Текст книги "Француженки не терпят конкурентов"

Глава 30

Когда отзвонился менеджер из компании «Ресто дю Кёр», сообщив, что фургон не может проехать по обледеневшим улицам, Филипп поморщился, сунул мобильный в карман и высмотрел в снежном тумане за окном вывеску своей кондитерской.

– Вот черт, все пропадет зазря, – бросил он. – И наши сегодняшние заготовки тоже пропадут. Но… – Он пожал плечами, очевидно, подразумевая, что тут уж ничего не поделаешь!

Закутанная в толстый банный халат, Магали прижалась к его разгоряченному телу, присоединившись к нему возле окна, пропускавшего в комнату легкий ток холодного воздуха.

– Тебе следовало обзавестись дружелюбной компанией в нашем квартале, – проворковала она.

– О чем ты? – недоуменно спросил он.

– Это одна американская традиция. Устраивается нечто вроде fкte villageoise[129]129
  Сельское гулянье, день села (фр.).


[Закрыть], только в масштабе одной улицы. Ты же понимаешь, что все жители нашего острова, торча в своих квартирах, сейчас поглядывают на снегопад. И остается лишь пригласить на пир всех желающих.

Он задумчиво взирал на нее лишь какое-то мгновение, после чего усмешка расплылась по его лицу.

– А что, потрясающая мысль, может получиться чертовски весело.

Она усмехнулась в ответ, захваченная своей идеей и его воодушевлением.

– Так ты думаешь, это возможно?

– И я готов поспорить, что множество людей сейчас готовы умереть за чашку твоего шоколада. Ты же понимаешь, погода нынче чисто шоколадная!

Она скорчила рожицу.

– Наше заведение недостаточно велико для твоего множества.

Вдобавок она мечтала весело отметить это знаменательное событие наедине с Филиппом, а не в компании многочисленных соседей, чувствуя себя обделенной его вниманием.

Нет, черт возьми, минуточку. Когда это она чувствовала себя обделенной, готовя шоколад у себя в кафе?

– Но, Магали, – промурлыкал он, – ты же знаешь, что всегда желанна на моих кухнях. Je t’invite[130]130
  Я тебя приглашаю (фр.).


[Закрыть].

Она немного поломалась, но идея была неотразимо заманчивой. Посмеиваясь, они вновь натянули все теплые вещи и, спускаясь по лестнице, постучали в двери тетушек, потом Магали позвонила ближайшим соседям – Тьерри, Клер-Люси и Эми, – поручив им передать приглашение всем знакомым. Клер-Люси только что выгуляла собачку Фернан, опасаясь, как бы она не поскользнулась на снегу и не сломала ногу, поэтому звонок застал ее в доме пожилой дамы, и она с готовностью пообещала, что доведет ее до кондитерской.

Женевьеве пришлось применить все свои выкованные жизнью способности убеждения, чтобы уговорить Жерара провести эту холодную ночь у его дочери, но он уже опять вернулся на улицу и посматривал на Женевьеву с исключительно горгулистым сердитым видом. Однако он тоже принял приглашение, вымывшись под душем по настоянию дочери, и Филипп впустил в зал не только свободолюбивого Жерара, но и его немецкую овчарку.

– Потому что, – он с усмешкой глянул на Магали, – я проникся к вашему кобелю особой любовью.

Магали сжала кулачок, но сдержалась и не ударила его. Пуделиха Сисси сегодня высокомерно пренебрегала этим кобелем, льстиво сидя с мадам Фернан за изысканным столиком возле мраморной колонны, увитой розовыми бутонами.

Тьерри притащил свои нераскупленные розы и раздал их одиноким женщинам, отчего некоторые из них почувствовали себя совершенно счастливыми. Клер-Люси радостно болтала с Эми, и их разговор перемежался взмахами красных роз и пирожных, которые они держали в руках.

– Жаль только, что тесто из холодильников, видимо, все-таки придется выбросить, – признался Филипп Магали. – Мне не под силу, однако, одному приготовить так много «куин-амана».

– Зато нам под силу! – услышав его слова, воскликнула Клер-Люси. – Только скажите как.

Филипп обменялся задумчивым взглядом с одной из лепных львиных голов, украшавших по углам потолок зала, возможно, прося его смиренно вытерпеть наглость человека, предположившего, что сумеет приготовить фирменные пирожные по нескольким простым указаниям. Потом внезапно рассмеялся тем безудержным смехом, что ознаменовал знакомство с ним Магали, – вездесущим и заразительным.

– Allez. Pourquoi pas?[131]131
  Давайте. Почему бы нет? (фр.)


[Закрыть]

Жизнерадостная компания ввалилась на кухни, забавное приключение этой снежной вечеринки заражало всех.

– У тебя много знакомых дам, – тихо заметил он Магали, открыв двери малой холодильной камеры, где на полках вылеживалось тесто. – Молочные продукты, кстати, за следующей дверью. А шоколадные запасы вон в тех шкафах. Они что, все незамужние?

– Почему ты этим интересуешься? – вздернув подбородок, откликнулась она.

Он помедлил с ответом, пристально взглянув на Магали.

– Знаешь, я мог бы порадоваться твоему ревнивому интересу, если бы это не было невероятно глупым.

Он опять вытащил телефон и, набрав текстовое сообщение, показал ей. Групповое сообщение для Йquipe Labo[132]132
  Коллектив, сотрудники лаборатории (фр.).


[Закрыть] гласило:

«Нет, не волнуйтесь, я не собираюсь сегодня призывать на работу никого из вас. Но на тот случай, если вы вдруг почувствуете непреодолимое желание поработать, сообщаю, что сейчас на наших кухнях суетится чертовски много незамужних дамочек, которые без малейшего понятия о высокой кулинарии пытаются приготовить "куин-аман"».

Просто поразительно, заметил он позже, какими приемлемыми для передвижений становятся улицы при правильной мотивации. Такое впечатление, что горожане вдруг впервые осознали, что в Париже есть метро.

Спустя полчаса над мраморными столешницами уже склонились головы многочисленных мужчин, с усмешкой дающих указания, и сосредоточенно внимающих им женщин. Детская компания, забравшись на табуретки, играла с тестом за отдельным посыпанным мукой столом. Должно быть, это событие могло стать очередной темой для обсуждения в блогах, поскольку Кристоф Гурман тоже как-то умудрился попасть сюда, хотя жил в далеком Девятом округе, и чувствовал он себя вполне непринужденно, казалось, совершенно не замечая колючих взглядов владельца кондитерской.

– Привет, Шанталь, – сказал Кристоф, останавливаясь рядом с особой, чья манера кокетливо вскидывать голову показалась Магали смутно знакомой, как и ее склонность недооценивать собственные достоинства, которой грешили многие посетительницы «Волшебной избушки».

Шанталь, взглянув на него, приободрилась, хотя выглядела несколько смущенно, но, как ни странно, оптимистично. Похоже, между ними что-то было? Кристоф поглядел на нее с настороженной озабоченностью.

– Ты позволишь помочь тебе? – наконец спросил он. – Не скажу, конечно, что я достиг мастерства Филиппа, но для своего блога я тщательно изучил рецепты приготовления «куин-амана».

Вскинув руку, Шанталь кокетливо поправила пальцами прическу, присыпав волосы мукой. Потом резко тряхнула головой, и облачко белой пудры слетело на щеку Кристофа.

– Спасибо, – мягко ответила она. – Это было бы очень мило с твоей стороны.

И вообще странно, откуда здесь появилась Шанталь? Жила она определенно не на острове. Оказалось, что довольно много народу вдруг решило прогуляться в снегопад по Парижу, и случайно все очутились здесь, причем большинство из них первым делом заказывали горячий шоколад.

– Потрясающе, – тихо делились они впечатлениями, пробуя из чашечек напиток, налитый из приготовленной Магали объемистой кастрюли, такой большой и тяжелой, что, колдуя над ней, Магали казалось уместным бормотать заклинания знаменитых ведьм над колдовским котлом: «Double, double, toil and trouble…»[133]133
  «Закипай, варись, стряпня…» – заклинания трех ведьм из трагедии У. Шекспира «Макбет» (акт IV, сцена 1, перевод Б. Пастернака); встречаются также в песне хора лягушек из книги Джоан Роулинг «Гарри Поттер и Узник Азбакана».


[Закрыть]

– Я рада, что закрылось то разрекламированное колдовское заведение. И мне плевать, как его расхваливали в твоем блоге, все равно их шоколад не сможет превзойти восхитительный вкус этого напитка.

Магали скрипнула зубами. И, написав большое объявление, поставила его перед кастрюлей: «Шоколад от ведьм из "Волшебной избушки"».

Филипп, помогавший мадам Фернан готовить «куин-аман», стрельнул в Магали насмешливым взглядом и громко расхохотался.

Клер-Люси, уже перепачкав нос мукой, с сияющим видом взглянула на Магали, когда Грегори, встав за ее спиной и приобняв руками, начал показывать ей, как правильно складывать тесто.

– Просто сказка, – поделилась она с ней. – Никогда в жизни я не забуду этот снегопад. Какая чудесная идея пришла в голову Филиппу.

Магали, помешивая шоколад, опять сжала зубы, подавляя молчаливое негодование. А Филипп еще и усмехнулся, подсыпав ей соли на рану.

Чуть позже, после того как мадам Фернан с его помощью уложила «куин-аман» на противень, он подошел к Магали и приобнял ее за плечи.

– А мне полагается чашечка?

– Тебе, похоже, нравится подвергать свою жизнь опасности? – пробормотала Магали, наполняя для него чашку.

Но она едва ли могла попытаться испортить первое приключение своего романа, прокляв его шоколад, понимая к тому же, сколько народу ждет напитка из этого большого котла.

– Полагаю, сейчас это станет очевидным.

Он поднял чашку и, обращаясь ко всем собравшимся, провозгласил:

– У меня есть шоколадный тост. – Его радостный звонкий голос с легкостью завладел вниманием присутствующих.

Встрепенулась даже Клер-Люси, хотя за мгновение до этого она усиленно пыталась помочь Грегори застегнуть поварскую куртку на своей груди. Филипп благопристойно вывел вперед Магали, а сам встал за ее спиной.

– Предлагаю выпить за Магали Шодрон, именно ей пришла в голову идея нашей замечательной вечеринки, и она великодушно согласилась приготовить свой фирменный горячий шоколад на моей кухне для всех вас.

«Ладно, наконец-то он повел себя правильно, – подумала Магали. – Тут уж не поспоришь, надо отдать ему должное». Через мгновение она вдруг увидела, что на нее устремлены самые разные взгляды: потрясенные, удивленные, довольные, возмущенные, одобрительные, недоверчивые, задумчивые – в случае Эши, и гневные – в случае Женевьевы. В общем, полный диапазон эмоций. А потом все собравшиеся перевели взгляды на возвышавшегося за ней Филиппа. Внезапно, запрокинув голову, она попыталась увидеть выражение его лица.

Самодовольное. Невыносимо самодовольное.

Неужели он только что громогласно, перед обитателями целого острова, утвердил свое право собственности на нее?! А что, ведь своим самодовольным видом он словно объявлял: «Пожалуй, да, я выиграл эту битву благодаря вам, и теперь она принадлежит мне».

И, выдержав уместную паузу, Филипп величественно поднял чашку с шоколадом, словно призывал своих подданных продолжать праздновать его победу.

Она развернулась к нему лицом, скрывшись тем самым от любопытных глаз, стиснула зубы и процедила:

– Нет, серьезно, ты когда-нибудь доведешь меня до того, что я прикончу тебя.

– Поверь мне, за последние двадцать четыре часа я успел осознать это далеко не раз, – любезно ответил он, сделав глоток шоколада. – Но все мы смертны, и мне трудно представить более приятную кончину.

И пока Магали, едва не шипя от возмущения, обдумывала значение, которое он ловко придал ее угрозе, вспыхивая и отчаянно борясь с желанием опрокинуть весь этот котел на его голову, он – на глазах у всех – слегка потрепал ее по носу и озабоченно удалился, явно намереваясь удостовериться, что все их гости довольны и счастливы.

* * *

Когда все уже благоденствовали, объевшись сладостями, тетушка Эша организовала движение любителей супа, и кухни Филиппа заполнились паром от огромных кастрюль, в которых булькало варево, щедро приправленное карри. Филипп и Магали, разжившись пиалами с супчиком, устроились вдвоем за одним из самых укромных столиков в его кондитерской, у окна за колонной.

Снег больше не падал, но еще красиво белел на улице, несмотря на то или как раз потому, что отпечатки следов на нем явно показывали, где разыгралась сегодня жизнь их парижского острова. Уличные фонари загадочно подсвечивали ледяные кристаллы, придавая снежным покровам уютный золотистый оттенок.

– Где ты предпочитаешь провести сегодняшнюю ночь, в вашем – или в моем доме? – спросил Филипп, и она, обняв ладонями горячую пиалу, испытала бурную радость от его вопроса, подразумевавшего, однако, высокомерную уверенность в том, что она не откажется от совместной ночевки.

Странно, как порой его высокомерные выпады поразительно оборачивались к его же пользе.

И еще более странно, что ее не волновало, каким будет выбор. При всей преданности своему дому она оба варианта считала прекрасными.

– У тебя кровать шире.

– Да, тут есть свои плюсы и минусы.

– Но мой дом ближе к работе. И не надо долго топать по снегу.

– Да, да, вот они – плюсы и минусы. – Он рассмеялся. – Кстати, мне понравилось гулять с тобой по снежным улицам. Но мне понравилось и лежать обнявшись под теплым одеялом в твоей комнате, проникаясь ее успокаивающей атмосферой.

Она улыбнулась, чувствуя полную умиротворенность, словно лежала на огромной перине счастья, и ему никак не мог существенно угрожать ни один из названных вариантов.

– Давай посмотрим, поздно ли разойдется эта компания.

Он попробовал приправленное карри чудесное варево и, приятно удивленный его вкусом, приподнял брови.

– Так ты говоришь, что твоя тетушка частенько готовит такую вкуснятину?

Она загадочно усмехнулась, представив странную картину того, как он втискивается за их обеденный столик. Его присутствие, несомненно, могло изменить царившую за обедом спокойную ауру. На самом деле Магали сомневалась, что его ноги уместятся под столом ее тетушек. Она склонила голову, словно проверяя свою мысль. Подумав об изменении ауры их дома, она сильно встревожилась, и все-таки это не вызвало у нее опасения. Скорее ее тревога походила на соблазнительное волнение, вызываемое пикантной остротой карри в супе.

Филипп поглощал суп, наблюдая за ней.

– Твоя тетушка Женевьева говорила, что ты с трудом доверяешь людям.

Магали прищурилась.

– Что? Ничего подобного.

– En fait, она говорила, что своему доверию ты научилась от нее и от Эши, и меня это так обеспокоило, что я решился хотя бы затронуть эту тему.

– Да, собственно, мы об этом не разговаривали, – озадаченно произнесла Магали. – О доверии к незнакомым людям. И вообще что можно им доверить?

Филипп взирал на нее с сардоническим смирением.

– Свои чувства, к примеру.

– С чего бы мне доверять их?

Он пожал плечами, словно ожидал именно такого отклика, чем вызвал ее досаду, поскольку сама она не поняла его реакции.

– Мои чувства – мое личное дело. И я не понимаю, зачем доверять их кому-то. Я не могу делиться ими с незнакомыми людьми.

Он задумчиво повертел в руках ложку. На губах его заиграла странная кривая улыбочка.

– Я мог бы постараться бережно отнестись к ним.

Она громко хмыкнула, и он, рассердившись, поджал губы.

– И ничего у тебя не получилось бы. Если бы я доверила их тебе, ты попытался бы завладеть ими и превратить в нечто такое, что устраивало бы только тебя.

Теперь он серьезно обиделся. Даже вздрогнул от возмущения.

– Почему, черт побери, ты так думаешь?

– Не получилось бы, и все. Больше и говорить не о чем. Такова уж человеческая натура, но ты опаснее большинства мужчин.

– Нет, ты не права.

От обиды он так сильно разозлился, заметила Магали, что едва сдерживался, продолжая спокойно сидеть на стуле. В кои-то веки она не пыталась специально разозлить его, поэтому попыталась пояснить свои слова:

– Ты сильнее большинства.

– Так же, как ты, Магали.

Она откинулась на спинку стула, пораженная тем, как правдоподобно это прозвучало. Ее родители твердили ей то же самое. А тетушки молчаливо подчеркивали сильные стороны ее натуры. Сама же она всегда с особым раздражением осознавала свое превосходство и самообладание по сравнению с теми страдающими от любви принцессами, которые забредали в их кафе, стремясь найти утешение в чашке шоколада.

– Но когда я выхожу в город, когда покидаю нашу «Избушку», у меня такое чувство, будто я отправляюсь на войну.

Почему, интересно, большинство людей с несомненной легкостью живут в таком огромном городе? Даже принцессы. Особенно принцессы. Но разве потребность в защитной броне показывает ее собственную слабость?

– Vraiment? – Гнев Филиппа растаял, и, склонившись над столиком, он погладил кончики ее пальцев. – Это многое объясняет. – Он устремил на нее пристальный прищуренный взгляд, словно пытался разглядеть что-то важное в приоткрывшееся забрало защитного шлема. – Хотя ты постоянно пребываешь в состоянии войны, – помолчав, заметил он. – Ты воюешь с самонадеянными принцами, – он опустил свою высокомерную голову, величественно признавая за собой роль принца, – и смело бросаешь вызов магазинам, разыскивая в них свои восхитительные доспехи, ты стягиваешь волосы в «конский хвост» и отважно бежишь навстречу неведомому. Кстати, можно, я буду бегать вместе с тобой, Магали?

– Нет, – безотчетно произнесла она, ошеломленная его просьбой.

Уголки его губ опустились. В сияющих глазах засквозил защитный холодок.

– На утренних пробежках я предпочитаю уединение, – заявила ему Магали.

Но едва она произнесла последнее слово, как перед ее мысленным взором непрошено возникла заманчивая картина тихого предрассветного города и их спокойной и гармоничной совместной пробежки.

– Разве что иногда… – помедлив, тихо начала она, сама себе удивляясь.

Могла ли она разделить с кем-то свое уединение?

Он приподнял ее руку, пальцы их соединенных ладоней переплелись. Его губы успокоенно приоткрылись. Она с удовольствием заметила, как его большая ладонь накрывает ее узкую ладошку, правда, слегка удивленная и даже смущенная разницей их размеров. Ей нравилось и то, что она уже начала привыкать к нему после снегопада и занятий любовью, нравилось и радостное сердечное тепло, царившее в компании их соседей.

И вдруг Магали с ужасом обнаружила, что действительно начинает привыкать к этому милому обществу. А как раз этого она больше всего и боялась в отношениях с людьми. Привыкнуть к ним.

Много лет она привыкала к своим тетушкам, и, несмотря на заявления о создании возможностей комфортного уединения, сама Магали считала, что в основном они так хорошо поладили друг с другом, потому что никто из них не подстраивался друг под друга, не пытался, как в пазлах, составить единую загадочную картинку. Просто каждый из них жил так, как ему по нраву, и очень не везло тем чужакам, которые случайно сталкивались с их острыми и твердыми гранями.

Никто из них никому не уступал.

Никому, даже залетному принцу, который улыбался ей за столом, а в данный момент, завладев ее рукой, покрывал поцелуями ее запястье.

* * *

Поразительно тепло и уютно прошла очередная ночь в его квартире, куда они отправились, пожелав еще разок пройтись перед сном по улицам заснеженного Парижа. Поразительно, потому что с детства для нее важнее всего было утвердиться в каком-то месте.

Но Филипп откровенно наслаждался ее обществом, он просто весь лучился счастьем, и вскоре оно, подобно солнечному свету, уже озарило все вокруг, причем на сей раз он сразу задернул шторы – мало ли откуда могут посмотреть на них глаза любопытствующих. В интимном гроте своей спальни он сначала уснул в обнимку с ней, но в сонном забытьи расслабился и, перевернувшись на живот, продолжал спать, свободно раскинувшись по кровати, как человек, не привыкший делить с кем-то постель. Магали спала беспокойно, то и дело просыпаясь от его движений во сне, но лишь около трех часов ночи она вдруг вновь почувствовала внутренний мучительный укол холодного страха. Укол, пробудивший – осмелюсь ли я открыться? – ее сокровенное чувство.

Она изо всех сил постаралась подавить страх. С детства ее раздражала слабость, сначала трусливые детишки неуклюже барахтаются на мелководье и, повзрослев, с опаской плавают в людском море, продолжая недооценивать себя всю оставшуюся жизнь. Но ей никогда не приходило в голову, что сама она ведет себя точно так же, не считая, правда, последних нескольких дней.

Когда Филипп подкатился обратно и его голова уютно устроилась на ее груди, точно на подушке, она наконец крепко уснула и проспала допоздна, хотя он не мог позволить себе такой роскоши. Магали разбудил его поцелуй, и, не сразу открыв глаза, она увидела лишь его мелькнувшую в дверях спальни спину, а через мгновение услышала стук закрывшейся входной двери.

Дотащившись до дома, Магали опять вылезла на улицу и с медлительной осторожностью пробежалась по скользким, местами еще снежным дорожкам, но и пробежке не удалось до конца прочистить ей голову.

* * *

Позже в тот день, перед открытием кафе, Магали работала над выставочной витриной, и внезапно из-за стекла до нее донесся знакомый тембр голоса, заставивший ее поднять голову и оживиться. Перед их окнами, стоя на посыпанном солью ради мадам Фернан тротуаре, Филипп разговаривал с Женевьевой, которая выглядела вполне довольной. Магали навострила уши, но Женевьева даже не пыталась понизить голос, чтобы окно помешало услышать какие-то секреты. Магали, осторожно переместившись в витрине, склонилась к наружному стеклу, якобы чтобы зачерпнуть немного засахаренных лепестков роз.

– …не хватает уверенности в себе… – как будто произнес голос Женевьевы. – C’est un vrai problиme[134]134
  Вот в чем реальная проблема (фр.).


[Закрыть].

Отступив в глубину витрины, Магали озадаченно нахмурилась. О ком это говорит Женевьева?

Филипп посмотрел на нее через окно и с серьезным видом встретил ее взгляд. Сердце Магали взволнованно забилось, как обычно, когда он смотрел на нее.

Уголки его прищуренных глаз приподнялись, придавая легчайший улыбчивый оттенок его озабоченному лицу, и вдруг, взмахнув рукой, он послал ей воздушный поцелуй. Она растерянно захлопала глазами и рассыпала розовые лепестки, а его губы неожиданно расплылись в усмешке. Могло показаться, что у него возникло внезапное желание войти в кафе и поцеловать ее по-настоящему, но вместо этого он завладел рукой Женевьевы, передав ей какой-то пакет, а Женевьева покачала головой и поцеловала его в обе щеки.

Проведя пальцами по так радушно обласканному лицу, Филипп с довольным видом направился к своей кондитерской.

Войдя в кафе, Женевьева передала Магали полученный ею пакет, мягкий и легкий, с этикеткой на оберточной бумаге, принадлежавшей одному талантливому дизайнеру из квартала Марэ. Испытующе глядя на племянницу, Женевьева стояла у нее над душой, выказывая свое удивление покачиванием головы.

– Примерно так же я могла бы удивиться, увидев, что мой ребенок вырос, превратившись в какого-то мифического единорога, – проворчала она. – Это трудно понять. Но, по-моему, он значительно вырос. Даже не думала, что это меня так растрогает.

Смущенно покраснев, Магали с интересом развернула пакет.

Там оказался шарф. Ярко-синий, почти как его глаза, кашемировый.

На сей раз на карточке, спрятанной в его складках, поместилось не только его имя. Надпись гласила: «Если для освобождения тебя из высокой башни мне придется каждый раз приносить по шелковистому ошейнику, то у нас определенно получится на редкость эротичная версия волшебной сказки. Филипп».

Магали быстро прижала карточку к себе и подняла глаза. Женевьева с виноватым видом смотрела в сторону, так старательно изображая равнодушие, что на секунду Магали показалось, что ее тетушка сейчас начнет насвистывать вальсок. Прижатая к животу визитка согревала ей душу, а разлившееся по телу тепло воспламенило сокровенные зоны, о чем ее тетушке было совершенно не обязательно знать.

– Разве тебя совсем не тревожит поведение Филиппа Лионне? – спросила Магали, отчаянно желая, чтобы ее предательский язык не выпевал его имя так, словно она говорит о королевском величестве.

– Я пыталась как-то раз угостить его чаем, – заметила тетушка Эша, возникшая рядом с ними.

Она протирала пол. Когда-то такую уборку поручили Магали, но тетушка Эша продолжала сама убираться в кафе, не обращая внимания на то, как часто Магали занималась уборкой. По ее словам, она получала большое удовлетворение, отмывая полы от грязи.

– Если он отказался выпить, то это уже его головная боль. – Взгляд ее темных глаз сцепился со взглядом Магали.

Магали только что не причмокивала, стараясь изобразить, как ей нравятся тетушкины напитки. Эша не предлагала ей ничего с тех пор, как месяц тому назад Магали выплеснула ее чай в Сену. Может быть, Эша полагала, что одной той чашки достаточно, но возможно также, что теперь она зачислила Магали в категорию неблагодарных. Но вдруг, выпив тот напиток, она превратилась бы в исключительно здравомыслящую особу, способную, к примеру, сразу смириться с Филиппом? Даже думать об этом невыносимо.

– Я не настолько альтруистична, – призналась Женевьева. – Если бы он зашел сюда, вежливо постучал и попросил нас закрыть заведение, то, возможно, я и встревожилась бы. Но не мог же он думать, что встревожит меня, если ему взбредет в голову, будто весь этот остров принадлежит ему?

Магали смотрела на тетушек в полнейшем смятении. Наконец она сообразила, что они неверно ее поняли.

– Я имела в виду не то, что вы могли переживать из-за него, как из-за собственного отпрыска, свернувшего на дурную дорожку! В общем, я имела в виду те неприятности, которые могло принести его появление в «Волшебной избушке».

Тетушки в глубокой озабоченности пристально смотрели на нее. Очевидно, их обеспокоила исключительно она. Потом они обменялись такими взглядами, что Магали вдруг захотелось показать им свой школьный табель и поклясться, что она хорошо себя вела.

– Но наша клиентура! – не выдержав их молчания, воскликнула она.

– Ах, клиентура… – Эша пожала плечами. – Не волнуйся, наша популярность постепенно уменьшится. Кроме того, честно говоря, я думаю, что в нынешнем наплыве больше виновата ты, чем Филипп. Я же говорила тебе, чтобы ты перестала мудрить со своим шоколадом, делая его таким чудесным, что слава о нем уже небось долетела до Тимбукту.

– Да я имела в виду, наоборот, что у нас станет мало клиентов! – Огорченная непониманием, Магали перешла на крик.

– Неужели только потому, что к нам стали заходить меньше в первые пару недель после его открытия? – Эша махнула рукой. – Мы не намерены соперничать с преходящими увлечениями.

Преходящее увлечение. Магали усмехнулась, представив, как заходили бы желваки Филиппа от такого определения его пирожных.

– Кроме того, нам не хотелось становиться излишне популярными. Таинственное открытие всегда приятнее.

– А тебя, кстати, не было здесь вчера утром, – строго заметила Женевьева. – Люди едва не сломали двери, стремясь заглянуть к нам в снежный денек, а все из-за блога этого Кристофа с рекламой нашего шоколада. Колотить в двери… Разве это порядочные клиенты?

– Полагаю, во всем виноват снегопад. Такой снежный денек – так и тянет на шоколад! Филипп проявил большую чуткость, позвав компанию в свою кондитерскую, – стараясь успокоить Женевьеву, напомнила тетушка Эша. – К тому же по предложению Магали. Ты же понимаешь, что оба они вполне обучаемы.

Магали оживилась.

– Так тот блог сработал? Вы хотите сказать, что мы не потеряем кафе?

Тетушки воззрились на нее в недоумении. И обменялись одним из тех взглядов, которые заставляли ее чувствовать себя тринадцатилетней троечницей.

– Может быть, нам лучше объяснить ей… – предложила тетушка Эша.

– Я надеялась, что для начала она осознает, какова ее собственная сила, – возразила Женевьева.

– Она еще очень молода. Ты торопишь события. Вот если она будет вести себя так лет в сорок, тогда мы поймем, что пора решать проблему.

– Но тогда будет слишком поздно! – Женевьева была сейчас как колдунья, начитавшаяся книг по воспитанию детей. – В сорок лет человека уже не изменишь!

Тетушка Эша неодобрительно покачала головой, явно считая все эти книги для родителей пустой тратой бумаги.

– Тебе известно, какова арендная плата за сдаваемые нами квартиры? – спросила она племянницу.

Магали покачала головой.

– Несколько тысяч? – предположила она

Женевьева сердито взглянула на Эшу и развеяла это наивное предположение.

Магали открыла было рот и закрыла его несколько раз, точно рыба, задыхающаяся без воды.

– Это же в два раза больше, чем мое ежегодное жалованье!

За одну только квартиру. Это во многом объясняло, почему тетушки Эша и Женевьева открывали кафе только с двух до восьми и работали всего пять дней в неделю, а летом вообще закрывались на два месяца.

Женевьева с любовью похлопала ее по плечу.

– Да, и ты как раз помогаешь нам уменьшить издержки.

– Разве я могла спровоцировать их рост?

Хотя, учитывая арендную математику, ее собственная бесплатная квартира-студия, должно быть, стоила… ну, в общем, тоже больше ее годового жалованья. Такой вот подарочек получила от своей старой подруги Женевьева, когда сама была в возрасте Магали.

– Так что ты можешь, не стесняясь, тратить все свои деньги на наряды, – насмешливо заявила Женевьева, строго взглянув на племянницу.

Да уж, понятно.

– Ну и что?

– Магали, ты не сможешь купить уверенность в модном бутике. – Племянница недоуменно посмотрела на тетушку.

– Вы что, шутите? Это же Париж.

Женевьева величественным жестом обратила ее внимание на свой экзотический кафтан из натурального хлопка. Возможно, все дело в конфликте поколений, но Магали не могла придумать, как вежливо выразить свое мнение по поводу пристрастия тетушки к подобным кафтанам.

– И при чем тут уверенность? Уверенности у меня более чем достаточно. Всю мою жизнь все только и твердили мне о ней.

На двух языках. «Очень уверенная в себе девочка, – обычно писали учителя в ее дневниках. – Крайне целеустремленная и здравомыслящая». «Si sыre d’elle»[135]135
  «Крайне самоуверенна» (фр.).


[Закрыть]. К чести этих учителей, надо сказать, обычно они умудрялись отзываться о ее самоуверенности с оттенком похвалы, не считая ее опасной для свержения чьих-то авторитетов.

– Можно подумать, они хоть что-то понимали в самоуверенности! – пренебрежительно фыркнув, бросила Женевьева.

Вероятно, в сравнении со знаниями об этом предмете тетушки Женевьевы, знание большинства людей о самоуверенности могло с лихвой уместиться на острие булавочной головки.

– Я понимаю кое-что в самоуверенности, – обиженно надула губки Магали.

На сей раз ее похлопала по плечу тетушка Эша.

– Все в порядке. Ты же еще в стадии ученичества. А со временем наверняка поймешь больше.

– И продолжай практиковаться на том твоем парне, – прибавила Женевьева.

– Вряд ли вам удалось бы найти того, кто согласился бы по доброй воле позволить вам проверять на нем свою значимость. А тот, кто позволит, он либо очень слаб, либо очень силен. – Ее карие глаза блеснули. – И к какому же типу вы бы отнесли этого «моего парня»?