Текст книги "Этидорпа, или Край Земли"

Я понял, что он был прав, не было и тени оправдания моему поведению, или, по меньшей мере, я был подавлен его присутствием, поэтому написал записку не откладывая, и бросился отправлять ее, но он сказал: «Вложите ее в конверт, запечатайте, напишите адрес, а то Вы как будто забываете, что нужно сделать».

Я сделал так, как он приказал, механически, и совершенно не думая, что делаю, отдал записку ему. Он взял ее, посмотрел на подпись, и пошел к двери, которую тихо открыл и вручил записку кому-то, кто ожидал снаружи. Затем закрыл дверь, заперев ее на ключ. Повернувшись ко мне с очевидным намерением увидеть, наблюдаю ли я, он ловко провел ножом дважды по дверному замку, сделав глубокий крест, затем уложил нож в карман и сел (я заметил впоследствии, что дверной замок, сделанный из тяжелого металла, имел глубокий порез, как будто он был сделан из замазки).

Как только он расположился удобно в кресле, так сразу и приступил к беседе: «Теперь, когда мы завершили предварительные вопросы, я спрашиваю Вас, помните ли Вы то, что я требовал от Вас год тому назад?» Я подумал, что помню. «Пожалуйста, повторите это, я хочу убедиться и тогда мы начнем».

«Прежде всего, Вы должны представить мне манускрипт».

«Не совсем правильно – перебил он, – я должен ознакомить Вас с манускриптом, прочитав его Вам, если Вы не предпочтете прочитать его мне». «Прошу меня извинить, – ответил я – это верно. Вы должны прочитать манускрипт мне, и во время чтения мне надлежит выдвигать такие комментарии, замечания или отклонения, которые я сочту необходимыми, и добавить их в манускрипт как отдельные эпизоды или комментарии, не являющиеся, однако, частью оригинала».

«Очень хорошо, – отозвался он – Вы имеете точное представление, начнем же».

«Я согласился надежно запечатать манускрипт, когда чтение его будет закончено, положить его в безопасное место и хранить тридцать лет, затем манускрипт должен быть опубликован».

«Именно так, – ответил он – мы понимаем друг друга, что и должно быть. Прежде чем мы приступим к дальнейшему, скажите, тем не менее, нужно ли Вам какое-нибудь объяснение? Если да, то задавайте любые вопросы по своему усмотрению, и я Вам на них отвечу».

Я задумался, но никакого вопроса не возникало. После некоторой паузы он сказал: «Ну, если Вам сейчас ничего не приходит в голову, то, возможно, впоследствии возникнут вопросы, которые Вы можете задать. Но поскольку уже поздно, да и Вы устали, мы не будем начинать сейчас. Я встречусь с Вами ровно через неделю, тогда и начнем. С того времени мы будем следовать предмету так быстро, как Вы сами изберете, но смотрите, не делайте никаких договоренностей, которые помешают нашей работе, ибо в будущем я буду более точен». Резкий импульс охватил меня и я сказал: «Можно мне задать Вам один вопрос?»

«Конечно».

«Как мне Вас называть?»

«Почему Вы должны называть меня? Нет необходимости обращаться друг к другу по имени».

«Но кто же Вы» – настаивал я.

На мгновение на его лице появилось страдальческое выражение, и он грустно сказал, делая паузы между словами:

«Я – Человек – Который – Сделал – Это»

«Сделал что?»

«Не спрашивайте, манускрипт Вам расскажет. Довольствуйтесь этим, Ллевелин, и помните, что Я – Человек».

Сказав это, он пожелал мне спокойной ночи и исчез на лестнице.

Через неделю он точно появился, сел на стул и, достав свиток манускрипта, вручил его мне со словами: «Я слушаю, можете начинать читать».

Осмотрев манускрипт, я заметил, что каждая страница его была несколько крупнее обычного листа бумаги. Написанное занимало намного меньше места, оставляя на бумаге широкий край. В пакете было сто страниц. Последнее предложение заканчивалось внезапно, указывая на то, что мой гость не надеялся завершить эту задачу за один вечер, и я могу в предвидении сказать, что с каждой встречей он вынимал из кармана примерно такое же количество написанного. Пытаясь читать манускрипт, я впервые нашел себя озадаченным стилем и почерком написанного, очень своеобразным и характерным, но отвратительно плохим. Тщетно пытался я прочитать его. Без долгого осмотра и огромной трудности даже начало предложения нельзя было расшифровать.

Старик, которому я обещал выполнить задание, видя мое смущение, освободил меня от этой обязанности. Без слова вступления, он бегло прочитал следующее:

«Манускрипт того, кто Я – Человек»

Глава 4
Поиск Знания – Алхимическое письмо

Я – человек, который к своему будущему несчастью, был неудовлетворен знанием, исходящим из обыкновенных книг, касающихся полунаучных предметов, в которые я был погружен долгое время. Я изучал текущие работы моего времени по философии и химии, надеясь найти в них что-нибудь ощутимое, касающееся отношения духа и материи, но все было тщетно. Астрономия, история, философия и сопутствующие работы по алхимии и оккультизму появились, в конечном счете, но и они не удовлетворили меня. Такое обучение проводилось тайно, хотя я и не осознавал какой-либо необходимости для утаивания. Так или иначе, при каждой возможности я знакомился с одной алхимической мудростью, которая могла быть получена через опыт либо посредством переписки с другими, которых я находил в качестве ведущих исследований того же направления. Перевод Гебера «De Claritate Alchemiae» случайно оказался в моем распоряжении, а позже – оригинальная версия на латыни Боехаавса «Elementa Chimae», опубликованная и переведенная в 1753 году Петером Шоу. Эти удивительные труды пролили немного света на историю химии, являясь гораздо более изысканными, чем любая другая современная работа. Это вдохновило мой глубочайший интерес к их талантливому автору и, в конечном счете, познакомило меня с братством адептов. Ибо в этой публикации, хотя ее автор и не признает оккультизма, надлежит найти талисман, который даст возможность каждому искреннему исследователю света стать членом тайного общества «Химически совершенствующие естественную философию», с которым я стал вскоре связан, как только был найден ключ. Затем последовало систематическое исследование авторитетов алхимической школы, включая Гебера, Мориенуса, Роджера Бекона, Джорджа Рипли, Раймонда Лулли, Бернарда, князя Тревиза, Исаака Голландца, Арнольда дела Вильянова, Парацельса и других, не упуская работ выдающегося ученого Ллевелина.

Я открыл, что многие талантливые люди все еще твердо верят в утерянное искусство алхимии, и что среди последователей трижды прославленного Гермеса могут быть государственные служащие, священнослужители, адвокаты и научные работники, которые по разным причинам неизменно скрывали с великим тактом свою связь с братством адептов. Некоторые из этих людей написали научные монографии самого различного характера по тем работам, которые циркулируют среди нашего братства, а для их материалистических читателей едва ли покажется возможным, что их авторы погрязли в галлюцинациях любого рода, хотя другие затаенные лидеры в церкви были явно по ту сторону оккультного соблазна.

Было очевидно, что большее число надеялись при изучении трудов алхимиков найти ключ к алкахесту (Alkahest) Ван Хельмонта, то есть, открыть Философский Камень или Эликсир Жизни. Из их писаний было видно, что внутреннее сознание вдумчивых и научных работников восставало против заключения в узкие рамки материалистической науки, в рамках которой они были вынуждены появляться в качестве догматических пессимистов. Для них каждая ортодоксальность, действуя как бремя, запрещала интеллектуальное рассуждение, которое было возведено в ранг ереси. Некоторые из моих сотрудников были ловкими манипуляторами, они трудились экспериментально, исследуя в своих лабораториях предположения тех одаренных изучающих, кто погружался в загадочные формулы, рекордированные в их тайны, близкие ученикам герметической мудрости. Поэтому это и показано в истории, которую я рассказал. В этом девятнадцатом столетии существует братство, члены которого являются настолько же искренними в своей вере в истину эзотерической философии, насколько были искренни последователи самого Гермеса. Ученые, обменивающиеся между собой литературой, в которой материализм того же века был сведен к тем обманчивым и мрачным периодам, породившим его.

Однажды на мой адрес пришло почтовое отправление – таким способом происходит циркуляция нашей литературы. При изучении пакета я обнаружил много наставлений и советов от неизвестного члена нашего круга. Я уже становился обескураженным от ментального заблуждения, к которому меня привели мои исследования, и содержание письма заинтересовало меня. А письмо произвело на меня неизгладимое впечатление. Казалось, что оно долгое время циркулировало среди членов в Европе и Америке, потому что на нем было много пометок на полях, датированных в разное время, но каждый из читателей по какой-то одной причине отклонял задачу, предложенную в письме. Из содержания, несмотря на то, что оно было изложено восхитительно, был очевиден отпечаток двусмысленного алхимического стиля. Автор явно был сведущ в алхимии, и чтобы моя ситуация была правильно понята в этой поворотной точке приключения моей жизни, письмо приводится полностью.

Алхимическое письмо Брату адепту – дерзаю открыть пещеру Зороастра, или умственные отражения философов, посредством которых они сообщаются друг с другом из пещер

Знайте, что Гермес Трисмегист не создал, а дал для нашей философии свое имя – герметическое искусство. Развитое во времена темного мистического века, до начала античности, оно пронеслось через медленно пробегающие циклы, чтобы быть замененным вечно готовым легкомыслием исследователей 19 века. Оно жило, потому что наделено качеством, никогда не умирающим – истиной. Современная философия, фрагментом которой является химия, добывает себе пищу из первичных фактов, которые были раскрыты в древнем Египте через герметическую мысль и запечатлены герметическим шрифтом.

«Герметические аллегории», настолько разнообразные в толковательной восприимчивости, привели последующих мыслителей к спекуляциям и экспериментированию, оказавшимися выгодными миру. Не является странным то, что некоторые последователи Гермеса, особенно темпераментные и изобретательные, развили туманные теории, более не объяснимые и включающие в себя неудобопонятные духовные рассуждения. Знайте, что предел психо-химических исследований есть приближение к беспредельному. Соответственно, классу пришлось поверить, что проекция натуральных умственных способностей на более высокое состояние сознания, названное «способность мудрости», и представляет конечную возможность алхимии. Достижение этого возвышенного состояния все еще считают осуществимым многие искренние ученые. Оказавшись на высоком плане, человек не был сдерживаем материальными препятствиями, он пребывал в духовном спокойствии, которое является изумительной реализацией смертного совершенства. Сильно экзальтированный он пребывал в обнаженном параллелизме со Всезнанием, и сквозь освещенное понимание мог наслаждаться теми возвышенными радостями, которые уступают только божественным.

Несмотря на использование многих трудов этих философов, в которых из-за нашей способности к пониманию чувство здравого смысла потеряно в пассажах бессвязной мечтательности и резонанса терминологии, некоторые из чистейших духовных исследований, когда-либо известные миру, были сделаны на пике расцвета истории. В этой плоскости существовало много оскорбленных алхимических философов, в некотором отношении выше уровня сегодняшней науки. Многие из них жили лишь во имя блага мира, в атмосфере выше материалистических орд людей того мира, тяжело работая над своими тиглями и перегонными кубами, и умирали в своих клетках «не издавая звука». Возьмите, к примеру, Eiranacus Philalethes, который, родившись в 1623 году, жил в одно время с Робертом Бойлем. Фрагмент из его писаний проиллюстрирует цель, которую преследовал ученый во имя истинного света алхимии, чтобы запечатлеть его открытия в аллегориях, и мы не вправе требовать от него четкости выражений:

«Ищущий всех сердец знает, что я пишу правду, что также нет причины обвинять меня в зависти. Я пишу неустрашимым пером в неслышном стиле в Божью честь, в пользу моих соседей, с презрением к миру и его богатству, потому что Элиас художник уже рожден и славные вещи теперь провозглашены в Божьем городе. Я осмеливаюсь утверждать, что все же владею большими богатствами, чем все богатства целого мира, однако я не могу их сделать полезными по причине соблазнов мошенничества. Я презираю, ненавижу и питаю отвращение к идолопоклонству золоту и серебру, которыми празднует суета и помпезность мира. О, омерзительное зло! О, самодовольное ничтожество! Поверите ли, что спрячу искусство от зависти? Нет, истинно, я протестую, я огорчен до глубины души тем, что мы (алхимики) подобно бродягам, перед лицом Господа снуем по Земле. Но в чем необходимость многих слов? Вещь, которую мы видели, держали, сделали, которую мы имеем, владеем и знаем, которую мы провозглашаем, отодвинута из сострадания к серьезно изучающим, и возмущения золота, серебра и драгоценных камней. Верьте мне, время у двери, я чувствую это в духе, когда мы, адептисты вернемся отовсюду и не будем опасаться какой-либо ловушки, лежащей перед нашими жизнями, но мы возблагодарим Господа нашего Бога. Я бы сказал Богу, что каждый изобретательный человек на всей Земле поймёт эту науку, когда она будет оценена лишь за её мудрость; и только добродетель будет в чести».

Конечно, всегда был более многочисленный класс, огромный контингент корыстных обманщиков (которыми всегда обременена наука), паразитов с позорной враждебностью в отличие от истинных эзотерических психологов. Последние посвящали свои жизни бескорыстному движению вперед. Они устраивали алхимическое оборудование и проводили непрерывные исследования с природными растворителями, изучали их влияние на земные предметы. Их естественной целью является открытие философского камня, и алкахест, который отстаивал Боерхаве (Boerhave), никогда не был открыт. Их записи часто были многословными, и без сомнения, нарочно так написанными, чтобы скрыть следы и стать тайными. Другие верующие герметисты занимали более возвышенное место – соединяли умственное и материальное, надеясь получить от своей философии и науки не только золото и серебро, что было вторичным вопросом, но и высшее литературное достижение Магнус Опус (Magnus Opus). Некоторые все еще нацеливались на то, чтобы вытянуть из астрологии и магии секреты, которые бы привели их к амбиционной цели. Таким образом, существовали степени утончения в братстве алхимиков, которые наука сегодняшнего дня должна признать или допустить.

Прославленный Боерхаве уважал Гебера (Geber) из алхимической школы, и никто не почувствует себя скомпрометированным в восхищении талантливыми алхимиками, которые подобно Геберу писали в сумерках во имя будущего блага мира. Мы сейчас наслаждаемся отчасти последними результатами их гения и промышленности в выпуске нынешней химической продукции, чтобы быть ведомыми другими, более ценными. И, наконец, тогда, когда человечество созреет в своей способности к мудрости через духовное недовольство к радостным устремлениям и продвижениям за пределы достигнутого. Позвольте мне указать на несколько человек алхимического типа, чьи записи можно преимущественно рассмотреть.

Разиз (Rhasis), таинственный алхимик, рожден в 850 году, первый упомянул орпимен (orpiment), бору (borax), компонент железа, меди, арсения и других подобных субстанций. Также сказано, что он первым открыл искусство производства бренди. Около 100 лет спустя Альфарабе (Clearable) (убит в 950 г.), великий алхимик, поразил короля Сирии своим глубоким познанием и вызвал восхищение мудрецов Востока своими различными достижениями. Позже Албертус Магнус (Albertus Magnus, род. в 1214 г.), отмеченный за свой талант и умения, твердо верил в доктрину трансмутации. Его любимый ученик Томас Акинас дал нам слово амальгама, и оно все еще служит нам. В те же времена одновременно с ним жил Роджер Бекон (род. в 1214 г.), который слыл человеком самой экстраординарной способности. Никогда не было более великого ума (сейчас его называют лорд Бэкон) среди англичан, и его проникающее сознание копало глубже в законах природы, чем сознания его последователей. В отношении наук он сообщил нам факты, лежащие за пределами доказательств сегодняшнего дня, и современные философы не могут их вместить. Он с энтузиазмом верил в Герметическую философию, а его эрудиция и передовые взгляды были таковы, что его брат-монах из-за ревности и предрассудков способствовал заключению его в тюрьму – настоящая судьба людей, кто посмел мыслью опередить свой век. Несмотря на сверхмыслительную мощь и великолепные достижения (как сказали бы некоторые), он верил, что философский камень является действительностью. Он верил в секрет бесконечного продления жизни, заключенный в алхимии, что будущее можно предсказывать при помощи зеркала, которое она называл Альмукезе (Almuchese), и что адепт может производить алхимическое золото. Он настаивал на том, что посредством «секрета секретов» Аристотеля может получиться чистое золото, чище и тоньше, чем то, которое известно человеку как золото. В отношении других предсказаний он сделал заявление, которое наряду с другим чрезвычайным предсказанием может быть доказано лишь в грядущем времени. Он сказал: «Можно построить автомобили, которые могут передвигаться с восхитительной скоростью, независимо от лошадей и других животных». Он заявлял, что древние делали это, и верил, что такое искусство может быть восстановлено.

Впоследствии пришли разные энтузиасты, такие как Раймонд Луллий (умер в 1315-м году) – недолговечный и эфемерный – кто вспыхнул своей блестящей карьерой подобно метеору; Арнольд де Виланова (1240) – прославленный адепт, чьи книги сжигались инквизицией из-за ереси, которую они содержали; Николас Фламмель – француз (1300-е годы) – любимый народом за благотворительность, чудо того века («наш век не примет фактов») по причине огромной удачи, обрушившейся на него без видимых средств и дохода, вне алхимического знания; Йоганнес де Рупецциус – человек такого выдающего дарования, что он даже сделал выговор Папе Иннокентию 6 (1357), за что был сразу заключен под стражу; Валентин (1410) – автор многих книг, человек, который ввел в медицину антимонию (минерал); Исаак – голландец, вместе со своим сыном делал искусственные драгоценные камни так, что их нельзя было отличить от настоящих. А Бернард Тревизон (1406) потратил 30000$ на обучение алхимии, громадная часть которых была потрачена вероломными алхимическими претендентами – ведь даже в то время было много жуликов, подделывающих хорошие вещи. Под давлением своих алхимических убеждений Томас Дальтон сложил свою голову на плаху по приказу самодовольного и консервативного Томаса Герберта-эксквайра короля Эдуарда. Яков Беме (род. 1575) свежий, чистый дух христианского мистицизма, «небесный голос», лучше которого никто не постиг алхимию. Был также Кристиан – алхимик-теософ; Роберт Бойль – таинственный алхимический философ, опубликовавший в 1662 году труд «Защита доктрины, обнимающей дух и вес воздуха» и обосновавший свои аргументы серией гениальных и прекрасных экспериментов, которые столь высоко оценены сегодняшними исследователями, что его выражения устно повторяются нашими высочайшими авторитетами, а его аппарат считается все еще лучшим изобретением. «Закон» Бойля был развит и заботливо определен за 14 лет до появления «Трактата о природе воздуха» Мариотта. Это, однако, не воспрепятствовало немецким и французским ученым верить Мариоту, и они все еще следуют за этим фальшивым учителем, который нагло и незаконно переиздал не только идеи Бойля, но и украл его аппарат.

Затем появились такие личности, как Парацельс (рожд. в 1493) – выдающийся врач, который считал оккультизм (эзотерическую философию) выше экспериментальной химии в просвещении нас знаниями трансмутации металлов в серебро и золото; Гуэпо Франсиско (рожд. в 1627), написавший замечательный трактат по «Духам Стихий», скопированный графом де Габалис. Кажется невероятным, что такой человек, как Гуэпо Франсиско, чьи свежие духовные мысли пережили новое дыхание в «Ундине» и «Похищении замка», должен был быть брошен в тюрьму, чтобы исчезнуть как последователь герметизма. Это должно научить нас не сомневаться в искренности тех, кто оставил нам в наследство красоту и истину, найденные в таком изобилии в чистой алхимии.

Эти и многие другие, более современные, скрытые, и те, чьи имена не сверкают в написанной истории, неисчислимо жертвовали ради величия знания божественных тайн, обогативших мир. Сравните пользу от герметической философии с результатами кровавых войн, амбициозно развязанных самоуверенными тиранами, которым история рукоплещет как героям, а мы считаем их палачами. Среди тех, кто трудился в алхимии, есть дворяне, короли, священники и даже Папы. Папа Иоан 22-ой был алхимик, который выступал в своей булле против самозванцев-обманщиков, распространенной с целью защиты от дискредитации истинно познающих эти науки. Король Фредерик из Неаполя покровительствовал искусству и защищал его служителей.

Наконец, граф Калиостро (род. в 1743), создавший «Джозефа Бальзамо», соединивший алхимию, магию, астрологию, ловкость рук, месмеризм, масонство и выдающиеся личные достижения, которые с тех пор не были уравновешены, горел перед миром. Обращая на себя внимание церкви, королей и обывателей, этот во многих отношениях самый дерзкий претендент, которого история когда-либо знала, поднял герметическое искусство на ослепительную высоту и, в конце концов, сжег его в пламени великолепия. Он ушел из существования под мантией позора. Словно движущийся по небосклону метеор из глубин пространства, теряется в космосе звезда, и в славе тонет в пучинах моря. Точно также и Калиостро сверкнул на небе 18 столетия из туманности алхимического размышления, уничтожив себя и свою науку в свете поднимающегося солнца материализма. Калиостро – визионер, поэт, вдохновитель, комета во вселенной знания погиб в тюрьме, как шарлатан, а затем современный химик, со своими утомительными механическими методами, холодными, неотзывчивыми материалистическими догмами, поднялся из пепла и прыгнул в очевидность.

Прочтите историю обратно, и вы поймете, что мы видели в алхимии начало всех современных наук. Алхимия есть люлька, укачивавшая их. Воспитанные с некромантией, астрологией, оккультизмом и всем потомством мистической мечтательности, зарождающиеся науки сражались за существование во тьме веков, будучи на попечении однажды преследуемого, а ныне изучаемого алхимика. Миру надлежит воздвигнуть монумент в честь героев герметизма в большей степени, чем всем остальным знаниям и инструментариям, включая религию, вместе взятыми, ведь наша современная цивилизация является в огромной мере наследницей алхимии. Начните с Гермеса Трисмегиста и закончите Джозефом Бальзамо. И если вы склонны к науке, то не критикуйте слишком строго за словесные логорреи (логоррея – состояние, выраженное безудержным словесным потоком, пустым набором отдельных слов, лишённым логической связи) и романтизм, ведь наука ваша уходит вглубь прошлого. Она будет посягать на их поле деятельности, и вам тоже, может быть, придется недоговаривать из-за вспыльчивой цензуры. Эти люди выполнили свою миссию и выполнили хорошо. Если они сказали больше, чем считают люди, то они также и знали больше, чем сказали, больше того, что вмещает современная философия. Они не смогли дожить и увидеть будущее, на которое страстно надеялись, но они зачали будущее человечества, которое достигнет в ясности и свете гораздо больше самых очаровательных видений мечтателей с самым большим воображением. Они говорили о существовании «красного эликсира», и пока они писали, варварский мир, окружавший их, смешал красный цвет с кровью – кровью чистоты сердца, кровью святых, кровью Спасителя, и их аллегория и мудрость формул были записаны в крови их самопожертвования. Они мечтали о белом эликсире, которому еще предстоит облагородить человечество, яркий день человека, период мира, счастье, долгую жизнь, довольство, добрую волю и братскую любовь. Во имя «белого эликсира» они направляли мир к видению божественного света. Даже чистое золото, как было сказано ими материалистическому миру, которое служит ему, проникаемо и покрываемо этим слабоощутимым и в высшей степени очищенным духом материи. Разве не близок день аллегорического «белого эликсира»? Дай Бог!

Я говорю некоторым из вас, братья 18 века, сейчас, как человек своего авторитета, прекратите смотреть в прошлое, смотрите в будущее, захватывая настоящее, отбросьте в сторону алхимические знания других времен, отдайте ваши излюбленные аллегории. Их оставить – ваш долг. Есть более богатая область. Не отказывайтесь. Откройте эту мистическую дверь, стоящую на петлях, и готовую к тому, что может сказать талисман, ожидая человеческого прикосновения. Положите перед человечеством знание, находящееся за ее заклепками. В тайных ложах, которые сохранили мудрость дней Еноха и Элиаса Египетского, взрастившего египетский орден – ветвь вашего древнего богатства – вам надлежит найти много скрытого знания, которое теперь должно быть распространено по миру и добавлено к богатству нашего круга адептов. Кабалистическая мудрость не отмечена в книгах и манускрипте, но была преднамеренно скрыта от непосвященных, не читающих мозгов безответных людей. Те, кто являются избранными действовать в качестве носителей вышеозначенного, как правило, уподобляются глухим водоносам либо мертвому листу бумаги, сохраняющим механически вдохновение, извлеченное из невидящих умов. Они служат цели так же, как и ребенок, неосознанно совершающий поступок, чтобы запомнить белый стих для повторения его другим, допускающим в свою очередь такое повторение – ни один из них не говорит понятно. Ищите эти скрытые пути, ибо день умственного освобождения близок, и публикуйте все, что скрыто за дверьми той античной организации. Мир почти созрел к способности постигать мудрость и люди почти готовы распутать нити мистического знания, запутанные в паутину тайны. Ищите знание там, где я сказал, а чтобы его достичь, присягните на верность сокровенному ордену, ибо так вы должны поступить, чтобы добиться входа в братство, а затем действовать во имя пользы, которую будет получать человечество. «Мир Земле, добрая воля человеку» – будьте ближе к людям, и в конце концов, когда явится знак, «белый эликсир» не будет более аллегорией – он станет реальностью. Именем Великого Мистического Духа человека идите в эти ложи, познавайте их тайны и раздавайте их сокровища тем, кто сможет их понять.

Здесь письмо заканчивается. Очевидно, его автор относился к тайному обществу, в которое, вероятно, я мог бы вступить. И, принимая совет, я не колебался и сразу же обратился за членством. Независимо от последствий я решил следовать предложению неизвестного автора. Поступая так – а я принял их условия – я пригласил свою судьбу.

Мой гость с массивным лбом помолчал с минуту, ударил по своей длинной белой бороде, а затем, бросил вопросительный взгляд на меня, спросил: «Читать дальше?»

«Да» – ответил я, и Человек-Который-Сделал-Это приступил к следующему.