Текст книги "Свободная. Знакомство, свидания, секс и новая жизнь после развода"

Глава 3. В поисках мужчины, повсюду

В понедельник мне кажется, что субботнее секс-приключение с тем же успехом могло случиться в другой жизни. Зато подруги наверняка придут в восторг: они столько месяцев видели меня глубоко печальной. По очереди обзваниваю их и без устали хвастаюсь своей великой победой – от решения нарядиться и выбраться куда-нибудь до выезда с парковки и возвращения домой. Мне приятно об этом рассказывать: настоящая история успеха вместо привычного нытья. Подруги слушают благодарно: требуют подробностей, ахают в нужный момент и восхищаются моей смелостью. Разговор с Тиной в фейстайме – полный триумф. Я сообщаю, что не просто надела по ее совету то самое платье и пошла флиртовать, но еще и переспала с незнакомцем. Сидя у костра на пляже, Тина с мужем в ответ кричат: «Мазл тов! – и, сияя от гордости, поднимают за меня бокалы с мартини. – Мы знали, что у тебя получится, мамочка». Можно подумать, я только что осуществила мечту всей жизни.

Радость друзей трогает. Хотя мой путь внезапно и резко вильнул в сторону, они не осуждают меня и не забрасывают оценочными суждениями. В самом начале разлада с Майклом я объявила, что с большой вероятностью мы снова сойдемся, так что при мне не стоит высказываться о нем негативно. Кэтрин попросила ее сориентировать: «Ты только скажи, чего хочешь – уйти от него или остаться, и я найду для этого весомую причину». Маре я сообщила новости в «Старбаксе» – кажется, ради меня она пропустила важную встречу. Она немедленно заверила: если я приму Майкла обратно, сама Мара и другие подруги меня поддержат. Жаклин прислушалась к моей просьбе не отзываться о нем плохо, но продолжила строчить ему гневные сообщения: как он только посмел причинить мне боль! Часы напролет мы сидели в гостиной Джессики вместе с Джен и Лорен: подруги слушали, задавали вопросы и держали меня за руку. Если я злилась на Майкла, они поддакивали, но в остальном проявляли сдержанность, и я видела, как их губы сурово сжимаются в ниточку. Джоанна и Стефен сводили меня и детей в наш любимый ресторан с димсамами. Стефен поинтересовался, стало ли мне лучше на безуглеводной диете, на которую я села за пару недель до крушения брака. Бросив на него недоуменный взгляд, я ошеломленно переспросила: «Стало ли мне лучше?» – и мы оба хохотали до слез, до того абсурдно прозвучал вопрос. Джули, жившая в Чикаго, каждый день слала мне сообщения с милыми эмодзи, извиняясь, что не может быть рядом, но постоянно напоминая, что думает обо мне.

Я ощущала вибрации их любви и восхищалась тем, что друзья приняли мое горевание как есть, не вмешиваясь. Они предлагали мне утешение, объятия и бумажные салфетки, а не советы, понимая, что я сама должна разобраться. Теперь, когда делюсь с ними своей дерзкой историей, они изящно меняют курс: поддерживают, восторгаются тем, что я так быстро вышла из парализующего ступора, осыпают похвалами за храбрость. Они шутят, что я каким-то чудом рванула вперед, что трагедия моего падения, а затем восторг подъема – это сюрприз и волшебство одновременно, и этому позавидовал бы кто угодно, только не друзья – ведь они так сильно меня любят. Несмотря на это, я прекрасно осознаю, что моя реальная обыденная жизнь идет своим чередом и в настоящий момент она довольно невзрачная. Я все еще злюсь на Майкла, нежна с Джорджией и в равной степени напугана еще недавно ясным будущим, которое теперь окутано туманом и жалким одиночеством. После дерзкого субботнего полета я приземлилась на свой маленький клочок земли и уверена, что это все было лишь случайностью и, скорее всего, больше со мной не повторится.

* * *

К среде молниеносный ночной полет только подчеркивает нынешнее падение: я вернулась к рутине материнства и жалею себя куда больше, чем чуть-чуть. Какая глупость – рассчитывать, что Джек станет № 1 из длинного списка мужчин в моей постели. Спускаясь с высоты первого за бог знает какое время оргазма, легко было искриться надеждой на счастье. Теперь же, в глухой повседневности, я чувствую себя брошенной и Майклом, и собственным пробудившимся «я».

Мы с Джорджией гуляем по рынку – это часть фермы, куда дочка ходит в дневной лагерь. Мы заглядываем сюда каждый день, чтобы вдохнуть аромат свежеиспеченного хлеба и побаловать себя мороженым. У салат-бара замечаю мужчину, вроде бы знакомого. Он успевает поймать мой взгляд и вернуть его, пока мы соображаем, знаем ли друг друга. Он старше меня лет на десять: козлиная бородка с проседью, вокруг глаз глубокие морщины, из-под коротких рукавов футболки видны татуировки. Прищуриваюсь, пытаясь вспомнить его, но приходится последовать за Джорджией, которая несется прямиком к салат-бару, навстречу незнакомцу.

– О, Джонни! – громко восклицаю я. Какое облегчение: наконец-то вспомнила.

– Привет, Лора, я так и думал, что это ты. Сколько лет, сколько зим.

Мы тепло улыбаемся и слегка обнимаемся. Много лет назад, когда мы с Майклом затеяли в доме ремонт, Джонни был подрядчиком. Работал у нас несколько недель, а однажды явился часов в девять вечера. Из окна его пикапа выглядывала немецкая овчарка. Он объяснил, что хочет посмотреть на наружное освещение после наступления темноты, поэтому мы включили фонари и стояли на улице, пока мой сын играл с собакой, бросая ей палку. Я подозревала, что он неравнодушен ко мне, ночной визит казался странным. К тому же он часто задерживался чуть дольше, чем нужно, просто чтобы поболтать со мной. Теперь Джонни удивляется, как выросла Джорджия, и сообщает, что работает неподалеку. На мой вопрос о его делах качает головой и признается, что год был ужасный: он чуть не разбился на мотоцикле, а придя в себя, узнал, что у него рак легких. За этим последовали операция, лечение и тяжелое восстановление.

– Ужасный год, очень тебе сочувствую. У тебя здоровый вид, хоть ты и похудел – наверное, поэтому я не сразу тебя узнала. Но ты сильный. Не сомневаюсь, что скоро снова придешь в форму.

– Конечно, Лора, мне с каждым днем становится лучше и я набираюсь сил. Бог благосклонен, и я благодарен ему за это. Как ты? Как Майкл?

– У меня тоже был тяжелый год. Пытаюсь встать на ноги. Мы с Майклом разошлись, – тихо произношу, бросая взгляд на Джорджию, которая расcматривает салат-бар в метре от нас. В горле мгновенно встает ком. Знаю, что под его сострадающим взглядом могу расплакаться. Надо просто обняться на прощание и сказать, что мне пора.

– Ничего себе, я в шоке. Прости, даже не знаю, что сказать. Если когда-нибудь захочешь поговорить или понадобится поддержка, я неплохой слушатель.

Я благодарю его и даю свой номер телефона, предлагая как-нибудь созвониться. Джорджия уже тянет меня к витрине холодильника, и Джонни уходит.

Через четверть часа мы с Джорджией спешим на занятия по гимнастике, и вдруг – сообщение от Джонни: «Мне жаль, что так вышло с Майклом. Вы казались мне такой крепкой парой. Меньше всего ожидал подобного. Знаю, ты справишься, но сейчас тебе, должно быть, трудно».

Отвечаю, что мне и правда трудно. Слово за слово, и мы договариваемся выпить по стаканчику в ближайшее воскресенье, после того как я отвезу Джорджию в лагерь с ночевкой.

* * *

В субботу мы с Джорджией возвращаемся от моих родителей – перед отъездом она подробно проинструктировала их, что ей прислать. Теперь дочка спрашивает, можем ли поужинать вместе: она, я и папа.

Такая простая просьба. Ужасно злюсь на себя, что не могу ее выполнить, и на Майкла, который поставил нас в такое положение.

– Мне очень жаль, милая. Мы с папой пока не можем это сделать. Мы очень обижены друг на друга. Нам нужно время, чтобы успокоиться и продолжить жить. Мы очень стараемся простить друг друга, но придется чуточку подождать.

– Кто виноват, что вы злитесь друг на друга? – спрашивает она.

– Оба, – отвечаю. Неприятно брать на себя ответственность за ситуацию, но хочется, чтобы у нее были здоровые отношения с нами обоими, и ради этого я готова скрывать правду. – Я всегда говорила, что танго танцуют двое, помнишь? В отношениях не бывает виноват кто-то один. В ответе всегда оба.

– Понятно, – бормочет она так тихо, что разбивает мне сердце.

– Обещать, что мы с папой останемся вместе, я не могу. Но обещаю: когда-нибудь все непременно наладится. Я всегда буду твоей мамой, а папа всегда будет твоим папой, и мы всегда будем любить тебя, Дейзи и Хадсона больше всех на свете. Это никогда не изменится, и неважно, живем мы вместе или порознь.

Джорджия молчит. Хорошо, что я за рулем, а дочка на заднем сиденье: она не видит моих слез, а я – ее.

– Всё в порядке? – спрашиваю и понимаю, что жду от нее заверений в том, что она справится с нашим расставанием.

– Ну, так… – начинает она и тут же останавливается. – Это не самое лучшее в моей жизни, но да, я вроде ничего.

Я разражаюсь смехом. Моя маленькая девочка, до чего же ты смелая, стойкая и смешная. Я сделаю все на свете, чтобы ты оставалась такой же. Однако вопросы не иссякают: выйду ли я когда-нибудь замуж за другого мужчину? Если да, значит ли это, что у нее будет новый отец? Кажется, самый тяжелый и печальный момент разговора позади, раз уж речь зашла о будущем. Я снова смеюсь и поддразниваю ее: слишком уж ты разогналась, не беги вперед паровоза.

– Ах да, я забыла. – Она хихикает. – Папа все равно останется моим папой.

– Именно так, – отвечаю. – Наши с ним чувства друг к другу могут измениться, но чувства к тебе – никогда.

По крайней мере, я знаю, что это правда. Приятно говорить об этом с такой уверенностью.

* * *

Воскресенье, день заезда. И мне, и Майклу хочется отвезти Джорджию: она впервые едет в лагерь с ночевкой. Втроем в одной машине – это я еще переживу. Но ехать с ним обратно – ни за что. После длительных переговоров в сообщениях решаем отправиться на двух машинах.

Все происходит быстро и скомканно. В домике я разглаживаю новые простыни на кровати Джорджии и отдаю короткие указания Майклу. Мы фотографируем дочку: в своем пастельном сарафанчике с разводами «тай-дай» она стоит перед деревянным домиком. Прощаемся, и, как только она убегает, между нами повисает тишина.

– Пока, Лора, – тихо произносит Майкл, когда я открываю дверцу машины. Я поднимаю руку – то ли хочу помахать, то ли останавливаю его – и уезжаю. В ближайшие две недели мне не придется видеться и общаться с ним. Наконец-то можно выдохнуть. У меня нет выбора: надо обсуждать с мужем финансы, расписание и детей, и каждый такой разговор – соль на рану. Кто знает, вдруг возможность отдохнуть от него умерит злость, что тяготит меня в последние месяцы.

Глава 4. Не встревай между хозяином и его собакой

Через несколько часов, уже дома, получаю сообщение от Джонни: он интересуется, где я хочу встретиться. Мою часть города он не знает и предлагает самой выбрать место. Здесь полно модных хипстерских заведений, но он вряд ли впишется в их публику, так что выбираю старый бар на тихой улице между нашими домами.

Прихожу пораньше и сажусь в центре барной стойки, подальше от посетителей. На мне обрезанная джинсовая мини-юбка, шлепанцы и черная майка на тонких бретельках, загорелые плечи выставлены напоказ. Прошу сделать «Маргариту». Пожилая барменша кивает: «Конечно, милочка», – и я ощущаю себя девчонкой, играющей во взрослую.

К приходу Джонни успеваю выпить полбокала – не потому, что он опоздал, а потому что сильно нервничаю. На нем джинсы, полосатая рубашка с воротником на пуговках и толстая золотая цепочка – нарядно по сравнению с его обычной рабочей одеждой. Он наклоняется поцеловать меня в щеку. Пахнет одеколоном, и это развеивает мои сомнения: я и правда на свидании.

Мы сидим в баре несколько часов: он пьет пиво, я же обхожусь без второго бокала – скоро домой, двадцать минут за рулем. Он рассказывает о своем давнем разводе, об изменах жены и напряженных отношениях со взрослыми сыновьями. И о новообретенной вере тоже – замечаю, что на цепочке висит крестик. Джонни цитирует пастора, а я пытаюсь понять, что это за церковь – евангелисты, движение перерождения. Я еврейка, поэтому рассуждения об Иисусе мне не близки. Джонни очень религиозен, и хотя я не разделяю его убеждений, все же ценю его искренность и порядочность. Он, как и я, пытается нащупать свой путь после пережитого потрясения, чутко слушает, замечает мои душевные раны и не сторонится их. Меня успокаивает, что ему не надо объяснять, кто есть кто: Майкла он знает еще со времен ремонта.

Собираясь на выход, сообщаю, что уже расплатилась. На улице он говорит, что приехал на новом пикапе, и открывает дверцу со стороны водителя, чтобы показать мне салон.

– Обожаю пикапы, – восторженно замечаю я и вдыхаю аромат новой машины, откинувшись на водительском кресле. Наверное, здорово проехать на такой машине по грунтовке. Все лето я слушала кантри и представляла, как располагаюсь на переднем сиденье, закинув ноги на приборную панель, а за окном проносятся кукурузные поля и персиковые сады. Пока упиваюсь пасторальными фантазиями, Джонни отлучается в туалет.

Я жду его, вольготно расположившись на водительском месте, и вдруг раздается громкий женский голос: скорее уезжайте. Кто говорит, не видно – слишком темно. Меня просят глянуть вверх. Оказывается, это женщина на балконе второго этажа. Машины тут носятся как безумные, и она переживает, как бы я не пострадала. Меня пронзает беспокойство. И правда, где мой здравый смысл? То я иду в отель к незнакомцу, никого не предупредив, то беспечно стою посреди неосвещенной дороги. Я благодарю ее и дожидаюсь Джонни на обочине: интересно, сколько неловких прощаний пришлось наблюдать этой женщине. Когда Джонни появляется, я прошу проводить меня до моего автомобиля, хотя он и стоит на другой стороне.

Понятия не имею, как попрощаться. Он просто хочет меня сплавить? Или я ему нравлюсь, но он держит дистанцию, потому что знаком с моим мужем? Или пытается следовать моим желаниям, что в принципе невозможно, потому что я сама не знаю, чего хочу? Потянув на себя дверцу, на миг замираю.

– Ну что, давай, – тяну я и пристально смотрю на него, изогнув брови, словно подталкиваю либо сделать шаг, либо упустить шанс. Мы молча глядим друг на друга.

Наконец он понимает мой не самый тонкий намек, наклоняется и нежно целует. Жесткие волоски трутся о мое лицо. Никогда не целовалась с бородатым мужчиной, за исключением того короткого периода, когда Майкл экспериментировал с внешним видом, пока я не заставила его побриться. Бородка Джонни слегка колючая, но это не мешает. Он отрывается от меня, и мы снова обмениваемся долгим взглядом. Стоит ему приблизиться, как я охватываю его шею и притягиваю Джонни к себе. На этот раз, когда он отодвигается от меня, произношу:

– Может, поедем ко мне или к тебе?..

В жизни не произносила ничего банальнее. Я непроизвольно морщусь, но интуитивно понимаю: простого поцелуя для продолжения вечера недостаточно, надо было ловить момент и переходить к делу. Мне сейчас столько всего нужно – забыться, развлечься, получить признание и физическое внимание, отвлечься, найти доказательство тому, что пассия № 1 на самом деле вовсе не № 1 и всё тут, и я неуклюже движусь вперед, чтобы покончить с этим.

Джонни быстро выдыхает: что-то среднее между вздохом и смешком. Он задумывается. Прикусив губу, жду ответа. Наверное, я вся залилась краской, и рада, что мы стоим в кромешной темноте. Может ли поцелуй быть просто поцелуем? Вдруг я шокировала Джонни своей бесцеремонностью?

– Хорошо, давай ко мне. Не могу надолго оставлять собаку. Хочешь? – спрашивает он.

Как бы я ни мечтала прокатиться в блестящем красном пикапе со свежей обивкой, решаю ехать на своей машине. Его дом как минимум в двадцати минутах езды к северу, и мне не хочется позорно красться обратно под пристальным взглядом назойливой женщины с балкона. Я и сама себя осужу строже, чем она. Когда Джонни садится в машину, у меня возникает искушение крикнуть: «Знаете что? Мой муж после двадцати семи лет отношений разбил мне сердце, и я пытаюсь собрать его по кусочкам! Я в самом начале этого пути, так что будьте снисходительны!» Но, если честно, не все ли мне равно? Я хочу быть желанной и собираюсь заняться сексом с другим мужчиной. Отъезжаю, быстро разворачиваюсь, и мы с Джонни мчим к нему.

Десять минут по темным проселочным дорогам, а затем еще десять минут по трассе. В нескольких километрах от шоссе сворачиваем в пригородный поселок: длинные подъездные дорожки, домики как на ранчо, перед ними почтовые ящики. Обыденность всего этого меня поражает. Я-то воображала, что он со своим огромным псом живет где-нибудь в полях под звездным небом, в собственноручно построенной хижине. Смеюсь: надо же, какая я романтичная. Джонни указывает мне путь к двухэтажному дому. Загоняет пикап в гараж и несколько минут возится, переставляя машины: выводит из гаража фургон, на его место ставит другую рабочую машину. Кажется, что он пытается оттянуть момент, потому что жалеет, что пригласил меня.

Ожидание оказывается неприятно долгим: я пытаюсь как-нибудь соблазнительно опереться на свою машину, но в конце концов сдаюсь и разгадываю кроссворд на телефоне, пока Джонни наконец не освобождается. В доме замечаю стойку с гантелями и стиральную машину, на которую навалена грязная одежда. Неожиданно меня посещает мысль: одно дело – подняться в гостиничный номер, где из личных вещей только мотоциклетный шлем, и совсем другое – побывать в доме, где человек живет, тягает гантели и стирает. И тут в полном экстазе выскакивает Флойд: немецкая овчарка, сорок килограммов живого веса. Много лет назад этот самый пес бегал за палками на моем заднем дворе. Он напрыгивает на меня, тяжело дыша и пуская слюни. Понимаю, Джонни любит его без памяти, но я, мягко говоря, не собачница.

Джонни приходит мне на помощь, отталкивает лапы, упершиеся мне в живот, и по небольшой лестнице мы поднимаемся в кухню. Внутри опрятно и уютно, даже следы декора есть: ваза с веточкой искусственных цветов, ароматическая свеча, постер «Благослови этот дом» в рамке. Вот только по полу разбросана дюжина ковриков для ванной. У меня возникает искушение заметить, что дешевые тряпичные коврики можно легко заказать в интернете, но напоминаю себе, что пришла сюда лишь на несколько часов и не собираюсь переезжать, и вместо этого с удовольствием соглашаюсь выпить вина. Джонни устраивает для меня небольшую экскурсию по дому, что приводит меня в смущение. Не хочу показаться грубой, поэтому проявляю интерес ко всем мелочам, на которые он с гордостью указывает, но я не совсем понимаю, что мы здесь делаем. Я ожидала чего-то вроде: «Ты пойдешь в ванную, а я сниму с себя одежду, и ты бросишь меня на кровать», – но вместе этого мне приходится восхищаться паркетом, недавно настеленным на закрытой веранде.

Я устраиваюсь на диване с бокалом, поджав под себя ноги, и всем видом выказываю готовность. Он подсаживается ко мне и тут же вскакивает: надо проверить обстановку наверху. Наконец до меня доходит: он нервничает! Я была настолько сосредоточена на новых для себя ощущениях, что даже не подумала, насколько странно это выглядит для Джонни. Его бывшая клиентка, которую он видел только в кругу семьи, напрашивается в гости и сидит на диване в откровенном наряде – бери не хочу.

Он все возится наверху, и я понимаю: не проявлю инициативу – ничего не будет. Поднявшись по лестнице, нахожу его в спальне в самом конце коридора с ковровым покрытием: он убирает одежду с кровати и разглаживает на ней покрывала.

– Ку-ку, – говорю, заглянув внутрь. – Просто хотела посмотреть, что ты тут делаешь.

– Извини, – произносит он. – Хотел немного прибраться.

– Если это ради меня, то в этом нет необходимости, – отвечаю. Быстро окидываю комнату взглядом: полированный комод красного дерева, широченная двуспальная кровать, в изножье которой – Флойд. Я опускаю бокал на поднос, что стоит на комоде, и присаживаюсь на край постели. Джонни продолжает суетиться, и я похлопываю по покрывалу, приглашая его сесть рядом.

Удивительно и забавно: я вроде бы превратилась из жертвы в агрессора, но все равно чувствую себя обязанной добиваться близости изо всех сил. Трудно поверить, что из-за меня кто-то нервничает – да я и сама нервничаю за двоих. И все же, несмотря на волнение, настрой у меня решительный. Не совсем понимаю, откуда взялась эта настойчивая тяга к сексу без всякой оглядки на того, кто его со мной разделит. Но точно знаю: после ночи с № 1 я словно вслепую пробираюсь к солнечному свету после долгой спячки. Хочу быть желанной и должна доказать себе, что моя первая попытка была не просто случайной удачей. Да, рядом человек как минимум на десять лет старше меня, который только что лишился половины легкого, ремонтировал мой дом, носит крестик, много говорит о своей приверженности церкви, и в кухне у него целый набор ковриков для ванной. Но все это неважно. А важно, что он крепкий, подтянутый, не вызывает у меня отвращения и поблизости нет детей.

Из меня почти вырывается едва слышное «аллилуйя», когда он наконец наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я стягиваю с себя майку и помогаю ему с этим чертовым бюстгальтером без бретелек, которым боялась озадачить № 1. (Кстати: если у вас большая грудь, вы выкормили троих и нашли надежный лифчик без бретелек, в котором грудь выглядит бодрой и крепкой, а не сплюснутой, то будете носить его всегда, несмотря на мучения с застежками.) Джонни уже снял рубашку, и я вижу его многочисленные татуировки. Это меня только подстегивает, как будто мы совершаем что-то не вполне законное и даже опасное. Глупо, конечно, нет никого безобиднее Джонни, но мне нравится этот настрой. Мы уже лежим, слышится только громкое сопение собаки, стоящей на страже. Я кошусь на Флойда: клянусь, он смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. Это сильно отвлекает.

– Джонни, – откинувшись назад, шепчу я, – может, ты на время выведешь Флойда?

– Извини, не могу. Он привык всегда быть со мной и расстроится, если я его выгоню. Поверь, лучше пусть сидит здесь, чем лает и скулит за дверью.

– Ладно, – отвечаю, стараясь не обращать внимания на нашего зрителя. Взявшись за пряжку на ремне Джонни, интересуюсь, есть ли у него презервативы. Он отрицательно качает головой.

– Серьезно? – скептически переспрашиваю. – Холостяк без презервативов в доме?

– Извини, – отвечает он. – Правда нет. Я к такому не готовился.

Мы замираем, словно услышали объявление по громкой связи: «Чтобы избежать ЗППП, пользуйтесь презервативами». Забеременеть я не боюсь – у меня спираль (к тому же я, как бы это сказать, несколько старовата). Но что это за женщина, которая постоянно твердит своим детям об опасности незащищенного секса, а сама готова пренебречь правилами – настолько ее распирает от желания!

К счастью, Джонни спасает меня от самой себя и отправляется в другую комнату на поиски презервативов. Из коридора доносятся приглушенные проклятья, и вдруг – вопль: в порыве ревности пес нагадил в коридоре.

– Поверить не могу! Флойд, кто это сделал? Как ты мог? – причитает мой любовник.

Пожалуй, стоит натянуть на себя одеяло и не отсвечивать. Через минуту он возвращается с докладом о происшествии – можно подумать, я не слышала. Без рубашки, джинсы расстегнуты, ремень болтается, в руках рулон бумажных полотенец и чистящее средство – в таком виде Джонни возится с ковром, бухтя себе под нос и сурово распекая Флойда. Поворачиваюсь спиной. Не такую сцену обольщения я себе воображала, но что тут поделать – подожду.

Через несколько минут Джонни без презервативов, но с Флойдом за спиной возвращается и объявляет, что из уважения ко мне сгоняет в круглосуточный магазин. Он снова надевает рубашку и протягивает мне пульт от телевизора. Спасибо, я послушаю музыку на телефоне. Тут он сообщает, что – аллилуйя – возьмет с собой собаку. Берет ключ от моей машины, чтобы выехать без помех, и уходит.

Через пять минут он снова появляется и на голубом глазу извиняется: моя машина не заводится. Я вздыхаю, закатываю глаза и протягиваю руку за ключом. Видимо, это знак свыше: ничего не получится. Но кто знает, когда еще подвернется случай, поэтому жду, пока Джонни ищет в комоде футболку для меня. Черная, с надписью «Харлей Дэвидсон», до середины бедра. А что, мне нравится: в громадной байкерской мужской футболке чувствую себя очень хрупкой. На улице моросит дождь, поэтому мы быстро бежим к моей машине, которую я тут же завожу. Бросаю на него недоуменный взгляд.

– Как у тебя это получилось? – спрашивает он.

– Просто повернула ключ зажигания, – говорю и пожимаю плечами, стараясь скрыть раздражение в голосе. Ободрительно улыбаюсь и под дождем бегу обратно. Не снимая футболку, забираюсь обратно под одеяло и пытаюсь найти в спотифае подходящий плейлист: «Любовь в стиле кантри», «Полный покой», «Сорвиголова», «Заряд уверенности». Останавливаюсь на «Инди-релаксе» и даже умудряюсь задремать.

Через час просыпаюсь от хлопка автомобильной дверцы. Не проходит и года, как появляется Джонни. Не прикинуться ли спящей, чтобы он мог забраться в постель и мы без лишних слов принялись за дело? Но нет, я слишком взвинчена, чтобы притворяться.

– Извини, Лора, потребовалась целая вечность, – говорит он.

– Да, я заметила, – сухо отвечаю.

– Я чуть не сдался. Работала только одна касса, очередь огромная. Не успел я подойти, как началась пересменка. И вот стою с пачкой презервативов, а они пересчитывают деньги и принимают кассу. Как будто нарочно издеваются! Я едва не ушел.

Со смехом благодарю его за целеустремленность, и все повторяется: Джонни не спеша возится, Флойд заходит и занимает свое место, готовый ко второму раунду.

Раздевшись, Джонни залезает ко мне. Я мысленно подбадриваю себя, чтобы вернуться к прежнему настрою: надо выкинуть из головы все эти неувязки и пристальный взгляд пса. Когда Джонни зарывается под одеяло, чтобы сделать мне куннилингус, я зажмуриваюсь и не дышу: как и с № 1, переживаю, как бы его не отпугнуть.

С облегчением слышу его голос: оказывается, я хорошо пахну и у меня мягкая кожа. Что ж, уже двое мужчин провели независимую проверку моей вульвы и дали добро. Возможно, в другой раз я не стану об этом беспокоиться, если мне, конечно, повезет заняться сексом с кем-нибудь еще. Хмуро думаю, что такая зависимость от мужского одобрения совсем не в духе феминизма. Но что делать: ни с кем не встречаясь, я перестала ценить свое тело и утратила веру в его силу и красоту. Знаю, что последствия родов и старение неизбежны, благодарна за этот опыт и в целом верю, что он только добавляет женщине силы и красоты. Но вдруг телесные изменения не оттеняют достоинства, а, наоборот, подчеркивают мое разложение? Много лет я поддерживала форму, но делала это, чтобы оставаться привлекательной для Майкла, а не для себя. Самое время для поисково-спасательной операции: надо найти былую любовь к своему телу и направить ее на то, что считаю недостатками и боевыми шрамами. Пора перестать за них извиняться.

Джонни внезапно входит в меня и двигается, быстро и сильно. Буквально через пару минут дыхание у него сбивается – с такими звуками я обычно пытаюсь выплюнуть свои легкие после тренировки.

– Джонни, ты в порядке?

– Да, извини, все хорошо.

Но мне так не кажется; неожиданно включается инстинкт заботливой родительницы.

– Думаю, нам лучше остановиться. Просто полежи со мной, отдышись.

Он вытягивается рядом, я кладу руку ему на грудь и чувствую биение сердца.

– Мне так неловко. – Он качает головой. – Я все еще восстанавливаюсь. Как раньше пока не получается. Ужасно бесит. Так неудобно.

– Тсс, – говорю, будто успокаивая младенца. – Ничего страшного. Восстановление – это процесс. Не расстраивайся, если для тебя это слишком.

– Поверить не могу: рядом со мной прекрасная обнаженная женщина, а у меня ничего не выходит.

– Пожалуйста, не надо извиняться и переживать. Скоро ты придешь в норму. Уверена, что большинство мужчин справились бы гораздо хуже после удаления половины легкого!

Еще несколько минут мы лежим молча. Моя рука покоится на его сердце, пока оно возвращается к привычному ритму. Возможно, сейчас мне достаточно просто самой покоиться в мужских руках.

– Я даже не знаю, какой кофе ты пьешь по утрам, – нарушает он паузу.

Начинаю сомневаться. Мне приятны его объятия, но оставаться на ночь я не планировала, и его фраза вгоняет меня в панику. Мысли мечутся: а вдруг для него это не милое приключение на одну ночь, а начало чего-то большего? Вдруг он считает, что у нас уже отношения? Он хороший человек и сейчас особенно уязвим, а я, поглощенная своей травмой, этим пренебрегла. Страшно причинить ему боль.

Надо бы ответить, что я люблю кофе с капелькой ванильных соевых сливок. Но решаю, что просто так лежать недостаточно, и поворачиваюсь поцеловать Джонни. Его дыхание успокоилось, я перекатываюсь сверху и шепчу, чтобы он лежал смирно. На этот раз сама все сделаю. Жизнь с детьми приучила меня действовать оперативно, так что обхватываю рукой его член, погружаю в себя и двигаю бедрами, пока не испытываю оргазм. Джонни признается, что у него не получится: в презервативе он чувствует меньше, поэтому мы заканчиваем. Я снова ложусь рядом, он тихо и глубоко дышит, лицо раскраснелось, рот слегка приоткрыт.

– Джонни, – шепчу, – я поехала домой.

– Что? – спрашивает он, открыв глаза. – Нет, не уходи. Слишком поздно, чтобы так далеко ехать.

– Я здесь не засну.

– Ладно, – сдается он, – дай мне минутку собраться, я провожу тебя.

– Что ты, не надо, оставайся. У тебя такой расслабленный вид. Я справлюсь сама.

– Напиши, когда доберешься, чтобы я не волновался, – просит он.

– Да, обещаю. – Быстро целую его в щеку и выхожу в теплую морось летней ночи. Уже два часа. Около трех, сонная, отправляю ему сообщение из дома, но он отсыпается после нашего трагикомического приключения, и ответа я не получаю.