Текст книги "Гора Дракона"

– До таких серьезных изменений нам предстоит пройти еще очень долгий путь, – пробормотал Карсон.

– Чепуха. Мы делаем это сейчас, работая с геном Х-гриппа. Расшифровка генетического кода человека практически закончена. Изменения могут начаться с незначительных факторов, но потом они станут стремительно увеличиваться. Различие между ДНК человека и шимпанзе составляет всего два процента, а какая разница между этими двумя видами! Потребуются совсем незначительные коррективы нашего генома, чтобы он стал неузнаваемым.

Карсон промолчал. Этот довод он слышал уже множество раз. Но только сейчас, пытаясь найти возражения, Карсон начал понимать его смысл. Возможно, он просто устал и у него не осталось энергии для споров с ассистенткой. Или на него произвело впечатление выражение лица Тиса, когда тот сказал: «То, что у меня есть, не позволяет мне ждать».

Они молча сидели в тени вулканической скалы, глядя вниз на красивые белые здания «Маунт-Дрэгон», казавшиеся маленькими и зыбкими в потоках горячего воздуха. Несмотря на внутреннее сопротивление, ученый чувствовал, как что-то рушится в его сознании. Похожие ощущения он пережил подростком, когда с грузовой платформы наблюдал, как его ранчо распродается по частям на аукционе. Он всегда неколебимо верил, что светлое будущее человечества связано с наукой. А теперь по ряду причин эта вера грозила развеяться вместе с потоками жаркого воздуха, поднимающегося от раскаленного песка к небу.

Он откашлялся и тряхнул головой, словно хотел избавиться от подобных мыслей.

– Если ты приняла решение, то каков твой план?

– Убраться отсюда и рассказать людям о том, что здесь происходит.

Карсон покачал головой.

– Здесь все абсолютно законно, у них есть необходимые разрешения на проведение исследований в области генетики. Ты не сможешь их остановить.

– Нет, могу – если кто-то был убит. Здесь что-то не так. И Тис открыл эту тайну.

Карсон посмотрел на женщину, сидящую спиной к скале. Она обхватила руками колени, ветер трепал ее волосы цвета воронова крыла.

«Проклятье, – подумал он, – вот оно».

– Я не знаю, что сумел обнаружить Тис, – медленно проговорил он. – Но мне известно, что он искал.

Глаза де Ваки сузились.

– О чем ты?

– Следователь считал, что у Франклина Барта был еще один дневник. Именно об этом он говорил со мной перед тем, как собрался уезжать. И еще он сказал, что в крови Вандервэгона и Барта обнаружен повышенный уровень допамина и серотонина. Как и у Брэндон-Смит – только у нее это было в меньшей степени.

Женщина молчала.

– Тис думал, что дневник Барта может пролить свет на причины появления этих симптомов, – добавил Карсон. – Он собирался отыскать его после возвращения.

Де Вака встала.

– Ты готов мне помочь?

– В чем?

– Найти дневник Барта. Узнать тайну «Маунт-Дрэгон».

* * *

Чарльз Левайн рано приехал в Гринау-Холл, запер дверь своего офиса и дал инструкции секретарю, чтобы он ни с кем его не соединял и не принимал посетителей. Он временно передал чтение своих лекций двум молодым помощникам и отменил все выступления на ближайшие месяцы. Такими были последние советы Тони Уилер, когда она увольнялась со своей должности советника по связям с прессой. На этот раз профессор решил ее послушаться. Давление со стороны попечителей колледжа усиливалось, а сообщения на автоответчике от декана факультета стали заметно агрессивнее. Левайн ощущал присутствие опасности и вопреки своей природе решил вести себя тихо.

Вот почему он удивился, обнаружив в семь утра возле запертой двери офиса, что его терпеливо дожидается какой-то человек. Профессор инстинктивно протянул ему руку, но незнакомец лишь посмотрел на него.

– Что я могу для вас сделать? – спросил Левайн, отпирая дверь и жестом приглашая мужчину войти.

Тот неловко сел на предложенный стул, не выпуская из рук портфель. У него были густые седые волосы и высокие скулы, он выглядел лет на семьдесят.

– Меня зовут Якоб Перлштейн, – сказал он. – Я историк из Фонда изучения холокоста в Вашингтоне.

– Ах вот оно что. Я хорошо знаком с вашей работой. У вас безупречная репутация.

Перлштейн был знаменит тем, что с неослабевающим пылом предавал гласности документы из нацистских лагерей смерти и еврейских гетто Восточной Европы. Профессор сел за стол, не понимая, чем вызвано враждебное поведение посетителя.

– Я сразу перейду к делу, – сказал Перлштейн, глядя на Левайна из-под нахмуренных бровей.

Тот кивнул.

– Вы утверждаете, что ваш отец, сам будучи евреем, спасал евреев в Польше. Он попал в лапы нацистов и был убит Менгеле в Освенциме.

Левайну не понравилась то, как Перлштейн произнес эту фразу. Но он ничего не ответил.

– Он был убит во время медицинских экспериментов?

– Да, – ответил профессор.

– И откуда это вам известно? – спросил нежданный посетитель.

– Прошу меня простить, мистер Перлштейн, но мне не нравится тон, которым вы задаете свои вопросы.

Мужчина продолжал пристально смотреть на Левайна.

– Я задал вам простой вопрос. И хотел бы услышать на него ответ.

Профессор постарался скрыть свое раздражение. Он множество раз повторял эту историю во время интервью и в беседах с потенциальными спонсорами. Не вызывало сомнений, что Перлштейн ее слышал.

– Я сам провел расследование. Я знал, что мой отец погиб в Освенциме, но не более того. Мать умерла, когда я был совсем маленьким мальчиком. Я должен был узнать, что произошло с отцом. Именно по этой причине я провел почти четыре месяца в Восточной Германии и Польше, изучая архивы нацистов. Это были опасные времена, и я рисковал. Вы можете себе представить, что я почувствовал, когда узнал правду. Именно в тот момент мое отношение к науке и медицине изменилось. И мои взгляды на генную инженерию стали двойственными, что, в свою очередь…

– Где вы нашли сведения о вашем отце? – прервал его Перлштейн.

– В Лейпциге, где хранятся все такие документы. Вы и сами это прекрасно знаете.

– А ваша беременная мать сумела спастись и увезти вас в Америку. И вы взяли ее фамилию – Левайн, а не Берг – фамилию отца.

– Совершенно верно.

– Трогательная история, – сказал посетитель. – Странно лишь, что Берг не считается еврейской фамилией.

Профессор наклонился вперед.

– Мне не нравится ваш тон, мистер Перлштейн. Я вынужден просить вас сообщить мне о причине вашего визита и покинуть мой кабинет.

Мужчина открыл портфель, вытащил папку и с презрительным видом положил на стол.

– Пожалуйста, прочитайте эти документы.

Он кончиками пальцев подтолкнул папку Левайну.

Профессор открыл ее и обнаружил тонкую стопку фотокопий. Он их сразу узнал: выцветший готический шрифт и штампы со свастикой живо напомнили ему ужасные недели, проведенные за железным занавесом. Тогда ему пришлось перебрать множество ящиков с документами в сырых архивах – только отчаянное желание узнать правду заставляло его продолжать поиски.

Первой оказалась цветная фотокопия нацистского удостоверения личности Хайнриха Берга, оберштурмфюрера СС, служившего в концентрационном лагере Равенсбрюк. Фотография прекрасно сохранилась, Левайна поразило семейное сходство.

Он быстро просмотрел остальные бумаги; его недоверие росло. Здесь находились документы из лагеря, тюремные списки, армейский отчет об освобождении Равенсбрюка, письмо от одного из уцелевших узников с израильской маркой и письменными показаниями, данными под присягой. Из документов следовало, что молодая женщина из Польши по имени Мирна Левайн была отправлена в Равенсбрюк для «обработки». В лагере она познакомилась с Бергом, стала его любовницей, а позднее ее перевели в Освенцим. Там она была осведомительницей, и доносы на членов Сопротивления позволили ей уцелеть.

Профессор поднял взгляд на Перлштейна. Тот смотрел на него холодным обвиняющим взглядом.

– Как вы смеете торговать этой ложью, – прошипел Левайн, когда к нему вернулась способность говорить.

– Значит, вы продолжаете все отрицать, – мрачно сказал Перлштейн. – Ничего другого я и не ожидал. Как вы смеете торговать ложью! Ваш отец был эсэсовцем, а мать предательницей, отправившей на смерть сотни людей. Вы лично не отвечаете за грехи родителей. Но ложь, покрывающая их преступления, делает смехотворной вашу работу. Вы утверждаете, что для вас важна истина, но к вам она почему-то не имеет отношения. Вы добились, чтобы имя вашего отца было высечено рядом с другими жертвами в Яд ва‑Шеме[64]64
  Яд ва‑Шеме – национальный мемориал холокоста и героизма в Иерусалиме.


[Закрыть]: Хайнрих Берг, офицер СС! Это оскорбление мучеников. И мы позаботимся о том, чтобы об этом стало известно.

Руки мужчины, сжимавшие портфель, дрожали.

Левайн постарался сохранить спокойствие.

– Это подделки, и вы совершаете глупость, поверив в них. Коммунисты из Восточной Германии знамениты своими фальшивками…

– Эти бумаги попали мне в руки несколько дней назад, и за это время их изучили трое независимых экспертов по нацистским документам. Все они утверждают, что бумаги подлинные и ошибка невозможна.

Левайн вскочил на ноги.

– Вон отсюда! – закричал он. – Вы инструмент в руках ревизионистов. Убирайтесь отсюда и забирайте эту мерзость!

Он шагнул вперед и угрожающе поднял руку над головой.

Пожилой мужчина попытался схватить папку и отскочить в сторону, но бумаги посыпались на пол. Не обращая на них внимания, он выбежал из кабинета. Левайн захлопнул за ним дверь и оперся о нее спиной. Кровь лихорадочно стучала у него в висках. Это чудовищная, подлая ложь, и он быстро сумеет ее опровергнуть. К счастью, он зарегистрировал копии подлинных документов. Он наймет экспертов, чтобы они разоблачили фальшивки. Клевета на убитого отца острой болью вошла в его сердце, но ему не в первый раз наносили такие удары, и он знал, что нечто подобное может произойти и в будущем… Его взгляд вернулся к брошенной папке и ее отвратительному содержимому, рассыпанному на полу. И тут ему в голову пришла ужасная мысль. Он метнулся к запертому картотечному ящику, вставил ключ в замок, открыл дверцу и потянулся к папке с надписью «Берг».

Она была пуста.

– Скоупс, – прошептал он.

На следующий день на первой странице бостонской «Глоуб» со словами глубокого сожаления была напечатана эта история.

* * *

Мюриэль Пейдж, волонтер магазина Армии спасения на Перл-стрит, наблюдала за молодым человеком с растрепанными волосами, который перебирал спортивные куртки. Он пришел сюда уже во второй раз на этой неделе, и Мюриэль не могла его не пожалеть. Юноша не походил на наркомана, он выглядел чистым и полным энергии – должно быть, ему просто не повезло. Мальчишеское, немного нескладное лицо напомнило ей взрослого женатого сына, живущего в Калифорнии. Только этот парнишка был таким худым. Наверное, он плохо питается.

Юноша быстро перебирал висевшие на стойке куртки.

Неожиданно он выбрал одну, снял ее с вешалки, надел поверх черной футболки и подошел к зеркалу. Мюриэль, наблюдавшая за ним краем глаза, не могла не оценить его вкус. Он выбрал чудесную куртку с узкими отворотами и маленькими красными и желтыми треугольниками и квадратами на черном фоне. Похоже на начало пятидесятых.

«Очень стильная вещь, – подумала она с легким огорчением, – но едва ли такая куртка может понравиться современному молодому человеку». В ее юности одежда была куда изящней.

Посетитель повертелся перед зеркалом, а потом улыбнулся. Когда он шел к кассе, женщина уже знала, что он намерен купить куртку.

Она сняла бирку.

– Пять долларов, – сказала она и весело улыбнулась.

Улыбка на лице юноши в темных очках померкла.

– Ой, а я рассчитывал…

Мюриэль колебалась всего несколько мгновений. Наверное, для него пять долларов значат очень много, к тому же он выглядел голодным. Она наклонилась вперед и прошептала:

– Я могу продать вам куртку за три доллара, если вы никому не расскажете. – Она потрогала рукав. – Это настоящая шерсть.

Молодой человек воспрял духом. Он погладил свои непокорные волосы и вытащил из кармана три мятых доллара.

– Вы очень добры, – сказал он.

– Замечательная куртка, – сказала Мюриэль. – Когда я была юной леди, мужчина в такой одежде… – Она подмигнула.

Молодой человек посмотрел на нее, и Мюриэль почувствовала себя глупо. Она быстро подписала чек и протянула покупателю.

– Надеюсь, вы будете носить ее с удовольствием.

– Конечно, – ответил он.

Она наклонилась к юноше.

– Вы знаете, на противоположной стороне улицы есть очень симпатичное место, где можно поесть горячего. Там все бесплатно и ни к чему вас не обяжет.

На лице молодого человека появилось подозрительное выражение.

– А мне не придется слушать религиозные бредни?

– Вовсе нет. Мы не верим, что религию следует навязывать людям. Там вас ждет горячая сытная еда. Нужно лишь быть трезвым и не принимать наркотики.

– Правда? – спросил он. – Я считал, что Армия спасения – религиозная группа.

– Да, так оно и есть. Но голодный человек не думает о духовном – его занимает лишь пища. Как только накормишь тело, можно поговорить об освобождении души.

Юноша поблагодарил ее и ушел. Продавщица бросила быстрый взгляд в окно и с удовлетворением отметила, что покупатель направился на кухню, взял поднос у двери, встал в очередь и завязал разговор со стоящим перед ним человеком.

Мюриэль почувствовала, как на глаза ей навернулись слезы. У этого мальчика было такое же рассеянное, слегка потерянное выражение лица, как у ее сына. Она надеялась, что все в его жизни исправится в самом ближайшем будущем.

На следующее утро магазин Армии спасения на Перл-стрит и столовая напротив получили анонимное пожертвование размером в четверть миллиона долларов. Больше всех была удивлена Мюриэль Пейдж, когда ей сказали, что деньги поступили благодаря ее хорошей работе.

* * *

Карсон и де Вака молча возвращались по тропинке к жилому комплексу «Маунт-Дрэгон». Оказавшись возле асфальтированной дорожки, они остановились.

– И что будет дальше? – спросила женщина.

– О чем ты?

– Ты так и не сказал, могу ли я рассчитывать на твою помощь в поисках дневника, – яростно прошептала она.

– Сюзанна, у меня есть работа – кстати, у тебя тоже. А дневник, если он существует, никуда не денется. Мне нужно немного подумать. Хорошо?

Де Вака бросила на него испытующий взгляд. Потом повернулась и молча скрылась в жилом корпусе.

Ученый посмотрел ей вслед, вздохнул и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Вскоре он уже шагал по прохладному темному коридору. Возможно, Тис был прав, когда предположил, что Барт тайно вел записи. И не исключено, что де Вака не ошиблась относительно Ная. В таком случае гипотезы следователя уже не имеют значения. Но сейчас Карсона больше всего тревожили воспоминания о том ужасном моменте на вершине горы Дракона, когда он внезапно ощутил, что его убежденность в собственной правоте стремительно тает. С тех пор как умер его отец и ранчо было потеряно, любовь Карсона к науке и вера в добро, которое она может принести человечеству, значили для него очень много. А теперь, если…

Нет, сегодня он больше не будет об этом думать. Может быть, завтра у него хватит сил и он сможет принять вызов.

Вернувшись в свою комнату, Карсон минуту смотрел на скучные белые стены, собираясь с силами, чтобы включить ноутбук и начать сортировку данных по Х‑гриппу‑II. Потом его взгляд упал на потертый футляр банджо.

«Ну и пропади оно все пропадом», – подумал он. Он немножко поиграет; без медиатора, тихонько. Всего пять минут, максимум десять, чтобы отвлечься от проблем. А потом возьмется за работу.

Когда он вытащил банджо из футляра, его взгляд упал на сложенный листок бумаги, лежавший на пожелтевшей войлочной подкладке. Он нахмурился, взял его и расправил у себя на колене.

«Дорогой Ги.

Я всегда ненавидел этот дьявольский инструмент. Впрочем, я надеюсь, что вы регулярно берете его в руки. Очевидно, вы уже отправились в лабораторию, а я больше не могу откладывать свой отъезд. И мне представляется, что это лучшая – и единственная – возможность войти с вами в контакт.

Как вы знаете, я буду отсутствовать пару дней. После нашего разговора я без особого успеха пытался выяснить, где Барт мог хранить свои записки. Вы хорошо знаете весь комплекс „Маунт-Дрэгон“ и его окрестности и – самое главное – знакомы с работой вашего предшественника. Весьма возможно, что Барт, пусть и бессознательно, оставил подсказку, позволяющую обнаружить его дневник. Пожалуйста, прочитайте еще раз его электронные записи, быть может, вы сумеете что-то найти.

Впрочем, не пытайтесь искать дневник сами. Позвольте это сделать мне после возвращения. И не говорите об этом ни с кем.

Если бы у меня было больше времени, я бы не стал перекладывать это бремя на ваши плечи. У меня сложилось впечатление, что я могу вам доверять. Надеюсь, я не ошибся.

Ваш Гил Тис»

Ученый перечитал написанное в спешке послание. Должно быть, следователь пытался отыскать его утром, перед началом песчаной бури, а обнаружив, что Карсон уже ушел, оставил записку в том месте, куда он должен обязательно заглянуть. Когда ученый открыл футляр с инструментом на балконе столовой, было темно, и он не заметил листка бумаги. Карсон ощутил тревогу – а вдруг листок незаметно упал бы на пол, где его обнаружил бы Сингер или, еще того хуже, Най?

Ученый решительно отбросил эту мысль.

«Через пару дней я стану таким же мнительным, как де Вака. Или Барт», – подумал он.

Сунув записку в задний карман, он нажал на кнопку интеркома, чтобы связаться с ассистенткой.

* * *

– Так вот где ты живешь, Карсон! Тебе дали комнату с отличным видом. Перед моим окном торчит лишь задняя стенка мусоросжигателя.

Де Вака отошла от окна.

– Говорят, можно многое сказать о человеке, побывав в его жилище, – продолжала она, глядя на пустые стены. – Так оно и есть.

Карсон ждал, пока загрузится ноутбук; женщина склонилась над его плечом.

– Примерно за месяц до того, как Барт покинул «Маунт-Дрэгон», записи в его журнале стали короче, – сказал ученый. – Если Тис прав, то где-то в это время он начал вести второй, тайный дневник. Именно тут нам следует искать подсказку.

Он начал перелистывать страницы. Когда на мониторе возникли формулы, списки и другие данные, Карсон невольно вспомнил, как он в первый раз читал записи – с тех пор прошла целая жизнь. Его сердце сжималось, когда он просматривал описание неудачных экспериментов, всякий раз появлялись новые надежды, которые неизменно рушились. Все это сейчас показалось ему очень хорошо знакомым.

По мере того как он читал дальше, научные заметки все чаще перемежались разговорами со Скоупсом, рассуждениями личного характера и даже описаниями снов.

«20 мая

Прошлой ночью мне приснилось, что я заблудился в пустыне. Я шел в сторону гор, и они становились все более и более темными. Затем возникла яркая вспышка, подобная второму рассвету, и огромное грибовидное облако поднялось за горной грядой. Я знал, что наблюдаю за взрывом „Тринити“. Я видел, как ударная волна устремилась в мою сторону, а потом проснулся».

– Проклятье, – пробормотал Карсон, – если он записывал сюда такие вещи, зачем ему понадобился еще один дневник?

– Давай читать дальше, – предложила ассистентка.

Он снова начал просматривать записи Барта.

«2 июня

Когда я встряхнул утром свои туфли, на пол выпал маленький скорпион и в ужасе заметался по комнате. Я пожалел его и вынес наружу…»

– Дальше, дальше, – нетерпеливо повторяла де Вака.

Карсон переворачивал страницы. Между таблицами и описаниями экспериментов начали появляться стихи. Наконец безумие Барта стало очевидным. Теперь дневник состоял из смеси непонятных образов, кошмаров и бессмысленных фраз. Затем последовал последний ужасающий разговор со Скоупсом; апокалиптическая мания; они добрались до конца файла.

Карсон и де Вака переглянулись.

– Здесь ничего нет, – сказал ученый.

– Мы не мыслим как он, – возразила ассистентка. – Если бы ты был Бартом и захотел оставить подсказку в своих записях, как бы ты поступил?

Карсон пожал плечами.

– Я бы не стал делать ничего подобного.

– А ты попытайся представить, что стал бы. Тис был прав: намеренно или подсознательно, но это свойственно природе человека. Прежде всего ты должен учитывать, что все твои заметки прочитает Скоупс?

– Да.

– А что он смотреть не стал бы?

Ученый задумался.

– Стихи, – сказали они одновременно.

Они вернулись к тому месту в дневнике, где стихотворения появились в первый раз, и вновь принялись читать. Почти вся поэзия была посвящена научным понятиям: структура ДНК, кварки и глюоны, Большой взрыв и теория струн.

– Ты обратила внимание, что стихотворения появляются в тот момент, когда записи в дневнике становятся короче? – спросил Карсон.

– Никогда никто прежде не писал таких стихов, – ответила де Вака. – Они по-своему красивы.

И она прочитала вслух:

 
Есть тень на стеклянной тарелке.
Долгая экспозиция при эмиссии
Альфа-водорода
Дает хорошие результаты.
М‑82 когда-то были десятью миллиардами звезд,
А теперь они возвратились в ленивую пыль созидания.
Неужели это великая работа
Того же Бога, что зажигает Солнце?
 

– Я не поняла, – призналась де Вака.

– Эм восемьдесят два – очень странная галактика в созвездии Девы. Она взорвалась, и произошла аннигиляция десяти миллиардов звезд.

– Любопытно, но я не думаю, что здесь мы найдем то, что нас интересует, – сказала де Вака.

Они стали читать следующее стихотворение.

 
Черный дом под бледным солнцем;
Вороны взмывают вверх при твоем приближении,
Они кружат и парят, пугая криком посторонних,
Дожидаясь, пока вновь вернется пустота.
Великая кива
Наполовину засыпана песком,
Но сипапу[65]65
  Сипапу – небольшое отверстие в полу кивы. Символизирует портал, через который древние предки народов пуэбло появились на свет.


[Закрыть]
Открыт.
Его пустота есть безмолвный зов Четвертому миру.
Когда вы уходите,
Вороны садятся
На землю,
Удовлетворенно каркая.
 

– Красиво, – заметила де Вака. – И что-то в этом есть знакомое. Интересно, что это за черный дом?

Ученый оторвался от экрана.

– Кин Клижини, – вспомнил он. – На языке апачей «черный дом». Он пишет о развалинах к югу от нас.

– Ты знаешь язык апачей? – спросила де Вака, с любопытством глядя на Карсона.

– На нашем ранчо работало много апачей, – ответил ученый. – Я кое-чему у них научился, когда был мальчишкой.

Они еще раз перечитали стихотворение.

– Проклятье, я ничего не нахожу, – проворчал Карсон.

– Подожди. – Женщина подняла руку. – Великая кива – название подземного храма индейцев анасази. В центре кивы находится отверстие, которое называется сипапу и соединяет этот мир с духом подземного мира. Они называют тот мир Четвертым. А мы живем в Пятом.

– Я это знаю, – сказал Карсон, – но все равно не вижу никакой подсказки.

– Прочитай стихотворение еще раз. Если кива заполнена песком, как можно открыть сипапу?

Карсон посмотрел на нее.

– Ты права.

– Наконец-то, cabrón, ты научился говорить правду, – улыбнулась его ассистентка.

* * *

Они решили взять лошадей, чтобы успеть вернуться к вечерней тренировке по технике безопасности. Солнце находилось в зените, наступило самое жаркое время дня.

Карсон наблюдал, как де Вака уверенно кладет седло на спину аппалузы – лошади с коротким хвостом.

– Я вижу, ты умеешь ездить верхом, – заметил он.

– Точно, умею, – усмехнулась ассистентка, застегивая подпругу и пристраивая на место флягу. – А ты думал, что у англосаксов на это монополия? Когда я была маленькой, мне подарили коня по имени Варвар. Он был берберской породы – именно таких использовали испанские конкистадоры.

– Мне их не доводилось видеть, – признался Карсон.

– Это лучшая лошадь пустыни. Маленькая, коренастая и выносливая. Мой отец брал коней из старинного испанского стада на ранчо Ромеро. Эту породу никогда не скрещивали с английскими лошадьми. Старый Ромеро говорил, что он и его предки всегда убивали паршивых жеребцов гринго, если они пытались подобраться к их кобылам.

Она рассмеялась и легко вскочила в седло.

Карсону понравилась ее уверенная, грациозная посадка. Он оседлал Роско, они направились к воротам, набрали код и поехали в сторону Кин Клижини. Им предстояло преодолеть около двух миль. Древние развалины высились на горизонте – среди каменных обломков виднелись две стены.

Де Вака откинула голову назад и тряхнула волосами.

– Несмотря на трагические события, которые здесь происходят, я не устаю восхищаться красотой этого места, – сказала она.

Карсон кивнул.

– Когда мне исполнилось шестнадцать, я провел лето на ранчо на севере Хорнады, в Даймонд-Баре, – сказал он.

– Правда? Там такая же пустыня, как здесь?

– Очень похоже. По мере того как ты продвигаешься на север, горы Фра-Кристобаль образуют арку. Дождевая тень[66]66
  Дождевая тень – регион с относительно низким количеством атмосферных осадков по сравнению с окружающей местностью, находящийся на подветренной стороне горного хребта или другого географического объекта, который задерживает продвижение дождевых облаков, как бы отбрасывая «сухую тень».


[Закрыть] с гор попадает туда, и вокруг становится немного зеленее.

– Ты работал там на ранчо?

– Да, после того как мой отец потерял свое, я на одно лето, перед отъездом в колледж, стал ковбоем. Даймонд-Бар был крупным ранчо, около четырехсот квадратных миль между горами Сан-Паскуаль и Сьерра-Оскура. Настоящая пустыня начиналась на южной границе ранчо, это место называлось Лава-Гейт. У подножия гор Фра-Кристобаль остались следы застывшего лавового потока. Между потоком и горами есть узкий проход шириной в сотню ярдов. Там проходил старый испанский торговый путь. – Карсон рассмеялся. – Лава-Гейт напоминали врата ада. Лучше было не уходить на юг – назад удавалось вернуться не всем. А теперь я оказался посреди такой пустыни.

– Мои предки пришли по этому торговому пути вместе с Оньяти в тысяча пятьсот девяносто восьмом году, – сказала де Вака.

– По испанскому торговому пути? – удивился Карсон. – Они пересекли Хорнаду?

Женщина кивнула, щурясь в ярких лучах солнца.

– Как они отыскали воду?

– И вновь я вижу на твоем лице сомнение, cabrón. Мой дед рассказывал, что они дождались наступления сумерек у последнего источника, а потом гнали стадо всю ночь, остановившись только в четыре часа утра, чтобы дать им немного попастись. А потом проводник апачи привел их к источнику, который назывался Охо-дель‑Агуила. Орлиный Ключ. Теперь никто не знает, где он находился. Во всяком случае, так говорил мой дед.

Ученый уже довольно давно не решался задать один вопрос, но теперь набрался смелости.

– А каково происхождение твоего имени: Кабеса де Вака?

Ассистентка бросила на него свирепый взгляд.

– А откуда взялась фамилия Карсон?

– Ты должна признать, что Голова Коровы немного странное имя.

– Как и Сын Машины.

– Прошу меня простить, – сказал Карсон, сожалея, что не сумел сдержать свое любопытство.

– Если бы ты знал испанскую историю, – продолжала де Вака, – тебе должно было быть известно это имя. В тысяча двести двенадцатом году испанский солдат отметил перевал коровьим черепом и привел армию к победе над маврами. Воин получил в награду титул и права на имя Кабеса де Вака.

– Поразительно.

Карсон зевнул.

«И скорее всего, недостоверно», – подумал он.

– Алонсо Кабеса де Вака был одним из первых европейских колонистов в Америке в тысяча пятьсот девяносто восьмом году. Мы ведем свое происхождение от одной из самых древних и почтенных европейских семей в Америке. Впрочем, я никогда не придавала большого значения таким вещам.

Тем не менее Карсон видел гордость на лице де Ваки, когда она рассказывала о своих предках, – конечно, для нее это было важно.

Некоторое время они ехали, наслаждаясь солнечным теплом и плавной поступью лошадей. Женщина держалась немного впереди, верхняя часть ее тела двигалась в такт со скакуном. Левая рука свободно держала поводья, правая лежала на поясе. Они приблизились к руинам, и де Вака остановилась, поджидая Карсона.

Когда он подъехал, она посмотрела на него, и ее фиалковые глаза заблестели.

– Тот, кто будет последним, – pendejo[67]67
  Дурень (исп.).


[Закрыть], – сказала она, наклоняясь вперед и пришпоривая лошадь.

К тому моменту, когда Карсон пришел в себя и направил Роско за ней, де Вака опережала его на три корпуса. Ее конь мчался вперед, прижав уши, от копыт в лицо Карсону летели мелкие камешки. Он принялся нетерпеливо пришпоривать Роско.

Карсон постепенно настигал соперницу, и вскоре их лошади скакали рядом, перепрыгивая через низкие мескитовые кустики. Ветер ревел в ушах. Руины стремительно приближались, огромные каменные стены четко вырисовывались на фоне синего неба. Карсон знал, что у него более сильный скакун, но с удивлением увидел, как де Вака наклонилась к уху своей лошади и стала что-то напряженно шептать. Карсон вновь пришпорил Роско и закричал – тщетно. Они промчались между двух разрушенных стен, и теперь женщина опережала его на полкорпуса; ее волосы разметались по спине, точно черное пламя. Впереди Карсон заметил низкую стену, неожиданно возникшую из коричневых песков. Стая воронов с пронзительным криком метнулась вверх, когда они вместе перепрыгнули через препятствие и вновь оказались в пустыне. Они замедлили бег своих лошадей, перешли на рысь и повернули обратно.

Ученый посмотрел на де Ваку. Ее лицо раскраснелось, волосы рассыпались по плечам. Хлопья пены от разгоряченной лошади упали на ее бедро. Она усмехнулась.

– Неплохо, – сказала ассистентка. – Ты почти меня догнал.

Карсон тряхнул поводьями.

– Ты поступила нечестно, – сказал он и почувствовал, что его голос звучит раздраженно. – Ты стартовала первой.

– Но твой конь лучше, – возразила она.

– А ты легче.

Де Вака ухмыльнулась.

– Посмотри правде в глаза, cabrón, ты проиграл.

Ученый мрачно улыбнулся.

– В следующий раз я тебя догоню.

– Это никому не удавалось.

Они подъехали к развалинам, спешились и привязали лошадей к скале.

– Великая кива обычно находится в самом центре пуэбло или далеко за его границами, – сказала де Вака. – Будем надеяться, что она не обрушилась полностью.

Вороны кружили у них над головой, их далекое карканье повисло в воздухе.

Карсон с любопытством огляделся. Стены были сложены из кусков застывшей лавы, которым придали форму, а потом скрепили глиной. Они поднимались с трех сторон подковообразных развалин, четвертая выходила на центральную площадь. Глиняные черепки и осколки кремня устилали землю у них под ногами. Все покрывал песок.

Они вышли на площадь, заросшую юккой и мескитовым кустарником. Де Вака опустилась на колени перед крупной колонией огненных муравьев. Они спрятались внутрь, спасаясь от полуденного жара, и женщина стала осторожно разглаживать пальцами камешки, внимательно изучая холмик.

– Что ты делаешь? – спросил Карсон.

Вместо ответа де Вака что-то вытащила из муравейника большим и указательным пальцем.

– Вот, взгляни, – сказала она.

И положила что-то на его ладонь. Карсон наклонился, чтобы лучше разглядеть ее находку – шарик из бирюзы с дырочкой не шире человеческого волоса, просверленной в центре.

– Они полируют материал травинками, – сказала де Вака. – Никому не известно, как муравьи умудряются делать такие идеальные крошечные отверстия, не используя металла. Возможно, часами трут бирюзу крошечным осколком кости. – Она встала. – Пойдем отыщем киву.

Они вышли к центру площади.

– Здесь ничего нет, – сказал Карсон.