Текст книги "Изобретение прав человека: история"

Линн Хант
Изобретение прав человека: история

Lynn Hunt

Inventing Human Rights: A History

© 2007 by Linn Hunt. All rights reserved. First published as a Norton paperback 2008

© Н. Алёшина, перевод с английского, 2023

© И. Дик, дизайн обложки, 2023

© ООО «Новое литературное обозрение», 2023

* * *

Посвящается Ли и Джейн, сестрам, подругам, вдохновительницам

Благодарности

В работе над этой книгой мне очень пригодились многочисленные советы друзей, коллег и участников разных семинаров и лекций. Мне никогда не хватит слов благодарности, чтобы выразить признательность всем тем, перед кем мне посчастливилось оказаться в неоплатном долгу, и остается лишь уповать на то, что они узнают свои идеи в отдельных фрагментах и сносках. Лекции имени Паттена в Университете Индианы, лекции имени Мерла Курти в Висконсинском университете в Мэдисоне и лекции имени Джеймса У. Ричарда в Университете Вирджинии дали мне неоценимую возможность проверить на публике первоначальный замысел этой книги. Кроме того, отличными наблюдениями поделились со мной слушатели в Камино-колледже, Карлтонском колледже, Центре экономических исследований и образования в Мехико, в Фордемском университете, Институте исторических исследований Лондонского университета, колледже Льюиса и Кларка, Помона-колледже, Стэнфордском университете, Техасском сельскохозяйственном и инженерном университете, Парижском университете, Ольстерском университете в Колрейне, Вашингтонском университете в Сиэтле и, конечно, в моем родном Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Финансированием большей части исследования я обязана именной профессуре Юджина Вебера по европейской истории Нового времени в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе; серьезным подспорьем стала и поистине уникальная, богатая библиотека нашего университета.

Многие полагают, что в списке приоритетов университетского профессора исследовательская работа опережает преподавание. Однако замысел этой книги родился благодаря сборнику документов, который я редактировала и переводила для студентов бакалавриата: «Французская революция и права человека: краткая документальная история» (The French Revolution and Human Rights: A Brief Documentary History. Boston; New York: Bedford/St. Martin’s Press, 1996). Стипендия Национального гуманитарного фонда (National Endowment for the Humanities) помогла мне завершить тот проект. Прежде чем приступить к этой книге, я опубликовала короткий очерк «Парадоксальные истоки прав человека» (The Paradoxical Origins of Human Rights // Wasserstrom J. N., Hunt L., Young M. B. (Eds) Human Rights and Revolutions. Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 2000. P. 3–17). Некоторые аргументы из главы 2 я изначально приводила в статье «Тела в XVIII веке: истоки прав человека» (Le Corps au XVIII^e siècle: les origines des droits de l’homme // Diogène. 2003. № 203 (July – September). P. 49–67), хотя и в несколько ином ключе.

Путь от замысла к окончательному воплощению, по крайней мере в моем случае, долог и труден, но я смогла его осилить с помощью близких и любимых людей. Джойс Аппелби и Сюзанн Десан читали черновые наброски первых трех глав и дали прекрасные советы по их улучшению. Мой редактор в «У. У. Нортон» Эми Черри отнеслась к тексту и моим аргументам с таким вниманием, о котором многие авторы могут только мечтать. Я бы не написала эту книгу без Маргарет Джейкоб. Ее энтузиазм по поводу собственных исследований и текстов, смелость, с которой она бралась за новые, спорные темы, и не в последнюю очередь способность отложить все это в сторону ради приготовления отменного ужина давали мне стимул продолжать работу. Она знает, сколь многим я ей обязана. Пока я писала эту книгу, скончался мой отец, но я по-прежнему вспоминаю, как он подбадривал и поддерживал меня. Я посвящаю эту книгу моим сестрам Ли и Джейн в знак признательности, хотя и не соразмерной, за все то, что мы пережили вместе за долгие годы. Они преподали мне первые уроки о правах, разрешении конфликтов и любви.

Введение. «Мы исходим из самоочевидной истины»

Иногда поспешное переписывание приводит к появлению великих вещей. В первом варианте Декларации независимости, подготовленном в середине 1776 года, Томас Джефферсон писал: «Мы исходим из священной и неопровержимой истины, что все люди созданы равными и независимыми [sic] и что из равенства вытекают неотъемлемые и неотчуждаемые права, среди которых сохранение жизни и свободы и стремление к счастью». Во многом в результате собственных правок Джефферсона предложение вскоре избавилось от длиннот и лишних слов и приобрело ясный и стройный вид: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». С помощью одного этого предложения Джефферсон превратил типичный документ XVIII века о политических злоупотреблениях короны в неустаревающий манифест прав человека[1]1
  Boyd J. P. (Ed.) The Papers of Thomas Jefferson, 31 vols. Princeton: Princeton University Press, 1950–. Vol. 1 (1760–1776). Особ. p. 423, но см. также р. 309–433.


[Закрыть].

Джефферсон был в Париже тринадцать лет спустя, когда французы начали задумываться о том, чтобы заявить о своих правах. В январе 1789 года – за несколько месяцев до падения Бастилии – друг Джефферсона маркиз де Лафайет, ветеран войны за американскую независимость, подготовил проект французской декларации, скорее всего с помощью Джефферсона. Когда 14 июля Бастилия пала, ознаменовав начало Французской революции, необходимость в официальной декларации выросла как никогда. Несмотря на все старания Лафайета, никто не мог придать документу окончательный вид, как это сделал Джефферсон для американского Конгресса. 20 августа новое Национальное собрание начало обсуждение двадцати четырех статей, подготовленных огромным комитетом из сорока депутатов. Через шесть дней бурных дебатов и бесконечных поправок французские депутаты одобрили только семнадцать статей. Непрерывные разногласия порядком измучили депутатов, кроме того, их внимания требовали другие неотложные вопросы, поэтому 27 августа 1789 года члены собрания проголосовали за то, чтобы приостановить прения относительно проекта и временно принять уже одобренные статьи в качестве Декларации прав человека и гражданина.

Подготовленный впопыхах документ поражает своим охватом и простотой. Без единого упоминания короля, знати или церкви в нем провозглашены «естественные, неотчуждаемые и священные права человека» в качестве основы любого правления. Он объявил источником суверенной власти нацию, а не короля, и признал всех равными перед законом, предоставил доступ ко всем постам и должностям сообразно таланту и способностям, неявно исключив все привилегии по рождению. Однако больше, чем любое конкретное обещание, впечатлял универсалистский характер сделанных заявлений. Отсылки к «людям», «человеку», «каждому», «всем», «всем гражданам», «каждому гражданину», «обществу» и «каждому обществу» затмили единственное упоминание французского народа.

В результате публикация декларации немедленно вызвала во всем мире широкий отклик как за, так и против. В проповеди, произнесенной в Лондоне 4 ноября 1789 года, Ричард Прайс, друг Бенджамина Франклина и частый критик английского правительства, восторженно высказался о новых правах человека: «Я дожил до тех времен, когда права человека понимают лучше, чем когда-либо, а нации жаждут свободы, о которой, казалось бы, утратили всякое представление». Возмущенный наивным энтузиазмом Прайса по поводу «метафизических абстракций» французов, известный эссеист и член парламента Эдмунд Бёрк быстро написал гневный ответ. Его памфлет «Размышления о революции во Франции» (1790) сразу же получил признание как основополагающий для консерваторов текст. «Мы не адепты Руссо, – метал громы и молнии Бёрк. – Мы знаем, что не совершили открытий, и полагаем, что вообще невозможно совершить открытий в области нравственности… Нас не поймали в силки, чтобы потом набить, как музейное чучело, которое набивают соломой, тряпьем и прочим хламом наподобие бумажонок о правах человека». У Прайса и Бёрка не было разногласий относительно американской революции – они оба ее поддерживали. Но Французская революция сильно подняла ставки, и вскоре оформилась линия фронта: было ли это рассветом новой эры свободы, основанной на разуме, или началом неумолимого сползания к анархии и насилию?[2]2
  Thomas D. O. (Ed.) Political Writings / Richard Price. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1991. P. 195. Цит. по: Бёрк Э. Размышления о революции во Франции. Overseas Publications Interchange Ltd. London, 1992. P. 163.


[Закрыть]

На протяжении почти двух столетий, несмотря на споры, вызванные Французской революцией, Декларация прав человека и гражданина воплощала собой обещание универсальных прав. В 1948 году Организация Объединенных Наций приняла Всеобщую декларацию прав человека. Статья 1 гласила: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах». Уже в 1789 году статья 1 Декларации прав человека и гражданина провозглашала: «Все люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Языковые изменения были, безусловно, значимы, тем не менее нельзя не заметить очевидную перекличку между двумя документами.

Происхождение документов не обязательно говорит нам что-то существенное о том, к каким последствиям они приводят. Имеет ли значение то, что черновой вариант Джефферсона претерпел восемьдесят шесть правок, внесенных им самим, Комитетом пяти и Конгрессом? Джефферсон и Адамс явно так и думали, иначе они бы не спорили в 1820-е годы – в последнее десятилетие их долгой и насыщенной событиями жизни – о том, кто и что внес в этот документ. Однако Декларация независимости не имела конституционного статуса. Она просто провозглашала намерения, и прошло пятнадцать лет, прежде чем в 1791 году штаты наконец ратифицировали уже совсем другой Билль о правах. Французская декларация прав человека и гражданина защищала индивидуальные свободы, однако она не предотвратила появление французского правительства, ущемлявшего права (в период Террора), и создание конституций, – а их было немало, – которые формулировали новые декларации или вообще обходились без таковых.

Еще больше удручает тот факт, что те, кто в конце XVIII века так уверенно провозглашал универсальные права, как выяснилось, имели в виду нечто гораздо менее всеобъемлющее. Нас не удивляет, что они считали детей, сумасшедших, заключенных или иностранных граждан неспособными или недостойными полноценного участия в политическом процессе, поскольку мы сейчас придерживаемся того же мнения. Но они также исключали из правового поля неимущих, рабов, свободных чернокожих, религиозные меньшинства в некоторых случаях, а также всегда и везде женщин. В последние годы эти ограничения, касающиеся «всех людей», вызвали много комментариев, и некоторые исследователи даже сомневаются, повлияли ли в какой-то степени все эти декларации на освобождение. Основателей, создателей и деклараторов обвиняют в элитизме, расизме и женоненавистничестве за их неспособность признать равные права всех людей.

Конечно, не стоит забывать о том, насколько ограниченно понимались права в XVIII веке. Однако зацикливаться на этом и гордиться нашей относительной «продвинутостью» значит упускать самое главное. Каким образом люди, живущие в обществах, основанных на рабстве, подчинении и естественной, как тогда казалось, сервильности, смогли вообще представить себе совершенно не похожих на них мужчин, а в некоторых случаях и женщин, как равных? Как равноправие в подобных условиях стало «самоочевидной» истиной? Поразительно, что такие люди, как рабовладелец Джефферсон и аристократ Лафайет, вообще могли говорить о самоочевидных и неотъемлемых правах всех людей. Если бы мы поняли, как это произошло, мы лучше понимали бы, что права человека означают для нас сегодня.

Парадокс самоочевидности

Несмотря на различия в формулировках, обе декларации XVIII века основывались на заявлении о самоочевидности. Джефферсон ясно дал это понять, написав: «Мы считаем самоочевидными истины». Французская декларация категорически заявляет, что «невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств». В 1948 году в этом отношении мало что изменилось. Разве что декларация Организации Объединенных Наций берет более легалистский тон: «Принимая во внимание, что признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы, справедливости и всеобщего мира». Тем не менее и здесь речь идет о самоочевидности, поскольку «принимая во внимание» буквально означает «[является фактом, что]». Другими словами, «принимая во внимание» – это просто легалистский способ утверждения о чем-то данном, о чем-то самоочевидном.

Такое заявление о самоочевидности даже сейчас имеет решающее значение для прав человека и приводит к парадоксальной ситуации: если равенство прав настолько самоочевидно, то почему о нем вообще нужно заявлять и почему заявлено о нем было только в определенное время и в определенных местах? Как права человека могут быть универсальными, если они не признаны повсеместно? Должны ли мы довольствоваться объяснением авторов декларации 1948 года, что «мы согласны относительно прав, но при условии, что никто не спросит нас почему»? Могут ли они быть «самоочевидными», если ученые уже более двухсот лет спорят о том, что этой фразой хотел сказать Джефферсон? Дебаты будут продолжаться вечно, поскольку Джефферсон не считал нужным объяснять свои слова. Никто из членов Комитета пяти или Конгресса не стал пересматривать это утверждение, даже несмотря на то что другие разделы его предварительной версии были значительно изменены. Судя по всему, они с ним согласились. Более того, если бы Джефферсон объяснился, самоочевидность заявления тут же улетучилась бы. Утверждение, требующее аргументов, не является самоочевидным[3]3
  Жак Маритен, один из руководителей Комитета ЮНЕСКО по теоретическим основаниям прав человека, цит. в: Glendon M. A. A World Made New: Eleanor Roosevelt and the Universal Declaration of Human Rights. New York: Random House, 2001. P. 77. Об американской декларации см.: Maier P. American Scripture: Making the Declaration of Independence. New York: Alfred A. Knopf, 1997. P. 236–241.


[Закрыть].

Я считаю, что утверждение о самоочевидности имеет решающее значение для истории прав человека, а эта книга призвана объяснить, почему в XVIII веке оно стало столь убедительным. К счастью, это утверждение дает нам точку опоры в довольно расплывчатой истории. В настоящее время права человека настолько распространены, что, похоже, требуют столь же обширного исторического исследования. Греческие представления о личности, римские понятия закона и права, христианские учения о душе… риск заключается в том, что история прав человека становится историей западной цивилизации, а иногда даже и историей всего мира. Разве древний Вавилон, индуизм, буддизм и ислам не внесли в нее свой вклад? Иначе как тогда объяснить внезапную кристаллизацию требований прав человека в конце XVIII века?

Права человека требуют трех взаимосвязанных характеристик: они должны быть естественными (присущими человеческим существам), равными (одинаковыми для всех) и универсальными (применимыми повсеместно). Чтобы права были правами человека, все люди в мире должны обладать ими в равной степени, просто потому что они являются человеческими существами. Но как оказалось, легче принять то, что права являются естественными, чем их равенство или универсальность. Во многом мы все еще пытаемся разобраться с последствиями этого требования равенства и универсальности прав. В каком возрасте мы имеем право на полноценное участие в политической жизни? Имеют ли иммигранты – неграждане – общие с нами права и какие?

Однако даже естественности, равенства и универсальности недостаточно. Права человека имеют смысл только тогда, когда получают политическое содержание. Это не права человека в естественном состоянии – это права человека в обществе. И это не просто права человека в противовес божественным правам или правам животным – это права людей по отношению друг к другу. Следовательно, они являются правами, которые гарантированы в светском политическом обществе (даже если их называют при этом «священными») и требуют активного участия тех, кто ими владеет.

Равенство, универсальность и естественность прав впервые нашли прямое политическое выражение в американской Декларации независимости 1776 года и во Французской декларации прав человека и гражданина 1789 года. При этом «древние права и вольности» из Билля о правах 1689 года, установленные английским законодательством и берущие начало в английской истории, не провозглашали равенство, универсальность или естественность прав. Декларация независимости, напротив, настаивала на том, что «все люди созданы равными» и что все они обладают «неотчуждаемыми правами». Точно так же и Декларация прав человека и гражданина провозглашала, что «люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Не французы, не белые, не католики, а «люди» (men), что тогда, как и сейчас, означало не только представителей мужского пола, но и личностей, то есть представителей человеческого рода. Другими словами, где-то между 1689 и 1776 годами права, которые до этого обычно рассматривали как права определенного народа – например, свободнорожденных англичан, – превратились в права человека (human rights), универсальные естественные права, то есть то, что французы называли les droits de l’homme, или «rights of man» («права человека»)[4]4
  О различиях между американской Декларацией независимости и английской Декларацией прав 1689 года см.: Zuckert M. P. Natural Rights and the New Republicanism. Princeton: Princeton University Press, 1994. Особ. р. 3–25.


[Закрыть].

Human rights и «the rights of man»[5]5
  Перевод на русский язык этих двух словосочетаний в данном контексте представляет собой определенную переводческую проблему. Дело в том, что на русский язык и human rights, и rights of man переводятся одинаково – «права человека». В свою очередь, rights of man является калькой французского термина droits de l’homme, введенного Руссо в 1762 году. Именно он фигурирует в английском переводе названия французской Декларации прав человека и гражданина 1789 года – Declaration of the Rights of Man and Citizen (Déclaration des droits de l’homme et du citoyen). В английском языке, так же как и во французском, слово man/l’homme имеет два значения: «человек» и «мужчина». Как далее пишет Линн Хант, в XVIII веке под словом man/l’homme однозначно понимали «человека». Однако составители Всеобщей декларации прав человека решили избежать этой двусмысленности и ввели новый термин human rights. Этим изменением мы обязаны в том числе активисткам, выступавшим за включение женских прав в новую декларацию ООН. Так, например, в ходе работы над текстом была переформулирована статья 1: вместо фразы «All men are born free and equal» в конечный вариант вошло предложение «All human beings are born free and equal». Ср.: «Все люди рождаются свободными и равными». Во Всеобщей декларации прав человека впервые в истории было подчеркнуто, что права человека применимы ко всем людям без исключения. – Примеч. пер.


[Закрыть]

Краткий экскурс в историю терминов поможет точно определить момент возникновения прав человека. Люди XVIII века не часто использовали выражение «права человека» (human rights), а если и прибегали к нему, то обычно имели в виду нечто иное, чем мы. До 1789 года Джефферсон, например, чаще всего говорил о «естественных правах» (natural rights). Он начал использовать термин «права человека» (rights of man) только после 1789 года. Употребляя словосочетание human rights, он имел в виду нечто более пассивное и менее политическое, чем естественные права или права человека (rights of man). В 1806 году, например, он применил этот термин, описывая зло работорговли:

Я поздравляю вас, сограждане, с приближением периода, когда вы сможете конституционно установить свои полномочия для того, чтобы помешать гражданам Соединенных Штатов в дальнейшем участвовать в тех нарушениях прав человека, которые столь долго продолжаются в отношении невинных жителей Африки и которые мораль, репутация и интересы нашей страны давно стремятся запретить.

Заявляя, что африканцы наделены правами человека, Джефферсон не делал никаких выводов об афроамериканских рабах у себя на родине. Права человека (human rights), по определению Джефферсона, не позволяли африканцам – тем более афроамериканцам – действовать от своего имени[6]6
  Джефферсон цит. по: Lipscomb A. A., Bergh A. E. (Eds) The Writings of Thomas Jefferson, 20 vols. Washington, DC: Thomas Jefferson Memorial Association of the United States, 1903–1904. Vol. 3. P. 421. Я смогла проследить использование Джефферсоном этих терминов на сайте библиотеки университета Вирджинии, где собраны его цитаты: http://etext.lib.virginia.edu/jefferson/quotations. Вопрос терминов, обозначающих права человека, можно изучать и дальше; по мере пополнения и уточнения баз данных такие исследования становятся менее трудоемкими. В английском языке словосочетание «human rights» используется с самого начала XVIII века, однако чаще всего оно появляется в связи с религией: «священные и человеческие права» или даже «священное священное право» в противовес «священному человеческому праву». Последнее встречается в: Tindal M. The Rights of the Christian Church Asserted, against the Romish, and All Other Priests who Claim an Independent Power over It. London, 1706. P. LIV; первое, например, в: A Compleat History of the Whole Proceedings of the Parliament of Great Britain against Dr. Henry Sacheverell. London, 1710. P. 84, 87.


[Закрыть].

В XVIII веке в английском и французском языках «права человека» (human rights), «права человеческого рода» (rights of mankind) и «права человечества» (rights of humanity) оказались слишком общими для прямых политических целей. Они обозначали то, что отличает людей от божественного, с одной стороны, и от животных, с другой, то есть не на такие политически значимые права, как свобода слова или право участвовать в политике. Возьмем, к примеру, одно из самых первых употреблений (1734) понятия «права человечества» на французском языке: едкий литературный критик и католический священник Николя Ленгле-Дюфренуа высмеивал «тех неподражаемых монахов VI века, которые настолько отреклись от любых „прав человечества“, что паслись подобно животным и бегали совершенно голыми». Подобным же образом в 1756 году Вольтер мог иронично заявлять, что Персия была монархией, в которой больше всего пользовались «правами человечества», поскольку у персов самые разнообразные «средства против скуки». Термин «право человека» (human right) впервые появился во французском языке в 1763 году и мог означать что-то вроде «естественного права». Однако он не получил широкого распространения, несмотря на то что Вольтер использовал его в широко известном «Трактате о терпимости»[7]7
  Легче всего эволюцию языка прав человека проследить на французском материале благодаря ARTFL, онлайн-базе данных из 2000 французских текстов XIII–XX веков. В ARTFL включены только тексты на французском, преимущественно художественная литература. Описание ресурса см. здесь: http://humanities.uchicago.edu/orgs/ARTFL/artfl.flyer.html. Lenglet-Dufresnoy N. De l ’usage des romans. Où l ’on fait voir leur utilité et leurs différents caractères. Avec une bibliothèque des romans, accompagnée de remarques critiques sur leurs choix et leurs éditions. Amsterdam: Vve de Poilras, 1734; Geneva: Slatkine Reprints, 1970. P. 245. Voltaire. Essay sur l’histoire générale et sur les moeurs et l’esprit des nations, depuis Charlemagne jusqu’à nos jours. Geneva: Cramer, 1756. P. 292. С помощью «Voltaire électronique», компакт-диска с функцией поиска, содержащего собрание сочинений Вольтера, я выяснила, что он употребил droit humain семь раз (droits humains во множественном числе не использовано ни разу), из них четыре раза – в «Трактате о терпимости» и по одному разу в трех других произведениях. В ARTFL это словосочетание встречается один раз в: Ramond L.-F. Lettres de W. Coxe à W. Melmoth. Paris: Belin, 1781. P. 95; но в контексте этих писем оно означает «человеческий закон», который противопоставлен божественному закону. Функция поиска электронного собрания сочинений Вольтера практически не позволяет быстро определить, использовал ли Вольтер droits de l’homme или droits de l ’humanité в своих работах (он выдает тысячи ссылок на слова droits и homme, например, в одном произведении, а не фразу целиком, как в ARTFL).


[Закрыть].

На протяжении XVIII века говорящие по-английски продолжали отдавать предпочтение «естественным правам» или просто «правам», французы же в 1760-х годах изобрели новое выражение – «права человека» (droits de l’homme). «Естественное право(а)» или «естественный закон» (во французском языке у понятия droit naturel есть оба эти значения) имеют более длинную историю, насчитывающую сотни лет, в результате чего, вероятно, «естественное право(а)» получило слишком много возможных значений. Иногда это словосочетание употребляли буквально в традиционном значении. Так, например, епископ Босуэ, сторонник абсолютной монархии Людовика XIV, при помощи словосочетания «естественное право» описывал вознесение Иисуса Христа на небо («он взошел на небеса по своему собственному естественному праву»)[8]8
  ARTFL дает в качестве ссылки следующее: Bossuet J.-B. Méditations sur L’ Evangile.1704. Paris: Vrin, 1966. P. 484.


[Закрыть].

«Права человека» (rights of man) получили распространение во французском языке после «Общественного договора» Жан-Жака Руссо в 1762 году, несмотря на то что Руссо не дал этому термину никакого определения и (а возможно, и потому что) использовал его вместе с «правами человечности», «правами гражданина» и «правами короны». Какова бы ни была причина, к июню 1763 года «права человека» стали обычным термином. Вот пример из одной анонимной хроники:

актеры «Комеди Франсез» сегодня впервые сыграли «Манко» [пьесу об инках в Перу], о которой мы говорили ранее. Это одна из самых плохо сочиненных трагедий. В ней есть роль дикаря, которая могла бы быть прекрасной; он декламирует стихи обо всем, что мы когда-то читали о королях, свободе, правах человека в «Рассуждении о происхождении неравенства», «Эмиле» и в «Общественном договоре».

И хотя в пьесе не используется фраза «права человека» (rights of man) дословно, а звучит похожее словосочетание «права нашего бытия», нет сомнений в том, что она вошла в интеллектуальный обиход, и это напрямую связано с произведениями Руссо. Затем, в 1770-х и 1780-х годах, этот термин подхватили и другие писатели эпохи Просвещения, такие как барон Гольбах, Рейналь и Мерсье[9]9
  Руссо мог позаимствовать термин «права человека» у Жан-Жака Бурламаки, использовавшего его в сочинении: Principes du droit naturel par J. J. Burlamaqui, Conseiller d’Etat, & ci-devant Professeur en droit naturel & civil à Genève. Geneva: Barrillot et fils, 1747. Part one, chap. VII, sect. 4 («Fondement général des Droits de l’homme»). В английском переводе Наджента (Лондон, 1748) появляются «права человека» (rights of man). Руссо рассматривает взгляды Бурламаки на droit naturel в своем трактате «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми». Discours sur l’origine et les fondements de l ’inégalité parmi les hommes, 1755 // Gagnebin B., Raymond M. (Eds) Oeuvres Complètes, 5 vols. Paris: Gallimard, 1959–1995. Vol. 3 (1966). P. 124. Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми // Об общественном договоре. Трактаты. М.: КАНОН-пресс, Кучково поле, 1998. Отчет о «Манко» взят из: Mémoires secrets pour servir à l’histoire de la République des lettres en France, depuis MDCCLXII jusqu’à nos jours, 36 vols. London: J. Adamson, 1784–1789. Vol. 1. P. 230. «Секретные записки» охватывают период с 1762 по 1787 год. У этого сочинения не один автор (Луи Пети де Башомон умер в 1771 году), его составляли несколько человек; «записки» повествуют о литературных новинках, памфлетах, пьесах, музыкальных представлениях, художественных выставках и сенсационных судебных разбирательствах – см.: Popkin J. D., Fort B. The Mémoires secrets and the Culture of Publicity in Eighteenth-Century France. Oxford: Voltaire Foundation, 1998, и Olivier L. A. Bachaumont the Chronicler: A Questionable Renown // Studies on Voltaire and the Eighteenth Century. Vol. 143. Voltaire Foundation: Banbury, Oxford, 1975. P. 161–79. Поскольку эти тома были изданы уже после освещенных в них событий, мы не можем с полной уверенностью утверждать, что к 1763 году использование термина «права человека» было столь обычным делом, как заключает автор. В акте 1, сцене 2, Манко произносит такие слова: «Родившись, как и они, в лесу, но осознав себя / Потребовали мы и титул, и права бытия, / И с удивлением они от нас узнали, / Как долго титул этот и права ими осквернялись». Le Blanc de Guillet A. Manco-Capac, Premier Ynca du Pérou, Tragédie, Représentée pour la premiere fois par les Comédiens François ordinaires du Roi, le 12 Juin 1763. Paris: Belin, 1782. P. 4.


[Закрыть].

До 1789 года словосочетание «права человека» (rights of man) не имело широкого распространения в английском языке. Но Американская революция побудила видного представителя французского Просвещения маркиза де Кондорсе сделать первый шаг к определению «прав человека» (rights of man), которые для него означали неприкосновенность личности и собственности, беспристрастное и справедливое правосудие, а также право участвовать в составлении законов. В своем эссе 1786 года «О влиянии американской революции на Европу» Кондорсе напрямую связал права человека с американской революцией: «Зрелище великого народа, в котором уважают права человека (rights of man), полезно для всех остальных, несмотря на разницу в климате, обычаях и конституции». Декларация независимости Америки, по его словам, была не чем иным, как «простым и возвышенным изложением этих прав, которые одновременно столь священны и столь давно забыты». В январе 1789 года Эммануэль-Жозеф Сийес использовал это выражение в своем провокационном антидворянском памфлете «Что такое третье сословие?». Черновик декларации прав Лафайета, написанный в январе 1789 года, содержал прямое упоминание «прав человека» (rights of man), как и проект самого Кондорсе, подготовленный в начале 1789 года. С весны 1789 года, то есть еще до падения Бастилии 14 июля, разговоры о необходимости провозглашения «прав человека» пронизывали все политические круги Франции[10]10
  «Права человека» («rights of man») появляются один раз в «Комментариях к английским законам» Уильяма Блэкстона — Blackstone W. Commentaries on the Laws of England, 4 vols. Oxford, 1765–1769. Vol. 1 (1765). P. 121. Первый раз на английском, из обнаруженных мною, эта фраза встречается в сочинении Джона Персиваля, графа Эгмонта: A Full and Fair Discussion of the Pretensions of the Dissenters, to the Repeal of the Sacramental Test. London, 1733. P. 14. Она также появляется в «поэтическом послании» «The Dying Negro» и в старинном трактате лидера аболиционистов Гренвилла Шарпа: A Declaration of the People’s Natural Right to a Share in the Legislature… London, 1774. P. XXV. Эти примеры я нашла с помощью онлайн-сервиса Томсона Гейла Eighteenth-Century Collections Online и благодарна Дженне Гиббс-Бойер за помощь с этим исследованием. Цитату из Кондорсе см. здесь: Maire Louise Sophie de Grouchy, marquise de Condorcet (Ed.). Oeuvres complètes de Condorcet, 21 vols. Brunswick: Vieweg; Paris: Henrichs, 1804. Vol. XI. P. 240–242, 251, 249. Сийес использовал термин droits de l’homme только один раз: «Il ne faut point juger de ses [Third Estate’s] demandes par les observations isolées de quelques auteurs plus ou moins instruits des droits de l’ homme» («О желаниях третьего сословия нельзя судить по словам единичных авторов, более или менее сведущих в вопросе о сущности прав человека». Sieyès E. Le Tiers-Etat, 1789. Paris: E. Champion, 1888. P. 36. Цит. по: Аббат Сийес: от Бурбонов к Бонапарту / Сост., пер., вступ. ст. М. Б. Певзнера. СПб.: Алетейя, 2003. С. 165. В письме из Парижа от 12 января 1789 года Томас Джефферсон отправил Джеймсу Мэдисону проект декларации Лафайета. Второй абзац начинался со следующих слов: «Les droits de l’homme assurent sa propriété, sa liberté, son honneur, sa vie» («Права человека обеспечивают его собственность, свободу, честь и жизнь») – Jefferson Papers. Vol. 14. P. 438. Проект Кондорсе появился несколько раньше открытия заседаний Генеральных Штатов 5 мая 1789 года, см.: McLean I., Hewitt F. Condorcet: Foundations of Social Choice and Political Theory. Aldershot, Hants: Edward Elgar, 1994. P. 57, и см. проект декларации «прав», где выражение «права человека» используется, однако не вынесено в заголовок: Ibid. P. 255–270. См. тексты различных проектов декларации в: Antoine de Baecque (Ed.). L’ An I des droits de l’homme. Paris: Presses du CNRS, 1988.


[Закрыть].

Когда во второй половине XVIII века появился язык прав человека, то поначалу у этих прав было мало четких определений. Руссо, использовав термин «права человека», не дал никаких объяснений. Английский юрист Уильям Блэкстон определил их как «естественную свободу человечества», то есть «абсолютные права человека, рассматриваемого в качестве свободного действующего лица, наделенного способностью отличать добро от зла». Большинство из тех, кто использовал эту фразу в 1770-х и 1780-х годах во Франции, например такие одиозные представители Просвещения, как Гольбах и Мирабо, говорили о правах человека так, как если бы с ними было все понятно и они не нуждались в обосновании или определении. Другими словами, они были самоочевидны. Гольбах, например, утверждал, что, «если бы люди меньше боялись смерти», то «права человека защищались бы более мужественно». Мирабо осуждал своих преследователей, у которых «не было ни характера, ни души, потому что они совершенно не имели представления о правах людей» (rights of men). Но никто не предлагал точного списка этих прав до 1776 года (когда была одобрена созданная Джорджем Мейсоном Декларации прав Вирджинии)[11]11
  Blackstone. Commentaries on the Laws of England. Vol. 1. P. 121; Holbach P. H. d’Système de la Nature, 1770. London, 1771. P. 336. Цит. по: Гольбах П. А. Система природы, или О законах мира физического и мира духовного. М.: ЛЕНАНД, 2020. С. 181. Comte de Mirabeau H. Lettres écrites du donjon, 1780. Paris, 1792. P. 41.


[Закрыть].

Неопределенность прав человека хорошо уловил французский кальвинистский пастор Жан-Поль Рабо Сент-Этьен, который в 1787 году в письме французскому королю жаловался на ограничения, которые накладывал на протестантов, таких как он сам, будущий эдикт о веротерпимости. Ободренный растущими симпатиями к правам человека, Рабо утверждал, что «сегодня мы знаем, что такое естественные права, и они, безусловно, дают людям гораздо больше, чем в результате эдикта получат протестанты… Настало то время, когда больше не приемлемо, чтобы закон открыто попирал права человечества, очень хорошо известные во всем мире». Возможно, они и правда были «хорошо известны», но сам Рабо при этом признавал, что католический король не может официально предоставить кальвинистам право на публичное богослужение. Короче говоря, все зависело – как и сейчас – от того, как понимать то, что «больше неприемлемо»[12]12
  Цит. в: Lynn Hunt (Ed.). The French Revolution and Human Rights: A Brief Documentary History. Boston: Bedford Books/St. Martin’s Press, 1996. P. 46.


[Закрыть].