивают, только кричала в трубку:

– Скорее, скорее, ему плохо!

Потом сообразила, что нужно сказать адрес, и назвала улицу, дом и квартиру. Шум разбудил Любу, она, потягиваясь, вышла в одной ночной сорочке. Сон как рукой сняло, когда она увидела, как сестра мечется над отцом, лежащим на полу. Вдвоем они перенесли его в комнату на диван. Саша расстегнула отцу рубашку

– Что ему дать? Может, нашатырки понюхать?

Растерянная Люба только пожимала плечами:

– Не знаю.

«Скорая» приехала быстро, и у бригады были с собой все приборы и препараты для оказания экстренной помощи при сердечном приступе. Только было поздно. Виктор Васильевич умер мгновенно, в тот момент, когда переступил порог квартиры.

Девчонки только тогда вспомнили о матери, когда отца увезли в морг. Саша уже было набрала номер телефона терапевтического отделения, но положила трубку: «Как я ей скажу?». Она пошла к матери в больницу, так и не придумав по дороге, как сообщить ей о страшном горе. В отделении Саша встретила подругу матери, старшую медсестру, ей и сказала, что случилось с отцом. Девушка побоялась подняться на этаж, осталась внизу, в приемном покое, и не видела, как отваживались с матерью. Ей и самой было плохо, она видела все происходящее вокруг как в тумане. Сам факт, что отца уже нет в живых, казался ей страшным сном. И только хотелось скорее проснуться.

После похорон в квартире Майоровых стало как-то пусто. Исчезли все соседи, которые раньше чуть не каждый день заглядывали на пироги или просто поболтать. Немногочисленные родственники тяготились атмосферой болезненного уныния, в котором пребывала семья после потери Виктора Васильевича, и тоже предпочли не общаться с Майоровыми. Девочки с надеждой смотрели на мать: вот она, наконец, вернет в их дом хоть немного счастья, ведь надо жить дальше. Но Капиталина Ивановна как будто и сама наполовину умерла с потерей мужа. Вдруг выяснилось, что она совершенно не в состоянии взять на себя ношу главы семьи. Усугубляло ситуацию то, что в доме не было денег. В конце концов, пришел день, когда в кошельке Капиталины Ивановны осталась какая-то мелочь – на пару булок хлеба, а до получки еще неделя. Да и на сколько дней хватит жалованья медсестры? Над семьей еще висел долг перед соседями и родственниками – пришлось занимать на похороны и поминки. Мать просто села и расплакалась от бессилия.

В этот момент Александра поняла, что отныне все решать придется ей. Первым делом она пошла к брату матери – просить денег взаймы. Это было унизительно, но она вытерпела все жалобы его жены, что те тоже живут тяжело, что Виктор девочек на ноги поднял, и они могут уже сами себя обеспечить, что, наконец, Капа могла бы взять две ставки в больнице, а не побираться. Саша обещала:

– Я верну долг, очень скоро, если хотите, с процентами.

Ей хотелось бросить в лицо этой скулящей женщины деньги, что дал ей дядя, гордо повернуться и уйти. Но гордость ей была сейчас не по карману.

Надо было работать. О том, чтобы бросить учебу, Саша даже думать не хотела. Отец так мечтал, что после консерватории она поступит в аспирантуру, будет преподавать. Без какой-либо профессии Саша могла рассчитывать только на место уборщицы. Она не стыдилась такой работы, в конце концов, не вечно же она будет убирать грязь в своей же консерватории.

Решила поменять профессию Люба – перевелась на кулинарное отделение. Через год рассчитывала начать работать поваром: в обычной столовой все-таки сытнее, чем кондитеру возле сладостей.

Ко всем несчастьям мать попала в больницу. Вроде раньше она ни на что не жаловалась, справляясь с легкими недомоганиями домашними средствами. Она и на больничный-то почти не ходила. А тут на фоне депрессии вылезли болячки, о которых не подозревала. Теперь все ее разговоры были о болезнях и нехватке денег. Соседки и приятельницы всеми возможными способами старались избегать общения с ней. В доме вообще перестал кто-либо бывать. Не выдержала испытаний и пылкая Юрина влюбленность. Его недавние признания, что жить без Саши не может, оказались обычным заблуждением. Ежедневные визиты, пока в семье все было благополучно, сошли на «нет», когда в доме поселился стойкий запах лекарств больной матери. Со всеми своими проблемами Майоровы остались один на один.

Через полгода после смерти Виктора Васильевича они продали машину и почти рассчитались с долгами. А весной нашелся покупатель на садовый участок. Жаль было расставаться с садом, в который отец вложил всю душу, за который, по сути, жизнь отдал. Но было понятно, девчонкам с больной матерью его не потянуть. Да и деньги были нужны. В мае были оформлены все документы. Саша с новыми хозяевами поехала в сад, показала, где что, и отдала ключи. В этот год первый раз зацвели яблони. Всей семьей на садовой ярмарке они выбирали саженцы, отец долго выпытывал у продавцов, чем один сорт лучше другого. Деревца посадили, когда на участке еще не были выкорчеваны пни. Отец так хотел дождаться первых яблок. Не успел.

В этот год первый раз зацвели яблони.

Отец так хотел дождаться первых яблок. Не успел.

Новые хозяева решили остаться в саду и осмотреть приобретение. Извинились, что не смогут довезти Сашу до дому.

– Ничего, я доберусь на автобусе, – сказала она и попрощалась.

До автобуса оставалось еще больше часа. Она сидела на пустынной остановке у проселочной дороги и плакала. Ей было жаль недостроенного дома, уже сверкавшего яркими красками. И особенно обидно, что отец не увидел, как цветут его яблони. За эти долгие месяцы после похорон она не плакала ни разу, как бы трудно ей ни было. А сейчас слезы лились и лились безостановочно.

Казалось, после продажи сада, если жить экономно, денег хватит надолго, Саша сможет оставить работу и целиком сосредоточиться на учебе. Надо было непременно все экзамены сдавать на «отлично», тогда был шанс сразу поступить в аспирантуру и остаться преподавать на своем же факультете музыковедения. Но работу бросить оказалось невозможно. Капиталине Ивановне после мытарств по больницам и долгих обследований поставили страшный диагноз – болезнь Паркинсона. Медик, она прекрасно знала, что еще никто в мире не научился лечить это заболевание, знала, что будет медленно умирать: дрожание рук и ног будет усиливаться, в конце концов, она вообще будет с трудом передвигаться, мозг будет отказывать день за днем. Одно было пока тайной: сколько продлится этот тяжелый путь к смерти? Лекарства, которые замедлили бы этот процесс, были безумно дороги. «Да и зачем?» – говорила Капиталина Ивановна дочерям. А потом в ней просыпалась жажда жизни, она начинала хвататься за соломинку – поднимала на ноги своих сослуживцев, шла к главврачу, чтобы помогли достать нужные препараты. Приходилось влезать в долги, чтобы заплатить даже за одну маленькую коробочку. К этому времени Капиталина Ивановна получила инвалидность, и, конечно, ее грошовой пенсии не хватало, чтобы прожить втроем.