Текст книги "Монстры всегда возвращаются!"

Глава 2
Вампирша жаждет одобрения

На блестящих боках машин плясали яркие солнечные зайчики. Ляля прикрыла свои чувствительные глаза, пока водители-новички выезжали с парковки, радуясь первой летней жаре. Ляля зябко передернула плечами. Ну почему солнце не греет ее так, как Клода Вульфа?

Жуткие Красавицы (как Ляля гордо именовала Клео, Фрэнки, Клодин, Лагги и себя самое) шагали по заплеванному жвачкой асфальту. Лялиных подруг не интересовали ни свежие сегодняшние сплетни, ни мальчики-старшеклассники. Нет, их глаза, спрятанные за темными очками, были устремлены на Лялин джип. И у нее уже не осталось способов их удержать.

– Ну чего ты тащишься, как черепаха? – окликнула через плечо Лагги. – У меня вся чешуя скукожилась!

– У меня контакты горят!

(Это Фрэнки.)

– У меня мех обугливается!

(Клодин.)

– Я же сейчас загорю! – воскликнула Клео, пряча свои голые плечи под пышными каштановыми кудрями Клодин. – И на мне останутся полоски от лямок! Мне срочно нужно переодеться, а то я так и останусь полосатой!

Ляля еще больше замедлила шаг.

– Может, вам нужны зонтики от солнца? – спросила она, крутя в руках розовую ручку своего зонтика. – У меня в шкафчике их целая куча. Давайте я сбегаю и…

– Давай ты побежишь в другую сторону, а? – рявкнула Клодин, развернувшись и ухватив Лялю за руку. – Мы едем к Фрэнки! Купаться! Ты что, забыла?

Да нет, конечно, не забыла. Они об этом ей сказали сразу, как нашли ее в уголке, где она сидела, обняв карманную грелку. Ляля не тормозила – она просто была влюблена. И уйти из школы, не дождавшись поцелуя от Клода, было все равно что потерять кошелек и не вернуться его поискать. Но иди, попробуй объяснить это его сестрице! «Ах, я все равно не могу поверить, что он тебе нравится!»

Лагги задрала рукав и взглянула на свои розовые сверхпрочные часики «G-Shock».

– Дождя не было уже двести одиннадцать часов! Этот город сух, как австралийская пустыня! – заявила она. – Если я попаду в комиссию по гармонии, устрою в коридорах плавательные дорожки и на уроки буду не ходить, а плавать!

Фрэнки сдернула с себя темные очки со стразами.

– А ты что, тоже вписалась?

Клео хихикнула, точно вспомнив какую-то шутку.

– Да, и я тоже! – Клодин отвела свои каштановые кудри подальше от мохнатой шеи и принялась обмахиваться. – Если попаду в комиссию, у нас в школе будет профессиональный грумер.

– А я лично все стены увешаю зеркалами! – объявила Клео.

– Да зачем мумии зеркала? – удивилась Фрэнки.

– Низачем! – ухмыльнулась Клео. – Мне просто нравится смотреться в зеркала.

И Жуткие Красавицы расхохотались, шагая к джипу на своих высоких платформах. Мимо прожужжал мятно-зелененький скутер «Vespa». Фрэнки проводила его воздушным поцелуем.

– Хочу себе такой! – крикнула она, перекрывая гул мотора. И обернулась к Ляле. – Я смотрю, мы с тобой единственные не записались в эту миссию-комиссию?

Клео снова хихикнула.

– Вообще-то я тоже записалась, – сказала Ляля, сознавая, как странно это звучит в ее устах. Она, конечно, не из тех, кто чурается общественной деятельности, но она как-то всегда была больше по части охраны окружающей среды и защиты животных, поэтому ей было не до школьных дел. Когда ее просили что-нибудь сделать для школы, она обычно отвечала: «О нас и так заботится уйма людей, а кто позаботится о них?» И больше к ней не обращались.

– А я думала, ты в последнее время занимаешься исключительно спасением животных, – сказала Клодин.

– Да, как же beastiesB4besties? – поддела Клео, имея в виду старый мейл Ляли. Это был каламбур: «beasties be-fore besties» – «звери важнее подруг».

– Ну, так я это и сделала ради одного зверя, – сказала Ляля. – Точнее, ради одной летучей мыши.

– Ради твоего старика? – спросила Лагги, почесывая руки. На раскаленный асфальт сыпалась мелкая радужная пыль.

Ляля кивнула: она поняла, что Лагги имеет в виду большого Д, Лялиного папу.

– Он считает, что мне недостает лидерских качеств из-за того, что я не участвую в жизни школы.

– А зачем вообще специалисту по уходу за животными лидерские качества? – спросила Фрэнки.

Ляля спрятала лицо за розовым зонтиком с оборками.

– Ну, он утверждает, что меня не возьмут в хороший колледж, если я не буду демонстрировать преданность Мерстону.

– Во, придумала! – Лагги вскинула палец. – Давай купим тебе щеночка и назовем его Мерстон!

Они снова разразились хохотом.

– Чего? – спросила вдруг Клодин, обернувшись к школе.

Клод что-то говорил ей через лужайку, но что именно, мог расслышать только волк.

– Чего-о? – переспросила она снова, теперь уже раздраженно. Потом вздохнула: – Ну ладно, валяй, только побыстрей!

Клод стукнулся кулаками со своими приятелями и побрел через автостоянку с энтузиазмом школьника, вызванного в кабинет директора. Нет бы помахать, или там улыбнуться, или в глаза посмотреть… Как будто он вообще с Лялей не знаком. Все свое обаяние Клод старался оставлять за порогом школы – по крайней мере, при мальчишках он его не демонстрировал. И все равно, внутри у Ляли что-то завибрировало. В его присутствии ее мотор всегда набирал обороты.

– А что он сказал-то? – спросила Ляля.

– У него спроси, – буркнула Клодин. – Он же к тебе идет, а не ко мне.

– Прямо так и сказал? – удивилась Ляля – При ребятах?

– Ой, нет, конечно! – ответила Клодин. – Он сказал, что ему надо спортивную форму из машины забрать. Но мы-то знаем, что это значит!

Ляля бросила Клодин свои ключи с брелоком «Vegan Princess», и та поймала их, как букет.

– Только кондиционер включить не вздумайте! – крикнула она, когда остальные девочки наперегонки бросились к джипу.

Ляля наконец-то осталась одна. Она прислонилась к капоту машины Клода и улыбнулась. «Ну вот, я и дождалась своего поцелуя!»

– Как тебе моя новая печка? – спросила Ляля у приближающегося Клода, поглаживая разогревшийся на солнце капот.

Клод недовольно нахмурил свои густые брови.

– А чем старая была плоха?

– Ну, так ведь теперь же я греюсь об тебя! – сказала Ляля, отлепившись от капота и прильнув к его широкой, жаркой груди.

Клод, как обычно, оглянулся через плечо – не видит ли кто? – и только потом наклонился к ней.

– Ты меня так стесняешься? – спросила Ляля, отстраняясь от его грубой спортивной майки. Она подняла свои темные глаза, встретилась с ним взглядом. У Клода глаза были желтее, чем у Клодин, – они горели, как два янтаря.

– Нет, конечно! – сказал он, взъерошив свой зеленый ирокез.

– Так почему ты не можешь на людях обращаться со мной так же, как наедине? – спросила она. – Я не Мелоди Карвер, я Джекила-и-Хайда не заказывала! Пора бы продемонстрировать твоим приятелям, что ты интересуешься не только тем, чтобы пинать мячик!

– Ну, мы его не столько пинаем, сколько таскаем и бросаем…

– А то я не знаю! – ответила Ляля. – Я вот другого понять не могу: почему вы играете так грубо? Неужели вам это нравится?

Он прижал палец к ее губам.

– Хватит, а? У меня через три минуты тренировка. Тебе действительно хочется поговорить о футболе?

Ляля прикусила его левым клыком.

– Не-ет…

– Это хорошо. А то я тебе кое-что принес… – сказал Клод и полез в рюкзак.

– Ой, что там? Да не надо…

Он достал что-то прямоугольное, завернутое в фольгу.

Ляля попятилась.

– Нет-нет, только не плоды твоих кулинарных экспериментов! Тот соленый пудинг был…

– Да ты открой, посмотри! – перебил ее Клод.

Ляля содрала фольгу. Внутри оказалось фото в рамочке: Клод в темно-синем кресле с высокой спинкой, возле пылающего камина. Он сосредоточенно склонился над шахматной доской, упираясь руками в колени. Белая королева висела в воздухе, сантиметрах в пятнадцати над доской.

– Это девять месяцев тому назад. В отеле «Логово». Помнишь? – застенчиво спросил он.

– Еще бы! Это был мой выигрышный ход! – Ляля исполнила победный танец. – Я тебя сделала, как щенка!

– Это было вроде как наше первое свидание, – сказал Клод, не обращая внимания на подколку. Он и так опаздывал на тренировку. – Я знаю, что тебя не видно на фотках, но я подумал – вдруг тебе все-таки приятно будет ее получить? Можешь смотреть на нее во время полнолуния, когда меня не будет рядом…

В ветвях кленов за спиной весело чирикали птицы. Ляля прижалась щекой к груди Клода, прислушиваясь, как колотится его сердце.

– Упырственно!

Клод покрутил головой, словно разминая шею, и буркнул:

– Я с тобой просто зверею от счастья!

Ляля прижала к груди фотографию, а потом и самого Клода. Он ухмыльнулся и взял ее за подбородок, как раз когда из ее джипа загремела песня Рианны. Но Ляля все равно его поцеловала. Ей наконец-то сделалось тепло.

Би-ип! Би-ип!

– Поехали, а? – крикнула Клодин, высунув голову в окно.

– Сидеть! – скомандовала Ляля.

Клод открыл багажник своей машины, бросил туда школьный рюкзак и достал черную спортивную сумку «Adidas».

– Да ладно. Все равно мне на тренировку.

Ляля с улыбкой кивнула. Он поспешно поцеловал ее на прощание и рванул в сторону стадиона.

– Ну что, кто готов оттянуться «On the Floor»? – спросила Ляля, запрыгивая на водительское сиденье и врубая Дженнифер Лопес.

– Ур-ра-а! – раздалось из открытых окон машины.

– Клод сделался гораздо приятнее с тех пор, как вы с ним встречаетесь, – заметила Клодин.

Ляля просияла.

– Да? Почему?

– Потому что его теперь никогда нет дома! – ухмыльнулась ее подружка.

С заднего сиденья донесся дружный хохот. Из кондиционера несло холодом, и все же Ляле было тепло-тепло, как в кашемировой шали.

Стоило свернуть на Рэдклиф-вэй, как в Лялином айфоне сработала еженедельная напоминалка.

– Держись! – крикнула она и вдавила педаль. Клодин впечаталась в сиденье Клео, Лагги упала на центральную консоль, зеленые ноги Фрэнки взлетели вверх, нечаянно продемонстрировав девочкам ее полосатые мальчишеские трусики.

Джип, взвизгнув тормозами, остановился под раскидистыми кленами напротив Лялиного дома. Ляля выскочила из машины и кинулась ко входу в викторианский особняк, не трудясь объяснять, куда она так торопится. Была среда, без четверти четыре, и в телефоне сработала напоминалка. Ее подруги отлично знали, куда она спешит.

В коридоре, с его обитыми бархатом стенами и черными мраморными полами, с редкими озерцами тусклого света, всем гостям требовалось время, чтобы начать что-то видеть. Но Лялины глаза мгновенно приспособились к скудному освещению. На пороге ее встретил аромат дров, пылающих в камине.

Она услышала приближающийся мелкий цокот – словно мышка бежит на каблучках – и пронзительный писк: «И-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!»

– Дивный Граф! – проворковала Ляля, подставляя руку как насест. Летучий мыш размером с кулак взмахнул крыльями и вцепился когтями в ее браслеты. Розовый бантик, который Ляля повязала Графу на шею утром, все еще был на нем. Но золотую пыльцу, которой она посыпала ему крылышки, он ухитрился счистить. Мальчишки неисправимы!

– Я знаю, ты хочешь кушать, но меня папочка ждет! – сказала Ляля мышу.

– И-и-и-и-и-и-и-и-и-и! – ответил мыш и полетел наверх, в ее комнату. Ему было девять лет, но он до сих пор боялся мистера Д.

Ляля бросила свою микрофибровую сумочку цвета фуксии на черную с золотом бархатную скамью и побежала по коридору, увешанному портретами многих поколений вампиров, осовремененными с помощью глянцевых рамок. Из-за этого коридор больше напоминал знаменитый ресторан «Sardi’s» в Нью-Йорке, увешанный шаржами звезд, чем фамильную галерею старинного рода. Впрочем, мистера Д нельзя было назвать любителем старины. Он стремился, чтобы его дом выглядел, как волосы Ляли: блестящим, темным и роскошным.

Ляля пошла на скрипучий дядин голос и пришла в салон. Обстановка салона была данью сибаритскому стилю Армани. Вместо исторических реликвий и всяких там произведений искусства на стене, оклеенной жатыми золотыми обоями, висела шестидесятичетырехдюймовая плазменная панель.

Напротив нее стоял дядя Влад, коротышка с копной седых волос, в круглых черепаховых очках. Сейчас, с руками, скрещенными на груди, поверх двубортного синего кардигана, он напоминал расстроенного гнома.

– Нет, я знаю, что ты звонишь, чтобы пообщаться с Лялей, – говорил дядя Влад. – Но сначала нам с тобой следует обсудить цветовую схему. Здесь совершенно отсутствует фэн-шуй. Нам нужен хотя бы небольшой проблеск радости.

Он указал на стеклянный камин, черный диван-кровать, черный лохматый ковер, черный лаковый шкафчик с дверцами гармошкой.

– У меня такое ощущение, будто я попал в скрипичный футляр!

Ляля хихикнула.

– Мы это уже обсуждали! – пробасил с экрана мистер Д. – Я отказываюсь верить в то, будто яркие цвета и перестановка мебели способны что-то исправить. Если ты хочешь что-то получить, это надо пойти и добыть! Ну и где же моя дочь?

Ляля встала напротив экрана.

– Я тут, папочка!

Дядя Влад отступил в сторону, утирая блестящий от пота лоб бледно-розовым платочком. Он медленно закатил глаза, давая Ляле понять, что он ее нарочно прикрыл и что это обошлось ему недешево.

Она прикусила нижнюю губу. «Извини!»

Дядя Влад сунул свои маленькие ручки в карманы клетчатых брюк и удалился в сторону кладовки заедать стресс.

– Привет, пап, – сказала Ляля, робко усевшись на краешек дивана.

Загорелый мужчина с зализанными назад волосами коротко кивнул ей с экрана. На нем был безупречно отутюженный серебристо-серый костюм, сидел он за полированным деревянным столом, а за спиной у него виднелся ряд круглых окошек. В окошках мелькали то ярко-голубое небо, то бирюзовое море. Он сурово разглядывал наряд дочери.

Ляля скрестила ноги в розовых чулках и подалась вперед, стараясь спрятать черную юбочку в оборках, про которую папа как-то сказал, что она, несомненно, привлечет внимание, которого хочется Ляле, но совсем не то внимание, какого ей хотелось бы. Ляля набросила поверх своего обтягивающего черного блейзера шерстяную накидку. Несмотря на то что в камине ревело пламя и центральное отопление жарило, как на Багамах, ее пробрала дрожь. Кровь и тепло – папочка умеет высасывать и то, и другое.

– Ну-с, – отрывисто спросил мистер Д, – какие новости?

Ляля подняла глаза. Ей впервые было о чем рассказать.

– Ну… Вот, смотри, что у меня есть! – она показала ему портрет Клода.

Мистер Д сложил пальцы домиком и поднес их к губам.

– Это Клод. Мой парень. Брат Клодин, знаешь?

Его глаза сузились.

– Из Вульфов?

Ляля медленно кивнула.

– Ну, а еще? – произнес он. – Что-нибудь, чем ты можешь похвастаться? Что-то, что продемонстрирует развитие твоих лидерских качеств?

Ляля, пристыженная, опустила глаза и принялась разглядывать черные шнурки на своих ботинках. Может, сказать ему, что она подала заявление в комиссию по гармонии? Ну, а вдруг ее не выберут? Он тогда еще сильнее разочаруется…

– Я пятерку получила за контрольную по биологии, – соврала она.

Он попытался улыбнуться. Выглядело это так, словно у него болит живот.

– Ну, а в летнюю школу помощников учителя ты записалась?

– А там уже мест нет, – соврала она еще раз.

Мистер Д вздохнул.

– Ну да, конечно…

«Ну, пап, ну прости меня, а? Да, я не президент класса и не стремлюсь. Я не думаю ни о поступлении в колледж, ни о лидерских навыках, ни о власти. Мои друзья и родные передо мной не трепещут, и я не хочу, чтобы передо мной трепетали. Животные не прячутся при моем приближении. И все считают, что одеваюсь я упырственно! Может быть, если бы ты приехал жить сюда вместо того, чтобы сидеть у себя на яхте, ты бы это и заметил. И полюбил бы меня – такой, какая я есть. Я же тебя люблю таким, какой ты есть!» Вот что хотелось крикнуть Ляле. Но вместо этого она пообещала найти себе какое-нибудь занятие, которое поможет ей поступить в колледж, сразу же, как они расстанутся.

Ляля осталась сидеть, глядя на потухший экран. Ну и что теперь? Уже июнь. Возможностей «улучшить» свою школу у нее не до фига. Но если она хочет заслужить одобрение отца, надо же сделать хоть что-нибудь! Проявить инициативу. Попробовать.

Она подбежала к ноутбуку, который моргал на старинном комоде с зеркалами, и погуглила «чем помочь своей школе». Получила около 730 000 000 результатов. Ляля принялась листать и остановилась на тринадцатом.

Вот оно! Мечта любой школы! А те, кто думает, будто «тринадцать» – несчастливое число, глубоко ошибаются. Можно сказать – смертельно ошибаются!

Глава 3
Неожиданная замена

Толпа стильно взлохмаченных хипстеров медленно продвигалась к приземистому кирпичному строению, влекомая желтым светом, льющимся из распахнутой двери.

Ночь была теплая, однако Мелоди Карвер застегнула свою черную толстовку и сунула руки под мышки. Неужели она в самом деле находится у бара колледжа, одетая в вареную футболку «Hello Kitty», пижамные штаны в полосочку и шлепанцы-угги? А ведь это она обладает завораживающим голосом сирены. Это она должна говорить другим людям, что им делать. И тем не менее ее старшая сестра, Кандис, обычная нормалка, могла дать ей сто очков вперед, когда речь шла о том, чтобы кого-то убедить.

– Документы! – буркнул толстошеий вышибала. Он водил лучом своего тонкого фонарика, точь-в-точь Дарт Вейдер.

Хрупкая фея с очами лани выступила вперед, помахала карточкой, закатила глаза.

– Ну я же тут каждый вечер бываю! – сказала она своим приятелям. – Неужели обязательно надо каждый раз проверять документы?

– Вот когда вымахаешь до метр восемьдесят и будешь весить семьдесят кэгэ, тогда я от тебя отстану. А пока терпи, Бемби! – сказал он и махнул рукой, пропуская следующего.

– Какие потные подмышки! – фыркнула крошка и зашагала прочь, покачиваясь на танкетках, высоченных, как обувная коробка, в которой они были куплены.

– Следующий!

Парнишка в джинсах в облипку принялся лихорадочно рыться по карманам, а тем временем мужик в белой обтягивающей футболке и в татуировках от запястья до плеча стукнулся кулаками с Потными Подмышками и невозмутимо проследовал внутрь.

– Откашляйся заранее! – пробормотала Кандис краешком губ, алых, как маков цвет. – Мы следующие!

Они продвигались вперед. Влажный воздух вонял сигаретным дымом и маслом пачули. Мелоди, опасаясь приступа астмы, принялась отмахиваться от дыма. Кандис шлепнула ее по руке.

– Ты чего, как будто школьница?

– Но я же и есть…

– Сегодня ты не школьница!

Кандис поправила свои золотистые кудряшки.

– Просто не верится, что Шейн до сих пор тебя не раскусил! – хихикнула Мелоди. – Неужели он и правда думает, будто ты в колледже учишься?

– А почему нет?

– Ну, во-первых, он никогда не встречал тебя в кампусе, – ответила Мелоди. Ей вдруг ужасно захотелось в туалет. И зачем она только выпила ту здоровую банку «Dr Pepper»? Ах, ну да, конечно: она же собиралась вечером сидеть дома и готовиться к контрольной по математике, а вовсе не торчать в очереди в забегаловку, где Кандис назначила свидание своему бойфренду из колледжа.

Кандис выдернула из волос Мелоди оливковое перышко и сунула его себе за ухо.

– Очень удобно, когда ты рядом: всегда под рукой красивые аксессуары! Всякой девушке стоит иметь сестру-сирену, честное слово!

– Лучше бы ты досталась в сестры кому-нибудь другому! – поддела ее Мелоди. – Я совсем не прочь отдохнуть от тебя.

Стоявшая за ними брюнетка в клетчатом фланелевом платье и армейских ботинках внимательно разглядывала Кандис. Мелоди к этому уже привыкла. Гламурная внешность ее сестры вызывала больший ажиотаж, чем библиотечный экземпляр «Сумерек».

Девушка с дредами похлопала Кандис по плечику, осыпанному мерцающими блестками.

– Эй, Барби! До выпускного еще целый месяц.

– Извини, что-что? – растерянно переспросила Кандис.

Сердце у Мелоди отчаянно забилось, как всегда, когда она чувствовала, что сейчас ее будут доставать. Из-за чего на этот раз? Из-за тапок? Из-за пижамных штанов? Из-за нечесаных волос?

– Ты чего, правда думаешь, что тебе удастся миновать Малыша в таком виде? – осведомилась Фланелька.

– Она сбежала с праздничного торта!

(Это Дреды.)

– Нет, прямо с карнавала!

(Фланелька.)

– Не-ет, из коробки «Сиропки»!

(Дреды.)

Фланелька покатилась со смеху.

– А что такое «Сиропка»?

Дреды выпустили из своих тонких губ тонкую струйку дыма и пожали плечами.

– Понятия не имею!

И они расхохотались вместе.

Мелоди была так потрясена, что даже забыла, как ей хочется в туалет. Эти девки смеялись над одеждой ее сестры! А не над ней! В кои-то веки!

Кандис подступила к Дредам вплотную, вторгшись в их личное пространство. Уперла руки в боки, и…

– Следующий! – крикнул Малыш.

И Мелоди потащила Кандис за собой.

Кандис так офигела – впервые в жизни кто-то посмел ее не одобрить, – что даже не нашлась, что сказать.

– Э-э…

Фланелька подалась вперед и шепнула:

– Ну, я, по крайней мере, выгляжу старше двадцати одного года!

Зеленые глаза Кандис снова сверкнули и ожили.

– Ну, а я, по крайней мере, выгляжу младше!

Она выдернула из своего клатча с бусиками визитную карточку и помахала ею перед носом у собеседницы.

– Но ты не переживай! У меня папа – пластический хирург. Если когда-нибудь выиграешь в лотерею, можешь ему позвонить. Он любит сложные случаи!

Мелоди не удержалась от смеха, глядя на ошарашенные физиономии девушек. Да уж, Кандис всегда найдется, что ответить!

– Документы предъявляем!

Кандис выпихнула Мелоди вперед.

«Только бы мой голос подействовал, ах, только бы подействовал!» Если не считать звонка в Южно-Калифорнийский университет (Кандис нужно было дополнительное время на вступительное эссе, а Мелоди нужно было избавиться, наконец, от ее нытья), Мелоди уже несколько месяцев не пользовалась своим волшебным голосом. Управлять судьбами – это и впрямь слишком серьезно. День варенья Клодин многому ее научил. И еще тот случай, когда она заставила официанта из ресторана «Dairy Queen» положить Джексону в мороженое все добавки сразу. Его тогда стошнило жевательным мармеладом, печеньками и крекерами с отрубями прямо на ее новую джинсовую курточку.

Мелоди перевела дух и посмотрела прямо в черные глаза Малыша.

– Вам не нужны наши документы. Нам уже есть двадцать один год. А вот тем девушкам, что стоят за нами, еще нет.

Вышибала заморгал. Подействовало!

Он положил теплую ладонь на спину Мелоди и подтолкнул ее с Кандис навстречу желтым огням.

Кандис взяла Мелоди под руку и стиснула ее ладонь.

– Я же знала, что у тебя все получится!

Мелоди снова ужасно хотелось в туалет, но она все-таки улыбнулась. Не столько потому, что ей удалось попасть в бар, сколько потому, что она, в кои-то веки, не бросалась в глаза.

В затхлом воздухе пахло пивом и несвежим попкорном. Мелоди лихорадочно озиралась в поисках туалета, с нетерпением ожидая, пока глаза, наконец, привыкнут к полумраку.

Вдоль всего помещения тянулась исцарапанная деревянная стойка. За стойкой стоял паренек-азиат, хипстер в черной футболке и мешковатых портках «Dickies». К нему тянулась трехслойная очередь. Высокие столы выглядели как огромные подносы, нагруженные пустыми кружками и кошельками, студенты кружились и подпрыгивали под музыку из альбома «The Cure», которая гремела из динамиков на сцене. Музыку врубили, чтобы заполнить паузу, пока на сцене рассаживалась группа, целиком состоящая из девушек.

Мелоди вспомнила те дни, когда она еще пела, до того, как у нее началась астма. Она тогда выступала перед взрослыми, которые чинно сидели рядами в зрительных залах и благоухали дорогими духами. Интересно, а каково это – петь для сверстников? Мысль быстро превратилась в чувство: у нее закружилась голова, как будто она вот-вот упадет.

– Я пошла искать Шейна. Ты точно нормально доберешься домой? – спросила Кандис, размазывая подводку для глаз, чтобы выглядеть как можно естественнее и сексуальнее.

Мелоди получила права всего шесть дней назад, но она была всецело поглощена тем, чтобы не обмочиться в пижамные штаны, и потому поспешно закивала. Кандис бросила ей ключи от машины и сбежала.

«Наконец-то!»

Тесный туалет с черными стенами был обклеен плакатами и наклейками ее любимых групп: «Foo Fichters», «Pearl Jam», «Nirvana», «Blind Melon», STP… Это выглядело как дань гранжу девяностых. Или, скорее, той мрачной музыке, которую она крутила в солнечном Беверли-Хиллз. Песни для отверженных. Песни для нее…

Моя руки холодной водой без мыла в хлипкой, расшатанной раковине, Мелоди разглядывала свое отражение в треснутом зеркале. Да уж, видок у нее тот еще. Растрепанные черные волосы собраны в неаккуратный хвост, повсюду свисают застрявшие в волосах перышки, зрачки узких серых глаз расширены от кофеина. До Кандис ей далеко, это точно. Впрочем, сегодня это было не так уж важно. На Мелоди как будто никто не обращал внимания. Просто не верилось!

Пока она проталкивалась к выходу, свет в зале погас. Толпа стянулась к сцене и разразилась приветственными возгласами.

Блондинка в обрезанных обтягивающих джинсах и короткой рубашке, из-под которой выпирал валик жира на животе – что ее, похоже, нисколько не смущало, – уселась за потрепанную ударную установку, кое-где заклеенную скотчем. Девушка с розовыми волосами, в серебряном лифчике и черных джинсах в облипку воткнула штекер своей бас-гитары в старый усилитель с полуоторванной наклейкой «BAD CAT». Гитаристка была одета в пышное голубое бальное платье, рваные сетчатые колготы и армейские ботинки. Как только все они расселись, на сцену решительными шагами вышла брюнетка с лоснящимися волосами, собранными в хвост, в черной вязаной футболке, открывающей плечи. В ее белых кожаных ботильонах отражался грязный деревянный пол. Она была больше похожа на рассерженную чирлидершу, чем на рок-певицу.

– Эй, вы, пьянчуги и ворюги! Всем привет! – крикнула она. – Меня зовут Давина, и щас я вам покажу, где раки зимуют!

Девушки-музыканты негодующе переглянулись. Девушка с розовыми волосами наклонилась к своему микрофону и сказала:

– А мы – «Богиня гранжа»!

Все радостно завопили.

– Опаньки, про них-то я и забыла! – Давина глуповато хихикнула. – Как это невежливо с моей стороны!

– Ничего, мы привыкли! – крикнула ударница, хлопнув палочками. – Пять, шесть, семь, восемь!

Да, кстати! Завтра же контрольная по математике! Пора было идти… И тут в баре прогремели знакомые аккорды. «Pearl Jam»?! Ну как же тут уйдешь…

Мелоди принялась пробираться к сцене.

– Потише нельзя? – сердито сказала девушка с голубыми волосами, в легинсах и сетчатой майке. Потом Мелоди наткнулась на гору мышц в темно-серой футболке.

– Ты в порядке? – спросил парень, ухватив ее за плечо. Несмотря на тесноту и потные тела вокруг, рука у него оказалась на удивление прохладной. Мелоди кивнула и протиснулась мимо.

– Давай за нами! – сказал знакомый мальчишеский голос. Это были Билли и его подружка, пахнущая фиалками, Спектра: парочка невидимых влюбленных из Мерстонской школы. Они ловко протащили ее к самой сцене. Им было не привыкать прокладывать себе путь в толпе.

В луче прожектора на миг мелькнул силуэт Спектры. Потом прожектор отвернулся, и воздушная красавица в черном платье на узеньких лямках растаяла в темноте.

– А вы что тут делаете? – спросила Мелоди.

– Ой, да я сюда уже сколько лет хожу! Тут музыка классная.

Мелоди энергично кивнула и показала Спектре два больших пальца. Потом вскинула руки над головой и завопила: группа играла знаменитую «State of Love and Trust».

– А сестра твоя где? – спросил Билли.

– С Шейном! – крикнула в ответ Мелоди.

– Смотри, с кем я познакомилась! – прокричала подошедшая Кандис, пританцовывая в обнимку с двумя ребятами. – Это Руди и Байрон!

– Брайан! – поправил тот, что справа.

– А чего ж ты сказал, что ты Байрон? – возразила Кандис.

– Я такого не говорил!

Кандис выпрыгнула из шеренги.

– Я с врунами не танцую!

Следующие полчаса они плясали и хохотали под лучшую музыку девяностых. Учебник математики взывал к совести Мелоди, но какие песни там звучали – одна лучше другой! Она не могла оторваться от грохочущих басов и стенающей гитары. От музыки, которая была ей другом, когда всем остальным было все равно.

На сцене Давина готова была проглотить микрофон и вращала своим хвостом, как вертолет на взлете. Она повернулась спиной к публике и шлепала себя по накачанной пилатесом заднице.

Песня звучала все громче, и Мелоди принялась подпевать. Подпрыгивая в такт припеву, она отдалась на волю коллективной энергии толпы. Наверно, так себя чувствует человек, когда он выпил залпом банку «Red Bull», а потом им выстрелили из пушки!

Внезапная тоска по Джексону сдавила ей грудь, как застегнутая кожаная куртка. Она хотела видеть его, здесь и сейчас. Хотела, чтобы он знал об этой части ее жизни. Музыка что-то пробудила в ней, точно так же, как жара пробуждала в Джексоне Ди Джея. Мелоди не раз наблюдала его преображение, и ей хотелось, чтобы он увидел, как преображается она сама. Особые моменты жизни кажутся потом нереальными, если тебе не с кем их разделить. Это и есть любовь. Но, с другой стороны, оставить его в покое, чтобы он мог нормально подготовиться к контрольной, – это ведь тоже любовь…

Давина выбежала на край сцены, подалась к слушателям.

– Ловите меня, слабаки! – крикнула она. И, растопырив руки, задрав подбородок, вытянув ноги, прыгнула вниз. Она скользила в воздухе навстречу своим фанатам с уверенностью чайки, парящей в потоках ветра. – Лечу-у-у-у!

Танцующие разбежались, как тараканы от дихлофоса.

Бум! Уи-и-и-и-и-и-и-и! Упавший микрофон жалобно взвыл на весь бар, когда они с Давиной рухнули на грязный пол с воплем, усиленным динамиками.

Все присутствующие принялись лихорадочно озираться, словно разыскивали кого-то знакомого, который пока не показался. Группа продолжала играть.

– Ой, плечо! – вскрикнула Давина. – Кажется, я что-то сломала…

Прибежал вышибала, склонился над пострадавшей дивой. Он поднял ее на руки, как птенца, и закинул ее пострадавшее крылышко себе на плечо.

Она пнула его в лодыжку.

– Уй-я! Это же сломанная рука!

– Опаньки! – он подмигнул девушкам-музыкантам. – Как это невежливо с моей стороны!

Девушки на сцене с трудом прятали улыбки.

– Неужели они за нее совсем не переживают? – удивилась Мелоди.

– Они все ненавидят Давину, – объяснила Спектра. – Она жуткая воображала. Она и песен-то толком не знает – они все время покупают ей новые шмотки, иначе она отказывается репетировать.

– А чего они тогда ее не вышибут? – спросила Мелоди.

– Ее папочка – Дэнни Корриган, – объяснил Билли и развернул ее голову в сторону неоновой вывески над стойкой. – Видишь, написано: «У Корригана»? Это его клуб. И пока это единственное заведение, где они играют.

– Я слышала, что Сейдж, гитаристка, нарочно заплатила тем, кто стоял в первом ряду, чтобы Давину уронили! – сообщила Спектра, как всегда, с уверенностью человека, который точно знает, о чем говорит, хотя, как правило, она все это просто выдумывала.

– Кто-нибудь знает «Doll Parts»? – осведомилась Сейдж, раскачиваясь на каблуках армейских ботинок.