Текст книги "Микеле"

Джулио де Медичи взмахом руки пригласил художника сесть в стоящее неподалеку кресло и положил руку на обтянутый бархатом подлокотник. Беседа с Микеланджело доставляла ему мало удовольствия. Осторожный кардинал всегда помнил слова старшего двоюродного брата, папы Льва Х, сказанные о художнике: «Он страшен и неподкупен… Бойся иметь дело с теми, кто честно относится к своей работе. С ним нельзя иметь дела».

– Ваше Преосвященство, я рад, что аудиенция посвящена, в том числе, вопросу строительства фасада. Несколько дней назад я приехал с мраморных карьеров Пьетрасанте. Материал для облицовки фасада мне могут доставить в любой момент, но нужны деньги для оплаты.

– Деньги, деньги… – заворчал под нос Джулио де Медичи. – Вы своим проектом хотите разорить не только Флоренцию, но и Рим. Нет-нет, – торопливо добавил он, видя протестующий жест, – я не хотел вас обидеть, сын мой. Проект фасада мы утвердили в Palazzo Ducale¹¹⁾ на Совете восьмидесяти, это правда, но… Сейчас трудные времена, Господь свидетель. Флоренции приходится финансово поддерживать Рим. Мы ведем строительство других не менее важных объектов. Из-за недавних волнений в Европе наши банки не получили рассчитанной заранее прибыли. Реалии сегодняшнего дня не дают нам свободно распоряжаться доходами… Впрочем, все эти неприятные перипетии не должны занимать такой великий ум, как ваш.

– Ваше Преосвященство, – смиренно склонил голову Микеланджело, скрывая недовольный взгляд: его амбиции великого флорентийца находились сейчас под угрозой. Да и что может быть печальнее для художника, как отказ заказчика от договора? Комплимент о великом уме он принял, как должное. – Правильно ли я понял, что вы аннулируете заказ на работу над фасадом церкви Сан Лоренцо? Если это так, то кто оплатит мои расходы? Я восемь месяцев жил на мраморных карьерах и выбирал материал для работы. Мои помощники сложили его в специальные сараи, чтобы потом было лучше вывезти все глыбы и брусы одновременно. Все это время мы жили на мои деньги. Задаток за мрамор в сто двадцать золотых флоринов оплатил тоже я.

– Уважаемый Буонаротти, заказ аннулирую не я, а Папа Лев Х, с которым вы заключили соглашение. Объективные причины я озвучил раньше. Что касается расходов, то, насколько мне известно, городская касса выдала вам в счет договора две тысячи золотых флоринов. Это целое состояние. Впрочем…

– Даже если договор расторгнут, я не смогу вернуть деньги, – быстро и невежливо перебил кардинала художник. В глазах его загорелся злой огонек.

Микеланджело не стал жаловаться и причитать о том, что с отказом от большого проекта чувствует себя обманутым и преданым. История предательства Медичи по отношению к нему жгла его сердце давно, читателю же позволено познакомиться с ней ниже – вот она.

Около трех лет назад семья Медичи, имея большие строительные планы, приобрела мраморный карьер в Пьетрасанте. Джованни де Медичи, восседающий на троне в Ватикане, включил в текст договора со скульптором обязательное условие покупки мрамора для фасада только с их карьера. Карьер был новый, неосвоенный. Горы из мрамора, окруженные болотами – вот куда загнала несчастного художника расчетливая жадность Медичи. К тому же, карьер находился далеко от Флоренции и Микеланджело пришлось почти три года не столько наблюдать за работами, сколько прокладывать дороги через болота, чтобы суметь без потерь вывозить оттуда мрамор.

Микеланджело умолчал и о разрыве отношений со своим другом, маркизом Альбериго Маласпина. Много лет тесная дружбы связывала скульптора и владельца земель Каррары, близлежащего от Флоренции мраморного карьера. Теперь же, узнав о предательстве Микеланджело и покупке им мрамора у конкурентов, маркиз запретил пользоваться своими каменоломнями и вывозить оттуда мрамор. Вчерашний друг тут же перешел в стан влиятельных врагов и прервал отношения.

«Я разбит, – думал тогда Микеланджело. – Три года пустых хлопот. Три года тяжелой работы. Потеря верного друга. Пятно на моем честном имени. Какая несправедливость. Как же мне горько!»

Джулио де Медичи был прекрасно осведомлен о деталях тогдашней нечестной сделки. То, что дорога из Пьетрасанте была в три раза длиннее, чем из Каррары, его не волновало: деньги были казенными, остальное – забота скульптора. Самое главное, что мрамор, добытый Микеланджело и складированный в каменоломнях братьев Медичи, не пропадет, а сможет пригодиться и в других работах. Если же таковых не случится – мрамор можно всегда выгодно продать: цена на качественный, прочный и красивый тосканскй камень никогда не падала.

Напоминание о предварительной оплате договора и следом новость об отказе от заказа, заставили Микеланджело сжать кулаки и зло скрипнуть зубами. Терять время, силы и деньги совсем не входило в его планы. Но ответить на весьма неприятную новость он не успел. Видя тяжелое состояние приглашенного на аудиенцию, Джулио де Медичи поспешил подсластить горькую пилюлю.

– Мы прощаем нашей пастве тяжкий грех стяжательства, сын мой, – сказал догадливый кардинал и перекрестил сидящего в кресле. После небольшой паузы, призванной гостя задуматься над сказанным, он продолжил: – Договор расторгнут по вине заказчика, поэтому задаток возвращать не нужно. Мы, волей Господа, поручаем вашему таланту новую работу. Вместо фасада церкви Сан Лоренцо мы хотим возвести к ней пристройку: Новую Ризницу на четыре гробницы. Там, под одной крышей, успокоится прах великих Медичи: Лоренцо Великолепного, его убитого брата Джулиано де Медичи, его сына, Джулиано, герцога Немурского и его внука Лоренцо, герцога Урбинского. К этому комплексу позднее примкнет библиотека Лауренциана – там будут находиться все книги и рукописи, собранные нашим великим Лоренцо ди Пьеро де Медичи. Но приоритет все же отдается Новой Ризнице.

– Пристройка к церкви вместо фасада с восемнадцатью фигурами? Капелла с четырьмя гробницами? – переспросил удивленно художник и надолго задумался.

Воспоминания тридцатилетней давности накрыли его с головой.

Он вспомнил своего покровителя и приемного отца, Лоренцо Великолепного. Много лет назад тот поселил молодого Микеле в своей резиденции, воочию убедившись в несомненном таланте юноши и относился к нему, как к сыну. На ум тотчас пришел рассказ Лоренцо о заговоре против семьи Медичи. Самому Микеланджело во время заговора едва сравнялось три года, поэтому об этих событиях он точно знал только по рассказам своего покровителя.

Коварные завистники во главе с Франческо и Якопо де Пацци при поддержке Ватикана в лице Папы Сикста lV задумали захватить власть во Флоренции и передать ее Папскому племяннику Джироламо Риарио. Семья Медичи была сильна и свергнуть ее можно было, только уничтожив физически. Всю. До единого Медичи.

Итак – смерть всем предствителям великой семьи.

Сблизившись с молодым Микеланджело, правитель Флоренции поведал ему, как подручные Папы Сикста lV совершили гнусное убийство его младшего брата Джулиано и как сам Лоренцо сумел чудом спастись в одной из ризниц Собора Дуомо¹²⁾, куда семья Медичи пришла послушать пасхальную литургию.

Вспомнил Микеланджело и о том, что в Соборе Дуомо, запятнанном убийством одного из Медичи, лежат мумии похороненных там великих флорентийцев Филиппо Брунеллески и Джотто ди Бондоне. Перед мысленным взором художника вставали воспоминания, картины, строения, скульптуры, фрески, фигуры. Он окунулся в прошлое, на короткое время забыв, где находится. Очнулся он от громкого голоса.

– Что ответит ваш талант на наше щедрое предложение, Микеланджело? Возьметесь ли за трудную, но очень почетную работу?

Униженный отказом от работы над фасадом, которой он отдал три года жизни, оскорбленный скульптор посмотрел в глаза кардинала и вежливо ответил:

– Почтительно прошу Ваше Преосвященство дать мне время на раздумья. Смею согласиться, что предложение для меня так же почетно, как и неожиданно.

Ответ художника, даже знаменитого, был дерзок и неуважителен. Вместо того, чтобы склонить голову в знак глубокого уважения к сану и учтиво принять новый заказ, он впился колючим взглядом в лицо кардинала.

Микеланджело был хорошо осведомлен об интригах против него. Во Флоренции, как и в Риме у него было достаточно не только откровенных врагов, но и завистливых коллег по цеху. Теперь он быстро просчитывал, где ему будет работать спокойнее. Отказываться от работы он не собирался, но и о своих интересах забывать не хотел. Великий ваятель прикидывал, кто из его конкурентов сможет перехватить такой хороший заказ, если он от него сейчас окончательно откажется.

В Микеланджело проснулся деловой прагматик.

Кардинал, приняв раздумья гостя за нерешительность, близкую к отказу, внутренне всполошился. К горлу вдруг подступило тошнотворное чувство, что он может проиграть и потерять Микеланджело. Джулио де Медичи стало неуютно, но наружу чувства не проявились. Кардинал был настроен на то, что Микеланджело с радостью и благодарностью примет новый заказ, но вместо этого приходилось долго и нетерпеливо ждать ответа. Будет ли ответ положительным, по виду гостя определить оказалось невозможно.

– Мы, Медичи, очень ценим ваш талант, – начал кардинал вкрадчиво. Он хотел избавиться от неприятного чувства неуверенности, немного подбодрить гостя и ускорить нужное ему решение. – Вы получаете от нас хорошие заказы и мы очень довольны качеством вашей несравненной работы. Мы не забыли, что вы являлись любимым воспитанником нашего дяди Лоренцо Великолепного. Вспомните, как вероломно был убит мой юный отец, а ваш наставник успел удачно избежать смерти. – Кардинал поднял к небу глаза и перекрестился. – Разве они не заслужили великой памяти за великие деяния при жизни? Мы знаем, как вы любили Лоренцо.

Так докажите вашу любовь.

Заключите ее в замечательное каменное творение и она останется на века.

– Да, я любил Лоренцо Великолепного, Вашего дядю и приемного отца. Его стараниями сегодня я тот, кем всегда хотел стать – великим скульптором.

Ваше Пресвященство, – Микеланджело встал на колено перед креслом кардинала и почтительно поцеловал его руку, – ваш покорный слуга благодарит за оказанную ему высокую честь выстроить капеллу для Лоренцо и Джулиано де Медичи. Примите уверения в моем самом высоком к Вам уважении и разрешите откланяться.

Высокий гость резко встал и, развернувшись, зашагал к выходу.

Кардинал остался неподвижно сидеть. Неучтивую выходку Микеланджело ему опять пришлось проглотить: тот ушел, не дождавшись благословения и первый прервал аудиенцию, что было недопустимо для высокого сана кардинала. Чтобы поправить пошатнувшееся уважение к красной сутане, он посмотрел вниз на пишущего секретаря и негромко произнес:

– До чего же художники впечатлительны! Буонаротти вспомнил милости моего дяди и от потрясения забыл об этикете. – Заметив, что секретарь опять взялся за перо, он спешно добавил: – Манфредо, этого не нужно записывать. Поставь точку там, где наш гость говорил о глубоком уважении ко мне.

Глава 10      Франкфурт на Майне, Германия

Через день, как и обещала, Андреа Кантор обычным быстрым шагом входила в больницу, где находился пострадавший в аварии сосед по дому. Она весело шагала по длинному больничному коридору и улыбалась, озаряя хорошим настроением давящие своей безысходностью стены. Через большие окна, мимо которых она проходила, падали и ложились ей под ноги лучики непривычно-яркого осеннего солнца. Светлые пятнышки, казалось, добавляли еще больше хорошего настроения. Женщина подошла к знакомой палате и, громко стукнув, вошла внутрь.

– Добрый день, Саша, – обратилась она к лежащему. – Сегодня замечательный солнечный день. Даже не верится, что на дворе уже октябрь. Такая погода – приятное исключение в дождливой немецкой осени. Как твои дела?

Следующие несколько минут собеседники говорили о разных мелочах. Оба помнили об обещании Андреа закончить начатую накануне историю, но никто не напоминал об этом. Вчера, заговорив о своей трагедии, Кантор хотела не просто поднять настроение больного, но и поддержать его веру в свои силы, не дать пессимизму одержать верх. Она прекрасно помнила себя в таком же положении, знала, что ей было тогда намного хуже и чем это закончилось. Именно поэтому ей хотелось предостеречь Сашу от нового витка другой, более страшной болезни, часто приходящей на смену душевному упадку. Придя домой, она долго думала, стоит ли рассказывать об этом, а утром, встав с постели, стала сомневаться во вчерашнем благом порыве.

«Правильно ли я делаю, раскрывая перед незнакомым мужчиной свою жизнь? – Этот вопрос не давал ей покоя все утро. – Саша просто мой сосед, которого я знаю не более полугода, да и то урывками. То, что он мне напоминает погибшего сына, еще ни о чем не говорит. Кто знает, что крутится у молодого человека на уме? Он – иностранец, я не знаю ни его языка, ни семьи, ни родителей… Помочь просто так? Нужно ли это мне или ему? Ему – точно, а мне? Да, и мне – тоже и скорее всего придется это сделать. Раз уж я сказала А, нужно говорить В. Возможно, на этом и закончатся наши отношения. Он поправится, вернется на родину, где о нем станут заботиться, а я опять останусь одна. Значит, лучше не привязываться к нему сильнее, чтобы не делать себе больно воспоминаниями о сыне. Нет, это неправильные мысли! Когда-то я получила добро из рук Греты, очень дальней родственницы, которую видела в своей жизни раз пять, не более. Видимо, теперь пршло время отдать это добро дальше, тому, кто нуждается в нем. Что ж, так и будет, видимо, Саша – это знак свыше. Пришла пора отдавать долги».

Сейчас о вчерашних сомнениях Кантор не проронила ни слова. Она была сильной натурой и если что-то решала, то шла до конца. В комнате повисла тишина и некоторое напряжение от предстоящего серьезного разговора. Первой не выдержала гостья. Начала она неожиданно.

– Два дня назад я начала рассказывать о своей болячке и остановилась на том, что Грета, родственница мужа, пригласила меня на Шри Ланку. Впрочем, не буду повторяться, ведь ты ничего не упел забыть. Естественно, тогда я удивилась странному выбору страны, но – согласилась. Терять мне было нечего, дома у меня не было даже кошки. Где-то в ноябре мы отправились с нею в такую даль, о которой я никогда не мечтала. – Андреа замолчала и повернула голову к окну. Солнце золотило предвечерним светом опухшие от затяжных дождей ветви раскидистых елей, растущих вблизи больничных стен. Было тихо и спокойно, будто природа чутко прислушивалась к интересному разговору. – Мое душевное и физическое состояние тогда можно было описать одним предложением: Почему я не умерла вместе с сыном?

Впрочем, тема эта неприятная и известная, поэтому давай ее перескочим. Итак, длинная дорога в загадочную страну. Пока мы летели до конечного пункта нашего путешествия, пришлось признаться Грете в смертельном заболевании. С ней мы собирались провести вместе следующие несколько недель, поэтому я посчитала своим долгом быть до конца откровенной, да и сказать мне об этом было попросту некому.

Реакция родственницы меня удивила до обиды: на мое признание она даже не повела бровью, но сказала следующее: «Ах, Андреа, стоит ли удивляться твоей болячке, ведь тело всегда откликается на мысли поглупевших мозгов. Ты махнула на жизнь рукой, опустила нос, похоронила себя вместе с сыном, поэтому не удивляйся, что тело поплелось за твоими желаниями в сторону кладбища. Вряд ли можно ожидать на это другой реакции. Я давно догадалась, что рано или поздно у тебя возникнут проблемы со здоровьем. Сейчас я везу тебя на остров для того, чтобы ты смогла вдали от дома и проблем посмотреть на жизнь со стороны, познакомиться с другими взглядами на мир. Мы осмотримся, послушаем умных людей и если ты захочешь жить дальше здоровой – тело тебя поддержит и выздоровеет. Не захочешь – скоро встретишься с Матео на том свете. Все просто. Решать – тебе».

По мере того, как Грета говорила, да еще и улыбалась при этом, меня разбирала только злость. Вместо того, чтобы пожалеть больную женщину, надо мной просто насмехаются! Не прощу! Мне захотелось прямо в ту же минуту выскочить из самолета и оказаться дома, одной с моим горем. Как хорошо, что этого не произошло! Все-таки время – великий мудрый лекарь. До конца полета я молчала и обдумывала ее слова. Крутила так и эдак, но ничего путного не придумал, а обида улетучилась. Истинный смысл странных и неправдоподобных предположений я узнала несколько позднее. В той стране меня научили, каким образом познать мудрость жизни.

Как вытащить себя из омута отчаяния.

Как позабыть болезнь и вернуться в жизнь. Как полюбить себя.

Увидев жадный взгляд Глебова, брошенный незаметно, как ему показалось, на бутылку с водой, стоящей на столике у кровати, Кантор прервала рассказ. Одобряюще улыбнувшись, она налила в стакан немного воды, подала лежащему и поддержала его голову, пока он смог напиться. Поставив пустой стакан назад, она промокнула пролитые на шею капли и продолжила:

– Саша, я прекрасно понимаю, что ты ищешь причину и виновника аварии. Вполне возможно и даже наверняка, виноват водитель, ослепивший тебя. Хотя не сбрасывай со счетов и высокую скорость – это ты виноват в нарушении правил дорожного движения. В любой жизненной ситуации всегда есть вина того, кто оказался жертвой – это непреложно. Чтобы правильно понять ситуацию, тебе нужно вычленить из нее то, чего не видно на первый взгляд – положительное начало…

– Вычленить положительное начало? Это такая шутка? – Глебов от изумления попытался приподняться, но в бессилии откинулся на подушку. – Что положительного может быть в том, что я стал инвалидом? Вы или действительно неудачно шутите, или просто издеваетесь.

От гнева, вызванного несправедливостью слов, лоб молодого мужчины покрылся капельками пота. На его красивом лице отчетливо проступило желание сказать в ответ что-нибудь такое же неприятное и злое. Скорее всего, только уважение к возрасту обидчицы и полученное в семье воспитание остановило его от опрометчивого шага.

– Ни то, ни другое, Саша, – рассказчица сделал вид, что не увидела ярко негативную реакцию на свои слова и продолжила, как ни в чем не бывало: – Видишь ли, чтобы человека вытащить из депрессивного состояния, его иногда нужно хорошенько толкнуть, испугать, насмешить, неожиданно оглушить или резко встряхнуть каким-то подобным способом, чтобы он вздрогнул и проснулся.

– Я не сплю, – буркнул замкнувшийся в обиде Глебов.

– Возможно, ты не спишь, но меня все-таки не слышишь. Пока. Мне нужно вложить в тебя очень важное знание, но ты должен быть готов принять его, иначе все окажется напрасно. Я решила тебе помочь. Для этого у меня достаточно времени и терпения.

Если ты готов принять помощь, запасись терпением.

Тебе не обязательно вот так сразу понять все, о чем я говорю. Для этого нужно время. Поверь – я тебя не обманываю. Мне продолжать?

Глебов не сказал ни слова, а просто моргнул глазами в знак согласия. На его лице хорошо читалось недоверие, перемешанное с обидой, которые пересилили его недавнее любопытство и пусть небольшую, но надежду. Впрочем, он был готов внимательно слушать дальше хотя бы потому, чтобы не лежать одному без движения в пустой палате, не в состоянии даже подойти к окну и посмотреть на людей, машины, опадающие с деревьев листья. Губы немолодой женщины тронула легкая понимающая улыбка.

– В том путешествии я получила от Греты примерно такой же удар, что ты сейчас от меня. Впрочем, тот удар был намного больней. Тебя врачи приговорили только к инвалидному креслу, а меня – к смерти. Окончательно и бесповоротно. – Кантор сделала небольшую паузу и вдруг задорно заулыбалась. – Со времени врачебного приговора прошло около пятнадцати лет. Я, как видишь, не только жива, но и совершенно здорова. Но не потому, что врачи ошиблись в диагнозе, а совсем по другой причине.

Наш с тобой разговор происходит совсем не случайно. В декабре я опять лечу в Шри Ланку и останусь там надолго. Знания специалистов той страны вылечили меня и я хочу вернуть добро тем неизвестным силам, которые мне помогли. Если ты окончательно решишь мне довериться, мы полетим туда вместе. Я познакомлю тебя с доктором, который буквально вытащил меня с того света. Уверена, что он сможет и тебе помочь, как помог тысячам других пациентов.

– А что он делает? Вытягивает ноги, чтобы они могли ходить? Вставляет новый позвоночник взамен погнувшегося? – Предыдущий короткий разговор с Кантор, где она уже озвучила свое приглашение, быстро растворился в воспаленном больном мозгу Глебова – он думал только о приговоре врачей и мало прислушивался к словам соседки. А тут еще такая обида, виноват он, видите ли… Хотя, кто его знает, на свете наверняка случается то, чего он не знает. Так почему не попробовать? С тех пор, как он узнал о чудесном излечении соседки, уши его стали понемногу открываться, он стал более внимательно вслушиваться в каждое слово. Теперь, после ощутимого удара по самолюбию, в голосе больного появилась откровенная заинтересованность, хотя интонация выдавала отголосок недавней обиды. Влагу с его лба Андреа Кантор ненавязчиво промокнула и теперь Саша Глебов чувствовал себя несколько уверенней.

– Полное имя доктора Ранил Банда Претунге. Запомни, тебе это обязательно пригодится. Что касается твоей иронии, то она неуместна. Этот замечательный врач не носит белого халата, не работает со скальпелем, не прописывает пациентам таблетки и уж, конечно, не вытягивает конечности и не вставляет позвоночники. У него другие методы лечения. Чтобы тебе облегчить выбор, скажу конкретней: доктор лечит внутренний мир человека, его душу.

Состояние души человека напрямую связано с уровнем его здоровья.

Ты можешь в это поначалу не поверить, но факт остается фактом: я излечилась от старых обид, от злости на себя и на весь мир, сумела простить не только недругов, но и себя за невнимательность к собственным проблемам, и болезни постепенно ушли. Сразу хочу предупредить: если тебе будет тяжело или даже невозможно расстаться с сегодняшним мировоззрением и знаниями, полученными в течение жизни, то лучше отказаться от поездки на остров.

Понимаешь, Саша, если ты хочешь получить что-то новое, тебе так или иначе придется отказаться от старого, или, как минимум, от какой-то его части. Когда ты выходишь от парикмахера с новой прической, то чувствуешь себя намного лучше, чем раньше. Старые посекшиеся и выцветшие волосы остались лежать на полу, а новые отрастут более здоровые. Скажу проще. Ты не сможешь чувствовать себя комфортно в новой модной футболке, когда под ней надета старая, потная и поношенная. Тебе придется сделать выбор. Так и здесь. Хочешь получить здоровое тело посредством новых знаний о природе человека – придется пожертвовать частью старых, которые просто не смогут вписаться в твою новую жизнь.

– Душа… Не знаю… Там что, какая-то религиозная секта? – Хотя в голосе больного звучало откровенное сомнение, интерес в глазах не пропал.

– Понимаю твои сомнения и хочу успокоить – речь идет не о секте. Саша, давай сделаем так. На сегодня мы закончим наш разговор и ты подумаешь над тем, что услышал. У тебя много свободного времени, поэтому думай, какие вопросы задашь в следующий мой визит – я отвечу на каждый из них. Навестить тебя я смогу только через два дня.

Андреа замолчала, раздумывая. Ей хотелось еще многое рассказать распластанному на кровати молодому мужчине, к которому всего за несколько месяцев успела сильно привязаться. Ее сдерживало чувство его неподготовленности. Она боялась, что он откажется, не захочет стать здоровым, не поверит в то, что обладает чудодейственной силой исцеления. Ей хотелось помочь ему, но для этого нужно было много не только ее, но и его терпения.

После некоторого колебания она добавила:

– У меня к тебе только одна просьба. Постарайся отнестись к моим словам разумно и настрой себя на хорошее. Если ты будешь раздражен, зол или обижен, нанесешь рану в первую очередь себе, а в твоем состоянии это не допустимо. Смотри почаще в окно и радуйся тонкому лучику солнца. Смотри на дождь и не волнуйся, что намокнешь. Радуйся своей молодости и силе.

Радуйся жизни.

Кантор замолчала, с нежностью посмотрела на Глебова и спросила:

– Принести тебе что-нибудь в следующий раз?

– Нет, Андреа, у меня есть все необходимое. Спасибо. Я буду вас ждать. Обещаю подумать над всем, что сегодня услышал. Скажу честно, первый наш разговор об острове я счел за шутку и просто подыгрывал вам, потому что не поверил ни единому слову. Сегодня у меня появилась другая точка зрения и мне нужно все хорошенько обдумать. Кажется, я действительно готов проснуться. Все время спать становится скучно…

Глебов с тоской одиночества смотрел на ровную спину выходящей из комнаты посетительницы. На миг ему показалось, что красное пятно ее кардигана – не одежда, а огромный лист клена, медленно падающий на холодную землю. Вот лист скрылся за дверью, упал, замер там и покорился неизбежности судьбы. Глебову захотелось превратиться в ветер, чтобы не дать упасть кленовому листу на землю.

Поднять его своей силой вверх. Играть с ним в небесной дали, радуясь своему всесилию. Возноситься к солнцу и тут же лететь обратно, оберегая нежную кожицу от ожога. Ему захотелось крепко встать на ноги, пройтись пружинистой походкой по длинным больничным коридорам. Выйти на улицу. Вдохнуть полной грудью свежий прохладный воздух и услышать шум закрывшейся за спиной двери. Ему захотелось навсегда забыть слова болезнь и авария.

Сила молодости рисовала в воображении соблазнительные картинки прошлого здоровья. «Нет, прошлое не вернешь», – прокралась тихая предательская мысль, заставив вздрогнуть.

После недолгих раздумий Глебов дотянулся до планшета, лежащего на тумбочке и вошел в интернет. Его интересовала незнакомая пока Шри Ланка, о которой говорила Андреа Кантор. Уже на первой минуте чтения мужчина мысленно улыбнулся отсутствию географических познаний: только теперь он узнал, откуда берется его любимый цейлонский чай. Но это было все. История страны на чае для него закончилась. О странных врачевателях, загадочных излечениях или чудодейственных препаратах он не нашел ни слова.

Удивленный отсутствием информации, Глебов попытался связать услышанную фантастическую, на его взгляд, историю и реалии сегодняшнего дня. Получилось непонятное: врач со странным именем Банда, работающий без таблеток и халата, неизвестно откуда и зачем появившаяся душа. Впрочем, о душе у Саши были самые простые представления еще из жизни в семье. Его мама частенько повторяла, что у нее болит душа, или душа не на месте. Маленький Саша не понимал, что же болит и что лежит на чужом месте. Он знал, что может болеть рука, нога или ухо. У взрослых часто болит сердце. Но душа?

Лариса смеялась и говорила: «Ну что ты, маленький, душу не видно. Ее чувствовать нужно. Вот ты что чувствуешь, когда урок не выучишь и учитель двойку поставит? Волнуешься, стыдишься, боишься, тревожишься. Вот это волнение показывает, что душа не на месте. Нужно жить так, чтобы душа была спокойна, тогда и жизнь будет счастливой и радостной».

С детских лет Саша запомнил, что человек часто сам бередит свою душу, если говорит неправду, берет чужое, кому-то завидует. Теперь он примерял когда-то полученные знания к сегодняшнему дню и пытался найти ответ, каким же образом связано здоровье с душой, если ту нельзя ни увидеть, ни услышать, ни измерить.

Он отложил планшет в сторону, прикрыл глаза и заставил себя вспомнить слова соседки. И чем отчетливей они всплывали в сознании, тем сильнее ему хотелось впустить в свою жизнь чудо. Поверить в него и встать на ноги.

„Время стенать и время плясать“ ¹³⁾.

Глава 11      Палермо, Италия

– Детка, как хорошо, что ты дома, – Алессандро Масси встретил выходящую из машины дочь с распростертыми объятиями. Он не стал встречать ее в аэропорту, дав возможность проехаться по улицам родного города и насладиться атмосферой начинающегося праздника. Джулиана приехала домой на рождественские каникулы и собиралась остаться в Палермо как минимум на две недели.

Успешная студентка заканчивала последний год обучения в университете Флоренции и после каникул приступала к написанию работы мастера искусствоведения. Предложенная профессором Умберто Алдо тема ей нравилась. Правда, она сомневалась, справится ли с объемом: работа по сложности приближалась не к студенческой, а к докторской.

«Ничего, Джулиана, справишься, – добро улыбался, глядя на любимую студентку профессор Алдо. – Ты моя самая талантливая ученица и кому, как не тебе, браться за эту тему? Начни с работы мастера, а через пару лет ты легко сможешь ее превратить в докторскую степень. Я бы никому, кроме тебя, не доверил такую сложную и ответственную работу. Речь идет о научной сенсации и у тебя есть отличная возможность удивить искусствоведов Италии и всего мира открытием. Дерзай! Я тебя всегда поддержу».

Разговор между студенткой и профессором произошел в начале учебного года. Теперь, по приезде домой, Джулиана хотела поделиться сомнениями с отцом и попросить совета. Так она делала все годы, что себя помнила. Время после смерти матери, когда он заболел и закрылся от нее на долгих два года, почти стерлись из памяти. Эти два года были личной трагедией отца, о которых он не любил вспоминать, но, стремясь построить с дочерью открытые честные отношения, сам рассказал об этом на ее совершеннолетие. Так она узнала, что тогдашняя болезнь оказалась выдумкой, призванная скрыть его душевные переживания. После откровения отца Джулиана постаралась забыть печальную страницу семейной истории и никогда о ней не вспоминать.

С теткой Перлитой у племянницы сложились в то время более близкие отношения. Перлита, не имея своих детей, всю нежность и любовь вкладывала в Джулиану. С годами их отношения вышли на другой уровень. То ли Перлите недоставало настоящих материнских чувств, то ли проскакивала наружу глубоко скрытая ревность, но девочка чувствовала некоторую натянутость и неискренность тетки, поэтому позднее стала невольно дистанцироваться от откровений. Повзрослевшая Джулиана Масси часто вела разговоры только с отцом и этим еще больше настораживала наставницу. Впрочем, у Перлиты не оставалось другого выбора, как только уважать сложившиеся между ними отношения, чтобы не разрушть и не потерять то последнее, что она имела – семью.

И в этот приезд, как бывало не раз, после ужина Джулиана собралась идти с отцом в рабочий кабинет, не пригласив Перлиту. Та, прекрасно зная, что разговор будет вестись опять об искусстве, к которому у нее тяги так и не возникло, ничуть не обиделась. «Пойду полистаю фотоальбом, который мы прошлый раз недосмотрели, – сообщила она, вставая из-за стола. – Наверняка найду там для себя что-нибудь интересное».