Текст книги "Звёздная пыль в их венах"

Беатрис

Беатрис вернулась в свою келью и теперь сидит на кровати, скрестив ноги и закрыв глаза. Юбка ее длинного серого платья раскинута по одеялу. У Найджелуса было не так много времени, чтобы рассказать ей все, что нужно было знать об этой новой, пробуждающейся в ней силе, но он подчеркнул важность концентрации и терпения – двух вещей, в которых Беатрис никогда не была сильна.

Но, по крайней мере, если она сидит совершенно неподвижно и держит глаза закрытыми, у нее мало шансов пропустить сигнал Найджелуса. В одной руке она сжимает флакон со звездной пылью, который он передал ей перед уходом, – стекло теплое, она почти не выпускала его из рук.

В любой момент Найджелус подаст сигнал. Когда он это сделает, она должна быть готова.

В любой момент.

В любой момент.

Она открывает глаза ровно настолько, чтобы, прищурившись, иметь возможность мельком оглядеть комнату. Что, если она пропустила сигнал? Может быть, он был слишком тихим, чтобы проникнуть сквозь каменные стены ее камеры. Может быть…

Прежде чем она успевает закончить собственную мысль, раздается столь сильный раскат грома, что кувшин с водой падает с края ее стола и разбивается о каменный пол.

Беатрис вскакивает на ноги, откупоривает флакон со звездной пылью и высыпает ее на руку, вспоминая желание, которое Найджелус заставил ее запомнить слово в слово, чтобы исключить возможность ошибки.

Желания – штука хитрая, сказал он ей, хоть и знал, что в детстве она не раз пользовалась звездной пылью. Беатрис понимает, что ключ к успешному исполнению желания – правильная формулировка. Магия подобна воде в ведре: если в нем есть дыры, магия выльется через них.

– Я бы хотела, чтобы молния ударила в стену моей камеры и проделала дыру размером с мой кулак, – говорит она в спешке. Как только слова слетают с ее губ, снаружи раздается еще один раскат грома и на пол в облаке пыли падает отломившийся от стены камень.

С бешено колотящимся сердцем Беатрис спешит к образовавшемуся проему. Она уже слышит удивленные возгласы сестер, и ее наверняка скоро придут проверить – это только вопрос времени. Она вглядывается в дыру в стене, быстро перечисляя созвездия, которые видит – Одинокое Сердце, Вороново Крыло и Фальшивая Луна. Одинокое сердце символизирует жертву, Вороново Крыло символизирует смерть – ни одно из этих созвездий она не хотела бы использовать ни сегодня, ни когда-либо еще. Фальшивая Луна символизирует двуличие – может, это в чем-то сходится с ее целями? Она уверена, что сестры сочли бы ее поведение двуличным.

Однако прежде, чем она успевает принять это решение, с севера появляется другое созвездие, и Беатрис с облегчением вздыхает – это символизирующая удачу Чаша Королевы. Она видит очертания бокала – слегка наклоненного, как будто его содержимое рискует пролиться.

Что ж, ей, конечно, сейчас нужна вся удача, какая только может выпасть на ее долю. Она находит звезду в центре созвездия – маленькое мерцание света, которое исчезает, если смотреть прямо на него. Найджелус заверил ее, что мало кто заметит пропажу, но так как это маленькая звезда, желание тоже будет слабее.

Она была удивлена, что Найджелус позволил ей намеренно снять звезду с неба – даже за пределами Селларии это считается кощунственным, и к таким методам прибегают только в самых крайних случаях. Но Найджелус заверил, что это чрезвычайная ситуация: она заперта в Сестринстве в Селларии, в то время как мать полна решимости ее убить. Беатрис не собиралась с ним спорить. Однако часть ее подозревала, что Найджелус, вероятно, мог бы освободить ее куда более простым способом. Например, дав ей больше звездной пыли. Также она думала о том, что в какой-то мере все это служит для нее испытанием.

Если это так, Беатрис может только надеяться, что она его пройдет. Те несколько раз, когда она использовала звездную магию, все происходило само собой из-за переполняющих ее эмоций. Найджелус заверил ее, что со временем она сможет лучше контролировать свою силу, но сейчас проще всего будет сделать все, как прежде, и направить свои эмоции в нужное русло. На этот раз она не чувствует ни тоски по дому, ни вожделения. На этот раз она испытывает лишь гнев.

Он вспыхивает внутри нее в одно мгновение, горячий на ощупь и готовый разгораться еще сильнее. Она думает о Софронии, казненной за сотни миль отсюда; она думает о Жизелле и Николо, которым она доверилась и которые предали их с Паскалем; она думает о Дафне, которая отказалась помочь ей и Софронии и оставила их на произвол судьбы. Гнев приходит легко, но этого недостаточно. Беатрис уже почти чувствует силу на кончиках пальцев, но не может дотянуться.

Ее сердце бешено колотится в груди – не время для полумер, не время сдерживаться.

Не отрывая взгляда от созвездия, Беатрис представляет, что произойдет, когда она снова увидит свою мать. После двух месяцев в Селларии воспоминания о Бессемии уже стали размытыми, но она так ясно видит лицо матери в своем сознании, как будто та стоит перед ней – идеально причесанная и напудренная и с той самодовольной улыбкой, которая не сходит с ее лица.

Улыбалась ли она так же, когда замышляла убить Софронию? Когда она пыталась сделать то же самое с Беатрис? Девушка сжимает руки в кулаки. Она представляет, как предстанет перед своей матерью с этим знанием и кинет к ее ногам все ее грехи. Императрице, конечно, будет все равно, Беатрис прекрасно это понимает. Но она заставит ее ответить. Она заставит ее пожалеть.

Сила поднимается в ней, наполняя грудь жаром, который кажется смутно знакомым. Но это первый раз, когда она осознает его природу. Беатрис делает глубокий вдох.

Очисти свой разум от всего, кроме своего желания, сказал ей Найджелус, и Беатрис пытается сделать именно это. Она цепляется за свое желание, крепко держит его и забывает обо всем остальном.

Я бы хотела, чтобы Найджелус, Паскаль и я оказались вместе в Ольховых горах, далеко отсюда.

Она снова и снова прокручивает это желание в уме, бормочет его себе под нос. Она закрывает глаза и видит слова на внутренней стороне своих век. Они словно выжжены в ее душе.

В лицо вдруг дует холодный ветер, и она снова открывает глаза, но видит вовсе не келью в Сестринстве. Вместо этого она стоит под открытым, усыпанным звездами небом. Ее босые ноги утопают в свежем снегу, а шерстяное платье развевается по ветру.

Ей очень холодно, но она свободна.

– Триз, – произносит голос позади нее.

Едва сдерживая подступающий к горлу смех, она оборачивается, и вот ее уже крепко обнимают и прижимают к себе знакомые руки – руки Паскаля.

– Пас, – говорит она, обнимая его в ответ. – Это сработало! Это действительно сработало!

– Что… – начинает Пас, но прежде, чем он успевает сказать что-нибудь еще, их прерывает другой голос:

– Да, молодец, – говорит Найджелус, поднимая два плаща. – Но если ты замерзнешь до смерти, это будет пустой тратой звезды.

Он передает каждому из них по тяжелому, подбитому мехом плащу, а затем лезет в сумку и вытаскивает две пары ботинок, которые, кажется, вполне подойдут по размеру.

– Поторопитесь, у нас впереди большое путешествие. Я все объясню по дороге, принц Паскаль.

Паскаль натягивает плащ, но смотрит прямо Беатрис в глаза. Его брови нахмурены, как это часто бывало прежде. Только сейчас Беатрис понимает, насколько сильно она скучала по нему и его нахмуренному лбу.

– Кто?.. – спрашивает ее Паскаль.

– Найджелус, – говорит она ему. – Эмпирей моей матери.

Он раскрывает рот от удивления – не то чтобы Беатрис могла винить его за это. В Селларии звездная магия запрещена, и, скорее всего, он никогда раньше не встречал эмпирея. Ну, кроме нее, думает она, хотя этот статус все еще кажется ей неподходящим. Она сомневается, что когда-нибудь это изменится.

– Он помог нам сбежать, – говорит она.

– Ты доверяешь ему? – спрашивает он, и Беатрис знает, что Найджелус все прекрасно слышит, хоть и притворятся безучастным.

– Нет, – говорит она совершенно отчетливо. – Но у нас нет выбора, правда?

Дафна

Дафна представляла свою свадьбу столько, сколько себя помнит. Ее фантазии начинались как грезы наяву, которые с годами становились все более осязаемыми – особенно после того, как она сама посетила несколько свадеб, – и приобретали еще больше цветов и оттенков по мере того, как девушка больше узнавала о Фриве и его обычаях. Она представляла себе свое свадебное платье, и его облик менялся вместе со сменой моды от сезона к сезону. Она представляла церемонию под звездами, толпу незнакомцев и принца, ждущего ее в конце длинного прохода. Лицо принца тоже изменилось с годами – неузнаваемое пятно приобрело черты принца Киллиана с тех самых пор, как они начали обмениваться портретами.

Однако, сколько бы она ни думала о своей свадьбе, столько же времени она проводила, размышляя обо всем, что будет после. О планах ее матери. О ее приказах. О триумфальном возвращении в Бессемию, доказывающем, что она достойна стать следующей императрицей Вестерии. Дафна думает о своем будущем – обо всем, не только о свадьбе, – но сейчас, когда она стоит здесь, в часовне дворца, сквозь стеклянную крышу которой видны звезды, чувствует себя совершенно неподготовленной.

Ее платье совсем не похоже на те пышные бессемианские платья, которые она видела у портних и в модных журналах. Ее платье – бархатное, светло-зеленое, без украшений и в целом довольно простое, за исключением отделки из серого горностая на подоле и рукавах. Без нижних юбок и кринолина, оно облегает ее фигуру. Толпа – не незнакомцы, по крайней мере не все. Она видит короля Варфоломея и стоящего рядом с ним отца Клионы. Сама Клиона сидит прямо за ними, рядом с Хеймишем, которого она старательно игнорирует. Друг Байра, Руфус, тоже сидит там со своими пятью братьями и сестрами. Она узнает и других гостей. Некоторые из них даже успели ей понравиться.

А еще есть Байр, который ждет ее в конце длинного прохода – не безликое лицо и уж точно не Киллиан. Когда его глаза находят ее, он слегка улыбается, и она улыбается в ответ, еще крепче сжимая букет из лилий и маргариток, который несет, пока медленно, шаг за шагом, подходит к нему.

Она лишь на мгновение отводит взгляд от Байра, чтобы снова посмотреть на Клиону, но девушка ничем себя не выдает. У Дафны скручивает живот.

Во всех своих фантазиях об этой ночи она всегда точно знала, что произойдет. Она должна была подойти к алтарю. Эмпирей должен был сказать несколько слов. Она и ее принц должны были обменяться клятвами. И все.

Но Дафна знает, что Клиона и повстанцы чего-то ждут. Она знает, что не покинет эту часовню замужней. Она лишь надеется, что вообще выйдет отсюда живой.

О, чем меньше ты будешь знать, тем лучше, принцесса, сказала Клиона, когда Дафна спросила о планах повстанцев, и как бы ни было досадно оставаться в неведении, она знает, что Клиона права. Что бы ни произошло, Дафна и Байр должны быть вне подозрений.

А что-то произойдет.

Так ведь?

Дафна подходит к Байру. Он берет ее за руку, но она едва это чувствует. Ее разум затуманивается, и она смутно осознает, что Фергал, фривийский эмпирей, начинает говорить о звездах и их благословениях. В любую минуту что-то может случиться. Мятежники ворвутся в часовню. Ударит молния. Начнется пожар. С минуты на минуту.

Но пока Фергал продолжает бубнить, ничего не происходит, и у Дафны в душе начинает теплиться надежда.

Что, если ничего не случится? Что, если повстанцы изменили свои планы и больше не хотят препятствовать этой свадьбе? Что, если они поняли, что письма Дафны, якобы от короля Варфоломея и императрицы Маргаро, стремящихся объединить Фрив и Бессемию через Дафну и Байра, были подделками? Что, если…

Байр дергает Дафну на себя так сильно, что ей кажется, будто ее рука вырывается из сустава. Она врезается в него, опрокидывая их обоих на каменный пол, как раз в тот момент, когда в часовне раздается взрыв, наполняя ее уши звоном и осыпая их обоих дождем осколков. Что-то твердое ударяет ее по затылку, – голову пронзает боль, и зрение теряет фокус.

– Дафна! – кричит Байр, и хотя она распласталась у него на груди, а его губы находятся на расстоянии дыхания от ее уха, голос юноши звучит словно издалека.

– Я в порядке, – говорит она, пытаясь перестать думать о боли в голове, чтобы обратить внимание на остальные части тела – ее плечо кровоточит, а в ушах все еще звенит, но, по крайней мере, кажется, что ничего не сломано. Она приподнимается, чтобы посмотреть Байру в лицо. Какой-то осколок порезал ему висок, но в остальном он выглядит невредимым, хотя, конечно, могут быть такие повреждения, которые невозможно увидеть.

– А ты?

– Все хорошо, – говорит он, хотя и морщится, когда произносит это.

Дафна скатывается с него. В голове пульсирует боль, но она заставляет себя игнорировать ее и осматривает столпотворение в часовне – гости сбились в кучу, их одежда окровавлена и порвана, потолок над их головами разрушен, а по земле разбросаны осколки стекла и металла. Она находит глазами короля Варфоломея, но он в порядке – присел на корточки рядом с Руфусом и его братьями и сестрами и проверяет, как там дети. Клиона и Хеймиш тоже кажутся невредимыми, хотя Дафна должна признать, что они оба весьма успешно притворяются испуганными. Отец Клионы тоже здесь, он быстро обходит часовню, проверяя, нет ли раненых.

Дафна выдыхает. Все в порядке, этот ход нужен был лишь для того, чтобы потянуть время…

В нескольких дюймах от ее лица лежит рука Фергала. Она вся в крови, но ее легко узнать по кольцу эмпирея, которое он носит на большом пальце правой руки.

Кольцо, которое он носил на большом пальце правой руки, поправляет себя Дафна, заставляя себя поднять глаза. Она видит ногу, затем ухо и, наконец, его голову.

Последнее, что помнит Дафна, – это крик.

Дафна приходит в себя от слабых предрассветных лучей солнца, проникающих в ее окно, и ей требуется мгновение, чтобы вспомнить, что произошло – день ее свадьбы; Байр, который оттащил ее в сторону за мгновение до взрыва, как будто знал, что произойдет; боль в ее голове; разорванное на куски тело Фергала.

Она почти не знала Фергала и, конечно, не будет по нему горевать, и все же…

Только на прошлой неделе она, Байр и Клиона отправили на тот свет полдюжины потенциальных убийц, и Дафна ничего не почувствовала.

Но когда она закрывает глаза, то видит окровавленную руку в паре дюймов от своего лица. Она видит отделенную от тела голову Фергала и его безжизненные серебряные глаза – тронутые звездами, такие же, как у нее и у Байра.

Она вздрагивает и заставляет себя сесть, замечая, что головная боль прошла. Вообще вся боль прошла. Стеклянный потолок разлетелся вдребезги, осколки дождем посыпались вниз, порезав ее кожу, но теперь на ней нет даже царапины.

Комната пуста, и ей требуется всего секунда, чтобы понять, почему это выбивает ее из колеи – последние два раза, когда она просыпалась после тяжелых травм, рядом с ней был Байр.

От страха у нее сводит живот, она тянется к кнопке звонка рядом с кроватью и резко дергает ее. Дафна слышит слабый звон в конце коридора и заставляет себя сохранять спокойствие. С Байром все было в порядке, он был в сознании и разговаривал. С ним должно было все быть в порядке. Он должен быть…

Дверь в ее комнату распахивается. Когда Байр заходит, Дафна чувствует, как ее тело расслабляется от облегчения. Мгновение спустя это облегчение сменяется яростью. Когда он закрывает за собой дверь и она убеждается, что они одни, то тянется за одной из подушек, сложенных вокруг нее, и бросает ему в лицо.

– Ты знал, – шипит она, стараясь говорить тихо.

Слегка вздрогнув, Байр ловит подушку, но ничего не отрицает.

– Я не мог тебе сказать, – говорит он. – Это было для твоей же безопасности, чем меньше ты знала…

– Да, Клиона сказала то же самое, – перебивает Дафна. – Но мы оба знаем, что дело в другом – ты мне не доверяешь.

Она ожидает, что он будет отнекиваться, но этого не происходит. Это ранит сильнее, чем Дафна могла ожидать.

– У тебя тоже есть секреты, Дафна, – замечает он. – Даже не притворяйся, что ты сама мне доверяешь.

Сколь бы ей ни было неприятно, она не может отрицать его правоту.

Дафна стискивает зубы. Она раскрыла ему несколько фрагментов плана своей матери, но все же о многом умолчала. О том, о чем никогда не собирается ему рассказывать, – потому что, в конце концов, она верна не ему, а своей матери и Бессемии.

– Я чуть не умерла, – говорит она, стараясь сдержать свой гнев.

– С тобой все в порядке, – говорит он. – Я об этом позаботился.

– О, я должна благодарить тебя за это? – огрызается она. – Фергал мертв. Есть еще жертвы?

– Нет, – говорит Байр без малейшего проблеска вины. – Мы были осторожны, когда размещали бомбу. Несколько человек поранились, но новый эмпирей уже исцелил все раны, включая твои.

– Новый эмпирей? Как вам удалось так быстро его найти? – спрашивает Дафна, изо всех сил пытаясь переварить информацию. – Подожди, вы хотели убить Фергала. Почему?

Дафна мало что знает о Фергале, но, судя по тому, что она знает о Фриве – в том числе из разведданных, предоставленных шпионами при фривийском дворе, – у нее сложилось впечатление, что Фергал не играл совершено никакой роли. Она не понимает, кому может быть выгодна его смерть.

Прежде чем Байр успевает ответить, дверь снова открывается, и в комнату заходит мать Байра, Аурелия, с кольцом эмпирея Фергала на большом пальце правой руки и жизнерадостной улыбкой на лице.

– Рада видеть тебя на ногах, принцесса. Честно говоря, такое чувство, что у меня уже вошло в привычку исцелять тебя.

Дафна снова смотрит на Байра и теперь видит у него во взгляде намек на вину. Дафна понимает, чего именно добились мятежники: они не только сорвали свадьбу, но и убили придворного эмпирея, и теперь место по правую руку от короля заняла одна из них. Та, которая когда-то давно была с ним близка.

Беатрис

Гостиница «Этельдейс Инн» находится у самой границы с Темарином, объяснил Найджелус, хотя, если они и пересекли какую-то границу, Беатрис этого не заметила. Может, она сумела бы узнать больше, но, несмотря на то, что на протяжении их часовой прогулки Найджелус говорил почти без умолку, зубы Беатрис стучали так громко, что она едва его слышала.

Паскаль продолжал обнимать ее за плечи, но к тому времени, когда они наконец достигли огромных дубовых дверей гостиницы, Беатрис уже почти не чувствовала своей кожи. Она смутно осознает, что Найджелус заказывает им комнаты и горячие ванны, что Паскаль помогает ей подняться наверх, что незнакомая горничная раздевает ее и помогает залезть в воду, такую блаженно горячую, что от нее поднимается пар.

Должно быть, в какой-то момент она засыпает, потому что следующее, что она помнит, – это то, что она зарыта под гору одеял, в кровати, намного большей, чем ее койка в Сестринстве, но все же меньшей, чем кровать, которую она делила с Паскалем во дворце. Пас.

Беатрис садится, оглядывая темную комнату, но она одна. Девушка шевелит пальцами на руках и ногах, с облегчением обнаруживая, что прогулка по снегу не причинила ей вреда. Но часть ее задается вопросом, была ли в этом заслуга магии Найджелуса и, соответственно, увеличился ли долг, который ей предстоит ему выплатить. Но об этом она подумает позже.

Беатрис встает на ноги, полная решимости найти Паскаля. Пока они шли сюда, едва ли смогли обменяться парой слов. Она уверена, что им есть что обсудить, но больше всего ей хочется убедиться, что он в безопасности.

Словно по зову ее мыслей, дверь открывается, и внутрь заходит Паскаль. Их глаза встречаются, и он делает долгий вдох.

– Я думал, мне все это приснилось, – говорит он, прислоняясь к дверному косяку. – Я был в своей камере в Братстве, выковыривал личинок из каши, которую они мне дали. А потом вдруг оказался там, в снегу, рядом с тобой.

Он не задает вопроса, но Беатрис знает, что все равно должна дать ответ. После всех секретов, которыми они поделились, это не должно даваться ей так тяжело, но Паскаль родился и вырос в Селларии, и другой жизни он не знает. Однажды он сказал ей, что, в отличие от большинства селларианцев, не считает магию богохульством. Но одно дело – просто говорить об этом, и совсем другое – столкнуться напрямую.

– Закрой дверь, – мягко говорит она ему, снова садясь на кровать.

Паскаль делает так, как она просит, и неуверенными шагами подходит к ней.

– Я не идиот, Триз, – говорит он ей, прежде чем она успевает заговорить снова. – Я знал, что ты что-то скрываешь, – и я догадываюсь, что ты использовала магию, чтобы помочь лорду Савелю сбежать.

– Желание, – говорит она ему, качая головой. – Моя мать дала мне его перед отъездом, на случай крайней необходимости. Магия, да, но не моя. По крайней мере, не в тот раз.

Он обдумывает это.

– А звездная пыль на нашем подоконнике? – спрашивает он.

Беатрис вспоминает, как ее притащили к королю Чезаре, обвинив в использовании магии. Тогда она все отрицала и даже сама готова была себе поверить. Хотя теперь, конечно, все это предстает перед ней в ином свете. Она вспоминает служанку, которую казнили вместо нее.

Она кивает.

– Это было впервые. Тогда я даже не собирался этого делать. Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что у меня есть дар. Когда я говорила тебе, что это была не я, то и сама верила, что говорю правду. Но в этот раз я действовала осознанно.

Она думает о звезде, которой загадала желание. О той, которую она сняла с неба. Из-за нее на одну звезду теперь стало меньше. Еще меньше, добавляет она, если учесть те две, у которых она загадала по ошибке.

– Это была чрезвычайная ситуация, – говорит она ему и самой себе. – Я должна была это сделать.

Она ожидает, что он осудит ее, но юноша лишь кивает.

– Я рад, что ты сделала это, Триз, – говорит он, прежде чем взглянуть на закрытую дверь за его спиной, а затем снова на нее. – А эмпирей? Найджелус? Ему можно доверять?

– Звезды! Нет, – говорит Беатрис с усмешкой. – Он был комнатной собачкой моей матери еще до моего рождения, и я, конечно, ни капли ему не верю.

Она рассказывает ему про смерть Софронии и про слова Найджелуса о том, что это все было спланировано императрицей, которая собиралась убить и саму Беатрис.

– Но зачем тогда спасать тебя? – спрашивает он. – Если твоя мать хочет твоей смерти…

Он замолкает, нахмурив брови.

– Возможно, в Сестринстве тебе было безопаснее. Это может быть ловушкой.

– Я думала об этом, – говорит Беатрис. – Но смерть Софронии была публичной, прилюдной, и это дало моей матери возможность вторгнуться в Темарин. Если бы меня убили где-то в Ольховых горах, это не помогло бы в достижении ее цели. Да, у нее может быть план, но его пока не привели в действие. А к тому времени, как она решит это сделать, мы будем готовы.

Она делает паузу.

– Он хочет научить меня контролировать свою силу, и мне это нужно. Быть эмпиреем непросто.

Он кивает, но все еще выглядит встревоженным.

– Соболезную по поводу Софронии, – говорит он, спустя мгновение.

Он добр, но его слова ножом вонзаются в сердце Беатрис. Она коротко кивает.

– Она не была глупа, – говорит она ему. – Моя мать всегда говорила, что она глупая, но Софрония была умной. Просто она была добра, слишком добра, и это ее убило.

Паскаль должен услышать предупреждение в ее последних словах – она надеется, что он все понял. Она не знает, что будет делать, если потеряет и его тоже.

Она прочищает горло.

– Нам нельзя забывать о Нико и Джиджи. Не думаю, что они будут в восторге, узнав, что мы сбежали.

Паскаль издает что-то похожее на смех.

– Я бы все отдал, чтобы увидеть их лица, когда они обо всем узнают, – говорит он.

Беатрис тоже улыбается, но она все еще чувствует себя опустошенной. Даже мысли о красном от ярости лице Жизеллы или виноватых глазах Николо недостаточно, чтобы наполнить ее душу радостью или хотя бы чем-то похожим.

Улыбка сходит с лица Паскаля, и он отводит от нее взгляд.

– Ты не спрашивала меня, что было в Братстве.

– О, – говорит Беатрис, хмурясь. – Я думала, что там примерно так же, как и в Сестринстве. Одиноко и скучно. Хотя, признаюсь, какой бы пресной ни была еда, которую они подавали, у меня в тарелке никогда не было личинок.

– Личинки были наименьшей из проблем, – говорит Паскаль, качая головой.

Он не вдается в подробности, и Беатрис не давит на него. Когда он снова заговаривает, его голос звучит мягко:

– Но в самые трудные моменты я думал о том, что буду делать, когда выйду на свободу. И, честно говоря, я не думал о Нико и Джиджи, не думал о мести, не думал о Селларии или о том, чтобы стать королем. Я думал только об Эмброузе.

Он делает паузу, обдумывая свои следующие слова.

– Пусть Нико будет королем. Я никогда не мечтал о троне.

– Они предали нас, Пас, – говорит Беатрис, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. – Они сослали нас в горы умирать – они бы казнили нас, если бы могли.

– Я не уверен в этом, – говорит Паскаль мягким голосом. – Если я правильно помню, Нико пытался заставить тебя выйти за него замуж.

К щекам Беатрис приливает кровь. Николо так вскружил ей голову, что за это заплатили они оба – и она, и Паскаль.

– И я ответила «нет», – говорит она.

Паскаль долго и пристально на нее смотрит.

– Мы никогда это не обсуждали, – говорит он. – То, что именно между вами было.

Беатрис не хочет отвечать на этот вопрос. Не имеет значения, что между ними было и что она теперь об этом думает, потому что даже до того, как он ее предал, у них не было будущего. Она знает, что Паскаль не поверит ей, если она заявит, что не скучает по Николо или даже по Жизелле, поэтому она прячет свое разбитое сердце в шипах гнева.

– Единственное, что было между Нико и мной, – это ложь, – огрызается она.

– Триз, я не заинтересован в том, чтобы защищать его, но ты тоже ему лгала, – отмечает Паскаль.

Беатрис не хочет это признавать, но он прав.

– Моя ложь никогда не подвергала его опасности, – отвечает она.

– Нет, – соглашается он. – Только меня.

Она прикусывает губу.

– Что теперь? Ты хочешь просто… простить его? Простить их обоих?

Паскаль пожимает плечами.

– Не простить, нет. Но я не хочу тратить свою жизнь на попытки отомстить людям, которые забрали то, чего я не желал. Честно, Триз? Если я больше никогда не окажусь в Селларии, то умру счастливым. Я не хочу возвращаться.

Это резкое заявление, но Беатрис и не удивляется, услышав его. Паскаль никогда не хотел быть королем, и, откровенно говоря, эта роль ему не подходит. Но если он отказывался от Селларии и трона, то они лишались того единственного, что их связывало.

– Куда же ты тогда пойдешь? – спрашивает она, пытаясь игнорировать беспокойство, скручивающее ее внутренности. – Я уверена, что ты хочешь найти Эмброуза.

Он обдумывает ее слова.

– Если бы я знал, где он, то ушел бы сию же минуту, – говорит он. – Но это не так, и я прекрасно понимаю, что не смогу путешествовать в одиночку.

Он колеблется.

– Кроме того, Эмброуз сейчас во мне не нуждается. Чего нельзя сказать о тебе.

Беатрис ощетинивается – ей не нужен ни он, ни кто-либо еще. Сама мысль об этом унизительна.

– Если ты вдруг забыл, это я тебя спасла, – говорит она ему.

– Я не забыл, – говорит он. – Но мы обещали присматривать друг за другом, помнишь? Это работает в обе стороны. Если ты собираешься в Бессемию, я буду рядом с тобой. Научись использовать свою магию, разгадай планы своей матери. И когда придет время нанести удар, я тебе помогу.

Грудь Беатрис сжимается, и все, что она может сделать, – это быстро кивнуть.

– Тогда мы ударим вместе, – говорит она.