Текст книги "Франческа"

– Ничего страшного, мама, – сказал Тим. – Мы не скучали, пока ждали, нам дали конфет и все такое. Ай! Том, прекрати меня бить!

– Кто? – спросила Сюзанна, глядя в зеркало заднего вида. – Кто вам дал конфеты?

– Я нашел у себя в рюкзаке, – сказал Том.

Сюзанна затормозила так резко, что Чарли чуть не стукнулась лбом о торпеду.

– Что ты творишь? – крикнул Том.

– Я буду стоять здесь, пока ты не расскажешь мне правду.

– Но я…

– Помолчи, Том, если ты не собираешься говорить правду, то хотя бы не прерывай брата.

– Нас угостила тетенька, – сказал Тим.

– Какая тетенька?

– Не знаю. Просто тетенька.

Сюзанна посмотрела на Чарли – та обернулась и дружеским тоном спросила, могут ли они сказать, как выглядела та тетенька, но ни один из близнецов не смог ее описать. Они не знали, видели ли они ее раньше. Единственное, что она сделала – это сказала «привет» и угостила их конфетами. А они были голодные и не смогли отказаться. А она просто старая тетенька.

– А я никогда вам не говорила, что нельзя разговаривать с посторонними? – спросила Сюзанна. – Ни с тетеньками, ни с дяденьками?

– Прости, мама, – пробормотал Том. – Мы не хотели.

– Мы что, отравлены? – закричал Тим.

И когда Сюзанна сказала, что это неизвестно и станет ясно только со временем, оба начали истерично вопить.

Когда они приехали домой, мальчики все еще ревели. Сюзанна отправила их наверх.

– Может быть, стоит их успокоить? – спросила Чарли. – По части отравления.

– Обязательно, – ответила Сюзанна. – Просто хочу сначала убедиться, что они хорошенько перепугались и больше так не сделают.

– Думаю, они и так уже напуганы хуже некуда, – сказала Чарли. – Как ты думаешь, кто это мог быть?

– Понятия не имею. Может, какая-нибудь старушка из дома престарелых.

– Странно, что они ее не узнали.

– Наверное, для детей все тетеньки одинаковые, – сказала Сюзанна. – Но я все же позвоню в школу.

Чарли пошла наверх к мальчикам. Поднимаясь по лестнице, она слышала, как Сюзанна говорит по телефону суровым голосом, что школа все же обязана следить за тем, чтобы посторонние не расхаживали по школьному двору и не угощали детей конфетами, даже если родители задерживаются.

Тим и Том лежали в кровати Сюзанны, крепко обнявшись. Чарли подумала, что они, наверное, так и лежали в матке – сплетенные, словно единое тело.

Она присела на край кровати.

– Опасность миновала, – сказала она. – Вы не отравлены.

– А ты откуда знаешь?

Тим посмотрел на нее большими глазами.

– Потому что иначе вы бы уже почувствовали. Отравление происходит очень быстро.

– Так мы не умрем?

– Нет, не умрете.

– Никогда? – спросил Тима испуганно, но с надеждой.

Чарли уже открыла было рот, чтобы ответить, но ее опередил Том.

– Мы все умрем, – заявил он, а когда Тим зажал уши руками, стал повторять, все громче и громче:

– Мы все умрем, все умрем, все умрем!

– Перестань, – сказала ему Чарли.

– Но ведь это правда!

– Неважно, думай об этом молча.

Когда вернулись из школы Мелькер и Нильс и все наконец собрались в кухне, Сюзанна рассказала им, что звонил Исак и сказал, что хочет приехать завтра и забрать их. Близнецы возликовали, Нильс промолчал, а Мелькер заявил, что не собирается никуда ехать.

– Только не здесь, не начинай, прошу, – сказала ему Сюзанна.

– Он не может взять и забрать нас, когда ему удобно.

– Думаю, вам будет полезно обо всем поговорить, – ответила Сюзанна. – А твои братья расстроятся, если ты не поедешь.

– Я тоже могу остаться тут вместе с ним, – сказал Нильс. – Хотя… не знаю.

Мелькер застонал и пробормотал себе под нос что-то такое, чего Чарли не расслышала.

– Зачем нам вообще с ним встречаться? – спросил он. – Разве не ты всегда нам говоришь, что всякое действие имеет последствия, мама?

– Он вам ничего не сделал.

– Он свалил, – буркнул Мелькер, – и черт знает, что еще он сделал.

– Что ты имеешь в виду?

– Мама, я не глухой. Думаешь, я не слышу, что обсуждают в школе и… везде?

– Такое мы не слушаем. Разве я не говорила, что мы не слушаем сплетни?

– Говорила, а еще ты говорила, что за сделанное приходится отвечать.

Разговор прервал Тим, перевернувший кружку с какао, так что коричневая жидкость растеклась по всему столу.

– Черт! – воскликнула Сюзанна. И тут же добавила: – Прости.

Мелькер проворно поднялся, взял тряпку и стал вытирать лужу на столе.

– Когда приедет папа? – просил Том.

– Завтра после школы, – ответила Сюзанна.

– Я соскучился по папе, – сказал Тим, – хочу показать ему свой космический корабль и рассказать, что я сделал все задания в тетрадке по алфавиту в школе и…

– Я тоже закончил тетрадку с алфавитом! – прорычал Том. – Я раньше тебя закончил, самый первый в классе, раньше всех!

– Прекратите же вы наконец орать! – сказала Сюзанна.

Она поднялась и спросила, отпустят ли ее ненадолго в хлев. Она хотела порисовать, прежде чем взяться за приготовление ужина. Чарли сказала, что они могут поужинать все вместе в мотеле.

Однако Сюзанна не захотела. Она не в форме, не готова отвечать на вопросы об Исаке, встречая злые или сочувственные взгляды – во всяком случае, не пропустив сперва пару-тройку бокалов пива. Но Чарли, конечно же, может забрать с собой мальчиков, если хочет.

Чарли взглянула на часы. Скоро Юхан прибудет в мотель. Интересно – нетерпение, которое она ощущает во всем теле, связано только с тем, что ей хочется поговорить с ним о Франческе Мильд?

– Ты едешь так же быстро, как мама, – заявил Мелькер, сидящий на переднем сиденье. – Папа обычно говорил, что она кончит в канаве, если не возьмет себя в руки.

Чарли обратила внимание на прошедшее время – «говорил».

Один из близнецов, сидевших на заднем сиденье, резко вскрикнул.

– Что случилось? – спросила Чарли.

– Том щиплет меня, чтобы заставить смотреть, – сказал Тим.

– Просто он зря глаза закрывает, – сказал Том.

– Он боится, как ты не понимаешь, дурья башка, – сказал Нильс.

Чарли сбавила скорость и посмотрела в зеркало заднего вида.

– Чего ты боишься, Тим?

– Он видит мертвых людей, – ответил Нильс.

– Том, – сказала Чарли. – Твой брат имеет право закрывать глаза, сколько хочет, и если ты еще раз ущипнешь его или сделаешь ему больно иным способом, я развернусь и отвезу тебя домой. Ты меня понял?

– Смотри, а то она тебя в тюрягу засадит, – добавил Нильс.

– Не думаю, чтобы это был мертвец, – сказал Тим через некоторое время. – Он был не похож на зомби. Зомби движутся куда страннее.

– Ты о чем вообще? – вздохнул Мелькер.

– Я видел в нашем саду человека, – сказал Тим. – Рядом с качелями.

Чарли поймала в зеркале заднего вида серьезный взгляд Тима.

– Почему ты ничего не сказал мне или маме?

– Мне часто мерещится всякое, – ответил Тим. – Я подумал – а вдруг это не на самом деле.

– Если ты снова кого-то увидишь в саду, обязательно скажи.

– Я подумал, что лучше закрою глаза, – ответил Тим. – Чтобы не видеть. Я боюсь…

– Чего?

– Бояться. Я боюсь бояться.

Нильс вздохнул и сказал, что это очень странно, учитывая все эти фильмы ужасов, которые он упорно смотрит. Если он боится бояться.

Наконец-то зазвонил телефон.

– Смотри, куда едешь! – крикнул Нильс, когда она начала рыться в сумочке, чтобы достать телефон. – Ча-а-а-рли-и!

Чарли подняла глаза. В последнюю секунду ей удалось вывернуть от канавы. Холодная волна пронеслась от головы вниз вдоль позвоночника, а за ней теплая.

– Юхан, – сказала Чарли в телефон, когда ей удалось взять машину под контроль и она смогла ответить. – Все в порядке?

– Да, только у меня что-то с телефоном. Он разряжается, а потом отказывается заряжаться. Где ты?

– Еду в паб с сыновьями Сюзанны. А ты?

– Только что приехал.

– Мы собирались поужинать, – сказала Чарли. – Ты можешь присоединиться.

– Я спущусь к вам, – ответил Юхан. – Только сперва приму душ.

Франческа

Мы с папой сидим в машине, едем к доктору Нулану. На самом деле доктор Нулан из Стокгольма, но у него дача всего в нескольких милях от Гудхаммара, рядом с озером Скаген. После выхода на пенсию его огромный дом у воды все больше превращается в постоянное жилище. Доктор Нулан – друг семьи, я то и дело хожу к нему, сколько себя помню. У него высокомерное и всегда немного недовольное лицо, мне трудно ему доверять. Трудно рассказывать свои тайны человеку, который в любой момент может появиться в салоне в Гудхаммаре и выпить виски с папой. Но, похоже, ни мама, ни папа, ни сам доктор Нулан этого не понимают. Впервые я повстречалась с ним, когда мне было семь лет. Это произошло на следующий день после того, как я держала голову Сесилии под водой. Доктор Нулан разговаривал со мной, как с очень маленьким ребенком. «Зачем ты так поступила со своей сестрой? Ты понимаешь, что будет с человеком, если он не получит воздуха?»

В последний раз я была у доктора Нулана через пару недель после той поездки на машине с Ароном Вендтом. Доктор Нулан прочел мне длинную лекцию о том, почему важно говорить правду. Потому что дело обстоит так, и мне следует это запомнить: тот, кто лжет, не может рассчитывать, что ему поверят в будущем.

– Выброшенные деньги, – сказала я папе. – Ездить со мной к доктору Нулану.

– Думаю, ты прекрасно понимаешь, что дело не в деньгах, – ответил папа. – И к тому же ничего не жаль, если тебе от этого будет лучше.

– Мне от этого не будет лучше.

– Либо доктор Нулан, либо тебе придется ложиться в больницу.

– Почему именно он? – спросила я. – Почему я должна ехать к доктору, с которым мне трудно общаться?

Папа сделал вид, что не слышит, а вместо этого стал рассказывать мне, какой доктор Нулан прекрасный профессионал.

– Ты что, забыл?

– Забыл – что?

– Забыл, что он не поверил мне в прошлый раз.

– На твоем месте я бы немного подумал, – сказал папа.

– Я вас не простила, если вы на это надеетесь, – проговорила я. – Не простила ни тебя, ни маму, ни доктора Нулана. И никогда не прощу.

– Знаю, но обо всем этом есть разные мнения.

– Поэтому никто мне не верит? Из-за того, что произошло в тот раз?

– Франческа, – сказал папа, оторвав взгляд от дороги. – Твой друг покончил с собой. Ничто не изменится от того, что ты пытаешься обвинить кого-то другого. Все знают, что он покончил с собой.

– Это потому, что вы его не знаете. Никто его не знает так хорошо, как я.

– Тут ничего не изменилось, – сказала я, когда мы заехали во двор и остановились у болотно-зеленой виллы доктора Нулана. Она расположена в красивом месте, на холме, с видом на озеро и пляж. На папином моторном катере отсюда можно доехать до Гудхаммара всего за десять минут. В ясную погоду, как сейчас, когда листья облетели с деревьев, можно даже разглядеть наш дом по другую сторону озера. Снова очутившись здесь, я почувствовала, как в животе все сжалось комом. Я вспомнила все долгие трудные часы, которые просидела в его кабинете, пытаясь разобраться со своими маленькими особенностями. Почему я постоянно облизываю губы? Почему разгрызаю бокалы, когда к нам приходят гости? Почему не отвечаю, когда другие любезным тоном задают мне вопросы?

Едва папина машина скрылась за поворотом, у меня мелькнула мысль убежать в лес, но от этого все стало бы еще хуже, поэтому я медленно побрела к входной двери. Позвонила в звонок на двери, и меня поразило, как неуместно звучит радостная мелодия в доме, куда приходят люди с нестабильной психикой.

Дверь открыла Грета. Она работала у доктора Нулана… уборщицей? Экономкой?

– Франческа! – воскликнула она и улыбнулась. У нее были добрые карие глаза и почти совсем седые волосы. – Рада снова тебя видеть. Ты можешь присесть у кабинета.

После долгого, томительного ожидания открылась дверь в кабинет доктора Нулана на втором этаже. Он был одет в кофту горчичного цвета и коричневые брюки, которые показались мне не совсем чистыми. Волосы всклокоченные, словно он только что встал с постели.

– Как хорошо, что ты пришла, – сказал он, провожая меня внутрь. – Твои родители очень волнуются за тебя, Франческа.

– Вам тоже здравствуйте, – ответила я.

В его кабинете висело тяжелое облако табачного дыма. Я устроилась на диване с зеленой плюшевой обивкой. Сам доктор Нулан сел за письменный стол. Думаю, он садился так для того, чтобы делать записи, а также для того, чтобы создать определенное пространство.

– Мне сказали, что ты плохо себя чувствуешь, – произнес доктор Нулан. – Что положение стало совсем серьезным.

– Это был крик о помощи, – ответила я, кивнув на свои руки.

– Да, так обычно и говорят.

Доктор Нулан закурил трубку.

Мне так хотелось попросить его открыть окно. Что это за доктор, который курит в помещении, перед носом у своих пациентов?

– Расскажи, Франческа, – проговорил он, положив ногу на ногу. – Как получилось, что ты хочешь умереть?

Почему я хочу умереть?

Я порадовалась, что доктор Нулан придерживался того же алгоритма, как и раньше, не давая мне времени ответить, потому что я успела только вздохнуть и пожать плечами, как он продолжил сыпать бесконечными вопросами. Нахожу ли я существование бессмысленным? Утратила ли я веру в будущее? Сплю ли я плохо по ночам?

– Мне кажется, у тебя депрессия, – заявил доктор Нулан, когда мне удалось кратко ответить на некоторые из его вопросов.

– Неужели? – переспросила я.

Доктор Нулан, похоже, не уловил иронии в моем голосе, потому что он только кивнул и добавил, что после того, что я ему рассказала, он совершенно уверен в своих выводах. Все это в сочетании с попыткой самоубийства говорит само за себя. У меня серьезная депрессия.

– Это был крик о помощи, – повторила я.

– Да, если ты предпочитаешь так это называть, – кивнул доктор Нулан. – Но мы услышали тебя, Франческа. Мы услышали твой крик о помощи.

– Как хорошо, – проговорила я. – Как хорошо, что вы все такие чуткие.

– Ты когда-нибудь думала над тем… – доктор Нулан сделал очередную затяжку, – над тем, чтобы развить свой талант, чтобы он перевесил деструктивную сторону. Ведь ты талантлива, Франческа, ты отдаешь себе в этом отчет?

– Даже не знаю. Я не чувствую себя ни особо деструктивной, ни талантливой.

Так и было. Все мое детство люди, окружавшие меня, постоянно говорили о том таланте, который якобы скрывался за всякими моими особенностями. От этих разговоров мне всегда становилось не по себе, ибо в глубине души, подозреваю, я глупее, чем большинство людей. Возможно, мне удается довольно легко делать выводы и истолковывать намерения и настроение других людей (хотя папа всегда говорил, что не стоит переоценивать эту мою способность), но когда речь идет о реках, морях и горах, старых философах, королях и теориях, у меня нет шансов. Я могу вызубрить это к контрольной и правильно ответить по всем пунктам (во всяком случае, раньше точно могла), но потом все это словно тает в тумане. Я понятия не имею, где расположены страны. Случалось, я думала, что Мехико находится в Европе, а Лиссабон – столица Австрии. Но самое неприятное во всех этих разговорах было то, что меня они вгоняли в стресс. Ведь это такое расточительство! Талант совершенно бесполезен, если он достался человеку, не способному сделать из него ничего стоящего.

– Видимо, мне все же не хватает таланта, чтобы извлечь максимальную пользу из своей ситуации, – ответила я. – Иначе я давным-давно бы это сделала.

– Еще отнюдь не поздно, – проговорил доктор Нулан, соединяя кончики пальцев. – У тебя впереди много времени.

Это прозвучало как угроза.

– Как ты смотришь на будущее?

– Сейчас я не в состоянии ни думать, ни говорить о будущем, – ответила я, чувствуя, что это истинная правда.

Я бесконечно устала от будущего.

– Но до того, как ты стала плохо себя чувствовать, как выглядели твои мечты о будущем?

Моя жизнь. Какой бы она ни вышла, все равно все кончится катастрофой. Мне вспомнилась моя любимая книга – «Под стеклянным потолком» Сильвии Плат. Эту книгу дал мне Поль, убежденный, что я ее полюблю, – и он оказался совершенно прав. Сейчас мне пришел на ум один из моих любимых эпизодов в этой книге, где Эстер Гринвуд приходит к выводу, что бесполезно путешествовать, потому что саму себя она всегда возит с собой.

Потом мы перешли на моих родителей, мою злость – то, что я не могу их простить. Доктор Нулан сказал, что я должна попробовать – если не ради них, то ради себя самой.

Я уставилась на стену за спиной доктора Нулана, на все дипломы, которыми он ее украсил, и подумала, как ничтожны образование и все премии и звания, если человек не понимает даже такой прописной истины: есть вещи, которые не прощают.

Доктор Нулан попросил меня рассказать о трагическом событии, которое случилось с моим парнем. Да, мои родители кратко ввели его в курс дела.

Я ответила, что в таком случае он информирован весьма неправильно, потому что у меня никогда не было парня.

– С твоим другом, – поправился доктор Нулан.

– Мне кажется, что он убит, что его убил парень моей сестры с дружками.

– Это очень серьезное обвинение, Франческа.

– Это очень серьезное преступление.

– Откуда у тебя такие подозрения? – спросил доктор Нулан.

Я рассказала о своих воспоминаниях – о желтой розе, о мокрых брюках. О том, что парни не решались смотреть мне в глаза.

Когда я закончила, доктор Нулан посмотрел в окно, откашлялся и принялся рассказывать мне об особенностях человеческой памяти. Она ненадежна, сказал он, ненадежна и переменчива. Она может пропадать, поддаваться манипуляциям и выдавать ложные воспоминания, а если добавить такие вещи, как транквилизаторы, алкоголь и наркотики, то она, ясное дело, становится еще более ненадежной.

Я перестала слушать, мысленно улетев в иные места, где мне поверят, где мы с Полем добьемся правды, где виновные будут наказаны.

– Я хотела бы поговорить о том, что случилось с Ароном Вендтом, – сказала я, когда доктор Нулан закончил свою лекцию о памяти.

– Напомни мне, – сказал доктор Нулан, снова закидывая ногу на ногу.

– Арон Вендт изнасиловал меня. Вы что, забыли?

– Это я помню, – сказал доктор Нулан. – Но мы говорили о твоем друге.

– Но я хочу поговорить вместо этого об Ароне Вендте.

– А что о нем можно сказать?

Доктор Нулан развел руками и снова потянулся за трубкой.

– Пожалуйста, вы не могли бы не курить? – попросила я.

– Само собой.

С разочарованным видом он отложил трубку.

– Хотя речь идет не об Ароне Вендте, – проговорила я. – А о маме с папой. Об их предательстве.

Доктор Нулан откашлялся и ответил, что он воспринимает это событие не совсем так, как я. Он не считает это предательством.

– А чем же? – спросила я.

– Мне кажется, твои родители поступили так, как и должны поступать родители в подобной ситуации. В смысле – им требовались доказательства.

Я вспомнила тот жуткий визит к гинекологу. Мама и папа заставили меня поехать туда. Гинеколог оказался даже не женщиной, а мужчиной среднего возраста с волосатыми пальцами. Он сказал, что если я буду дышать спокойно, то все скоро закончится – и попросил меня спуститься на кресле ниже, придвинуться ближе, еще ближе.

После обследования он беседовал с мамой и папой, а меня попросили подождать в коридоре.

В машине по пути домой папа решил всерьез со мной поговорить. Мне следует перестать лгать, заявил он, иначе это плохо для меня кончится.

Я закричала, что я не лгала. Почему они мне не верят? Почему не верят собственной дочери?

Папа ответил, что не хочет вдаваться в подробности, но гинеколог был вполне уверен в своем заключении – то, что я рассказала им об Ароне Вендте, на самом деле не имело места.

16

В зале оставался только один свободный стол. Чарли велела мальчикам сесть за него, а сама пошла, чтобы принести еще один стул. Уровень шума уже был высоковат. Оглядев помещение, она испытала странное чувство: казалось, все эти люди так и сидели здесь с тех пор, как она оставила их летом. Тут была шумная компания мужичков, с которыми обычно тусовался Свенка, а в баре сидели несколько женщин среднего возраста, которых она тоже знала. Постоянные посетители отвоевали это место после летнего засилья полицейских, журналистов и людей из «Missing People».

– Кого я вижу! – лицо говорившего возникло совсем рядом с Чарли. – Ты даже решилась заявиться сюда?

– Чего тебе, Микке? – спросила Чарли без всякого энтузиазма.

Беседовать с ним у нее не было ни малейшего желания – по крайней мере, если он не собирается помогать ей с тем закрытым делом, но вот он стоит перед ней – слишком близко, в точности так, как часто делают люди, начисто лишенные чувства такта.

– Я просто хотел сказать привет, – ответил Микке. От него разило алкоголем.

– Привет, привет.

– А это разве не сыновья Сюзанны? – спросил он, кивнув в сторону стола.

– Да.

– А где же сама Сюзанна?

– Дома.

Микке подался вперед, еще больше приблизившись к Чарли.

– Как ты думаешь, Исак вернется?

– Не знаю, – ответила Чарли. – Но даже если бы знала, с тобой бы не стала обсуждать.

– Надеюсь – ради его же блага, – что он будет держаться подальше, – сказал Микке. – Да, знаю, его не смогли осудить, но народу на такое плевать. Того, что он сделал, вполне достаточно. Такого у нас не прощают.

– Это все, что ты хотел сказать?

– Нет, – Микке понизил голос. – После твоего ухода я порылся в архиве и, кажется, нашел кое-что, что тебе может пригодиться. Даже взял это к себе домой.

Чарли удивилась. Она считала, что ничего не выйдет.

– А в чем подвох? – спросила она.

– В смысле?

Чарли не стала говорить, что она имела в виду, потому что не хотела обидеть Микке и тем самым лишиться возможности ознакомиться с материалами дела.

– Да так, забудь, – бросила она.

– Может быть, я даже дам тебе посмотреть, если скажешь, что ты ищешь. Я имею в виду – не хочется же рисковать своим положением и все такое…

– Давай поговорим завтра, когда ты протрезвеешь, – ответила Чарли.

– Я всего лишь пропустил пару бокалов пива. И сейчас поеду домой.

– Завтра.

– Кстати, почему ты ничего не сказала? – продолжал Микке.

– О чем?

– О том, что ты отсюда родом, что ты дочь Бетти.

– Потому что это не имеет значения.

Она обернулась.

– Мой папа ее знал, – проговорил Микке. – Очень хорошо знал Бетти, я бы так сказал. Так что если дочь Бетти чего-то от меня хочет, то кто я такой, чтобы…

– Не здесь, – остановила его Чарли. – Ты что, хочешь лишиться работы?

– А ты что, хочешь на меня настучать?

Микке улыбнулся. Похоже, он не отдавал себе отчета, насколько громко разговаривает.

Чарли двинулась к своему столу, в то время как слова Микке все еще звучали у нее в ушах. «Мой папа очень хорошо знал Бетти».

– Чего он хотел? – спросил Мелькер, кивая в сторону Микке.

– Ничего особенного.

– Он тоже полицейский, – сказал Нильс.

– Думаешь, она не знает? – Мелькер закатил глаза к небу. – Она же приезжала сюда и работала с ним.

– Я что-то не подумал, – пробормотал Нильс.

И тут в дверях возник Юхан. Когда Чарли встретилась с ним глазами, она почувствовал внутри нечто такое, чего не испытывала с тех пор, как… вернее, она и не знала, доводилось ли ей вообще испытывать раньше нечто подобное. «Прекрати идиотничать, – сказала она себе. – Он всего лишь… да, а кто он, собственно говоря?»

Юхан подошел к их столу. Он слегка приобнял Чарли в качестве приветствия, а потом поздоровался за руку со всеми четырьмя мальчиками и представился им. Тут же появился Юнас с дополнительным стулом.

– Как самочувствие? – спросил Юхан, усевшись.

– Хорошо, – ответила она. – А ты как?

– В порядке, погода только немного угнетает, – он кивнул в сторону окна, по которому уже катились капли дождя. – Особенно темнота. Терпеть ее не могу.

– А я люблю, – сказала Чарли. – Мне кажется, темнота дарит свободу.

– Свободу?

Юхан наморщил брови.

– А почему тебе кажется, Чарли, что темнота дарит свободу? – спросил Нильс, глядя на нее серьезным взглядом.

Чарли и не подумала о том, что мальчики слушают их разговор: Нильс и Мелькер, казалось, уткнулись в свои мобильники, а близнецы занялись складыванием самолетиков из салфеток.

– Даже не знаю, – проговорила Чарли. – От темных дней я становлюсь как-то спокойнее.

– Ты не такая, как все, – сказал Нильс.

Чарли встретилась через стол глазами с Юханом. Он улыбнулся ей, и странное чувство снова затрепетало внутри.

Принесли их заказ. За едой Юхан беседовал с мальчиками. Чарли наблюдала за ним, пока он внимательно вникал в немыслимо долгий рассказ Тома о новой игре, в которой тот стал настоящей звездой, а потом с таким же терпением слушал, когда Тим повторил почти слово в слово то же самое.

Мелькер единственный задал встречные вопросы.

– А ты кем работаешь? – спросил он.

– Журналистом, – ответил Юхан и помахал в воздухе невидимой ручкой, словно бы эта профессия нуждалась в дополнительных пояснениях.

– Летом вы нас сильно доставали, – честно сказал Мелькер. – В смысле – не ты, а другие журналисты. Они задавали кучу вопросов и буквально преследовали папу.

– Понимаю, – ответил Юхан. – Понимаю, что для вас все это было тяжело.

– Он сам виноват, – буркнул Мелькер.

– Что ты хочешь сказать? – возмутился Том. – В каком смысле папа сам виноват?

Чарли уже пожалела, что не поехала одна.

Музыка зазвучала громче, и Тим с Томом демонстративно зажали уши ладонями.

– Кажется, в задней комнате есть игровой автомат? – спросила Чарли.

– Да, есть, – подтвердил Нильс.

– Хотите поиграть?

– У нас денег нет.

Чарли достала бумажник и извлекла из него бумажку в сто крон.

– Разменяй в баре, – сказала она, протягивая ее Мелькеру.

– Мы можем сыграть на все? – спросил Мелькер.

– Если хотите.

Мальчики исчезли, и Чарли встретилась глазами с Юханом. Он долго не сводил с нее глаз.

– Ну и каково тебе снова вернуться сюда? – спросил он.

– Нормально.

– Тут все по-прежнему.

– О мелочах давай поговорим позже, – сказала Чарли. – Мальчишки проиграют все деньги за три секунды.

Пригнувшись к столу, она пересказала Юхану слова Микке о закрытом деле.

– Значит, дело сейчас у него дома? – переспросил Юхан.

– Да.

– Как фамилия этого Микке?

– Андерссон.

– Ты поедешь туда и заберешь материалы?

– Именно это я собираюсь сделать, – кивнула Чарли.

Достав телефон, она вбила в поисковик «Микаэль Андерссон Гюльспог». Выяснилось, что человек с таким именем его возраста только один, так что найти адрес оказалось несложно.

– Хочешь, я поеду с тобой? – предложил Юхан.

– Нет, думаю, будет лучше, если я поеду одна. Тут профессиональная тайна и все такое.

– Понятно. Но позвони мне, когда дело будет у тебя.

Когда мальчики вернулись, оказалось, что Тим и Том повздорили.

– Он все проиграл один, – заговорил Тим, показывая на Тома. – Придурок гребаный!

Сдерживая улыбку, Чарли посмотрела в глаза Тиму и сказала, что так нельзя говорить о своем брате – вообще ни о ком нельзя.

– Думаю, надо выдвигаться, – сказала Чарли. – Пойдите скажите вашим братьям, что мы едем домой.

Мальчики ушли. Чарли видела, как они то и дело пихают друг друга локтями в бок.

– Ну что ж, нам пора.

Чарли кивнула в сторону двери.

– Я тоже пойду, – сказал Юхан. – В смысле – к себе в номер.

– Ну… созвонимся.

Ей хотелось обнять его, но она не стала этого делать.

Провалы во времени

Мы с Полем сидим в церкви на нашем обычном месте и пытаемся подпевать летнему псалму, который исполняется на слишком высоких тонах:

 
Когда мы в сомненьях спросили себя,
Чисты ли души нашей ноты…
 

Когда начинает говорить пастор, Поль протягивает мне записку.

«Пастор – воплощение нонсенса, облаченного в длинные одежды!»

Он шепчет мне, что это не его слова, когда я говорю, что мне они нравятся. Это цитата из Кьеркегора.

– Поль! Франческа! – произносит директор за нашими спинами, когда служба закончена. – Я хочу поговорить с вами обоими у себя в кабинете. Немедленно.

Вместе с директором мы идем в его кабинет с мебелью темного дерева и пыльными книгами. Там мы вынуждены стоять и выслушивать долгие рассуждения о том, как необходимо соблюдать правила школы. Потому что если их не выполнять, нам обоим хорошо известны последствия: звонок домой, предупреждение и наконец… мы и без него знали, что происходит после третьего предупреждения.

– А если вас исключили, – продолжает директор, но теперь он смотрит только на Поля, – то плата за семестр не возвращается. Помните об этом.

– Мы им не подходим, – говорю я, когда директор наконец отпускает нас.

– Зато мы подходим друг другу, – отвечает Поль. – Мы Паоло и Франческа.

Тут он начинается смеяться и говорит, что только сейчас задумался о наших именах.

– А кто такие Паоло и Франческа?

– Ты что, не читала Данте?

– Я о нем слышала. Это ведь он писал об аде?

Поль кивает: да, так и есть, а Паоло и Франческа – два персонажа, навсегда застрявшие в вечных ветрах преисподней.

– Почему?

– Страсть. Измена.

– За это попадают в ад?

В голове у меня возникает образ папы, подхваченного торнадо.

– Никакого ада не существует, – говорит Поль.

– Мне все равно нравится.

– Ад?

– То, что Паоло и Франческа в вечных ветрах.

– Кошмарный сон, – отвечает Поль. – Я не могу даже на карусели прокатиться, так меня укачивает.

Я хочу сказать, что меня привлекают не ветра. Просто я, если мне суждено трепетать в плену вечного шторма, не нашла бы себе лучшего попутчика, чем Поль Бергман.

17

Они снова сидели в машине. Мелькер и Нильс вполголоса обсуждали, что победили в игре, участвовать в которой разрешается с восемнадцати лет.

– Ты же сказала, что у тебя нет мужа, – заявил Тим, сидящий на переднем пассажирском сиденье.

– Ну да.

– А Юхан?

– Юхан просто друг. Иногда можно просто дружить, знаете ли.

– Папа говорит, что так не бывает, – сказал Мелькер. – Он говорит, что между людьми противоположного пола всегда существует напряжение.

Чарли подняла глаза на зеркало заднего вида и поймала серьезный взгляд Мелькера.

«Твой папа ошибается, – хотелось ей сказать. – Он судит о других по себе. Твой папа – самовлюбленный негодяй».

– Почему тот дядька был такой вредный? – спросил Тим.

– Какой дядька? – спросила Чарли.

– Да пьяница какой-то. Подошел к нам, когда мы играли, – ответил Мелькер.

– Но почему он говорил такие ужасные вещи про папу? – продолжал Тим.

– Кто это был? И что он сказал?

– Я не знаю, как его зовут, – ответил Тим. – Но он сказал…

Его тут же прервал Мелькер.

– Не обращай внимания на алкашей, Тим. Они несут всякий бред.

– Но…

– Они несут всякий бред, – повторил Мелькер. – Это был алкаш, – продолжал он, глядя на Чарли. – Не знаю, как его зовут, но, думаю, ты в курсе, о чем шла речь.

Чарли кивнула и сказала, что надо было позвать ее.

– От этого стало бы еще хуже, – возразил Мелькер. – Лучше всего не обращать внимания.

– Иногда лучше ответить, – сказала Чарли.

Мелькер пожал плечами.

– Ты едешь не туда, – сказал Нильс.

– Я только заберу у знакомого одну вещь, – пояснила Чарли.

Микке жил в голубом таунхаусе, видимо, построенном после того, как Чарли уехала из Гюльспонга, – она понятия не имела о его существовании. Должно быть, Микке увидел, как она подъезжает, потому что распахнул дверь еще до того, как Чарли позвонила.