Текст книги "Франческа"

– Не могла заснуть, – пояснила она. – Когда у меня не получается заснуть, я спускаюсь вниз и ложусь здесь. Где-то я слышала, что полезно сменить обстановку.

– Похоже, не очень-то помогает, – ответила Чарли.

– Я не чувствую себя в безопасности. Мне тревожно в собственном доме.

– Понимаю. Но, скорее всего, ничего серьезного.

Чарли подумала об украденной картине, о старой женщине, угостившей близнецов конфетами, человеке в саду, разговорах об Исаке в поселке. Что уж тут удивляться, что Сюзанна не чувствует себя в безопасности.

– Что-нибудь новое от Исака? – спросила Чарли, когда Сюзанна вернулась, отвезя мальчиков в школу.

– Да, он позвонил и сказал, что я все неправильно поняла – мы якобы договорились на сегодня.

– Ты ему веришь?

– У меня нет другого выбора. А по голосу мне показалось, что он скучает по детям.

– Мы можем потом заехать к Лоле? – спросила Чарли. – Мне нужно поговорить с ней.

– О чем?

– Хочу спросить, что она помнит о Гудхаммаре и Франческе.

– Сейчас половина девятого, – сказала Сюзанна. – В это время она спит – пушками не разбудишь.

– Тогда, может быть, через часик-другой?

– Разумеется. Все равно пора ее проведать. Черт подери, приходится стать мамой своей собственной маме! Утомительно до чертиков.

Чарли кивнула. Именно так – утомительно до чертиков.

Лола жила в съемной квартире над киоском с хот-догами на главной улице Гюльспонга. Первая буква на табличке у двери отвалилась, осталось только «арола Юнссон». Дверь стояла незапертая. Сюзанна открыла ее, не постучав.

– Мама! – позвала Сюзанна, когда они вошли в прихожую. – Ты дома?

Ответа не последовало.

В квартире пахло затхлостью и этанолом, но, когда они проходили мимо кухни, Чарли увидела следы периода просветления у Лолы. Занавески были подобраны в цвет скатерти, а в глиняных горшках на окне когда-то обитали пеларгонии. Но Лолы не было видно.

– Мама! – снова окликнула Сюзанна.

Они с Чарли переглянулись, подумав об одном и том же. Чарли почувствовала легкий приступ дурноты.

«Только бы не найти безжизненное тело, – подумала Чарли. – Чертов боженька, избави нас от такой находки».

Лола лежала в постели в спальне.

– Что вы тут делаете? – спросила она сонным голосом, увидев их. – Что с вами такое? Зачем сваливаетесь как снег на голову, даже не предупредив?

– Я твоя дочь, – сухо ответила Сюзанна. – А тебе следовало бы нас поблагодарить.

Она указала на пол. Только теперь Чарли заметила дымящийся окурок, уже прожегший дыру в коврике. Рядом виднелось еще несколько таких же черных следов – Лола явно не впервые засыпала с непотушенной сигаретой.

– Перестань обращаться со мной как с ребенком, Сюзанна, – заявила Лола, садясь в постели.

– Тогда перестань, ради всего святого, вести себя как ребенок.

– Смени тон, – ответила Лола, подняв указательный палец и уперев его в дочь. – Не смей разговаривать со мной в таком тоне в моем собственном доме.

Она перевела взгляд на Чарли, и ее лицо смягчилось.

– Чарлин? – спросила она, протирая глаза. – Это правда ты?

– Мама, надень что-нибудь, – сказала Сюзанна, прежде чем Чарли успела ответить. – Мы подождем тебя в кухне.

Когда они уселись за кухонный стол, Сюзанна развела руками.

– Черт знает что! В один прекрасный день она спалит весь дом.

– Я слышу, – крикнула Лола из спальни. – Я все слышу.

– Прекрасно! – заорала в ответ Сюзанна. – На то и был расчет.

– Я стараюсь изо всех сил, – сказала Лола, выходя в кухню.

На ней был халат в цветочек и странная широкая повязка в волосах.

– Чарлин Лагер, – произнесла она и покачала головой. – Вылитая мать.

Она подошла к плите, включила вытяжку и закурила.

– Подумать только, что вы, девочки, снова нашли друг друга, – продолжала она. – В детстве вы были как сестренки – спали в обнимку, причесывали друг другу волосы, вместе купались в ванной.

– Да, – ответила Сюзанна. – Мы тянулись друг к другу, когда все вокруг казалось ненадежным.

Лола сделала вид, что не заметила горечи в ее комментарии. Она взяла с полки над плитой упаковку «Трео»[14]14
  Treo – таблетки от головной боли, которые отпускаются без рецепта. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Шипение упавшей в воду таблетки навело Чарли на мысли о Бетти. Сколько раз Бетти начинала утро с шипучей таблетки «Трео»! Лола проглотила жидкость в несколько глотков и принялась рыться в шкафах в поисках угощения.

– Мама, достаточно просто кофе, – сказала Сюзанна.

– Зачем вы пришли? – спросила Лола, включив кофеварку. – Мне казалось, ты меня совсем позабыла, Сюзанна.

Она бросила на дочь обиженный взгляд.

– Мы хотели поговорить о семействе Мильд, – сказала Чарли. – О тех, которые владеют Гудхаммаром. Ты ведь убирала у них?

– Да, было дело, – ответила Лола. – Когда-то я работала на этих высокомерных господ и их странных дочерей.

– Почему ты никогда мне об этом не рассказывала? – спросила Сюзанна.

– Да с какой стати мне рассказывать? – удивилась Лола, – Это было сто лет назад. Кстати, ты, кажется, ходила туда со мной несколько раз. Но ты была совсем маленькая, годика четыре-пять. Можно спросить, с чем связан ваш интерес к этому старому дому?

– В детстве Бетти несколько раз водила меня туда, – пояснила Чарли. – И я помню, что все кончалось ссорой.

– Поссориться с Бетти – проще простого, – ответила Лола и улыбнулась. – Я всей душой любила эту женщину, но когда у нее начинался спад, она становилась…

– Думаю, Чарли представляет себе, какой она была, – вставила Сюзанна.

– Моя мама тоже там убирала? – спросила Чарли, хотя была и так вполне уверена в ответе.

Лола засмеялась и пояснила, что нет, Бетти уборкой не занималась. Убирать она совсем не умела, а там, в Гудхаммаре, все было очень строго. Не дай бог пропустить хоть уголок. А теперь все ветшает и разрушается. Безумие, по мнению Лолы, бросить такой дом, даже не продав его – оставить такую роскошную старинную усадьбу просто разрушаться от времени. Но после того, что случилось с девочкой… наверное, они не хотели воспоминаний, заключила Лола.

– Как ты думаешь, что с ней случилось? – спросила Чарли. – Куда подевалась Франческа Мильд?

– Понятия не имею, – пожала плечами Лола. – Да и никто не знает. Либо сбежала, либо руки на себя наложила – по крайней мере, так в поселке болтали. Но никого из этой семьи я с тех пор больше никогда не видела.

Раздался телефонный звонок. Лола поднялась и вышла. Они услышали, как она сняла трубку и сказала, что само собой, она придет, да, она же сказала, что придет.

– Подруга звонила, – пояснила она, вернувшись в кухню. – Спрашивала про сегодняшний праздник урожая. Вы пойдете?

– Да, – кивнула Сюзанна. – Мы собираемся.

– Вот и здорово, – проговорила Лола. Потом она наморщила лоб, словно ее поразила неожиданная мысль. – Черт, а где мальчишки-то?

– В школе, – ответила Сюзанна. – Да, они ходят в школу, и тебе это известно, – продолжала она, видя удивление на лице Лолы.

– Я думала, сегодня суббота, – пробормотала Лола. – А оказывается, всего лишь чертова пятница. И праздник урожая, – продолжала она. – Ведь сегодня праздник урожая.

Сюзанна вздохнула по поводу этих бесконечных повторов.

– Я в курсе, – сказала она. – Как я уже сказала, мы тоже на него собираемся.

– А мальчики?

– Они будут у папы, – ответила Сюзанна. И добавила, поскольку Лола продолжала с удивлением смотреть на нее:

– Да, у них есть папа. Его зовут Исак.

– Я знаю, как его зовут, – ответила Лола. – Но мне показалось, что он свалил.

– Так и было. Но сейчас он, похоже, вспомнил о детях. Они пробудут у него неделю. А учитывая тот факт, что у меня тут не стоит очередь из родственников, желающих посидеть с моими детьми, я чертовски этому рада.

Чарли стало не по себе. Ей не нравилось слушать, как другие ссорятся, будто забыв, что они не одни.

– Расскажи о Франческе Мильд, – прервала она.

– Да я уже все и рассказала, – ответила Лола. – По крайней мере, все, что знала. Я просто убирала у них в доме. У нее в комнате, насколько я помню, черт-те что творилось. Она не хотела, чтобы я туда заходила. Говорила – ей не нравится, когда за ней убирают другие.

Лола улыбнулась.

– У нее был депресняк. Помню, я еще подумала – как можно впасть в тоску, сидя среди такой роскоши? Но, тем не менее, так и было.

Чарли с трудом сдержалась, чтобы не сказать: «Ты забыла, как она просила тебя купить ей вина? Стало быть, какие-то отношения вас связывали, раз она обратилась к тебе с такой просьбой». Но вместо этого она произнесла фразу, которую однажды сказал Андерс и которая ее тогда сильно насмешила:

– Между деньгами и счастьем нет корреляции.

Лола взглянула на нее и покачала головой.

– Видать, ты имеешь в виду, что деньги и счастье не так уж сильно связаны? Просто выражаешься по-умному? Я, знаешь ли, не ученый, но одно знаю точно – можно быть чертовски несчастным от того, что у тебя нет денег.

– Согласна на все сто, – ответила Чарли.

Лола пошла и подлила себе кофе, не спросив их, хотят ли они добавки. Потом она снова села, покачала головой.

– Что такое? – спросила Сюзанна.

– Просто думаю про этих сволочей-мужиков.

– Мама!

Сюзанна поднялась, взяла кофейник и вылила остатки кофе, половину себе, половину Чарли.

– Все они одинаковые уроды, – продолжала Лола. – Твой папаша, Исак, все.

– У меня нет сил опять это выслушивать, мама.

– Я просто говорю тебе, как есть. Просто говорю, что все мужчины – свиньи, в глубине души все они одинаковые. Может показаться, что ты встретила исключение, но рано или поздно выясняется, что это не так – исключений не бывает.

Чарли отметила про себя, что Бетти говорила слово в слово то же самое – пока не появился Маттиас.

– Только не Маттиас, – проговорила она, не успев взвесить свои слова. – Маттиас – исключение, подтверждающее правило.

Лола грустно улыбнулась.

– Да, твоя мать всегда так говорила. Но в таком случае я не понимаю, почему она ничего не сделала, чтобы спасти это исключение.

– Что ты хочешь сказать?

Чарли со стуком поставила чашку на стол.

– Я хочу сказать – зачем же она тогда смотрела, как он тонет? Почему хотя бы не попыталась его спасти?

– Что ты такое плетешь, мама? – изумилась Сюзанна.

– Она сама мне все рассказала, – продолжала Лола. – Что они с Чарлин сидели на берегу и смотрели, как он тонет.

– Подожди! – крикнула Сюзанна, когда Чарли ринулась в прихожую.

– А что я такого сказала? – донесся до Чарли голос Лолы. – Она же сама там была. Сама знает, что произошло.

Провалы во времени

– Где ты это достал? – спрашиваю я Поля. Я показываю ему коричневую баночку с оранжевыми таблетками. Мы в его комнате в Таллюддене. Все остальные пошли к озеру – болеть за школьную команду в ежегодных состязаниях по гребле.

– Тайные связи, – отвечает Поль.

Я вспоминаю слова папы о том, что Адамсберг – это школа, дающая ключи от закрытых дверей, важные связи, которые пригодятся потом в течение всей жизни. Только теперь я начинаю понимать смысл его слов.

– Но что это такое?

– Психиатрическое лекарство. Я уже не помню, от какой болезни.

– Добудь еще, – говорю я, забираясь в оконную нишу. – Что бы это ни было, добудь еще.

Поль говорит, что настоящий эффект пока не наступил. Он садится напротив меня на подоконник, уперевшись ногами в мои ноги. И вдруг мир меняет цвет и форму. Все становится светлее, мягче, меня охватывает радостное чувство, и оно вырывается наружу смехом. Поль тоже смеется. Мы смеемся желтым листьям на березах за окном, садовнику, который копается на грядках возле Маюрена. Мы смеемся немцу, норвежцу и Бельману, который пописал в суп.

Я смеюсь так, будто в жизни не слышала ничего смешнее.

Мы принимаем еще по таблетке. Не потому, что хотим умереть или типа того. Мы просто хотим продолжать смеяться. Но веселее не становится. Я думаю, что надо запомнить до следующего раза: от того, что принимаешь больше таблеток, веселее не становится.

30

Только оказавшись на улице, Чарли заметила, что забыла куртку. Сюзанна, выбежавшая следом за ней, держала ее в руках.

– Не обращай внимания на эту старую алкоголичку, – сказала она, протягивая Чарли куртку.

– Мне надо пройтись, – сказала Чарли.

– Тогда я схожу пока в магазин, – ответила Сюзанна. – Давай встретимся у машины. И не воспринимай всерьез то, что говорит мама. Она несет какую-то пургу.

Чарли уже пошла прочь. Сердце билось так, словно она пробежала стометровку. В мыслях она вернулась на берег рядом с Люккебу, поместила Бетти рядом с собой, а сама сидела, подтянув колени к подбородку, глядя на Матттиаса, качающегося в лодке. Почему, тысяча чертей, Бетти ничего не предприняла?

Не доверяй мужчинам, говорящим красивые слова.

Маттиас – исключение, подтверждающее правило.

Слишком светло. Кто-нибудь может убрать весь этот свет?

Чарли остановилась. Она дошла до того здания, которое когда-то было кондитерской. На старой доске для объявлений у входа, среди сотен ржавых скрепок и белых обрывков бумаги виднелась рукописная бумажка о продаже щенков и рядом – еще одна афиша о праздничных мероприятиях вечера. «Давайте отметим то, что мы собрали!»

Чарли уселась на лестнице, ведущей к входу. В голове с новой силой закрутились вопросы, мучившие ее с лета:

Что ты за человек, Бетти Лагер?

Какая ты была и на что была способна?

Ужасно обнаружить, что нельзя полагаться на собственную маму, но теперь она вдруг осознала, что не может полагаться даже на себя. Да и как полагаться, если ее память в состоянии стереть самое важное?

Кто я? Что за человек Чарлин Лагер?

Ответ находился дальше, чем когда бы то ни было. Казалось, она стоит одной ногой в одном мире, другой – в другом, в двух разных реальностях. Она находилась во всех возрастах одновременно: маленькая девочка, старавшаяся поспевать за Бетти, взрослая женщина, идущая по следу Бетти. Может быть, хватит? В теле появилась странная легкость – казалось, ветер может подхватить ее и унести прочь от этого места. Что ее здесь держит?

Зазвонил телефон. Сюзанна сказала, что сидит в машине на парковке за магазином «Ика».

– Иду, – ответила Чарли.

Поднявшись слишком резко, она покачнулась и вынуждена была схватиться за перила, чтобы не упасть. Перила держались плохо, так что она некоторое время раскачивалась вместе с ними, прежде чем вернула себе утраченное равновесие.

Проходя мимо продуктового магазина, она услышала, как кто-то что-то выкрикивает. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что кричат ей.

– Что, такая чистюля, что и поговорить не хочешь?

На нее снова накатило чувство нереальности. Она маленькая. Крепко держится за руку Бетти. «Прекрасно выглядишь, Бетти. А посмотрите-ка на малышку. Вылитая мать».

«Я как она, – подумала Чарли. – Не важно, что я делаю. Я навсегда останусь дочерью Бетти».

Она посмотрела на мужчин. Их было трое – одетые не по погоде, с бурно разросшимися бородами. Те же самые, что сидели на скамейке тогда? Выглядели они очень старыми, но алкоголь такая штука – он заставляет людей стареть раньше времени.

– Что, такая чистюля, что и поговорить не хочешь? – крикнул все тот же голос.

– Настроения нет, – крикнула в ответ Чарли, продолжая идти.

– А выпить? – спросил другой. – Хочешь глотку промочить?

Она покачала головой, хотя никогда еще ей настолько сильно не хотелось выпить.

– Точно? У тебя такой вид, будто ты замерзла. А у меня есть то, что тебя согреет и порадует. Совершенно не открытая маленькая бутылочка, – продолжал он. – Но, так и быть, пропусти свой ход, если не хочешь, я не из тех, кто отдает такие сокровища людям, которые их не ценят.

Она развернулась, подошла к скамейке и, не говоря ни слова, взяла у него из рук бутылку. Отвинтила крышку, которую явно уже открывали, и влила в себя большой обжигающий глоток. Тепло распространилось в груди и покатилось дальше в живот, словно огненный шар. Быстро отпив еще глоток, она вернула мужчине бутылочку, поблагодарила и почти бегом устремилась к парковке, где ее ждала Сюзанна.

– Прошу прощения за маму, – сказала Сюзанна, когда Чарли уселась в машину. – Надеюсь, ты понимаешь, что она далеко не всегда соображает, о чем говорит.

– Прекрасно она соображает, – возразила Чарли. – А иначе откуда бы ей знать?

– Все так и было на самом деле? Он утонул у вас на глазах?

– У меня на глазах. Но я совершенно не помню, чтобы при этом присутствовала мама. Помню только, как я сидела на берегу. Сидела и ничего не предпринимала.

– Ты была ребенком, – ответила Сюзанна. – Ты была ребенком, а Бетти была взрослая. Во всем виновата Бетти.

Чарли открыла было рот, чтобы что-то сказать – возможно, привести какие-то смягчающие аргументы в защиту Бетти, но сил не было. Во всем виновата Бетти – с Бетти все начиналось, ею же и заканчивалось.

31

Позвонил Юхан. Чарли посмотрела на дисплей, но не ответила. Ей хотелось одного – побыть в одиночестве.

– Поеду покатаюсь, – заявила она, когда они подъехали к дому.

– Я как раз собиралась приготовить обед на скорую руку, – сказала Сюзанна.

– Поем позже, – ответила Чарли. – У тебя есть сигареты, чтобы мне взять с собой?

– Разумеется.

Сюзанна похлопала себя по карману куртки, достала и протянула Чарли пачку «Мальборо» и зажигалку.

Чарли поехала к церкви. Припарковавшись возле высокой поросшей мхом каменной стены, она вошла в ворота и двинулась вдоль по слабо освещенной гравиевой дорожке к могиле Бетти. Там, под большим каштаном, стоял простой камень. Он выглядел таким же заброшенным, как и в первый (и единственный) раз, когда Чарли наведывалась к нему. Может быть, стоило бы посадить растение, не боящееся мороза? Тут она вспомнила презрение Бетти к традиционным кладбищам. Даже после смерти она не могла усидеть на месте, поэтому заставила Чарли пообещать развеять ее прах над Скагерном. Но все вышло не так. Чарли даже не помнила, спрашивал ли ее кто-нибудь по поводу похорон. Период после смерти Бетти полностью выпал из памяти. Она протянула руку к голубю, изображенному на камне. Голубь был грязный. Чарли оттерла его, как смогла, рукавом куртки.

Черт тебя подери, Бетти, почему же ты ничего не сделала? Если он и впрямь был мужчиной, который все знал о тебе и все же тебя любил, – почему ты позволила ему просто так утонуть?

– Я не могла пошевелиться, солнышко, – раздался у нее в голове голос Бетти. – Сама не знаю почему.

Закуривая сигарету, Чарли присела на корточки за камнем, чтобы укрыться от ветра.

В голове вновь зазвучал голос Бетти:

«Может быть, именно потому, что он знал обо мне все, ему пришлось умереть? Мне невыносима мысль о том, кем я была в его глазах».

Фразы звучали так реально, что Чарли задумалась, не слышала ли она их в действительности. «Или я сама теряю ощущение реальности, – подумала она. – Скоро начну видеть бабочек на черных стенах».

– Не понимаю я тебя, Бетти, – прошептала она и загасила сигарету о землю.

Когда она поднялась, небо заволокло темными тучами. Словно посреди дня вдруг настала ночь. Она двинулась по выровненной граблями дорожке. Ей предстояло посетить еще несколько могил.

Тут ей послышался звук. Шаги? Она замерла, оглядывая кладбище. Никаких теней не видно. Однако состояние внутреннего покоя сменилось настороженностью. Вскоре она разыскала более новый участок кладбища. Надгробья здесь еще не поросли мхом, холмики не сгладились. Увидев отсвет горящей свечи, она поняла, что идет в правильном направлении. Последнее пристанище Аннабель было усыпано цветами, плюшевыми мишками, маленькими картинами в рамках с теплыми словами. На могиле горели свечи. Как долго может гореть поминальная свеча? Или кто-то только что побывал здесь и зажег их? Она прочла надпись на темном полированном камне. «Аннабель Роос – любим, скорбим», а затем даты ее рождения и смерти. А ниже уже высечены имена ее родителей и даты их рождения – и лишь оставлено место, чтобы вписать дату смерти. Не впервые Чарли видела такое, но каждый раз ей становилось не по себе – словно могила стояла и ждала, пока в нее лягут. Она села и начал читать надписи в рамочках. Здесь было все от стандартных слов «спи спокойно» и «покойся с миром» до глубоко личного «Ничто уже не будет как прежде, когда тебя нет рядом, Прекрасная Анна», а рядом большое жирное двоеточие – как та татуировка, которую Аннабель и ее лучшая подруга Ребекка сделали у себя на запястьях. «Продолжение будет». И дальше – цитата на латыни: «Alis volat propriis». Чарли достала телефон и погуглила: «Она летит на собственных крыльях». Чарли задумалась обо всем том, что уже не сбудется для этой девушки – обо всем, что ждало ее и что ей уже не суждено пережить. Все ее мысли, мечты, цели – одно мгновение перечеркнуло все. Теперь ее имя будут произносить шепотом, пугая молодых: «Помни, что сталось с той девушкой. Не забудь, чем кончила Аннабель».

– Не холодно сидеть прямо на земле? – произнес голос у нее за спиной.

Чарли подскочила на месте. В следующую секунду она обернулась, и знакомый голос обрел лицо. Это был Фредрик Роос, отец Аннабель.

– Фредрик? – воскликнула она. – Я только…

– Не надо извиняться, Чарли.

– Так красиво, – проговорила Чарли, указывая на цветы.

– Ребекка и Вильям часто ходят сюда и приносят цветы, – ответил Фредрик. – Хорошо, что она не одна. Глупо, конечно, но я постоянно боюсь, что ей одиноко, что она мерзнет, что ее пугает тьма вокруг. Поэтому свечи не гаснут. Постоянно их меняю, чтобы ей было тепло и светло.

– Понимаю, – сказала Чарли.

– Кстати, а ты что тут делаешь? – спросил Фредрик. – Я имею в виду – в Гюльспонге.

– Я приехала в гости к… к друзьям, – сказала она, вовремя сообразив, что, возможно, неуместно упоминать имя Сюзанны.

– Ты прочла потом о своей маме? – спросил Фредрик. – Прочла то, что я тебе дал?

Чарли кивнула, не испытывая ни малейшего желания обсуждать это.

– Ничего странного, что Бетти и Нора страдали, – продолжала Фредрик.

– Я слышала, что она в больнице, – сказала Чарли.

– Вот как, ты уже в курсе. Да, новости тут быстро распространяются. Так и есть. Она в Сульхеме.

– Очень вам сочувствую, – проговорила Чарли.

– Я сам себе сочувствую.

Фредрик откашлялся.

– Иногда хочется поскорее…

Он молча кивнул на могильный камень. Все и так было ясно без слов.

Франческа

В тот момент, когда я достала с полки Библию, вошел Якоб.

– Совершенно не в его духе, – сказала я, показывая книгу Якобу.

– Согласен, – улыбнулся Якоб. – Думаю, он читал, чтобы раскритиковать. Он обычно делал в ней заметки на полях.

– Можно я возьму ее на время? – спросила я. – Очень хотелось бы почитать его заметки.

– Забирай, – ответил Якоб.

Он предложил отвезти меня домой. Я сказала, что в этом нет необходимости, что мне достаточно позвонить маме. Но он все равно собирался в поселок по делам.

Когда мы выезжали на дорогу, начался дождь. Поначалу упало несколько капель, но вскоре полило как из ведра.

– Все же осень выдалась сухая, – сказала я.

– Возможно, – ответил Якоб – Мы как-то менее всего думали о погоде.

– Самая теплая осень за последние двадцать лет, – сказала я, чтобы что-то сказать.

Я это где-то слышала – но может быть, речь шла о предыдущей осени?

– Вот как, – ответил Якоб.

Он вставил в магнитофон кассету, и вскоре из колонок полился хрипловатый голос Дженис Джоплин:

Cry baby, cry baby, cry baby. Honey, welcome back to me[15]15
  Плачь, милый, плачь, плачь. Добро пожаловать домой, любимый (англ.).


[Закрыть].

Мы говорили о повседневных вещах. Якоб рассказал, что учится в Упсале на экономическом факультете. На время он прервал учебу, но снова скоро вернется к ней.

– Не могу представить себе, что у Поля есть брат, любящий экономику, – усмехнулась я.

– Да я ее и не люблю, но если мне придется потом взять на себя дела фирмы, то это пригодится.

– А ты собираешься потом заняться ей – фирмой?

– Да. Тебе это кажется странным?

– Вовсе нет.

Я посмотрела на большие руки Якоба, лежащие на руле, и представила себе, как он готовит мое бледное безжизненное тело в последний путь.

– Поль был в кого-то влюблен, – сказала я.

– В кого?

Якоб обернулся ко мне.

– Не сказал. Обещал рассказать в тот вечер, когда был бал, но не успел. Поэтому я хотела спросить тебя – может, ты знаешь, в кого? Он тебе не рассказывал?

– Нет, мне он вообще не говорил, что влюблен.

Якоб помолчал.

– А это… в смысле – сейчас это имеет значение?

– Может быть, и нет, но меня не покидает чувство, что это важно.

– Единственная девушка, о которой он говорил, – это ты. Он был очень привязан к тебе, Франческа.

Я сглотнула и попыталась думать о посторонних вещах, чтобы не заплакать: о вышивках крестиком, о цветущих лугах, об анекдотах про Бельмана. «Я пописал в суп». Не помогло.

– Ты веришь в то, что он покончил с собой? – спросила я, глядя в окно, чтобы скрыть слезы.

– Нет, – ответил Якоб. – Он не покончил с собой.

– Ты уверен?

– Да. Поль никогда по своей воле не вошел бы в озеро. Он ненавидел воду.

– Знаю, но если это не самоубийство, – сказала я, – то что тогда?

– Он утонул, – ответил Якоб. – Это единственное, что точно известно. Несчастный случай.

Я поспешно вытерла глаза.

– Но что он вообще делал у озера среди ночи? – спросила я. – Что он там делал совсем один, когда шел бал?

– Не знаю, – пожал плечами Якоб. – Тебе известно что-то, чего я не знаю?

И тут я начала рассказывать о вечере, когда состоялся бал, о таблетках, которых мы наглотались, – и что Поль пообещал раскрыть, в кого он влюблен. Рассказала о первом танце – Поль казался таким веселым. Мы оба веселились. Но потом… он куда-то исчез, и я не могла найти его, как ни искала.

Якоб хотел узнать, в какое время исчез Поль, но на этот вопрос я не могла ответить. И в обычном-то состоянии я плохо слежу за временем, а в тот вечер все казалось каким-то размытым, но у меня сложилось впечатление, что я искала его целую вечность, обошла всю территорию. И потом – как я пошла к часовне, ибо это последнее место, где он мог быть.

– Но его там не было?

– Нет, Поля не было, зато была некая компания.

Я перечислила имена всей «королевской» компании и кратко рассказала, какие они негодяи.

– Роза Поля лежала на земле, а с их брюк капала вода. Они были все мокрые.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Якоб.

Он переключил передачу, остановился на обочине и посмотрел на меня.

– Не знаю. Я просто рассказываю тебе, что я видела.

– Но они могли с ним что-то сделать?

– Именно такое чувство у меня и возникло, – ответила я. – Но никто из моего окружения и слушать не желает. Все говорят, что я была пьяная – так и есть, я выпила и наглоталась таблеток, а мои родители считают, что мне нельзя верить, даже когда я трезвая, так что… Как бы там ни было – вероятно, доказать все равно ничего не удастся.

– Расскажи поподробнее про эту компанию, – попросил Якоб.

Так я и сделала. Рассказала о тычках в спину, издевках и насмешках.

Пока Якоб слушал меня, взгляд его все больше мрачнел.

Я не знала, должна ли я испытывать облегчение от того, что могу наконец-то поговорить с кем-то, кто воспринимает меня всерьез. В глубине души я хотела забыть обо всем, принять истину, лежащую на поверхности, и пойти дальше. Однако я не из тех, кто забывает и идет дальше. Я из тех, кто доходит до дна, до самых глубин, как бы больно ни было.

– Я свяжусь с полицией, – сказал Якоб, – расскажу все это – пусть решают, что со всем этим делать.

– Мне хотелось бы их всех поубивать, – сказала я. – Вполне достаточно того, что я уже знаю, чтобы мне хотелось убить их всех до единого.

– Да, – сказал Якоб. – И мне тоже.

Внезапно он заплакал.

Не успев подумать, что делаю, я повернулась к нему и обняла за шею.

– Прости, – прошептала я, – сама не знаю, что творю.

Но прежде, чем я успела убрать руку, Якоб сам придвинулся ко мне.

– Давай заедем куда-нибудь, – прошептала я и сама не узнала своего голоса. – Куда-нибудь, где нас не увидят.

Якоб вырулил на поросшую травой дорожку. Она кончалась у старого красного дома.

– Похоже, он заброшен, – сказал он.

Я кивнула, не глядя. Потом мы стали неловкими движениями снимать друг с друга одежду. Раньше мне никогда не доводилось быть голой с мужчиной – наверное, я должна была стыдиться и смущаться, но тут словно кто-то другой поселился в моем теле. Я хотела его – так, как никогда раньше никого не хотела. То, что происходило сейчас, находилось за тысячу миль от удушливых поцелуев и неуклюжего лапанья, которому я подвергала себя с парнями в Адамсберге.

– Что случилось с твоими руками? – спросил Якоб.

– Просто крик о помощи.

– Выглядит куда серьезнее.

Якоб приподнялся на локте и серьезно посмотрел на меня.

– В следующий раз, когда тебе понадобится помощь, ты можешь позвать, а не…

– Никто не слышал, – прошептала я.

И тут же пожалела, потому что сейчас мне совсем не хотелось говорить об этом.

– Может быть, тебе стоит позвать кого-то другого, – сказал Якоб. – Кого-то, кто услышит, так что тебе не придется…

Я кивнула. Закрыла глаза.

– Ты выглядишь, как многие, кто здесь живет, – Якоб погладил мои шрамы. – Почти у всех, кто работает на фанерной фабрике, руки изрезаны. Тебе не больно?

– Нет, – сказала я. – Ничего в это месте не чувствую.

– Не делай так больше, Франческа. Никогда так больше не делай.

– Хорошо.

– Пообещай мне.

– Обещаю.

Я поцеловала его. Мне не хотелось говорить о шрамах, криках о помощи и рабочих на фабрике. Мне вообще не хотелось говорить.

Его дыхание стало тяжелым.

– Ты уверена, что хочешь дойти до конца? – спросил Якоб, когда был так близко, как это только возможно, не пересекая последнего рубежа.

– Да, – прошептала я. – Пожалуйста, продолжай.

– Но у нас нет… защиты.

– Ничего страшного, – прошептала я.

Он сделал несколько движений, не входя в меня, и на несколько мгновений наслаждение сменилось острой болью, которая отдавалась даже в спине. Но потом, когда он снова начал медленно двигаться, все плохое улетучилось и возникло приятное ощущение, которого я никогда раньше не испытывала. «Значит, я не понимала чего-то важного?» – подумала я. Вероятно, есть нечто такое, ради чего стоит жить.

Окна машины запотели изнутри. Внезапно Якоб остановился.

– Что такое? – спросила я.

– Кто-то постучал, – ответил он. – Там кто-то есть.

Он выскользнул из меня. Некоторое время мы лежали неподвижно – в надежде, что ему показалось. Но вот постучали снова. Перегнувшись через меня, Якоб протер запотевшее стекло. Я села на сиденье и закрыла глаза, словно могла таким образом заставить все исчезнуть.

– Это девочка, – сказал Якоб.

– Не надо, – сказала я, когда он опустил стекло.

– Привет, – сказал он.

– Что вы тут делаете? – спросил детский голос.

– Мы не знали, что тут кто-то живет, – ответил Якоб.

– Здесь живу я с мамой.

Я крепче закрыла глаза, желая, чтобы эта мама оказалась далеко-далеко.

– А где твоя мама? – спросил Якоб.

– Она спит, – ответила девочка. – И вам нельзя ее будить. Она сказала, чтобы ее не будили. Так что не входите.

– Я все понял, – ответил Якоб. – Мы уезжаем.

Он снова поднял стекло.

– Боже мой, – пробормотал он. – Она просто возникла из ниоткуда.

– Ты уверен, что она вообще настоящая? – спросила я.