Текст книги "Время желаний. Другая история Жасмин"

Старик то и дело принимался что-то ворчать и бормотать, время от времени издавая странные звуки, словно какая-то птица. Может, беседовал с кем-то из давным-давно умерших. Аладдин с интересом отметил, что коридоры здесь, под землей, оказались ровные и пологие, а развилок и поворотов было не так уж много. Подумав, он достал припрятанный в кушаке ножичек и по пути незаметно для старика нацарапывал на стенах метки и стрелки в тех местах, где коридоры поворачивали или раздваивались. Кто знает, вдруг ему еще когда-нибудь придется воспользоваться этой дорогой?

– Слушай меня внимательно, мальчик, – заговорил старик по пути. – Когда ты спустишься в Пещеру Чудес, ты не должен прикасаться ни к чему, кроме старой и уродливой медной лампы, которую тебе предстоит отыскать. Там будут комнаты, полные золота, и сундуки, набитые рубинами и другими древними сокровищами, которые стоят тысячи царств. Но не трогай ничего, кроме лампы, иначе тебе не выйти оттуда живым.

– Погоди-ка, значит, я должен только пройти мимо этого золота и ничего не взять? – фыркнул Аладдин. – Ты же сам пообещал мне несметные богатства, дедуля!

– Глупец, – пробормотал старик, и на мгновение Аладдину почудилось, что его голос стал не таким старчески-скрипучим, а молодым и сильным. – Та лампа дарует власть и силу… которые превыше всех сокровищ Пещеры Чудес. Но если ты коснешься чего-нибудь, прежде чем возьмешь ее в руки, тебе конец. Принеси мне лампу, и я обещаю, что ты получишь заслуженную награду.

– Как скажешь, – ответил Аладдин, пожимая плечами.

Когда они наконец выбрались на поверхность, стояла глухая ночь. Подземный коридор довольно бесславно заканчивался сливным колодцем за городской стеной позади султанского дворца, возле стойл, где запирали на ночь рабочих лошадей и верблюдов. В колодце разило мочой, а стены его осклизли от нечистот, так что Аладдину пришлось выносить старика на закорках. Зато вокруг, кроме скотины, не было ни одной живой души.

Выбравшись наружу, Аладдин с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух. Хотя небо было ясное, свет звезд то и дело застилали тучи пыли, и кожу секло хлестким ветром, несущим песок. Не самая подходящая ночь для путешествия в пустыню… Но удача благоволит храбрым, а он крепко надеялся на удачу.

Обернувшись, Аладдин смерил своего спутника скептическим взглядом. Казалось, старик еле держится на ногах и вот-вот упадет бесформенной грудой костей.

Подойдя к стойлам и что-то умиротворяюще бормоча, Аладдин выбрал невысокого, но крепкого и коренастого конька и подсадил на него старика.

– Мальчишка-конюх, который смотрит тут за лошадьми, получит пятьдесят плетей за его пропажу, – не без удовольствия прокаркал старик, хватаясь за уздечку.

– Если все твои россказни окажутся правдой, дедуля, мы вернемся еще до рассвета, – обронил Аладдин, которому не понравились слова старика. – И конюху я заплачу за лошадку.

Ветер взметал колючий песок злыми вихрями, так что Аладдину приходилось прикрывать лицо воротом рубахи, чтобы уберечь глаза. Ноги вязли и скользили по рыхлым, сыпучим дюнам. Конек справлялся с дорогой немного увереннее, но и он то и дело протестующе ржал, стремясь скорее повернуть назад.

Путешествие оказалось непростым.

Старик то поглядывал на звезды, то принимался что-то бормотать, сутулясь под своим горбом, словно проверяя какие-то вычисления. Наконец над горизонтом взошел Сириус, пронзительный, словно глаз злобного ифрита, и они достигли высокого гранитного утеса. У подножия этого утеса глубокой чашей лежала песчаная долина – красивая в свете звезд, но пустынная и безжизненная. Ни единой былинки не росло здесь, ни одна ящерица не оставила тут следов, ни единый камень не нарушал гладкости серебристого песка.

Аладдин помог старику спешиться. Продолжая невнятно бормотать и нашептывать, старик достал что-то из-под своих лохмотьев и тут же прикрыл ладонями, как будто это оно могло убежать. Наконец он отвел пальцы, и Аладдин увидел, что это было.

На ладони старика сидел золотой жук-скарабей. Поначалу Аладдин решил, что это просто статуэтка или украшение, возможно, с начертанной на спинке жука картой клада.

Но тут скарабей приподнял золотые надкрылья и выпростал из-под них тонкие трепещущие крылышки – тоже золотые.

Мерцая в свете звезд, он пошевелил усиками и вдруг с низким гудением сорвался в полет.

Аладдин невольно отпрыгнул назад.

Прекрасное и пугающее создание полетело над долиной с целеустремленностью, не свойственной обычным насекомым. Затем оно покружило над одним из холмов, словно решая, что делать дальше, и вдруг нырнуло прямо в песок.

Дюны тут же пришли в движение. Нечто огромное, сверхъестественное начало проступать из-под песка, вырастая прямо на глазах. Огромная каменная голова тигра возникла посреди пустыни, рыча и скалясь, как живая.

Аладдин был готов убежать, но остальная часть тигра так и не появилась: над песком возвышалась только его голова. Ни тела, ни лап у него не было, а значит, едва ли он мог броситься в погоню.

Огромные глаза тигра горели, как два ярких солнца.

– Кто осмелился тревожить мой сон?

Трудно было сказать, вправду ли тигр прорычал эти слова, или они сами собой сложились из рокота земли и небесного грома.

Аладдин попятился, едва не споткнувшись о собственные ноги.

Нет уж, о таком он не договаривался. Пройти через пустыню, спуститься в опасную темную пещеру – ладно. Но это уже слишком. В договоре не было ни единого упоминания об огромном говорящем каменном тигре с голосом, как у древнего божества.

Но старик нетерпеливо махнул рукой, поторапливая парня двигаться вперед.

– Что? – возмутился Аладдин. – Дедуля, ты совсем рехнулся?

– Тебе нужна твоя принцесса или нет? – презрительно фыркнул старик.

Да. Да, она была нужна ему.

Аладдин вдохнул поглубже, стараясь усмирить нервы.

– Гм… это я! Аладдин! – крикнул он, чувствуя себя довольно глупо.

Тигр пару мгновений безмолвствовал.

Аладдин приготовился бежать.

– Проходи.

На этот раз тигриный рев звучал чуть мягче, как будто гнев зверя немного утих.

– Только ничего не трогай, кроме лампы.

Его пасть широко распахнулась, открыв золотую глотку. От языка вниз вела длинная золотая лестница. Аладдин заглянул как можно дальше, но лестница уходила в бесконечность. Он робко шагнул вперед.

– Запомни, мальчик, ты должен принести мне лампу! – прокаркал ему вслед старик, невольно подражая тигру. – Достань мне лампу, и я позабочусь о твоей награде!

Аладдин снова подумал о Жасмин.

Решительно сжал челюсти.

– Пошли, Абу, – сказал он и начал спускаться по ступенькам.

Золотая лестница довольно быстро обернулась самой обычной, каменной, но ее по-прежнему освещало золотистым светом, исходящим откуда-то снизу. Однако ступенек в ней оказалось столько, что Аладдин быстро потерял им счет: лестница уходила далеко вниз, прихотливо изгибаясь, насколько хватало взгляда. Аладдину несколько раз казалось, что ступеньки вот-вот закончатся, но тут лестница снова круто ныряла вниз, продолжая спускаться в самую глубь земли.

Пока наконец – к огромному облегчению Аладдина – не привела его в громадную, но вполне заурядную пещеру, а не в желудок чудовища.

В дальнем конце пещеры виднелся выщербленный каменный проем, из которого струился такой яркий свет, что Аладдину на подходе к нему пришлось прикрыть глаза.

– Ты только погляди на это! – ахнул он, проходя в арку проема и тут же расплываясь в широченной улыбке.

Золото. Немыслимые, невообразимые груды золота. Целые горы золотых монет, кубков, чаш и статуй. Огромные золотые блюда, с верхом заполненные ожерельями, кольцами, браслетами и прочими украшениями. Золотые троны. Золотые столы. Золотые безделушки в виде фруктов, с которыми нечего было делать, кроме как любоваться на них.

А среди всего этого – роскошные, небывалой красоты ковры и сундуки, полные драгоценных камней, ограненных в виде цветов или ягод.

– Всего лишь одна горстка этих сокровищ сделала бы меня богаче султана, – вздохнул Аладдин, осматриваясь по сторонам.

Абу что-то пискнул. В сундуке неподалеку, маняще мерцая всеми гранями, лежал огромный рубин размером с доброе яблоко.

Не в силах отвести от него взгляда, обезьянка припустила прямо к нему.

– Абу!

Аладдин отчаянно рванулся следом за обезьянкой и сделал то, чего ни за что не сделал бы при обычных обстоятельствах: схватил своего приятеля за хвост и с силой дернул назад.

Абу негодующе заверещал и вцепился всеми когтями в нарядный пурпурно-синий ковер, на котором они стояли.

– Не смей. Ничего. Трогать, – строго сказал Аладдин, грозя обезьянке пальцем. – Помнишь, что сказала та здоровая каменная кошка? В животе которой мы сейчас находимся? Сначала мы должны найти лампу. А вознаграждение мы получим потом.

Для надежности он подхватил обезьянку с земли и усадил себе на плечо.

– Наверное, она где-то здесь…

Он побрел по извилистому проходу между грудами сокровищ, стараясь держаться подальше от них, чтобы ничего не задеть. Одной рукой он придерживал Абу – просто на всякий случай.

Обезьянка раздраженно заворчала.

– Не знаю, – покачал головой Аладдин, как будто Абу и впрямь задал ему вопрос. – Наверное, небольшая такая масляная лампа. Судя по всему, старик считал, что нам будет легко вынести ее отсюда. Я вижу уйму всяких кубков и кувшинов, блюд и ваз, и прочей утвари, но пока что никаких ламп…

Обезьянка снова заворчала, на этот раз более взволнованно, и все время оглядывалась назад.

– Прости, я стараюсь изо всех сил, но быстрее не получается, – сказал Аладдин, продолжая воображаемую беседу с Абу. – Понимаешь, я же не могу ни к чему прикасаться, чтобы сдвинуть в сторону…

Абу пронзительно взвизгнул и вцепился Аладдину в шею.

– Да в чем дело? – удивился Аладдин, поворачиваясь, чтобы взглянуть, что же так напугало его маленького приятеля. Но сзади ничего не было – только узкий проход, по которому они брели. Да еще ковер – подозрительно похожий на тот, что они видели около входа в пещеру, возле того сундука, на который покушался Абу. У ковра оказались точно такие же золотые кисти, по одной на каждом углу.

Так и не обнаружив ничего тревожного, Аладдин хмыкнул и пошел дальше.

Абу сидел смирно и молчал секунд десять, как вдруг разразился отчаянными воплями.

Аладдин резко повернулся.

Опять ничего.

Кроме ковра… который лежал прямо позади них.

Опять.

Аладдин нахмурился, пристально разглядывая пестрый прямоугольник.

Прямо на его глазах ковер вдруг робко приподнялся над полом, чуть изогнувшись, как рыба, готовая вместо воды плыть по воздуху.

Глаза Аладдина широко распахнулись от изумления.

– Волшебный ковер! – присвистнул он. – Мама когда-то рассказывала мне перед сном сказки про джиннов и их волшебные сокровища…

Он медленно и осторожно протянул к нему руку с раскрытой ладонью.

Словно повинуясь зову, ковер подался вперед, как будто его несло едва заметным ветерком. Его задний конец развевался, как флаг. Аладдин коснулся его ладонью, нежно почесывая, как ластящуюся кошку.

– Какой славный… коврик. Ты мой хороший. Ты мой малыш. Эй… а можно нам на тебе прокатиться? – вежливо спросил он, внезапно осененный идеей. Право, их поиски пошли бы гораздо быстрее, если бы они могли осмотреть всю пещеру сверху, паря над запретными грудами золота, а не опасливо пробираясь мимо них.

Ковер, похоже, сразу смекнул, что от него требуется, и опустился пониже – точь-в-точь как дрессированный слон, который послушно преклоняет колени, чтобы седоку было удобнее взобраться ему на спину.

Аладдин ухмыльнулся и осторожно ступил на ковер.

Это было очень странное чувство: ковер казался на ощупь податливым и надежным, словно шагаешь по куче льняной кудели, выложенной на просушку. Аладдин уселся, скрестив ноги и усадив Абу себе на колени. Обезьянка была не в восторге от того, как развивались события, но раз уж хозяин не проявлял страха, Абу тоже вел себя относительно спокойно.

Аладдин уже осознал: удастся ему завоевать принцессу или нет, сейчас он все равно переживает лучшее приключение в своей жизни.

– Мы пытаемся отыскать лампу, – сказал Аладдин. Он чувствовал себя очень глупо, разговаривая с ковром. С другой стороны, ковер летел и нес их на себе… Кто знает, вдруг он понимает человеческую речь? – Понимаешь… особую лампу.

Коврик немного помедлил, подрагивая кистями, словно размышляя. А потом вдруг начал подниматься все выше и выше, одновременно набирая скорость. Вскоре они уже скользили, то ныряя, то снова взмывая выше, среди гор золота, как орел среди облаков. Абу цеплялся за руку Аладдина с такой силой, что едва не царапал его до крови, но Аладдин только смеялся.

Они неслись по бесконечным тоннелям и галереям, которые он ни за что бы не запомнил, набитых сокровищами, которые он никогда бы не смог забыть, и в конце концов оказались в еще одной пещере, еще огромнее, чем первая. Ее дальние стены терялись из виду, уходя в темноту. На дне пещеры находилось озеро с совершенно неподвижной прозрачной водой. Посреди озера высился остров, сложенный из огромных валунов, похожих по форме на грибы. В одном из его склонов были вырублены ступени, ведущие на самую вершину. Эту вершину освещал один-единственный луч, падавший откуда-то с высоты, и в самом центре светового пятна виднелся небольшой предмет.

Медная лампа.

Ковер почему-то не полетел к острову, а мягко опустился на каменный карниз у ближайшей стены пещеры. Через озеро к острову отсюда тянулся узкий, выложенный камнями переход. Спуск к нему охраняла золотая статуя неведомого идола древних времен, похожего на обезьяну, только уж очень зубастую. В поднятых руках этого идола мерцал рубин размером с достаточно крупный апельсин – словно фонарь, призванный освещать дорогу.

– Ну ладно, пойдем, – проговорил Аладдин, одергивая рубаху и стараясь изгнать из мыслей свирепо оскаленную пасть идола. Что-то в этом месте – не то величественные размеры пещеры, не то стоявшая в ней тишина, не то еще что-то непонятное, – мешало ему просто перебежать по переходу на остров. Он заметил, что шагает быстро, но ровно и осмотрительно, как будто в составе невидимой процессии.

Так же степенно и торжественно он поднялся по ступеням острова. Достигнув вершины, Аладдин осторожно, как великую драгоценность, взял в руки лампу… но она оказалась такой же твердой и крепкой, как любая из ламп, которыми жители Аграбы пользовались в хозяйстве. Жилище Моргианы, например, было украшено целой дюжиной точно таких же.

– Так это она и есть? – воскликнул Аладдин, глядя на лампу с недоверчивой ухмылкой. И добавил, обращаясь к обезьянке и ковру: – Вы только поглядите, ребята. И ради этого мы проделали весь этот…

В этот самый миг он увидел, как Абу схватил огромный алый камень и попытался вырвать его из золотых ладоней обезьяньего идола.

– Абу! Нет! – крикнул он.

– НЕВЕРНЫЕ!

Казалось, этот гулкий рев издали разом земля, воздух и скалы.

– Вы прикоснулись к запретному сокровищу!

Оцепенев от ужаса, Аладдин смотрел, как рубин в лапках Абу рассыпался в прах. Обезьянка взвизгнула, как будто ее обожгло, и отскочила подальше от золотой статуи, которая вдруг дрогнула, подалась вперед и тоже рассыпалась.

– Больше вам никогда не увидеть света дня!

Луч, озарявший лампу золотым светом, сделался кроваво-красным.

Пещера сотряслась от основания до сводов.

Аладдин ринулся вниз по ступенькам к переходу через озеро. Остров рушился; огромные камни сыпались у него из-под ног. Ступеньки исчезли, и вскоре он уже скользил вниз по пологому склону, с трудом удерживая равновесие среди всеобщей тряски и разрушения.

Снизу ударило волной раскаленного воздуха. Он робко поглядел вниз и ужаснулся: на дне пещеры теперь плескалась не вода, а багровая лава.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы Аладдин окончательно лишился равновесия. Как будто почувствовав, что он теряет опору под ногами, пещера содрогнулась особенно сильно, и мощный толчок швырнул Аладдина прямо в золотисто-красное пекло внизу.

– Ковер! – отчаянно выкрикнул он.

Раскинув руки и ноги, Аладдин всеми силами пытался замедлить свое падение. Он почувствовал, как от нестерпимого жара потрескивают волоски у него на коже, как ревет расплавленный камень, жадно ожидая добычи…

… и в следующий миг уткнулся лицом в мягкую и прочную ткань ковра.

Но расслабляться было некогда: ударившись в панику, Абу кинулся навстречу ему через озеро и теперь застрял на последних трех камнях, еще не исчезнувших в лаве. Кончик его хвоста уже начинал дымиться.

Повинуясь воле Аладдина, ковер сорвался в крутое пике прямо туда, где металась перепуганная обезьянка. Аладдин на лету схватил Абу за его многострадальный обгорелый хвост и вздернул вверх.

Ковер снова взмыл выше, спасаясь от жара, и помчался быстрее. Горячий ветер ударил им в спины: обернувшись, Аладдин увидел, что вся лава поднялась исполинской волной, которая уже нависла над их головами, готовая обрушиться в любую секунду.

– Быстрее! – крикнул он.

Волшебный ковер удвоил скорость и нырнул в проход, ведущий из пещеры. В следующую долю секунды волна ударила в стену позади них. Лава прорвалась в тоннель и продолжала прибывать, как будто ей не было конца.

Они мчались через бесчисленные пещеры с сокровищами, как сокол, настигающий добычу. Аладдин и Абу пригнулись, когда ковер одолел последний проем и оказался в самой первой сокровищнице.

Аладдин уже почти вздохнул с облегчением…

Но тут гигантские груды золота вдруг начали взрываться одна за другой.

Каждая бесценная гора превращалась в вихрь жидкого огня и пепла, который бил прямо в потолок – и в парящий под ним ковер. Аладдин еще кое-как пытался править ковром, разрываясь между страхом за собственную жизнь и горем из-за уничтоженного сказочного богатства. Когда взрывы ударили в потолок, своды пещеры начали проваливаться – огромные валуны и каменные плиты, слагавшие голову тигра, сыпались вниз, как бомбы. Земля стонала и ревела от гнева, разочарования и боли. Из каждой трещины, как кровь, струилась раскаленная лава.

Не выдержав мучительного жара, Аладдин прикрыл лицо руками, предоставив ковру искать путь наверх самостоятельно. Теперь они мчались над стремительно разрушающейся лестницей в тигриной глотке, прижимаясь друг к другу, как будто это могло помочь им спастись.

Они уже почти достигли самого верха, когда вдруг огромный сталактит обвалился с потолка прямо на ковер. Под тяжестью камня ковер нырнул вниз. В последний миг Аладдин, не расставаясь с Абу, изловчился спрыгнуть и ухватиться за последнюю ступеньку у самого края тигриной пасти. Пещеру так трясло, что ему не хватило сил подтянуться и выбраться наружу.

И тут, каким-то чудом, совсем рядом возник старик.

– Помоги мне! – крикнул Аладдин.

– Отдай мне лампу! – потребовал старик.

Аладдин едва поверил своим ушам – до того безумно это прозвучало.

– Я сейчас сорвусь! Скорее дай мне руку!

– Сначала отдай мне лампу! – стоял на своем старик, дико тараща глаза.

Жажда жизни взяла верх над логикой. Аладдин кое-как дотянулся одной рукой до кушака, куда сунул лампу, и протянул ее старику, отчаянно продолжая цепляться второй рукой за край пропасти.

Старик схватил лампу и торжествующе каркнул:

– Да! Наконец-то!

Аладдин уже успел нащупать ногой какую-то щель, а Абу наконец соскочил с его головы, так что держаться стало немного легче.

Старик приблизился к краю с угрожающим блеском в глазах.

И вдруг ударил по пальцам Аладдина своим посохом.

– Что ты делаешь? – завопил Аладдин.

– Вручаю тебе твою награду. Твою вечную награду.

Старик, сделавшийся теперь почему-то заметно выше и без горба, выхватил зловещий на вид черный кинжал и замахнулся.

Абу вцепился зубами в палец на его ноге.

Старик заорал – и все-таки успел пнуть Аладдина по руке.

Аладдин сорвался вниз и полетел во мрак пещеры, навстречу лаве и верной гибели.

Мягкий упругий толчок дал ему понять, что ковер снова успел подхватить его. Короткий обезьяний писк означал, что Абу тоже спасен. Кренясь и подрагивая, усталый, обожженный и побитый камнями ковер медленно опустился на высокий утес над морем лавы. Аладдин в смятении смотрел, как исполинская тигриная пасть над их головами широко зевнула, взревела в последний раз и захлопнулась, снова скрываясь под дюнами песка.

Аладдин очутился взаперти в сотнях футов под землей без выхода, без сокровищ…

… и без лампы.

Жасмин и джинн

Даже само солнце, восходящее над Аграбой, казалось тусклым по сравнению с золотым сиянием куполов султанского дворца.

Принцесса Жасмин просто кипела от гнева.

Сказать по правде, кипеть она начала еще накануне вечером – с той самой минуты, когда стража схватила юношу, которого она как раз собиралась поцеловать. И продолжала потом, когда шагала во дворец пешком, не заботясь, смотрит на нее кто-нибудь или нет.

Во дворце Жасмин немедленно потребовала, чтобы ее проводили в царскую тюрьму, где держали наиболее безобидных нарушителей общественного спокойствия и тех, кто недоплачивал в казну налоги.

Юноши там не оказалось.

Тогда она приказала проводить ее в казематы, где сидели в заточении уличные воры, похитители скота и убийцы.

Там его тоже не было.

Потеряв терпение, она велела отвести ее в потайную подвальную темницу, где пребывали пожизненно осужденные насильники, враги государства и грабители караванов. Пара самых крепких стражников, держа в каждой руке по обнаженному ятагану, с большой неохотой спустились вместе с ней в дворцовое подземелье.

Но и там тоже юноши не оказалось.

Тогда она начала расспрашивать самих стражников. Те, что были помоложе и пониже в звании, явно ничего не знали ни о юноше, ни о том, что с ним могло случиться. А те, что были постарше и занимали начальствующее положение, отвечали очень уклончиво. Тех стражников, которые арестовали парня, почему-то так и не нашли. А Расул попросту отказался отвечать.

– Мои уста запечатаны, – сказал он слегка извиняющимся тоном. – Приказом самого Джафара.

– Но ведь он же не государственный изменник и не шпион, – не выдержала Жасмин, топнув ногой. Она и сама понимала, что ведет себя как маленькая девочка, но она уже едва владела собой. – Он же просто мальчишка! Совершенно безобидный молодой парень, который взялся показать мне Аграбу.

Расул по-прежнему молчал, но что-то в его лице дрогнуло при ее последних словах.

Жасмин с ужасом осознала, что это могло означать… в том числе для юноши.

– Я вовсе не собиралась сбегать с ним! – закричала она. Наверное, так оно и было. – И он не собирался… Мы не собирались…

Расулу как будто стало неловко.

Жасмин быстро взяла себя в руки.

– Я сейчас же найду Джафара и сама все выясню, – заявила она, решительно поворачиваясь и направляясь прочь.

– Как пожелаете, Ваше Высочество, – вежливо сказал Расул в ее удаляющуюся спину, но в его голосе явно слышалось облегчение.

Прошло несколько часов, но Жасмин так и не сумела отыскать зловещего султанского советника. У нее даже возникли подозрения, что он нарочно прячется от ее гнева. Оставалось только одно: явиться к отцу и обратиться к нему с официальной просьбой.

– Сейчас он наверняка у себя в игровой комнате, – проворчала она и тут же осеклась. – В кабинете, – поправилась она чуть громче. Кто знает… ведь во дворце даже у стен могут быть уши.

Она решительно зашагала через дворцовые залы, уже не заботясь о том, кто может услышать быстрые шаги ее ног, обутых в шелковые туфельки без задников. В пылу гнева, а потом из-за напряженных поисков юноши она даже не подумала о том, чтобы принять ванну или переодеться. Ее густые черные волосы растрепались, длинные пряди развевались у нее за спиной, как змеи. Она почесала нос тыльной стороной ладони, что вообще-то совсем не приличествовало принцессе. Она вспотела в сутолоке базара, а потом на знойных улицах Квартала Уличных Крыс, и пот высох на ее коже, то и дело напоминая о себе непривычным зудом; это было совершенно новое для нее чувство. Не то чтобы очень неприятное, но определенно незнакомое.

Решительно распахнув резные двери, она оказалась в огромной, полной воздуха и света комнате, которую ее отец называл своим кабинетом и где он проводил почти все время с тех пор, как скончалась его жена. Жасмин вздохнула, проходя мимо огромной модели Аграбы с встроенным часовым механизмом. Ее маленькие водяные часы действительно работали, заставляя крохотные солнца и луны подниматься и опускаться, отмечая дни и ночи. Закатив глаза, она окинула раздраженным взглядом яркие шелковые воздушные змеи, развешанные под потолком. Их доставили султану из далеких восточных стран, где были в обычае змеи в виде драконов.

Отца она застала занятым его самой новой, любимой игрушкой, которую ему привезли с далекого запада: это была головоломка из резных фигурок разных животных, которых надо было аккуратно сложить друг на друга по мере убывания в размерах. Венчать неустойчивую пирамиду должна была фигурка мыши.

В настоящий момент султан держал в руках желтую уточку и сосредоточенно хмурился, глядя на нее.

– Отец, – вежливо заговорила Жасмин, стараясь не напугать его своим неожиданным появлением. Чтобы умерить свое нетерпение, ей пришлось стиснуть зубы.

– О! Жасмин! – радостно просиял султан. Это был пожилой, упитанный коротышка с пышной бородой – такой же белой, как снег на далеких горных вершинах. Он был немолод даже тогда, когда только женился на матери Жасмин, но тогда в его бороде были лишь отдельные белые пряди – скорее, как белые облачка на темных горных пиках. Белый тюрбан правителя украшали гладкий округлый рубин и переливчатое голубое перо. Его одежды были расшиты золотой канителью, а кушак украшен бирюзой.

Он вдруг умолк, уставившись на дочь: ее бирюзового цвета шальвары были все в пыли, у щиколотки зияла прореха, блуза измялась, а кушак перекосился.

– Милая, у тебя все в порядке?

Жасмин сделала глубокий вдох и отбросила с лица растрепавшиеся волосы.

– Нет, отец, у меня не все в порядке. Прошлой ночью я сбежала из дворца…

– Жасмин! – с упреком воскликнул султан.

Она сделала еще один вдох и продолжила:

– А Джафар заставил своих стражников арестовать юношу, который спас меня на базаре от того, кто хотел отрубить мне руку.

Султан сморгнул.

– Джафар, – снова начала она, помедленнее, – заставил своих стражников… арестовать… юношу…

– Отрубить тебе руку? – В вопле султана соединились негодование оскорбленного монарха и отчаянный выкрик испуганного отца.

– Это было просто недоразумение, – небрежно бросила Жасмин, отмахнувшись своей все еще целой рукой, как будто речь шла о совершенных пустяках. «Довольно серьезное недоразумение, – прибавила она про себя, немного поразмыслив, – которое могло возникнуть только оттого, что кто-то не имел представления о том, как устроен мир за дворцовыми стенами. Деньги. Нищета. Цена яблока». – Главное, что он спас меня…

– Джафар спас?

– Да нет же, тот юноша, – сказала она, окончательно теряя терпение. – Юноша, имени которого я не знаю, остановил того торговца, который собирался отрубить мне руку, а потом повел меня показать мне Аграбу, и Джафар его арестовал…

– Ты вышла за пределы дворца одна, без сопровождения?

– Возможно, именно поэтому Джафар и приказал арестовать того юношу, – продолжала Жасмин сквозь зубы. – Хотя он не причинил мне никакого вреда. Наоборот, он помог мне, он заслуживает награды, а не тюрьмы, но я нигде не могу его найти и поэтому очень беспокоюсь.

Султан некоторое время недоуменно таращился на дочь, лишившись дара речи.

– Признаюсь, – заговорил он наконец, – я не слышал ни о каких арестах. Однако я немедля поговорю об этом с Джафаром, обещаю тебе.

– Спасибо, отец, – сказала Жасмин, склоняя голову.

– И раз уж мы заговорили о том, что тебе чуть не отрубили руку, – продолжал султан уже более грозно, – давай-ка выясним, как так получилось, что ты покинула дворец… без сопровождения… сбежала…

– Что ж, видимо, это не так уж важно, раз Джафар может проследить за каждым моим шагом, – с горечью ответила Жасмин.

– Да, и можешь не сомневаться, я непременно поблагодарю за это Джафара.

– Поблагодарите меня за что, Ваше Величество?

Жасмин гневно посмотрела на Джафара, который в этот самый миг вплывал в комнату, как всегда, спокойный и невозмутимый. Она сбилась с ног, разыскивая его все утро, а теперь вот он, пожалуйста, является, откуда ни возьмись, как будто его нарочно вызвали. Одетый, как всегда, с ног до головы в черное и красное, поверх платья – длинная мантия с острыми плечами, высокий белый воротник закрывает шею до самого подбородка, как будто сейчас зима в морозном краю, а не разгар лета в жаркой Аграбе посреди раскаленных пустынь. Мерно постукивает своим длинным посохом с навершием в виде головы кобры… На многих облик великого визиря наводил страх, Жасмин же видела в нем только глупое пристрастие к театральным эффектам.

Хорошо хоть его глупого попугая при нем не было.

Возможно, у кого-нибудь другого столь сильная привязанность к крикливой птице вызывала бы умиление… У Джафара же она была лишь еще одним проявлением его безумия. Яркая пернатая тварь частенько целыми днями просиживала у него на плече, время от времени лакомясь сухариками, которыми ее с удовольствием угощал султан, а потом облегчаясь прямо на черную мантию визиря. Из-за этого сзади она была вся в противных белесых потеках.

И ведь никто ни во дворце, ни в городе не решался даже словечка сказать по этому поводу.

Интересно, чем сейчас занят вредный попугай? Опять треплет какие-нибудь бесценные гобелены и мусорит повсюду?

– Что ты сделал с юношей? – сердито вопросила Жасмин, скрестив руки на груди.

– Э… что? – Кажется, Джафар искренне растерялся.

– С тем юношей, которого арестовали по твоему приказу!

– Ах, с тем… Полагаю, он уже мертв. Однако я пришел сюда по гораздо более важному поводу.

– Мертв?

– Совершенно верно. Его увели в пустыню и казнили за то, что он поднял руку на принцессу крови. Ну, или что-то в этом роде, – бросил Джафар, нетерпеливо отмахиваясь.

– Кто дал тебе разрешение казнить арестованных? – задал вопрос султан.

Но Жасмин уже едва ли слушала.

Она была знакома с этим юношей всего несколько часов, но его лицо так легко всплывало в ее памяти, как будто она видела его наяву. Она помнила каждую черточку. Большие карие глаза и лучики-морщинки, которые собирались в их уголках, когда он улыбался. Маленький шрамик с левой стороны над верхней губой. Жест, которым он отбрасывал со лба волосы, когда смеялся.

А теперь его нет. Ничего не осталось. Только прах.

И все из-за нее.

– Помолчи, ты, бесполезный жалкий старик. Я пришел сюда не для того, чтобы рассуждать о судьбе какой-то Уличной Крысы, – сказал Джафар.

Отец Жасмин застыл на месте, не находя слов. Никто не смел так разговаривать с султаном. Даже Джафар. И даже Жасмин.