Текст книги "Беспокойные"

Гигантские окна. Двор снаружи, с огромными корявыми деревьями. На Оук-стрит – никаких тротуаров. Могли ходить часами, прежде чем мимо проедет машина: отсутствие шума – как шелест газовой ткани персикового цвета. Деминь выглядывал в окно и прислушивался к вальяжному щебету птиц, к отдаленному глухому реву газонокосилки. В воздухе стоял ровный, почти неразличимый гул. Персиково-коричневый газ падал на ресницы.

В углу новой комнаты Деминя лежала куча из пластмассовых солдатиков, фигурок мускулистых мужчин с мечами, прочных пожарных и полицейских машин с миниатюрными сиренами. Эти игрушки, как сказали Питер и Кэй, теперь его. Игры в копов Деминя не интересовали. В завывающих сиренах не было ничего интересного. На полке у кровати выстроились книжки из серии «Классика для детей в сжатом изложении»: «Граф Монте-Кристо», «Последний из могикан» и «Оливер Твист» в мягких обложках. От слова «сжатый» Деминю почему-то вспоминалось сгущенное молоко, банки с которым мать покупала как лакомство – капли из сахарного клея на утренней овсянке. Как и Деминь, она тоже была сластеной, но поддавалась своей слабости нечасто. Эдуардо предлагал влажные маффины в пластиковой обертке, чернику, напоминающую голубиные какашки, но она покупала бананы, изредка сгущенку, леденцы «Тутси Ролл», мармелад «Твизлерс».

Объевшись омлетом, Деминь ерзал на скамьях церкви Святой Анны. Из-за воротничка полосатой рубашки, доставшейся от племянника Кэй, чесалась шея. Встать, сесть, молиться. Священник нудел, а Деминь сжимал в руке голубую пуговицу из маминой коробки. Он нашел ее в шортах, которые упаковала Вивиан. Теперь он спал с пуговицей под подушкой.

Деминь потер твердый приподнятый край пуговицы, закругленный центр. Он вспомнил поезд метро, вылетевший из туннеля на 125-й улице. Тогда он обнял мать, сказав: «Гляди!» Деминю снилось, что он взбегает с Майклом по Юниверсити, где улица заворачивала и здания давали пять небу. Ноги мельтешили, рюкзаки скакали. Он видел, как они делят пачку луковых чипсов с Элроем и Хунгом, как толкают Сопхипа в парке. Пиццерия, пончиковая, китайский ресторанчик с едой навынос, магазин с рядами твердых синих джинсов и платьев за 4,99. В городе – далеко-далеко от церкви Святой Анны в таком маленьком поселении, что можно плюнуть на карту да растереть, – всегда были теплая толчея тел, болтовня телевизора, пока Вивиан разливала суп по мискам, газировка большими глотками и соревнования по отрыжке с Майклом, разговор матери по мобильному. Все спали вместе в одной постели. И становилось так тепло, что не нужны были ни фланелевые одеяла, ни шерстяные носки.

Деминь пытался утаить Бронкс, сохранить по осколочкам и кусочкам. Как-то он прочитал в древнем учебнике по окружающему миру, который еще сходил за приемлемый в общественной школе № 33 (однажды человек ступит на Луну, говорилось там спустя четверть века после высадки), что люди могут годами жить с опухолью в организме – безобидной кистой, и эти кисты способны отращивать зубы и волосы, даже ногти. Бывает, человек носит в себе чужеродное тело и не подозревает об этом. Чудовищный близнец. Двойник в виде комка шерсти. Сколько всего может расти внутри Дэниэла, внутри каждого человека. Он носил в себе маму и Леона, Майкла и Вивиан, город. Образы, сжавшиеся до волосинки, обрезка ногтя и одного выросшего не на своем месте зуба. Коллекция тайных опухолей.

Деминь пнул скамью. Девочка в следующем ряду повернулась и смотрела на его лицо, пока ее не толкнула локтем мать.

Священник бормотал молитву. Деминь никогда раньше не был в церкви, так что просто повторял за всеми. Вставал. Садился. Читал вслух увесистую книгу и подавлял зевки. Слава тебе, Господи, аминь. Пока он шел с Уилкинсонами к машине, пытался не обращать внимания на людей вокруг.

Средняя школа Риджборо была в двух кварталах от центра городка. Центром здесь считались одна главная улица и парк с большим американским флагом. Деминь сидел на переднем сиденье серебряного «приуса» Кэй. Они ехали по Оук-стрит, потом по Хиллсайд-роуд, через железную дорогу и на запад города, где дома жались ближе друг к другу и дворы становились меньше.

– В интересах Дэниэла еще раз отучиться в пятом классе вместо того, чтобы переходить в шестой. Его оценки в среднем очень низкие, – ткнул в бумаги на столе директор Честер – с клочками белых волос, торчащими из носа, как травяные бивни. – Также, похоже, школа в Бронксе рекомендовала перевести его на специальное обучение.

– Я ходил в летнюю школу, – сказал Деминь.

– Тогда нам понадобится справка на этот счет. – Директор Честер просмотрел бумаги. – У нас разнятся учебные программы. Каким математике и окружающему миру вы обучались в прежней школе, молодой человек?

Деминь удивлялся, как директор Честер умудряется дышать с волосами в носу, и жалел, что рядом нет Майкла и их друзей, чтобы прикалываться над ним.

– Просто математика.

– Геометрия? И как насчет английского, чему именно вы обучались? – Честер посмотрел на Кэй. – Откуда он? По происхождению?

– Я уже говорила, – ответила Кэй. – Из Нью-Йорка.

– Но по происхождению?

– Его мать, кажется, была китаянкой.

– Китай. Интересно. А вы и ваш муж его приемные родители?

– Патронатные.

Директор Честер зашуршал бумагами.

– Английский понадобится освежить. Но, боюсь, в нашем школьном округе недостаточно иммигрантов для создания курса английского языка как иностранного.

– У Дэниэла отличный английский. Он родился в Америке.

– Ему пойдет на пользу побыть с пятиклассниками. Дети легко теряют настрой. Мы не хотим, чтобы у него сразу же не заладилась жизнь в новой стране.

– Как я уже упомянула, он родился в Соединенных Штатах, – сказала Кэй. – И вы сами слышали, как Дэниэл разговаривает. Он вполне владеет языком. Я не согласна, что ребенка нужно сдерживать. Это только внушит, что по отношению к нему существуют заниженные ожидания. Дети гибкие, быстро учатся. Его место со сверстниками, в шестом классе.

– А ваш муж? Он с этим согласен?

– Прошу прощения?

– Ведь у вашего мужа тоже должно быть мнение, – сказал директор Честер.

– В плане академического развития Дэниэл находится выше требуемого уровня знаний. Если вспомните Выготского – а вам как преподавателю это наверняка не составит труда, – то поймете, что социальная интеракция неразрывно связана с процессом когнитивного развития ребенка. Даже если ваша школа следует трансмиссионной модели, можно принять в расчет то, что сама поддерживающая образовательная стратегия в среде сверстников Дэниэла послужит его процветанию в надлежащем социокультурном контексте. Другими словами, в шестом классе.

Директор Честер снова посмотрел на бумаги.

– Ну, не будем усложнять, – директор посмеялся. – Все эти речи о моделях. Я не уверен, что подкован в них так же хорошо, как вы, миссис Уилкинсон.

– Доктор Уилкинсон. Я преподаю в Карлоу.

В конце концов директор Честер записал Деминя в шестой класс.

– Этот человек – полный идиот, – сказала Кэй, когда они вышли из школы.

Первые недели в Риджборо Деминь провел как во сне. Дни были мутными и нереальными, казалось, он вот-вот мог проснуться по щелчку и оказаться опять в Бронксе. Единственное, что у него осталось от города, – сумка с одеждой, которую собрала Вивиан. Вещи Кэй постирала, сложила и убрала в комод в его комнате. Чтобы приобрести, как выразилась Кэй, «достойный школьный гардероб», новая мама повезла Деминя в торговый центр. Парковка там оказалась просторной асфальтовой площадью шире любой другой парковки в его жизни. Ее размеры еще больше бросались в глаза из-за пустоты – всего несколько машин на множестве мест. Они шли мимо магазинов под сопрано саксофона из громкоговорителей. Как прихожане в церкви, так и редкие пешеходы на Оук-стрит – здесь все были белыми.

Они проходили мимо киосков с ювелирными украшениями, часами, бейсболками.

– Посмотрим, – сказала Кэй. – Что бы стал носить одиннадцатилетний мальчик? – Она остановилась перед «Холлистером», «Аберкромби и Фитч». – Нравятся эти магазины?

– Не знаю, – ответил Деминь. В «Аберкромби и Фитч» на пляже резвились картонные подростки: смеялись девушки в бикини с выгоревшими на солнце волосами и держали доски для серфинга парни с мускулистыми торсами. Мать покупала ему одежду на Фордем-роуд – им с Майклом доставались рубашки одного фасона, только разных размеров и цветов.

– Смотри, – Кэй показала на картонные фигуры. – От такой улыбки, наверно, лицу больно. – Она оголила зубы и приняла ту же позу, что и одна из девочек в бикини, подбросив ногу, подняв руки. Деминь смотрел на нее, не зная, смеяться ему или нет.

«Брюки карго». «Шорты для мальчиков». «Классика для подростков». «Чинос», «Поло», «Худи». Кэй выбирала какую-то одежду, и Деминь говорил: «Ладно». В примерочной он снял зеленые шорты и серую футболку, кепку «Янкис», которую подарил Леон. У Майкла были такие же шорты, только синего цвета, и полосатая версия серой футболки. Скучает ли по нему Майкл или рад, что теперь вся кровать досталась ему? Может быть, звонил из Китая Леон. Если Вивиан переехала, мама уже никак не сможет с ней связаться, чтобы передать Деминю, где ее искать.

Он со стучащим сердцем застегнул брюки карго. Посмотрел в зеркало и почувствовал себя странно, бесформенно.

– Можешь выйти и показаться? – Кэй окинула его взглядом. – Нравятся? Подходят?

– Ага.

– Ну, хочешь такие? И эти рубашки, наверно, тоже?

– Ладно.

Кэй дала кассиру какую-то бумажку и сказала, что это талон на одежду для приемных детей.

– Мы их не принимаем, – сказала женщина. – Обратитесь в «Волмарт» или «Таргет».

– А, – Кэй рассмеялась. – Это ничего. – Она убрала бумажку обратно в сумочку и достала кредитку. Расписавшись на чеке, сложив рубашки и штаны в сумку, она спросила Деминя:

– Нужно что-нибудь еще?

Деминя озадачил ее вопрос.

– Может, кроссовки? – наконец сказал он. Кэй вскинула руку ко лбу.

– Ну что ты, Кэй, приди в себя. Обувь, как я могла забыть про обувь? Босым в школу не пойдешь, директор Честер не одобрит.

В «Этлетс Фут» Деминь выбрал самые дорогие «найки» на полке – с пухлыми языками и красно-черными полосками. Кэй передала кредитку и расписалась. Что еще она может ему купить – мотоцикл, компьютер? Они прогулялись наверх, в фуд-корт. Кэй несла сумки с одеждой, Деминь – обувную коробку с новенькими кроссовками. Они вместе съели тарелку картошки фри с сыром. Он слизывал горячий желтый соус из впадин каждой картофелины. Это называлось «волнистая нарезка».

– Ты ходил в торговые центры в Нью-Йорке? – Кожа Кэй порозовела, может быть, из-за горячей картошки. Деминь смотрел на семьи за другими столиками, на прогуливающиеся рука об руку пожилые пары, на подростков, отсчитывающих мелочь и наливающих себе газировку.

– Почему я здесь?

Кэй взяла картофелину.

– Потому что… в нашей семье есть место для ребенка. А тебе нужна была семья. – Она розовела на глазах. – Нервничаешь из-за школы?

– Не очень.

За ближайшим столиком сидела мама с двумя мальчиками его возраста – оба были рыхлыми переростками, даже их зубы казались большими, и оба старательно уничтожали пиццу. Он случайно встретился глазами с одним мальчиком, и тот бросил взгляд на брата и хихикнул. Их мать уставилась на Кэй и Деминя так, будто они стояли на улице с голыми попами.

Он схватил еще картошку и попытался не обращать внимания на семью за соседним столиком. Ему хотелось полюбить смех Кэй – это взрывающееся крещендо – и то, как легко она ему все покупала.

Она продолжала говорить.

– Знаю, в школе страшно быть новеньким. Когда я училась в седьмом классе, моя семья переехала всего через два города, но школа была новой, и мне казалось, что это конец света, буквально, что на этом для меня всё кончится. Не то чтобы я обожала старую школу, вовсе нет, но я боялась, что будет еще хуже. Но знаешь что? Я завела друзей. Что само по себе казалось чудом. В смысле, я была очень необщительным ребенком, книжным червем в очках. Я настолько обожала читать, что сидела с книжкой ночь напролет, а потом засыпала на уроках. Даже на переменах читала. Как можешь представить, популярности мне это не прибавило. Но у тебя всё будет хорошо, Дэниэл. У тебя всё будет замечательно.

В первый день пятого класса в школе № 33 мама и Вивиан проводили Деминя и Майкла на улицу. Из остальных домов по всему кварталу струились дети – большие и маленькие, сестры и братья, – а на светофоре стояла регулировщица-пуэрториканка, которая всегда говорила сахарным альтом «Доброе утро, хорошие мои». Средняя школа Риджборо была как будто во многих милях от дома Кэй и Питера.

Он слышал, как они переговаривались за стенкой спальни.

– Это прозвучит ужасно, но, может быть, с ребенком помладше было бы легче, – сказала Кэй. – Когда ребенок – чистый лист.

– Мы ждали ребенка помладше много лет, – ответил Питер. – Даже когда еще сомневались насчет Китая.

– Знаю. Но иногда мне сложно понять, как себя с ним вести.

– Будь собой. Разве дети не чувствуют, когда ты ведешь себя неестественно?

– Ты весь день в колледже. Уверен, что не можешь хотя бы иногда работать дома? У нас есть кабинет, можешь писать здесь.

– Давай не будем опять об этом, – сказал Питер. – Ты же знаешь, у меня очень важный семестр.

– Вряд ли тебя не сделают завкафедрой только потому, что время от времени ты пораньше уходишь домой. Это же баланс работы и личной жизни. Ты там уже целую вечность, они знают и тебя, и то, как ты работаешь. Это ничто не изменит.

– На должность баллотируется Валери. У нее нет детей и на одну книгу больше, чем у меня. Прямо сейчас мне надо работать больше, а не меньше.

– Милый. Ну правда.

– В науке нет баланса работы и личной жизни. Уж ты-то должна это знать, хотя у женщин все может быть по-другому. Нет тех же ожиданий, того же драйва.

– Ну да, – рассмеялась Кэй. – Драйва у нас нет! Мы должны воспитывать детей, готовить, работать, преподавать, проводить исследования и писать собственные книги. Мы должны поддерживать мужей, следить, чтобы ничего-ничего не мешало им заниматься их очень важной работой. И мне невероятно повезло – я навсегда останусь адъюнктом.

– Ну, ты же сама этого хотела. Вот и пожалуйста.

– Слушай, так нечестно. Ты тоже этого хотел.

Тишина. Если Кэй уйдет от Питера к другому, Деминя придется отправить обратно в город?

– Хотел же, – сказала Кэй, – правильно?

– Конечно.

– Как думаешь, мы справимся?

– Конечно, – ответил Питер. – В этом преимущество патронатной семьи. Можно примерить роль родителей на себя, посмотреть, что будет.

– Я боюсь слишком привязаться. Тетя или мать может прийти за ним в любой момент.

– Не думай о завтрашнем дне.

– И не то чтобы я считаю, будто хорошими могут быть только биологические родители, но это тяжело. Это не приходит само собой, естественным образом, хоть мне и не нравится пользоваться таким эссенциалистским термином.

– Не всё сразу. Когда он пойдет в школу, станет проще. Он найдет друзей. Сама увидишь.

– Я хочу, чтобы он раскрылся. Рассказал о матери, о городе, о чем угодно.

– Он многое пережил. Не дави на него.

Снова тишина, и Деминь уже отходил от стены, когда услышал Питера:

– Может быть, это культурное, что он такой сдержанный?

– Может. Может. Ох, ну что мы наделали? Заставляем его жить в городке, где нет ни одного азиата? Я вполне пойму, если он нас возненавидит.

– Не скажу, что нам будет легко, – сказал Питер. – Но детям любой расы – белым, черным, фиолетовым, зеленым – трудно найти свое место. А также толстым и тем, у чьих родителей мало денег.

– Это правда, – сказала Кэй. – Я вот была книжным червем в очках. Никогда не чувствовала себя на своем месте.

– Психологические проблемы – по сути дальтоники.

– Если всё получится, нужно обязательно проследить, чтобы он не отрывался от корней. Поговорю с Элейн насчет того летнего лагеря.

– Мы о нем позаботимся. Это самое главное, и он это знает.

Деминь прижался ухом к стене, но слова Питера становились тише, превращались в кашу.

Он шмыгнул в кровать. Его мать была низенькой, круглой и ничем не похожей на Кэй. Не думай о ней. Его мать разговаривала руками и разрешала смотреть телевизор сколько захочется. Не думай об этом. Кэй и Питер разрешали только три часа телевизора в неделю. Они предпочитали канал PBS.

На кухне пахло молочным пердёжем и мясом. Кэй навалила на тарелку Деминю мясной рулет с подливкой, брюссельскую капусту и налила стакан холодного обезжиренного молока. От молока у Деминя крутило живот, но Питер говорил, что это полезно, так что он пил по стакану за каждым приемом пищи.

Он постарался сервировать стол, как его учила Кэй: вилки и ножи в правильном порядке, без ложек, салфетки и подложки выровнены, стаканы – в правильных углах. Однажды вечером он видел, как Кэй передвинула стакан, который он поставил для нее, слева направо. Право, не лево! Больше не тупи.

– Еще один день лета – и мы все вернемся на учебу, – сказал Питер. Завтра начнутся уроки в школе Риджборо и Карлоу-колледже, где Питер преподает экономику, а Кэй – политологию.

Деминь сунул кусок мясного рулета за щеку. Если он уступит Уилкинсонам, то застрянет с ними навсегда, лишится своей настоящей семьи.

К нему повернулась Кэй.

– Дэниэл?

К ее взгляду присоединился взгляд Питера.

– Ждешь первый учебный день?

– Наверно.

– Дэниэл, пожалуйста, смотри на нас, когда мы с тобой разговариваем, – сказал Питер. У Кэй сжались и сморщились губы.

– Мы тебя любим, Дэниэл.

Он подцепил еще кусок мяса. Его мать говорила, что запланировала для себя многое, но потом родился он. Если он полюбит Питера и Кэй, они тоже могут рано или поздно его бросить. Они ждали ребенка младше, с которым будет проще, которого хотели больше.

Поздно ночью Деминь прокрался вниз к кухонному телефону. Он помнил мобильный номер матери, хотя так и не выучил телефоны Леона или Вивиан, а в квартире в Бронксе не было домашнего. Он поднял трубку, набрал и услышал автоматическое сообщение о том, что набирать нужно через единицу. Он попробовал еще раз с единицей. Пауза, новое сообщение. «В настоящее время ваш звонок не может быть осуществлен». Он позвонил опять, поменяв местами две последние цифры, и звонок прошел, но Деминь попал на автоответчик незнакомого мужчины. Он набрал правильно сразу, он не забыл, – просто мамы на том конце не было.

Наверху в углу спальни отбрасывали тени его игрушки. Деминь различал силуэты пожарной и полицейской машин и поставил одну перед другой, прокатил по ковру. Врезался пожарной машиной в полицейскую и шепотом изобразил сирену.

В первый школьный день Кэй приготовила особенный завтрак – блинчики с голубикой и кленовым сиропом. Она подвезла Деминя по дороге в Карлоу, и он нацепил свое лучшее выражение лица в стиле «только-попробуйте-наехать», вошел в класс миссис Лампкин и нашел место. Кабинет был больше, чем в школе № 33, и вместо парт на четыре человека в Риджборо у каждого ребенка были свои стул и стол.

Миссис Лампкин начала перекличку и объявила Дэниэла Уилкинсона последним. «Здесь», – сказал он. Обернулись тридцать четыре пары глаз. Миссис Лампкин – худая, хоть Деминь и знал, что слово «lumpy» означает «толстушка», – перепроверила журнал.

В школе № 33 в его классе было тридцать два ребенка, но в школе Риджборо во всем потоке шестого класса училось пятьдесят человек. Деминь просидел историю, окружающий мир и английский. В столовой он в одиночестве съел сэндвич с индейкой, сельдерей и твердое хрустящее яблоко – ланч собрала ему Кэй. Все, кого он видел, были одного цвета, и их молчание пропитывало воздух, как угроза.

Дома после школы Деминь глазел на безмолвную улицу, слышал все тот же пустой гул и чувствовал какую-то тошную утрату. Он изо всех сил бил по стене – «И это удар? Рукопожатие!» – пока не горели от боли костяшки, пока не кричал он. Дома никого не было; Питер и Кэй еще работали. Когда они вернулись, он старался выглядеть спокойным, но чувствовал себя так, будто его свежуют заживо.

Во второй школьный день Деминь решил, что его отправили с другой планеты на планету Риджборо. Он не знал, на какой срок, а знал только то, что однажды его вернут домой. Это помогало выносить уроки. Он рассматривал Эмбер Битбургер, сидевшую перед ним в классе, – блондинку с желто-русыми прядями ближе к корням и светлеющими к кончикам, сквозь которые проглядывала кожа – розовая и мягкая, как у какого-нибудь звереныша перед тем, как тот обрастает мехом. Глаза у нее были серо-зеленые, а лицо – как ландшафт: холмы носа, подбородка, скул.

Все одноклассники казались большими. Деминь тоже был большим – одним из самых крупных азиатов в школе № 33, – но эти дети отличались; они никогда не замечали, как на них смотрят другие, потому что никаких других здесь не было. Здесь на него обращали слишком много внимания (сперва), а потом не обращали внимания вообще. С ума можно сойти: броский и одновременно невидимый, причем и в том и в другом случае в самом плохом смысле этих слов. Слишком заметный для парней, которым нравилось его задирать, а девчонки обращали внимание на него, только когда он приходил с расстегнутой ширинкой.

Он изучал их носы. У кого-то – острые, у кого-то – обвисшие, как перезрелые фрукты. У некоторых ноздри широкие, у других – поджатые и узкие. На переменах мальчики и девочки делились на отдельные группки, и оставались крошки, рассыпавшиеся по краям двора. Деминь понимал, что он крошка. Крошки не хотят бросаться в глаза, но при этом всегда на виду, как открытая рана. Они прятались от людных мест: игрового городка, уголков площадки, где собирались девчонки, баскетбольной площадки и футбольного поля – дома мальчишек, которые любили спорт.

Даже если крошки успешно прятались от остальных, друг друга им было не обмануть. Они задирали кого угодно, кто под руку подвернется, лишь бы их самих не трогали. Но Деминь не хотел прятаться. Его подготовили 3-я улица и Бронкс, планета Риджборо просто финальное испытание. Незримые наблюдатели специально подобрали для него миссию, чтобы проверить силу и терпение. Когда Деминь пройдет испытание, он воссоединится с настоящей семьей. Кем были эти наблюдатели? Он тоже понял. Те, кто посылал ему телепатические сообщения на фучжоуском – этот язык всегда звучал у него в голове, никогда не приходилось напрягаться, чтобы понять. Миссия придала ему смелости. Так что на перемене он выходил на середину площадки, стоял на виду, брал остальных на слабо.

На третий день у стола Деминя в столовой остановилась девочка с пачкой яблочного сока, из которого торчала тощая трубочка с примятым зубами кончиком. Ее темные волосы были затянуты в короткий хвост. У очков была ярко-красная оправа.

– Ты откуда?

Деминь откашлялся.

– Из Бронкса. А ты?

– Отсюда, – сказала она и ушла.

На четвертый день была физкультура. В Риджборо дети играли в спортивные игры: футбол, американский футбол, баскетбол, плавание, бейсбол, теннис, волейбол, хоккей. Мальчишкам Риджборо полагалось разгоняться и таранить. В мужской раздевалке Деминь наблюдал за молодым населением планеты Риджборо, пока переодевался в спортивную одежду: замечал все – от несформировавшихся детских конечностей коротышек вроде Шона Уэкера, самой крохотной крошки, до упитанных лапищ и франкенштейновской башки Коди Кэмпбелла. Деминь приглядывался к пухлым рукам Коди, его бедрам, похожим на буженину, трясущемуся потеющему подбородку.

Деминь разулся, снял спортивные шорты, которые купила Кэй. Крошки оставались на краю скамеек, переодевались второпях, но остальные шутили и перекрикивались с друзьями.

Шон Уэкер запутался в шортах, врезался в шкафчик. Это был маленький мальчик со сморщенным личиком – такой бледный, что его прозвали Призраком.

– Педик, – сказал один из мальчишек. – Призрак – педик.

– Пошел ты! – заорал Шон. – Пошел! Ты! – коллективным ответом раздевалки стал смех – намного хуже, чем гнев, и Шон улизнул. Тут Деминь почувствовал, как его толкнули, удар между лопаток. Покачнулся вперед.

Это был Коди.

– На что уставился? Китайский даун. – На его щеке было родимое пятно в форме летающей тарелки. Он снова толкнул Деминя, но в этот раз Деминь сам налетел на Коди и отбросил его назад. Тот пошатнулся, издал звук вроде «уф-фа». Он оказался еще более неуклюжим, чем Трэвис Бхопа; здоровый, но без равновесия. Это показалось Деминю и комичным, и предсказуемым.

На него кто-то навалился, в бок ударили. Деминь ответил одним локтем, другим. Вскрикнул и освободился. Коди оправился. Деминь встал.

– Какого хрена?

Навалившимся оказался Шон Уэкер, с перекошенным лицом.

Деминь ушел.

– Даун, – повторил Коди. – Китайский даун, – это было похоже на рев, мясистый и грубый, как будто что-то звериное, вывернутое наизнанку.

В спортзале они играли в кикбол – игру, про которую Деминь раньше не слышал. Когда пришла его очередь бить, он услышал, как кто-то усмехнулся и сказал: «Отличные ботинки». Он опустил глаза на свои новые «найки», и мячик ударил ему прямо в живот. Когда он развернулся, увидел ряд мальчишек, сдерживающих смех.

После школы он шел домой один. Было не так уж далеко, всего полчаса ходьбы, но пейзаж упорно не менялся – дом за домом, дерево за деревом. Узкие улицы выходили на мини-поля – такие широкие, что у Деминя кружилась голова от одного их вида, он пугался их бесконечности. Чем дальше от школы, тем чаще промежутки между домами становились больше самых огромных домов. Деминь так отвык от шума машин, что, когда одна проехала мимо, он подскочил.

Проходя мимо железной дороги, он услышал позади шаги и напрягся, ожидая увидеть Коди с приятелями.

– Эй, – сказал мальчишеский голос. Деминь встал в стойку. Но это оказался не Коди, а паренек, за которым Деминь наблюдал с любопытством, – Роланд Фуэнтес. Он отличался от остальных детей – тоже не был одним из них. Деминь слышал, как фамилию Роланда произносили с преувеличенным акцентом, растягивая слоги в насмешку, но Роланд никогда на это не реагировал. – Эй, – говорил он теперь Деминю. – Я Роланд. А ты Дэниэл, да?

Роланд Фуэнтес учился в матклассе для умных, вместе с девочкой из столовой – Эмили Нидлс. В городе он бы легко сошел за своего, но в Риджборо из-за своей резкости и целеустремленности он вызывал подозрения. Он выставлял подбородок, его глаза метались, как пугливые птички. Его кожа была намного смуглее белизны Шона Уэкера и Эмбер Битбургер – белизны, как у дорогой бумаги, а темные волосы были тонкие, как у младенца, и редели или, возможно, такими и росли, ведь не может мальчик облысеть еще до перехода в старшую школу.

Вместе они перешли пути, пиная гравий. Насколько знал Деминь, поезда здесь не ходили никогда.

– Ты из класса Хлампкин?

– Ага.

– А я у Мур.

Деминь это знал, но не сказал.

– Ты где живешь? Я на Сикамор-стрит.

– Я рядом, – ответил Деминь. – На Оук.

– А ты откуда?

От Роланда этот вопрос почему-то не раздражал.

– Из Бронкса.

– Круто.

– А ты? – спросил он.

– С Марса! – Роланд был маленьким, но голос у него звучал ниже, чем у остальных мальчишек, – серьезный скрипучий баритон. – Шучу. Отсюда. Риджборо, – с деланой отчетливостью выговорил он.

Роланд сказал, что они с мамой живут на углу Сикамор, а папа умер.

– Но я его не помню. Он умер, когда мне было три с половиной. Погиб в аварии.

– Мой папа тоже умер, – сказал Деминь. Ему вдруг захотелось подружиться с Роландом – на самом деле с кем угодно. – В Китае.

– А мама тоже умерла? Которая настоящая.

Ответ выскочил раньше, чем он смог его остановить.

– Да.

За ужином Питер спросил Деминя, как прошел его день в школе, и Деминь сказал, что хорошо, что он нашел друга. Кэй спросила, нравятся ли ему учителя, и он сказал, что они ничего, только скучные. Она рассмеялась и выговорила: «Ламп-кин!»

– Ну и имечко, – сказал Питер. – Дети наверняка наслаждаются вовсю.

После ужина Питер и Кэй научили Деминя правилам джин рамми, и они сидели вместе за кухонным столом и играли в карты до темноты.

Наверху, в тишине комнаты, Деминь говорил по-фучжоуски с матерью и извинялся за то, что сказал, будто она умерла.

У Роланда и Деминя не было общих уроков, не считая физкультуры, но на переменах они вместе уплетали сэндвичи и вместо двора зависали в компьютерной комнате, где играли крошки и ботаники из всех классов. Иногда они видели там тех, кого не ожидали увидеть, например Эмили Нидлс и один раз даже Коди Кэмпбелла.

Две недели они занимали первые строчки в рейтингах всех игр, били собственные рекорды. Что не включишь, везде было только два имени: ДУИЛ и РФУЭ. Сперва Деминь писал ДГУО, но Роланд спросил: «Что это за Дэ-гу-о?» – а объяснять было слишком сложно. (В первый день школы он подписал листок с задачами «Деминь Гуо», и миссис Лампкин вызвала его к столу и спросила: «В чем дело? Это какая-то шутка?») Каждый раз, когда Деминь выигрывал, Роланд поднимал руку и говорил: «Кто крутой? Д-У-И-Л крутой!» Деминь давал ему пять и озирался, жалея о несдержанности Роланда. В Риджборо было небезопасно вот так хвастаться, и ему не нравилось, как скакал и бил кулаком по воздуху Роланд, когда вводил свое «РФУЭ». Но между играми Деминь включал таблицу лидеров и смотрел на повторение имени, которое вроде как должно было принадлежать ему.

На математике мистер Мур рисовал тупые углы, а Эмбер Битбургер жевала кончики бело-желтых волос. «Не спать, – говорил себе Деминь. – Быть начеку». Самый простой способ не расслабляться – помнить, что у него миссия, что джин рамми, мясной рулет и фланелевые одеяла только часть испытания. Если держаться на дистанции, будет не так больно, когда это всё исчезнет.

Через несколько недель деревянные полы дома Уилкинсонов больше не казались скользкими, а когда кто-нибудь говорил «Дэниэл», он откликался и не думал, что обращаются к кому-то другому. Питер и Кэй больше не казались необычными, оттенок их кожи и форма носов стали такими же нормальными, как низкий гул пустых улиц, и он не всегда вспоминал набирать по ночам мамин номер. Когда же набирал, слышал одно и то же сообщение: «В настоящее время ваш звонок не может быть осуществлен». Теперь уже его лицо казалось странным, когда он смотрелся в зеркало.

Он говорил себе, что незримые наблюдатели придут в любой момент, заберут из класса, вытащат с кикбола, подойдут в столовой, пока он ест сэндвич с арахисовым маслом и желе, как будто ничего не подозревая. Потому что выдавать себя нельзя. Всегда оставалась возможность, что однажды днем в столовой появится его мама, или Леон, или даже Вивиан, готовые забрать и вернуть домой, или раздастся стук в дверь класса и Дэниэла Уилкинсона попросят выйти, и класс пробормочет «О-о-о-о», словно он влип в неприятности, но в кабинете директора будет сидеть мама, и лицо ее будет светиться теплом, и она извинится, что пропадала так долго, закатит глаза за спиной директора Честера. Они сядут на ближайший автобус в город, и Деминь наконец прочистит пыль из горла, расслабит сомлевший в молоке язык.