Текст книги "Беспокойные"

Два перехода – и они на фиолетовой линии, которая шла над землей. Деминь с матерью глядели в окна на вывески, написанные на незнакомых им языках. «Это значит “носки”, – говорил он, притворяясь, что читает. – Это значит “собаки”». Ближе к последней вывеске переходили на китайский, и мать читала их смешным голосом – глубоким и низким, как у радиоведущего: «Магазин закрывается!», «Проблемы с иммиграцией?», «Мы лечим мозоли!». Такая она нравилась Деминю. Он верил, что мама принадлежит ему. Деминь вскидывал в воздух ножки, пока женщина шлепала по ноге в веселом ритме.

Мать с сыном доехали до Квинса – из одного китайского квартала в другой. Когда вышли из метро, здания стали ниже, а улицы – шире, но люди и языки остались теми же. Несмотря на холод зимнего дня, Деминь чувствовал знакомые ароматы овощей и рыбы. Остановившись на углу, женщина предложила новую игру. «Вдруг здесь тоже живут мама и Деминь – другая версия нас». Как лучший друг, только еще лучше, как брат, рассеченное «я». Они выбрали здание, где будут жить эти мама и Деминь. Оно было низенькое, с плоским фасадом, как у них на Рутгерс-стрит. Потом смотрели на матерей с детьми на тротуаре, пока не нашли мальчишку возраста Деминя и женщину роста его матери с такой же стрижкой, чтобы волосы завивались у подбородка. Как и мать Деминя, она шла в темно-синей куртке, и ее можно было спутать со старшей сестрой сына.

– Можно пригласить их к себе?

– Не будем их беспокоить, у них дела. Но давай за ними последим?

Мать завела Деминя в кондитерскую, и он выклянчивал яичный тарт. В те дни за доллар можно было купить три штуки. Мама сказала, что это пустая трата денег. Они сели за столом, ничего не купив, присматриваясь к своим доппельгангерам за витриной. Пока двойники переходили улицу, мальчик тянулся к маме, а она наклонялась и что-то говорила ему. В руке мальчика было что-то глазированное и пышное. Желтая слоеная сдоба.

– Ну, можно яичный тарт? Пожалуйста?

– Нет, Деминь.

Он надулся. Йи гонг иногда разрешал ему пить колу на завтрак, но мать ему никогда ничего не покупала.

– Я хочу с ними подружиться. – Он топнул ножкой по полу. И снова она сказала «нет». Деминь бросился за ними по тротуару.

– Стойте! – кричал он.

Двойники обернулись – они знали фучжоуский. Другая мама была старше, стройнее, а другой Деминь – восьми-девяти лет, а не пяти-шести, с квадратным лицом и прищуренными глазками. Он походил на мальчика, который поджигает жуков для веселья. К его нижней губе прилипла жирная крошка. За миг до того, как его утащила собственная мама, Деминь встретился взглядами с другим Деминем, который сказал на английском: «Привет?» Потом доппельгангеры развернулись и растворились в море зимних курток.

– Они ушли, – сказал Деминь. – Их нет. – Перепуганный, он затосковал по йи гонгу. – Ты меня тоже когда-нибудь бросишь?

– Никогда. – Мать повела Деминя, болтая его рукой. – Обещаю, что никогда тебя не брошу.

Но все-таки бросила.

К июлю матери Деминя не было уже пять месяцев. С того февральского дня, когда она пропала, он ждал знака, что мама вернется, или хотя бы знака, что не вернется никогда.

Лето стало одним большим знаком вопроса. В городе неделями стояла жара, обивка софы потела под ляжками Деминя в долгие душные дни. Они с Майклом подставляли лица дребезжащему пластмассовому вентилятору и пели «ла-ле-ла-ле-ла». Вибрации подхватывали их слоги и выплевывали разжиженным бурым хрипом. Они растапливали кубики льда в стаканах и клали за щеку, закапывались в подушки в поисках забытой мелочи, чтобы сбегать за «Мистером Софти». Мороженое всегда разочаровывало, становилось влажным оранжевым сахаром, пропитывающим картонную оболочку, еще до того, как Деминь успевал лизнуть.

Оставшийся школьный год пошел под откос. Директор Скотт сказал, что Деминь сможет перейти в шестой класс, только если будет учиться в летней школе и нагонит по несданным предметам. Его это не прельщало.

– Если не пойдешь, тебя оставят на второй год, – сказал Майкл.

Мальчишки сидели на металлическом поручне с рядом скамеек под ногами. Даже бассейн «Кротона», куда они ходили прошлым летом с друзьями, потерял былую привлекательность.

– Это лето идет в жопу, – сказал Деминь, смакуя приятную тяжесть слов. – И ты иди в жопу.

– И ты иди в жопу. – Согласные Майкла были звонкими от слюны. – Ты что, не хочешь закончить школу?

«Не это я планировала», – услышал Деминь голос матери. В жопу планы. Он подумал о том, чтобы спрыгнуть на улицу. Вонь гнили смешалась с более знакомыми запахами: метеорическими выхлопами машин и сладковатым мусором, плавящимся асфальтом и травой, дурью и парфюмом, барбекю.

– Слабо прыгнуть? – спросил он. Майкл беззвучно рассмеялся.

– Тут низко. Сам прыгай.

Деминь сел на корточки, выпятив подбородок, как Леон, когда тот знал, что ты врешь.

– Я сам решаю, что делать.

– Мы все будем в шестом классе, а ты застрянешь в пятом.

– Заткнись. – Деминь соскользнул с поручня.

На Западной 148-й, пока Майкл трусил рядом, они прошли дом Сопхипа. Такой же, как все остальные в квартале – низкие и коричневые или немного повыше и серые, где в окнах были другие семьи, где на тротуарах шумели другие дети. Они остановились и посмотрели в окно, где висели пластмассовые жалюзи, которые они столько раз видели изнутри квартиры Сопхипа. Но этим летом казалось, будто их друзей не существовало и они, как мать Деминя, испарились и больше не вернутся.

Элрой уехал в гости к тете в Мэриленд, Хунг – на север штата к родственникам, а Сопхип – этот предатель – обещал, что всё лето будет дома. В итоге сам при первой же возможности слинял на окраины Квинса, где его кузен якобы жил в доме с кучей классных телок и телевизором с большим экраном. Майкл и Деминь видели Сопхипа в последний раз четыре дня назад, или шесть недель, или сколько там. Тогда друг расписывал выглянувшую бретельку лифчика на плече самой-самой классной телки. Она так близко к нему сидела во время просмотра телика. От телки, рассказывал мальчишка, пахло жвачкой и пиццей пеперони. Майкл с Деминем фыркали и говорили, что Сопхип врет, как дышит. Почему же он тогда ни разу не приглашал их на окраину Квинса? Вместо знойных телок Сопхип, небось, весь день сидит со своей бабкой с бородавчатыми руками и длинным желтым зубом. Из-за него бабка плевалась слюной, когда рявкала на мальчишек на кхмерском, шлепая их по лопаткам своими чешками, чтобы они сидели ровно.

Подозрительным было всё. Жила ли здесь вообще семья Сопхипа? Вернутся ли Элрой и Хунг в школу осенью? Что случилось с его мамой? Ничему и никому больше нельзя было доверять.

Майкл с Деминем стояли под рельсами метро и кричали матом под грохот поезда. Мимо проскочила машина и проревела партию баса роскошного глянцевого бордового цвета, и в груди Деминя разлилась медленная боль. До исчезновения матери их с Майклом объединяли секреты от мам. Например, они стянули банку пива из упаковки Леона. Майкл тогда скривился и отрыгнул, а Деминь выпил еще. Они хихикали и пошатывались. В другой раз мальчишки украли трусики из тележки в ландромате[4]4
  Прачечная самообслуживания.


[Закрыть] через улицу от дома Элроя. В комнате Элроя они трогали хлопковую вставку, когда-то соприкасавшуюся с настоящей промежностью девушки. Прижимали к носам, преувеличенно вдыхали полной грудью с печалью, но в то же время и облегчением из-за того, что чувствовали только запах стирального порошка. Хунг разложил трусики на кровати, и мальчишки таращились на лоскуток розоватой ткани, пока Элрой не забрал его и не спрятал в шкаф. «Пусть там полежат, – сказал он, – для сохранности». Деминь сказал, что трусы вообще могли принадлежать не красивой девчонке, а тетке, которая сидела перед домом Элроя. Она вытирала пальцы о свой хвост на затылке после того, как чесала волосатые подмышки. Остальные мальчишки взвизгнули от ужаса, Майкл – громче и пронзительнее всех.

Теперь единственной матерью в квартире осталась Вивиан, и то, что мать Деминя пропала, ни для кого не было секретом. Это было как автосигнализация, прорезающая пустую улицу посреди ночи. Теперь он мог ругаться, сколько хотел, но слова казались гнилыми на языке. Он пытался вспомнить о матери всё. Как мало времени она принадлежала только Деминю. Мама дважды подворачивала джинсы, чтобы они не шаркали по земле. Она стягивала вниз рукава свитеров, как митенки. Вспоминал ее смех невпопад, и как она щипала Деминя за жирок на руках и называла тефтелькой, и деликатную красоту ее черт. Неуловимую прелесть матери надо было искать. Нежность рта – уголки губ были слегка приподняты, придавали ей выражение легкой смешливости, а брови изогнуты, так что глаза казались оживленными – на грани восторга.

Он отвернулся, чтобы Майкл не увидел слез, которые выступили так быстро, что он их чуть не упустил.

Они свернули за угол.

– Деминь? – Майкл колебался, словно разговаривал с учителем или маминой подругой. – А ты слышал? Трэвис Бхопа переезжает в Пенсильванию.

– И что? – Деминь даже не знал, где эта Пенсильвания.

– Его мама ушла от его папы к другому, и теперь он будет жить с бабушкой.

– Какому другому?

– Какому-то соседу.

Деминь впился ногтями в свою руку – десять острых полумесяцев искрящейся боли. Но что, если она жива?

– Фигово, – сказал Деминь. – Для Трэвиса.

Они поужинали за раскладным столом на кухне, где на пластиковой столешнице был рисунок под дерево, а углы обдирались и обнажали пенистый слой. Деминь выхватил кусочек курицы с тарелки Вивиан. Она попыталась отнять.

– Хватит. Плохой мальчик.

Толщина Вивиан меняла форму. Живот и руки стали худыми, зато под подбородком и вокруг рта обвисло больше кожи, словно штукатурка, наспех налепленная поверх существующей основы. Она пыхтела, когда поднималась по лестнице, больше не танцевала под музыку с радио, засыпала за столом, отдавала мальчикам свою порцию и говорила, что не голодная. Деминь видел, как она заглядывает в кошелек и ругается. Когда однажды он открыл холодильник, Вивиан крикнула, чтобы закрыл. Деминь слышал, как они с Леоном ссорятся из-за квартплаты, из-за того, кто будет присматривать за детьми.

Он облизнул курятину, пока она не успела ее отнять, вверх-вниз языком по соленой кожице. Леон обжег Деминя взглядом и пододвинул сестре свою тарелку.

Леон выглядел паршиво. Он напоминал Деминю картинки с пещерными людьми из школьного учебника, которые распрямляются, лысеют и превращаются в хомо сапиенс. После мамы Леон проходил обратную эволюцию: ссутулился, отрастил брюшко, клочковатую бороду с прожилками седины. Это пугало Деминя. Леон словно постарел на сотню лет, пока все вокруг оставались прежними.

Когда Деминь однажды ехал на пароме Стейтен-Айленда с матерью и Леоном, ветер обжег его лицо. Ему всё равно было тепло, будто ничего плохого не могло случиться. Мать тогда сказала: «Нравится плавать, малыш? Разве это не лучше, чем на рыбацкой лодке йи гонга?» И Леон рассмеялся смехом от живота, из-за которого Деминь ощущал, будто он обогнал всех детей на площадке. Теперь он уже не помнил, когда в последний раз слышал смех Леона. Может быть, мама отказалась выходить за отчима и ушла, потому что он стал страшным? Деминь жевал курицу. Соседей у них хватало. Миссис Джонсон, Томми «неплохо-неплохо-неплохо», мисс Мэри с малышкой, владелец продуктового магазина Эдуардо, который спрашивал: «Давно не видел твою маму, как она?» Деминь отвечал, что хорошо, очень занята.

– Эдуардо всегда спрашивает, как мама. – Деминь следил за реакцией Леона.

– Кто?

– Дядька из магазина. – Лицо Леона не изменилось. Деминь попробовал еще раз. – Видел тут недавно Томми. – Без ответа. – Йи ба? А можно нам во Флориду?

За всю жизнь Деминь не называл отцом никого, кроме Леона. Хотя, когда мать впервые предложила называть его «йи ба», это казалось неправильным. В школе Деминь уходил в себя, пока учитель выписывал мелом таблицу умножения, и пытался не обращать внимания на остальных детей, непоседливых из-за переизбытка сахара, качавшихся взад-вперед и выкрикивающих ругательства в стиле Туретта. Один особенно неуемный ребенок любил целый день скандировать: «Яйца, сиськи, яйца-яйца-сиськи». Деминь шептал одними губами свое: «Йи ба, можешь подойти? Йи ба, можно посмотреть телевизор?»

Леон поднял взгляд.

– Во Флориду? Почему?

– Если мама там, мы плохо ее ищем. А вдруг она в беде?

– Она не в беде.

– Но откуда ты знаешь?

– Знаю. Она скоро позвонит.

– Мам? – спросил Майкл. – Можно нам во Флориду?

– Нет, – ответила Вивиан.

– Я хочу в «Дисней-Уорлд», – сказал Майкл.

– Нет, нет, нет, нет.

Когда Деминь зачерпнул еще рис из кастрюли, часть упала на стол.

– Не разбрасывайся едой! – Вивиан смахнула рис к себе в тарелку и забрала у него миску. – Может, твоя мама ушла, потому что устала кормить такого неблагодарного мальчика.

Она отнесла посуду Деминя в раковину.

– Не слушай ее, – сказал Леон. – Она ушла не из-за тебя. Мы все будем жить вместе: ты, я и твоя мама. Надо только подождать.

– Я в магазин, – сказала Вивиан.

Леон ушел на работу. Майкл упал на диван так, будто тот его пожирал. Деминь не знал, что он здесь делает. Леон ему не настоящий йи ба, Майкл и Вивиан ненастоящие двоюродные брат и тетя. Если мать сбежала с другим, надо дать ей понять, что от сына она так просто не отделается. Он похватал одежду и сунул в целлофановую сумку.

– Хватит загораживать телик, – сказал Майкл.

– Я еду во Флориду искать маму.

Протрещал смех от публики в студии. Майкл уставился на Деминя огромными из-за очков глазами.

– Тогда я с тобой.

– Ты серьезно?

– Конечно. Мы же братья, да? Как братья.

– Ладно, тогда надо торопиться. – Деминь кинул в сумку комок одежды Майкла. – Ехать надо сейчас. – Он забрал свои ключи, кинул Майклу его обувь, и они вышли за дверь.

– Как поедем? – прокричал Майкл, пока Деминь бежал по Юниверсити, свернул на 192-ю. Он не знал, в какой магазин пошла Вивиан, каким кварталом вернется в квартиру. – У меня шнурки развязались!

– У меня есть план, – сказал Деминь, хотя никакого плана у него не было. Подбегая к станции метро, они услышали, как отъезжает поезд, и, хватая ртом воздух, нырнули на лестницу.

– У меня нет карточки для метро, – сказал Майкл. Деминь мотнул сумкой с одеждой. Она оказалась тяжелее, чем он ожидал.

– У меня тоже.

– Я пока завяжу шнурок. – Майкл нагнулся, завязал один узел, второй.

– У меня нет денег, – прошептал Деминь.

– Может, попросить у моей мамы.

– Она тебя не отпустит, если попросишь. – Майкл казался таким серьезным, таким доверчивым. Деминь не мог просить Майкла бросить Вивиан. Тогда они оба останутся без матерей. – Пойдем домой.

– А как же Флорида?

– В другой раз.

Они развернулись.

– Есть хочу, – сказал Майкл. В магазине Деминь слонялся по проходам, приглядываясь к шоколадке, но в глазах то и дело маячила пышная белая борода Эдуардо.

– Фух, – присвистнул Эдуардо из-за кассы. Большой металлический вентилятор разгонял вокруг теплый воздух. – Ну и жарища.

– Это все антициклон, – сказал Майкл.

– Как дела у твоей мамы? Здорова?

– У нее всё отлично, – сказал Деминь. – А мы опаздываем на ужин.

Они ушли ни с чем. Когда они добрались до дома, Деминю резало руку сумкой. Он спросил Майкла:

– Видел в последнее время Томми?

– Давно уже не видел.

Они помедлили у двери Томми. Деминю хотелось ее пнуть, казалось, что внутри никого нет.

– А где вообще Пенсильвания?

– Очень далеко.

Деминь видел облегчение на лице Майкла, когда они вернулись. Он отнес сумку с одеждой в спальню, распаковал как можно тише и слышал, как Майкл говорил: «Мы гуляли, мам».

«Мам». Деминь уснул на диване, проснулся со слюной, засохшей на щеке. Намного позже, когда вернулся Леон, небо с грохотом раскололось, и пролился дождь. Капли шлепали по пожарным лестницам, сбегали по крышам, устроили бесплатную помывку кондиционерам. В спальню проник медленный и сырой сквозняк, Майкл заметался в глубоком сне. Деминь смотрел на спящего Леона, как поднимается и опускается его грудь, прижимал руку к спине йи ба. Леон должен остаться.

Но они были в безопасности, пока что, подавленные и не находящие себе места. Два мужчины без нее.

Леон бодрился – мол, это ерунда, что его женщина сбежала непонятно куда. Посмеивался: «Бросила меня! С ума сойти!» Но Деминь видел, как обвисала и морщинилась кожа на его шее, как расцветают под глазами темно-коричневые круги, словно на бумажной тарелке от мокрой чашки. «Найду себе другую женщину, слышите?» – говорил Леон, сидя в темноте за кухонным столом.

Лето тащилось без конца. Деминь подслушал, как разговаривали Леон и Вивиан, – спрятался в соседней комнате, чтобы взрослые его не видели. На работе на Леона упала туша свиньи, и он проехался по скользкому полу. Пришел в себя, лежа на спине, и получил испытательный срок. Задел ножом не те вены, туша уплыла по конвейеру, как грациозный океанский лайнер, с большими кривыми порезами на мякине. Он нарвался на второе из трех возможных нарушений, и Леону сократили часы работы. Домовладелец давал уже вторую отсрочку по квартплате, но коллекторы ростовщика не проявляли такого же понимания.

После исчезновения звонила Диди – коллега мамы, жена Квана, приятеля Леона. Она кричала про маникюрный салон, что начальница замешана в каких-то темных делах. «Думаешь, она уехала во Флориду?» – спросила Вивиан. Диди нашла телефон того ресторана. Когда Леон туда позвонил, хозяева сказали, что мама так и не появлялась.

Диди звонила в полицию, в иммиграционную службу. И везде говорили, что о Полли нет данных. Значит, мама в порядке, не в беде, как боялся Деминь. Она просто уехала одна. Леон говорил Вивиан, что ходил к адвокату, которого нашел Кван. И Кван же помогал переводить в разговоре с ним. Дома Кван считался бы посмешищем – вьетнамо-китаец американского происхождения, который по-китайски и пару слов связывал с трудом. Здесь Кван был большой шишкой из-за знания английского, а Леон из-за своего китайского – пустым местом. Леон бесился, что не мог обойтись без Квана – коротышки с громким голосом, зализывавшего волосы в виде маленьких шипов.

Леону захотелось выпороть юриста, когда тот спросил: «Она с кем-нибудь общалась? С другими мужчинами? Иногда думаешь, что знаешь женщину, а на самом деле нет». Когда Кван это перевел, Леон ответил: «Скажи ему, пусть отсосет».

Вивиан говорила, что нельзя беспокоить полицию без документов. Всё, что им оставалось, – ждать. Деминь слышал ответ Леона насчет оплаты ростовщику за маму. Он внес почти вдвое больше, чем она могла себе позволить. За ужином Леон сорвался на Демине: «Опять играешь с едой, никакого уважения». Но на следующий день повел его есть пончики во вьетнамской кофейне, угощал разными – с кленовым сиропом, сахарной пудрой, бостонскими сливками. «Я плыл сюда на корабле из Фуцзяна три месяца, – сказал отчим. – Мылся морской водой. Спал на мокрых картонках. Вспомни свою кровать. Вспомни свою ванну. Ты можешь спать». Деминь сосредоточился на пончике. Сливки – а где вообще находится Бостон? – вытекали, как что-то неприличное. На корабле, говорил Леон, охранники чуть не забили человека насмерть за то, что он украл из каюты капитана пачку лапши быстрого приготовления. Другой попытался вступиться за женщину, с которой команда хотела сделать что-то плохое. Охранники ударили его в лицо и выкинули в океан. Леон до сих пор слышал крики той женщины.

Деминь слизнул сливки с пальцев. «Мама прилетела на самолете, а не приплыла на корабле».

Той ночью Леон не возвращался домой до утра. Деминю не спалось. Он просыпался каждые несколько часов, но на другой стороне матраса по-прежнему было пусто. Когда он услышал в коридоре голос Леона, то вскочил.

– Йи ба, где ты был?

– С дороги. Я ложусь.

– От тебя пахнет баром, – сказала Вивиан. – Хорошо, наверно, гулять всю ночь и ни о чем не переживать. Жаль, я так не могу.

– Да делай что хочешь, – сказал Леон. – Мне плевать.

– Тебе плевать? А кто тебе готовит? Кто за тобой убирает? Кто тебе стирает? Кто заботится о сыне твоей Полли, пока ты всю ночь пропиваешь деньги? – Вивиан бросила в Леона его трусы. – Сам за собой стирай! Найди себе другую девку, чтобы следила за ребенком!

– Ты помолчишь, нет?

Вивиан хлопнула дверью в ванную и открыла, чтобы хлопнуть еще раз. Леон оттолкнул Деминя и упал в кровать, на подушку мамы.

Через десять дней Леон пропал. Уехал посреди ночи. Вивиан сказала, что в Китай.

Майкл заплакал.

– Он вернется?

– Нескоро. Он нашел там работу у нашего двоюродного брата. Сейчас многие возвращаются.

– Но мы же не поедем? – спросил Майкл, и Вивиан покачала головой.

Прямо как в тот раз, когда он упал с качелей и из него вышибло дух: бум. Деминю хотелось плакать, но он терпел, не давал себе измениться в лице. На душе лежал валун.

– Он бы попрощался, – сказала Вивиан, – но вы с Деминем спали.

Деминь знал, что это вранье. Леон трус, вот и уехал. Не попрощался, потому что знал: он поступает неправильно, уехал, потому что стыдно. Пока Деминь смотрел, как Вивиан утешает Майкла, вокруг него росла стена.

Через три недели Вивиан объявила, что они с Деминем пойдут в магазин вдвоем. Надо купить новую одежду для школы.

– А мне почему нельзя? – спросил Майкл. – Я тоже хочу новую одежду.

После отъезда Леона Майкл с Деминем больше не гуляли мимо квартиры Сопхипа и не искали мелочь на «Мистер Софти». Они сидели дома, несмотря на жару. Под душем Деминь сжимал кулаки и бил себя по ногам. Нужно было притворяться, что всё нормально.

– Нам надо побыть с Деминем, – сказала Вивиан. – А то мы никогда не бываем вдвоем, правда, Деминь?

– Пусть Майкл тоже идет.

– Я пойду, мам.

Вивиан велела Майклу оставаться дома.

– Я скоро вернусь.

– Нет, не уходи.

– Тут же запри дверь на задвижку. Сегодня приготовлю тебе вкусный ужин.

Майкл опять расплакался.

– Пожалуйста, не уходи.

– Я очень скоро вернусь.

– «Я»? А как же Деминь?

– Мы вернемся.

Майкл перестал плакать. Вивиан и Деминь ждали в коридоре. Вивиан стояла с сумкой, пока не щелкнул замок. Деминь услышал из квартиры громкий всхлип и хотел немедленно вернуться, но Вивиан уже спускалась по лестнице.

Они сели на автобус Б-12, на места впереди. Деминь гадал, в какой магазин они поедут.

– Давай говорить начистоту, – сказала Вивиан. – Твоя мать не вернется, а тебе нужна хорошая семья. Сейчас я не могу обеспечивать вас вдвоем с Майклом. Прости, Деминь. У меня нет денег. Придется переехать в квартиру поменьше, искать соседей. За тобой присмотрят, пока Леон не заработает в Китае и не вернется в Нью-Йорк. Ты будешь в порядке, и, когда Леон вернется, мы снова будем вместе.

Стена сомкнулась. Он не мог вздохнуть.

– Когда?

– Скоро, – сказала Вивиан.

– Когда скоро?

Вивиан не ответила.

– Я найду работу! В ноябре мне будет двенадцать.

Они вышли на «Гранд-Конкорс» и направились в офисное здание. Деминь сидел в кресле рядом с дверью, пока Вивиан говорила с женщиной на ломаном английском. Куда мягче, чем говорила обычно. Он слышал, как она сказала: «У меня есть его свидетельство о рождении».

Женщина подошла к Деминю. Она была высокой и черной, в очках с золотой оправой. «Деминь? Давай ты подождешь здесь, пока я поговорю с твоей тетей». Она отвела его в кабинет поменьше, со складным столиком и вентилятором на потолке, дала мелки и стопку раскрасок. Потом она выдвинула ящик и угостила пачкой яблочного сока и чипсами. «Перекуси пока. Можешь порисовать, если хочешь, – улыбка у женщины была слабой, но доброй. – Я скоро вернусь».

Деминь открыл раскраску. Она была для малышей, с большими контурами животных, многие страницы уже оказались раскрашенными. Все мелки были сломаны пополам. Он выцарапывал большие крестики на мордочках животных и говорил себе, что Вивиан спросит адрес, куда его отправят. Потом она с Майклом заберет его через несколько дней. Может, он попадет в какое-нибудь интересное место с видеоиграми.

Сок и чипсы давно закончились, когда вернулась женщина с целлофановой сумкой Вивиан. «Теперь ты пойдешь со мной. Мы нашли, где тебе сегодня переночевать, – в Бруклине».

Деминь поехал с женщиной в фургоне, впереди, с сумкой на коленях. В ней лежали его одежда и зубная щетка. Они проехали шоссе и мост, и женщина расспрашивала его о школе и друзьях. Дала еще сока и спросила про мать. Деминь ответил, что не видел ее с февраля.

Они приехали в район, где жили китайцы и стояли китайские магазины и рестораны, но не в манхэттенский Чайна-таун. Здесь было больше деревьев и домов с алюминиевым сайдингом. По тротуарам на велосипедах ездили дети.

Женщина остановилась на боковой улочке. Они вышли, подошли к трехэтажному дому, позвонили. Дверь открыла пара – китайцы с седеющими волосами. Вчетвером поднялись по лестнице с ковром в квартиру. Черная женщина разговаривала с китаянкой на кухне, но Деминь не разобрал, о чем. Мужчина сидел с ним на диване в холодной гостиной и говорил: «Расслабься, веди себя хорошо». Потом Деминь заснул на подушках, изможденный жарой и переездом. Когда он проснулся, черной женщины уже не было.

– Я здесь надолго? – спросил он.

– На какое-то время, – ответил мужчина.

Деминя обильно кормили овощами и тушеной говядиной. Он спросил: «Можно ли позвонить Майклу?» – и ему сказали, что не сейчас, потом. Включили кондиционер и не мешали смотреть телевизор или спать.

Шли дни. Деминь потерял счет времени. Он спал на диване и смотрел телевизор. Днем, пребывая в одиночестве, он бродил по маленьким комнаткам, открывал пустые ящики и шкафы, ел макароны, которые разогревал в микроволновке. Спальня пары оставалась запертой. Телефона не было. Ему хотелось выйти на улицу, но входная дверь была заперта.

Однажды утром, когда зазвонили в дверь, пришли не Вивиан с Майклом, а белые мужчина и женщина, которые говорили с китаянкой по-английски. Белая женщина первая назвала Деминя по имени: «Ди-иминь, Ди-иминь». Она растягивала слоги так, что слово было неузнаваемым. Китаянка сказала «Деминь», и он сел, всё еще спросонья. Белая женщина попробовала еще раз – теперь лучше.

Они подошли на цыпочках. «Здравствуй, Деминь», – у мужчины голос был пронзительным, чуть гнусавым. Волосы вяло лежали светло-желтыми прядями, а глаза были размытого голубого цвета, окруженные морщинами. У белой женщины волосы были короткие, светлые, местами каштановые. Щеки – бледно-розовые.

– Здравствуй, Деминь, – сказала она. Взрослые сели по бокам от него. Его ладоней коснулись руки женщины. К его ногам прижались ноги мужчины. Раньше так близко к белым Деминь сидел только в метро.

– Кто это? – спросил он у китаянки на мандаринском.

– Это твои новые родители, – ответила она на английском. – Питер и Кэй Уилкинсон.

Деминь вскочил. Питер и Кэй были высокими, но он – быстрым. Он уже пробежал половину лестницы, когда почувствовал на себе руки.

– Стой, Деминь, – сказала китаянка. – Американцы о тебе хорошо позаботятся. У них большой дом и много денег.

– У меня уже есть семья.

– Твоей прошлой семьи больше нет. Это твоя новая семья. Расслабься. Всё будет хорошо.

Уилкинсоны присели на ступеньках.

– Деминь, – сказала Кэй. – Мы о тебе позаботимся. Всё будет хорошо, – Она обняла его. От ее рубашки пахло стиральным порошком. Матери не было уже полгода, а теперь и Леон с Вивиан исчезли. Он никому не нужен.

Деминь прислонился к Кэй, и она пригладила его волосы.

– Ну вот, – сказала она с триумфом и рассмеялась – радостно, словно на солнце развернули флаг. – Все будет хорошо.

Деминь вышел из дома с Уилкинсонами. По дороге на север он уснул и пропустил момент, когда город остался позади, проснулся в машине уже перед большим белым домом с загибающейся верандой, нависающими деревьями. В городе стоял очередной августовский день, как в парилке, когда хочется умереть, но здесь, в тени, было прохладно.

Питер заглушил двигатель.

– Добро пожаловать.

4

Спустя неделю, в двуспальной кровати под одеялом из красной фланели, Деминь Гуо проснулся с крошками диалекта на языке, пятнами и кляксами растворяющихся слогов, унесенных морем существительных и глаголов. Один язык разжижал другой. Нью-Йорк уже предоставил ему арсенал новых слов. Там он истекал английскими гласными и видел, как при этом улыбка спадает с лица матери.

Деминь плотнее завернулся в одеяло – здесь было холодно даже в августе. Белому дощатому дому в Риджборо (штат Нью-Йорк, население – 6 525, в пяти часах на северо-запад от города) исполнилось почти двести лет. Питер назвал его древним. В пять раз больше квартиры в Бронксе, в семь раз больше дома на 3-й улице. Три просторные спальни: одна – для Кэй и Питера, другая – для Деминя, еще одна – для гостей, с пухлой от одеял и подушек кроватью, в которой никто никогда не спал. Две ванные, два этажа, отдельная комната для приема пищи и другая – для учебы и работы на компьютере.

Через огромные окна змейкой проскользнул ветерок. От этого сквозняка не спасали кресла-мешки, лежавшие впритык к щели под дверями.

Я – Дэниэл Уилкинсон.

Его передернуло. Раньше он не спал один и никогда не жил в собственной комнате – таком обширном пустом пространстве.

Деминь услышал свист. В двери стоял Питер, руки в боки. Он любил немузыкально свистеть.

– Доброе утро, Дэниэл.

Он осознал только спустя секунду, что обращаются именно к нему. Когда начнется школа, говорили взрослые, с американским именем будет проще, хотя оно и неофициальное. В свидетельстве о рождении, объясняла Кэй, по-прежнему написано «Деминь Гуо».

– Пора вставать. Мы собираемся в церковь через полтора часа.

Снизу пахнуло вкусным: яйца и сосиска в соленой подливке. В животе у Деминя заурчало.

В первые дни он никак не называл их, обходился без слов «Кэй» и «Питер» или «мама» и «папа». Когда Кэй наклонялась, чтобы обнять, Деминь потихоньку вырывался. Слишком тугая хватка, и пахло от Уилкинсонов сыром и цветами, горько и приторно-сладко. Иногда Деминь покорно терпел. «Мы рады, что ты с нами, Дэниэл», – говорила Кэй на английском, а потом произносила бесформенные подобия слов на мандаринском. Она выучила несколько китайских фраз, ходила на курсы мандаринского и купила китайско-английский словарь. Интонации Кэй всегда были невпопад, так что Деминь не понимал ни слова.

– Я не знаю, кто вы, – отвечал он ей на фучжоуском.

Когда Деминь говорил на китайском, у Питера дрыгалась нога, а у Кэй еще сильнее поджимались губы. Они всасывались в лицо, будто рот поедал сам себя. «На английском», – предупреждал Питер, переживая, что Деминь приобретет недостаточно беглую речь для школы, словно его английский был какой-то испорченный. Когда он с матерью слишком много говорил на английском и слишком мало на китайском, она шлепала его по плечам – игриво с виду, но на самом деле всерьез; его излюбленным оружием был английский язык, из-за которого она зависела от Деминя. Кто теперь для нее переводит?