Текст книги "Франческа"

– Я так и думал, – воскликнул он. – Так и знал, что ты не сможешь удержаться. Заходи.

Он распахнул дверь.

– Могу угостить вином.

– У меня мальчишки в машине, – ответила Чарли и кивнула головой в сторону дороги. – Так у тебя для меня что-то есть?

– Само собой.

Микке удалился в дом, и Чарли подумала, что это странно – что он пьет один в понедельник. Летом у нее не сложилось впечатления, чтобы у него были проблемы с алкоголем. Но, возможно, случилось что-то, из-за чего сейчас руки у него потянулись к бутылке. На заднем фоне звучали металлические синтезированные звуки, имитирующие тасование и раздачу карт в компьютере. Микке вернулся с зеленой папкой в руках. Когда она потянулась за ней, он отвел руку, Чарли пришлось сдержаться, чтобы не прокомментировать, как все это предсказуемо.

– Мне что, нельзя даже спросить, зачем тебе это? – проговорил Микке. – А что я получу взамен, в смысле – за услугу?

Больше он ничего не успел произнести, потому что Чарли вырвала у него из рук папку.

– Можешь быть совершен спокоен, – сказала она. – Я никому не расскажу, как ты совершил должностное нарушение и взял домой материалы, для ознакомления с которыми требуется специальное разрешение. Буду молчать об этом.

– Проклятье, я и сам еще не успел прочитать, – буркнул Микке.

Он длинно выругался ей вслед, когда она развернулась и пошла к машине.

– Я решила для себя, что я всего этого не слышала, – сказала Чарли. – Большое спасибо за помощь.

Уже сидя в машине, она подумала, как все это странно – странно и совершенно необдуманно со стороны Микке взять эту папку домой. На самом деле он рисковал потерять все, и у него не было никаких причин проявлять доброту к Чарли. Ни для кого не секрет, что они не сошлись характерами. Но сейчас материалы следствия по делу об исчезновении Франчески Мильд лежат у нее в сумке, и больше всего на свете ей хотелось бы накинуться на них. Однако с этим придется подождать до того момента, как она останется одна.

18

Чарли лежала в провале посреди двуспальной кровати Сюзанны, а с каждой стороны к ней привалилось по взлохмаченному мальчику. От тепла их тел в детских пижамках ей самой стало спокойно и уютно. Они читали «Маленького принца». Книга была невероятно длинная, но Тим и Том наперебой рассказали ей, как папа читал им ее, пока они не засыпали, и Чарли твердо решила сделать то же самое. Вскоре она поняла, что это займет очень много времени, поскольку мальчики постоянно прерывали ее вопросами и собственными маленькими рассказами. Вскоре она добралась до того места, которое сама очень любила в детстве – о любви принца к закатам, о том, как он однажды наблюдал закат солнца сорок три раза подряд.

– Не бывает! – заявил Тим.

– Очень даже бывает, – возразил Том. – Это же на другой планете, болван, там все не так, как у нас.

– Не называй меня болваном, писун несчастный, – рассердился Тим и сел.

– Если вы будете ссориться, я перестану читать, – сказала Чарли.

Оба смолкли, и Чарли продолжала:

«Знаешь, когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце…»[8]8
  Здесь и далее цитаты из «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери приведены в переводе Норы Галь.


[Закрыть]

– Я хочу, – сказал Том, – чтобы мама поскорее снова стала веселая.

Он потер у себя под глазом.

– Мы будем стараться, – продолжал он, и его брат серьезно кивнул. – Не будем оставлять грязь, бегать и кричать, и гоняться друг за другом по дому.

Чарли почувствовала ком в горле. Слишком хорошо было ей знакомо это чувство вины. Она вспомнила тетеньку из социальной службы, присевшую перед ней на колени, чтобы встретиться глазами. «Посмотри на меня, Чарли, подними глаза. Послушай меня внимательно. Ты не виновата, что твоя мама грустит. Ты. Не. Виновата».

Теперь она попыталась донести ту же мысль до сыновей Сюзанны.

– А кто тогда виноват? – спросил Том.

– Никто, – ответила Чарли.

– Но если мы не виноваты, – заявил Том, – почему тогда она на нас сердится?

– Люди, которым грустно, иногда сердятся. Но на самом деле она сердится не на вас. Она вас любит.

– А ты откуда знаешь? – спросил Тим.

Чарли ответила, что она лучшая подруга Сюзанны, а лучшие подруги такое всегда знают.

– Во сколько завтра приедет папа? – спросил Тим.

– Точно не знаю, – ответила Чарли.

– Но ведь он приедет?

– Думаю, да.

– Почему он от нас уехал? – спросил Том. – Только потому, что мама обозвала его гребаной скотиной?

Чарли покачала головой.

– Тогда почему?

Том повернулся, и Чарли заглянула ему в глаза. Ей показалось, что она сейчас сама расплачется.

– В таком очень трудно разобраться.

– Ребенку?

– Взрослому тоже.

– Читай дальше, – сказал Тим.

Чарли стала читать дальше – о том, как Маленький Принц прилетел на планету, где жил мужчина, который слишком много пил.

«– Что это ты делаешь? – спросил Маленький Принц.

– Пью, – мрачно ответил пьяница.

– Зачем?

– Чтобы забыть.

– О чем забыть?

– Хочу забыть, что мне совестно.

– От чего же тебе совестно?

– Совестно пить!»

– Мне надо сходить пописать, – сказал Тим.

– Иначе он описается в кровать, – прошептал ей на ухо Том, когда Тим ушел.

– Том, – начала Чарли. – Ты знаешь, что такое лояльность?

– Нет.

Их прервал дикий крик Тима.

Чарли выскочила в холл, а снизу прибежала Сюзанна. Тим сидел на полу у окна холла, обхватив руками колени, и кричал.

– Успокойся, мой дорогой, – сказала Сюзанна, обнимая его. – Тут нет ничего страшного.

– Я его видел, – всхлипывал Тим. – Я снова видел там снаружи человека.

– Может быть, это была косуля, – проговорила Сюзанна, многозначительно посмотрев на Чарли. – Не надо бояться. Отнести тебя обратно в кроватку?

Тим кивнул.

Чарли выглянула в окно. Она увидела только свет наружных фонарей.

– Готовы слушать сказку дальше? – спросила Чарли, когда они снова устроились в постели, и Тим успокоился.

Мальчики подсели ближе. Запах их волос – травы, песка, и чего-то еще, для чего она не могла подобрать слов, – наполнил ее странной печалью.

– Ты в порядке, Тим? – спросила она.

– Да, но я туда больше один не пойду.

– Ну и не ходи.

Минут пятнадцать спустя мальчики заснули. Закрыв книгу, Чарли прислушалась к их мерному дыханию. Она думала о том, каково бы это было – иметь таких мальчишек. Каково быть мамой в той ситуации, в какой оказалась Сюзанна – с ограниченными ресурсами, без работы, с весьма непрочной сетью социальной защиты.

Когда она поднялась с кровати, Том проснулся и сел.

– Чарли, – прошептал он. – Думаю, это была не косуля. Я тоже что-то такое видел позади наших качелей. Очень похоже на человека.

– Может быть, кто-то пошел выгуливать собаку, – ответила Чарли. – Не думай больше об этом.

В дверях спальни она обернулась и посмотрела на спящих мальчиков. Что же такое они видели?

Франческа

Вернувшись от доктора Нулана, я взяла перчатки и спустилась к яме. Потом я копала до тех пор, пока мама не позвала меня к обеду. С каждым ударом лопаты я видела перед собой Поля. Я думала о его семье – о папе, брате и бабушке, которых я никогда не видела. Думала о похоронах, на которые не смогла пойти, поскольку лежала на больничной койке с перевязанными руками. И еще я думала о том вечере, о «королевской» компании. Об их мокрых брюках. О желтой розе.

– Зачем ты это делаешь, Франческа? – спросила мама, когда я вернулась в дом вся вспотевшая. – Почему ты копаешь, как одержимая?

Я спросила, что она имеет против.

– Просто не понимаю, с какой целью, – ответила мама и посмотрела на папу. – А ты понимаешь?

Папа тоже не понимал.

– Разве у всего должна быть цель? – спросила я. – Просто меня это успокаивает.

– Поначалу я испугался, что ты снова решила вытащить на свет божий кошку, – сказал папа. – Никогда не забуду, как ты ее, бедняжку, выкопала.

– Некоторые вещи никогда не забываются, – ответила я.

– Что-то в этом есть неприятное, – сказала мама. – Совсем неприятное.

Позднее в тот же день мама спросила меня, не хочу ли я поехать с ней в поселок и сходить в кондитерскую. Я подумала, что мама позабыла все неудачные попытки вывести меня в свет. Иногда, когда я была помладше, она брала меня с собой на чашечку кофе с подругами и их детьми, но, поскольку я не всегда отвечала на прямое обращение и слишком часто облизывала губы (почему я не использую бальзам для губ, как Сесилия?), то в конце концов она бросила это дело и стала брать с собой только мою сестру. Ничего странного, пожалуй, в том, что мама предпочитала в таких ситуациях общество Сесилии, – Сесилия задавала уместные вопросы и смеялась в нужных местах. Сесилия никогда не перебивала и не проливала соус на скатерть. Но сейчас мама, по всей видимости, решилась на новую попытку.

Мама припарковала машину у продуктового магазина. Когда мы пересекали площадь, нас окликнул человек, продававший лотерейные билеты. Он сидел на своем обычном месте возле магазина «Ика» и кричал: «Подходите! Покупайте лотерейные биле-е-еты!»

Я предложила маме купить у него несколько штук, но мама прошептала в ответ, что он наверняка не в себе и она не хочет к нему приближаться.

Когда мы вошли в кондитерскую, над дверью прозвонил старинный колокольчик. Каждый раз, когда мы приходили туда, мама пренебрежительно отзывалась об обстановке – говорила, что все словно бы так и осталось с пятидесятых годов. Наверняка так и было, но, в отличие от мамы, я считала, что разрозненная темно-коричневая деревянная мебель, старинный музыкальный автомат и шторы в мелкий цветочек придают этому месту особое очарование. К тому же пирожные здесь пекли потрясающе вкусные. Мама считала, что это из-за масла – здесь во все кладут куда больше масла, ибо в провинции больше заботятся о вкусе, чем о фигуре.

Мама заказала чашечку кофе без всего. Я взяла булочку с ванильным кремом, пирожное «картошка» и лимонад «Поммак». За одним из столиков сидело несколько мужчин в синей рабочей одежде. Все они были покрыты слоем красной пыли.

– Почему они красные? – спросила я маму, кивая в сторону их стола.

– Не так громко, Фран, – проговорила мама сквозь зубы. – Плавильный завод, – прошептала она.

– А что это красное? – спросила я вслух.

– Железо, – хриплым голосом ответил один из людей в синем. – Окисленная железная руда. Она становится красной, когда окисляется, и эта дрянь оседает на всем.

Я вежливо поблагодарила его за информацию.

Мама закрыла глаза и долго сидела так. Потом собралась с силами и спросила, как я себя чувствую – не лучше ли мне?

Я откусила большой кусок булочки, не обтирая прилипший вокруг рта сахар, хотя мама жестами показывала мне, чтобы я вытерлась.

– Я чувствую себя великолепно.

– Не надо преувеличивать, – сказала мама и протянула мне салфетку. – Скажи откровенно, Франческа.

– Хорошо. Поль умер, никто не верит мне, когда я говорю, что с его смертью что-то не так, меня выкинули из школы, а вы надзираете за мной, словно я сумасшедшая.

Мама бросила на меня долгий взгляд, в котором читалось, что я именно такая и есть.

– Понимаю, тебе тяжело, – сказала она. – Но все пройдет.

– Откуда ты знаешь?

– Из опыта. Все проходит, все имеет конец.

– Или же нет ни начала, ни конца, – возразила я. – А все крутится в вечном водовороте, как у Данте.

– Давай будем надеяться, что конец все же есть, – сказала мама.

– Мне кажется, скорбь будет тащиться за мной по пятам, как собака, пока я сама не упаду замертво. Все кончится, только когда умрешь.

– Пожалуйста, не надо так, – сказала мама. – Как все прошло у доктора Нулана?

– У него все проходит одним-единственным образом, то есть плохо. Ты ведь сама понимаешь – я не могу на него полагаться после того, что произошло с Арном Вендтом.

Мама провела рукой по лбу.

– Я думала, эта история осталась позади, – проговорила она.

– Для вас – вероятно, да. Но мы с доктором Нуланом вернулись к этому.

– Зачем? Ведь проблема сейчас немного в другом.

– Неизвестно, где все начинается и где кончается. Именно это мы и пытаемся выяснить.

– Хорошо, – почти беззвучно проговорила мама.

Устыдилась ли она? Я очень на это надеялась. Во всяком случае, мне точно было бы стыдно, если бы я предала свою дочь подобным образом.

Мама извинилась. Ей надо в дамскую комнату.

Едва она ушла, как снова зазвенел колокольчик над входом. Вошла красивая молодая женщина, ведя за руку маленькую девочку. Вид у женщины был немного диковатый – мятая одежда, длинные взлохмаченные волосы.

– Привет, Мелинда, – поздоровалась она с женщиной за стойкой. – Ну как там твои куры?

– Их унесла лиса, – ответила та, которую звали Мелинда. – Ума не приложу, как она пробралась, хитрая бестия.

– Но ведь у тебя есть крыша?

– Все равно пролезла.

– Если хочешь, могу прийти и помочь тебе соорудить новый загон для кур, понадежнее.

Я почувствовала, что мне все больше нравится эта женщина, которая может позволить себе не причесывать волосы и умеет строить.

– Мы берем два напитка и две булочки с корицей, – продолжала женщина. – Или ты хочешь чего-нибудь другого? – обратилась она к девочке, которая, судя по всему, была ее дочерью. – Не слышу, солнышко, скажи чуть громче.

Глядя в пол, маленькая девочка заявила, что хочет пирожное.

Мелинда за стойкой заменила одну булочку на пирожное и протянула поднос, не взяв денег.

Я наблюдала за женщиной, когда она двинулась к столику. Когда она проходила мимо мужчин в рабочей одежде, самый молодой из них похлопал себя по колену и предложил ей сесть туда.

– Прекрати, черт возьми, Свенка, – ответила женщина. – Ты пугаешь мою дочь.

Она поставила свой поднос за два стола от меня. Потом вместе с девочкой она подошла к музыкальному автомату. Подняла ее и разрешила ей самой выбрать песню.

– Я только схожу в туалет, – сказала она, когда девочка выбрала мелодию и помещение заполнил голос Джуди Гарленд. – Сейчас вернусь. Посиди пока.

Девочка уселась за столик. Волосы у нее были взъерошенные, как у мамы, а личико грязное. Вероятно, все это в сочетании с ее отчаянным взглядом и грустной музыкой так подействовало на меня, что я чуть не расплакалась.

 
Somewhere over the rainbow
skies are blue
and the dreams that you dare to dream
really do come true[9]9
  Где-то за радугой синие небеса, и мечты, которые ты лелеял, и в самом деле исполняются (англ.).


[Закрыть]
 

Только когда музыка стихла, я задалась вопросом, куда же подевалась моя мама. Она ушла в туалет давным-давно. Когда она наконец вернулась, лицо у нее было бледное. Казалось, она вот-вот упадет в обморок.

– Ты что, увидела там привидение? – спросила я.

– Вроде того, – пробормотала мама. Потом она сказала, что нам лучше поехать домой. У нее кружится голова.

19

Сюзанна развела огонь в камине в гостиной. Она сидела на овечьей шкуре на полу, держа в руках большой бокал с чем-то розовым, и смотрела на огонь.

– Спят? – спросила она.

– Да.

– Тим просто не в себе, – проговорила Сюзанна. – Он и раньше был тревожным мальчиком, но с тех пор, как уехал Исак, все стало заметно хуже.

– Пока мы ехали в машине, кое-что произошло, – сказала Чарли. – Он испугался, и Нильс сказал мне, что ему чудятся мертвецы.

– Ох этот Нильс и его бесконечные реплики из кино, – вздохнула Сюзанна. – Но по поводу Тима я начинаю всерьез волноваться. Помнишь мою тетю Карлу, которая видела бабочек на черных стенах и разговаривала с людьми, которых не было?

– Помню, как ты рассказывала, но лично я с ней, кажется, не встречалась.

– Скорее всего нет, ибо она почти всю жизнь провела в психушке. Бабушка иногда говорила, чтобы я побереглась, что слабые нервы наверняка передаются по наследству.

– А как от этого уберечься?

– Понятия не имею. Видно, поэтому я так переживаю. А вдруг Тим унаследовал сумасшествие тети Карлы?

Чарли посмотрела в окно, в осеннюю темень, опустившуюся на сад. Единственное, что виднелось в темноте, – слабый свет одинокой лампочки у ворот.

– Том тоже кого-то видел, – проговорила она.

– В смысле? – Сюзанна уставилась на нее.

– Том сказал, что видел человека, стоявшего во дворе возле качелей. Ему тоже часто что-то мерещится?

Чарли ощутила неприятный холодок в груди, когда Сюзанна покачала головой. Она надеялась, что почти идентичный набор наследственной массы у близнецов успокоит ее – что Том тоже иногда видит то, чего не видят другие.

– Том совсем не такой, как Тим, – серьезным тоном ответила Сюзанна. – Ему ничего не мерещится. Меня это пугает, Чарли. Все это действительно жутко.

– Есть ли здесь кто-то, кто тебя недолюбливает? – спросила Чарли.

– Сейчас мне кажется, что меня весь поселок ненавидит.

– Не понимаю, почему, – проговорила Чарли. – Если на кого-то они и должны злиться, то скорее на Исака.

– Но Исака здесь нет, – возразила Сюзанна. – А ты знаешь, что такое первородный грех?

Чарли кивнула. Она дочь Бетти Лагер. Про первородный грех ей известно все.

– Но ты ведь не родня Исаку.

– Я его жена. По мнению многих, муж и жена – одна сатана.

– Но ведь ты не сделала ничего плохого.

– Скажи об этом всем этим сплетницам.

– Кто они? – спросила Чарли. – Кто осуждает тебя и распространяет сплетни?

– Все куда изощреннее, Чарли. Думаю, ты не забыла до конца, как это бывает.

Отпив большой глоток вина, Чарли закрыла глаза. Они с Бетти в продуктовом магазине, Бетти наобум кидает в тележку все, что попало, собачий корм вместо кошачьего, консервы, салфетки и одноразовую посуду. Люди оборачиваются, перешептываются, смеются. Бетти ничего не замечает, но Чарли все видит. От нее не ускользает ни одна деталь.

– Не забыла, – пробормотала Чарли.

Она вспомнила, как ощущала спиной взгляды в пабе. Ничего она не забыла.

– А может быть, дело в тебе, – проговорила Сюзанна. – Может, какой-то псих притащился за тобой из Стокгольма.

– С какой стати?

– Ну, у вас в Стокгольме тоже есть психи.

Чарли быстро сделала мысленный обзор тех мужчин, с которыми встречалась в последнее время. Андерс обычно шутил, что и она скоро нарвется на какого-нибудь маньяка – это просто вопрос времени, и что ей следовало бы пробивать своих мужчин по полицейским базам, чтобы отсортировывать хотя бы самых отпетых головорезов.

– Или это кто-нибудь из местных, – продолжала Сюзанна. – Интересуется, какого черта ты тут делаешь и с какой стати расспрашиваешь народ о Гудхаммаре и Франческе Мильд.

Чарли покачала головой.

– Возможно, все не так и драматично, – сказала она. – Может быть, просто сосед выгуливал собаку.

– Возле наших качелей? – переспросила Сюзанна. – И кстати, у нас нет никаких соседей.

20

Наконец и Сюзанна пошла ложиться. Чарли отстучала эсэмэску Юхану о том, что материалы следствия у нее. И задала вопрос: «Хочешь, почитаем вместе?»

Его ответ последовал мгновенно. «Конечно. Приезжай».

Хиббен спал на диване – он, конечно же, проснулся, когда Чарли прошла мимо него, и даже начал было скулить, но утихомирился, когда она погладила его по спине.

Во дворе царила непроглядная тьма. Чарли поглядела в сторону качелей. Все тихо.

В центре Гюльспонга то же самое – ни души. Безлюдная темная площадь заставила Чарли вспомнить свои детские страхи – страх остаться единственным живым человеком на земле. Сколько раз она заходила по ночам в комнату Бетти, чтобы убедиться, что та дышит во сне? «Солнышко, перестань прокрадываться ко мне, как привидение. Я здесь».

Входная дверь в мотель была заперта, так что Чарли пришлось позвонить Юхану и попросить его спуститься и открыть ей.

– Разве не забавно, – проговорил он, указывая в сторону бара, – что все так и стоит, что можно пойти и налить себе бокальчик, если захочется.

Чарли подумала, что это скорее здорово, чем забавно. Лично она с удовольствием смешала бы себе чего-нибудь покрепче.

– Все хорошо? – спросил Юхан. – Как там Сюзанна?

– Ей приходится нелегко, – ответила Чарли. – Но она справится.

Чарли охватило неприятное чувство, когда она обнаружила, что Юхан остановился в том же номере, в котором она жила летом. Именно сюда она по пьяной лавочке притащила Юхана, в результате чего ее отстранили от следствия. Ее до сих пор не отпускала мысль, как по-идиотски она себя тогда повела.

«За все, что ты делаешь и не делаешь, прости себя».

Юхан выдвинул для нее стул возле письменного стола, а сам сел на краешек кровати. Чарли открыла первую страницу.

– Почему имя полицейского вымарано? – спросил Юхан.

Чарли посмотрела на черное пятно, закрывающее собой имя полицейского, проводившего допросы.

– Возможно, потому, что кто-то совершил ошибку.

– Тогда почему не отделаться от папки целиком?

– Хороший вопрос. Может быть, потому, что кто-то совершил две ошибки. Надо будет проверить, кто работал в местной полиции в конце восьмидесятых.

На первых страницах содержалась краткая информация о последовательности событий – большую часть оба уже знали.

Франческа Мильд пропала в ночь с седьмого на восьмого октября 1998 года. Пропал ее паспорт и, вероятно, небольшое количество наличных. За несколько недель до исчезновения Франческа покинула частную школу-пансион Абрахамсберг после попытки самоубийства.

– Попытка самоубийства, – проговорил Юхан. – Ты об этом знала?

– Нет, но Микке упоминал, что она пребывала в серьезной депрессии. А еще я разговаривала сегодня с мужиком в пабе, который назвал ее психической.

– Ну что ж, это, вероятно, говорит в пользу самоубийства.

– Но в этом случае ее должны были бы найти, не так ли?

Чета Мильд также свидетельствовала о психическом нездоровье дочери. Франческу всегда тянуло ко всему деструктивному.

Анонимный следователь, проводивший допрос, спросил: так они имеют в виду, что Франческа могла покончить с собой?

Ни один из родителей не склонен был в это верить.

Но разве она только что не лежала в больнице после попытки самоубийства?

Фредрика Мильд ответила, что вышло недоразумение, что это была не попытка самоубийства, а крик о помощи.

У Юхана зазвонил телефон.

– Я должен ответить, – сказал он, бросив взгляд на дисплей.

Взяв телефон, он вышел из номера, а Чарли продолжала читать.

Она дошла до пассажа с вопросом о том, есть ли у семьи враги. По словам Рикарда Мильда, врагов у них не было, а вот его жена указала, что иногда во дворе появлялись неприятные визитеры. Кто они такие, она не могла ответить. Ни имен, ни лиц не помнила.

Чарли перечитала абзац. Неприятные визитеры. Она закрыла глаза. Рука Бетти, стучащая в дверь, второй рукой так крепко сжимающая руку дочери, что ей больно. Щелка в двери, умоляющий тон.

– Я просто хотела… мы должны…

– Уходи, иначе я вызову полицию.

– Нам нужно поговорить. Пожалуйста!

Не думать о Бетти. Однако сдерживать все это больше не удавалось. Неужели у Бетти есть от нее еще тайны? То, что произошло, когда им с Норой было по тринадцать лет, – маленький мальчик, которому они не собирались делать ничего плохого, но которого все же нашли задушенным… может быть, это было заранее спланировано? Может быть, тот мальчик стал первой жертвой убийцы – убийцы, который продолжит свой путь после долгих лет пребывания в исправительном учреждении? Чарли пыталась успокоить себя тем, что происшедшее тогда – дело рук двух девочек из непростых семей, шутка, вышедшая из-под контроля и приведшая к катастрофическим последствиям, случайное событие, несчастный случай. Бетти не была злой. Бетти была импульсивной. Сумасшедшей и… Она снова закрыла глаза. Руки Бетти в ее волосах. Летние вечера с танцами в вишневом саду: «Не смотри вниз! Расслабься. Солнышко, это всего лишь игра, ничего такого ужасно серьезного». Бетти – любительница вина и танцев, организатор вечеринок: «Музыку погромче и вперед, люди добрые! Какой смысл прийти на вечеринку, если не танцевать?» И потом – другая сторона. Бетти Лагер – боящаяся света и звуков, скорбное зрелище, закрытые одеялами окна, взгляд, неподвижно уставившийся в стену. И, наконец, третья версия, Бетти-покровительница: «Не смей орать мне вслед, когда со мной дочь!

Тот, кто тронет хоть волосок на голове моей дочери…

Она слишком умна для вас. Она самая мудрая из всех. У меня самая старая дочь в мире».

Никто по-настоящему не знал Бетти Лагер. Из всех друзей, бывавших в их доме, никто не знал ее до конца. «И я тоже не знала, – подумала Чарли. – Я не знала собственную маму. Единственное, что мне точно известно, – у нее были тайны. Она оказалась не такой, как я думала».

Чарли подошла к окну. Где-то там притаились река, лес, луга, но сейчас, когда все укутано плотной осенней темнотой, ничего невозможно разглядеть дальше закрытой плавильни. Возле входа светило несколько фонарей. Сколько раз Бетти проходила в ворота того места, «где и самый здоровый человек просто свихнулся бы»? «Слишком много раз», – подумала Чарли. Потому что Бетти не стала менее сумасшедшей от того, что начала работать в «огнях адовых».

В номер вернулся Юхан.

– Ты в порядке? – спросил он.

Чарли открыла было рот, чтобы ответить, что она в порядке. Но вместо этого сказала «нет». Нет, она не в порядке. Указав на документ, она рассказала ему про неприятных визитеров – как точно все это совпадает с ее собственными воспоминаниями.

– Я не вынесу, если и тут замешана Бетти, – вздохнула Чарли. – Это уже перебор.

– То, что она побывала там, еще не означает, что она… я имел в виду – это как с паспортом, – продолжал Юхан. – То, что его не оказалось на месте, не означает, что Франческа уехала.

– Нет, но может это означать, – проговорила Чарли. – А если моя мама с ее прежним опытом насилия была одним из этих неприятных визитеров… для меня это чертовски тяжело.

Юхан взял документ, лежащий у нее на коленях, и быстро прочел ту страницу, которую пропустил, пока разговаривал по телефону.

– Это вовсе не означает… – снова попытался он.

– Мы должны это выяснить, – заявила Чарли. – Мы узнаем, что все это означает. А сейчас давай дочитаем до конца.

Франческа

Я лежала без сна и смотрела в потолок. Было, наверное, около двух часов ночи. До рассвета оставалась еще целая вечность, а мои мысли крутились по заведенному кругу. Я вспомнила, как однажды Поль сказал мне, как важно уметь записывать слова на бумагу – это помогает внести ясность, увидеть алгоритмы и взаимосвязи.

Единственное, что я нашла, была тетрадка по математике в клеточку, но я решила, что сойдет.

До самого утра я писала, как одержимая, без всякой системы, не соблюдая хронологию. Я просто записывала воспоминания в той последовательности, в которой они возникали в мозгу, получались отрывочные бессвязные фрагменты.

«Доктор Нулан говорит, что человеческая память ненадежна и изменчива, – написала я, погрызла карандаш и продолжила: – Она может пропадать, поддаваться манипуляциям и выдавать ложные воспоминания, а если добавить такие вещи, как транквилизаторы, алкоголь и наркотики, то она, ясное дело, становится еще более ненадежной. Вывод: мои воспоминания о вечере, когда происходил осенний бал, не обязательно соответствуют действительности. Желтая роза, мокрая одежда компании с королевскими именами… все это может оказаться пьяным угаром, обманом зрения, галлюцинацией. И как бы я этого ни желала, говорит доктор Нулан, я не могу вызвать события из забвения. Я не могу заполнить пробелы. Это комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли. Поэтому, вместо того чтобы мучить себя, пытаясь вспомнить, мне следует подумать о чем-то другом, считает доктор Нулан. Мне надо позабыть обо всем.

Я хотела бы сказать доктору Нулану, что забывание – комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли».

Прочтя написанное, я ощутила во всем теле непривычное чувство удовлетворения. Теперь я обыщу все уголки своей души, запишу все, что помню, все, что мне приснилось, все, что думаю и все, о чем подозреваю. Может быть, это запустит мою память. А если нет, то по крайней мере я наведу порядок в своих мыслях.

На следующий день мама сказала, что к нам приедут гости. Я спросила зачем, а мама посмотрела на меня непонимающим взглядом и ответила, что это же приятно – принимать гостей. Успешная молодая пара будет проезжать неподалеку от нас. Ей подумалось, что, может быть, мне пойдет на пользу, если в доме будет праздничная атмосфера. Я хотя бы на некоторое время подумаю о другом.

Перед приездом гостей предстояло сделать уборку, и, конечно же, началась паника, когда мама обнаружила, что бумажка с именами и телефонными номерами тех, кто нам обычно помогает, не висит на прежнем месте.

– Где бумажка? – спросила она меня. – Где все номера телефонов?

Я ответила, что понятия не имею.

– Что будем делать, Рикард?

Мама обернулась к папе.

– Надо всего лишь открыть телефонный справочник, – сказала я. – Там есть все телефоны.

– Да-да, – согласилась мама. – Так можно было бы сделать. Проблема в том, что… Я не помню, как ее зовут – ту женщину, которая у нас убирает. Ты помнишь, Рикард?

Папа покачал головой.

– Карола, – сказала я. – Ее зовут Карола.

Оба уставились на меня. У этих двух взрослых, которые не в состоянии сами сделать уборку, по крайней мере есть дочь, которая помнит имя женщины, делающей это за них.

Карола пришла в пятницу, накануне того дня, когда успешная чета должна была приехать на ужин. Она работала у нас недавно, я видела ее летом всего пару раз. О ней я знала только то, что видела сама. Что-то подсказывало мне, что она любит пропустить бокальчик-другой. Не могу сказать, на чем основывались мои выводы – просто такое у меня возникло ощущение. Несколько раз она приводила с собой дочь – маленькую зазнайку, которая не отвечала, когда к ней обращались.

Я подкралась к Кароле, когда она пылесосила ковер в холле на втором этаже. Работала она очень быстро – было очевидно, что я сбила ее с ритма, когда вытащила вилку из розетки.

– Что ты делаешь? – спросила она. Лицо у нее раскраснелось от напряжения.

Я намеревалась сперва поговорить с ней о пустяках, но сейчас в голову мне не приходило ни единой мысли, кроме моего главного дела.

– Ты не могла бы купить мне вина?

– Да с какой стати… – Карола наморщила лоб. – В смысле – ты ведь еще совсем юна?

– Догадка верна, – кивнула я. – Именно поэтому я и обращаюсь к тебе за помощью.

– А сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Ты выглядишь моложе. Ты очень… худенькая.

– Это потому, что я в депрессии.

Кароля потянулась за вилкой от пылесоса.

– «Донелли Ламбруско», – продолжала я. – Оно стоит в «Системе»[10]10
  В Швеции крепкие напитки продаются только в магазинах государственной монополии «Systembolaget».


[Закрыть] пятьдесят крон. Я заплачу за нее сто, если купишь мне две, то двести.

В глазах Каролы сверкнул огонек интереса.

– Но если что-нибудь случится… – проговорила она.

– А что может случиться? – спросила я. – Я ведь не наркотики купить прошу. А от небольшого количества вина еще никто не умер.

Карола рассмеялась.

– Забавная ты.

Я подумала, что я не забавная, а просто очень хочу выпить.

– Но ты ошибаешься, – продолжала она.

– В чем? – спросила я и подумала: она имеет в виду мои слова о том, что никто не умер от вина.

– В том, что касается цены, – продолжала она. – Оно стоит всего тридцать восемь крон за бутылку. Донелли, я имею в виду.

Когда на следующий день она шепотом сообщила мне, что спрятала бутылки в большой яме у берез, как я ее просила, я дала ей еще сотенную за честность.