Текст книги "Дикарка"

6

На восьмое марта у нас традиция: мы собираемся у меня. Непременно печем два торта и уходим с ними к Надюхе домой.

Там устраиваем праздник. Эта дата становилась сигналом к тому, чтобы тайком от мам снять шапки и сбежать на улицу в капроновых колготках.

Мы надевали то, что наши мамы успевали достать в магазине. Моей удавалось больше и она знала, что покупать лучше две пары: для меня и для моей подруги.

Так получилось, что в этот праздничный день на нас были одинаковые черные ажурные колготки с бабочками по всей длине ножек. Это смотрелось очень нарядно и красиво. Мы смеялись каждому знаку внимания и прыскали довольно вслед, ускоряя шаг. Иногда переходили на бег.

Но далеко и долго бежать не выходило, в руках мы держали собственные произведения искусства: торты. Мы пекли «Дамские пальчики» и «Графские развалины». Оба рецепта вовсе не простые. Даже опытным кулинарам они не всегда удавались, но наш девичий запал и подростковая рисковость здорово помогала в творчестве.

Я обожала создавать «Дамские пальчики». Нужно приготовить холщовый кулек, сварить заварное тесто и выдавливать его через дырочку ровными полосками одинаковой длины на противень.

Полоски слегка схватывались воздухом и покрывались тончайшей пленочкой, не соприкасаясь друг с другом. Тогда их нужно высаживать в горячую духовку.

Пока они выпекались, я взбивала крем. Отстоявшаяся сметана (еще один холщовый мешочек пару часов болтался над раковиной, чтобы из сметаны вытекла лишняя жидкость) с сахаром. Миксер был ручной и крутить шарманку полчаса – так себе перспектива.

На этот случай рядом с нами всегда оказывался кто-нибудь из мальчишек – одноклассников. Они с радостью помогали нам и верили (наивные), что мешать крем нужно в полном молчании, иначе он не загустеет. Кто из нас с Надюхой придумал эту легенду, сейчас уже и не вспомнить, но на это время становилось тихо. Немой шарманщик сидел в уголочке и делал свою работу. Мы чирикали, как птички. Радовались весне и солнышку, теплым лучам и празднику, пробуждающейся романтике в душе.

Расцветала природа и мы вместе с ней.

Надюха любила кромсать выпеченные коржи для «Графских развалин». Затем, обмакивать каждый кусочек в приготовленный крем и раскидывать их по красивой фарфоровой тарелке.

Из сервиза. Мы привезли его с мамой из Ленинграда. Японский. Фарфор просвечивает и подтверждает свое высокое качество. Чай в этих чашках другого привкуса. Привкуса горячего фарфора с обжигающим прозрачным солнцем

7

С пьяным присутствием отца в доме снова поселяется кошмар.

Это моральное уничтожение. Ненавижу эти хмурые дни. Дни моего существования на одной территории с убивающим во мне личность существом.

Снова спасают строчки. Письмо из Сухуми:

«Здравствуйте, Лика.

Не ожидал в Вашем возрасте такой эрудированности. У вас очень широкие познания во многих жизненных вещах. Это меня сильно удивляет.

После вашего рассказа о гороскопах у меня было ощущение, что я попал на лекцию. Правда, я до конца не понял, а какую цель Вы преследовали, ведя такую просветительскую работу для меня?

Я думал, что мы друзья. И тогда мы должны писать другие письма, в которых обмениваются новостями, делятся впечатлениями.

А с Вашими текстами мне впору брать энциклопедический словарь и переводить Ваши письма.

Я не могу принимать такие заумные тексты, Лика. У меня есть просьба искать слова попроще…

С уважением, Гия»

8

А я не могу попроще. Я такая, какая уже есть.

Кому со мной сложно, тот отсеивается. Но Гия крепкий:

«Здравствуйте, Лика.

Вы молчите почти месяц и мне становится очень тяжело. Ведь я такой человек по жизни: если ставлю цель, то всегда беру ее. Ни разу не было промаха. А с вами я промахиваюсь.

Вы держите меня на расстоянии. Не верите в то, что я могу испытывать чувства к Вам.

А я желаю Вас взять в жены. Именно поэтому написал Вам, как только увидел Ваше фото у друга. И узнал, кто Вы и откуда.

Я увеличил Вашу фотографию и повесил на стену в своей комнате. Моя мама сразу узнала о Вас и уже ждет в невестки. Она настаивает, чтобы мы поехали к Вам домой увидеться с Вашей семьей. А я не могу сказать ей «Да», потому как наше общение с вами пока дружеское и со своей стороны я не могу Вас убедить в своих чувствах, чтобы Вы доверились мне…

Вы хотели сфотографироваться и даже поехали в ателье, обещали выслать карточку. Но, вместо нее, я получил от Вас скромное письмо, в котором Вы сообщили, что Ваша мама запрещает общаться со мной. Только потому, что я грузин? Что я старше вас на семь лет?

В моей голове не может укладываться данная информация. Лика. Если бы Вы сами были настроены писать мне, то никакая мама бы не узнала об этом.

Скорее всего, это Вы сами против общения. Вы стали моей любимой девочкой.

Я с нетерпением жду ответа от Вас и сдерживаю себя, чтобы не сесть за внеплановое письмо.

Очень боюсь испугать Вас своим напором.

С любовью, Гия»

1

В сентябрьском воздухе задышала новая атмосфера.

Атмосфера флирта, нежности, юности, романтики и искрящегося риска.

Наши девочки в классе (повзрослевшие после летних каникул) искренне верили в любовь и самые светлые чувства, а мальчики акцентировали свое внимание в запретные темы секса и пошлости. Мы не сходились в этом. От того, мальчики смотрели на тех девушек, что попроще. Я решила не дышать этим вовсе не безопасным для меня воздухом, доносящим соблазн, тайну и запретные слабости.

Приняв позицию стороннего наблюдателя, я потом ни разу не пожалела об этом. Мы, девочки, зачитывались Скарлетт, Джейн Эйр, Марианной и Анжеликой.

Когда прибежала Надюха (вся в слезах и в отчаянном призыве о помощи), я готова была к чему угодно, только не к этому:

– Они поспорили! Маккина, они просто поспорили!

Я мало понимаю из ее слов и пробую не перебивать. Она продолжает:

– Радик с Витькой поспорили между собой, кто первый поимеет…

– Кого поимеет? – мне становится не до шуток. Я бледнею и из моих вен уходит кровь.

– Витька – тебя, а Радька – меня! – она взывает еще сильнее, – теперь тебе понятно? Это не любовь у него была ко мне, а простой спор! И что мне теперь делать?

– Так ничего же не случилось, бросай его, да и все дела, – наивно тяну разговор.

– Дура! Я же уже пролетела как фанера над Парижем!

Она снова взвыла, оставляя мне место для разливающейся растерянности.

В голове мысли враз улетучились. Я замолчала. Живой оставалась моя левая рука, которая на автомате принялась гладить подружкину спину.

– Ты понимаешь, что меня теперь никто замуж не возьмеооооот? – ее голос становится надрывным и пугающим.

Голосить не боится. Дома только мы и почти глухая бабушка.

2

Миасс – бурная речка.

Местами особенно своенравная и лихая. В своей скорости захватывает и уносит.

Мне шестнадцать и страшно подъезжать к ней близко.

Но деревенские мальчишки на мотоциклах уже стоят у калитки. Неслабое искушение. Надеваю красную юбку, свободно спадающую волнами вниз, на широком поясе со шнуровкой посередине. Длинную и томную. Это красиво и я чувствую себя, как девушка из средневековья. К юбке выбираю короткий топ-пиджачок без рукавов. Белоснежный и на одной пуговице. Между его краем и началом пояса юбки есть три см моего загорелого тела.

Это очень красиво.

В это время я ношу длинные волосы. Они высыхают на знойном солнце быстро, заворачиваясь в кудрявые пряди. Я красивая девушка и знаю об этом.

Мальчишки шумным гулом включенных моторов призывают поторопиться.

Я выскакиваю из ограды и немею: их так много. Успокаивает то, что среди них три моих брата, тоже деревенские мальчишки.

Все уже сидят по парам и только один, красный, мотоцикл, стоит с одиноким парнем, который широко мне улыбается:

– Привет! Я Санька. Прыгай. И погнали!

Я осторожно сажусь за его спину, солнце невыносимо парит сверху, и ветер от несущихся мотоциклов как нельзя кстати.

Мне неловко держаться за спину нового знакомого, но кочки не оставляют выбора. На очередной глыбе я подскакиваю и вцепляюсь в Саньку двумя руками.

Он тут же начинает ерзать на сиденье, напрягается его пресс и он поддает газу.

Наша компания останавливается у поворота реки и особенно бурного сплава воды в ней. Берега такие высокие и крутые, что больше напоминают отвесные скалы, а сама река остается глубоко внизу.

У обрыва кружится голова и я снова схватываю Санькину руку. Он в ответ улыбается, (от чего внушает доверие) сжимает мою ладошку, перебирая пальцы. Его рука вспотела. Мне кажется, он изнывает в нетерпении снять уже свою футболку и занырнуть, атакуя волны в своей юношеской схватке.

Я отпускаю его руку, на что он оборачивается и снова берет мою ладонь:

– Идем! Ты что! Сейчас начнется самое интересное! Там столько рыбы! Идеееем!

Он не ждет моего благодарного согласия, а уже тащит вперед по кажущимся мне безумным тропинкам.

…Полтора месяца моего пребывания в деревне Санька рядом со мной. По утрам мы вместе провожаем коров до конца деревни, где их встречает пастух.

Днем купаемся в Миассе, а вечером снова встречаемся у того же места, где передают коров пастуху.

После, когда молочные ведра вымыты и наши животы набиты свежим хлебом с парным молоком и земляникой, мы слетаемся в клуб.

На дискотеку.

Я не танцую. Мне нравится сидеть в другой комнате, где собираются ребята и девушки поболтать, поиграть в «Мафию» и на гитаре. Петь песни я очень люблю. В это время очень популярны Петлюра и Сектор Газа. Мы надрывно поем. Кто-то из девочек вытирает слезы, кто-то уходит с мальчишками пить бражку за углом клуба.

А меня Санька тащит гулять. Темно. Мгла. Ночами мои глаза особенно расплывчаты. Это не мешает мне довериться парнишке, с которым мне интересно.

Он очень мудрый и интересный собеседник. Рассказывает о своих планах на будущее.

Как после армии не собирается возвращаться в деревню. Хочет остаться в том городе, в котором будет служить. Мечтает стать связистом, изучить шифры и коды, помогать разведке. Еще непременно хочет путешествовать и побывать в Америке.

Взять напрокат «Harley» и прокатиться по трассе Route 66.

И я взаимно делюсь своими планами на будущее.

Мы много говорим, смеемся и между нами возникают чувства. Отношения становятся особенными. Вернувшись домой, в Рудный, я понимаю, что испытываю к нему совсем другие чувства, нежели как к своему другу Андрюше Князю. Это нечто трепетное и таинственное.

Дальше я буду много скучать, писать письма и ждать ответных.

Сейчас, глядя на бережно запакованную пачку Санькиных писем, я на память воспроизвожу написанное в них:

вот здесь о музыке;

а здесь о кассетах, которые он купил в Челябинске, чтобы записать новый концерт «Каролины»;

в этом мы обмениваемся анекдотами;

а тут уже армейское и Санька пишет о Переяславле-Залесском и храме, в котором снимали «Иван Васильевич меняет профессию»;

а еще о том, как залез в мотоцикл и ему оторвало безымянный палец на правой руке;

как лежал с бронхитом в областной больнице;

как классом ездили на каникулы в Ульяновск и его одноклассница Юлька предлагала ему переспать. Как пришла в их номер голая, завернутая в простыню и выгнала других мальчишек.

А еще как девчонки устроили разборки на краю деревни зимним вечером.

А вот в этом – признание…

Болезненное для меня до сих пор.

Признание в том, что это от него Юлька родила дочь. Он просит в этом письме простить его за молчание и за предыдущие отказы говорить на эту тему. Просит и убеждает, что это ничего не меняет между нами. Что он возвращается из армии с любовью и желанием, ведь там его жду я, любимая девушка.

Но все это было потом. А пока…

3

За следующий год я набрала 15 кг. И стала весить 65.

От этого совсем плохо. В дневнике того времени по буквам угадывается глубокая печаль:

«Вспомнила цирковую студию. Слезы душат меня. Это была веселая жизнь, наполненная одноколесными великами, батутами и трапецией. Слезы уже не остановить. Льются потоком. Вдруг резко перестаю и лежу в оцепенении. Выскакиваю в одно мгновение в комнату и начинаю проделывать то, что делала в спортивном зале несколько лет назад. Все получается. Тело помнит. Мышцы до сих пор пластичны. Ко мне приходит дикая радость. Я начинаю танцевать под Сандру. Меня уже не остановить, но падаю на ковер. Кружится голова и болит живот. А на лице дьявольская удовлетворенная улыбка…..

На следующий день раскалывается голова. По-особенному. Будто по ней ударили топором и она разлетелась не на две половинки, а размножилась на мелкие дольки, как у арбуза. И эти дольки моего черепа начинают дружно раскачивать друг друга, а потом что-то тяготеет в самом центре головы.

Что?

Ах, очень тяжелый, но маленький шарик. Он начинает смачно вытанцовывать на каждой дольке моего черепа, перепрыгивая с одной на другую, как по ступенькам. Голова не работает. Тело покрывается гусиной кожей и я замерзаю. Ужасно холодно даже под одеялом. Август. Я боюсь встать за вторым одеялом. Набираюсь смелости и делаю это. Но мне становится еще холоднее. Соскочила снова в поисках кофты. Рыдаю от этой безысходности, умирая и превращаясь в лед…»

4

Выпускной.

Он пронесся стремительно, оставив меланхоличное грустное послевкусие. Помню свое ощущение враз выросшей девочки. Позади школьные годы.

Волейбол со старшими ребятами, дискотеки в искрящихся коридорах, таинственные записочки на уроках, упк по четвергам (учебно-производственный комплекс, в котором мы получали базовое образование сначала поваров, затем-воспитателей), пельмени и лагман в столовой после, посиделки в моей тесной шестиметровой комнатке, забитой девчонками.

И летние сборы в школьном дворе поболтать за жизнь. Мы скучали по классу. Скучали по общению. Уважали наших учителей. Особенно обожали директора, Германа Михайловича Герасимова. Это самый лучший в жизни преподаватель-мужчина. Мне всегда он напоминал сошедшего с книг Антона Семеновича Макаренко. По стилю общения, манере подавать материал, проникновенности в наш подростковый мир. Он умел быть любимым всеми.

(На данный момент наш директор жив и дай бог ему долгих лет жизни. Прим. Автора: Герман Михайлович ушел из жизни в марте 2024)

Выпускной вечер плавно перетек в ночь, и мы отправились на Тобол. Там все почему-то по-особенному бережны и заботливы друг к другу. Разговоры вдруг становятся ровнее, голоса тише. В воздухе витает атмосфера чего-то важно заканчивающегося в нашей жизни.

Из нее уходит целая эпоха.

Именно сегодня. В эту ночь. Все особенно ощущают это с ароматом сиреневых веток в девчачьих руках и запаха костра от мальчиковых рук.

Костер мы продолжаем на следующий вечер, когда шефский автобус весело угоняет нас (или мы его) на природу, подальше от города.

Моя любовь к кинзе испортила эмалированное ведро салата «оливье». Мальчишки закапывают эту смесь по причине невозможности ее употребления даже в качестве закуски для водки.

После мы уходим на берег и я так волнуюсь, что у меня так некстати пошли месячные, даже не искупаться. А Женька вдруг реактивно залетает в воду, так же реактивно разворачивается и в нашу девчачью толпу звонко кричит:

– Прыгай! Лика, прыгай!

А я так разволновалась тогда. Робко стала придвигаться к берегу, навстречу распахнутым Женькиным рукам.

И мне стыдно двигаться навстречу Женькиным рукам, которые так искренне продолжают смотреть прямо на меня.

Но я вспоминаю его баритон в автобусе, когда впервые для себя под его гитару слышу Виктора Цоя. Для меня это становится чем-то новым и таким манким, от чего в последующие годы я просто не смогу отказаться.

Рок.

Он лился из Женьки рекой. И я прыгнула. В его руки…

А потом мы сохнем у принимающего костра. Князь играет на гитаре. А Женька вдруг не разрешает меня угощать пивом, хотя все пьют. Говорит, мне нельзя. А я и рада. Он сидит рядом и по-особенному заботлив ко мне.

А потом кому-то в голову приходит всей толпой забраться в палатку и играть в «бутылочку».

***

…За окном снег, пролетающие березы и над верхней губой высыхает кофе.

Сначала незаметно. Позже в кофейной встрече это особенно нравится. Наслаждаюсь.

Смотрю в мелькающие пейзажи за окном, откуда-то доносится звук гармони с характЕрными русскими напевами: протяжными и смачными.

Именно в этот момент чувствую, как прикасаюсь к дорожному стакану губами. Кофе от движения поезда слегка штормит. Он волнуется и бьется об меня одной теплой волной, целует прямо в верхнюю губу.

И незаметно отходит в этом поцелуе дальше, слегка наглея, используя сообщника-скорость поезда. Будто оправдывается:

«Я случайно. Это не я, это машинист поезда…» И в этом месте я вспоминаю Другое… Свой первый поцелуй.

Поход в 11 классе. Костер, палатки и игра в «бутылочку». Женька… Впервые в жизни к моим губам прикоснулись губы парня.

Мне он нравился. Само собой, он не знал об этом. И именно в этот свободный от школы вечер мне дарит судьба через горлышко бутылочки этот поцелуй. С мальчиком, который нравится.

Помню Женькино виноватое, произнесенное в сторону:

«Я случайно… сам не понял…» Это он о том, что его губы обняли мои слишком жарко, слишком влажно. И так же стремительно исчезли.

А над моей верхней губой остался высыхать теплым воздухом след от этой встречи.

Прошло столько лет. А через это случайное движение кофейной волны я снова вернулась в юность. В мои 16 и в первый поцелуй с мальчиком, который нравился…

5

Осенью я поступила в педагогический.

Нашу группу сразу же отправили в трудовой лагерь поселка Босколь. Стояли сухие осенние дни, теплые и по-своему атмосферные…

Звук включенного мотора машины вперемежку с выхлопными газами вносит в этот пережженный солнцем воздух особые ноты. Мужские. Мне семнадцать вчера исполнилось. А сегодня я собираю картошку на этом огромном поле среди остальных девчат и парней.

Особое место в этой картине занимают водители Камазов. На две-три картофельные полосы стоит один, который сгружает в машину. А потом садится за руль и проезжает несколько метров вперед. И азарт просыпается снова и снова, когда видишь отъезжающего его, и так хочется догнать. Ставишь цель и с таким наслаждением метр за метром приближаешься к манящей фигуре. Парни из АZE, постарше нас, лет по двадцать.

Именно сейчас я начинаю чувствовать непривычное волнение и тело дробит неожиданными импульсами.

Так громко, что мне страшно, словно это слышат рядом. Мне приходится уводить глаза в сторону и чаще смотреть вниз. Делать вид, что мне безразлично и неинтересно. Но мне не безразлично и не неинтересно. Я украдкой всматриваюсь в этих парней.

Они такие инопланетные для меня. Крепкие тела, темноволосые. Взгляды пронзительных шоколадно-черных глаз. Улыбка мягких манящих к себе губ в белоснежной искренности.

И мне одновременно хочется, чтобы этот рабочий день и закончился и продолжался вечно….

С наступлением темноты все гуляют по поселку, ходят на дискотеки, а я сижу в общей огромной комнате. Вечерами особенно холодно. Нервная дрожь сбивает меня с мыслей. Мама, да, в моей голове. Снова ее голосом слышу:

«Держись подальше от парней. Избегай мест, где можешь встретить их».

Я укладываюсь на скрипучую панцирную кровать, закутываясь в верблюжье одеяло и закрываю глаза. Зубы стучат.

Мои руки интуитивно ищут самое теплое место на теле и оказываются в той самой ложбинке между ног… тепло, уютно, приятно. Начинаю разгонять волнительные утренние воспоминания, когда мы все в куче собираем картошку на поле. Вспоминаю свои ощущения и с нетерпением жду завтра. Тогда я снова смогу окунуться в это возбуждение и мои глаза покажут самых чувственных для меня мужчин во вселенной.

Наутро я благодарю всевышнего за то, что он не наделил человека читать чужие мысли.

За мои мне было бы стыдно сегодня перед тем парнем, который прикатил свой Камаз к моей картофельной полосе.

Если переводить на мой сегодняшний взрослый язык, то за этот рабочий день в своих фантазиях с тем парнем я оргазмировала.

Бесконтактный секс.

Без сексуальных фантазий. Оказалось, такое возможно. Для меня, той невинной девочки, которая не подпускала к себе парней.

…Привезли еду в обед, а я без сил присела на траву и без движения держу этот туесок. Девчата решили, что я устала.

Да, устала. От эротики в своей голове с Амиром. Я не понимала, почему так влажно у меня между ног. Сначала бегала в кустики и проверяла, не описалась ли я случайно. Потом до меня стало доходить, что это связано с приливами возбуждения.

Тогда я поняла, как это – кончать без проникновения и прикосновений к гениталиям. Сначала сокращения такие сильные, что мне страшно, словно я что-то мощное выталкиваю из себя. Оказывается, это оргазм. Так, впервые в жизни, в эти сентябрьские дни я испытала генитальное возбуждение.

Только все это я узнаю потом. Намного позже. А пока мне было страшно и эти ощущения я привезла с собой после рабочей поездки только внутри себя и это стало тайной. Моей тайной…

Мне думалось, что я извращенка, что со мной что-то не так, что только падшим женщинам это свойственно испытывать. Мне было так стыдно перед тем парнем, перед мамой. И страшно смотреть всем в глаза.

Если бы тогда я смогла поделиться с кем-то авторитетным и взрослым, получить вполне логичные ответы и поддержку, вряд ли так надолго я бы закрыла секс в себе.

В конце сентября я вернулась домой и получила письмо:

«Здравствуй, моя неповторимая и единственная Лика.

Получив твое письмо, я долго не мог собраться с мыслями, но вот теперь делаю решающий шаг.

Я прошу тебя об одном, пойми душу пацана. Любящего пацана. Ты пишешь, что будешь со мной переписываться. Если я перестану затрагивать тему любви. Но как?

Я не хочу быть твоим другом. Я собираюсь стать твоим мужем. И это логично, не находишь? Я все предприму со своей стороны, чтобы это случилось.

Очень прошу тебя – разберись в себе. В своих чувствах. Определись., что ты хочешь от жизни. Я знаю, что ты мой обидчивый человечек и любое мое слово может ранить тебя. Я не хочу этого, поверь. Уже не могу без тебя, Лика. Прими мою любовь такой, какая она есть. Я даю тебе ее. С моей стороны она кристально-чистая. Приезжай в любое время. Для тебя всегда дорога зеленая. И мои двери открытые.

С любовью, целую, Гия»