Текст книги "Этидорпа, или Край Земли"

Глава 2
Дружеское совещание

При нашей нынешней цивилизации редко найдешь человека, который живет одиноко. Это замечание не относится к отшельникам или личностям ненормальным, с искаженными умственными наклонностями, а к большинству человечества, живущему и активно передвигающемуся среди своих собратьев, и занятому обычными человеческими делами. Каждый человек должен иметь, по меньшей мере, одно доверенное лицо. Это будет либо его собственный домовладелец, либо кто-то из круга близких друзей. Могут быть редкие исключения среди людей – гениев политического, военного искусства или торгового дела. Но даже в этих случаях сомнительно, чтобы они держали свои мысли в себе, герметично закрытыми от своих приятелей. Как преобладающее правило, любая жена или близкий друг делятся внутренними мыслями, даже когда таинственность кажется незаменимым элементом успеха. Тенденция к свободному взаимообмену идеями и опытом почти универсальна. А инстинкт подсказывает природному человеку облегчить бремя своей самой сокровенной мысли, когда для открытия приходит надлежащее доверенное лицо и надлежащее время.

В течение месяцев я держал в себе события, о которых рассказал в предыдущей главе. И это по нескольким причинам: во-первых, страх бессмысленности, которая последовала за фантастическим происшествием и возможно подозрение в моей психической нормальности, которое могло стать результатом рассказа. Во-вторых, очень веские сомнения в реальности моих происшествий. Но мало-помалу, уверенность в самом себе была восстановлена. Как только я поразмыслил над этим и вновь убедился в реальности происшедшего со мной при случайном наблюдении серебряного волоса, который я свернул в моей карманной книжке. Сначала я ожидал, что он исчезнет так же, как и нож странника. На меня находило чувство, что я должен увидеть моего посетителя снова в ближайшие дни. Я сопротивлялся этому впечатлению, ибо это было скорее чувство идеи, чем мысли. Но неопределенное ожидание росло, несмотря на меня самого, пока, в конце концов, оно не стало убеждением, которое не могли поколебать никакая логика или аргумент. Достаточно любопытно, что первоначальный инцидент растворился в прошлом, а эта новая идея вышла на передний план и я начал в уме обсуждать другую беседу. Временами, сидя в одиночестве после ночи, я чувствовал, что за мной наблюдали невидимые глаза. Эти глаза не давали мне покоя. Я был морально уверен в присутствии кого-то другого в комнате. Ощущение было поначалу неприятным и, с частичным успехом, я пытался отбросить его. Но только на короткое время я смог отогнать навязчивую идею. И так как мысль обретала форму, невидимое присутствие становилось более актуальным для сознания. Я надеялся, что пришелец выполнит свои прощальные слова «до скорой встречи».

В одном я нашел решение – по крайней мере, я стал лучше информирован по предмету галлюцинаций и явлений, и меня бы не застали врасплох, как это случилось раньше. В конце концов, я решил довериться моему другу, профессору Чикирингу, спокойному, вдумчивому человеку многих достоинств, проштудировавшему огромное количество книг по разной тематике. Особенно из области чудесного.

Так, после предварительного согласования встречи, я пришел к профессору и поведал ему свою историю, со всеми подробностями. Он терпеливо выслушал весь рассказ, а когда я закончил, прозаическим образом уверил меня, что такие галлюцинации никоим образом не являются редкими. Его замечание было провоцирующим, чего я не ожидал из того терпеливого интереса, который он показал, пока я рассказывал свою историю. Так что весь вопрос был снят таким вот образом. С некоторой теплотой я сказал:

«Но это не было галлюцинацией. Сначала я пытался убедить себя, что это было иллюзией. Но чем больше я думал о происшедшим, тем более реальным оно становилось для меня».

«Вероятно, Вы спали, – предположил профессор».

«Нет, – ответил я. – Я пробовал эту гипотезу, и она не действует. Многое делает такой взгляд несостоятельным».

«Не будьте таким уверенным. По вашему собственному заверению, Вы были в тяжелом нервном состоянии и физически уставшим. Скорее всего, что в таком состоянии, пока Вы сидели в кресле, то задремали в течение короткого промежутка времени и видение прошло через Ваш ум».

«Как можете Вы объяснить тот факт, что происшествия, занявшие большую часть ночи, произошли в течение интервала, который Вы определяете как вспышка?»

«Достаточно просто: во сне время может не существовать. Периоды, покрывающие недели и месяцы, могут быть сокращены до мгновения. Длинные поездки, часовые беседы или множества взаимодействий могут быть спрессованы в срок, которым отмеряется открытие и закрытие двери или бой часов. Во снах, привычные стандарты и рассуждения не находят места. В то же время, идеи или события, пролетающие сквозь сознание, более быстры, чем сама мысль».

«Допуская все это, почему же тогда я, рассматривая необычный характер событий, принимаю их как реальные, состоявшиеся, естественные, как наиболее имеющие место?»

«В этом нет ничего экстраординарного, – ответил он, – во снах все виды абсурдностей, невозможностей, несогласованностей и нарушение естественного закона являются реальностями, не вызывающими ни малейшего удивления и подозрения. Воображение буйствует и является господствующим, а рассудок на время находится в спящем состоянии. Мы видим привидения, духи, все формы живых и мертвых людей, мы страдаем от боли, переживаем удовольствия, голод, все ощущения и эмоции без мимолетного сомнения в их действительности».

«Оставляют ли предметы наших слов или видений ощутимые доказательства их присутствия?»

«Безусловно нет, – ответил он с недоверчивым жестом теряющего терпение, – это абсурд».

«В таком случае я не спал, – рассудил я».

Не глядя на меня, профессор продолжил: «Эти фальшивые предчувствия имеют свое происхождение в ином – в умственных беспорядках, причиняемых плохим пищеварением. Николаи – видный книжный торговец Берлина – таким образом пострадал. Его опыты интересны и поучительны. Позвольте мне прочесть некоторые из них Вам».

После этого профессор взглянул на книжную полку, выбрал книгу и начал читать (эту книгу я нашел в четвертом томе «Смешанной адвокатской конторы», опубликованной в Бостоне):

«В основном я видел человеческие формы обоих полов, но обычно казалось, что они не замечали одна другую, двигаясь по направлению к торговому месту. И все они страстно хотели протиснуться сквозь толпу. Временами они, как будто, занимались взаимными делами. Я видел несколько раз людей, лошадей, собак, птиц и так далее.

Эти фантазмы показались мне в натуральную величину, настолько четко, как будто живые, выставляя напоказ различные оттенки в незакрытых частях. Так же как различные цвета и стили одежды, хотя цвета казались более бледными, чем на природе. Ни одна из фигур не была страшной, комичной или неприятной. Большинство из них имели неразличимые очертания, а некоторые выражали приятный аспект. Чем дольше эти фантазмы посещали меня, тем чаще они возвращались. В большем количестве они проявились спустя около 4 недель после того, как впервые появились. Я также стал слышать их разговор, они беседовали между собой, но чаще всего они адресовали свои обращения мне, их речи были необычно коротки и неприятны. В разное время они появлялись в качестве дорогих и сочувствующих друзей обоих полов, их обращения были направлены на умиротворение моего горя, которое не было полностью поддержано, их утешительные слова были адресованы в основном мне, когда я пребывал один. Иногда эти утешающие друзья все же приставали ко мне, когда я был в компании, и не так уж редко, хотя я разговаривал с настоящими людьми. Утешающие обращения иногда состояли из обрывочных фраз, в другое же время они произносились как обычно».

Здесь я перебил: «Замечаю, профессор, что господин Николаи знал, что эти формы были иллюзиями».

Оставив без ответа мое замечание, он продолжил читать:

«В воображение имеется потенциальность, далеко превосходящая лампу Алладина. Как часто сидишь за вечерними зимними размышлениями, и в горящих углях выслеживаешь черты отсутствующего друга? Воображение своей магической палочкой построит город с бесчисленными штилями или маршальскими состязающимися армиями, а также проведет корабль в шторм по океану. Следующая история, рассказанная Скоттом, служит хорошей иллюстрацией этому принципу:

„Незадолго после смерти знаменитого поэта, который занимал в глазах публики высокое положение при жизни, литературный друг, хорошо знавший усопшего, во время темнеющих сумерек осеннего вечера занимался внимательным изучением одной публикации, в которой говорилось в деталях о привычках и о мнениях выдающегося индивидуума, уже умершего. Так как читатель наслаждался интимными подробностями усопшего в значительной степени, то он был глубоко заинтересован в публикации, в которой содержались сведения о некоторых особенностях его самого и его друзей. Посетитель сидел в помещении и также был вовлечен в чтение. Прихожая, открытая в холл, фантастически подходила к темам статей об оружии, черепах, диких животных и т. п. Это случилось тогда, когда он положил книгу и пошел через холл. Тот человек, о котором я говорю, увидел прямо перед собой в положении стоя точную копию своего ушедшего друга, воспоминание о котором так сильно пронеслось в его воображении. Фантом задержался на мгновение, и можно было заметить великолепную точность, которой фантазия наделила телесный взор особенностями одежды и положения поэта. Однако чувствительный к заблуждениям, он не почувствовал ничего, за исключением удивления от экстраординарного сходства, и шагнул к фигуре, которая рассеялась, так как он приблизился к субстанциям, из которых она состояла. Осталась лишь ширма, заставленная пальто, шарфами, пледами и другими подобными предметами, которые обычно находятся в холле загородного дома. Наблюдатель вернулся к тому месту, из которого увидел явление и изо всех сил устремился вспомнить видение, которые было так необычайно живо. Но ему этого не удалось сделать. И человек, который был свидетелем появления или, точнее сказать, чье возбужденное состояние стало средством этого появления, должен был всего лишь вернуться в комнату и рассказать своему юному другу, какую потрясающую галлюцинацию он только что пережил“.

Здесь я вынужден был призвать профессора остановиться: „Ваши истории очень интересны, но мне не удается привести их ни к одной аналогии условий или происшествий с моим опытом. В то время я был полностью бодр и сознателен и человек, которого я видел, появился и двигался при полном освещении газового света“. „Быть может, и нет. – ответил он – Я просто даю Вам некоторые общие иллюстрации к этому предмету. Но вот случай, более похожий на ваш“».

И он продолжил:

«Однажды через лес проходила женщина при темнеющих сумерках ненастного вечера навестить друга, который присматривал за умирающим ребенком. Облака были плотные, начал падать дождь, темнота возрастала, сквозь деревья скорбно стонал ветер. Сердце женщины чуть не остановилось, когда она увидела, что ей еще идти милю сквозь лес в полном мраке. Но памятование о положении ее друга не позволило ей вернуться назад. Взволнованная и дрожащая, она призвала на помощь решимость нервов и двинулась вперед. Она не успела пройти далеко, когда увидела прямо на пути своего движения какой-то очень неясный предмет. По-видимому, он находился на небольшом расстоянии от нее, и когда она попыталась приблизиться к нему, чтобы разглядеть, предмет сразу же стал пропорционально отдаляться от нее. Женщина стала испытывать неприятное чувство. Это был какой-то предмет бледно-белого цвета, определенно различаем ею, и он таинственным образом плыл без всякого усилия на одинаковом расстоянии от нее. Тем не менее, здравый смысл и необычная решительность женщины, а также холодная дрожь переполнили ее. Она сделала отчаянное усилие побороть все страхи, и вскоре ей удалось приблизиться к таинственному объекту, и она ужаснулась при виде облика ребенка ее друга, смертельно холодного и завернутого в покрывало. Она внимательно смотрела, и ребенок становился четким и ясным перед ее глазами. Женщина посчитала это предчувствием того, что ребенок друга умер, и она должна поспешить на помощь. На ее пути показалось явление, которое она должна пройти. Взяв маленькую палку, она заставила себя пойти на предмет и вдруг увидела, что это был маленький зверек, убегавший от нее. Именно он взволновал ее воображение, которое преобразовало его в силуэт ребенка, укутанного в свою простыню».

Я был слегка раздражен и еще раз мягко перебил читателя: «Это раздражающе. Скажите теперь, какое же сходство между капризами этой полоумной женщины и моим случаем?»

Он улыбнулся и снова стал читать:

«Многочисленные истории о духах людей, которые мертвы, привидениях в большинстве случаев начинаются в больном воображении, осложненном некоторым ненормальным дефектом ума. По этому поводу мы можем привести один примечательный случай и тот, о котором не упоминается в английских трудах по данному предмету. Он рассказан составителем». «Два молодых дворянина – маркиз де Рамбуйе и де Преси – принадлежали к двум первым фамилиям Франции. В порыве своей дружбы они договорились, что тот, кто умрет первым, должен будет вернуться к другому с приливами грядущего мира. Вскоре после этого маркиз де Рамбуйе ушел на войну во Фландрию, а де Преси остался в Париже, заболев лихорадкой. Лежа один в постели, серьезно больной де Преси однажды услышал шелест своей постельной занавески и, повернувшись, увидел своего друга де Рамбуйе в полном военном снаряжении. Больной человек спрыгнул с постели, чтобы поприветствовать своего друга, но тот отошел назад и сказал, что пришел исполнить свое обещание, будучи убит в тот же день. Далее он сказал, что после этого ему следует думать больше о другом мире, так как все, что он сказал о нем – истина, поскольку сам он погиб в первом же бою. Затем фантом оставил де Преси, который впоследствии узнал, что де Рамбуйе пал в тот же день».

«А, – сказал я – так фантом предсказал событие, которое и произошло».

«Духовные иллюзии – объяснял профессор – не являются необычными, а установленные случаи не являются недостающими в том, что были вызваны разумом из-за функциональных и органических беспорядков. В последнем указанном случае предсказание последовало после исполнения, но это случайное и редкое совпадение. В самом деле, было бы странно, если бы во множествах снов, приходящих к людям, некоторые из них не следовали после настолько близких событий, что бы гарантировать вероятность их предначертания. Но вот Вам иллюстрация случая, подходящего к вашему. Позвольте мне зачитать:

„В некоторых случаях трудно решить, порождаются ли призрачные явления или голоса физическим расстройством или перенапряженным состоянием ума. Желание физического упражнения или развлечения также может быть причиной. Один друг указывает нам на следующий случай….Его знакомый торговец из Лондона, который многие годы внимательно следил за торговлей, находился однажды один в конторе. Он очень удивился тому, как свободно говорят о нем прохожие на улице. Думая, что это его знакомые, решившие его разыграть, он открыл дверь, чтобы пригласить их зайти. Но, к своему удивлению, он не увидел никого. Снова сел он за стол, и через несколько минут диалог возобновился. Разговор был очень тревожным. Один голос говорил:

– В его конторе есть один негодяй. Пойдем и схватим его. – Конечно – ответил другой голос – надо взять его, это верно, он виновен в большом преступлении и должен понести достойное наказание.

Встревоженный этими угрозами и сбитый с толку, купец бросился к двери, и снова там не оказалось ни единой души. Тогда он закрыл дверь и ушел домой, но голоса следовали за ним через толпу, и он пришел домой в незавидном положении. Склонный к тому, чтобы приписать явление голосов своему расстройству ума, он послал за врачом, рассказал ему о случившемся, и врач прописал ему определенное лечение. Однако это не помогло. Голоса продолжались, угрожая ему наказанием за чисто воображаемые преступления. Торговец был на грани отчаяния. Наконец, один друг предписал ему полный отдых – каждый день играть в крикет, который, к его огромному облегчению, оказался эффективным средством. Упражнения изгнали фантомные голоса, и он их больше не слышал“.

„Так вы считаете, что мне необходимы физические упражнения на свежем воздухе?“

„Именно“.

„И тот мой опыт был иллюзией, следствием головокружения или временного перенапряжения мозга?“

„Сказать по правде – да“.

„Но несколько ранее я спросил Вас, оставляют ли призраки или фантомы ощутимые доказательства своего присутствия?“ Глаза профессора вопросительно расширились. Я продолжил: „Это одно. Ведь я последовал за ним, я нашел на столе длинный белый волос, который у меня все еще есть“. И достав из карманной книги свернутую спираль, я подал ее профессору. Он с интересом осмотрел ее, украдкой бросив на меня взгляд, и вернул ее мне с осторожным замечанием:

„Я думаю, что Вам лучше сразу же приступить к физическим упражнениям“».

Глава 3
Вторая встреча с таинственным посетителем

Неприятно ставить под сомнение чью-то умственную ответственность, а результат моего интервью с профессором Чикерингом был, мягко говоря, неудовлетворителен. Не то, чтобы он ставил прямо вопрос о моем психическом здоровье, но было слишком очевидно, что он расположен принять мое утверждение о действительно случившемся чересчур либерально, с некоторой дозой соли. Я говорю «действительно случившегося» с полным знанием достоверности, которую я сначала считал всецело взаимодействием, то есть фантазией или полетом воображения, следствием крайнего нервного напряжения. Но потом у меня была возможность исправить свои мысли, привести их к некоторому порядку из умственного и физического хаоса той страшной, полной событиями ночи. Действительно, предшествующие события, которые привели к этому, были необычными: ненастная погода, депрессия тела и духа, от которой я страдал, дикий водоворот мыслей – одним словом, общее стечение обстоятельств, направленные на появление какого-то ненормального посетителя. В самом деле, ночь была бы неполной без привидения. А привидение ли это было? Ничего общего с привидением не было в моем посетителе, за исключением манеры появления и ухода. В других отношениях он показался достаточно реальным. В своих манерах он был изыскан и безукоризнен, как Честерфилд, в беседах знающ как ученый, гуманен в заботливом отношении к моим страхам и опасениям. Но тот громадный лоб с копной белых волос, длинная полупрозрачная борода жемчужной белизны и сверх того – ошеломляющая способность, с которой он читал мои мысли – все это не было естественным. Профессор был терпелив со мной, и я был вправе ожидать этого. Он развлекался, читая выдержки, которые были у него по вопросам галлюцинаций и их предполагаемых случаев. Но не испортил ли он чего, причисляя меня к ряду разбалансированных и подозрительных характеров, которые он цитировал? Я думаю, что да, и это размышление взволновало меня. Дошло до того, что я пришел к выводу о том, что его истории и сопутствующие теории такой же мусор.

Мои рассуждения были спокойные и взвешены, они привели меня к поиску рационального объяснения необычного феномена. Я шел к профессору Чикерингу с некоторой долей симпатии, а дело было еще и в том, чтобы сохранить его советы и помощь в дальнейшем распутывании глубокой тайны, которая могла содержать секрет несказанной пользы для человечества. Оттолкнувшись от способа, который дал мне уверенность, я решил действовать, чтобы сделать то, что я был должен с самого начала помалкивать и идти самому до конца в своем расследовании не зависимо от результата. Я не мог забыть или игнорировать серебряный волос, который так благоговейно хранил. Это было гениально – он был ощутимым, настоящим, убедительным свидетелем, как и вся голова моего посетителя, какой бы природы она ни была.

Я стал свободно чувствовать момент своего направления, которое было определено, и чувство того, что седая голова придет снова, сразу же возобновилось во мне, и постепенно чувство ожидания созрело в желание, которое становилось все более интенсивным с каждым днем. Недели перешли в месяцы, пришло и ушло лето, осень быстро исчезла, но таинственный незнакомец все не появлялся. Любознательное фантазирование привело теперь меня к тому, что я стал помнить его как друга, ибо смешанные и неопределенные чувства, которые поначалу испытывал к нему, почти несоизмеримо сменились на чувства искреннего уважения. Он не всегда был в моих мыслях, так что все время я был занят в изобилии, тем, чтобы содержать мой мозг и руки в работе. Но было несколько вечеров, когда я не был занят – как раз перед отдыхом – тем, что давало мне короткий период общения со своими мыслями. Должен признаться, что в такие моменты незнакомец владел большей частью моего внимания. Продолжительное созерцание любого предмета порождает чувство похожести или знакомства с тем же самым, и если такой предмет индивидуален, как сейчас, то такое созерцание уменьшает подверженность удивления от любого неожиданного развития. Фактически, я не только участвовал в посещении, но и подыгрывал ему. Старый латинский максим, с которым я игрался – «никогда не одинок так, как одинок» – поселился в моем мозгу, как долговременный постоялец. Убеждение, чувство, скорее, чем мысль, определяло, и у меня была всего лишь небольшая трудность – легкое кресло, которое я решил поставить в определенную позицию для моего ожидаемого посетителя, когда он появится.

Прошло индейское лето, и почти ушла осень, когда по некоей необъяснимой причине за мной стало охотиться число семь. Что у меня с ним общего или у него – со мной? Когда я садился, это настойчивое число смешивалось с моими мыслями, присоединяясь к моему интенсивному раздражению. Остерегайтесь трогать мистические числительные! Что же я должен был сделать с семеркой? Однажды вечером я обнаружил, спрашивая об этом вслух самого себя, что мне вдруг пришло в голову отнести эту дату к визиту моего друга. Я не держал ни одного журнала, но заметка о некоторых торговых делах, которые я ассоциировал с тем событием, имела место седьмого ноября. Так было установлено назойливое семь! Я должен ждать того, кем бы он ни был, в первую годовщину его визита, что означало седьмое число. Теперь уже близко. В то мгновение, когда я пришел к заключению, число оставило меня и уже не беспокоило.

Прошло третье ноября, затем четвертое и пятое, когда упрямая протестующая идея вошла в мой ум, и я поддался ее назойливости. То было время контроля над моей колеблющейся волей. Согласно этому дню я послал другу записку, и если он будет согласен, то позову его вечером седьмого числа на короткую социальную беседу. Я писал, что если задержусь допоздна, то не извинит ли он меня, если я доберусь до его дома до десяти вечера? Просьба была исключительной, но так как сейчас я рассчитывал на что-то дополнительное, то это не вызвало комментариев и ответ был возвращен с просьбой зайти. Наконец, пришло седьмое ноября. В течение дня я нервничал и день тянулся утомительно. Несколько раз я замечал за собой, будто мне казалось, что я заболел, но я удерживал равновесие. Ночь пришла холодная и ясная, и звезды сияли ярче, чем обычно, как мне казалось. Это было резким контрастом с ночью год тому назад. Я рано поужинал без аппетита, а после ужина прогулялся бесцельно по улицам, думая о том, что должен прийти вовремя до десяти часов, когда должен пригласить друга. Я решил идти в театр и пошел. Пьеса была зрелищная – «Алладин, или волшебная лампа». Представление было для меня неудачным провалом, так как я недолго был занят своими мыслями, и обнаружил себя пытающимся ответить на серию вопросов, которые, в конечном счете, стали неудобными. «Почему же ты назначил встречу на десять, а не на восемь часов, если решил держаться подальше от своих апартаментов?» Я не подумал об этом раньше, до некоторой степени, это было глупой, если не дурной манерой, и я искренне признался себе в этом. «Почему ты вообще назначил встречу, если не только ожидал посетителя, но и страстно желал встречи с ним?» На это было легко ответить: потому что я не хотел поддаваться тому, что ошеломило меня как навязчивая идея. «Не надеешься ли ты отложить встречу до утра?» Ну, нет, я и не думал и не готовился сделать это. «Что же тогда должно предотвратить твоего гостя от ожидания твоего возвращения? Или какая у тебя гарантия, что ты не встретишь его на улице при обстоятельствах, которые могут тебя взволновать и, по крайней мере, поставить в неудобное положение?» Никакой. «Тогда что ты выиграл от своего упрямства?» Ничего, не считая отстаивания моей индивидуальности. «Почему не пойти домой и не встретить твоего гостя в подобающем виде?» Нет, я так не сделаю. Я начал в таком духе и буду настойчив. Я буду стойким. И так, по меньшей мере, я упрямствовал до девяти часов, когда покинул театр в мрачном удрученном состоянии и пошел домой сделать небольшие приготовления к моему вечернему посещению.

Открыв щеколду, я вошел в первую дверь помещения, в котором проживал, прошел через прихожую вверх по лестнице, и задержался у порога своей комнаты, раздумывая о том, что найду там внутри. Открыв дверь, я вошел, оставив дверь открытой, чтобы свет из прихожей светил в комнату, которая была темной. Выше двери не было перемычки. Огонь в камине охватил твердую массу обожженного битумного угля, который не затемнял освещение позади бледно красного румянца на нижней части, показывая, что он едва теплился, не более. Я зажег спичку о шкаф, и как только зажег газ, так услышал щелканье дверной задвижки. Я мгновенно повернулся. Дверь была мягко закрыта какой-то неизвестной силой, если не невидимыми руками, так как в воздухе не было слышно дыхания. Это сверхъестественное вмешательство было не из приятных, так как я надеялся на визит моего друга, если это был друг, который не принесет жуткое появление или манифестацию призрака, беспокоившую меня. Я посмотрел на часы, циферблат указывал на полдесятого вечера. Осмотрелся вокруг – комната была в порядке, все лежало на своих местах, я даже приготовил стул для своего неожиданного посетителя. Было время готовиться к уходу, я открыл свой одежный шкаф, причесался, положил расческу на чистую полку и подошел к умывальнику, стоящему в небольшой нише на другой стороне комнаты. Мой самоконтроль почти оставил меня, как только я это сделал, потому что на стуле, который мгновение назад был пуст, сидел мой гость, повернувшись ко мне со спокойным выражением лица. Комната закружилась в моих глазах, и я рухнулся в первое же кресло, закрыв лицо руками. Испуг длился, однако, лишь мгновение, и когда я восстановил самоконтроль, то почувствовал на себе два проникающих глаза, пристально смотрящие на меня с тем же мягким изучающим взглядом, который я запомнил так же хорошо. Я рискнул взглянуть еще раз, достаточно уверенно, чтобы убедиться, что это были действительно излучающие глаза, и что это был он. Поднявшись со стула, гость встал во весь свой рост, приятно улыбнулся и легким наклоном головы в полголоса сказал: «Позвольте пожелать Вам доброго вечера. Я глубоко рад встретиться с Вами снова».

«А почему же Вы не рады? – сказал он мягко и учтиво – Вы осознали за последние 6 месяцев, что я приду, более того, Вам было известно также время, день и точный час моего прихода. Вы даже желали его. И перед лицом всего этого я нахожу Вас готовящимся увильнуть от требований общепринятого гостеприимства. Кого Вы считаете правым: меня или Вас?»

Я был раздражен знанием, которое он демонстрировал, моих движений и самых сокровенных мыслей. Но мое старое упрямство отстаивало свои права, и достаточно грубо я сказал: «Возможно, это и так во всех отношениях, как Вы говорите. Однако, я обязан придерживаться договоренности, и с Вашего позволения сейчас уйду».

Было любопытно заметить, какой эффект произвела моя речь на пришельца. Он сразу же стал серьезным, тихо засунул руку в карман своего пальто и вытащил оттуда тот же сверкающий, ужасный и таинственный нож, который год тому назад так наводил на меня ужас. Твердо глядя мне в глаза, с некоторой долей грусти он холодно сказал: «Ну, а я не даю Вам позволения. Неприятно прибегать к такому стилю аргумента, но я делаю это, чтобы сохранить время и спор».

Я отступил назад в ужасе, достал старомодный шнур звонка с густой кисточкой на конце, который свисал с потолка, и уже был готов схватить его и дернуть.

«Будьте так любезны, не спешите» – сказал гость сурово, ступив назад, и быстро просвистел ножом над моей головой. Шнур упал возле моей руки, точно отрезанный выше того места, где я мог достать. Я взирал в немом оцепенении на веревку возле моей руки, затем поднял глаза вверх. Шнур наверху был без движения, ни одной заметной вибрации, которую следовало бы ожидать. Я снова смотрел на моего гостя, он так же сидел с приятным выражением лица, но все еще держал в руке нож, а рука его покоилась на столе с правой стороны.

«Давайте положим конец этой глупости – сказал он – Подумайте немного и увидите, что виноваты. Мы легко исправим вашу ошибку, а затем приступим к делу. Сначала я покажу Вам бесполезность избегания этой встречи, а затем мы приступим к работе, ибо время поджимает, а надо сделать многое». Произнеся это замечание, он вырвал серебряный волос из своей головы, выпустил его из пальцев, позволив мягко упасть на лезвие ножа, который все еще покоился на столе. Волос был разрезан на две части так же, как и шнур. В изумлении я не мог двинуться. Ведь он явно намеревался показать качество лезвия, хотя и не намекал на подвиг. С улыбкой он продолжил свою речь: «Как раз в эту же ночь год тому назад мы встретились. По тому случаю, Вы договорились со мной, и в Вашей чести сдержать договоренность, и – здесь он сделал паузу, как бы для того, чтобы заметить воздействие своих слов на меня, и добавил со значением – Вы сдержите ее. Я всячески старался запечатлеть в вашем уме факт того, что приду сегодня ночью. Вы отреагировали. Вы знали, что я приходил, и, тем не менее, в угоду глупой прихоти Вы нарочно сделали бессмысленное обязательство ни с какой иной целью, как нарушить условленный договор. Теперь я настаиваю на том, чтобы Вы сдержали ваше предварительное слово, но я не хочу, чтобы Вы поступили грубо по отношению к своему другу, поэтому Вам лучше всего написать ему извинительную записку и сразу же отправить ее».