Текст книги "Франческа"

– Что именно ты хочешь узнать? – спросил Микке. – Они уже много лет здесь не появлялись. Кажется, с тех пор, как пропала их дочь.

– Мне хотелось бы прочесть материалы расследования.

– Дело довольно быстро закрыли. Сочли, что она исчезла по собственному желанию.

– А ты-то откуда знаешь? – удивилась Чарли.

Микке покачал головой.

– Ну вот, теперь ты и это обращаешь против меня – что я даю тебе ответы на твои вопросы.

– Мне просто показалось немного странным, что ты об этом знаешь, – уточнила Чарли. – В смысле – это ведь было очень давно. Ты тогда только на свет родился.

– Моя родня живет здесь уже многие поколения, я знаю почти все, что произошло с тех пор, как мама моей бабушки была маленькой.

– Но летом те события не всплыли.

– Очень даже всплыли, – возразил Микке. – Многие вспоминали и обсуждали.

– А почему я об этом не слышала?

– Вероятно, они обсуждали это не с тобой. А с полицейской точки зрения эту историю сочли нерелевантной в поисках Аннабель. Так в конце концов и оказалось.

– Но ведь это означает, что была еще одна пропавшая девушка! – воскликнула Чарли.

– Смерть Аннабель, вероятнее всего, наступила в результате несчастного случая, – сказал Микке. – А пропавшая…

– Франческа, – подсказала Чарли. – Франческа Мильд.

– Да, точно. Так вот, говорят, она страдала серьезной депрессией – и это свидетельствует в пользу того, что она покончила с собой.

– Тогда почему ее не нашли?

– Всех деталей я не знаю, – ответил Микке, – но мне кажется, что семья даже не верила в ее смерть – считали, что она просто сбежала. Они люди обеспеченные – может быть, у нее было достаточно денег, чтобы начать новую жизнь в другом месте?

– Ты-то сам в это веришь?

– Честно говоря, я над этим особо не размышлял. Почему бы тебе самой не посмотреть дело?

– Потому что оно закрыто, – вздохнула Чарли.

– Попроси допуск, зайди в архив и открой дело. В смысле – если это для тебя так важно.

– Я в отпуске, – ответила Чарли.

– Сейчас?

– Ну да, а что тут такого?

– Я просто подумал, что время отпусков миновало, так что ты, вероятно, опять набедокурила, – произнес Микке с ухмылкой.

– Ты о чем? – спросила Чарли, хотя прекрасно знала ответ.

То, что она занималась сексом с Юханом, конечно же, дошло и до ушей Микке.

– Спокойно! – проговорил Микке, поднимая ладони. – Я никого не осуждаю. Хотя мне и кажется, что ты могла бы выбрать кого-нибудь другого, а не журналиста. В пабе было немало других мужиков, которые бы не струсили…

– Брось, – отрезала Чарли. – Пока это не влияет на мою работу, я могу спать, с кем пожелаю.

– Ясное дело, – ответил Микке.

Глаза у него сверкнули.

– О чем ты, собственно, думала? – продолжал он. – Как ты могла проболтаться журналисту?

– Сведения пришли с другой стороны, – ответила Чарли. – Проболтался кто-то другой.

– Откуда ты знаешь, что это кто-то другой?

– Я доверяю этому журналисту.

Микке расхохотался. Потом извинился и сказал, что ему просто забавно слышать в одном предложении слова «доверять» и «журналист».

Чарли пришлось собрать волю в кулак, чтобы сохранить спокойствие.

– Почему тебя так взволновало это старое дело? – спросил Микке. Он откинулся назад на стуле и заложил руки за голову.

– Меня интересуют старые нераскрытые дела, – ответила Чарли. – Но я уже поняла, что ты ничем не можешь мне помочь. Извини, что помешала.

Сделав глубокий вздох, она заставила себя по крайней мере предпринять попытку смягчить его.

– Я знаю, что летом вела себя несдержанно по отношению к тебе, но…

– Несдержанно? Ты вела себя высокомерно, грубо и…

– Я сожалею, – сказала Чарли. – Видимо, такой у меня характер. Но я должна тебе сказать – меня и вправду впечатлила та огромная работа, которую ты проделал во время поисков Аннабель.

Микке снова улыбнулся, но на этот раз без дурашливости. Неужели его так легко обмануть?

– Мне было проще, – ответил Микке. – Я знаю эти места и людей, что здесь живут.

– Да, ты действительно знаешь эти места, – кивнула Чарли. – И местность, и ее историю. Поэтому-то я и хотела спросить тебя.

«Черт, – подумала она. – Я ведь начала с того, что хочу поговорить с Улофом». Но, кажется, Микке уже забыл об этом, так что она продолжала:

– Я понимаю, что ты не можешь мне помочь, но попытаться стоило.

– Посмотрим, что я могу сделать, – проговорил Микке. – Дай мне время подумать.

Провалы во времени

Поль сидит под Плакучей Ивой – с книгой, подтянув под себя ноги. Я спрашиваю, что он читает, и он отвечает – французского философа-позитивиста. Я говорю, что хочу узнать побольше – если я что-то в этой жизни и люблю, так это позитив.

Поль смеется, загибает уголок страницы, закрывает книгу и начинает рассказывать. Я рассеянно слушаю, как он описывает взгляд этой концепции на проявление доброй воли – по мнению позитивистов, человек сам творит свое будущее. Мне это не кажется особо позитивным. Я испытывала бы меньше страха перед будущим, если бы оно было предопределено и вся ответственность не лежала на мне. Но тут Поль начинает говорить о восприятии времени. Время – это не прямая линия и не точки, сменяющие друг друга, оно больше похоже на поток, в котором сливаются разные части.

– Продолжай, – прошу я, когда Поль умолкает. – Расскажи еще.

– Тебе интересно?

Я киваю.

– Каким ты видишь время? – спрашивает Поль. – Оно у тебя линейное или движется по кругу?

– Много кругов, – отвечаю я и закрываю глаза. – Все без конца крутится.

Поль говорит, что и у него так же.

– Это почти как с космосом, – говорю я. – Голова кругом идет.

– Меня пугает космос, – говорит Поль.

– Почему?

– Потому что можно сойти с ума, если много о нем думать – у него нет ни начала, ни конца. Это пугает.

– Или дает спокойствие, – говорю я. – Спокойствие от осознания, что ты – всего лишь маленькая точка среди всего этого огромного и непостижимого, и ничто на самом деле не имеет значения.

13

Чарли плюхнулась на водительское сиденье. Сделав глубокий вдох, достала мобильный телефон и позвонила Юхану. Он снял трубку еще до того, как отзвучал первый звонок.

После нескольких дежурных фраз Юхан извинился за то, что так быстро ушел в прошлый раз.

– Ничего страшного, – заверила его Чарли. – Я звоню потому, что…

– Что-то случилось?

– Не совсем, но я у подруги в Гюльспонге.

– У Сюзанны?

– Да, ей сейчас тяжело, так что я взяла отпуск, чтобы немного ей помочь. Исак – ее муж – бросил ее.

– Неприятно, – проговорил Юхан. – Но, может быть, и хорошо – в смысле, избавиться от него.

– Это да, – сказала Чарли. – Но он оставил четырех детей.

– Ах ты черт. Но они справляются без него?

– Надеюсь, что справятся.

Юхан откашлялся.

– А как там вообще? – спросил он таким тоном, словно разговор перешел на щекотливую тему. – Все так же, как раньше?

– Да, пожалуй, что да. В хорошем и в плохом смысле.

Чарли посмотрела сквозь лобовое стекло в сторону магазина «Ика» и скамейки, где обычно сидели алкаши – сейчас она пустовала.

– Я ездила сегодня в Гудхаммар.

– Зачем?

– Просто из любопытства. Хотела посмотреть, как там все выглядит.

– И как же?

– Роскошный дом, хотя сейчас все потихоньку разрушается. И…

Чарли закрыла глаза, хватая ртом воздух.

– Что такое, Чарли?

– Я бывала там раньше. С Бетти. Однажды ночью мы с ней ходили в Гудхаммар. Бетти постучала, но нас не впустили. Я не понимаю, что она могла там делать.

Повисла пауза.

– Послушай, Чарли, – сказал Юхан, никак не комментируя ее воспоминания. – Я тоже приеду. Я думал об этом еще до того, как ты… То есть, я хотел сказать – мне тоже надо кое-что там уточнить. С Гюльспонгом я еще не закончил.

«Мне тоже только что так казалось, – подумала Чарли, – но теперь – я даже не знаю». Теперь она уже не была уверена, что будет рада приезду Юхана. В ее жизни все и так достаточно запутанно.

– Как ты думаешь, в мотеле есть свободные номера? – продолжал Юхан.

– Почти уверена, что есть. Сезон уже закончился, и твои коллеги уже исчерпали тему Аннабель. Но многое зависит от того, как долго ты задержишься. В выходные праздник урожая.

– Праздник урожая? А что это такое?

– Именно то, на что намекает название: праздник, когда отмечают окончание сбора урожая.

– А есть что отмечать? В смысле – урожай-то хороший?

– Это зависит от того, что и сколько посадили.

Юхан рассмеялся.

– Я позвоню и проверю, есть ли номера, прежде чем стартовать, – сказал он.

– Когда ты приедешь?

– Прямо сейчас.

– Сейчас?

– Да.

Закончив разговор, Чарли ощутила, что не находит себе места – как всегда, когда расследование входило в решающую стадию. Но сейчас к этому ощущению примешивалось что-то еще. Она закрыла глаза, вызывая в памяти картины из сна: руку Бетти на дверном молотке, как их прогнали, словно бродячих собак. Зачем они с Бетти ходили в Гудхаммар? В мозгу начала складываться неприятная мысль. Бетти Лагер. Но нет, сейчас не время отдаваться чувствам. Сперва надо выяснить, что случилось с Франческой Мильд.

В холле паба висела красочная афиша с заголовком: «Праздник урожая, пятница и суббота». До того, как уехать из Гюльспонга, Чарли успела побывать только на одном празднике урожая. В тот раз ей было тринадцать лет. Они с Сюзанной тайком проникли через кухню. Сюзанна накрасила их обеих, они нарядились в короткие платья и туфли на таких высоченных каблуках, что едва могли ступать. Увидев их в пабе, Бетти только рассмеялась, а когда хозяин заведения попытался выгнать их, Бетти заявила ему, что он не может этого сделать – у обеих девочек здесь присутствуют родители. Ясное дело, дети тоже имеют право повеселиться на празднике урожая.

За одним из больших столов сидели двое мужчин в рабочей одежде. Спиной Чарли ощущала их взгляды, когда направилась к бару, чтобы сделать заказ. Из кухни вышел Юнас Ландель, один из приятелей Аннабель.

– А, так ты вернулась? – спросил он, и Чарли почудился оттенок тревоги на его лице.

– В гости к подруге приехала, – ответила Чарли.

– К Сюзанне?

Чарли кивнула и посмотрела на часы. Четверть двенадцатого. Сюзанна до сих пор не звонила. Вероятно, отсыпается.

– Я слышал, она дала ему пинка под зад, – сказал Юнас. – Мне кажется, давно пора.

Чарли не стала комментировать его слова. Она села за столик у окна и попросила кофе.

– У нас тут самообслуживание, – сказал Юнас, кивнув на маленький столик с термосами рядом с барной стойкой. – Но ты сиди. Я могу тебе принести.

– Спасибо.

– Ты придешь на праздник урожая? – спросил Юнас, вернувшись с ее чашкой кофе.

– Не знаю пока, – ответила Чарли. – Народу много соберется?

– На праздник урожая всегда съезжается много народу.

Юнас кивком поприветствовал группу мужчин и женщин в рабочей одежде, вошедших в зал.

– Ясное дело, тебе надо прийти, – сказал один из мужчин, сидевших за большим столом. – Только тогда, да еще на день водопадов тут у нас происходит хоть что-то интересное.

Чарли обернулась к нему. Она не привыкла, чтобы к ней по-дружески обращались те, кого она не знает.

– Адам знает, о чем говорит, – подхватил второй мужчина. – Ни одного праздника урожая не пропустил с тех пор, как все это началось в пятидесятые.

– Да ладно, Давид, – откликнулся тот, которого звали Адам. – Не такой уж я старикашка. Но я люблю музыку, а это единственный случай, когда сюда заглядывает настоящий оркестр. Если они приедут, обещаю пригласить тебя на танец.

Он с улыбкой подмигнул ей.

– К сожалению, я плохо танцую, – ответила Чарли.

– Я прекрасно умею вести, – парировал Адам. – Тебе нужно будет только слушаться меня.

– Именно с этим у меня и проблема, – ответила Чарли, подумав про себя, что этот мужчина явно привык к успеху у женщин.

– Кстати, что ты тут делаешь? – спросил Давид. – Я хотел сказать – ты ведь не отсюда?

– Я приехала в гости к подруге, – ответила Чарли, – и я пишу об исторических случаях.

Едва произнеся эти слова, она пожалела об этом.

– Что ты имеешь в виду под историческими случаями? – спросил Давид. – Иди сюда, сядь с нами и расскажи.

Он похлопал рукой по пустому стулу рядом с собой.

– Нам интересно.

Чарли взяла чашку и перешла за их стол.

– Вероятно, вы сможете мне помочь, – сказала она. – Вам что-нибудь известно про усадьбу Гудхаммар?

Адам подался вперед, упершись локтями в стол.

– Ты сменила профессию? – спросил он.

– Что ты хочешь сказать?

Чарли почувствовала, как лицу стало жарко.

– В прошлый раз, когда ты приезжала сюда, ты работала в полиции.

«Черт, какая же я дура», – ругнулась про себя Чарли. Она и не подумала, что все знают, кто она такая. Копаться в деле Франчески в качестве частного лица будет нелегко, теперь она это в полной мере осознала.

– Я в отпуске, – ответила она, глядя в глаза Адаму. – А в свободное время пишу о старых случаях.

– Когда я в отпуске, я пью пиво, – сказал Давид и улыбнулся.

Адам засмеялся.

– Но кто знает, – продолжал Давид, явно польщенный одобрением коллеги, – может быть, в следующий отпуск я займусь научными исследованиями?

– Так как, – произнесла Чарли, когда мужчины успокоились, – вы что-нибудь знаете о Гудхаммаре?

– Там давно никто не живет, – сказал Давид. – Усадьба стоит заброшенная. Раньше ею владела богатая семья – кстати, может быть, и до сих пор владеет, хотя никто из них здесь и не показывается.

– Вам что-нибудь известно об этой семье? – спросила Чарли.

Давид пожал плечами.

– Подозреваю, никто ничего особо не знает. Они приезжали только в отпуск – люди состоятельные, но несчастные. По крайней мере, такое говорили об одной из дочерей.

– А что еще говорили?

– Что она сумасшедшая, девчонка эта. Не повезло – в такой приличной семье один из детей психический.

– Что ты имеешь в виду под словом «психический»? – спросила Чарли.

– Я просто пересказываю, что народ болтал. И нет дыма без огня, как говорится. Кстати, я один раз сам ее видел, когда возвращался с ночной смены. Она бежала посреди дороги, довольно далеко от усадьбы, в одной тоненькой ночнушке, хотя холодно было до чертиков. Поначалу я был уверен на все сто, что это привидение, но это оказалась она – дочка Мильдов, бежала с безумными глазами, а когда я предложил ее подвезти, она отказалась. Видать, я ей показался недостаточно хорош.

Он улыбнулся.

– Когда это было? – спросила Чарли. – В ту самую ночь, когда она пропала, – не знаешь?

– Нет, – ответил Давид. – Это случилось раньше, я ее после того видел.

– Ты сообщил об этом полиции?

– Нет, а зачем бы я стал это сообщать?

Адам взглянул на часы и сказал, что им пора, поскольку обеденный перерыв давно закончился. Они поднялись и вышли из паба.

Чарли вернулась за свой столик, но не могла расслабиться, ощущая, что все на нее пялятся. Или ей это только кажется? Она очень чувствительна к такому – с самого детства смущалась, когда Бетти говорила и смеялась слишком громко. В такие периоды Бетти была слепа и глуха к реакции окружающих, но Чарли видела и слышала все. Сейчас ее не покидало то же неприятное чувство, как тогда с Бетти: что на нее все смотрят и нет места, куда можно было бы спрятаться.

Франческа

– Что ты делаешь? – крикнул мне папа наутро после нашего ночного разговора.

Он вышел на открытую веранду в одном халате.

– Что ты делаешь, Франческа?

– Убираю рододендроны, – крикнула я в ответ.

Папа кинулся ко мне.

– Но ведь мама хотела избавиться от них, – сказала я.

– А я хотел их оставить, – ответил папа. – Но, ради всего святого, перестань копать и вернись в дом.

Отложив лопату, я подумала, насколько же это невозможно – доставить удовольствие и папе, и маме одновременно. Как ни старайся, кто-то из них всегда будет сердит или разочарован. Ничего удивительного, что временами меня буквально разрывало на части.

Я не хотела ни прекращать копать, ни идти в дом. Свежий осенний воздух и физическая активность позволили мне расслабиться так, как у меня уже сто лет не получалось. Я сказала папе, что буду продолжать в другом месте, а его куст оставлю в покое.

– Зачем? – спросил папа.

– Потому что мне просто-напросто нравится копать. Почему ты всегда все ставишь под сомнение?

– Весьма адекватный вопрос, – ответил папа.

– Да, но теперь ты по крайней мере знаешь зачем.

Прихватив с собой лопату, я отправилась на Звериное кладбище, расположенное ближе к озеру. Под кривоватыми, сделанными вручную крестами покоились грызуны. Обогнув дерево, я остановилась и некоторое время любовалась кустом, который посадила возле дорогой моему сердцу могилки. Там, под маленькими листочками в форме сердечек, лежала моя любимая кошка Серафина. Она родилась в соседней усадьбе в тот же день, что и я. Мать бросила свой выводок, и все, кроме одного котенка, умерли. Соседка зашла к нам и рассказала об этом маленьком чуде, а когда услышала о моем рождении, то решила, что это знак – маленький отважный котенок должен стать нашим. Серафина была пуглива и непредсказуема. Она признавала только меня. Едва кто-то другой пытался ее погладить, как она вцеплялась в него когтями.

В то лето, когда мне было семь лет, ее задавила машина, и она валялась в канаве в нескольких сотнях метров от Гудхаммара. Через несколько дней после того, как мы закопали ее на Зверином кладбище, я вернулась туда и откопала ее. Потому, что я забыла ее мордочку – объясняла я маме и папе. Я забыла, как она выглядела. Мне не стоило этого делать, потому что потом я еще долго не могла забыть, что смерть сделала с моей Серафиной.

Теперь я прочла текст, вырезанный мною на кресте десятью годами раньше. «Серафина. Скорбь вечна!». Помню, я написала так потому, что мама считала, будто я зря убиваюсь, что у соседей полно котят и я могу завести себе нового, как только захочу. Наверняка удастся найти кошечку такого же окраса. Мама так и не поняла уникальности животных – что их невозможно заменить, что дело не в окрасе. Я вспомнила, что говорил мне в больнице один из пожилых врачей. «Скорбь, – сказал он, – следует определенному алгоритму, который одинаков практически у всех, кого она настигает». Затем он перечислил последовательность определенных фаз, названия которых я уже забыла, и добавил, что у большинства людей это проходит именно так. Проходит примерно год – и самое трудное оказывается позади, и можно снова жить, как прежде.

«Скорбь как собака, – продолжал он, когда я выразила сомнения по поводу простоты этой теории. – Поначалу она следует за хозяином близко-близко. Но со временем, если продолжать идти, собака устанет, и расстояние увеличится». И со мной будет точно так же, заявил он. Со временем я уже не буду видеть свое горе, а лишь едва ощущать его присутствие.

Ясное дело, все это полная чушь, но у меня не было сил спорить. И сейчас, ощутив, как мне печально из-за смерти Серафины, как мне не хватает ее тепленького тельца рядом со мной в постели, я поняла, что смерть Поля будет идти за мной всю жизнь, как лающая собака. Никуда она не денется.

Отойдя на приличное расстояние от маленьких крестов, я всадила лопату в землю и начала копать. Земля оказалась мягче, чем я думала. Быстрые результаты вызывали у меня удовлетворение, однообразные движения успокаивали.

– Что ты делаешь? – спросил чей-то голос за моей спиной.

Обернувшись, я увидела Ивана. Он смотрел на меня таким взглядом, от которого у меня всегда все внутри сжималось – словно я зверек, которого он выследил в лесу.

– А ты сам что делаешь? – спросила я. – Тебе что, больше нечем заняться, кроме как болтаться вокруг и пугать людей?

– Дождь пошел, – сказал Иван и посмотрел на небо.

Полностью поглощенная своей работой, я даже не заметила, как переменилась погода.

– Отлично, – ответила я. – Буду знать.

Не говоря больше ни слова, я продолжала копать. Мне подумалось: как странно, что Вильхельм, один из самых любимых мною людей, создал существо, которое вызывало во мне такое неприятное чувство самим фактом своего существования. «Разве Иван сделал мне что-то плохое?» – думала я, ссыпая землю всего в нескольких сантиметрах от его черных сапог.

Иван помогал отцу работать на участке, когда Вильхельм уже не мог. Однажды они с папой разругались по поводу договора, который дедушка заключил с Вильхельмом – в договоре было сказано, что Вильхельм останется жить в домике привратника, даже когда не сможет работать. Из-за этого договора папа считал, что не обязан платить Ивану большую зарплату, раз его отец живет тут бесплатно. Но однажды Ивану это надоело, он высказал свое недовольство, и после этого двери для него были закрыты. Несмотря на это, он регулярно наведывался в усадьбу. Всегда находился какой-нибудь крючок, который надо было забрать, или пила, принадлежавшая лично его отцу. «Появляется как привидение» – вздыхал порой папа. – Как настоящее привидение».

– Зачем тебе эта яма? – спросил Иван. – Животных не осталось, хоронить некого.

– Просто хочу проверить, как глубоко я могу прокопать, – ответила я. – Мне доставляет удовольствие сам процесс.

– Твоя мать будет недовольна тобой.

– Моя мать никогда еще не была довольна мной.

Вечером, когда я ушла к себе и легла спать, у меня начали болеть ладони. Какая же я дура, что столько копала без перчаток. Однако я подумала, что это все равно хорошо – физическая боль, на которой я могу сосредоточиться, более приемлемая, чем та, которую я ощущала от порезов на руках. Я позанималась физическим трудом, сделала дело. Несколько часов назад земля у Звериного кладбища была ровная. Теперь – нет. Я смогла что-то изменить. Однако заснуть у меня не получалось. В ладонях пульсировала кровь. Почему-то в голове вновь возникли мысли об Ароне Вендте. Вот чем стал для меня этот дом – местом, где я вспоминаю плохое. Арон Вендт – от одного имени у меня дрожь пробежала по телу. Арон с ключами от машины в руках, с дурацкой улыбкой, гордостью по поводу лошадиных сил в машине, разговорами по поводу ободов, сделанных по спецзаказу, и о дополнительном оборудовании. Чувство, что ты пассажир, не можешь управлять, не можешь решать, куда ехать, где остановиться, когда поворачивать назад…

От Арона пахло ментолом, когда он навалился на меня, шепча мне в ухо, чтобы я расслабилась. Привычным движением он откинул мое сиденье, дыхнул мне в ухо, шепнул, чтобы я успокоилось, что больно не будет, если я не буду напрягаться.

Я не хотела, чтобы он наваливался на меня, но все тело, казалось, отнялось, руки и ноги не слушались, как бы я ни старалась. Я была беспомощна, как тряпичная кукла.

И только когда он стянул с меня трусики, я укусила его за руку. Укусила изо всех сил, так что почувствовала вкус железа на губах. Он вскрикнул и кинулся на свое сиденье. Затем зажег лампу в салоне и стал рассматривать поврежденную руку.

– Ты понимаешь, что ты наделала? – вскричал он, указывая на рану. – Ты видишь, что получилось?

Он сунул мне под нос свою руку, заставляя меня смотреть.

– Прости, – сказала я.

– Прости?! Мне, небось, придется поехать и сделать себе прививку от бешенства.

– У меня нет бешенства, – заверила я.

– Черт тебя знает. Мне следовало бы дать тебе сдачи, – заявил он, словно забыв, из-за чего я его укусила. – Мне следовало бы сделать тебе так же больно, до крови.

Я смотрела в темное окно, чувствуя, что вот-вот заплачу.

– Тебе повезло, – заявил Арон, заводя мотор. – Тебе чертовски повезло, что я настоящий джентльмен.

Положив руку на спинку моего сиденья, он развернул машину, а затем помчался обратно в Гудхаммар.

14

Когда Чарли свернула на дорогу, ведущую к дому, из хлева вышла Сюзанна.

– Где ты была? – спросила она, когда Чарли вылезла из машины.

– Покаталась немного, а потом выпила кофе в пабе. Все в порядке?

– Я спала, – ответила Сюзанна. – Спала, как труп.

– Отлично, – ответила Чарли и решила не спрашивать, самостоятельно ли она этого добилась или при помощи лекарств. Она приехала не для того, чтобы читать нотации человеку столь же травмированному, как и она сама.

– Звонил Исак, – сказала Сюзанна. – Завтра приедет, заберет мальчиков. Судя по всему, он обосновался у бывшего коллеги в городе. Он хочет забрать их не меньше, чем на неделю.

– Это хорошо или плохо?

– Наверное, хорошо. Но самое ужасное – я буду без них очень скучать. Я никогда еще не разлучалась с ними больше, чем на одну ночь.

– Все будет хорошо, – заверила ее Чарли. – Тебе нужно время для самой себя.

– Я думаю о празднике урожая, – проговорила Сюзанна. – Раньше мне нравилось ходить на него, бывать среди людей. В этом году у меня и желания бы не возникло, но если детей не будет и ты здесь, то я точно пойду, черт побери. Не желаю больше стыдиться.

– За что тебе стыдиться?

– За все, что произошло. Мне вообще сейчас не по кайфу бывать в поселке – народ пялится на меня, не говоря ни слова, терпеть этого не могу. На празднике урожая они не смогут сделать вид, что ничего не случилось. Напьются, языки развяжутся, а воспринимать честные слова, сказанные по пьянке, куда легче, чем молчаливые осуждающие взгляды. Особенно если сама набралась.

– Понимаю, – кивнула Чарли. – Но тебе не следует принимать все это близко к сердцу. Ты ведь ни в чем не виновата.

– Невиноватых нет.

Взглянув на небо, Сюзанна заявила, что сегодня чертовски прекрасный осенний день, так что надо пойти прогуляться.

– Куда? – спросила Чарли.

– А обязательно должна быть цель? Разве нельзя просто пройтись?

Они пошли по гравиевой дорожке, начинавшейся за домом. Ветер дул с правильной стороны – запах от целлюлозно-бумажного завода не ощущался. Странное дело, подумалось Чарли: то, что на первый взгляд кажется заурядной дорогой в окружении леса, на самом деле полно воспоминаний. Здесь они гоняли на старом мопеде отца Сюзанны, здесь один раз перевернулись на велосипеде, когда Чарли везла Сюзанну на багажнике. Когда они пришли в тот раз на вечеринку в сельский магазин, у обеих были разбитые коленки и полные мелких камешков раны на ладонях.

Они прошли мимо камня, на котором впервые покурили, смеясь от того, что так тошнит и кружится голова, однако не прекращали до тех пор, пока не научились затягиваться, не кашляя.

– Ты знаешь усадьбу Гудхаммар? – спросила Чарли.

– Да. А почему ты спрашиваешь?

Чарли кратко пересказала статью о пропавшей Франческе Мильд, которая жила там. Знает ли Сюзанна об этой истории?

– Все знали, что это произошло, что та девочка пропала. Ее ровесники иногда об этом упоминали. Неужели ты не слышала?

– Нет, – ответила Чарли. – По крайней мере, не помню такого. Но мне кажется очень странным, что никто ничего не сказал этим летом. В смысле – когда еще одна девушка из этих мест пропала.

– Но та девушка была не из этих мест, – возразила Сюзанна.

– Но пропала-то она здесь! Франческа Мильд пропала из усадьбы Гудхаммар.

– Да.

Сюзанна остановилась и посмотрела на Чарли.

– А в чем, собственно, дело?

– Мне приснился сон – о Бетти, как мы с ней идем по гравиевой дорожке, по аллее, и спешим, а потом Бетти стучит в дверь, но мужчина, который открыл, прогоняет нас. Это произошло на самом деле. А усадьба… это Гудхаммар. Я не понимаю, что мы там могли делать.

В голове снова завертелись образы. В ушах звенел умоляющий голос Бетти: «Нам нужно поговорить. Пожалуйста!»

– Может быть, речь шла о какой-нибудь договоренности по поводу доставки спиртного, – предположила Сюзанна. – Сама знаешь, какой невыносимой могла быть в таких случаях Бетти. Иногда она забывала, что получила плату, и… и устраивала скандал.

Бетти и ее виноторговля. Она продала все вишневое вино, которое получила вместе с домом, когда покупала Люккебу, а потом начала производить собственное – как на продажу, так и для собственного употребления. Случалось, что Бетти отпускала товар в долг, а потом, когда у нее кончались деньги, ходила и донимала должников. В таких делах она часто брала с собой Чарли. Неужели визит в Гудхаммар касался столь банального повода? Но почему они отправились туда ночью? Да и зачем такой состоятельной семье закупать что бы то ни было у Бетти?

Последнюю мысль она высказала вслух.

– Понятия не имею, – ответила Сюзанна.

– Они не стали бы этого делать.

– Не стали бы, – согласилась Сюзанна.

– Все равно не понимаю, зачем мы туда пошли, – проговорила Чарли.

– Могу позвонить маме и спросить – вдруг она знает, – предложила Сюзанна.

Она достала телефон и набрала номер, но Лола не отвечала. Сюзанна наговорила на автоответчик сообщение, чтобы та позвонила ей, когда проснется.

– Кстати, сегодня вечером сюда приедет мой друг из Стокгольма, – сообщила Чарли.

– Кто? – спросила Сюзанна. – И зачем?

– Его зовут Юхан Ру, у него здесь работа. Он остановится в мотеле.

– Это не он ли все тебе испортил летом?

– Я сама все себе испортила.

– Но это, по крайней мере, тот самый – он журналист?

– Да.

– Друг, стало быть? – переспросила Сюзанна и улыбнулась.

Это была ее первая настоящая улыбка с тех пор, как Чарли приехала в Гюльспонг.

– Да, можно дружить и с мужчинами.

– Правда?

– Да.

– Не понимаю, зачем нужны друзья-мужчины, – проговорила Сюзанна, пожимая плечами. – Просто мужчины… они такие душевно бедные, одинокие в своих маленьких мирах. Даже Исак, с его литературой и прочей ерундой, – немного поскребешь по поверхности, и сразу становится ясно, что до дна недалеко. Ты когда-нибудь задумывалась над этим? Что мужчины в основном говорят о том, что можно пощупать?

– Я с мужчинами не так уж и много разговариваю, – ответила Чарли.

Сюзанна рассмеялась.

– А мне показалось, ты сказала, будто вы друзья.

– Юхан – исключение, которое только подтверждает правило, – ответила Чарли, и снова вспомнила о словах Бетти по поводу его отца: «Маттиас – единственный человек, который все обо мне знает и все равно меня любит. Маттиас – исключение, которое подтверждает правило».

Внезапно Сюзанна резко остановилась.

– Черт, проклятье! – воскликнула она. – Какая сейчас неделя?

– Не знаю, – ответила Чарли.

Сюзанна вытащила телефон.

– Ах ты черт тебя за ногу!

– Что такое?

– Школа! Мальчишки! Они закончили десять минут назад.

– Но сейчас десять минут второго.

– У них расписание на две недели, и по нечетным неделям они заканчивают в час. Черт подери!

15

Тим и Том стояли со своими рюкзаками на крыльце школы, когда Сюзанна стремительно въехала на парковку и выскочила из машины.

Чарли слышала, как она выкрикнула «Простите меня!» и увидела, как она обняла мальчиков, одновременно делая какие-то извиняющиеся жесты в сторону учительницы, вышедшей на крыльцо.

Чарли вспомнила те битвы, которые разыгрывались в те немногие разы, когда Бетти появлялась в школе. «Я не желаю слушать всю эту муть от этих напыщенных идиотов, Чарлин. Слышишь меня? Не желаю выслушивать все это дерьмо».

– Боже мой, – воскликнула Сюзанна, когда все они уже сидели в машине. – За это на нас заявят в социальную службу.

– Думаю, они завалены делами, – ответила Чарли. – И, насколько я знаю, они работают не очень-то эффективно. Могу сказать, что куда более серьезные вещи, чем опоздание за детьми в школу, оставались без последствий.