Текст книги "Время желаний. Другая история Жасмин"

– Я пришел сказать тебе, что твое царствование, боюсь, подходит к концу.

– Последи за своим языком, Джафар, – с угрозой произнес султан. – Очевидно, что-то приключилось сегодня с твоей головой. Однако даже ты не можешь считать себя превыше обвинений в измене своему правителю. Что ты имел в виду под этими словами?

– Я имел в виду, – проговорил Джафар, подчеркнуто растягивая слова, – что твоему. Царствованию. Пришел. Конец. И теперь править Аграбой буду я.

– Немедленно объяснись! – вспылил султан. Его лицо побагровело от возмущения, а пухлые руки сжались в кулаки.

Жасмин постаралась сосредоточиться. Она все еще не оправилась от потрясения после новости о казни юноши, но похоже, что вокруг происходило нечто очень и очень странное.

– С великим удовольствием, – сказал Джафар. Сунув руку под мантию, он театральным жестом извлек из-под нее…

… нечто, до крайности похожее на старую, помятую медную лампу.

– Это что, какой-то розыгрыш? – с любопытством поинтересовался султан. – Разве у меня сегодня день рождения?

Жасмин тоже поначалу растерялась.

Но тут, ощущая всей кожей жар ужасного озарения, девушка начала понимать, что это такое. Еще когда она была маленькой, няньки рассказывали ей сказки о волшебстве джиннов и об удивительных сокровищах, которые скрываются в тайниках пустыни. Она и сама читала об этих легендах в книгах, когда подросла. А письмена, вытравленные на основании лампы, были явно сделаны на каком-то древнем языке. Очень древнем…

Словно перенесшись в давно прочитанную книгу, Жасмин зачарованно смотрела, как Джафар сделал именно то, чего она от него ожидала: поддернул рукава и потер рукой лампу.

Поначалу ничего не произошло.

Жасмин, затаившая дыхание, уже почти расслабилась и снова начала дышать.

И вдруг из носика лампы показалась тоненькая струйка голубого дыма.

Заинтригованный султан наклонился ближе.

– О нет… – прошептала Жасмин.

Внезапно дым вырвался из лампы, как рой пчел из горящего улья. Джафар опасливо отстранил ее от себя, султан и вовсе отскочил в сторону. Лампа затряслась. С нее посыпались искры, тусклая медь засверкала яркими разрядами, похожими на молнии. И вдруг она завопила.

Или завопило что-то другое.

То стремительное и синее, что выскочило из лампы, теперь металось по комнате, как взбесившаяся собака – если бы собаки умели летать.

Жасмин отвернулась, прикрыв лицо руками.

– ЙЙЙИИИИИИИИИООООООУУУУУУ!

Оглушительный вопль звучал уже почти по-человечески.

Полоса летучего синего дыма замедлилась, осела вниз, чуть раздалась и превратилась… в человека.

Точнее, в половину человека.

Половину очень большого человека с синей кожей, золотыми серьгами в ушах и золотыми рабскими браслетами на запястьях. Он был лыс, если не считать небольшого пучка волос на макушке, прихваченного золотым шнурком, и остроконечной бородки, оканчивающейся завитком. Его миндалевидные глаза странно мерцали.

А его нижняя половина представляла собой всего лишь струйку дыма.

– Десять тысяч лет! – вскричал он звучным, гулким басом. – Десять тысяч лет я был пленником этой лампы.

– Джинн, – обратился к нему Джафар с масляной улыбочкой. – Джинн, я…

– Ох, до чего же приятно наконец немного размяться, – продолжал джинн уже более нормальным голосом, потягиваясь и широко ухмыляясь. Он крутанулся туда-сюда, вдыхая воздух полной грудью. – Вы хотя бы представляете себе, что такое провести десять тысяч лет без массажа? Или без ванны? Или без…

– Джинн, – решительно перебил его Джафар. – Я твой хозяин, и тебе надлежит слушаться меня.

– Что ж, похоже, я вижу перед собой человека, который хорошо знает, чего хочет, – откликнулся джинн, сдувая со лба свою скудную шевелюру и деловито подтягивая кушак. – Предоставьте это мне, хозяин!

Жасмин постаралась как можно незаметнее скользнуть к двери. При этом она ни на мгновение не отводила внимательного взгляда от джинна. Это было нетрудно: если отвлечься от мысли, что появление его и само существование было совершенно невероятным, в нем было нечто весьма притягательное. Хоть Жасмин и знала, что джинны считались чем-то вроде более или менее обычных людей – хотя, конечно, волшебных и очень древних, – лично она всегда представляла их себе очень суровыми, горделивыми и довольно устрашающими. А вовсе не обаятельными и слегка болтливыми весельчаками.

Она исподтишка подергала дверную ручку.

Ручка не повернулась.

Жасмин нахмурилась и слегка толкнула дверь. Заперто, причем снаружи. Должно быть, это тоже дело рук Джафара.

– Я твой хозяин, и ты обязан исполнить три моих желания, правильно? – спросил визирь, смакуя каждое слово.

Джинн приподнялся над полом и вдруг оказался в темной мантии и тюрбане, какие носят ученые. Выставив перед собой руку, он принялся с нравоучительным апломбом перечислять, загибая пальцы:

– Совершенно верно. Разумеется, при этом существует ряд условий и оговорок, парочка квипрокво…

– Да, да, само собой, – перебил его Джафар. – Итак, джинн, мое первое желание: я хочу править этой страной и занять трон султана.

Жасмин застыла с раскрытым ртом. Султан оцепенел.

Джинн, заметив их реакцию, задумчиво присвистнул.

– Прости, приятель, – пробормотал он, обращаясь к султану. – Ничего личного, но, кажется, твое время вышло.

Ударила голубая вспышка, комнату заволокло тусклой дымкой. Жасмин видела, как небо за окном потемнело и заволоклось тучами, как перед сильной грозой. Воздух вокруг нее наполнился странной энергией, от которой волосы потрескивали и поднимались дыбом.

Белый тюрбан султана взмыл в воздух.

– Прекратите немедленно! Что за выходки? – вознегодовал султан, подпрыгивая и пытаясь дотянуться до уплывающего тюрбана. – Джафар, приказываю тебе немедленно остановить это безобразие!

Жасмин стиснула зубы. Похоже, ее отец так еще и не понял, что происходит. Он так привык чувствовать себя единственным правителем Аграбы, что не мог даже представить, что в один прекрасный день его положение может пошатнуться. Он действительно верил, что советник станет подчиняться его приказам.

Жасмин еще раз подергала дверную ручку, но без всякого успеха. Надо как-то выбираться отсюда. Джафар уже сделался единоличным правителем Аграбы – а ведь у него в запасе осталось еще два желания. И каждое следующее может оказаться еще хуже.

– Да, о султан, – с издевкой фыркнул Джафар. – Но теперь приказы отдаешь не ты. Их отдаю я.

Голубоватый дым окутал его и султана. На глазах у Жасмин царственные бело-золотые одежды соскользнули с ее отца, так что в считаные мгновения он остался в одном исподнем.

Зато Джафар довольно ухмылялся, увидев себя облаченным в лучшие парадные одежды верховного правителя.

– Кланяйтесь мне! – крикнул он султану и Жасмин, вперив в принцессу безумный взгляд.

Бежать было поздно. В этом не оставалось никаких сомнений.

Жасмин вдруг поймала себя на мысли: а что бы на ее месте сделал тот юноша с базара? Вот уж кто умел действовать, не раздумывая, и выживать в самых трудных обстоятельствах, полагаясь только на свой ум и находчивость. Если они с отцом подыграют обезумевшему визирю, удастся ли им выгадать время? Поверит ли Джафар их притворной покорности? Может быть, тогда ей удастся отвлечь его и стащить у него лампу…

– Я никогда не стану кланяться тебе, гнусный ты самозванец! – выкрикнул султан, вне себя от ярости.

Так, этот шанс уже можно исключить. Жасмин сникла, охваченная отчаянием.

Лицо Джафара побагровело от бешенства. В любых других обстоятельствах Жасмин бы только порадовалась такому зрелищу.

– Что ж, если не желаешь кланяться султану, значит, будешь валяться в ногах у чародея! Джинн!

Джинн, который до сих пор молча наблюдал за сценой, нервно подрагивая своим дымным основанием, как собака – хвостом, послушно встрепенулся.

– Я желаю стать самым могущественным чародеем в мире!

Признаться, Жасмин была лучшего мнения о великом визире. Да, она считала его безумным, непомерно тщеславным и омерзительным, но вот глупым – нет, никогда. Однако теперь дела грозили принять совсем скверный оборот.

Джинн вытаращил глаза. Все его природное добродушие вдруг куда-то улетучилось, как будто он осознал, какая ужасная ошибка вот-вот свершится. Он отвел глаза, словно испытывая неловкость от того, что собирался сделать, и направил на Джафара вытянутый палец.

Из кончика пальца заструился дымок, засверкали маленькие молнии. Зловещий красный огонь перебежал по его руке прямо в глаза Джафара. Теперь бывший визирь был облачен уже не в парадное платье султана – его одеяние сделалось таким черным, будто он был окутан не тканью, а самой тьмой. Его тюрбан приобрел странную угловатую форму, а посох в виде кобры зашевелился, как живой, и застыл в виде нового, угрожающе заостренного колдовского орудия с навершием из черного дерева.

– А теперь – униженное смирение и покорность, – объявил чародей, направляя посох на Жасмин и ее отца.

В следующее мгновение Жасмин обнаружила себя на коленях, простершейся у ног Джафара. Султан отказывался смириться с насильственным коленопреклонением и собственной унизительной наготой, но все его возмущение выразилось лишь в каком-то нелепом бульканье.

– И наконец, – продолжал Джафар как ни в чем не бывало, – мое последнее желание.

Жасмин почувствовала, что неведомое волшебство поднимает ее над землей. Как оказалось, ничего приятного в этом не было. Теперь она сидела на пятках, сложив руки в жесте смиренной покорности.

– Пусть принцесса Жасмин полюбит меня безответной любовью.

Все присутствующие в комнате потрясенно умолкли, включая джинна.

В груди у Жасмин что-то подозрительно заклокотало, словно ее могло вот-вот стошнить.

– Нет! – гневно выкрикнул ее отец.

Джафар презрительно фыркнул, продолжая ждать.

Жасмин тоже ждала, внимательно прислушиваясь к себе. Изменилось в ней что-нибудь? Не появилось ли в ней новое чувство к Джафару?

Тошнота немедленно вернулась.

Самодовольное выражение на лице Джафара постепенно сменилось замешательством.

Джинн деликатно кашлянул, привлекая его внимание.

– Как я уже говорил, Ваше Чародейское Всемогущество, прежде чем вы изволили перебить меня, – кстати, безграничная власть вовсе не оправдывает скверные манеры, о Непревзойденный, – существует несколько оговорок, а также пара квипрокво. Я насчет ваших трех желаний.

Сейчас он висел в воздухе, и его синий дымный хвост спокойно покачивался из стороны в сторону.

Джафар промолчал, но Жасмин заметила, как его губы скривились от злости.

– Итак, к сведению новичков, существует несколько основополагающих законов магии. Слушайте внимательно. Правило номер один: я никого не могу убивать. Правило номер два: я не могу никого заставить воспылать любовью к кому бы то ни было. – Он пристально поглядел на Джафара, а потом добродушно подмигнул Жасмин. – И, наконец, правило номер три, хотя оно, я полагаю, к вашему случаю не относится. Насколько я вижу, вы не из тех, кто вдруг может решить «О, я допустил ужасную ошибку, давайте вернем его из мертвых». Так вот – я не могу возвращать умерших.

Султан вздохнул с видимым облегчением и, встав рядом с дочерью, ободряюще пожал ей ладонь.

Это и впрямь было огромное облегчение. Теперь-то она понимала: не может быть худшей доли, чем превратиться в рабыню собственной любви к этому исчадию ада в человеческом облике.

Но пока ей было рано чувствовать себя в безопасности. Джафар был не из тех, кто легко мирится с разочарованиями.

Бывший визирь поиграл желваками на скулах, с явным трудом беря себя в руки.

– Что толку в джинне, который ничего не желает делать из-за сплошных ограничений? – буркнул он.

– Эй, позвольте… – оскорбленно вскинулся джинн.

– Ладно же. Сейчас я покажу тебе, что такое настоящее могущество! Джинн, держи их!

Отбросив мантию, Джафар решительно зашагал прочь из кабинета. А Жасмин вдруг обнаружила, что ее запястья скованны золотыми кандалами – такими же, как у ее отца. Джинн скользнул им за спину, и она почувствовала, что какая-то неведомая сила тянет их вперед, вынуждая шагать следом за Джафаром.

Джинн наклонился к ним сзади и шепнул:

– Простите, ребята. Похоже, вы славная пара.

– Султан – мой отец, – огрызнулась Жасмин.

– Ой. Простите. Ошибочка вышла. Просто, знаете, это не такая уж редкость – пожилые цари, молоденькие девушки. Старость тянется к юности и все такое. Но я тут ни при чем, честно.

– Что ж, по крайней мере, теперь никто не сможет выдать меня замуж против моей воли. Даже Джафар, – мрачно бросила Жасмин.

– Ага, но, может быть, не стоит подавать господину Мстительнейшему подобные идеи, а? – лукаво предложил джинн. – Понимаете ли, есть весьма существенная разница – и с точки зрения закона, и с точки зрения магии, – между заставить полюбить и заставить выйти замуж.

Тут он был совершенно прав, и Жасмин поспешно умолкла.

Джафар не останавливался до самого парадного балкона, выходившего на главную площадь перед дворцом. Пока эта причудливая процессия шагала через дворцовые залы, их обстановка где неуловимо, а где самым явным образом менялся в соответствии со вкусами чародея. Цветы исчезали или увядали прямо на глазах; изящная роспись на стенах превращалась в остроугольные черные фигуры. Даже мраморные плиты, по которым они шли, становились черными и блестящими, как полированный оникс.

Джафар отдернул занавес парадного балкона и вышел к балюстраде. Потом повелительно кивнул, и джинн выпихнул на балкон рядом с ним пленников – Жасмин и султана. Странный это был квартет: полуодетый султан, синий джинн, Жасмин в блестящих оковах и раздувшийся от самодовольства Джафар.

Зеваки сбегались на площадь перед дворцом со всех концов города, как муравьи на упавший на землю ломтик сладкой дыни. Как Джафару удалось созвать их? Небо клубилось тучами, обещавшими скорую грозу, среди свинцово-серых завитков уже полыхали первые молнии. Едва ли в такую погоду люди охотно выходили на улицу…

Джафар улыбнулся, блеснув золотым зубом, который сегодня сверкал особенно ярко. Потом он воздел свой посох, терпеливо ожидая, пока внизу молчаливой толпой соберется вся Аграба.

– Слушайте меня, жители Аграбы, – заговорил он. Он вовсе не кричал, но его голос отражался от каждого дома в городе гулким эхом. – Настал тот час, когда вашим страданиям под гнетом старого султана пришел конец.

Не удержавшись, Жасмин бросила на отца испытующий взгляд. Ей хотелось увидеть, как он воспримет подобное обвинение. Но тот, похоже, лишь слегка удивился. Подумать только… ведь всего два дня назад она и сама отреагировала бы точно так же. Однако с тех пор она успела своими глазами увидеть голодных детей, одетых в лохмотья. Она видела, как воры сбиваются в шайки, потому что у них не было иного способа добыть себе пропитание. И она провела день с юношей, единственной пищей которого было то, что он мог украсть.

– Благодаря поддержке дворцовой стражи, невероятно могущественного джинна и принцессы Жасмин… я, Джафар, провозглашаю себя новым султаном Аграбы!

Если он ожидал услышать крики ликования, когда так величественно воздевал руки, то его ждало разочарование. Глаза Джафара нервно забегали, однако он не стал предаваться панике, а продолжал свою речь.

– Я стану истинно народным султаном, внимающим всем вашим нуждам и чаяниям.

По толпе внизу пробежал ропот.

– Это мы уже слышали, – крикнул какой-то человек, сложив ладони рупором вокруг рта, чтобы его было лучше слышно.

– Верно! – подхватили голоса в толпе. – Помните свадьбу правителя? Тогда новая султанша тоже обещала нам многие годы богатства и процветания!

У Жасмин перехватило дыхание. Неужели ее мать действительно так говорила?

– Вы, кажется, сомневаетесь в моих словах? – раздумчиво произнес Джафар.

Жасмин очень не понравилось, как это прозвучало. Внезапное обретение абсолютного магического могущества отнюдь не сделало придворного чародея более уравновешенным и не умерило его жестокости. Он снова воздел руки, потрясая своим коброголовым посохом.

Жасмин и ее отец невольно попятились.

– Что же, пусть моим первым деянием в качестве султана будет доказательство моей доброй воли!

Он снова бросил повелительный взгляд на джинна. Тот, все еще несколько ошарашенный поворотом событий, рассеянно щелкнул пальцами.

Тучи озарились молниями и прорвались дождем.

Золотым дождем.

Мелкие золотые монетки сплошным ливнем сыпались с неба, со звоном отскакивая от крыш и прыгая по булыжникам мостовых.

Толпа ахнула. Люди с восторженными воплями ринулись хватать монеты, ловя их в воздухе или подбирая с земли. Жасмин с отвращением отвела глаза, не желая видеть этого торжества алчности.

Когда страсти немного улеглись, а карманы потяжелели, люди наконец начали прославлять нового правителя.

– Да здравствует Джафар! Слава Джафару!

Джафар удовлетворенно улыбнулся. Наконец-то он получил то, к чему так стремился.

Выждав немного, он повернулся к своим пленникам, стоявшим позади, и положил ладонь на грудь султану.

– Теперь видишь? – спросил он с издевкой. – Вот что такое настоящее могущество. И настоящая власть.

А потом он столкнул султана с балкона.

Коленопреклонение как знак почтения

Глубоко-глубоко под песками пустыни Аладдин копал.

Оттаскивал камни. Отгребал в сторону сыпучие кучи щебня и песка и снова копал.

Он занимался этим уже два дня без передышки.

Пожалуй, любой другой на его месте уже давно бы сдался.

Его язык так распух от невыносимой жажды, что он уже почти не мог глотать. Аладдин так ослаб от голода, что даже сидел с большим трудом, поэтому теперь копал в основном лежа. Он устал и почти не чувствовал разницы между сном и бодрствованием.

Вокруг него царил абсолютный мрак, который лишь изредка нарушали багровые отсветы бурлящей внизу лавы. Время потеряло всякий смысл. Аладдин почти не смыкал глаз из страха, что если он вдруг уснет, то уже не проснется.

Но он все еще не терял надежды. Неизбывная вера в то, что все непременно будет хорошо, которая поддерживала его мать в борьбе за выживание до самой ее смерти, не оставляла и юношу.

Он ведь не так уж глубоко под песком, правильно? И тот гигантский каменный тигр – он ведь устроен одинаково, спит он или двигается, верно? Значит, Аладдин по-прежнему находится где-то в его «горле», то есть неподалеку от «пасти», ведущей на поверхность. К тому же сейчас этот великанский кот поврежден и разрушен, а значит, в его каменной шкуре вполне могут оказаться прорехи…

Так?

Кроме нескончаемого оптимизма, у Аладдина были еще две замечательные вещи, которых не было у других людей.

Во-первых – маленькая обезьянка.

Сказать по правде, помощи от Абу было немного, зато он поддерживал в Аладдине здравый рассудок и волю, чтобы продолжать пробиваться к спасению.

А во-вторых, у него был волшебный ковер, который как раз приносил немало пользы. Он неутомимо оттаскивал на себе отброшенные Аладдином кучи щебня, а иногда даже прикладывал усилия своих кисточек, чтобы расшатать особо неуступчивый камень. Отдыхая, Аладдин сворачивался на нем калачиком и готов был поклясться, что ковер тихонько укачивает его, словно баюкая.

Кроме того, у него было чем занять свои мысли, пока он работал. Иногда его разум обращался к тому безумному старикашке, который пытался его убить. В этих размышлениях Аладдином двигало вовсе не стремление к мести: ему случалось видеть, как это разрушительное чувство коверкало жизни многих обитателей Квартала Уличных Крыс. Он просто никак не мог понять, почему тот старик, заполучив наконец свою дурацкую безделушку, непременно хотел уничтожить Аладдина. Ведь он получил то, что хотел, и Аладдина совершенно не интересовало, что он будет делать дальше со своей глупой лампой. Он вовсе не собирался ее отнимать. Значит, дело здесь в чем-то другом… и он непременно разрешит эту загадку, когда выберется наконец из пещеры.

Но чаще всего Аладдин думал о принцессе Жасмин. Если бы не их случайная встреча, султанские стражники не схватили бы и не бросили его в темницу, он никогда не связался бы с сумасшедшим злобным стариком и сейчас не срывал бы кожу с рук, пытаясь выкопаться на поверхность из темной удушливой ямины где-то посреди пустыни.

И все же, даже если бы у него была такая возможность, он не стал бы ничего менять.

Аладдин вспоминал ее глаза, когда она смотрела на него. И ее взгляд, когда она увидела тех нищих ребятишек. Он стал свидетелем того мига, когда принцесса вдруг начала понимать мир, в котором он жил. Аладдин снова и снова вызывал в своей памяти ее изящные точные движения, когда она орудовала своим серебряным кинжальчиком, и непередаваемую грацию, с которой летела к нему, сжимая в руках шест, прекрасная и бесстрашная, как ангел небесного воинства.

При мыслях об этом он забывал о том, как саднят его ободранные в кровь пальцы, как горит его пересохшее, словно забитое песком горло.

К концу второго дня – а может, к середине третьего, он не мог сказать точно – у Аладдина начались галлюцинации.

Ему мерещилось, что рядом с ним копошится маленькая обезьянка в крохотной курточке, а еще что ему помогает живой волшебный ковер, время от времени обмахивая его от пыли своими кисточками, как заботливая мамаша.

Аладдин решил, что ему следует смотреть только вперед и продолжать копать, не позволяя всяким видениям отвлекать его от дела.

Прошло еще сколько-то времени, и у него возникла новая галлюцинация: теперь ему привиделся свет. Чистый, желтый свет, проникающий в темноту неведомо откуда.

Спустя несколько минут, отпихнув в сторону несколько камней и процарапав слой песка, он обнаружил, что это вовсе не видение: его глазам и впрямь предстало крохотное, не шире муравьиного хода, отверстие, пропускающее солнечный свет, который темная пещера всасывала с голодной жадностью.

– Я вижу солнце! – возбужденно прохрипел Аладдин обезьянке и ковру, забыв на мгновение, что его друзья – не что иное, как морок. – Я его вижу!

Он принялся копать еще быстрее, отгребая в стороны камни, но при этом не давая себе слишком увлечься, чтобы не вызвать обвала. И если при этом ему мерещилось, что обезьянка и ковер энергично помогают ему, – что ж, тем лучше.

Содрав еще пару ногтей, Аладдин наконец сумел расширить отверстие настолько, чтобы в него пролезла его голова и плечи. Когда остальные камни отказались поддаваться его усилиям, он хрипло застонал от разочарования. Ну уж нет… он не собирается застревать в этой проклятой пещере, дожидаясь смерти. Такого не случится.

Собрав остатки сил, он еще поднапрягся и наконец выбрался на солнечный свет.

Потом он полежал немного, щурясь и смаргивая, давая глазам постепенно привыкнуть к слепящему, белесо-голубому небу.

А потом он засмеялся, как безумный, лежа посреди пустыни. Ощущая на лице тепло солнечных лучей, он чувствовал, что жив. Это было настоящее, родное солнце, а не обжигающий жар подземной лавы. И если уж ему все-таки суждено умереть, он умрет не во мраке, а глядя в небеса.

Но умирать он не собирался…

Рядом с ним на горячем песке распластались Абу и волшебный ковер.

Теперь Аладдин недоумевал – как он мог сомневаться в их реальности?

– Ребята! – радостно вскричал он, дотянувшись до них руками. – Вы настоящие! Мы все настоящие! И мы живы! Теперь вставайте – нам пора домой!

Ковер распростерся рядом, и Аладдин кое-как закатился на него, с трудом борясь с головокружением.

– В Аграбу. Отнеси меня в Аграбу.

Ковер тут же взмыл в воздух и направился на восток.

Несмотря на изнеможение, Аладдин старательно держал глаза открытыми, а потому увидел, как Аграба возникла на горизонте. Это была именно она – ее стены выглядели слишком уж обветшалыми и запыленными, чтобы их можно было принять за мираж.

Летя по воздуху, они преодолели расстояние до города куда быстрее, чем раньше они проделали это со стариком – один пешком, другой верхом. Мягкий ветерок обдувал лицо Аладдина, золотистые барханы проплывали внизу, как волны на воде. Если бы он чувствовал себя чуть получше, то наверняка получил бы огромное удовольствие от этого путешествия. Он готов был поспорить, что, будь у него чуть больше сил, чтобы править, он непременно заставил бы ковер лететь быстрее и нырять поглубже. Это было похоже на полет верхом на орле…

Ковер сам собой остановился возле верблюжьего водопоя у входа в город. Затормозил он при этом чуть резче, чем следовало, отчего Аладдин с шумом плюхнулся прямиком в один из желобов, не сдержав при этом пары весьма цветистых выражений.

– Пытаешься что-то сказать мне, Коврик? – с ухмылкой поинтересовался Аладдин, наслаждаясь ощущением того, как драгоценная вода стекает ему за шиворот. Абу уже вовсю лакал воду прямо из желоба рядом с ним, но Аладдин встал, подошел к колодцу, зачерпнул полное ведро и, не обращая внимания на лежавший поблизости черпак, принялся жадно пить прямо через край, чувствуя, как сладкая, живительная влага струится ему в горло.

Напившись вдоволь и утерев лицо тыльной стороной ладони, он вдруг обратил внимание, что они по-прежнему одни. Он подозрительно огляделся. Вокруг не было ни единой живой души: ни один караван не приближался к водопою по длинной пыльной дороге, вившейся через пустыню. Никакие погонщики не суетились у колодцев, наполняя водой верблюжьи бурдюки и снаряжая их к новому походу. Никто не расхваливал свой товар у прилавков со сладостями и лепешками, желая накормить проголодавшихся путешественников. Зазывалы не кидались к вновь прибывшим, чтобы затащить их непременно в свою харчевню или уговорить поставить шатры именно на их участке. Вокруг не сновали мальчишки, предлагая за мелкую монету понести поклажу или показать городские достопримечательности.

– Хм, – задумчиво проговорил Аладдин. – Ладно… давайте раздобудем чего-нибудь поесть. Только постарайтесь не привлекать внимания, ясно?

Он покрутил в воздухе пальцем, и ковер понятливо свернулся в рулон. Подлетев к Аладдину, он удобно устроился на его левом плече, Абу тут же взгромоздился на правое, и они двинулись дальше по пустынной дороге, стараясь выглядеть как можно зауряднее.

Даже углубившись в город, они видели все такие же пустые, безмолвные улицы. Тишину нарушал разве что пустынный ветер, уныло шелестевший среди брошенных стойл, домов и площадей. Лишь откуда-то издалека доносился неясный приглушенный шум, природу которого он никак не мог угадать. Как будто далекий рокот или гудение приближающегося урагана. Кроме этого, вокруг не раздавалось ни звука.

Аграбу едва ли можно было назвать тихим городом. Здесь всегда кто-нибудь шумел: то торговец, нахваливающий свой товар, то старьевщик, скупающий по дворам тряпье и прочий хлам, то матери, покрикивающие на детей, то мужчины, орущие друг на друга. Редко кто из них при этом всерьез негодовал или злился: просто так уж принято было общаться в этих местах.

Аладдин растерянно почесал в затылке. По его опыту, внешне беспричинные неприятные явления и ощущения обычно означали, что надвигается что-то плохое. Например, как в тот день, много лет назад, когда из города внезапно улетели все воробьи и голуби. Зрелище, конечно, было великолепное… но сразу после этого случилось землетрясение.

Он подавил в себе желание посвистеть – просто для того, чтобы нарушить тишину хоть какими-то звуками.

Аладдин подскочил от испуга, когда с гребня стены на него вдруг мяукнула бродячая кошка.

Признаки человеческого присутствия обнаружились лишь тогда, когда они уже почти добрели до самого центра города. На улицах им стали попадаться люди – судя по всему, отставшие от основной массы, – которые все, как один, мчались бегом в сторону главной площади. Туда, где высился дворец султана.

– Эй, приятель, – обратился Аладдин к одному из прохожих, ухватив его за плечо, – пожалуй, чуть крепче, чем полагалось бы для дружеского жеста. – Где пожар-то?

В черных глазах мужчины мелькнуло замешательство.

– Ты что, не слышал? Сейчас начнется великий парад в честь нового султана! Отпусти меня, я не хочу ничего пропустить.

– Новый султан? – опешил Аладдин. – А куда подевался старый?

– Старого больше нет! Да здравствует Джафар! – громко выкрикнул мужчина, воздев руку в странном жесте, чем-то похожем на воинский салют. После чего он торопливо вывернулся из ослабшей хватки Аладдина и припустил дальше по улице, ведущей в сторону дворца.

– Больше нет? – озадаченно повторил Аладдин. Всего неделю назад его, пожалуй, не сильно тревожило бы, что может случиться с султаном. Пожалуй, он бы даже порадовался немного смене правителя. Ведь если трон займет кто-то другой, хуже-то уже все равно не будет.

Но тогда он еще не был знаком с принцессой Жасмин.

Возможно, старый султан был неумным и бездарным правителем, но он все же был ее отцом. И другой родни у нее не было.

И еще в его сознании промелькнул невольный, но весьма существенный вопрос: что сталось с Жасмин, когда она перестала быть дочерью султана?

Аладдин бросился бежать в ту же сторону, что и исчезнувший прохожий. Возможно, он сумеет найти ответы на интересующие его вопросы там, на параде… Или, по крайней мере, сможет расспросить других людей.

Тревога за Жасмин и любопытство ничуть не помешали ему обшарить по пути парочку опрометчиво брошенных прилавков и разжиться вертелом с еще не остывшим шашлыком, свежей лепешкой и пригоршней абрикосов. Он ничего не ел уже целых три дня, так что голова у него кружилась не только от фантастического полета на волшебном ковре.

Как выяснилось, отдаленный шум, который казался ему гулом ветра, на деле оказался гомоном огромной толпы. А это что еще… неужели музыка? В отдалении кто-то пел – кажется, целый хор.

Осторожно прокравшись вдоль стены дома, он высунулся из-за угла, чтобы выяснить, что происходит. Как оказалось, он мог совершенно не беспокоиться, что его кто-то заметит… потому что все смотрели в другую сторону.

По той самой широкой улице, которая вела от убежища Аладдина к дворцовой площади, двигалось самое невероятное шествие в истории Аграбы.

Оглушающе громкая музыка каким-то образом неслась со всех сторон сразу. Рокотали барабаны, трубили трубы, люди в ярких одеяниях распевали обычные славословия в честь султана, перечисляя его выдающиеся достоинства и поистине невероятные подвиги.

Но… странность была в том, что некоторые люди в толпе тут же подхватывали песню, как будто заранее знали ее слова.

Следом за певцами шествие продолжила добрая дюжина огнеглотателей и акробатов. Они прыгали, кувыркались и вертелись колесом с застывшими улыбками на лицах и темным пламенем в глазах. Толпа восторженно охала и ахала, глядя, как ловко они заглатывают полыхающие мечи и выдыхают клубы дыма.

Но… Аладдину и раньше доводилось видеть выступления огнеглотателей на базарной площади, так что многие их трюки были ему хорошо знакомы. А эти же выглядели так, будто они и в самом деле… изрыгали огонь.