Текст книги "Звёздная пыль в их венах"

Беатрис

Беатрис даже не замечает, что карета въехала в Бессемию, пока Найджелус не говорит ей об этом. Нет никаких знаков, обозначающих границу, никаких отличий в ландшафте, никаких изменений в воздухе – ничего, что могло бы приветствовать ее возвращение домой. Дом. Она не ожидала, что вернется сюда в ближайшие несколько месяцев, и всегда представляла, что путешествие будет наполнено триумфом и волнением и что она воссоединится со своими сестрами.

Но сейчас ее сестер в Бессемии нет, и ее возвращение сложно назвать триумфальным. Единственное, чего она могла бы с нетерпением ждать, – это воссоединения с матерью, которая желает ей смерти, и новых тренировок с эмпиреем, которому она не доверяет. Ну, ее хотя бы ждет удобная кровать. По крайней мере, эта мысль искренне радует Беатрис.

– Паскалю и Эмброузу небезопасно ехать с нами, – говорит девушка, когда они въезжают в Немарийский лес – то самое место, где она в последний раз видела Софронию и Дафну. Она помнит Софронию такой, какой видела ее тогда. Одетая в желтое платье с оборками, она сидела среди незнакомцев в открытой карете и, кажется, выглядела испуганной. Беатрис задергивает занавеску у своего окна и поворачивается к Найджелусу:

– Уверена, что ты сможешь найти для них безопасное жилище. И это не вопрос.

– Тебе ехать тоже небезопасно, – отмечает Паскаль. – Если ты не забыла, твоя мать хочет твоей смерти.

– На селларианской земле, руками селларианцев, – говорит Найджелус. – Иначе желание не сработает.

Когда Беатрис, Паскаль и Эмброуз разом поворачиваются к нему, он хмурится.

– Я об этом не упомянул?

– Именно, – говорит Беатрис.

Эта новость заставляет ее почувствовать себя немного лучше, хотя, конечно, нет никаких гарантий, что мать не захочет ей навредить. Например, заковать в цепи, чтобы доставить обратно к Николо, у которого теперь не будет иного выхода, кроме как ее убить.

– И ей невыгодно, чтобы принц Паскаль умер в Бессемии, – продолжает Найджелус, настолько не обеспокоенный своим упущением, что Беатрис искренне верит, что он просто забыл об этом упомянуть. – Он ее козырь в отношениях с Селларией и ее королем, и она не упустит шанс его использовать.

Король Селларии. При этих словах Беатрис до сих пор думает о короле Чезаре, а не о Николо. Она пытается представить мальчика, которого она когда-то целовала, с тяжелой короной на голове, но у нее не получается. Вот бы эта корона раздавила его под своей тяжестью.

– Этот вариант мне тоже не нравится, – говорит она.

– Ну, я и сам не в восторге, – говорит Паскаль, и в тоне его голоса куда больше уверенности, чем Беатрис могла ожидать. – Но раз ты собралась следовать этому безумному плану, я не позволю тебе действовать одной.

Он смотрит на нахмурившего лоб Эмброуза.

– Вы оба слишком важны, чтобы вас убивать, – отмечает Эмброуз. – Но только не я.

Беатрис понимает это так же четко, как и то, что Паскалю будет тяжело предпочесть ее ему. Но, как ей кажется, он все равно остался бы с ней – в конце концов, Паскаль дал ей обещание.

– Тогда надо сделать так, чтобы тебя вообще не заметили, – говорит она, глядя на Найджелуса. – Он может быть слугой – твоим слугой. Например, лакеем или камердинером.

Мгновение Найджелус ничего не отвечает, но в его взгляде, пристально устремленном на Беатрис, читается вызывающая беспокойство напряженность. Наконец он кивает, и Беатрис представляет, как он мысленно записывает в большой гроссбух еще один долг.

С отъезда Беатрис Хапантуаль ни капельки не изменился – город все тот же, как и стоящий посреди него дворец – те же сверкающие стены из белого камня, те же золотые ворота, инкрустированные множеством драгоценных камней, те же развевающиеся на башнях небесно-голубые флаги. Ей следовало бы обрадоваться, что место, где она выросла, не изменилось за время ее отсутствия, но Беатрис чувствует себя сбитой с толку. В конце концов, она сама уже совсем не та, кем была, когда покинула это место.

Когда ворота открываются и карета въезжает внутрь, Беатрис делает глубокий вдох. Она смотрит не на мраморные ступени, ведущие к главным дверям дворца, и не на толпу знакомых ей дам и господ, собравшихся поприветствовать ее. Она смотрит на одинокую фигуру, которая, сложив руки поверх юбки, стоит на верхней ступени. Теперь Беатрис это, конечно, кажется комичным, но с головы до ног фигура облачена в черное.

Императрица Маргаро. Ее лицо скрыто вуалью, но Беатрис узнала бы ее где угодно. Она знает, что под черным кружевом скрываются глаза обманчиво теплого янтарного оттенка и поджатые губы, накрашенные красной помадой. Наверняка она смотрит на Беатрис так же, как часто бывало прежде. Так, словно она – проблема, которую никак не получается решить.

Лакей открывает дверцу экипажа, и Найджелус ступает на землю. За ним следует Паскаль, который протягивает руку Беатрис. Она бросает последний взгляд на Эмброуза, который должен остаться в экипаже и не давать о себе знать до тех пор, пока карета не вернется в частную резиденцию Найджелуса. Пусть они с Эмброузом не слишком близки, но он одаривает ее легкой, ободряющей улыбкой, и Беатрис благодарна ему за это.

Она берет руку Паскаля и позволяет ему помочь ей выйти из экипажа. Кажется, что стук каблуков о землю – единственное, что нарушает тишину. Она поднимает взгляд на свою мать, стоящую на дюжину ступеней выше нее, и приседает в глубоком реверансе. Паскаль и Найджелус следуют ее примеру.

– О, дитя мое, – говорит ее мать достаточно громко, чтобы все собравшиеся могли это услышать. Она приподнимает подол платья, чтобы спуститься по ступеням. – О, как я рада, что ты наконец-то в безопасности.

Принцесса едва успевает подняться с реверанса, как императрица заключает ее в объятия, крепко прижимая к себе. Беатрис считает, что рыдания – это немного чересчур, но, прижимаясь к матери и утыкаясь в ее плечо, она все же старается выдавить из себя поддельные слезы. В конце концов, это спектакль, а уж устраивать шоу Беатрис умеет.

– Мама, – всхлипывает она, стараясь говорить так же громко, как императрица. – О, как же там было страшно, как страшно.

– Ну, ну, моя дорогая, теперь ты со мной, дома, в безопасности, – говорит мать, убирая непокорную прядь рыжевато-каштановых волос с лица Беатрис. Продолжая держать дочь за руку, она поворачивается обратно к наблюдающей и перешептывающейся публике. – После трагической потери моей дорогой Софронии Найджелус смог вернуть принцессу Беатрис и ее мужа, принца Паскаля, в целости и сохранности, за что я ему бесконечно благодарна.

Она берет руку Найджелуса в свою и поднимает ее вверх, вызывая аплодисменты толпы, хотя иначе как вялыми их не назовешь. И все же Беатрис не может не признать, что это самое теплое приветствие, которое когда-либо оказывали Найджелусу, и он, кажется, этим весьма встревожен.

– Пойдем, моя голубка, – говорит императрица, ведя Беатрис вверх по лестнице и не оставляя Паскалю и Найджелусу иного выбора, кроме как следовать за ней. – Я уверена, что у вас было трудное путешествие, но нам многое нужно обсудить.

В считаные мгновения императрица лишает Беатрис единственной защиты, приказав слуге проводить Паскаля в его покои, чтобы он мог отдохнуть. Она отсылает и Найджелуса, но Беатрис не уверена, что рада этому – он, конечно, не был ей защитой, но по крайней мере мог смягчить удар.

И вот, когда императрица отводит дочь в тронный зал и закрывает за ней дверь, Беатрис оказывается один на один с женщиной, которая убила ее сестру, – женщиной, которая убила бы и саму Беатрис, если бы ее планы не разрушила парочка коварных, нацелившихся на трон близнецов.

– Итак, ты потерпела неудачу, – говорит императрица, откидывая вуаль с лица. Представление окончено, и в ее глазах нет ни капли скорби. Императрица поднимается на возвышение и опускается на свой трон, скрестив лодыжки.

Беатрис думала, что мать отведет ее в какое-то другое место – более уютнее, например гостиную. Но, с другой стороны, императрица намерена сделать ей выговор, а для этого не найти лучшего места, чем трон.

– Нас перехитрили, – говорит Беатрис, вздергивая подбородок.

– Мальчишка и девчонка, да еще и такие незначительные, что я до сих пор не могу заставить себя вспомнить их имена, – говорит ее мать ледяным тоном.

– Жизелла и Николо, – подсказывает Беатрис, хотя понимает, что это был не вопрос. – Теперь, видимо, король Николо, – добавляет она.

– Ты сутулишься, Беатрис, – отвечает мать, но Беатрис даже не пытается выпрямиться. Императрица закатывает глаза: – Почему это вообще произошло?

Потому что я доверяла им, хотя и не должна была. Потому что Софрония попросила меня о помощи, и я ей помогла. Потому что я саботировала планы, которые ты строила семнадцать лет.

Но Беатрис не может сказать ничего из этого – ее мать не знает правды о том, что именно произошло в Селларии. О том, как Беатрис обратилась за помощью к Жизелле и Николо, чтобы освободить лорда Савеля из тюрьмы и предотвратить начало войны между Темарином и Селларией. Говори она всю правду, и этот разговор перешел бы в совершенно иное русло. Если бы это вообще был разговор. После секундного раздумья Беатрис решает приблизиться к правде настолько близко, насколько это возможно.

– Король Чезаре был безумцем, – говорит она со вздохом. – Как я потом узнала, Николо и Жизелла регулярно травили его небольшими дозами цианида из молотых яблочных семечек. В конечном счете это его и убило.

Все это было правдой, но теперь Беатрис придется от нее отклониться.

– Однако, несмотря на безумие, он решил не казнить лорда Савеля – насколько я знаю, это решение он доверил лишь нам с Паскалем. Я пыталась убедить его в обратном, но, общаясь с сумасшедшим, сама начала потихоньку сходить с ума. Поэтому я собралась навестить лорда Савеля в темнице и использовать желание, которое ты мне дала, чтобы он окончательно себя оклеветал. Тогда у короля не осталось бы иного выхода, кроме как его казнить, – говорит она, поднимая обнаженное запястье и демонстрируя то место, где когда-то висел ее браслет.

По правде говоря, она использовала желание, чтобы помочь лорду Савелю сбежать. Она переместила Савеля на пристань, где он встретил Эмброуза, который ждал его в лодке своего дяди.

Беатрис не знает, поверила ли ей мать; выражение лица императрицы остается раздражающе бесстрастным. Но у девушки не остается иного выбора, кроме как продолжать свою выдуманную историю.

– Я не могла пробраться в темницу сама, поэтому обратилась за помощью – боюсь, это и стало моей роковой ошибкой. Как и ты, я думала, что Жизелла безобидна, и сказала ей, что хочу поговорить со своим… любовником.

Трудно не подавиться на слове «любовник», но именно в такой роли мать послала ее к лорду Савелю, и, насколько должно быть известно императрице, ей это удалось.

– Она сказала, что поможет мне, но вместо этого привела стражников, которые арестовали меня за государственную измену. Я пыталась использовать желание, чтобы спастись, но лорд Савель каким-то образом о нем узнал и, отобрав у меня, использовал для побега.

Холодно глядя на Беатрис, императрица откидывается на спинку трона.

– Как интересно, Беатрис, – говорит она. – Из того, что я слышала, это Николо был твоим любовником.

Беатрис пытается скрыть свое удивление – они с Николо не были любовниками. Они поцеловались всего дважды, и оба раза Беатрис была уверена, что их никто не видел. Так как же новость об этом дошла до ушей ее матери? Лицо принцессы расплывается в лучезарной улыбке.

– Но, мама, ты же не говорила, что у меня может быть только один любовник, так ведь?

Императрица смотрит на Беатрис так, словно видит ее насквозь.

– Я не думала, что вырастила дуру, Беатрис, и уж точно отказываюсь верить, что вырастила двух.

Намек на Софронию заставляет Беатрис сжать руки в кулаки, хотя, к счастью, они скрыты в ее пышной юбке.

– Софрония не была дурой, – говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно, чтобы в слова не просочился яд. Она не может раскрыть карты так рано, тем более – в первые же минуты пребывания во дворце, один на один с матерью. Она не может обвинить императрицу в смерти Софронии, пока нет. Беатрис сменяет тему:

– Найджелус сказал, что твоя армия смогла очень быстро захватить Темарин. Я надеюсь, все причастные к смерти Софи уже убиты?

Ее мать так безупречно изображает на лице скорбь, что Беатрис, не знай она правды, была бы этим одурачена.

– Все, кроме одного, – говорит она, хмуря свой неестественно гладкий лоб – результат немалых порций звездной пыли. – Королю Леопольду каким-то образом удалось сбежать.

Беатрис хмурится, как будто не знала об этом раньше – как будто своими глазами не видела убитого горем короля Леопольда.

– Какое отношение Леопольд имеет к смерти Софи? – спрашивает она, заранее понимая, что ответ ее матери будет ложью.

Императрица морщится, как будто даже одна мысль об этом причиняет ей боль.

– У меня есть достоверные сведения, что мальчишка пожертвовал Софронией, чтобы спасти свою шкуру. Конечно, если бы она послушала меня с самого начала, он бы не смог этого сделать, но твоя сестра всегда питала к нему слабость. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы предотвратить это, но…

Издав скорбный вздох, она замолкает.

Беатрис требуется все ее самообладание, чтобы не броситься через всю комнату и не сдавить руками шею матери.

– Но все же, – говорит императрица, поднимая подбородок, – хоть король Леопольд до сих пор на свободе, мои люди уже работают над этой проблемой. У меня все под контролем. А вот с Селларией нет никакого прогресса.

Беатрис пожимает плечами, складывая руки перед собой и стараясь казаться невозмутимой – дерзкой, непокорной принцессой, какой мать ее и считает.

– Я сомневаюсь, что правление Николо будет долгим – двор не на его стороне, уж поверь, – и как только ты возьмешь под свой контроль Фрив, то с помощью новой, большой армии сможешь в считаные дни подчинить Селларию. Нужно лишь набраться терпения.

Ее мать фыркает.

– Смешно слышать о терпении от тебя, Беатрис, – говорит она, качая головой. – Нет, я не собираюсь ждать. Неважно, что провозгласил безумный король на смертном одре, – Паскаль – его наследник и законный король Селларии. Вам двоим придется туда вернуться, чтобы заявить права на трон. Казните узурпатора и его сестру вместе с каждым, кто попытается их поддержать.

Беатрис долго, не моргая, смотрит на свою мать.

– Это, – медленно произносит она, – было бы самоубийством.

Императрица закатывает глаза.

– Ты, как всегда, драматизируешь, Беатрис. Я растила тебя не для того, чтобы ты проигрывала.

Она вырастила вас, чтобы погубить, эхом отдается в голове Беатрис голос Найджелуса. Если у нее и были какие-то сомнения в том, что он говорит правду, то теперь они рассеялись.

– Не могу поверить, что ты серьезно, – говорит она. – Ты, как никто другой, знаешь, что наши права на престол не помогут нам одержать победу.

Мать словно ее не слышит.

– Конечно же, я отправлю вам в помощь часть своего войска, – добавляет она, немного подумав. – Сейчас часть армии находится в Темарине, и Бессемию тоже нельзя оставить без защиты, так что отряд будет небольшим. Но я уверена, что вы справитесь.

Значит, вот какие у матери на нее планы. Отправить ее обратно в логово львов и, когда те съедят ее, убить их за это. Если императрица твердо решила следовать этому плану, спорить бесполезно. Только вот, пока на небе остается хоть одна звезда, Беатрис не ступит на землю Селларии.

Она делает долгий выдох, как будто и правда обдумывает слова матери.

– Нам понадобится время, чтобы собраться с силами, – говорит она наконец.

– Две недели, – отвечает императрица. – А теперь, если ты не возражаешь, мне нужно подготовиться к ужину с послом Фрива. Я уверена, ты сможешь найти дорогу обратно в свои комнаты.

И вот так просто их разговор оказывается окончен. Беатрис уже почти дошла до двери, как вдруг до нее доходит смысл последних слов матери, и она останавливается.

– Я замужняя женщина, – говорит Беатрис. – И должна жить в комнате вместе с мужем.

Императрица смотрит на нее с такой кривой ухмылкой, что Беатрис понимает – поцелуи с Николо – это малая часть того, что известно ее матери.

– Беатрис, прошу, не оскорбляй меня так. Если ты продолжаешь вести себя как ребенок, то и спи в своей детской комнате.

Дафна

Во дворце царит хаос. Во всех близлежащих лесах и в городе Элдевале ищут хоть какие-то следы пропавших принцев. А то, что большинство людей во дворце и знать не знают, что Рид и Гидеон – принцы, делает их исчезновение еще более странным. У кого мог быть мотив для похищения сыновей умершего фривийского лорда и его жены-иноземки?

Сама королева Евгения в отчаянии. Или, по крайней мере, так говорят Дафне, потому что женщина не выходит из своей комнаты, а ее горничная сказала, что королеве нужно успокоительное с настойкой ежевики и молотым корнем ветреницы.

Спустя ночь и день поисков у них до сих пор нет никаких зацепок, кто и зачем похитил принцев. Следы копыт, которые заметили Дафна и Байр, казалось, лишь водили их кругами, а после очередного сильного снегопада исчезли совсем, так что теперь от принцев не осталось и следа.

Дафна не спрашивает Байра о причастности повстанцев к похищению – она уже достаточно хорошо его знает и не сомневается, что юноша никогда бы не подверг детей опасности. К тому же очевидно, что его шок и ужас после их похищения были абсолютно искренними. Однако это не означает, что повстанцы здесь ни при чем. Байр мог рассказать им об истинном происхождении принцев, и едва ли кому-то могло понравиться, что Фрив вмешивается в дела другой страны.

У нее нет возможности спросить его, знает ли он хоть что-нибудь, потому что Байр в компании группы следопытов почти сразу отправился обыскивать окрестные деревни в поисках любой зацепки, которая могла бы раскрыть местонахождение мальчиков.

Когда Дафна спрашивает о Клионе, ее направляют в конюшню, где она и находит девушку. Она вычесывает свою кобылу – высокую и полностью черную, если не считать белой отметины на лбу, которая напоминает Дафне корону. Клиона, кажется, не удивлена появлению Дафны. Она едва отрывается от своего занятия, чтобы кивнуть в знак приветствия.

Дафна не видит смысла тратить время на светскую беседу – больше в конюшне никого нет, она заранее в этом убедилась.

– Это ваши люди похитили принцев? – спрашивает она.

Выражение лица Клионы не меняется.

– Принцев? – повторяет она, но голос звучит слишком невинно, чтобы ей можно было поверить. По крайней мере, для Дафны ее ложь очевидна. Значит, Байр действительно рассказал Клионе об истинных личностях принцев. Или же это сделал кто-то другой.

– Из тебя и правда ужасная лгунья, – говорит Дафна, проходя в конюшню и протягивая руку, чтобы почесать кобылу за ухом. Лошадь откликается на прикосновение Дафны и издает низкое ржание. Не то чтобы Дафна сказала правду – Клиона прекрасно умеет лгать, просто принцесса хорошо разбирается в людях.

И все же ее слова явно задевают Клиону, и она поджимает губы.

– Хорошо, тогда позволь мне сказать все предельно ясно, – говорит она, поднимая взгляд, и ее карие глаза встречаются с серебристыми глазами Дафны. – Ни я, ни другие повстанцы не имеем никакого отношения к похищению этих мальчиков.

Дафна еще мгновение смотрит в глаза девушке, но та говорит правду – по крайней мере, сама Клиона верит сказанному. Она всегда утверждала, что ей известно о каждом шаге повстанцев, о каждом готовящемся ими заговоре, но Дафна понимает, что отец Клионы – глава повстанцев и есть вещи, которыми он, возможно, не хотел бы терзать совесть своей дочери.

– Но ты же знала, кто они такие, – говорит Дафна.

Клиона фыркает.

– Конечно, – говорит она. – Может, король и недооценивает свой народ, но я не думала, что и ты тоже.

– Тогда у вас, должно быть, был план, как избавиться от них и их матери, – говорит Дафна. – Что вы собирались сделать?

Клиона закатывает глаза.

– Уверяю, что все не так подло, как ты себе представляешь, – говорит она. – Мы просто хотели рассказать людям о том, кто такие наши гости на самом деле, и позволить народу Фрива самому высказать свое мнение, заставив короля отправить их обратно в Темарин.

– А если бы он все равно отказался это сделать, то к повстанцам присоединилось бы еще больше людей, – добавляет Дафна.

Клиона пожимает плечами.

– Нас устроил бы любой из этих вариантов, – говорит она. – У нас не было причин похищать этих мальчиков из дворца.

Она делает паузу, и ее взгляд останавливается на Дафне.

– Так же, как у нас не было и причин желать твоей смерти, принцесса, – добавляет она.

– Ты говоришь это после того, как однажды пригрозила убить меня, – напоминает ей Дафна, хоть и понимает, что девушка права. Дафна так и не узнала, кто покушался на ее жизнь, и это точно были не Клиона или другие повстанцы. Очевидно, что если на их шахматной доске есть еще один игрок, то он мог быть ответственен не только за покушение на ее жизнь, но и за похищение мальчиков.

– Твои убийцы заманили нас в тот самый лес, где были похищены принцы, – говорит Клиона, словно читая мысли Дафны.

– Больше никаких покушений на мою жизнь не было, – отвечает Дафна, качая головой. – Мы отправили на тот свет всех убийц, которых тогда встретили, – почему ты думаешь, что их больше?

– Потому что за последние несколько лет я немало узнала о заговорах. В них всегда вовлечено больше людей, чем ты можешь подумать, и чаще всего они находятся прямо у тебя под носом.

Это не обнадеживает, но слова Клионы вообще редко бывают обнадеживающими.

– Кстати говоря, – продолжает Клиона, – я так и не спросила, где ты научилась драться. Никогда не встречала принцессу, которая умела бы так владеть ножом, как ты.

– До меня ты вообще никогда не встречала принцесс, – отмечает Дафна. – И, к твоему сведению, я уверена, что вы с Байром не задавали вопросов только потому, что не хотели, чтобы я задавала вам свои, – добавляет она, поворачиваясь к двери и направляясь к выходу. Ей почти удается это сделать, но Клиона заговаривает снова:

– Рано или поздно тебе придется начать доверять хоть кому-то, Дафна, – говорит она.

Дафна на мгновение замедляет шаг и борется с искушением ответить. Она доверяет своей матери, и это все, в чем она когда-либо нуждалась и когда-либо будет нуждаться. Она не повторит ошибок своих сестер. Но слова замирают у нее на языке, и она уходит, оставив их висеть в воздухе.

Тем вечером во дворец возвращается Байр с отрядом следопытов, и когда после ужина Дафна идет в свою комнату, юноша ждет ее, сидя в том самом зеленом бархатном кресле, в котором уже провел немало ночей, пока она была больна или ранена. Таких ночей было слишком много, думает принцесса.

По приезде Байр, видимо, принял ванну, так что его каштановые волосы все еще влажные, и в воздухе витает густой запах мыла – Дафна чувствует запах бергамота.

– Есть какие-нибудь следы их присутствия? – спрашивает она, закрывая за собой дверь. Дафна уверена, что если бы отряд нашел принцев, то за время, пока Байр мылся, этот слух уже разнесся бы по всему дворцу, но она просто не может не спросить. И все же, когда он качает головой, у нее падает сердце.

– Моя мама говорит, что сегодня вечером снова попробует прочесть звезды, но они еще не говорили с ней о принцах, – отвечает он.

– Мы должны были внимательнее за ними следить, – сокрушается Дафна, качая головой и прислоняясь спиной к закрытой двери. – Я просто даже не думала…

– Никто не думал, – говорит Байр, поднимаясь на ноги и направляясь к ней. В нескольких шагах от девушки он резко останавливается, как будто боится подойти слишком близко.

Дафна понимает, что так и должно быть, но ей все равно хочется, чтобы он сократил расстояние между ними и заключил ее в объятия.

– Когда мы с Киллианом были детьми, то все время играли в этих лесах, и нам никогда не угрожала опасность, хоть весь Фрив знал, что мы с ним принцы. Лес всегда был безопасным местом, – говорит он.

– Но мы не впервые сталкиваемся там с опасностью, – отмечает она, вспоминая свой разговор с Клионой. – Я не могу не думать о том, что два этих случая связаны. Клиона клянется, что повстанцы не имеют к этому отношения…

– Конечно нет, – говорит Байр, качая головой. – Я бы никогда не позволил им причинить вред детям.

Дафна даже не знает, что на это ответить, – не потому, что его героизм ее трогает, а потому, что она поражена его наивности. Неужели он думает, что у него было бы право голоса? Байр, может, и наследный принц Фрива, но он не указывает повстанцам, что им делать. Даже близко.

– Но убийство эмпирея – это допустимо? – спрашивает Дафна. – Скажи мне, чем провинился Фергал? Должно быть, он сделал нечто действительно отвратительное, раз погиб так ужасно.

Ее слова заставляют Байра нахмуриться. Он открывает рот, чтобы заговорить, но передумывает.

– Ты можешь быть одним из них, Байр, но не ты устанавливаешь правила, – мягко говорит она и делает паузу, чтобы он осмыслил ее слова. – Но повстанцы непричастны к похищению принцев, в этом ты прав. Было время, когда я думала, что это они организовали на меня покушение.

Дафна ожидает, что он снова начнет яростно спорить, но этого не происходит. Видимо, он все же понимает, на что готовы пойти мятежники ради успеха.

– В общем, теперь мне ясно, что это не так, – говорит она. – Очевидно, мы должны признать, что во Фриве есть некая группа людей, которая хочет нам навредить – хотя я не до конца понимаю, кому «нам». Но мне – точно. То, что и та драка с убийцами, и похищение принцев случились в лесу, не кажется мне простым совпадением.

– Отравили тебя тоже в лесу, – отмечает Байр.

Дафна хмурится. Как раз это должно быть простым совпадением, разве нет? В конце концов, когда Зении приказали отравить Дафну, то дали ей яд задолго до того, как они отправились в лес. И то, что девочка решила использовать его именно там, чистая случайность. Вот только…

– Когда у седла моей лошади порвалась подпруга, я тоже была в лесу, – говорит она. – Убийца, который ее перерезал, не знал, что я встречаюсь с Клионой. Он думал, я окажусь там одна.

– Тот самый убийца, за которым мы следили и который сказал, что ты должна была пойти за ним одна, без меня и Клионы? – спрашивает он.

Дафна, которой от этого разговора становится все хуже и хуже, кивает. Тот убийца мертв – она видела, как он умирал, видела его безжизненное и холодное тело. Но есть кто-то еще. Дафна не знает, где он и кто он, но теперь она не сомневается, что Гидеон и Рид именно у него.

– В случае с Зенией все не так, – говорит она. – Когда она меня отравила, рядом было еще шестеро людей.

– Зения просто выполняла приказ, – отмечает Байр. – Ей десять – возможно, она неправильно поняла, что должна была сделать.

Дафна обдумывает его слова.

– Может, так, а может, ей просто было все равно, – говорит она. – Зения все еще в дворце?

Байр кивает.

– Руфус с остальными членами его семьи должны уехать завтра днем, – говорит он. – Зения все еще очень боится. Она чувствует себя такой виноватой, что вряд ли сможет открыто говорить на эту тему.

– Со мной она поговорит, – отвечает Дафна. Мать всегда говорила ей, что она и змею сможет уговорить проглотить свой собственный хвост. Байр, похоже, не удивлен ее уверенности.

– Ты хорошо умеешь добывать из людей информацию, – говорит он ей, понижая голос.

Дафна смотрит на него долгим взглядом. Сначала Клиона решила спросить про ее боевые навыки, теперь это. Она бы заподозрила, что они это спланировали, но слишком хорошо знает Байра, и ей очевидно, что он бы так не поступил. Он слишком прямолинеен, интриги и манипуляции – не в его стиле. Но она думает об их предыдущем разговоре, о том, как много между ними секретов. Возможно, она могла бы рассказать ему хоть чуть-чуть.

– Моя мать считала, что этот талант очень важен, и старалась развивать его в нас с сестрами. Особенно с тех пор, как было решено, что мы отправимся в страны, где далеко не все будут нам рады. В самом начале своего правления она оказалась именно в такой ситуации и всегда говорила, что смогла выжить только потому, что умела вытягивать секреты из своих врагов или тех, кто был к ним близок. И, как она думала, по тем же причинам мы должны уметь постоять за себя. Вряд ли я первая в истории иноземная принцесса, которую хотят убить.

Байр кивает, но она не уверена, что он ей поверил. Он вообще не смотрит на нее, но ей почему-то отчаянно хочется, чтобы он это сделал. Она хочет, чтобы он смотрел на нее так, как смотрел в доме своей матери – когда воздух между ними пронзали молнии, – или хотя бы так, как он смотрел на нее за прошлым чаепитием. Как раз перед тем, как поцеловал ее. Она чувствует, что пространство между ними снова кажется пропастью, которая заполнена секретами – и ее, и его. Она говорит себе, что это хорошо, что так и должно быть. Из-за привязанности к Леопольду Софрония повела себя глупо, и ее убили. Нет, Дафна не совершит той же ошибки, но все же она начинает понимать Софронию. Внезапно сестра кажется не такой уж глупой.

– Будет лучше, если я поговорю с Зенией наедине, – продолжает она, отгоняя эту мысль. – Я уверена, что Руфус не захочет выпускать ее из виду.

– Я отвлеку его, – говорит Байр, после чего делает паузу. – Дафна… – начинает он, но снова замолкает. Она слышит океан слов в этой тишине. Тысячу вопросов, на которые она не может ответить. Тысячу признаний, которые она одновременно и хочет, и не хочет слышать. Причем хочет так отчаянно, что не может мыслить здраво.

И именно в этом вся проблема с Байром – когда дело касается него, она никогда не может мыслить здраво.

– Ты не должен быть здесь, – говорит она ему, придавая лицу строгое выражение. – Благодаря твоим друзьям-повстанцам мы еще не женаты, и если тебя здесь увидят…

– То что? Заставят меня на тебе жениться? – спрашивает Байр, делая к ней один шаг, а затем еще и еще, пока они не оказываются лицом к лицу и запах бергамотового мыла Байра не угрожает полностью ее захлестнуть. Он так близко, что стоит ей наклонить голову всего на дюйм, и их губы встретятся.

– Думаю, уже слишком поздно, – говорит он. Его дыхание скользит по ее щеке, и он касается ее губ своими.

Поцелуй очень нежный – такой легкий, что его вообще едва ли можно назвать поцелуем, но у Дафны все равно перехватывает дыхание. Она подносит руку к груди Байра, разрываясь между желанием оттолкнуть его и притянуть ближе к себе. Ее здравый смысл побеждает, по крайней мере на этот раз, и она отталкивает его, судорожно пытаясь найти причину тому, что хочет держать его на расстоянии.

– И правда, – говорит она ему. – В смысле – уже слишком поздно. Ты не собираешься на мне жениться. Ты совершенно ясно дал это понять, Байр.