Текст книги "Звёздная пыль в их венах"

Мгновение Байр колеблется.

– Это не значит, что я не…

– Что? – спрашивает она. У нее получилось вывести его из равновесия, и надо закончить начатое. – Что ты не прочь поцеловать меня? Переспать со мной?

Он отступает еще на шаг.

– Дафна, я… – начинает он, но даже если ему есть что еще ей сказать, слова так и не слетают с его языка.

– Тебе не нужен трон, Байр. Но мне – нужен. Да, Фрив оказался неподходящим вариантом, но это еще не значит, что я собираюсь тратить время на бастарда-повстанца, маскирующегося под принца.

В какой-то момент Дафне хочется взять свои слова обратно, но уже поздно. Она наблюдает, как их смысл доходит до Байра, как меняется выражение его лица – шок, сменяющийся яростью. Наблюдает, как он проходит мимо нее к двери, даже не обернувшись.

А потом он уходит, и слова, сказанные Дафной, эхом отдаются у нее в голове. Все эти слова – правда, но они все равно режут ей горло, словно бритва.

Виоли

Следующие полтора дня Виоли и Леопольд стараются по возможности не выходить из своей каюты, хотя Леопольду приходится дважды пробираться на камбуз за едой. Когда он вернулся во второй раз, то сказал Виоли, что подслушал, как повар советовал матросу не напиваться перед сменой, чтобы с ним не случилось то же, что и с Эйланом.

Хотя то, что смерть этого человека сочли несчастным случаем, становится для них большим облегчением, Виоли не хотела бы, чтобы Леопольд вообще слышал его имя. Он произнес его таким срывающимся голосом, что девушка понимает – эти два слога еще долго будут преследовать его во снах.

Виоли не знала имени первого убитого ею человека, она даже едва видела его лицо. Однажды ночью, через несколько месяцев после того, как императрица ее завербовала, она шла домой со своих уроков – из дворца Бессемии, как вдруг из тени выскочил мужчина и напал на нее. Она ударила его спрятанным в сапоге перочинным ножом – протянула руку, чтобы вонзить лезвие в заднюю сторону шеи, повредив спинной мозг и в считаные секунды превратив того человека в неподвижную гору плоти у ее ног. В тот раз ее рука дрожала, но все же ей удалось его убить. Она помнит мертвые глаза мужчины и кровь, которая растеклась по земле под его телом.

Тогда она заподозрила, что это подстроила императрица, чтобы проверить навыки Виоли и убедиться, что она способна на насилие. Теперь же она уверена в этом.

Когда корабль причаливает к порту в Гленакре, расположенному на юго-восточном побережье Фрива, Леопольд и Виоли сходят на берег, заплатив капитану оставшуюся часть того, что они ему были должны. Виоли ведет праздную беседу, рассказывая о вымышленной сестре, у которой они планируют остановиться, и обещая попробовать пироги с малиновым джемом из городской пекарни, которую рекомендовал капитан. Леопольд помалкивает, но Виоли полагает, что, учитывая его акцент, это к лучшему.

На краю Гленкара они находят гостиницу для ночлега, но для экономии средств им приходится взять один номер. За ужином они начинают обсуждать свои планы на следующий день.

– Я нашел почтовую телегу, которая отправляется в Элдеваль на рассвете. Возница говорит, что он не должен принимать пассажиров, но сделает исключение, если мы сможем заплатить по пятнадцать астр за каждого. Я пыталась торговаться, но он не пошел на уступки.

Желудок Виоли сжимается. После того как они заплатили за гостиницу в Темарине, за корабль и, наконец, за комнату и ужин в гостинице этим вечером, у них осталось всего двадцать астр. Кроме того, от Гленакра до Элдеваля целый день пути, и Виоли сомневается, что к путешествию в почтовой телеге прилагается бесплатный обед.

– Есть какой-нибудь другой способ туда добраться? – спрашивает она.

Леопольд качает головой.

– Частный экипаж будет стоить дороже. Есть общий, по восемь астр с человека, но он отправляется только через пять дней.

– За это время мы все равно потратим все наши астры на гостиницу и еду, – говорит Виоли со вздохом.

Леопольд кивает.

– Но мы уже не в Темарине, – говорит он. – Я мог бы продать свое кольцо или плащ.

– Твое кольцо все еще слишком легко узнать, – говорит она. – Особенно в портовом городе, куда быстрее всего доходят новости. А насчет плаща… не уверена, что здесь кто-нибудь им заинтересуется.

– Почему? – спрашивает Леопольд, нахмурившись. – Это хороший плащ.

– Слишком хороший плащ, – говорит она. – Непрактичный. Он совсем легкий, и рубиновая пряжка вряд ли делает его теплее. Во Фриве живут практичные люди. Тебе лучше пока оставить свои вещи у себя.

Она не добавляет, что, каким бы тонким ни был плащ, стоит им усесться в почтовую телегу, и Леопольд наверняка будет благодарен даже за него.

– И что тогда? – спрашивает Леопольд, пока Виоли осматривает общий зал гостиницы. Она бросает взгляд на компанию пьющих моряков, затем на сидящих близко друг к другу и тихо перешептывающихся молодых мужчину и женщину и, наконец, на четырех игроков в кости.

– Ты можешь попытаться поторговаться с возницей, но он кажется упрямым…

– В этом нет необходимости, – говорит Виоли, когда ее взгляд задерживается на последней компании. Они играли в кости еще тогда, когда Виоли с Леопольдом только сели за стол, и, если судить по коллекции пустых бокалов из-под эля и румянцу на их щеках, игра идет уже довольно давно. Судя по загорелой коже и обветренному лицу, один из них – моряк. Другой мужчина постарше, у него седые волосы и длинная борода. С ними две женщины – куртизанки, понимает Виоли. Она не может знать наверняка, но Виоли провела достаточно времени среди куртизанок, чтобы понять, что эти две – на работе.

– Как у тебя с игрой в кости? – спрашивает она, не отрывая глаз от стола. Одна из женщин наклоняется ближе к мужчине постарше и начинает что-то шептать ему на ухо, причем нечто такое, что сильно его отвлекает. Так сильно, что он не замечает, как другая женщина достает из кармана кубик – копию того, что на столе, – и меняет их местами.

– Я хорошо играю, – говорит Леопольд, проследив за ее взглядом. – Я все время выигрываю.

Виоли подавляет желание рассмеяться над уверенностью в его голосе. Если и есть что-то, что она знает об игре в кости, так это то, что в них нельзя играть «хорошо», и если Леопольд действительно все время выигрывал, то дело вовсе не в его таланте, а в желании придворных побаловать своего короля.

– Тогда давай применим эти навыки на практике, – говорит она, передавая ему мешочек с астрами.

Леопольд колеблется.

– Но если я проиграю… – начинает он.

– Ты не проиграешь, – говорит она с улыбкой, направляясь к столу и приглашая Леопольда следовать за ней.

– Есть ли шанс, что мой муж может присоединиться к вашей игре? – спрашивает она, и хотя Виоли адресует вопрос мужчинам, ее глаза задерживаются на женщинах, которые в этот момент обмениваются настороженными взглядами. – Мы даже купим выпивку, – добавляет она. – Кто-нибудь из вас поможет мне принести стаканы?

Мужчины довольно легко соглашаются, приветствуя Леопольда за столом громкими, но невнятными возгласами. За Виоли, нахмурив лоб, следует молодая женщина. Она представляется как Эфелия.

– Мы не хотим неприятностей, – говорит ей Виоли, пока они стоят за стойкой в ожидании шести пинт эля. – У вас хорошо поставлена игра. Сколько у тебя взвешенных кубиков?

Женщина пристально смотрит на нее.

– Четыре, – признается она.

– Отлично, – говорит Виоли с улыбкой. – Тебе стоит менять их местами, чтобы избежать подозрений. Даже у пьяниц время от времени появляется проблеск здравого смысла.

– Так чего же ты хочешь, если не неприятностей? – спрашивает Эфелия.

– Я хочу в долю, – говорит Виоли, пожимая плечами. – Много мне не надо, всего пятнадцать астр – хотя, раз уж я покупаю выписку, пусть будет двадцать.

– Не думаю, что у нас есть выбор, – говорит Эфелия. – Если я откажу, то, полагаю, ты нас сдашь.

Отчасти Виоли хочет это отрицать, но не может. Она прислоняется бедром к стойке и пристально смотрит на женщину долгим взглядом.

– Да, – говорит она ей. – Но я могу предложить и немного больше. За беспокойство. Рубин, вот такой большой.

Она поднимает руку, чтобы продемонстрировать размер камня. Виоли не знает, почему она это делает – шантажа более чем достаточно, чтобы получить нужные ей астры, – но ей не нравится мысль о том, чтобы отбирать деньги у женщин, которые в них нуждаются. Таких же женщин, как и ее мать. Еще она полагает, что на ней сказывается общение с совестливым Леопольдом, и это прискорбно, ведь совесть – это то, чего ни один из них больше не может себе позволить.

– Я что, должна верить тебе на слово? И вообще, насколько я знаю, это не более чем блестящий камушек. Если он у тебя вообще есть, – говорит Эфелия.

– Может быть, – говорит Виоли, пожимая плечами. – Но это все же больше, чем вы получите, если я подойду к столу и расскажу тем мужчинам, что вы их обирали.

– Прекрасно, – отрезает женщина.

Официант ставит перед ними поднос с шестью стаканами эля. Виоли передает ему астру и подходит, чтобы забрать поднос.

– Подожди, – говорит женщина, доставая из сумки, висящей у нее на поясе, маленький пузырек с бледно-зеленым порошком. Виоли нужно получше его рассмотреть, чтобы знать наверняка, но в ее голову уже закралось подозрение.

– Порошок корня адеттеля? – спрашивает она. В то время как листья адеттеля съедобны и широко используются по всему континенту в супах и рагу, корни растения при попадании в организм в больших количествах могут быть токсичными. Однако если дать человеку небольшую щепотку, то ему просто станет дурно на ближайшие несколько часов. Хотя большую часть своих знаний о ядах Виоли получила из уроков императрицы, порошок корня адеттеля был знаком ей и до этого. С его помощью мать разбиралась с проблемными клиентами, когда не хотелось лишаться оплаты.

Эфелия пожимает плечами и смотрит Виоли прямо в глаза, словно провоцируя ее сказать что-нибудь по этому поводу. Однако Виоли придерживает язык и просто наблюдает, как Эфелия насыпает порошок в два из шести стаканов.

– Убедись, что ты и твой муж не будете из них пить, – говорит ей Эфелия. – Или тебя ждет тяжелый вечер. Порошок подействует через полчаса – надеюсь, этого времени хватит, чтобы выиграть ваши астры.

Не желая рисковать, Виоли берет два других стакана и возвращается к Леопольду, передавая один ему.

Он поднимает на нее взгляд, и Виоли замечает, что его щеки покраснели.

– Возможно, я не так хорош в игре в кости, как думал, – шепчет он. – Я никогда раньше не проигрывал, но…

– Раньше тебе позволяли выигрывать, – шепчет она в ответ. – Сколько ты потерял?

– Пять астр, – говорит он ей.

Виоли кивает. Она делает глоток эля, и ее чуть не тошнит. Он теплый и горький.

– Не волнуйся, удача скоро повернется к тебе лицом.

К тому времени как один из мужчин, прижав руку ко рту, бежит за дверь, Леопольд сумел выиграть двадцать три астры. Он успевает кинуть кости еще два раза, но затем и другой мужчина следует примеру товарища.

– Вам лучше уйти прямо сейчас, – говорит им Эфелия. Она и ее спутница, Гертель, пересчитывают свои монеты. – Если они заподозрят, что их обманули, то, скорее всего, обвинят в этом двух иноземцев, а не пару девиц.

Виоли подозревает, что она права, но на мгновение задерживается.

– С вами все будет в порядке? – спрашивает она. Она снова не знает, почему говорит то, что говорит. Женщины, кажется, не менее удивлены. Они переглядываются между собой.

– Не лезь не в свое дело, – отвечает Гертель твердым голосом. – Позаботься лучше о себе.

Виоли открывает рот, чтобы возразить, но быстро снова его закрывает, еще раз обдумывая свои следующие слова.

– Фривийские девушки – редкость в бессемианских борделях, – говорит она через мгновение. – Если вы сможете туда добраться, от клиентов отбоя не будет. «Алый лепесток» – безопасное место, а его хозяйка – хорошая женщина, она заботится о своих девочках. Скажите ей, что вы от Виоли.

– Не лезь не в свое дело, – снова говорит Гертель, уже более резким тоном, но Эфелия с любопытством встречает взгляд Виоли. Виоли не уверена, что этого будет достаточно, чтобы убедить женщину покинуть свой дом, но это уже не в ее власти.

– Дай мне плащ, – говорит она Леопольду, который слушал их разговор, нахмурив брови. Она задается вопросом, насколько уже пробит тот пузырь наивности, в котором он был заключен с рождения. Он без слов отдает плащ, и Виоли, срезав своим кинжалом рубиновую пряжку, передает ее Эфелии.

– Он настоящий, – говорит она. – Но подождите какое-то время, прежде чем пытаться его продать.

У женщины нет причин ей доверять, так же как и у Виоли нет причин верить, что Эфелия не попытается продать драгоценность в течение часа – хотя уже достаточно поздно, и Виоли подозревает, что большинство магазинов закрыто. Но когда Эфелия кивает, Виоли решает, что по крайней мере в этом ей можно доверять.

Они с Леопольдом поднимаются наверх в свою комнату – небольшое помещение с узкой кроватью, умывальником и потертым ковриком. Леопольд уже сказал, что будет спать на полу, и Виоли знает, что спорить с ним бесполезно.

– Они отравили их, – медленно произносит он.

Виоли кивает и садится на кровать, чтобы снять туфли.

– Совсем немного, – говорит она. – Через несколько часов они будут в порядке.

– Но зачем? – спрашивает он.

Виоли не знает, как это лучше всего объяснить.

– При темаринском дворе было множество куртизанок, – говорит она. – Ты когда-нибудь…

– Нет! – восклицает он, краснея. – Нет, я бы никогда.

– В этом нет ничего постыдного, – говорит она, пожимая плечами. – Моя мать – одна из них. Большинство ее клиентов порядочные люди, некоторые из них ей даже нравились. Но некоторые… ну, в общем, в таких случаях приходит на помощь порошок корня адеттеля. Берешь плату за ночь, наливаешь ему чай и добавляешь в него каплю порошка… Вскоре оказывается, что клиент слишком болен, чтобы продолжать встречу, и ему не до того, чтобы просить деньги обратно.

Леопольд смотрит на нее так, словно она ляпнула какую-то чушь и он не улавливает смысл ее слов. Виоли не удивлена, что он не понимает – как он может понять, учитывая, какую жизнь он вел? – но ей не нравится мысль о том, что он осуждает Эфелию и Гертель, ее мать и в каком-то смысле ее саму.

– Это выживание, – говорит она ему низким голосом. – Это некрасиво, аморально, несправедливо. Иногда лучшее, что ты можешь сделать, – это просто оставаться целым и невредимым.

На следующее утро, едва солнце поднимается над горизонтом, Виоли и Леопольд выходят из гостиницы. Леопольд ведет их по извилистым узким улочкам Гленакра к почтовой телеге, оставленной у небольшого белого здания, деревянная вывеска на фасаде которого гласит: «Главное почтовое отделение». Рядом с дверью стоит высокий деревянный ящик с прорезью для писем.

Леопольд платит кучеру тридцать астр, и они с Виоли забираются в телегу, окруженные стопками писем и коробок так, что едва остается место для движений. Виоли ставит между ними корзину с черствым хлебом, вяленым мясом и сыром, который она купила в гостинице на последние деньги.

Возница предупреждает, что по дороге в Элдеваль он сделает несколько остановок, но ни Виоли, ни Леопольд не возражают. К этому вечеру Виоли встретится лицом к лицу с принцессой Дафной.

Беатрис

Беатрис не сомневается – мать поселила ее в детскую комнату, чтобы наказать. И ей это удается, пусть и не совсем так, как предполагалось изначально. Отчасти Беатрис рада находиться среди привычных ей кремовых стен, розовых вещичек и изысканной мебели – особенно после гостиниц, в которых она останавливалась во время путешествия, и уж тем более после ее кельи в Сестринстве. Возможно, она даже предпочла бы эту комнату своим покоям в селларианском дворце, где так и не смогла почувствовать себя как дома.

Но ее угрожают свести с ума бесконечные напоминания о Софронии. Все началось с пятна на ковре в гостиной – его сложно заметить, если не знать, где искать. Но Беатрис знает. Она помнит, как Дафна, открывая бутылку шампанского в ночь их шестнадцатилетия, пролила немного на ковер и Софрония поспешила все вытереть.

Стоит ей закрыть глаза, и начинает казаться, что она вернулась туда, в ту ночь. Она чувствует запах духов Дафны. Она слышит мягкий голос Софронии: Но в шестнадцать мы должны попрощаться. К семнадцати мы снова вернемся сюда. И снова будем вместе.

Всякий раз, когда Беатрис садится на диван, ей кажется, что сестры тоже здесь, по обе стороны от нее. Как будто они могут прижаться друг к другу достаточно близко, чтобы их никогда не разлучили.

Но их разлучили, и даже если Беатрис доживет до своего семнадцатилетия, то без Софронии. И почему-то ей трудно представить, что этот день они с Дафной смогут встретить вместе, и такая мысль отдается в ее сердце новой болью.

Она не разговаривала с Дафной с тех пор, как они почувствовали смерть Софронии. Беатрис даже не знает, что сказала бы Дафне. Всякий раз, когда она пытается представить этот разговор, он получается полным гнева, злобы и обвинений. Если бы Дафна помогла им, если бы она набралась мужества и хоть раз в жизни выступила против их матери…

Но в глубине души Беатрис знает, что, даже если бы Дафна сделала все это, Софронии все равно бы уже с ними не было.

Когда на второй день Беатрис просыпается в своей детской спальне, то знает, что ей нужно сделать – что сказала бы ей Софрония, будь она рядом. Она откладывает это столько, сколько может: завтракает у себя в комнате, а затем встречается с Паскалем, чтобы показать ему дворец. Только после обеда она возвращается в свои полные призраков покои.

Она пересекает комнату, подходит к письменному столу, который теперь кажется слишком маленьким, и пишет письмо единственной сестре, которая у нее осталась.

Дафна,

я в безопасности – во всяком случае, настолько, насколько это возможно – в Бессемии, во дворце. Я знаю, мы по многим вопросам не сходимся во мнениях, и ты можешь мне не верить, но тебе нужно быть осторожной. Ты, наверное, скажешь, что я драматизирую, но у меня есть все основания полагать, что смерть Софи была организована внешней силой и тот, кто за это ответственен, теперь придет за тобой. Вопреки тому, что тебе нравится думать, ты не неуязвима, и нашего противника нельзя недооценивать. Софи сказала нам, что нас найдут ее друзья. Я их встретила, но не могу обеспечить им безопасность, поэтому отправила их к тебе. Пожалуйста, защити их – если не ради меня, то ради Софи. Вернувшись в этот дворец, в наши старые комнаты, у меня бесконечно болит сердце – так сильно скучаю я по вам с Софи. Все еще не могу поверить, что никогда больше не увижу ее лица. Я никогда не прощу себе, если тебя постигнет та же участь.

Беатрис

Письмо получилось сентиментальным, и Дафна наверняка закатит глаза, когда его прочтет, но Беатрис оставляет все как есть. Пусть Дафна издевается над ней за это, если хочет. Есть много вещей, которые Беатрис хотела бы сказать Софронии, но уже никогда не сможет этого сделать, и второй раз она такую ошибку не совершит.

Возможно, ей следует более открыто рассказать об угрозе, с которой теперь столкнется Дафна. Она подумывает прямо назвать императрицу ответственной за смерть Софронии, но вовремя себя останавливает. Дафна ей не поверит – по крайней мере, без доказательств. Но вполне вероятно, что и с ними она отказалась бы принять правду. Нет, если Беатрис укажет на их мать, Дафна воспримет в штыки вообще все написанное. Пусть угроза остается неизвестной, но она будет начеку.

Беатрис складывает письмо в конверт и запечатывает его воском, давая ему застыть, после чего кладет конверт в карман. Если императрица прочтет письмо, то никогда не позволит ему покинуть дворец, а принцесса никогда не сможет придумать такого шифра, который мать не смогла бы разгадать. Но она может отдать его Паскалю, а тот – Эмброузу, чтобы юноша отправил его из городского почтового отделения, где куда меньше любопытных глаз.

Она входит в гостиную, и ее взгляд падает на каминную доску, ту самую, где изображены все их созвездия рождения: Шипастая Роза, Голодный Ястреб, Одинокое Сердце, Корона Пламени и, наконец, Три Сестры. Она подходит к нему и поднимает руку, чтобы провести кончиками пальцев по Трем Сестрам – звездам, которые расположены так, что напоминают фигуры трех танцующих дам. Хотя большинство созвездий всегда казались Беатрис слишком абстрактными, непохожими на то, что подразумевали их названия, Трех Сестер она всегда видела совершенно ясно. Она всегда видела в них себя, Дафну и Софронию.

Глядя на часы, висящие на стене над каминной полкой, она качает головой и опускает руку.

Сейчас почти закат. Через несколько часов настанет время для нового урока с Найджелусом.

Едва солнце заходит за горизонт, Беатрис входит в лабораторию Найджелуса, расположенную в самой высокой башне дворца. Она откидывает с лица капюшон позаимствованного у Паскаля плаща и оглядывает комнату – одно из немногих мест во дворце, куда ее нога никогда не ступала. Рядом с огромным окном стоит телескоп, а потолок сделан из стекла, чтобы отсюда можно было увидеть все звезды на небе. Стол, занимающий немалую часть комнаты, завален самыми разными вещами. Некоторые из них, например микроскопы и весы, Беатрис узнаёт, но есть и другие вещи, о предназначении которых она не догадывается: уложенные друг на друга сверкающие серебряные диски разных размеров; соединенные между собой кольца из золота и бронзы; десятки мензурок и флаконов с мерцающей жидкостью, которой она никогда раньше не видела.

– Принцесса Беатрис, – раздается голос за ее спиной, и когда она оборачивается, то видит Найджелуса, стоящего в дверном проеме, через который она только что переступила.

Он наблюдает за ней.

– Ты опоздала.

– Всего на несколько минут, – говорит она, пожимая плечами. – В этом нет ничего удивительного, учитывая, что мать за мной следит. Чтобы незаметно пройти мимо ее шпионов, потребовалось больше времени, чем я ожидала.

– Видимо, по той же причине ты так одета? – спрашивает он.

Беатрис опускает взгляд на плащ, бриджи и рубашку, которые она позаимствовала у Паскаля, чтобы не привлекать внимания по дороге сюда.

– Это казалось благоразумным, – говорит она.

Хотя в ее покоях был полный гардероб вещей, шкатулки с драгоценностями и прочие предметы роскоши, которые только могла пожелать Беатрис, одной вещи явно не хватало – туалетного столика. Да, у нее не было особой необходимости в косметике, так как девушка почти не выходила из своей комнаты и в ее расписании не было балов или других светских мероприятий. Но она уверена – у матери свои причины убрать из ее комнаты всю косметику. В конце концов, Беатрис всегда была очень хороша в искусстве маскировки, и императрица не хотела, чтобы этот талант был использован против нее же самой.

В каком-то смысле это приятно – знать, что ее мать боится ее настолько, что пытается вставлять ей палки в колеса, но это все равно раздражает.

– Что все это значит? – спрашивает она Найджелуса, кивая в сторону стола, заваленного склянками и оборудованием. Когда она раньше представляла себе лабораторию Найджелуса, то ей казалось, что это просто такое место, где он мог бы общаться со звездами, при необходимости – снимать их с неба и, возможно, изготавливать разные вещи со спрятанными в них желаниями, которыми он так известен. Как те браслеты, которые императрица подарила Беатрис и ее сестрам, когда они покидали Бессемию.

Теперь браслет Беатрис исчез. Она использовала желание, чтобы помочь лорду Савелю сбежать из Селларии. Софрония перед смертью тоже использовала свое. Но у Дафны, скорее всего, до сих пор осталось ее желание. Она всегда была самой благоразумной из них троих – наверняка она сохранит его до тех пор, пока в прямом смысле не окажется на волоске от смерти. Хотя, учитывая ее упрямство, даже тогда она может так его и не использовать.

Найджелус бросает взгляд на стол, на который указывает Беатрис, и хмурит брови.

– Мои практики могут отличаться от практик других эмпиреев, но я уверен – чтобы понимать звезды, их нужно изучать, – говорит он.

– С этим вряд ли кто-то спорит, – отвечает Беатрис.

– Вопрос в методах, – говорит он, протискиваясь мимо нее, чтобы подойти к столу и взять один из флаконов с мерцающей жидкостью. – Обычно изучение звезд воспринимают как духовную практику.

– Разве это не так? – спрашивает Беатрис, хмурясь.

Найджелус пожимает плечами.

– В том числе. Но я верю, что изучение звезд – это еще и наука.

Он смотрит на нее.

– Уверен, науки не входили в перечень уроков, которые ты проходила под руководством своей матери.

Беатрис ощетинивается:

– Вообще-то мы изучали химию.

– Но только в том, что касается механизма действия различных ядов, – говорит он, и как бы Беатрис ни хотелось, она не может этого отрицать.

– Полагаю, нет особого смысла давать всестороннее образование жертвенному барашку, – говорит она вместо этого, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно. Шутить тут не о чем, но на мгновение ей становится лучше.

Однако Найджелус, даже не улыбнувшись, молча протягивает ей один из флаконов. Она берет ее в руку.

– Что это? – спрашивает Беатрис, разглядывая плещущуюся внутри жидкость.

– Чтобы это объяснить, мне нужно вернуться на несколько шагов назад, – говорит он. – Ты, конечно, знаешь, что такое звездная пыль.

– Упавшие звезды, – повторяет она то, что слышала много раз.

– Да, – говорит Найджелус, но затем делает паузу. – Но все не совсем так, как мы можем себе представлять. Да, она появляется после звездного дождя, но после него звезд на небе не становится меньше, в отличие от тех случаев, когда эмпирей снимает с неба звезду. Но, исследовав звездную пыль и часть звезды, которую снял сам, я убедился, что они состоят из одной и той же материи. Более или менее.

– Я предполагаю, что менее, учитывая, насколько сильнее магия снятой с неба звезды.

Найджелус наклоняет голову в знак согласия и поворачивается, чтобы подойти к телескопу у окна. Не зная, что еще делать, Беатрис следует за ним.

– Последние полтора десятилетия я потратил на то, чтобы преодолеть этот разрыв, – говорит он. – Я считаю, нам крайне важно найти способ в полной мере использовать возобновляемую магию звезд. Я добился успехов, и пример тому – твой браслет с желанием, но все же он слабее, чем снятая с неба звезда.

– Ты так и не сказал, что такое звездная пыль, – напоминает ему Беатрис. Найджелус, похоже, не слишком привык разговаривать с людьми. Он все время теряет нить разговора и путается в собственных мыслях.

Найджелус моргает и поворачивается к Беатрис, и кажется, будто он забыл, что она вообще здесь.

– У нас выпадают волосы, – говорит он.

Беатрис хмурится. Уж что-что, а это она никак не ожидала услышать.

– Правда? – спрашивает она.

– Да, по несколько за день. Ты наверняка замечала это, когда расчесывалась. То же самое – с клетками кожи. И еще обрезки ногтей, ресницы, слезы, слюна…

– И? – перебивает Беатрис, уверенная, что, если его не остановить, он мог бы продолжать несколько дней кряду.

– И, – говорит он, выглядя слегка раздраженным ее вмешательством, – все эти вещи содержат частичку нас, так ведь? У меня есть теория, что для звезд звездная пыль – это то же самое, что для нас – выпавшие волосы, клетки кожи и все прочее.

Мгновение Беатрис переваривает услышанное.

– Итак, звездная пыль, – медленно произносит она, – на самом деле – звездная слюна?

– В некотором роде. Это объясняет, почему она намного слабее, хотя и обладает теми же свойствами.

Это действительно многое объясняет, но хоть слова Найджелуса имеют смысл, Беатрис не приходит от них в восторг. Мир внезапно кажется не столь волшебным.

– Я уверен, ты и сама прекрасно понимаешь, что о моих теориях нельзя никому рассказывать, – говорит он, и хотя его голос звучит непринужденно, в нем слышатся жесткие нотки. – Твоя мать о них знает, но немало людей готовы будут отправить меня на костер уже за то, что я произнес эти вещи вслух.

– Я провела два месяца в Селларии, будучи обладательницей серебряных глаз и неконтролируемой магии, – отмечает она. – Я умею хранить тайны.

Найджелус поднимает бровь.

– Ты была арестована за государственную измену. А до этого, насколько я знаю, тебя обвиняли в колдовстве.

Беатрис закатывает глаза.

– Я усвоила оба этих урока, – говорит она. И это правда – больше ни одно сладкоречивое милое личико не заставит ее потерять голову.

– Будем надеяться, что это так, – говорит Найджелус. – Сегодняшний урок мы начнем с наблюдения за звездами. Посмотри в телескоп и скажи мне, что ты видишь.

Беатрис подходит к телескопу, пытаясь подавить раздражение при мысли о предательстве Николо. Каждый раз они приводят ее в ужасное смущение. Если их пути когда-нибудь пересекутся, она заставит его за все заплатить.

Она наклоняется, чтобы прижаться глазом к телескопу, и моргает, фокусируясь. Ей требуется еще мгновение, чтобы отрегулировать телескоп, покрутив ручки, и наконец Беатрис видит созвездие целиком.

– Сверкающий Бриллиант, – говорит она Найджелусу. – Знак силы и процветания. Уверена, что моя мать будет рада, услышав, что оно сегодня на небе.

– Как и остальная часть Бессемии, – указывает Найджелус. – Что еще ты видишь?

– Ползущую Змею, – говорит она ему, перемещая телескоп. – Неудивительно, учитывая, что мы с мамой сейчас живем под одной крышей. Мы видим друг в друге змею, и предательство, которое сулит это созвездие, так или иначе кажется неизбежным.

– Не все вертится вокруг тебя, принцесса, – говорит Найджелус. – Предательство может грозить каждому. Присмотрись к змеиному языку. Ты замечаешь что-нибудь странное?

Беатрис хмурится и крутит ручки телескопа, чтобы рассмотреть поближе, но все, что она видит, – это звезды, которые чем-то напоминают раздвоенный язык змеи.

– Не думаю, что я так хорошо знаю созвездия, что могу заметить какие-то изменения, – признается она. – Я никогда раньше не обращала на это особого внимания.

Найджелус берет с полки книгу и листает ее до нужной страницы, после чего передает Беатрис.

– Вот как обычно выглядит Ползущая Змея.

Беатрис отрывается от телескопа, чтобы посмотреть на иллюстрацию. Она хмурится, затем снова смотрит на небо.

– Вокруг языка есть лишние звезды, – говорит она. – Три. Откуда они взялись?

– Более точный вопрос заключается в том, кому они принадлежат, – отвечает Найджелус.

Беатрис хмурится еще сильнее и снова возится с ручками.

– Это ветвь Переплетенных Деревьев, – говорит она. – Переплетенные Деревья – это созвездие из двух деревьев с переплетенными ветвями – символ дружбы. Значит, эти двое связаны? Дружба и предательство?

Против собственной воли она думает о Паскале и Эмброузе – единственных друзьях, которые у нее остались в этом мире. Она не уверена, что смогла бы пережить их предательство.