Текст книги "Франческа"

И потом о Поле:

«Два минуса не дают плюса. Но теперь, по крайней мере, мы нашли друг друга».

«Единственное, в чем я уверена, – что он не покончил с собой. Он никогда бы так не поступил – не таким образом, не сделал бы этого без меня».

Чарли подумала о том образе Франчески, который возникал при чтении материалов дела. Семья и знакомые описывали ее как лживую девушку с шатким восприятием реальности, склонную к самоубийству, которая вела себя деструктивно практически с рождения. Чарли показалось странным, что ни один человек не упомянул о явном таланте Франчески. Уже с самых первых абзацев Чарли стало очевидно, что у Франчески глубокий аналитический ум. Казалось, она старше своих шестнадцати лет.

Перевернув лист, Чарли оказалась на последней странице тетрадки. Внутри все сжалось, когда она увидела дату вверху страницы: «Гудхаммар, 7 октября 1989 г.»

Сглотнув несколько раз, она стала читать. Сначала следовал пассаж о погоде. Ветер дул с такой силой – ей казалось, что дом развалится.

«Я как раз сказала Сесилии, что мы обе умрем. Когда мама и папа вернутся со своего званого ужина, им придется выкапывать дочерей из развалин. Интересно было бы взглянуть на их реакцию.

Сесилия попросила меня перестать драматизировать.

Я ответила, что у меня такой склад характера – с этим я ничего не могу поделать.

Сесилия сказала, что она не в состоянии обсуждать мой характер, но что я могу не беспокоиться – дом простоял сотни лет в любую погоду, так что вряд ли он сейчас рухнет. Я не стала говорить ей, что рано или поздно все рухнет. Ничто не вечно».

А дальше – кусок про тайную любовь Поля, последние строки, от которых у Чарли перехватило дыхание.

«Хенрик Шернберг. Вскоре его пребывание в качестве бойфренда моей сестры закончится – авось и его пребывание на свободе тоже. Может быть, высшая справедливость все же существует?»

Чарли уронила тетрадку, глядя в одну точку. В последнюю ночь у Франчески была назначена встреча с Хенриком Шернбергом – с тем человеком, которого она обвиняла в убийстве Поля Бергмана, с тем, чью фамилию носит сейчас ее сестра Сесилия.

Утром Чарли позвонила в Каролинскую больницу и побеседовала с ответственным врачом. Он сказал ей, что положение остается критическим и пока попытки пробуждения Юхана предприниматься не будут.

А когда они собираются это сделать?

К сожалению, на этот вопрос он ответить не может.

Чарли хотелось крикнуть: «Но вы ведь попытаетесь? Ведь он очнется?» Но она заранее знала, какой ответ получит. Врачи не боги и не могут творить чудеса с пробитыми головами, как бы ей того ни хотелось.

Когда Чарли спустилась на первый этаж, Сюзанна сидела на диване в той же одежде, в которой была накануне вечером.

– Доброе утро, – приветствовала она подругу. – Что-нибудь новое из больницы?

– Он пока не готов к попыткам пробуждения, – ответила Чарли. – Это все, что они могут сказать. Я должна поехать туда, Сюзанна. Кажется, мне нужно домой.

– Понимаю, – Сюзанна похлопала по дивану рядом с собой. – Иди посиди со мной.

Чарли села. Сюзанна обняла ее за плечи.

– Ты справишься.

Чарли уткнулась лицом в ее волосы. От Сюзанны пахло нектаром и спреем для волос. Они долго просидели обнявшись.

52

Оставив позади Гюльспонг, Чарли понимала, что это не навсегда. Она еще вернется. Вернется к Сюзанне и ее мальчикам, к Саре Ларссон, к полям, лесам и воде, к Люккебу.

Проехав пятнадцать миль, она остановилась у придорожного кафе, достала телефон и позвонила Хенрику Шернбергу. Последовал такой же ответ, как и при предыдущих попытках: «Абонент временно недоступен». Набирая номер его жены, Чарли была уверена, что сейчас включится автоответчик, и очень удивилась, когда после трех звонков ей ответили.

– Сесилия Шернберг.

– Меня зовут Чарли Лагер. Я звоню потому, что хотела бы поговорить с твоим мужем.

Последовала долгая-долгая пауза. Чарли даже посмотрела на дисплей, чтобы проверить, не прервался ли разговор.

– Почему в таком случае ты не позвонишь моему мужу? – спросила наконец Сесилия.

– Я звонила ему много раз, но он не отвечает.

– Он в отъезде, у него очень много дел. Но, может быть, я смогу помочь тебе?

– Хотелось бы встретиться, – сказала Чарли. – И как можно скорее.

– Пожалуйста, – ответила Сесилия. – Судя по всему, ты знаешь мой адрес, раз раздобыла номер телефона.

– Я могу приехать прямо сегодня во второй половине дня.

– Хорошо. Я дома.

53

И вот Чарли добралась до Стокгольма – этот город она никогда не воспринимала как свой дом, а сейчас он показался ей и вовсе чужим. Здесь можно умереть в одиночестве в собственной квартире, и никто не хватится. Здесь есть люди, о которых не ходят слухи – те, чье существование осталось незамеченным для остального мира. Здесь, где повсюду так много людей, она оставалась наедине с собой, чего никогда не случалось в Гюльспонге.

Но ведь ты любишь одиночество, Чарли.

Она поехала прямиком в Каролинскую больницу. На огромной парковке перед главным входом свободных мест не оказалось. Тогда она свернула к больнице Астрид Линдгрен и припарковалась там. Затем начала спускаться с пригорка к главному входу. Взглянув на памятник Астрид Линдгрен, она вспомнила, как в детстве тосковала по Нангияле и Нангилиме, пока Бетти ей все не испортила, заявив, что смерть – просто большое ничто. Ее очень напугало, что в жизни после смерти нет цветущих вишневых деревьев, что там лишь одна бескрайняя темнота.

– Кто сказал, что будет темнота? – спросила тогда Бетти. – Закрой глаз рукой. Что ты видишь?

И, когда Чарли начала описывать, что она видит другим глазом:

– Да нет, тем глазом, который закрыт рукой, дурочка.

– Ничего.

– И даже темноты не видишь?

– Нет, ничегошеньки.

– Вот именно. Так и будет – как тогда, когда ты еще не родилась. Ничего.

У главного входа стоял очень худой мужчина с капельницей и глубоко затягивался тонкой сигаретой. Его отругала медсестра, указавшая ему на выделенную зону для курения. Мужчина медленно поплелся по асфальту, тащя за собой стойку с капельницей.

Юхан лежал в отдельной палате на восьмом этаже. Вместе с Чарли в палату зашла медсестра.

– Возможно, такое количество аппаратов вызовет у тебя неприятные чувства, – сказала она. – Но это нужно для того, чтобы мы могли контролировать работу всех систем. Заходи.

Чарли подошла к постели. Юхан лежал с закрытыми глазами. Ей так хотелось, чтобы он выглядел лучше, чем когда она видела его в прошлый раз, но получилось наоборот. Бледная кожа на лице покрылась синяками, а светлые губы выглядели как на безжизненном теле.

– Внешне все кажется хуже, чем на самом деле, – сказала медсестра.

Подойдя к кровати, она оторвала бумагу из держателя на стене и протянула Чарли, словно та плакала. Вероятно, именно это ожидалось от партнера пациента, стоящего одной ногой в могиле.

– Но ведь все довольно плохо? – спросила Чарли. – В смысле – все выглядит именно так, как есть.

– Состояние стабильное, – ответила медсестра.

Чарли взглянула на грудь Юхана, которая ритмично вздымалась через равные промежутки за счет прибора искусственной вентиляции легких. «Какой смысл в стабильности, – подумала она, – если ты никогда не очнешься и не начнешь дышать сам?»

Медсестра наклонилась к Юхану, потрогала его лоб и поправила подушку. Чарли заметила, что у женщины на шее маленький золотой крестик. Более всего на свете ей сейчас хотелось бы иметь веру, надежду – Бога, которому можно было бы помолиться. Но он была одна.

Внезапно из коридора донесся резкий сигнал. Извинившись, медсестра вылетела из палаты.

Чарли осторожно положила руку на грудь Юхана. Ей хотелось что-то сказать, прошептать что-нибудь спокойное, ободряющее, но губы не слушались.

54

На фоне дома на набережной Страндвеген в Юрсхольме даже усадьба в Гудхаммаре показалась бы маленькой. Украшенный башнями и шпилями, дом гордо возвышался над миром. Автоматические ворота с камерами видеонаблюдения стояли нараспашку. Во дворе люди в рабочей одежде что-то строили. Стало быть, вот где живут Сесилия и Хенрик Шернберг.

Чарли нажала на дверной звонок, но не поняла, сработал ли он.

Дверь открыла молодая женщина и на ломаном шведском языке пригласила ее пройти в дом.

Чарли вошла в гигантский холл с ослепительной хрустальной люстрой. Никаких курток, никакой обуви. «Бездушное место, – сказала бы Бетти. – Дом, лишенный души».

– Они ждут тебя в салоне, – сказала женщина и показала кивком головы, чтобы Чарли следовала за ней.

Сесилия Шернберг и еще одна женщина, которая, судя по возрасту и внешности, приходилась ей мамой, сидели в разных концах изумрудно-зеленого дивана. Светлые волосы у обеих были подстрижены на одинаковый манер, обе в выходных брюках, блузках и туфлях с невысоким каблуком.

– Добро пожаловать, – сказала Сесилия, поднялась и протянула руку. – А это моя мама.

Женщина тоже встала с дивана и протянула Чарли руку.

– Фредрика, – представилась она. – Рада встрече.

– Садись, – сказала Сесилия и кивнула в сторону кресла.

Вид у нее был очень серьезный.

Чарли села. Странное чувство – увидеть своими глазами сестру, о которой так много писала Франческа. Чарли вспомнила абзац про озеро, руки Франчески на голове сестры. «Даже не знаю, чего я хотела».

В комнату вошла девочка лет десяти. Она была одета в блузку и юбку, словно взрослая женщина.

– А когда вернется папа? – спросила она.

– Завтра, – ответила Сесилия. – Я тебе только что говорила.

– Мама, я хотела тебе показать…

– Не сейчас, Беатрис, – сказала Сесилия. – Нам нужно поговорить.

И, поскольку дочь не спешила выходить из комнаты, ее мать что-то крикнула по-французски, и женщина, ранее открывшая дверь Чарли, вбежала, увела ребенка и закрыла за собой двойную дверь.

Чарли уже открыла рот, чтобы заговорить, но Фредрика опередила ее.

– Я думала, ты появишься раньше, Чарлин, – проговорила она.

Чарли замерла. Как получилось, что эта женщина называет ее Чарлин, и в каком смысле «раньше»?

– Я имела в виду наследство, – продолжала Фредрика. – Я хотела сказать – если ты биологическая дочь своей матери…

– Ты о чем? – спросила Чарли.

Ее бросило одновременно в жар и в холод, паркет перед глазами пошел волнами.

– Я говорю о том, что Рикард умер. Это произошло уже месяц назад, так что мне показалось странным, что ни ты, ни твоя мама до сих пор не связались с нами.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Чарли. – Я не понимаю.

Однако она уже начала понимать. Постепенно до нее дошло, кто она такая.

Ночь. Гравиевая дорожка. Лестница. Кулак Бетти, стучащий в двойную дверь.

«Исчезни. Оставь нас в покое».

– С тобой все в порядке? – спросила Сесилия. Поднявшись с дивана, она подошла к Чарли. – У тебя такой вид, как будто тебе плохо. Мы не будем ссориться с тобой, Чарлин. При разводе мама добилась от отца правды. У Бетти наверняка сохранился где-то тест на отцовство, так что можешь не беспокоиться.

Она обернулась.

– Мама, принеси, пожалуйста, из кухни стакан воды.

Фредрика исчезла.

– Как ты? – спросила Сесилия.

Чарли не знала, что ответить. В голове звенели слова Бетти.

– Не верь мужчинам, говорящим красивые слова. Вообще не верь мужчинам. Не забывай, все мужчины – сволочи.

– И мой папа тоже?

– Особенно он, солнышко.

– А кто он?

– Он просто проезжал мимо.

– Но кто он?

– Он никто. Ничто.

– Чарли, – окликнула ее Сесилия. – Ты не знала?

Чарли покачала головой. Колени у нее задрожали. Она положила на них руки, чтобы сдержать дрожь. Лицо Бетти в зеркале позади нее. Мы с тобой такие нарядные, правда?

– Но тогда почему ты пришла? – удивилась Сесилия. – Почему ты здесь?

Фредрика вернулась со стаканом ледяной воды. Поставив его на мраморный столик перед Чарли, она снова удалилась.

Сесилия протянула ей стакан. Чарли взяла его, но пить не стала. Разглядывая бледное лицо Сесилии, она пыталась уловить общее с собой. Но ничего не увидела. Сесилия была дочерью своей матери.

«Но ведь она твоя сестра». И потом, словно эта истина была слишком велика, чтобы воспринять ее сразу целиком: «И Франческа… Франческа – тоже твоя сестра». Мысли в голове у Чарли понеслись вскачь. Как давно этой семье все известно? Почему они не связались с ней?

«Все здесь видимость. Мама хотела, чтобы мы закрасили пятно сырости на потолке краской. Она не понимает, что сырость останется, хотя ее не видно, и будет проникать вглубь».

– У меня для тебя кое-что есть, – сказала Чарли.

Несколько капель воды пролилось через край, когда она поставила стакан на стол. Достав из сумочки копии записок Франчески, она протянула их Сесилии.

– Что это такое?

– Это то, из-за чего я здесь.

– Куда ты? – спросила Сесилия, когда Чарли поднялась и дивнулась в сторону прихожей.

– Позвони мне, когда прочтешь, – ответила Чарли. – Мне надо… на воздух.

Когда Чарли уже стояла в прихожей, ей показалось, что дом давит на нее со всех сторон. Стены приблизились, потолок угрожающе навис над головой. Няня или домработница, или кто там она была, возникла у нее за спиной с ее курткой. Чарли поблагодарила и взяла куртку из рук женщины. Выйдя на улицу, она сделала глубокий вдох и принялась рыться в сумочке в поисках таблетки собрила. Найдя одну, валяющуюся во внутреннем кармашке, Чарли проглотила ее без воды.

– Ты куда идешь?

Чарли обернулась на голос. Дочь Сесилии с любопытсвом рассматривала ее. На девочке была шапочка с помпоном из натурального меха и тонкая синяя курточка.

– Просто пройдусь, – ответила Чарли. – Я скоро вернусь назад.

– А я вчера видела волка, – сказала девочка.

– Вот как? – удивилась Чарли. – А тут водятся волки?

– Все говорят, что их тут нет. Но я видела волка. Своими собственными глазами. Он перешел через дорожку вон там.

Она указала на гравиевую дорожку.

– Ну, значит, волки здесь водятся, – сказала Чарли. – Раз ты его видела.

– Вот именно. Я так и сказала маме.

55

Чарли зашагала по дороге в сторону воды и дошла до центра Юрсхольма. Ей и раньше доводилось пару раз бывать тут по работе, и уже тогда ее впечатлили размеры домов и садов. Сейчас, в лучах осеннего солнца, помпезные особняки, построенные на рубеже веков, казались еще значительнее, чем она их помнила. Оглядев красивые фасады и ухоженные сады, она задумалась о том, каково расти в таком месте – быть ребенком на роскошной вилле с бассейном, зваными вечерами и персоналом. Она могла бы стать таким ребенком. Могла бы стать такой девочкой, одетой по-взрослому, с няней, двумя родными языками и аристократическими замашками. Она могла бы стать такой, если бы человек, называвшийся ее отцом, не отказался от нее. Что произошло бы, возьми он на себя ответственность за нее? Как бы выглядела сейчас ее жизнь? Кем бы она стала, закончив престижную школу-интернат, будучи дочерью человека, имевшего вес в обществе, а не просто чудачки Бетти Лагер?

Была бы она счастливее?

Ей снова вспомнились записки Франчески. «Я белая ворона. Я пятое колесо, тринадцатая фея, вечная незваная гостья».

Нет, не факт. Но, может быть, некоторые вещи оказались бы… легче? Все те дни, когда Бетти лежала в темноте, когда нельзя было впустить ни капли света, все ночи, когда она бродила по дому, безумные вечеринки, переходившие все границы. И все это время он находился совсем рядом, этот Рикард Мильд, – летом он был всего в нескольких километрах от Люккебу. Только теперь она поняла, к чему нужно было наряжаться. Бетти пыталась уговорить Рикарда Мильда взять ее к себе. Сколько раз она побывала в Гудхаммаре в детстве? Сколько раз Бетти умоляла, просила и унижалась, прежде чем махнуть рукой?

– Почему же ты ничего мне не рассказала, Бетти? Почему просто не сказала все, как есть?

– Потому что это не сделало бы тебя счастливее. Я пыталась, солнышко. Но он, к сожалению, оказался самым обычным мужчиной.

Собрил не смог заглушить чувства – в душе теснились потерянность, горе и что-то еще, что она не могла назвать словами.

Перед ней открылся центр Юрсхольма – торговая улица с маленькими бутиками. По размеру она была не больше, чем площадь в Гюльспонге, однако на этом сходство кончалось. Здесь не было ни одного закрытого магазина, ни одной разбитой витрины. Чарли прошла мимо цветочного с изысканными осенними композициями, секонд-хенда, где продавались эксклюзивные сумочки, и книжного, с витрины которого смотрели классики в плотных переплетах. Сесилии понадобится не меньше часа, чтобы прочесть записки Франчески. Насколько хорошо она знает своего мужа? Может быть, ей обо всем известно?

Перейдя наискосок небольшую площадь, Чарли зашла в кафе, обещавшее райское наслаждение тем, кто избегает сахара, глютена и лактозы. Заказав себе большой латте, она уселась за единственный свободный столик. На зеленых стенах красовался узор из красных свеколок. В помещении сидели исключительно женщины, по большей части беседовавшие по-английски. Их голоса слились для Чарли в некое фоновое бормотание, пока она пыталась осмыслить то, что узнала. Она была не из тех брошенных детей, которые мечтают о воссоединении с папой. Одной Бетти ей было более чем достаточно. Но теперь Бетти умерла.

Когда прошло пятьдесят минут, Чарли встала и двинулась назад.

Сесилия сидела на диване, держа в руках копии записок своей сестры. Ни ее матери, ни дочери не было видно. На столике перед ней стоял полупустой бокал с жидкостью, напоминающей виски.

– Даже не знаю, что и сказать, – проговорила Сесилия. – Не знаю. Я просто… в шоке.

– Понимаю, – кивнула Чарли.

Она пыталась считать выражение лица Сесилии. Игра? Неужели та сама не подозревала своего мужа?

– Она собиралась призвать Хенрика к ответу, – продолжала Чарли. – В общем, ты сама читала. Если это так, то твой муж – последний человек, видевший твою сестру живой.

– Ничего не понимаю, – возмутилась Сесилия. – Не понимаю, на что ты намекаешь. Мой муж никогда… я хочу сказать, он не… он не из таких, он никогда бы…

– Похоже, он последний видел твою сестру живой, – повторила Чарли.

– Где ты это взяла? – спросила Сесилия, показывая ей листы.

– Я работаю в полиции, – ответила Чарли, словно это что-то объясняло.

– Так что, следствие снова открыли, не сообщив нам об этом? – произнесла Сесилия, глядя на нее скептически.

Ясное дело, она не дура.

– Это долгая история, – ответила Чарли.

– Могу себе представить, – ответила Сесилия. – Прекрасно могу себе представить.

Вид у нее был сердитый, словно все написанное в записках ее сестры – вина Чарли. Она бросила взгляд внутрь дома.

– Мне кажется, тебе лучше уйти. Если тебя интересуют деньги, то мы это решим. Мы рассчитывали на то, что ты появишься.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Чарли. – Я ведь даже не подозревала, что он мой папа.

– Ты уверена, что не знала? – резко переспросила Сесилия.

– Не понимаю, к чему ты ведешь.

– Может быть, ты извлекла все это на свет, чтобы получить больше денег, чем тебе положено по праву.

– Оставьте себе свои деньги.

Чарли поднялась.

– Чего же ты хочешь, Чарлин? – спросила Фредрика, беззвучно появившаяся на пороге.

– Справедливости, – ответила Чарли. – Я хочу знать, что случилось с Франческой и Полем Бергманом.

– Что-то я совсем не понимаю, о чем ты, – проговорила Фредрика.

– Мама, оставь нас в покое, – сказала ей Сесилия. – Выйди, я сказала!

Фредрика задом вышла из комнаты и захлопнула за собой двойные двери.

Сесилия снова обернулась к Чарли.

– Думаю, ты должна оставить в покое все то, к чему, как тебе кажется, пришла. Наша семья достаточно настрадалась. Никому не станет лучше от того, что все это снова взбаламутится.

– Мне станет лучше, – заявила Чарли, глядя прямо в светлые глаза Сесилии. – Я не из тех, кто закрашивает пятна сырости, оставив все гнить под слоем краски.

– Меня мало интересует, что ты за личность. Сообщи мне свои банковские реквизиты, и мы переведем твою долю наследства.

– Как я уже говорила, я пришла не за этим, – ответила Чарли. – Мне нужно поговорить с твоим мужем, когда он вернется.

– Не думаю, что ему будет интересно беседовать с тобой, – ответила Сесилия.

– Тогда я пришлю вместо себя кого-нибудь из коллег.

Чарли прекрасно понимала, что ступила на тонкий лед. Сесилия легко могла проверить и убедиться, что дело по-прежнему закрыто. Для Чарли это могло означать массу новых неприятностей, но сейчас ее это не волновало.

Сесилия вышла за ней в прихожую.

– Она моя сестра, – сказал она, когда Чарли уже выходила в дверь. – Я любила ее. Мы были очень разные, часто ссорились, но она была моя сестра.

«И моя, – подумала Чарли. – Она и моя сестра».

– Попроси своего мужа позвонить мне, когда он вернется, – проговорила она вслух. – Мой номер у вас есть.

56

Ей показалось, что квартира простояла заброшенной несколько месяцев. После длительного отсутствия у Чарли часто возникало это чувство, но сейчас оно было сильнее, чем когда-либо. Запах казался незнакомым, она не узнавала мебель и вещи, будто они принадлежали другому человеку. Возможно, потому, что она оказалась не той, кем себя считала. В свое время она приняла за данность, что ее папа – просто какой-то случайный вертопрах, а он на самом деле… да, кто он на самом деле?

– Он бессердечный, – услышала она голос Бетти. – А зачем нам с тобой ничтожный бессердечный мужчина? Мы и без него прекрасно обходились.

На следующий день ей позвонил Хенрик Шернберг. Свою фамилию он произносил так, чтобы никому не приходило в голову сомневаться в его благородном происхождении.

– Моя жена рассказала мне, что ты побывала у нас, – сказал он, – и что это был не самый приятный визит, так что я предлагаю закончить эту тяжбу как можно скорее.

– Тяжбу?

– Да. Никто не собирается ссориться с тобой, Чарлин. Ты получишь свою долю наследства, не затрагивая семейные трагедии.

– Боюсь, ты все понял совершенно неверно, – ответила Чарли. – Лучше нам встретиться лично.

– У меня весь день деловые встречи в городе.

– Хорошо, встретимся в промежутке между твоими встречами. Позвони, и я приеду.

Она положила трубку.

Чарли думала, что Хенрик больше не проявится, но около шести он все же позвонил и сообщил, что у него есть полчаса свободного времени. Не может ли она подъехать в «Миллес» через двадцать минут?

– Буду, – ответила Чарли.

В ресторан она пришла раньше Хенрика. Через десять минут в помещение вошел хорошо одетый мужчина и огляделся.

– Хенрик Шернберг? – спросила Чарли.

Он кивнул, они обменялись рукопожатиями. Им отвели столик.

– Будешь что-нибудь? – спросил Хенрик.

– Мне воды, – ответила Чарли.

Хенрик заказал две бутылки воды и бокал виски.

На обмен любезностями у Чарли не хватило сил, поэтому она сразу перешла к делу.

– Ты читал, что написала Франческа? – спросила она. – Копии, которые я оставила твоей жене.

Хенрик кивнул. Трудно было не заметить, что когда-то он был очень красив, и сейчас еще выглядел неплохо, но суровая складка возле губ делала его непривлекательным. Возможно, на нее повлияло то, что писала о нем Франческа – высокомерие, издевательский тон, тумаки Полю.

– Если ты прочел, то наверняка понимаешь – ситуация складывается для тебя не лучшим образом.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Хенрик.

– Ты и Поль, то, что Франческа видела в ту ночь, самоубийство, не похожее на самоубийство, и исчезновение, не…

– Поль Бергман был в депрессии, – прервал ее Хенрик. – Спроси любого.

– У вас был роман?

– Роман? – Хенрик рассмеялся. – Вовсе нет. Но в этом возрасте… да, молодые люди экспериментируют.

Он подался вперед.

– Боюсь, ты даже представить себе не можешь, что это такое – когда тебя в этом подозревают в таком месте, как «Адамсберг», и в те времена… а я… я не гомосексуал, я…

– Честно говоря, меня мало интересует твоя сексуальная ориентация, – прервала его Чарли. – Мне важно узнать, что случилось с Франческой и Полем.

– Мне не нравится твой тон, – заявил Хенрик.

«А мне не нравишься ты весь», – подумала Чарли.

Долгое время Хенрик сидел молча, потом нехотя вернулся к разговору.

– Поль и я… мы встречались… немного. Мне нравился он, а ему нравился я, но я… я чувствовал себя очень неуверенно, к тому же приходилось думать о моей репутации. Поль сердился на меня за то, что я не готов открыто заявить, кто я, – но я и сам толком не понимал, кто я.

– А потом? – спросила Чарли.

– На осеннем балу он сильно напился и захотел поговорить начистоту. Я стоял со своими друзьями, но его было не унять. Я пытался, но он так разошелся, что…

– Что?

– Это был несчастный случай.

– Что именно?

– Мы начали ссориться. Я предложил спуститься к озеру и поговорить наедине. Мне не хотелось, чтобы нас видели воспитатели, так что мы спустились к озеру, и…

– И что?

– Он наговорил мне ужасных вещей, – Хенрик поймал взгляд официанта и показал ему свой пустой бокал. – Все уже не помню, но он грозился испортить мне всю жизнь, рассказать о нас всем, он грозился…

– Так что же произошло?

– Я просто хотел его напугать. Мне только что исполнилось восемнадцать, впереди была вся жизнь, а этот человек собирался мне все испортить…

– Его звали Поль, – напомнила Чарли.

– Что?

– Этот человек, который любил тебя. Его звали Поль Бергман.

– Я знаю, как его звали.

Официант принес виски. Рука Хенрика слегка дрожала, когда он поднес бокал ко рту.

– Так что ты сделал? – спросила Чарли.

– Я просто хотел напугать его, – повторил Хенрик. – Я затолкал его в озеро и держал под водой. Он брыкался и махал руками, но шансы были неравны – я был намного сильнее. Я так разозлился на него, а когда вытащил его из воды, то… он не дышал.

– Такое случается, если долго держать человека под водой, – заметила Чарли.

– Я не хотел его убивать.

– Но именно это ты и сделал.

Она сжала руки в кулаки. В голове шумело.

– Твои друзья знали об этом? – спросила она.

Хенрик кивнул. Они помогли ему выбраться из воды. Он находился в тяжелом шоке.

– И никто ничего не предпринял, чтобы спасти Поля?

– Он же был мертв, – проговорил Хенрик.

– Ты мог бы сразу рассказать все, как было, – сказала Чарли.

– Это ничего бы не изменило. Только сломало бы мне жизнь.

«Странное дело, – подумала Чарли. – Этот человек даже не задумался о том, какое это могло иметь значение для семьи Поля».

– Что со мной будет теперь? – спросил Хенрик.

– На убийство нет срока давности, – ответила Чарли. – Вопрос будет решать прокурор.

– Я был молод, я…

Хенрик стал рвать на себе волосы. Впервые у него сделался несчастный вид. «Так и бывает с людьми, начисто лишенными эмпатии, – подумала Чарли. – Они начинают волноваться только тогда, когда их действия грозят последствиями для них самих».

– А Франческа? – спросила она.

– А что такого с Франческой? – спросил Хенрик, допивая залпом содержимое своего бокала. – Она была сумасшедшая и она пропала.

– О том, что она пропала, мне известно, – ответила Чарли. – Вопрос только в том, куда и как.

– Ты хочешь сказать, что я?..

Хенрик с грохотом поставил свой бокал на стол.

– А что тут такого странного? – спросила Чарли. – Франческе что-то было известно, а ты – последний, кто видел ее живой.

– Это неправда, – возразил Хенрик.

– Ты не читал ее записки?

– Читал.

– Ты хочешь сказать, что не поехал в Гудхаммар?

– Да нет, я поехал туда, – пробормотал Хенрик, – но…

– Но – что?

– Франчески там не было. Я с ней так и не встретился.

Провалы во времени

– Порой жизнь кажется непостижимой, несправедливой и невыносимо тяжелой.

Пастор делает театральную паузу, произнося речь, которую он написал, чтобы почтить память Поля. Впереди, через несколько рядов от меня, сидит, опустив головы, компания с королевскими именами.

– Поль был прекрасный товарищем и усердным учеником, – бубнит пастор. – Он проявлял любопытство, сомнения и способность к анализу. Он был человеком оригинальным. А сейчас я предлагаю спеть всем вместе.

– Черт! – шепчу я, уткнувшись в сборник псалмов, раскрытый у меня на коленях.

Мои слезы смывают слова псалма 256, «Оставь боязнь», который мы должны петь.

 
Оставь боязнь, есть сокровенный символ,
Есть имя, что спасет, когда угаснет свет.
 

Я вступаю и пою изо всех сил:

 
И одиночество два берега обнимут,
И на песке заметен будет след
 

Воспитательница, сидящая впереди, оборачивается и бросает на меня строгий взгляд. Я так же сурово смотрю на нее. Она всегда требует, чтобы все подпевали – чем же она недовольна сейчас? Я встаю во весь рост, сборник псалмов падает на пол.

 
Оставь боязнь, есть гавань в темноте —
Ее не видишь ты, но путь туда лежит[21]21
  Стихотворный перевод А. Колесова.


[Закрыть].
 

Орган умолкает, но я продолжаю петь. Из всего текста я помню только эти строки, так что я продолжаю петь про след на песке и темную гавань. Все уставились на меня – все лживые ученики, все высокомерные учителя, все продажные воспитатели и воспитательницы, нудный пастор и сволочь-директор. Я направляюсь к алтарному проходу, продолжая петь. Вереница колен отклоняется в сторону, как вода перед Иисусом.

Мое одиночество имеет два берега, которые я пытаюсь обнять.

57

По пути назад после встречи с Хенриком Шернбергом Чарли позвонила Андерсу.

Он сразу же спросил, как там Юхан.

– Без изменений, – ответила Чарли.

– Им удалось задержать того, кто это сделал?

– Вроде бы да.

Она рассказала про Ивана Хедлунда.

– Хорошо, – сказал Андерс. – Хорошо, что эта история закончилась.

– Она не закончилась, – ответила Чарли. – Можем увидеться?

– Сейчас?

– Да.

– Я освобожусь через полчаса. Где встретимся?

– Я иду от «Миллеса».

– «Миллес»? Что ты там делаешь? Я думал, ты стараешься держаться подальше от площади Стюреплан.

– Я ни от чего не держусь подальше, просто есть места, которые я предпочитаю. Кстати, как ты сам?

– Хреново, но и к этому можно привыкнуть.

– Каждому выпадает тот крест, который он в состоянии нести, – сказала Чарли.

Откуда она это взяла? Какой-то служитель церкви сказал это в связи со смертью Бетти. Как бы то ни было, это не утешило ее тогда и вряд ли утешит Андерса сейчас. Большинство людей, уже поживших на земле, знают, что это не так – тебе может выпасть ноша куда тяжелее.

– Кстати, ДНК на телах женщин совпали с ДНК бывшего бойфренда, – сказал Анедрс. – Мы его взяли.

– Отлично сработано, – сказала Чарли.

«Надо было мне остаться и довести до конца это дело, – подумала она. – Тогда Юхан не лежал бы сейчас без сознания в больнице, а я сама могла бы жить дальше, как прежде, но теперь… все изменилось».

– Где ты предлагаешь встретиться? – спросил Андерс.

Чарли прошла мимо гигантского Гриба и двинулась дальше по улице. Перед кафе «Севен-Элевен» сидел мужчина в спальном мешке с отчаянием во взгляде. Ему однозначно досталась ноша куда больше, чем он мог вынести.

– Чарли? – окликнул ее Андерс. – Где встретимся?

Чарли огляделась.

– «Бык и медведь»? – прочла она первую попавшуюся табличку.

– Что?

– Нашла паб, который так называется. Приезжай сюда.

Спустя три четверти часа Андерс вошел в шотландский паб на площади Стюреплан. Чарли отметила, как он с улыбкой во взгляде оглядел официантов в традиционной одежде – в килтах, высоких гольфах и черных блестящих ботинках.