Текст книги "Кабинет доктора Ленга"

24

Дом Туигла стоял на берегу ручья Роузбад, на порядочном расстоянии от Миссии. Полонья угрюмо молчал, что вполне устраивало Колдмуна.

Машина долго ехала по грунтовой дороге, и наконец впереди показался уютный белый деревянный домик, прикрытый от солнца высокими тополями. Колдмун остановил машину на подъездной дорожке, подошел к крыльцу вместе с Полоньей и постучал в дверь.

Ее открыла высокая женщина в джинсах и клетчатой рубашке, с длинными, спадающими на плечи черными волосами. Вероятно, это и была миссис Туигл. Колдмун и Полонья представились и зашли в гостиную. Колдмун тут же заметил непременный кофейник на дровяной плите, а рядом, на столе, лежала тарелка со свежеиспеченными булочками. Он позвонил заранее и теперь понял, что она приготовила булочки специально к его приходу.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала миссис Туигл. – Кофе? Булочки?

– И то и другое, – ответил Колдмун.

Полонья тоже не отказался от угощения. Миссис Туигл выжидающе смотрела на них, сложив руки и не произнося ни слова.

– Для начала позвольте выразить наши соболезнования, – заговорил Колдмун.

– Спасибо.

– И мы очень благодарны вам за то, что вы согласились ответить на наши вопросы.

– Почему именно сейчас? Я только что услышала по радио об аресте. Как же я удивилась!

– Мы просто пытаемся связать кое-какие нити.

– Очень хорошо.

Колдмун не сразу решился продолжить, припомнив ее ответ.

– Значит, арест Раннинга вас удивил?

– Да. Грейсон собирался вернуть долг Раннингу. И сказал ему об этом.

Колдмун встрепенулся:

– Значит, Раннинг знал, что он намерен расплатиться? Полностью?

– Полностью.

– И эти деньги все еще при вас?

– Лежат в сейфе. Он собирался взять нужную сумму из тех десяти тысяч, которые вы там найдете.

– Десять тысяч долларов? – недоверчиво переспросил Колдмун. – Откуда у него столько?

– Крупная сделка. Грейсон создавал копии артефактов лакота и был лучшим художником во всей резервации. Его работы теперь хранятся в Музее лакота, – объяснила она с нескрываемой гордостью. – Можете сходить и посмотреть, если будет время. Это его наследие.

– А что он продал? – спросил Колдмун.

– Ритуальные трубки. Те, что называют «трубками мира». Он долго трудился над ними.

– Поэтому он и собирал камни, когда его застрелили?

– Да. Трубочный камень, точнее, катлинит можно найти только на этих скалах.

– А с кем он заключил сделку?

– С хранителем из музея где-то далеко на Востоке. Доктором Мэнкоу.

– Мэнкоу?

– Это антрополог из Музея естественной истории в Нью-Йорке, специалист по лакота. Даже немного говорит на нашем языке. Он приезжал сюда много лет подряд, проводил исследования и так далее. Старый друг Грейсона.

– И он покупал разные предметы у вашего мужа?

– Да. Он был хорошим клиентом. Ну то есть он покупал для себя. Хранитель не может коллекционировать подлинные артефакты. Это одно из правил музея, как он объяснил. Но ему нравилось ремесло лакота, и я хорошо помню, как в один из последних приездов он сильно заинтересовался ритуальными трубками, которые делал мой муж. Обычно Грейсон не обсуждал со мной свои дела, но в тот раз сказал, что теперь сможет расплатиться с долгами, потому что доктор Мэнкоу купил у него крупную партию товара.

– Понятно.

Колдмун помедлил немного, а потом все же решился спросить:

– А можно придать этим трубкам вид старых, чтобы продать дороже?

– Ничего не выйдет. Мой муж гравировал или выжигал свои инициалы на каждой трубке. Он не хотел, чтобы их выдавали за настоящие.

Колдмун снова засомневался, стоит ли задавать следующий вопрос. На этот раз молчание продолжалось дольше.

– Вы считаете, что это Раннинг убил вашего мужа?

Миссис Туигл сложила руки на груди.

– Раннинг часто сюда наведывался, давил на мужа, требовал вернуть долг. Они даже подрались, и Грейсон уложил его на лопатки. Но… – Она задумалась. – Я не могу представить себе, чтобы он кого-нибудь убил. Да и зачем убивать того, кто тебе должен? Тогда уж точно ничего не получишь.

– А вы не знаете никого, кто мог бы убить вашего мужа?

– В том-то и дело, что никто не мог. Грейсон был миролюбивым человеком. Не пил, не принимал наркотики, никого не задирал. У него не было врагов. Все любили его.

Колдмун оглянулся на Полонью, но лицо напарника не выражало ничего, кроме скуки.

– Не покажете нам его мастерскую?

– Конечно покажу.

Мастерская, длинная и низкая, стояла за домом, ближе к ручью. В ней была всего одна комната с дровяной плитой, рабочим столом, всевозможными инструментами для вырезания, шлифовки и полировки, парой небольших станков для вышивания бисером и стеллажами, на которых висели дубленые оленьи шкуры, и пучки перьев, а также стояли подносы с самоцветами и ракушками. В углу были полки с кусками дерева для вырезания. А на полу лежала куча осколков красноватого камня.

– Тот самый камень? – спросил Колдмун.

– Да.

– Вы не против, если я сделаю два-три снимка?

– Пожалуйста.

Колдмун бродил по мастерской, фотографируя то одно, то другое, а Полонья просто плелся следом. Уже выходя, Колдмун заметил груду мусора позади мастерской и подошел к ней вместе с миссис Туигл.

– А это что такое?

Там лежали десятки расколотых трубок из того же красноватого камня и множество полуготовых черенков.

– Все, что не получалось идеально, он выбрасывал сюда.

– Но почему их так много?

– Это то, чем он занимался последние несколько месяцев перед смертью. Вырезал трубки.

– И выбрасывал их.

– Грейсон был очень требователен к себе.

Колдмун поблагодарил хозяйку и вернулся к машине. Полонья по-прежнему молчал, и в конце концов Колдмун не выдержал:

– А это хороший вопрос: зачем убивать человека, который собирался вернуть тебе долг?

– Они всегда собираются вернуть долг, – устало ответил Полонья. – И никогда не отдают. Те, кто должен, всегда дают такие обещания.

Колдмун мысленно согласился с тем, что в этом наблюдении немало истины.

Полонья посмотрел на часы:

– Почти три. Куда теперь?

– В тюрьму.

Тюрьма располагалась при Миссии Роузбада, за полицейским отделением. Большое уродливое плоское здание среди бескрайней прерии. Раннинга они нашли в одиночной камере предварительного заключения: он сидел на койке в серой тюремной одежде и смотрел в стену.

Охранник открыл камеру и вывел Раннинга через коридор в зарешеченную комнату для переговоров. Колдмун и Полонья сели напротив заключенного, который выглядел подавленным, апатичным. Охранник остался у двери.

– Мистер Раннинг, – начал Колдмун, – можно задать вам вопрос?

Заключенный беспокойно заерзал на стуле, но не ответил, стараясь не смотреть в глаза Колдмуну.

– Почему вы солгали, сообщив, что у вас украли винтовку? – (Раннинг опять ничего не сказал.) – Потому, что убили Туигла, или была другая причина?

Наконец он поднял голову:

– Никого я не убивал.

– Тогда зачем вы сказали, что винтовку украли?

– Потому что ее и вправду украли.

– Послушайте, мистер Раннинг, ваши слова были и остаются ложью. Вам следовало заявить о краже. Это очень дорогая винтовка.

Он снова заерзал.

– Ее украли, – повторил он и добавил после недолгого колебания: – Я думал, что это сделал мой племянник.

Признание ошеломило Колдмуна.

– Вы не сообщили о краже, потому что не хотели неприятностей для родственника?

Раннинг кивнул.

– Это сын моей сестры, и у него вся жизнь – сплошные неприятности. Но кто станет сдавать собственную семью копам?

Колдмун понимающе наклонил голову.

– Туигл говорил вам, что у него есть чем расплатиться с долгами.

– Ага, но он эту брехню уже сколько раз повторял. Обещал, что заплатит.

Полонья негромко фыркнул:

– Значит, вы ему не поверили?

– Нет.

Колдмун встал:

– Это все, что я хотел узнать. Спасибо.

– Вы меня вытащите отсюда? Я этого не делал.

Колдмун не нашел, что ответить.

25

Охранник проводил их до приемной. Там Колдмун столкнулся с сержантом Уилкокс, только что вошедшей.

– Сержант, у вас не найдется свободной минутки? – спросил Колдмун.

– Конечно найдется, – ответила она и положила какие-то документы на соседний стол. – Что-то случилось? Я бы пригласила вас в кабинет, но это просто каморка.

– Я только задам вопрос, и все. Когда мы были на месте убийства, я обратил внимание, что вы и капитан Лапойнт не очень хотите подниматься туда, откуда стрелял убийца. Интересно – почему?

Она понизила голос:

– Как вы могли заметить, капитан не совсем здоров.

– Но вы-то здоровы.

– Я решила остаться с ним, чтобы ему не было так неловко.

Колдмун пристально посмотрел ей в глаза:

– А настоящая причина?

– Это так важно?

– Да.

У нее забегали глаза.

– Вы ведь лакота, правильно?

– Точно.

Колдмун решил не говорить, что он наполовину итальянец.

– Дело вот в чем… Видели эти пещеры там, наверху? Это древние захоронения. Подняться туда было бы… неуважительно.

– Понятно. – Он и вправду все понял, совершенно отчетливо. – Неуважительно и, может быть, даже опасно.

Она кивнула.

– Почему же Раннинг поднялся туда, чтобы застрелить Туигла?

– Многим лакота в наше время плевать на традиции.

– Но ведь Раннинг как раз известен тем, что уважает традиции?

Уилкокс пожала плечами.

– Благодарю вас, – кивнул Колдмун.

Он вернулся к машине. Поджидавший его Полонья выразительно показал на часы. Колдмун завел мотор, но не тронулся с места.

– Ну а теперь что ты думаешь? – спросил он у Полоньи, обернувшись.

– То же, что и раньше. Виновен, ясен черт.

– Точно? Давай рассмотрим факты. Во-первых, винтовка спрятана так, будто ее подбросили. Во-вторых, мы теперь знаем, почему Раннинг не сообщил, что ее украли. В-третьих, убийца беспечно оставил пулю на месте преступления, но позаботился о том, чтобы протереть оружие и неиспользованные патроны. В-четвертых, Раннинг уважает традиции, но, похоже, ничуть не боится разгневать духов, устроив засаду там, где они обитают. В-пятых, у Туигла были деньги и он собирался вернуть долг.

Он договорил, и в машине повисла тишина. Наконец Полонья ответил усталым голосом:

– Во-первых, преступники всегда тупят, когда нужно скрыть улики. Во-вторых, у нас есть только слова Раннинга и нет уверенности в том, что это правда. В-третьих, еще раз повторяю, преступники часто совершают глупости. В-четвертых, если человек задумал убийство, он уже рискует разгневать духов. И в-пятых, даже если у Туигла были деньги, что с того? Многие из тех, кто при деньгах, морочат голову кредиторам, обещая скоро заплатить. Кроме того, мы их так и не увидели. Жена Туигла только сказала, что они в сейфе. Нужно было попросить ее открыть сейф.

Колдмуна слегка озадачили эти разумные возражения. Он покраснел при мысли о том, что не попросил открыть сейф. Это было глупо.

– А теперь вернемся к началу, – продолжил Полонья. – Если Раннинг этого не делал, кто же тогда? У кого был мотив? Нет ни одного свидетельства, что кто-либо другой причастен к этому убийству, и жена Туигла сказала, что у него не было врагов. Еще одно: очевидно, что убийца хорошо знаком с жизнью здешних обитателей. Знал, где и когда Туигл будет собирать камни. Он нашел удобное место и дождался удобного момента. Это ясно указывает на Раннинга. И как ты себе это представляешь? Кто-то посторонний украл винтовку, сделал свое дело и подбросил оружие Раннингу? И все это в индейской резервации, где любой чужак, особенно белый, заметен, как бельмо на глазу? Ты говоришь о сложной, хорошо спланированной операции – задуманной лишь для того, чтобы убить безобидного индейца, у которого не было врагов.

Колдмун покачал головой:

– И все-таки…

Полонья вполголоса выругался.

– Послушай, Колдмун, не пора ли смириться с тем, что мы раскрыли дело? Давай покончим с этим и выпьем пива.

– Ты забыл, что мы в резервации. Ближайшее пиво в пятидесяти милях отсюда.

– Черт!

Колдмун надавил на газ. В чем-то он готов был согласиться с Полоньей, даже во многом, но сомнения все же оставались, и он не мог от них отмахнуться. Они выехали с полицейской парковки на дорогу к отелю.

– Это Музей лакота, – сказал Колдмун, когда они проезжали мимо приземистого здания. Притормозив, он включил сигнал поворота.

– Что ты делаешь? – спросил Полонья.

– Хочу взглянуть на трубки Туигла. Его жена говорила, что они выставлены здесь.

– Зачем?

На самом деле Колдмун не мог придумать убедительной причины.

Полонья шумно застонал:

– Похоже, я угодил в ад.

– Дай мне пятнадцать минут.

Колдмун остановил машину, и они направились к невзрачному зданию. Вход был свободным, волонтер на стойке регистрации объяснил, что трубки Туигла выставлены в заднем зале. Все остальное в музее было подлинным.

Колдмун сразу отметил про себя, что они с Полоньей – единственные посетители. Место оказалось удивительно красивым. Искусное освещение, поразительные, чтобы не сказать невероятные, экспонаты. Рубахи для Пляски духов[48]48
  Пляска духов – религиозное движение, широко распространенное среди североамериканских индейцев в конце XIX века. Основу религиозных обрядов составляли экстатические танцы.


[Закрыть], затейливые вышивки из бисера и игл дикобраза, головные уборы, уникальные альбомы с рисунками, раскрашенные, набитые душистыми травами черепа бизонов для Пляски солнца…[49]49
  Пляска солнца – ритуальный танец, исполняемый один раз в год, в конце весны или начале лета, когда на равнинах собираются стада бизонов.


[Закрыть] Ошеломляющее богатство.

Глядя на сокровища прошлого, Колдмун вдруг ощутил острую боль, словно в сердце вонзили кинжал. Здесь за стеклом хранились останки богатой культуры, угасающий отблеск некогда яркого сияния. Он подумал обо всем, что отняли у этих людей, – об их культуре, их земле – и мысленно сопоставил это с нынешней жизнью лакота в дешевых сборных домах, внутри захудалой резервации.

Колдмун почти пожалел, что пришел сюда. Что взбрело ему в голову? Добравшись до заднего зала, он осмотрел витрину с изделиями Туигла. Великолепная, тонкая работа настоящего художника. Но что надеялся увидеть здесь Колдмун? Он покачал головой, удивляясь собственной блажи. Может, Полонья все-таки прав и Раннинг виновен в убийстве?

По пути к выходу Колдмун остановился у огромной витрины в центре зала. Там был выставлен один-единственный экспонат, превосходно освещенный, – знаменитая трубка мира Сидящего Быка[50]50
  Сидящий Бык (около 1831–1890) – один из самых ярких вождей индейцев-лакота; возглавлял сопротивление белым.


[Закрыть]. Колдмун мгновенно узнал ее – та самая трубка с витым черенком, что бросалась в глаза на фотографии вождя лакота. Рядом висело увеличенное фото Сидящего Быка. Он смотрел в объектив, и лицо его было исполнено печали: лицо человека, ставшего свидетелем разрушения привычного образа жизни его народа.

Колдмун пригляделся к легендарной трубке с деревянным черенком, увешанной бусами и пучками орлиных перьев, с длинной полированной чашкой из трубочного камня. Недавно он уже видел десятки треснувших или несовершенных предметов точно такой же формы, брошенных в кучу мусора позади мастерской Туигла вместе с недоделанными деревянными черенками, тоже витыми.

Туигл не создавал копии разных трубок мира, известных в былые времена, он воспроизводил только эту.

Колдмун застыл на месте, пораженный пришедшей в голову мыслью. Неужели такое возможно?

Он достал мобильный телефон и прямо через стекло сделал несколько снимков трубки отовсюду, куда смог пробраться. Покончив с этим, он оглянулся, ища глазами Полонью. Тот стоял у дальней стены, разглядывая украшенные бусами колыбели.

– Все в порядке, можно уходить.

Полонья обернулся. Выражение его лица было совсем не таким, как прежде.

– Здесь есть поразительные вещи, – сказал он.

Колдмун кивнул.

– Наверное, ты чувствуешь нечто особенное при виде всего этого, – проговорил Полонья. – Тут же твоя история. Что-то похожее я испытал, когда поехал в Италию и увидел то, что создали мои предки.

Колдмун решил не упоминать о том, что его предки по материнской линии – Эспозито, выходцы из Неаполя. Но его удивило внезапное проявление эмпатии у Полоньи. Возможно, этот парень не такой уж и чурбан.

Они вышли из музея. Было уже пять часов, по небу плыли темные тучи.

Колдмун опять сел за руль, подождал немного, собираясь с мыслями, и повернулся к Полонье.

– Кажется, я нашел мотив убийства, – медленно проговорил он. – Настоящий мотив.

Полонья молча уставился на него.

– Ты видел трубку мира Сидящего Быка?

– Конечно видел.

– Это подделка. Работы Туигла.

– Черт возьми, как ты узнал?

– Помнишь расколотые трубочные чашки за мастерской Туигла? Все они имели одну форму. Жена Туигла говорила, что он был очень требователен к себе, но для такой щепетильности должна быть чертовски важная причина. А еще там было много витых черенков. Он пытался создать идеальную копию этой трубки.

– Но зачем?

– Зачем? Я могу назвать десять тысяч причин. Туигл сделал ее, чтобы заменить настоящую, украденную из музея.

– Украденную?

– Трубка Сидящего Быка должна стоить миллионы.

– А мотив убийства?

– Это уже не так очевидно. Возможно, те, кто заплатил Туиглу за подделку, решили убить его, чтобы скрыть улики. Или Туигл потребовал больше денег. А может, засомневался и решил во всем признаться.

Полонья недоуменно посмотрел на Колдмуна:

– Ты совсем сбрендил?

– То, что я сейчас сказал, легко проверить. Я сделал несколько фотографий трубки и собираюсь послать их в фэбээровскую лабораторию анализа изображений в Куантико. Пусть сравнят мои фотографии трубки Сидящего Быка с другими. Они сразу смогут сказать, настоящая она или нет.

Полонья еще долго смотрел на него, а потом произнес:

– А ты упрямый сукин сын, приятель.

Колдмун не смог определить по интонации, комплимент это или наоборот.

26

5 декабря 1880 года, среда

Следующие несколько дней Мозли ничего не слышал о странной молодой женщине. Но он не особенно интересовался ею, так как был очень занят вследствие побега заключенных.

Всего из работного дома сбежали девяносто восемь человек. Повар в конце концов выбрался из запертой комнаты, но оказалось, что это не лучшая идея: вырвавшиеся на свободу узники набросились на него и избили. К рассвету пятьдесят шесть из них поймали и посадили под замок. Через два дня разыскали еще двадцать одного беглеца, что прятались в потаенных углах острова. Еще десятерых арестовали, когда они добрались до Манхэттена или Бруклина на паромах, самодельных плотах или просто вплавь. Оставались одиннадцать человек: их посчитали либо утонувшими при переправе, либо скрывшимися в большом городе.

Когда большая часть беглецов вернулась в камеры, смотритель заинтересовался причиной группового побега. Никто не мог понять, каким образом были открыты и повреждены замки. Двое охранников так и не сумели объяснить, что произошло и кто на них напал. Заключенных допросили, но, похоже, в суматохе никто толком не разобрался, как он оказался на свободе и кто его выпустил. Каждый рассказывал свою историю. Все сбежавшие были с третьего этажа, кроме хилого мальчишки, посаженного в карцер на первом. Его не нашли, но решили, что он утонул, пытаясь переплыть Ист-Ривер. Поскольку расследование не дало внятных результатов, смотритель обвинил во всем спавших на дежурстве охранников и урезал им жалованье.

Мозли, находившийся во время побега в северном крыле вместе со смотрителем, к великому своему облегчению, избежал подозрений. Как только большую часть беглецов отловили, новость исчезла со страниц газет, и недолговечный интерес публики переключился на другие события.

Однако четыре дня спустя, возвращаясь домой декабрьским вечером, Мозли услышал резкий свист. В мерцании газового фонаря он разглядел экипаж. Другой фонарь, прикрепленный над сиденьем извозчика, осветил лицо мужчины, которого Мозли знал под именем Мёрфи.

Извозчик жестом пригласил Мозли в карету. После недолгих колебаний помощник врача поставил ногу на ступеньку и забрался на пассажирское сиденье. Как только закрылась дверь, Мёрфи щелкнул поводьями, и экипаж быстро затерялся среди других.

К месту назначения Мёрфи добирался окружным путем, и прошло целых полчаса, прежде чем карета остановилась перед домом на углу Пятой авеню и Сорок восьмой улицы. Мозли подождал, не понимая, что должно произойти дальше, беспокоясь из-за того, что они остановились в таком престижном районе. Эта часть Пятой авеню была известна как «Золотой берег» или «Квартал миллионеров»: рядом с большими, элегантными особняками из песчаника, иногда двойной ширины, стояли огромные безвкусные дворцы. Среди них были настоящие крепости, принадлежавшие семейству Вандербильт, а за ними – еще не достроенная «Причуда Кларка», особняк медного короля Уильяма Кларка. Газеты уверяли, что в нем будет несколько художественных галерей и подземная железная дорога для доставки угля.

Экипаж по-прежнему не трогался с места.

– Мы кого-то ждем? – спросил Мозли извозчика через раздвижную крышу. – Если долго здесь торчать, непременно подойдет полицейский и спросит, что нам нужно.

– Выходите, – послышалось сверху. – Поднимитесь по крыльцу и постучите в дверь молоточком. И поторопитесь!

– Но… эта женщина работает здесь прислугой? Что мне сказать тому, кто откроет дверь?

Здание выглядело величественно, однако Мозли почему-то сомневался, что такая женщина могла оказаться простой служанкой.

– Ничего говорить не нужно.

Мозли с опаской выбрался из экипажа. Он остановился на тротуаре и еще раз взглянул на здание. Огромное, оно все же отличалось от других дворцов на авеню, до нелепости роскошных. Особняк был изящным, Мозли даже назвал бы его утонченным. Необычный мраморный фасад – насыщенно-белый, с оттенком розового в свете газовых фонарей, – возможно, лучше стоило бы определить как «изысканный». Элементы фасада, по-скульптурному четкие, были сродни каллиграфии, соединяя в себе черты византийского и готического стилей. Ничего общего с окружавшими дом неоклассическими исполинами. Мозли припомнил открытки с образцами французской архитектуры: дворец Трокадеро, церковь Сорбонны. Особняк, видимо, еще достраивали: часть заднего фронтона была не отделана и местами из-под мрамора выступал каркас из железа, кирпича и цемента.

Заслышав ворчливые проклятия Мёрфи, Мозли поднялся на крыльцо к украшенной орнаментом двери.

Откликнувшись на его нервный стук, служанка открыла дверь, и он вошел в отделанный золотом зал, на удивление большой и прекрасный. Мебель и картины были завешены покрывалами, а посреди зала стояли сложенные штабелем деревянные упаковочные ящики, говорившие о том, что дом еще только обустраивается. Мозли не успел как следует рассмотреть интерьер. Не спросив ни имени гостя, ни визитки, служанка провела его через зал, а потом повернула направо. Двойные двери, освещенные бледно-нефритовыми огнями, вели в кабинет, отделанный темным деревом. Он тоже еще не был полностью обустроен, но на полках уже стояли книги, на стенах висели картины, а в углу темнел старинный клавесин с откинутой крышкой и нотами на пюпитре. Густой персидский ковер и диваны с шелковой обивкой излучали тепло и уют. Потрескивал огонь в камине, горели свечи в высоких кованых подсвечниках. Других источников света не было.

– Мистер Мозли, – донеслось из глубины комнаты, – как хорошо, что вы пришли.

Мозли сразу узнал голос и понял, что он принадлежит темной фигуре в дальнем углу комнаты. Находясь в полном замешательстве, он хотел подойти ближе, но голос остановил его:

– Прежде чем мы начнем разговор, нужно сделать еще кое-что. Пожалуйста, пройдите обратно тем же путем, каким вы попали сюда, и спуститесь с крыльца. Вы увидите на тротуаре нечто знакомое. Поднимите это и возвращайтесь сюда.

Заинтригованный, Мозли поступил так, как ему велели. Выйдя на вечерний холод, он заметил на мостовой маленький мешочек, и в самом деле показавшийся ему знакомым. Затем огляделся и увидел стоявший чуть дальше экипаж. Мёрфи внимательно следил за тем, что происходит.

Мозли подхватил тяжелый мешочек, вернулся в особняк, вновь оказавшись в тепле, и проследовал в кабинет со свечами.

– Прошу вас, сядьте сюда, – снова послышался тот же голос.

Мозли так и сделал. Глаза его привыкли к тусклому свету, и он наконец-то разглядел женщину в светлом платье, сидевшую на мягком диване «тет-а-тет». Ее левая рука покоилась на двух книгах, лежавших на чайном столике.

Он смущенно занял кресло по другую сторону столика.

Теперь Мозли мог лучше рассмотреть женщину. Он видел ее в одежде рабочего, видел в наряде ярмарочного акробата. На этот раз она выглядела состоятельной дамой из высшего нью-йоркского общества. Однако на его памяти эта женщина уже дважды сбрасывала кожу: не было ли и это маскировкой? Лет двадцати пяти, поразительно красивая, с фиалковыми глазами, стройная, но не без округлостей. Тонкие, изогнутые на французский манер брови и темные, цвета красного дерева волосы, довольно коротко стриженные. Мозли так и подмывало назвать их «эльфийскими», но ничто в поведении женщины не говорило о воздушности ее натуры. Скорее, наоборот.

– Добро пожаловать, – произнесла женщина бархатным контральто и убрала руку с книг. Мозли увидел названия. Томик латинской поэзии и «Новый путеводитель Фрэнсиса по Нью-Йорку и Бруклину». Она показала на мешочек в его руке. – Вижу, вы что-то подобрали на улице. Уже заглянули внутрь?

Мозли не заглядывал, но прекрасно понимал, что мешочек набит золотыми «двойными орлами».

– Вы очень великодушны.

– Я здесь ни при чем. Но разве не чудесно – подобная находка прямо на тротуаре? – У женщины был легкий акцент, но Мозли не распознал его. – Вы добры и отзывчивы. Мой Джо говорит о вас с большой симпатией. А еще вам можно доверять – редкая черта для этого города и этой эпохи. Но судьба была неблагосклонна к вам. – (Мозли не ответил.) – Мои переодевания и другие действия, видимо, показались вам эксцентричными или даже противозаконными. Поэтому, прежде чем мы продолжим, я хотела бы предоставить вам возможность задать мне любые вопросы. Но должна предупредить, что могу ответить не на все.

Мозли все еще чувствовал себя как после первой затяжки йен цяном[51]51
  Ен цян – китайская трубка для курения опиума.


[Закрыть] – все вокруг казалось одновременно знакомым и совершенно чужим. Однако за последние несколько дней у него и в самом деле накопилось немало вопросов.

– Кто вы? – спросил он.

– Можете называть меня герцогиней Иглабронз. А в частной беседе – Ливией.

Неужели настоящая герцогиня? Держится именно так. Мозли задумался о том, сможет ли он называть эту величественную женщину Ливией.

– Та, с кем вы повстречались в «Погребке», существовала лишь до тех пор, пока Джо Грин не был освобожден из несправедливого заключения. – Она помолчала. – По правде говоря, я приехала из далекой страны… очень далекой. Моя жизнь и настоящее имя никого здесь не должны интересовать.

Мозли принял это объяснение. Он с самого начала почувствовал, что эта женщина обладает острым умом и сильной волей, уверенностью в себе и хладнокровием и ее мало заботит мнение других о ней.

– Что вы здесь делаете? – спросил он, приободренный ее откровенностью и успокаивающей тяжестью золотых монет в мешочке.

– Я хочу спасти своих родных от смертельной опасности. То, что сделала с Джо.

– Но… почему вы избрали именно такой способ освобождения? Уверен, что при ваших деньгах можно найти более легкий путь.

– Вы ставите меня в затруднительное положение. Если я объясню вам истинные причины, моя безопасность и безопасность тех, о ком я должна позаботиться, окажутся в ваших руках… Не забывайте об этом. Могу я быть уверена в вашей сдержанности и благоразумии?

Мозли осознал, что, к худу или к добру, окажется в мире, полном тайн… если даст, по сути, клятву хранить молчание. Он на мгновение задумался, затем кивнул.

– Трудность заключается в том, – продолжила женщина, – что Джо и другие мои родственники не знают, кто я такая на самом деле. После смерти родителей они вели жалкую жизнь на улицах города и научились не доверять никому.

– В каком родстве вы с ними состоите?

– Скажем так, я их тетя из Галиции, это рядом с Трансильванией. Лишь недавно я узнала об отчаянном положении племянников. Мои попытки помочь им осложняются тем, что они не ведают о нашем родстве.

– А в чем заключается опасность, о которой вы упоминали?

– Здесь, в Нью-Йорке, живет один человек, блестящий, уважаемый врач. Он остро заинтересован в моих родственниках. Его мотивы… – Она осеклась, и на мгновение ее светский лоск потускнел. – Его мотивы невообразимо гнусны, жестоки и бесчеловечны. Если он узнает о моем существовании и моих попытках вырвать родных из его лап, все мы окажемся в большой опасности. Включая вас.

– Почему они интересуют его?

– Он ставит медицинские опыты. Это все, что я могу сказать вам сейчас.

Женщина умолкла, и в комнате воцарилось долгое, сосредоточенное молчание. Ее объяснения выглядели немного театрально. «Медицинские опыты». Что, если она слегка… не в своем уме?

– Вас привезли сюда по двум причинам, – сказала она. – Во-первых, я хочу поблагодарить вас за помощь в освобождении Джозефа.

Она снова замолкла.

– А вторая причина?

– Я хочу предложить вам работу.

Мозли уже начал догадываться, что это предначертано судьбой.

– Вы, конечно же, сами понимаете, что напрасно тратите время на острове Блэквелла. Причины, по которым вы не окончили медицинскую школу, можно устранить. Разумеется, вы должны бросить опиум… и хранить мою тайну. У вас есть право отказаться от предложения. Тех денег, что вы нашли на улице, должно хватить на два года безбедной жизни… если вы снова не пристраститесь к трубке. Но я предлагаю вам лестницу, которая поможет подняться со дна.

Он глубоко вздохнул:

– Какими будут мои обязанности?

– Мне нужен наставник для Джо. А из всех знакомых ему взрослых вы больше всего напоминаете человека, которому можно доверять. Необходимо не только дать ему достойное образование, но и смягчить травмы, причиненные заключением. А также уничтожить последствия дурного воспитания, которое он уже начал получать в Октагоне и работном доме. Вам придется уволиться с нынешней работы, не вызвав никаких подозрений. Уверена, что вы сможете это устроить.

Мозли кивнул:

– Что-нибудь еще, ваше светлость?

– Да. Мне тоже требуется обучение в… Полагаю, это можно назвать особенностями нью-йоркских обычаев. Я чужестранка и совершенно не сведуща в вопросах этикета. Люди находят меня странной. Мне нужна помощь, чтобы избавиться от тех привычек, которые могут привлечь нежелательное внимание. Такому нельзя научиться по книгам.

Она показала на лежавший на столе путеводитель.

Мозли согласно наклонил голову. Он не посмел спросить о вознаграждении: мешочек с золотом и так тянул на его жалованье за два года.

Словно прочитав его мысли, женщина сказала:

– Я буду платить вам два «двойных орла» в неделю.

Ошеломленный этим заявлением, он почувствовал, что краснеет.

– Это… безумно щедро.

– Если бы вы знали, какой опасности подвергаетесь из-за меня, то едва ли посчитали бы такую плату достаточной.

По спине Мозли пробежал озноб. Чем еще ему придется заниматься?

– Значит, это все: давать вам советы и обучать Джо?

Женщина – герцогиня, Ливия, или кем она была на самом деле, – внезапно улыбнулась.

– Мистер Мозли, если вы готовы вступить в мою масонскую ложу, сначала посмотрим, как вы справляетесь с этими двумя заданиями. Потому, возможно, вы будете повышены, станете из ученика подмастерьем. Я нанимаю вас на непродолжительный срок – вероятно, на шесть недель. Но если все сложится удачно и мы останемся в живых, я позабочусь о том, чтобы ваша мечта стать врачом осуществилась.