Текст книги "Гора Дракона"

Ураган добрался до центра пустыни Хорнада и «Маунт-Дрэгон» в семь часов утра, через пятьдесят минут после того, как Гилберт Тис, старший следователь Управления охраны труда, прихватив свой толстый портфель, выехал на «хаммере» в сторону Радиум-Спрингс.

* * *

Скоупс сидел за роялем, его пальцы застыли в неподвижности на черных клавишах из розового дерева. Казалось, он погрузился в глубокие размышления. Рядом с подпоркой для крышки лежала потрепанная бульварная газета – казалось, чьи-то рассерженные руки сначала смяли ее, а потом попытались аккуратно расправить. Газета была раскрыта на статье со следующим заголовком: «Профессор из Гарварда обвиняет в ужасном несчастном случае компанию, занимающуюся генной инженерией».

Неожиданно Скоупс встал, вошел в круг света и сел на диван. Положив на колени клавиатуру, он быстро напечатал серию инструкций и созвал видеоконференцию. Перед ним загорелся огромный экран. Сначала по краю бежали коды, а затем они уступили место зернистому изображению мужского лица. Мощная шея с трудом умещалась в воротнике, который был на пару размеров мал. Он смотрел в камеру, оскалив зубы, – этот человек не привык улыбаться.

– Guten Tag[54]54
  Добрый день (нем.).


[Закрыть], – сказал Скоупс на не слишком уверенном немецком.

– Возможно, вам будет удобнее говорить по-английски, мистер Скоупс? – вкрадчиво спросил мужчина, склонив голову.

– Nein[55]55
  Нет (нем.).


[Закрыть], – ответил Скоупс с ужасным акцентом. – Я хочу попрактиковаться. Говорите медленно и четко. Повторяйте свои слова дважды.

– Очень хорошо, – отозвался мужчина.

– Я просил, дважды.

– Sehr gut, sehr gut[56]56
  Очень хорошо (нем.).


[Закрыть], – произнес мужчина.

– Герр Зальцман, наш друг сказал мне, что у вас есть свободный доступ к архиву нацистов в Лейпциге.

– Das ist richtig. Das ist richtig[57]57
  Совершенно верно (нем.).


[Закрыть].

– Именно там сейчас находятся документы гестапо Лодзи?

– Ja. Ja[58]58
  Да (нем.).


[Закрыть].

– Превосходно. У меня возникла небольшая проблема, хм… как правильно сказать? Проблема с архивом. Именно на таких вопросах вы специализируетесь. Я очень хорошо плачу, герр Зальцман. Сто тысяч немецких марок.

Ухмылка стала еще шире.

Скоупс продолжал говорить на своем корявом немецком, описывая проблему. Человек на экране слушал его внимательно, и постепенно улыбка исчезла с его лица.

Позднее, когда экран померк, послышался едва слышный звон, который издало одно из устройств на приставном столике.

Скоупс, по-прежнему сидя на старом диване с клавиатурой на коленях, наклонился вперед и нажал на кнопку.

– Да?

– Ваш ланч готов.

– Очень хорошо.

Вошел Спенсер Фэрли, мягкие тапочки у него на ногах смотрелись нелепо в сочетании со строгим серым костюмом. Он бесшумно прошел по ковру и поставил на дальний край стола пиццу и бутылку с кока-колой.

– Что-нибудь еще, сэр? – спросил вошедший.

– Ты читал сегодня утром «Геральд»?

Секретарь покачал головой.

– Я предпочитаю «Глоуб».

– Да, конечно, – сказал Скоупс. – Тебе бы следовало попробовать «Геральд». Он интереснее, чем «Глоуб».

– Нет, спасибо, – ответил секретарь.

– Она лежит там, – сказал глава «Джин-Дайн», указывая в сторону рояля.

Фэрли подошел к инструменту, взял смятую газету и вернулся.

– Малоприятная желтая пресса, – сказал он, просматривая статью.

Скоупс усмехнулся.

– Вовсе нет. Там все превосходно. Этот спятивший сукин сын поднес нож к собственному горлу. Мне лишь остается слегка подтолкнуть его под локоть.

Он вытащил сложенную распечатку из кармана рубашки.

– Вот мой список благотворительных вкладов на текущую неделю. Он короткий, в нем всего одна строка: миллион долларов для Фонда памяти жертв холокоста.

Секретарь посмотрел на него.

– Для организации Левайна?

– Естественно. Я хочу, чтобы это стало известно, но в спокойной и достойной манере.

– Могу я спросить…

Фэрли приподнял бровь.

– …почему? – закончил за него Скоупс. – Причина предельно проста, Спенсер, старый ты брахман, это достойное дело. И между нами, очень скоро они потеряют своего самого лучшего сборщика средств.

Секретарь кивнул.

– Кроме того, если немного подумать, то становится очевидно, что полезно избавить любимое детище Левайна от его влияния.

– Да, сэр.

– И еще, Фэрли, в моей куртке появилась дыра на локте. Ты не съездишь еще разок со мной за покупками?

На лице слуги промелькнуло выражение крайнего неудовольствия.

– Нет, благодарю вас, сэр, – твердо ответил Фэрли.

Глава «Джин-Дайн» подождал, пока дверь с шипением закроется. Затем отложил в сторону клавиатуру и вытащил из коробки кусок пиццы. Она была почти холодной, как он любил. Он даже прикрыл глаза от удовольствия, когда его зубы коснулись клейкой корочки.

– Auf Wiedersehen[59]59
  До свидания (нем.).


[Закрыть], Чарльз, – пробормотал он.

* * *

Карсон вышел из административного здания в пять часов и невольно остановился, удивленный открывшимся видом. Последствия песчаной бури поражали: строения «Маунт-Дрэгон» превратились в темные силуэты, окутанные оранжевой пеленой. Все вокруг замерло в смертельной неподвижности. Ученый осторожно вдохнул. Сухой холодный воздух наполнился вкусом кирпичной пыли. Карсон сделал шаг, и его ботинок на дюйм погрузился в пыль.

В это утро он пришел в лабораторию очень рано, еще до восхода солнца, ему не терпелось получить анализ Х‑гриппа‑II. Он усердно работал, позабыв о буре, бушевавшей над безмолвными подземными пространствами гриппозного отсека. Через час появилась де Вака. Она совсем немного опередила ураган; Карсон слышал, как ассистентка тихо ругается. Он понял, в чем дело, когда увидел ее грязное лицо через прозрачный визор защитного костюма.

«Наверное, так выглядит поверхность Луны, – подумал он, стоя возле административного здания. – Или конец света».

Когда Карсон жил на ранчо, он не раз был свидетелем песчаных бурь, но такое ему довелось увидеть впервые. Пыль лежала повсюду, покрывала стены и окна белых зданий. Маленькие холмики песка образовались возле каждого шеста и возвышения. Жуткий, сумеречный, однотонный мир.

Карсон зашагал к жилым корпусам; видимость не превышала пятидесяти футов. Затем, после коротких колебаний, он свернул к конюшне. Ему захотелось проверить, как поживает Роско. Карсон знал, что во время таких бурь лошади не выдерживают, начинают носиться по загону, иногда даже ломают ноги.

Животные не пострадали, но их шкуры покрывал слой пыли, и они выглядели раздраженными. Роско приветственно заржал, и Карсон пожалел, что не принес морковки или кусочка сахара. Он быстро оглядел коня и с облегчением отступил на пару шагов.

Со стороны загона до него донесся какой-то шум, приглушенный толстым слоем песка, который покрывал все вокруг. Карсон оглянулся и увидел, что за пеленой пыли движется какая-то тень.

«Боже мой, – подумал он, – там что-то живое. Оно выглядит очень большим».

Тень исчезла, но почти сразу появилась снова. Карсон услышал, как скрипят открывающиеся ворота. Нечто приближалось.

Ученый выглянул из открытой двери конюшни. Из пелены появилась призрачная фигура лошади с всадником. Голова человека была опущена на грудь, лошадь едва передвигала дрожащие ноги, изнемогая от усталости.

Най.

Карсон отступил в темную часть конюшни и спрятался в пустом стойле. Ему не нужна была еще одна неприятная встреча с англичанином.

Он услышал, как закрываются ворота, потом раздался шум шагов по покрытому опилками полу. Карсон присел на корточки и выглянул наружу через отверстие от сучка в стенке.

Начальник службы безопасности был с ног до головы покрыт слоем коричнево-серой пыли. Лишь темные глаза и запекшиеся губы нарушали однообразие тусклых цветов.

Най остановился возле угла, где хранилась упряжь, медленно снял чехол с ружьем и седельные сумки и повесил на гвоздь. Затем расстегнул подпругу, стащил седло со своего скакуна, поставил его к стене, а сверху накрыл чепраком. После каждого движения в воздухе появлялось облачко серой пыли.

Най повел своего коня к стойлу и скрылся из виду. Ученый слышал, как он начал чистить лошадь, приговаривая успокаивающие слова. Затем до Карсона донеслись другие знакомые звуки – англичанин наливал в ведро воду из шланга и перекладывал сено в кормушку. Вскоре Най появился снова. Он повернулся спиной к Карсону, вытащил из угла тяжелую коробку для сбруи, отпер замок и открыл крышку. Вернувшись к седельным сумкам, он достал две квадратные пластины жесткого прозрачного пластика, между которыми находился сильно потрепанный – и строго запрещенный в «Маунт-Дрэгон» – лист бумаги. Положив все это на пол, начальник охраны вынул из седельной сумки нечто напоминающее чернильный карандаш, склонился над пластиком и принялся что-то на нем отмечать. Карсон прижался лбом к доске, стараясь разглядеть, что он делает. Лист бумаги был старым и пожелтевшим, Карсону удалось прочитать написанную от руки фразу, идущую вдоль верхнего края: «Al despertar la hora el águila del sol se levanta en una aguja del fuego». «На рассвете орел солнца стоит на игле огня». Дальше он ничего не сумел разобрать.

Неожиданно Най поднял голову и насторожился. Он начал озираться, словно пытался обнаружить источник шума, и наблюдатель постарался вжаться в стену, за которой прятался. Раздался скребущий звук, щелкнул замок, послышались тяжелые шаги. Карсон выглянул – начальник службы безопасности покидал конюшню; серый призрак скрылся в тумане.

Ученый немного подождал, потом встал, с любопытством посмотрел на ящик и подошел к стойлу, где находился Муэрто, конь Ная. Скакун стоял, широко расставив ноги, из его рта тянулась струйка коричневой слюны. Карсон протянул руку и пощупал сухожилия: горячие. Впрочем, воспаления он не обнаружил. Спина перегрелась, но копыта не повреждены, а глаза лошади оставались ясными. Чем бы Най ни занимался, он использовал своего коня до последнего предела, возможно, они преодолели сто миль за последние двенадцать часов. Но животное справилось – через день или два оно полностью придет в себя. Най знал, когда следует остановиться. И у него был великолепный экземпляр. На правой челюсти Карсон нашел клеймо со знаком «нуль», а высоко на шее – знаки принадлежности к ассоциации американских пейнтхорсов[60]60
  Американский пейнтхорс – порода скаковых лошадей, преимущественно пегой масти.


[Закрыть] и американских квотерхорсов. Восхищенный Карсон похлопал лошадь по боку.

– А ты немало стоишь, – сказал он.

Карсон подошел к выходу из конюшни и выглянул наружу. В гнетущем воздухе висела густая пыль, похожая на дым пожара. Най уже давно ушел. Аккуратно прикрыв дверь, Карсон быстро зашагал к себе в комнату. Он пытался понять англичанина, который рисковал жизнью, отправившись в пустыню во время такой бури. И зачем он прячет лист бумаги с непонятной испанской фразой, рискуя потерять работу?

* * *

Карсон прошел через кафетерий на балкон, держа в руках старый футляр с банджо, который постукивал ему по коленям. Вечер выдался темным, луна скрылась за тучами, но он видел, что возле перил неподвижно стоит Сингер.

После их первой беседы на балконе Карсон часто замечал там директора, который сидел и задумчиво перебирал струны своей старенькой гитары. Всякий раз Сингер улыбался и махал ему рукой. Впрочем, после смерти Брэндон-Смит он изменился, казался задумчивым и ушедшим в себя. Появление Тиса и неожиданный приступ Вандервэгона во время обеда лишь усугубили состояние директора. Он по-прежнему сидел по вечерам на балконе, но теперь его голова была опущена, а гитара безмолвно лежала рядом.

В последние несколько недель, по вечерам, Карсон часто составлял Сингеру компанию. Но с каждым днем напряжение нарастало, Карсон все больше погружался в исследования в лаборатории, а после работы ему приходилось проводить много времени в своей комнате, чтобы привести в порядок и осмыслить результаты тестов. Но сегодня ученый решил выкроить время для беседы с директором. Ему нравился Сингер, и Карсона тревожило его мрачное настроение – не приходилось сомневаться, что директор без особых на то оснований винит себя за недавние несчастья. Карсон надеялся, что ему удастся отвлечь Сингера от мрачных мыслей. Кроме того, после беседы с Тисом ученый начал испытывать сомнения относительно собственной работы. Он знал, что директор, свято веривший в непогрешимость науки, обязательно поможет ему.

– Кто здесь? – резко спросил Сингер. Луна вышла из-за туч, на короткое время осветив балкон, и он узнал Карсона. – А, это ты, Ги, – с облегчением сказал он.

– Добрый вечер.

Карсон сел рядом с директором. Хотя на балконе убирали, тучи пыли поднялись в воздух, когда он опустился в кресло.

– Красивый вечер, – после паузы добавил он.

– Ты видел заход солнца? – негромко спросил Сингер.

– Невероятное зрелище.

Пустыня словно пыталась компенсировать ярость песчаной бури, показав в этот вечер фантастические цвета заката на фоне туманной дымки.

Карсон молча наклонился, расстегнул молнию и вытащил из футляра свое пятиструнное банджо. В усталых глазах Сингера загорелся огонек интереса.

– Это «RB‑3»? – спросил он.

Карсон кивнул.

– Сделано примерно в тысяча девятьсот тридцать втором году.

– Красивый инструмент! – Сингер одобрительно прищурился, разглядывая банджо в свете луны. – Боже мой, у тебя сохранилась оригинальная головка из телячьей кожи!

– Сохранилась. – Карсон постучал кончиками пальцев по грязной головке. – Она плохо переносит пустыню. Когда-нибудь я поставлю пластиковую. Вот взгляните.

И он протянул инструмент Сингеру. Директор взял банджо и повертел его в руках.

– Корпус и резонатор из красного дерева. Оригинальный струнодержатель «Престо». А борта из медно-свинцового сплава, я полагаю?

– Да, они немного покоробились.

Сингер вернул ему инструмент.

– Настоящий музейный экспонат. Как оно попало тебе в руки?

– Оно досталось мне от человека, работавшего на ранчо у моего деда. Однажды ему пришлось спешно покинуть наши края. Среди прочего он оставил банджо. Инструмент несколько десятилетий пролежал на книжной полке, собирая пыль. И так продолжалось до тех пор, пока я не поступил в колледж и не увлекся музыкой «блюграсс».

Постепенно хандра Сингера исчезала.

– Давай немного поиграем, – предложил он, протянув руку к своему старому «мартину».

Сингер взял несколько аккордов, подтянул пару струн, и через мгновение Карсон узнал басовую линию «Salt Creek», которую ни с чем не мог бы спутать. Ученый слушал, кивал головой в такт музыке, а потом и сам стал понемногу подыгрывать. Он уже несколько месяцев не брал в руки инструмент, и поначалу его игра была далека от совершенства, но постепенно пальцы обрели гибкость, и банджо зазвучало увереннее. А еще через некоторое время он обнаружил, что играет соло, а Сингер ему подыгрывает. Карсон не сумел сдержать улыбку облегчения, когда понял, что все приемы игры получаются у него безукоризненно.

Они завершили композицию одновременно, и Сингер тут же начал «Clinch Mountain Backstep». Карсон подхватил мелодию, его поразила виртуозная игра директора. А Сингер полностью погрузился в музыку, как будто внезапно сбросил с плеч тяжкое бремя.

Карсон следовал за ведущим – они сыграли такие старые замечательные песни, как «Rocky Top», «Mountain Dew» и «Little Maggie». Он даже позволил себе некоторые вольности, на что Сингер улыбнулся и кивнул. Директор перешел к изощренной концовке, и они завершили исполнение мощным аккордом. Когда эхо окончательно стихло, Карсону показалось, что он слышит слабые аплодисменты, доносящиеся со стороны жилого комплекса.

– Спасибо, Ги, – сказал Сингер, откладывая гитару в сторону и удовлетворенно переплетая пальцы. – Нам давно следовало поиграть вместе. Ты превосходный музыкант.

– Мне далеко до вас, – возразил Карсон. – Но все равно я вам очень благодарен.

Они долго молча вглядывались в ночь. Наконец Сингер направился в столовую, чтобы смешать себе коктейль. Мимо балкона прошел неопрятный мужчина, который что-то подсчитывал на пальцах и возмущенно бормотал на каком-то непонятном языке – возможно, русском.

«Наверное, это Павел, – подумал Карсон, – о котором мне рассказывала де Вака».

Незнакомец свернул в аллею и растворился в ночи. Через мгновение вернулся Сингер. Теперь он двигался медленнее, и Карсон почувствовал, что бремя ответственности, которое директору удалось на время сбросить, снова легло ему на плечи.

– Как дела, Ги? – спросил директор, усаживаясь в свое кресло. – Мы с тобой уже очень давно не разговаривали.

– Вероятно, визит Тиса отнимал у вас много времени, – ответил Карсон.

Луна вновь скрылась за густеющими тучами, и он скорее почувствовал, чем увидел, как директор напрягся при упоминании имени следователя.

– От него одни неприятности, – проворчал Сингер и сделал пару глотков.

Карсон ждал.

– Не стану утверждать, что я высокого мнения о мистере Тисе. Он из тех, что ведут себя так, словно им известно все, но никогда не раскрывают своих карт. Он умудряется получать информацию, натравливая людей друг на друга. Ты понимаешь, о чем я?

– Я общался с ним не слишком много. У меня сложилось впечатление, что ему не нравится работа, которую мы здесь делаем, – ответил Карсон, тщательно подбирая слова.

Сингер вздохнул.

– Трудно рассчитывать, что все сумеют понять, уже не говоря о том, чтобы одобрить нашу работу, Ги. В особенности бюрократы и полицейские. Я уже встречал людей, подобных Тису. Чаще всего они оказываются неудавшимися учеными. Поэтому нельзя забывать о факторе зависти. – Он сделал глоток. – Что ж, рано или поздно он должен будет показать нам свой отчет.

– Скорее рано, – сказал Карсон и тут же пожалел о своих словах.

Он почувствовал, что директор смотрит на него в темноте.

– Да. Он очень торопился. Тис настоял на своем, взял «хаммер» и сам поехал в Радиум-Спрингс. – Он приложился к стакану. – Похоже, последним, с кем он беседовал, был ты.

– Он сказал, что оставил меня напоследок, поскольку я более других связан с Х-гриппом.

– Хм. – Сингер покончил с выпивкой, со стуком поставил стакан на пол и снова посмотрел на ученого. – Он уже наверняка знает про Левайна. Это не улучшит наше положение. Могу поставить деньги на то, что он вернется с новыми вопросами.

Карсон почувствовал, как на него накатывает холодная волна.

– Левайн? – спросил он.

Карсон постарался, чтобы его вопрос прозвучал небрежно.

Директор продолжал на него смотреть.

– Я удивлен, что ты ничего не слышал. О нем много говорят. Чарльз Левайн, глава Фонда генетической политики. Он выступил по телевидению несколько дней назад и обрушился на нас с жесткой критикой. После этого акции «Джин-Дайн» значительно упали.

– В самом деле?

– Сегодня их цена понизилась еще на пять с половиной пунктов. Компания потеряла почти полмиллиарда долларов в стоимости ценных бумаг, находящихся на руках акционеров. Не нужно объяснять, какое впечатление это произвело на наших держателей акций.

Карсоном овладело оцепенение. Он не особенно тревожился о собственном небольшом пакете акций «Джин-Дайн»; его беспокоило совсем другое.

– А что сказал Левайн?

Сингер пожал плечами.

– Не имеет значения. Все это грязная ложь, настоящее дерьмо. Проблема состоит в том, что люди верят таким вещам. Очень многие только ищут повод, чтобы нанести нам удар, приостановить наши исследования.

Карсон облизнул губы. Он никогда не слышал, чтобы директор ругался. У него получилось не слишком убедительно.

– И что теперь будет?

По лицу Сингера промелькнула удовлетворенная улыбка.

– Брент с этим разберется, – ответил он. – Он любит играть в такие игры.

* * *

Вертолет подлетал к «Маунт-Дрэгон» с востока, пересекая запрещенное для полетов пространство ракетного полигона Уайт-Сэндс, которое не контролировалось гражданскими диспетчерскими службами. Время перевалило за полночь, луна исчезла, и пустыня превратилась в бесконечный черный ковер. Лопасти машины вращались почти бесшумно, что обеспечивалось специальной конструкцией армейского образца, а двигатель был снабжен генераторами розового шума, делающими полет почти неслышным. Пилот выключил габаритные огни и ориентировался по направленному вниз радару, позволявшему найти цель.

Ею являлся небольшой передатчик, находившийся в центре отражающего листа из майлара, который удерживали уложенные по кругу камни. Рядом с передатчиком стоял «хаммер» с выключенным двигателем и габаритными огнями.

Вертолет приземлился рядом с майларом, и поток воздуха разорвал материал на куски. Как только машина коснулась земли, из внедорожника выскочила темная фигура с металлическим чемоданчиком странной формы в руке и побежала к люку. На кейсе выделялся логотип «Джин-Дайн». Через мгновение чьи-то руки приняли чемоданчик, люк захлопнулся. Вертолет моментально поднялся в воздух и очень скоро исчез в темноте. «Хаммер» также сорвался с места. Слабый свет его фар освещал собственные следы, по которым он возвращался. Обрывок майлара подхватил порыв ветра и потащил за собой. А еще через несколько мгновений в пустыне вновь воцарилась бездонная тишина.

* * *

В это воскресенье солнце поднялось в абсолютно безоблачное небо. Гриппозный отсек был закрыт на обычную дезинфекцию, и до обязательной вечерней проверки систем безопасности весь научный персонал получил возможность заняться своими делами.

Пока варился кофе, Карсон смотрел в окно на черный конус горы Дракона, постепенно появляющийся в косых лучах восходящего солнца. Обычно он проводил воскресенье у себя в комнате, как и все остальные ученые, работая на компьютере, – за неделю накапливалось много рутины. Но сегодня он решил подняться на гору. Он обещал себе, что сделает это, с того самого дня, как приехал сюда. Кроме того, после вечера, проведенного с Сингером, ему хотелось снова поиграть на банджо, хотя он и понимал, что гнусавые звуки струн нарушат тишину жилого корпуса и вызовут неудовольствие у многих его соседей и они обменяются дюжиной электронных сообщений, полных раздражения.

Перелив содержимое кофейника в термос, он перекинул банджо через плечо и направился в кафетерий, чтобы прихватить несколько сэндвичей. Кухонный персонал, который обычно отличался утомительной веселостью, сегодня был мрачным и молчаливым. Неужели они до сих пор переживают историю с Вандервэгоном?

«Должно быть, еще слишком рано», – подумал Карсон.

В последнее время у всех было дурное настроение.

Договорившись с охранником периметра, он зашагал по тропе, уходящей на северо-восток к горе Дракона. Дойдя до подножия, Карсон начал подниматься к вершине, выбрав узкую крутую тропинку. Инструмент давил на спину, камушки осыпались под ногами. Через полчаса трудного пути он добрался до своей цели.

Гора имела форму классического конуса, центральная часть которого была уничтожена древним извержением. Вдоль края росло несколько мескитовых деревьев. С противоположной стороны располагались радиовышка и маленький белый навес, окруженный оградой из цепи с металлическими звеньями.

Тяжело дыша, Карсон огляделся по сторонам, готовясь насладиться видом, ради которого потратил столько сил. Пустыня в момент восхода превратилась в море мерцающего света; казалось, ровная поверхность исчезла, осталось лишь великолепие игры солнечных лучей. По мере того как светило поднималось ввысь, направляя к земле золотые потоки, тень каждого мескитового дерева или куста чапарели вытягивалась до самого горизонта. Карсон видел, как граница света мчалась по пустыне с востока на запад, очерчивая холмы и ныряя в темноту впадин, пока не скрылась за окоемом, оставив за собой сияющую пелену.

Вдалеке, в нескольких милях, он видел неровные очертания древнего селения анасази – теперь он знал, что оно называется Кин Клижини, – от него ложились тени, подобные темным мазкам на пыльной равнине. Еще дальше поверхность пустыни становилась черной и испещренной пятнами – потоками лавы Мальпаис.

Карсон выбрал себе удобное местечко возле крупного блока известкового туфа. Положив рядом банджо, он потянулся и закрыл глаза, наслаждаясь восхитительным ощущением одиночества.

– Вот черт, – услышал он знакомый голос несколько минут спустя.

Удивленный Карсон открыл глаза и увидел перед собой де Ваку, которая стояла, уперев руки в бока.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросила она.

Карсон сжал ручку футляра от банджо. Его день был испорчен.

– А как это выглядит со стороны? – спросил он.

– Ты занял мое место, – заявила она. – Я всегда прихожу сюда по воскресеньям.

Карсон молча встал и собрался уйти. Сегодня он решил не спорить со своей ассистенткой. Он проедет на Роско десяток миль и поиграет на банджо в одиночестве.

Но его взгляд скользнул по лицу молодой женщины, и Карсон остановился.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– А что со мной может случиться?

Ученый внимательно посмотрел на де Ваку. Инстинкты подсказывали ему, что не стоит продолжать разговор и задавать вопросы. Лучше скорее убраться отсюда.

– Ты выглядишь расстроенной, – сказал он.

– А почему я должна тебе верить? – неожиданно спросила де Вака.

– О чем ты?

– Ты один из них, – сказала она. – Человек компании.

И хотя ее голос был полон агрессии, Карсон уловил страх.

– Что случилось? – спросил он.

Де Вака довольно долго молчала.

– Тис исчез, – наконец ответила она.

Карсон расслабился.

– Естественно. Я говорил с ним вчера вечером. Он взял «хаммер» и поехал в Радиум-Спрингс. Завтра он вернется.

Она рассерженно покачала головой.

– Ты меня не понял. После бури в пустыне нашли его «хаммер». Пустой.

«Черт, только не Тис!»

– Наверное, он заблудился во время бури.

– Именно так они и говорят.

Ученый резко повернулся к ней.

– И что это должно означать?

Де Вака не смотрела на него.

– Я случайно услышала, что сказал Най. Он разговаривал с Сингером, сообщил ему, что следователь пропал. Они спорили.

Карсон молчал. Най… Перед глазами возникла картина: из песчаной бури появляется человек, покрытый пылью, его конь едва передвигает ноги.

– Так ты думаешь, Тиса убили? – спросил Карсон.

Женщина не ответила.

– Как далеко от «Маунт-Дрэгон» нашли «хаммер»?

– Я не знаю. А это важно?

– Дело в том, что я видел, как англичанин возвращался на лошади после бури. Вероятно, он искал Тиса.

Карсон рассказал о том, что он видел в конюшне два дня назад. Де Вака выслушала его очень внимательно.

– Ты полагаешь, что он отправился на поиски во время бури? А я бы предположила, что Най возвращался, похоронив тело. Он и тот мерзавец, Майк Марр.

Карсон усмехнулся.

– Чушь. Возможно, Най настоящий сукин сын, но он не убийца.

– А Марр – убийца.

– Марр? Он глуп как камень. Ему не хватит ума, чтобы совершить убийство.

– Неужели? Майк Марр служил офицером разведки во Вьетнаме. Он работал в Железном треугольнике[61]61
  Железный треугольник – район активности вьетнамских партизан примерно в сорока километрах северо-западнее Сайгона. В Железном треугольнике располагался большой комплекс подземных туннелей, использовавшийся повстанцами как тыловая база для проведения вооруженных акций в столице и ее окрестностях.


[Закрыть], исследовал сотни миль туннелей, разыскивал вьетконговцев, тайники с оружием и уничтожал всех, кто попадался ему на пути. Именно после войны он стал хромать. Марр охотился на снайпера и находился в туннеле, когда сработала мина. Ему завалило ноги.

– Откуда ты все это знаешь?

– Он сам мне рассказал.

Карсон рассмеялся.

– Получается, вы друзья? Это было до того, как он ударил тебя в живот прикладом, или после?

Де Вака нахмурилась.

– Я же говорила тебе, что этот подонок пытался за мной ухаживать, когда я сюда приехала. Он привязался ко мне в спортивном зале и рассказал историю своей жизни, чтобы произвести на меня впечатление – мол, какой он крутой парень. Когда у него не получилось, он принялся хватать меня за задницу – решил, что я дешевая латиноамериканская шлюха.

– В самом деле? И что было дальше?

– Я сказала ему, что он напрашивается на хороший удар по huevos[62]62
  Яйца (исп.).


[Закрыть].

Ученый снова рассмеялся.

– Похоже, только пощечина на пикнике немного охладила его пыл. Но я все равно не понимаю, зачем ему или кому-то еще убивать следователя? Это безумие. «Маунт-Дрэгон» немедленно закроют.

– Вовсе нет, если смерть Тиса будет выглядеть как несчастный случай, – возразила де Вака. – Ураган дал им превосходный шанс. Зачем начальник охраны уехал на лошади в бурю? И почему нам не рассказали об исчезновении следователя? Может быть, он сумел узнать то, что должно было остаться тайной?

– Например? Мне кажется, ты могла неправильно понять слова Ная. В конце концов…

– Я все прекрасно слышала. Ты что, вчера родился, cabrón? На кону стоят миллиарды. Ты думаешь, речь идет о спасении жизней, но это не так. Все дело в деньгах. А если такие деньги поставлены под угрозу…

Она посмотрела на него, и ее глаза засверкали.

– Но зачем убивать Тиса? У нас произошел ужасный случай на пятом уровне, но вирус не вырвался на свободу. Погиб только один человек. Никто ничего не пытался скрыть. Наоборот.

– «Только один человек погиб», – эхом отозвалась ассистентка. – Ты бы себя послушал. Тут происходит что-то еще, вот что я тебе скажу. Я не знаю, что именно, но люди ведут себя странно. Неужели ты сам не замечаешь? Я считаю, напряжение так велико, что многие подошли к самому краю. Если Скоупс настолько заинтересован в спасении человеческих жизней, зачем он установил почти невыполнимое расписание? Мы работаем с самым опасным вирусом в истории человечества. Один неверный шаг – и adios, muchachos[63]63
  Прощайте, мальчики (исп.).


[Закрыть]. Проект уже погубил многих. Барт, Вандервэгон, Филлсон, работавший с обезьянами, охранник Черны. Я уже не говорю о Брэндон-Смит. Сколько еще жизней будет сломано?

– Сюзанна, ты действительно далека от наших проблем, – устало ответил Карсон. – Все великие достижения прогресса сопровождались болью и страданиями. А мы ведь собираемся спасти миллионы людей…

Но даже ему самому эти слова показались выспренними и фальшивыми.

– О да, звучит благородно. Но является ли это шагом вперед? Что дает нам право изменять геном человека? Чем дольше я здесь нахожусь, чем больше вникаю в происходящее, тем сильнее становится чувство, что здесь совершается фундаментальная ошибка. Никто не имеет права переделывать человеческую расу.

– Так не может рассуждать ученый. Мы не меняем человеческую расу, а пытаемся вылечить людей от гриппа.

Женщина сердито стучала каблуком по камешкам, выбивая маленькую канавку.

– Мы изменяем зародышевые клетки человека. Мы пересекли черту.

– Мы стараемся избавиться от небольшого дефекта в нашем генетическом коде.

– От дефекта! Проклятье, в чем именно он состоит? Является ли неправильным ген, определяющий раннее облысение у мужчин? Или ген маленького роста? Не тот цвет кожи? Курчавость волос? Или излишняя стеснительность? Чем мы займемся после того, как справимся с гриппом? Неужели ты думаешь, что наука не попытается сделать людей умнее, красивее, увеличить срок жизни? В особенности если на этом можно заработать миллиарды долларов?

– Не вызывает сомнений, что все подобные вещи будут строжайшим образом регулироваться, – заметил Карсон.

– И кем же? Кто будет решать, что хорошо для человечества, а что плохо? Ты? Я? Правительство? Брент Скоупс? Какие проблемы, давайте избавимся от плохих генов, которые никому не нужны. От генов тучности, уродства и несносности. От генов, которые несут в себе неприятные личные качества. Сними хотя бы на мгновение свои шоры и представь, как это скажется на чистоте человеческой расы…