Текст книги "Франческа"

– Стоять, – велел Иван собаке, которая подбежала к Чарли и принялась ее обнюхивать. – Прекрати, Нима!

Иван быстро поднял руку и ударил собаку. Та заскулила, поджала хвост и убежала.

– Восемь лет, ума нет, – вздохнул Иван.

Чарли ничего не могла сказать. Удар последовал так внезапно и показался ей таким суровым.

– Так что у тебя за дело на этот раз? – спросил Иван.

Сложив руки на груди, он остановился посреди прихожей, явно не собираясь приглашать ее в дом.

– Речь идет о нанесении тяжких телесных повреждений, – сказала Чарли и показала свой полицейский жетон.

– Так ты из полиции? – Иван приподнял бровь. – Почему ты не сказала об этом в прошлый раз?

– Потому что тогда я пришла как частное лицо.

– Мне уже волноваться? – спросил Иван.

– Не знаю, – ответила Чарли. – Моего друга Юхана, с которым я приходила сюда в четверг, сильно избили.

– Печально, – сказал Иван. – Но какое все это имеет отношение ко мне?

– Есть основания думать, что это связано с тем делом, по поводу которого мы расспрашивали тебя. С делом Франчески Мильд. Юхан связывался с тобой повторно? После того, как мы побывали здесь?

– Нет. Вы меня в чем-то подозреваете?

– Мы будем связываться со всеми, с кем беседовали по поводу Франчески Мильд. Тебя мы подозреваем не более, чем кого-либо другого.

Она успела подумать, что неправильно делать вид, будто она участвует в расследовании, однако решила наплевать на это. Невозможно просто сидеть и ничего не делать, пока жизнь Юхана висит на волоске. Чарли покосилась на стену. За полузадернутой занавеской стояли грубые сапоги, в которых Иван ходил в скотному двору. Там же висели его синие рабочие брюки, а снизу на брючинах… кровь? Поросят?

Из кухни донеслось шипение.

– Черт, убежало, – воскликнул Иван. – Подожди секунду.

Он исчез в глубине дома.

Сделав шаг к занавеске, за которой висела рабочая одежда, Чарли увидела, что на брюках не кровь, а нечто другое. Красная пыль. Что это такое, она прекрасно знала, потому что уже видела ее раньше. В последний раз эта пыль оседала на ее обуви не далее как вчера. Окисленная железная руда, лежащая везде на полу в плавильне – она, по словам Бетти, разрушает и легкие, и душу.

48

По дороге от Ивана Хедлунда Чарли позвонила Улофу. Когда он не ответил, она набрала Микке.

– Надеюсь, у тебя что-то важное, – буркнул тот, не поздоровавшись.

– Иван побывал в «Геа», – выпалила Чарли. – На плавильне, – уточнила она, когда реакции не последовало.

– Да знаю я, что такое «Геа», черт подери, – огрызнулся Микке. – А ты откуда знаешь?

Чарли рассказала о брюках Ивана.

– Мне кажется, Юхан побывал у него в тот день, когда его избили.

– Почему тебе так кажется?

Чарли рассказала о своем разговоре с Гретой в «Амнегордене», о драке между Иваном Хедлундом и Рикардом Мильдом. Она уверена: Юхан захотел снова поговорить с Иваном.

– А из-за чего вышла драка? – спросил Микке.

– Понятия не имею, но Юхан наверняка встретился с Иваном и стал задавать неудобные вопросы. Теперь Юхан избит, а на одежде Ивана видны следы пребывания в плавильне. Что еще нужно, чтобы его задержать?

– Я сообщу Улофу, – сказал Микке и положил трубку.

Чарли отправилась прямиком в Гудхаммар. Она обыщет комнату Франчески – несмотря ни на что, есть крошечный шанс, что текст, который Франческа собиралась послать Якобу, все еще лежит там.

Над усадьбой сгустились сумерки. Чарли припарковала машину в начале аллеи. Когда она зашагала к дому, ее охватило странное чувство, что она не одна: словно кто-то шагал рядом с ней, держал ее за руку и говорил, что ей надо поспешить.

В сумеречном свете отчетливо виднелись белые львы с разинутыми пастями. Входная дверь осталась незапертой с тех пор, как Чарли с Юханом побывали тут в последний раз. Дверь открылась с громким скрипом, едва Чарли нажала на ручку. Снаружи стало совсем темно, и девушке пришлось подсветить фонариком в мобильнике, чтобы что-то разглядеть.

Зайдя в комнату Франчески, Чарли снова как бы увидела ее перед собой, лежащую в постели, обессилевшую от внутренней борьбы со своими демонами. Подойдя к письменному столу, Чарли начала выдвигать ящики. Все они были пусты. Кто их опустошил? Затем она обыскала комод, открыла платяной шкаф. Ничего. А чего она ожидала? Полиция наверняка все обыскала, когда Франческа пропала. «Или кто-то другой», – подумала она. А вдруг кто-то другой и прибрал к рукам то, что она ищет? В комнате не оказалось ничего необычного. Теперь оставалась только кровать. Чарли посветила фонариком на вязанное крючком покрывало. Стаскивая его, она выругалась. Вероятно, на нем кто-то родился на свет или умер. Тем не менее она заставила себя поднять матрас. Сердце забилось чаще, когда она увидела, что там что-то лежит. Похоже на школьную тетрадку.

Взяв ее в руки, она открыла первую страницу, посветила фонариком в телефоне и прочла: «Провалы во времени».

Тут на первом этаже раздался негромкий стук.

Чарли замерла. Сердце отчаянно заколотилось. Она попыталась успокоить себя, что это сквозняк, крыса, птица, ударившаяся об оконное стекло, – но тут она услышала шаги. Рука инстинктивно потянулась к бедру, где Чарли обычно носила табельное оружие. Но сейчас там, конечно же, ничего не было. Чарли рывком кинулась под кровать и отключила мобильный телефон. Сделала все возможное, чтобы успокоить дыхание. Чувство, которое охватило ее, когда шаги приблизились, напомнило ей об игре в прятки в детстве. Когда она лежала, спрятавшись где-нибудь, а Бетти нарочито медленно ходила по комнатам и спрашивала деланым голосом: «Где же моя маленькая девочка? Неужели она исчезла? Нет, она должна быть где-то здесь, не могла же она убежать на улицу. Чарли-ин!»

Но это была не игра. Некоторое время шаги кружили по второму этажу. Потом остановились у двери в комнату. Она лежала, не дыша. Кто это? Он следил за ней по дороге сюда? Кто бы это ни был, человек уже находился в комнате. Он прохаживался взад-вперед всего в метре от нее. Она задержала дыхание, вспомнила разбитую голову Юхана. Неужели теперь пришел ее черед?

Франческа

Не понимаю, почему папа предложил нам прогуляться. Какой смысл общаться с сестрой, если от нее ничего не услышишь, кроме обидных слов? Но сейчас мы уже спустились к воде.

– Осторожнее, – сказала я, когда Сесилия ступила на мостки. – Некоторые доски совсем прогнили.

– Да мне плевать, – ответила Сесилия.

– Провалишься – пеняй на себя.

Мы сели. Маме не понравилось бы, на чем мы сидим. Она всегда очень переживает, что мы подхватим воспаление придатков и останемся бездетными. Как будто бездетность – самое страшное, что может случиться с женщиной.

– Боже мой, – воскликнула Сесилия, когда я достала фляжку, припрятанную мною в коридоре в рукаве маминой шубы. – Наверное, тебе не стоит пить.

– Почему?

– Учитывая, что с тобой происходит.

– Именно поэтому мне очень нужно выпить, – ответила я, протягивая ей бутылку.

Сесилия взяла ее и отпила несколько больших глотков.

– Пей с достоинством, – сказала я. – Вино стоило сотню.

– Надо же, – ответила Сесилия без всякого интереса.

Даже не бросив взгляда в сторону дома, она достала крошечный серебряный портсигар, открыла и протянула мне.

– Они нас убьют, – сказала я.

– Нет, если мы не пристрастимся.

– Я не сигареты имела в виду, – усмехнулась я и кивнула головой в сторону дома.

– Да что они нам сделают? – спросила Сесилия.

Мы закурили.

– У меня с собой мятные таблетки, – сказала я. – Сама знаешь, какой у мамы острый нюх.

– Она какая-то тихая, не такая, как обычно, – проговорила Сесилия. – Наверное, вся эта история ее сильно потрясла.

– Тут дело не только во мне, – ответила я.

– Что ты хочешь сказать? – удивилась Сесилия. – А в ком еще?

– Возможно, для тебя это будет полной неожиданностью, – улыбнулась я, – но в этой семье не только я способна совершать необдуманные поступки.

– Папа?

– Ну, это нам и так уже известно.

– Мама?

Сесилия вопросительно уставилась на меня.

– Я бы так сказала – мама пошла по стопам папы, по крайней мере в том, что касается нарушения клятвы, данной у алтаря.

– Прекрати, Фран, – фыркнула Сесилия. – Хватит уже обвинять всех и вся.

– Это правда, я сама их видела, я…

– Невозможно полагаться на то, что ты, как тебе кажется, видела, – сказала Сесилия. Ее голос стал холоден как лед. – Не в первый раз ты видишь и ощущаешь то, что существует только в твоем мире. Мама и папа любят друг друга. Они бы никогда…

– Слепая, – сказала я.

– Что?

– Твое имя значит «слепая». Я проверяла.

– Да наплевать.

– А тебе известно, что котята так и остаются слепыми, если завязать им глаза на некоторое время? – сказала я. – Они не научатся видеть, если…

– Прекрати так разговаривать, – воскликнула Сесилия. – Звучит так, будто ты совсем спятила.

– Я не спятила.

– Ты говоришь слишком быстро. Все замечают. За тобой не успеваешь. Все происходит так стремительно.

– Может быть, дело в том, что другие думают слишком медленно.

Сесилия вздохнула.

– А твое имя? – спросила она через некоторое время. – Что означает твое имя?

– Свободная, – ответила я. – Франческа означает «свободная».

– Надо же, как красиво.

– Да ладно, – отмахнулась я. – Как ты – на самом деле?

– На это я не поведусь, – ответила Сесилия. – На эти твои притворные заботы обо мне, так что давай говори прямо. Что ты хочешь узнать?

– Я хочу знать, рассталась ли ты с Хенриком.

Сесилия глубоко затянулась и посмотрела на воду.

– Одно тебе следует знать о Хенрике. Он совсем не такой, как ты думаешь. У него есть и другая сторона, он может быть умным и веселым, выдумщиком, в нем есть даже глубина.

– Стало быть, ты с ним не рассталась? – спросила я, не обращая внимания на все положительные качества ее бойфренда.

– Нет. С какой стати я должна была это сделать?

– Поль был влюблен в него, – сказала я.

Сесилия рассмеялась.

– Я серьезно, – ответила я. – Меня бы не удивило, если бы выяснилось, что у них были отношения.

– Ты что, совсем рехнулась, Фран?

Сесилия посмотрела на меня встревоженно.

Я кратко рассказала ей о ребусе, о словах Поля, о воспоминаниях, вернувшихся ко мне.

– Тебе следует забыть об этом, – заявила Сесилия. – Что бы там ни испытывал Поль к Хенрику, это уже не имеет никакого значения. Я как никто знаю – Хенрик не гомосексуал.

– Но, возможно, убийца, – сказала я, придвинувшись совсем близко.

– Прекрати, – сказала Сесилия. – Я серьезно. Прекрати вести себя как сумасшедшая из дурдома.

Я слегка шлепнула ее.

– Ай! – крикнула она и потерла руку. Естественно, она все преувеличивает.

– Когда ты прекратишь меня бить? – спросила Сесилия. – Сколько тебе лет? Ты давно уже не соплячка какая-нибудь.

Я снова ударила ее.

– Проклятье! – воскликнула Сесилия.

– Что такое? – крикнула мама с веранды.

– Она меня бьет! – крикнула Сесилия. – Франческа меня бьет!

Всегда первым делом нажаловаться маме. Сесилия никогда не вырастет. И кто из нас еще соплячка?

– Прекрати, Франческа! – визгливо крикнула мама с веранды. – Немедленно прекрати!

– Это я в шутку! – крикнула я в ответ.

– Все равно – перестань!

– Если ты не прекратишь, она придет сюда и уж точно не обрадуется, – сказала Сесилия.

По-прежнему потирая руку, она кивнула в сторону фляжки и портсигара.

– Ты и правда ведешь себя как сумасшедшая, Франческа.

– Подозреваю, что и ты вела бы себя неидеально, если бы потеряла лучшего друга.

– Я потеряла сестру, – ответила Сесилия и выкинула горящий окурок в озеро.

Что-то кольнуло меня в нос.

– Это твой выбор, – ответила я. – Поскольку ты не веришь мне. Разве не так ведут себя сестры – верят друг другу?

– В прошлый раз я тебе поверила, – сказала Сесилия. – Мы все тебе поверили.

– С точностью до наоборот – вы мне не поверили.

– Я больше не в состоянии это обсуждать, – вздохнула Сесилия. – Честно, сил больше нет, Фран.

Некоторое время мы сидели молча, глядя на воду.

– Ты помнишь соревнование? – спросила я наконец.

– Какое соревнование?

– Кто дольше сможет продержаться под водой.

– Как я могла бы о таком забыть?

– Я просто хотела тебе помочь. Помочь, чтобы ты не всплывала раньше времени.

– Ощущение было немного другое.

– Ты и впрямь подумала, что я хотела утопить тебя?

Сесилия долго сидела молча. Наконец она ответила:

– Не помню, что я подумала. Память у меня не настолько хороша, как твоя.

– Она у тебя работает выборочно, – сказала я.

– К чему ты вообще сейчас об этом вспомнила? Прошло лет десять, не меньше.

– Девять. Почти ровно девять.

– Ну и к чему ты клонишь?

– Я клоню к тому, что и ты иногда скрываешь правду. Ты так и не сказала маме и папе, что понимала – я не хотела тебя утопить. Ты не сказала им, что это была игра.

– Так это была игра? – спросила Сесилия.

Стемнело. Мы с Сесилией пошли обратно к дому.

– Помнишь птичьи яйца? – спросила Сесилия.

– Может, хватит уже на сегодня воспоминаний? – буркнула я.

– А, так только тебе можно вспоминать всякие эпизоды из прошлого?

Я подумала, как все это предсказуемо – что Сесилия вернется домой и начнет напоминать мне обо всяких ужасах. Неужели она забыла, что у меня депрессия? Однажды летом мы нашли у воды крошечные яйца чайки, подумали, что мать их бросила, и забрали с собой. Принесли в мою комнату, чтобы обогревать их и чтоб из них вылупились птенчики. Проблема заключалась в том, что я человек ненадежный. Мне показалось, что я продержала яйца под лампой целую вечность, и мне захотелось заглянуть под скорлупки – происходит ли там что-нибудь… До сих пор помню кровавое месиво. Оно вывалилось мне на покрывало, пятна так до конца и не удалось оттереть.

– Знаешь, что говорят о детях, которые убивают животных? – спросила Сесилия.

– Нет.

– Что у них с головой не в порядке, что они психопаты.

– Я их не убивала, – возразила я. – По крайней мере, не нарочно. Просто хотела, чтобы они поскорее вылупились.

– Ты могла бы сообразить, что они умрут, – прошипела Сесилия. – Что птичьи зародыши умирают, если разрушить скорлупу.

– Так и ты могла бы сообразить! Ты забыла, что ты меня на год старше и что ты тоже была там?

– Но разбила-то их не я, – возразила Сесилия. – Я к ним даже не прикасалась.

49

Закрыв глаза, Чарли ожидала, как ее сейчас вытащат из ее укрытия. И тут раздался звонок мобильного телефона. Неизвестный выскочил из комнаты. Она услышала, как он сбегает вниз по лестнице, а потом… тишина. Сколько времени она пролежала после этого под кроватью? Полчаса? Час? Казалось, прошла целая вечность.

Когда она на дрожащих ногах выбралась из дома и заперлась в машине, то первым делом позвонила Улофу.

– Вы его взяли? – спросила она. – Вы взяли Ивана Хедлунда?

– Нет, мы…

– Вот дьявол!

– Не ругайся, – сказал Улоф. – И дай договорить.

– Не говори мне, черт подери, чего мне делать и чего не делать!

– Мы выехали к нему, но его не оказалось дома.

– Наверное, потому, что вы опоздали, а он тем временем охотится за мной.

– Что?

– Я говорю, что он охотится за мной! – отрезала Чарли и, прежде чем Улоф успел спросить у нее подробности, она закричала, что они должны немедленно найти его – пока еще кто-нибудь не пострадал.

После этого она швырнула телефон на пассажирское сидение. Взгляд упал на тетрадку, обнаруженную под матрасом у Франчески. Чарли хотела прочесть ее в спокойной обстановке. Заведя машину, она умчалась из Гудхаммара, поглядывая в зеркало заднего вида с интервалом в несколько секунд. Похоже, ее никто не преследовал.

Пятнадцать минут спустя она свернула на дорожку, ведущую в Люккебу. Выбравшись из машины, она долго прислушивалась, не раздастся ли со стороны большой дороги шум мотора. Но до нее доносились только чириканье птиц и шелест ветра в кронах.

Табличка с надписью «Люккебу» почти совсем вросла в землю. Когда Чарли взялась за нее, чтобы вернуть на место, кусок сгнившего дерева оторвался и остался у нее в руках. Тогда она бросила эту затею и пошла к дому. Этим летом, когда она впервые побывала здесь – впервые с четырнадцатилетнего возраста, – нервы у нее были напряжены до предела. Ей мерещились образы той ночи – Бетти, полулежащая на макияжном столике, жужжащие вокруг ее тела мухи, бессмысленные попытки вернуть ее к жизни.

Ей пришло сообщение. Микке писал, что Ивана забрали для допроса. Чарли набрала его в тот момент, когда наклонилась у крыльца, сложенного из поддонов, достала из битого терракотового горшка ключ и отперла входную дверь. Микке не отвечал.

В прихожей было темно, Чарли пришлось снова включить фонарик в мобильнике. Только войдя на кухню, она заметила, что что-то не так. На старом кухонном столе стояло несколько пустых бутылок из-под вина. Когда она покидала дом летом, все здесь было по-другому. Она точно помнила, что выставила все пустые бутылки на крыльцо. Здесь кто-то побывал. Может быть, он и сейчас здесь. Долго-долго она простояла неподвижно, прислушиваясь, но до нее доносилось лишь обычное потрескивание, знакомое с детства. Может, она все же сама не убрала бутылки? Просто собиралась это сделать, а потом забыла?

Разыскав свечи, Чарли зажгла их. Потом открыла тетрадку с заголовком «Провалы во времени» и начала читать. С каждой страницей она все глубже погружалась в мир Франчески.

«Доктор Нулан говорит, что человеческая память ненадежна и изменчива. Она может пропадать, поддаваться манипуляциям и выдавать ложные воспоминания, а если добавить такие вещи, как транквилизаторы, алкоголь и наркотики, то она, ясное дело, становится еще более ненадежной. Вывод: мои воспоминания о вечере, когда происходил осенний бал, не обязательно соответствуют действительности. Желтая роза, мокрая одежда компании с королевскими именами… все это может оказаться пьяным угаром, обманом зрения, галлюцинацией. И как бы я этого ни желала, говорит доктор Нулан, я не могу вызвать события из забвения. Я не могу заполнить пробелы. Это комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли. Поэтому вместе того, чтобы мучить себя, пытаясь вспомнить, мне следует подумать о чем-то другом, считает доктор Нулан. Мне надо позабыть обо всем.

Я хотела бы сказать доктору Нулану, что забывание – комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли».

Далее следовал абзац, который раз и навсегда дал понять Чарли, что ночные визиты с Бетти в Гудхаммар происходили в реальности:

«Сегодня ночью в дверь постучали. Я слышала, как мама разбудила папу. Слышала, как он сбежал вниз по лестнице, слышала плач женщины и его гневный голос: «Уходите отсюда!» Когда я выглянула в окно, то увидела женщину с маленьким ребенком, удаляющуюся по аллее».

Слова были написаны мелко и неразборчиво. Франческа, похоже, мало заботилась о связности текста. Посреди рассказа о ночной прогулке в своей школе она вставляла стих, который прочел ей Поль:

 
Жизнь наша – сказка, мгновение, сон,
Капля, что падает в реку времён.
Радуга в ней отразится на миг
И разлетится на тысячи брызг.[20]20
  Стихотворный перевод А. Алешина.


[Закрыть]
 

Раздался легкий щелчок. Чарли, прекрасно знавшая дом, мгновенно определила, что это. Входная дверь. Кто-то вошел. Чарли вскочила и кинулась к ящику с приборами, из которого выхватила первый попавшийся под руку нож.

– Стоять! – крикнула Чарли силуэту в прихожей. – Не шевелись. Выйди вперед, чтобы я увидела тебя.

– Я не могу выйти вперед, если мне при этом нельзя шевелиться, – произнес девический голос.

Чарли опустила нож.

– Сара? – воскликнула она. – Что ты тут делаешь?

50

– Прости меня за вино. – Сара кивнула на пустые бутылки на столе. – Но в подвале и земляном погребе оставалось еще так много и…

– Забудем о вине, – ответила Чарли.

Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. При свете свечей лицо Сары казалось белым.

– И за то, что я пробралась в твой дом.

– Ничего страшного, – ответила Чарли. – Даже хорошо, что от него есть хоть какая-то польза.

– Приятно иметь такое место, где можно побыть одной.

– Понимаю.

Чарли положила ладонь на руку Сары, лежащую на столе.

– Папа умер, – проговорила Сара.

– Я слышала. Очень тебе сочувствую.

– Наверное, я психопатка. Я ничего не чувствую.

– Ты в состоянии шока. У тебя была возможность с кем-нибудь поговорить?

Сара покачала головой.

– Дома сейчас моя тетушка, но я не хочу с ней разговаривать – ни с кем не хочу. У тебя найдется сигарета?

Чарли кивнула, достала пачку и протянула девочке сигарету. Наклонившись вперед, Сара прикурила от горящей свечи. Чарли сделала то же самое.

Некоторое время они молча сидели и курили.

– Однажды мы поехали с ним в Стокгольм, – сказала Сара. – Мы с папой. Мама отвезла меня на станцию, где мы должны были встретиться. Это было тогда, когда я еще жила неделю у папы, неделю у нее – до того, как она свалила. Папа шел нам навстречу по перрону, шатаясь, и на нем были огромные очки – знаешь, такие смешные очки, как у клоуна. Он и мне такие же купил.

Сара улыбнулась, словно это были прекрасные воспоминания.

– Мама сказала ему, чтобы он взял себя в руки, а то я не поеду с ним, если он будет так себя вести. Она спросила меня, действительно ли я хочу поехать с папой в Стокгольм. Само собой, не очень, потом что он был пьян вдрызг, но я не хотела его расстраивать и ответила маме, что да. Поездка получилась кошмарная, могу тебе сказать.

Сара покачала головой.

– Папа был гребаный алкаш, но я его любила. Я ему не говорила этого с тех пор, как… даже уже не помню, когда в последний раз говорила, а теперь уже поздно.

– Он знал об этом, – сказала Чарли.

Сама она почувствовала, как в горле встал ком – она увидела себя на коленях у безжизненного тела Бетти, вспомнила, как пыталась вдохнуть жизнь в то, что уже умерло. «Мама, я люблю тебя. Я люблю тебя. Мама!»

– Даже не знаю, остались ли у меня еще силы, – проговорила Сара. – У меня такое чувство, что все кончилось – что и моя жизнь теперь закончится.

Чарли хотелось сказать девочке, что жизнь на этом далеко не кончается, что ей всего четырнадцать, но тут дело не в годах, и она прекрасно это знала. С другой стороны стола на нее смотрели глаза, принадлежавшие не юной девушке. Это был взгляд человека, видевшего слишком много тьмы.

Пришло сообщение от Микке. «Ты чего-то хотела?»

– Я должна позвонить, – сказала Чарли Саре. – Всего пару минут.

Поднявшись, она вышла в гостиную.

– Иван признался? – спросила она, когда Микке снял трубку.

– Да, он признался в избиении.

– Почему? – спросила Чарли. – Мотивы?

– Юхан позвонил ему и хотел поговорить. Иван как раз заехал в плавильню, чтобы забрать какие-то инструменты для сварки, а Юхан приехал туда и…

– Но почему? Мотивы?

– Он утверждает, что его переклинивает, когда к нему подходят слишком близко. Его избивали в детстве и… Юхан наседал на него, он его оттолкнул, тогда Юхан ударил его и… он говорит, что у него под рукой ничего не было, просто Юхан неудачно упал. Он сразу не понял, насколько все серьезно, только позднее осознал и очень испугался. Поэтому он ничего сразу не рассказал.

– Каков сказочник! – воскликнула Чарли.

– Не надо насмехаться надо мной только потому, что я пересказываю его слова. Я даже не обязан тебе все это говорить.

– Вы обязаны раскрыть это дело, – отрезала Чарли. – Вы должны понять, что все это взаимосвязано, что мы должны продолжать раскапывать обстоятельства исчезновения Франчески. Его нельзя просто взять и отбросить.

– Ты мне не начальник, – заявил Микке. – Не ты решаешь, что мне раскапывать.

– Он уже дрался раньше, – продолжала Чарли. – Иван Хедлунд дерется не в первый раз.

– Я знаю.

– А тебе известно, из-за чего вышла драка тогда?

– Это было недоразумение, если я правильно понял. Рикарду Мильду, отцу Франчески, показалось, что у них отношения, но дело обстояло не так – она встречалась с другим.

– С кем?

– Понятия не имею.

Франческа

На следующий день папа и мама сообщили, что собираются на званый ужин к доктору Нулану. Я буквально представила себе, как они стоят, попивая шампанское, одновременно небрежным тоном обсуждая психологические проблемы своей дочери.

– Я думала, мы пообщаемся всей семьей, – сказала я. – Сейчас, когда Сесилия тоже дома.

Мама ответила, что они будут отсутствовать всего несколько часов и я всегда могу позвонить доктору Нулану, если что. У меня ведь есть его номер телефона.

– А пока нас нет, ты можешь начать закапывать эту дыру, – сказала мама. – Ведь глубже ты уже точно не продвинешься. Она и так глубокая, как могила.

– Мне кажется, нет.

– Вот и отлично. Тогда договорились. Когда мы вернемся, ямы уже не будет.

– Я думала, это работа Адама.

– Но ведь Адам у нас больше не работает, и ты прекрасно это знаешь. Теперь тебе придется решать эту проблему самой.

– Хорошо, сделаю, – пообещала я, а про себя подумала: «Как бы не так. У меня совсем другие планы, нежели закапывать могилы».

– Буря поднимается, – сказала я Сесилии, когда мама и папа уехали.

Стоя у окна кухни, я смотрела на качающиеся деревья у озера.

– Всего лишь ветер, – возразила Сесилия. – Не надо преувеличивать.

– Когда ты вернешь мне мой кулон? – спросила я, оборачиваясь к ней.

Сесилия засунула весы за ворот блузки. Наверное, надеялась, что я забуду.

– Может быть, будем носить его по очереди? – предложила Сесилия. – Мне он тоже нравится.

– Он мой, – ответила я. – Я не разрешаю тебе увозить его с собой в Адамсберг.

Сесилия вздохнула и пообещала, что не увезет.

В тот вечер Сесилия легла раньше обычного. Как только она удалилась в свою комнату, я принесла тетрадку, уселась за кухонный стол и начала писать. Я писала о своем гневе на сестру. О той мелочности, с которой она, любимица родителей, не может допустить, чтобы мне достался от нашей матери хотя бы кулон. Пока я писала об этом, я так расстроилась, что мне пришлось сделать несколько больших глотков из бутылки, найденной накануне. «Ничего странного, – подумала я, выпив полбутылки, – что у многих писателей проблемы со спиртным – от него мысли проясняются, а рука становится легче. Может быть, из моих записок однажды выйдет роман? А?» Алкоголь влияет и на способность оценивать ситуацию. Это очевидно. Приняв еще пару глотков, я почувствовала, как настроение у меня изменилось коренным образом. Теперь я испытывала гнев и желание отомстить. Мне вспомнились злые глаза Хенрика Шернберга, та фальшь, с которой он и его дружки вели себя на поминках Поля. Как они могли сидеть там и делать вид, что скорбят, хотя сами же его и убили? Перед глазами у меня встала их жалкая, ничтожная жизнь – их будущая карьера, сделки, сигары, похлопывания по спине и поцелуи в щечку. «Одно ясно, – подумала я. – Даже если правда никогда не выяснится, надо не дать им об этом забыть. Пока я жива, я буду постоянно напоминать им, что они сделали». Прихватив с собой стакан, я пошла к телефону и набрала номер одного из общежитий в Адамсберге. Я ожидала, что мне ответит кто-нибудь из младшекласников, и была удивлена, услышав в трубке голос Хенрика.

– Это Франческа, – сказала я.

– Слышу, – ответил Хенрик. – Чего ты хочешь?

– Я просто хочу, чтобы ты признался.

– Признался в чем?

– Не притворяйся дураком.

– Тебе все мерещится, Франческа, – ответил Хенрик.

Голос его звучал умоляюще, словно он искренне устал от ложных обвинений.

– Мне кое-что известно, – сказала я. – О тебе. И Поле.

Некоторое время он молчал, дыша в трубку.

– Лучше всего будет, если мы встретимся и поговорим. Ты в Гудхаммаре?

Когда я ответила «да», он заявил:

– Я приеду.

– Сейчас?

– Да, лучше будет, если мы выясним это раз и навсегда. В смысле – поскольку я намерен быть с твоей сестрой…

Я с трудом сдержалась, чтобы не сказать, что тут у него ничего не выйдет.

– Дорогу найдешь? – спросила я. Он ответил, что найдет, они с Сесилией проезжали мимо усадьбы. Он приедет к нам в течение двух часов.

– Сесилия спит, – сказала я. – Просто чтобы ты знал.

– Тогда я заберу тебя, прокатимся на машине.

– На машине я кататься не люблю, – сказала я. – Встретимся у мостков позади дома через полтора часа. Не заезжай в аллею, а то разбудишь Сесилию.

Сердце мое учащенно билось, когда я положила трубку. Голова у меня слегка кружилась, я испытывала радость, злость и… облегчение. Я легла на пол и представила себе Поля, увидела перед собой его карие глаза, услышала его голос. «Если завязать котятам глаза во время определенного периода развития, они вырастут слепыми».

«Финальная сцена приближается», – записала я в свою тетрадку. В ней уже почти не осталось пустых страниц, мне приходилось писать все мельче и мельче. То, что начиналось как попытка заполнить пробелы в памяти, со временем превратилось в нечто похожее на дневник с размышлениями и лирическими отступлениями. Фрёкен Вильхельмссон наверняка поставила бы под сомнение и драматургию, и цель.

«А где красная нить? Что ты, собственно, хочешь сказать, Франческа?»

«Правду, – подумала я. – Я хочу говорить только правду».

«Хенрик Шернберг, – написала я. – Вскоре его пребывание в качестве бойфренда моей сестры закончится – авось и его пребывание на свободе тоже. Может быть, высшая справедливость все же существует?»

51

Когда Чарли вернулась, Сюзанна сидела в гостиной и смотрела фильм.

– Чарли! – воскликнула подруга, увидев ее. – Вид у тебя совершенно измотанный.

– Я и вправду совершенно измотана.

– О Юхане что-нибудь слышно?

– Он все еще без сознания.

– Все будет хорошо, – сказала Сюзанна. – Вот увидишь, все образуется.

По голосу было слышно, что она сама в это не очень-то верит. Обе знали, что не всегда все заканчивается хорошо – иногда все летит в тартарары да там и остается.

– У полиции есть подозрения, кто это сделал? – продолжала Сюзанна.

– Иван Хедлунд.

– Иван? Но почему?

– Непонятно.

– Вот чертов псих! Вот так думаешь, что что-то знаешь о людях в этих местах, а потом оказывается, что ошибаешься даже в отношении членов собственной семьи.

– Это чувство мне знакомо, – вздохнула Чарли.

– Слышала про Свенку?

Чарли кивнула.

– Встретила в Люккебу Сару.

– А что она там делала?

– Использовала мой дом как прибежище.

– Как она?

– Пока в шоке. Мне очень хочется забрать ее в Стокгольм, чтобы она могла оставить все это позади.

– А это так работает? – спросила Сюзанна. – Уехать в Стокгольм и оставить все позади? Но ей у тебя было бы хорошо.

Чарли подумала о Лиллит. В ее заботах кошка не выжила и месяца. В состоянии ли она вообще заботиться о каком-либо живом существе, помимо себя самой?

– Знаешь, я пойду лягу, – сказал она. – Ужасный был день.

Закрыв за собой дверь в комнату Нильса, она достала тетрадку с заметками Франчески. Ей еще много оставалось прочесть.

«Видела их сегодня в сторожке привратника, маму и Адама. Они играли в животное с двумя спинами».

Некоторое время Чарли сидела, уставившись в одну точку, пытаясь собраться с мыслями. Стало быть, Адам завел роман с Фредрикой, мамой Франчески. Вот почему его уволили из Гудхаммара. Почему же он не сказал об этом?

Франческа писала о школе, о жизни в интернате, о соревнованиях по гребле и всех тех правилах, которым ей приходилось подчиняться. Чарли подумала о столетней традиции воспитания в духе элитизма, о том, как люди там обрастали нужными связями. Ясное дело, Франческа не вписывалась в шаблон. «Я белая ворона. Я пятое колесо, тринадцатая фея, вечная незваная гостья».