Текст книги "Абсолютно ненормально"

17 сентября, суббота

13:30

Сегодня вечеринка! Мы с Дэнни полдня таскаемся за Аджитой по всевозможным магазинам одежды в поисках идеального наряда, делая полезные и информативные замечания. Мы уже успели наложить вето на комбинезон с блестками [кабаре-шоу стошнило на деревенщину], джинсы с высокой талией для мамочек [с ее ростом ниже метра они доходили ей до груди] и искусственно состаренную, псевдовинтажную фанатскую футболку [когда мы попросили ее назвать хоть одну песню или альбом Pink Floyd, она пробормотала что-то в наш адрес, я расслышала только слово «засранцы»].

Я безумно рада, что уже определилась с нарядом: серая шелковая рубашка, которая у меня уже не первый год. Но я все еще чувствую себя королевой, надевая ее. Она от Армани, о чем говорят серебристые буквы на ярлычке у воротника, и это единственная дизайнерская вещь в моем гардеробе.

Мне было четырнадцать лет и я только начала мучительно осознавать, насколько плохо одеваюсь по сравнению со всеми, когда наткнулась на нее, ходя по магазинам с Аджитой однажды в выходные [у меня никогда не было денег, чтобы купить что-либо, но мне нравилось тусоваться с Аджитой]. Я увидела ее в «Гудвилле» за сорок баксов, что дороговато для секонд-хенда, и у меня, конечно, не было столько. Вернувшись домой, я умоляла Бэтти одолжить мне мелочи, и она согласилась выделить на рубашку немного денег с зарплаты. Каждую ночь я молилась, чтобы никто не купил ее за это время. Но, когда мы пришли в магазин с деньгами, ее уже не было, и я осталась с разбитым сердцем.

А знаешь, кто ее купил? Аджита. И подарила мне на день рождения. Честно, я чуть не расплакалась, когда разорвала упаковочную бумагу и увидела серый шелк, о котором грезила в течение стольких недель. Я до сих пор надеваю ее только в особых случаях, чтобы волшебство не исчезло.

Но вернемся к нашей подготовке. В торговом центре толпы людей, и я надеюсь, что мы столкнемся с Карсоном и компанией. Я замечаю группу баскетболистов у фонтана желаний, смеющихся над чем-то в телефоне, но Карсона среди них нет. В действительности, взглянув на них второй раз, я даже не могу с уверенностью сказать, что они из нашей школы. Когда мы наконец-то усаживаемся за столик, чтобы поесть горячих крендельков, мне кажется, что я потянула шею.

Думаю, даже к лучшему, что мы не повстречали Карсона, а то Дэнни лопнул бы от ярости. Хотя, вообще-то, сегодня он ведет себя вполне обычно: делает остроумные замечания о тупых тенденциях в моде и тому подобное. Надеюсь, это надолго.

Тем не менее, пока Аджита заказывает нам крем-соду и крендельки, я, вспомнив о том, что рассказывала о его родителях Бэтти, подталкиваю Дэнни в плечо. Он изо всех сил старается не смотреть мне в глаза и вместо этого разглядывает искусственные пальмы, прикрывающие нас от солнца, которое ярко светит в огромные окна торгового центра.

– Эй, дома всё в порядке? – спрашиваю я, достаточно тихо, чтобы не услышали мамаши сопляков-футболистов за соседним столиком, но при этом достаточно громко, чтобы это не выглядело странно или заговорщически.

Но Дэнни все равно напрягается.

– А должно быть по-другому?

Он сметает соль со стола рукавом своей толстовки с капюшоном, а затем трет большим пальцем засохший круг от стакана.

Все понятно.

– Нет. Забудь.

Мы договариваемся собираться на вечеринку у Аджиты, потому что ее дом – безумно красивый особняк и стоит неподалеку от дома Бакстера. Ее родители – очень богатые гении нейрохирургии и ожидают, что Аджита пойдет по их стопам. Но самое смешное, что она завалила все контрольные по биологии за последние два года. Нет, она не тупая [это совершенно не так], просто мы с Дэнни – ужаснейшие люди, которые изо дня в день сбивают ее с пути истинного. А еще мы надоедливые попугаи, которые сидят на плече и щебечут в ухо о том, что разыгрывать немое кино перед одноклассниками веселее, чем слушать о структуре растительных клеток.

Кроме того, знаю из надежного источника, в будущем вас никто и никогда не спросит о функциях митохондрий [ЭТО ДВИГАТЕЛИ КЛЕТОК! Видишь, я кое-что знаю] или вакуолей [нет, даже не спрашивай]. Под «надежным источником» я подразумеваю бабушку.

[Думаю, ты даже не представляешь, куда мои размышления могут завести! От модных советов – до биологии клеток. Настоящие американские горки. Я действительно невероятно разносторонняя и проницательная.]

Но вернемся к нашим договоренностям. Вооружившись ящиками с пивом [соками «Капри-Сан»], мы примерно в семь тридцать отправимся к еще пустому дому Бакстера. Вечеринка начнется в восемь, и такой ранний приход сродни катастрофе, но ты же помнишь, что я люблю знать все подробности скандалов и быть в курсе дел окружающих?

Да, я боюсь пропустить что-то важное, если чуть задержусь и не приду к началу важного мероприятия. И Аджита тоже. Поэтому мы обычно просто отсиживаемся в углу и едим попкорн, наблюдая за всеми, как Большой Брат, только более навязчиво.

18:24

Пишу этот пост из ванной комнаты Аджиты из-за ДЭННИ-И-И.

Минут пять назад, после того как я начесала себе волосы, словно у пугала, и старательно нанесла макияж [угольный смоки айс и светло-бежевая помада, если тебе интересно], я вытащила из сумки свой наряд и начала переодеваться перед Аджитой и Дэнни, как делала это сотни миллионов раз до этого. Серьезно, они так часто видели, как я переодеваюсь, что вполне могли бы нарисовать меня с точностью до каждой веснушки. Меня не сильно заботит моя фигура, да и мы знаем друг друга давно, поэтому я никогда не чувствовала себя некомфортно. Просто ничего такого не случалось. До сегодняшнего вечера.

Аджита сидит за туалетным столиком, пытаясь идеально накрасить ресницы и не размазать тушь, но на одном глазу они случайно склеились. А Дэнни уселся на край кровати и листает что-то на своем телефоне. Реально, он едва обращал внимание на меня или Аджиту. У меня такое чувство, что он бы предпочел рубиться в видеоигры с Праджешем, но одаренный легкоатлет, то есть братец Аджиты, уехал в какой-то садистский тренировочный лагерь в другом штате.

Я сняла футболку и осталась в джинсах и лифчике, как и сотни миллионов раз раньше, чтобы надеть свою фантастическую рубашку от Армани, но тут раздается стон Дэнни, он закрывает глаза руками и восклицает:

– Иисусе, Из, тебе обязательно делать это здесь?

Аджита от шока широко раскрывает свои глаза со склеенными ресницами.

– Ты чего, чувак? Ты же уже видел ее без рубашки. Черт, да десять секунд назад ты видел без рубашки меня. В чем дело?

Он опускает руки на колени и смотрит на свои грязные ногти, а его щеки становятся цвета фуксии, как лак на ногтях Бэтти. Но прежде чем он находит, что сказать, я спасаю от неловкости его задницу.

– Да ладно, – быстро говорю я. – Переоденусь в ванной.

Он бросает на меня благодарный взгляд, после которого мне становится все понятно.

Дерьмо. У нас проблемы.

22:53

Новости с линии фронта: Дэнни болтает с одной из чирлидерш, которая похожа на младшую сестру Мишель Обамы, но при этом посматривает на меня, чтобы убедиться, что я вижу, как превосходно он флиртует. Не придумав ничего лучше, я ободряюще киваю ему, пытаясь не обращать внимания на то, что со стороны смотрюсь как жуткий дядюшка, который жмется по углам, чтобы поддержать своего развратного племянника, выбирающего, с кем трахнуться в первый раз.

Мы с Аджитой расположились на ярко-зеленом диване в гостиной. Дом забит потными подростковыми телами, которые совершенно не сочетаются с безупречным декором. Освещение приглушенное, музыка громкая, и все пьют пиво из пластиковых стаканчиков, проливая его на деревянные половицы. Утром тут будет ужасно вонять.

Мою лучшую подругу, благослови господь ее сердце, совершенно не волнует, что я пишу пост в блог во время вечеринки. За столько лет Аджита привыкла, что я яростно тычу в сенсорный экран телефона, пока она попивает свое пиво и наблюдает за подростковой драмой, разворачивающейся вокруг нас.

По обстановке дома Бакстера даже и не скажешь, что его мама всего два года назад открыла фирму, которая быстро раскрутилась. Раньше они жили в районе с недорогим жильем, как я, где на окна ставят металлические решетки, чтобы никто не влез, а сейчас обосновались в модной части города, где у каждого особняка стоит как минимум по три машины на подъездной дорожке. И будем честными, одна из них обычно «рэндж ровер». Их дом будто сошел со страниц журнала интерьеров: пестрые обои, металлические скульптуры и стеклянные кофейные столики. Но некоторые стены оформлены в виде кирпичной кладки, а светильники будто принесли с завода: в индустриальном стиле, который сейчас так популярен. Стоит отдать им должное, это выглядит круто. И благодаря моей модной рубашке я не чувствую себя здесь неуместно, как обычно.

– Хочешь, сыграем в пиво-понг? – спрашиваю у Аджиты, которая свернулась в углу дивана, обнимая черно-белую подушку с шевронным принтом.

Она уже навеселе после двух стаканов пива: из-за ее миниатюрности.

– Не-а, ведь придется двигаться, – отвечает она, практически зевая.

Она сонная пьяница. Мы еще не видели Карсона или Карли, но, возможно, они в другой комнате. И, видимо, мы никогда этого не узнаем, судя по равнодушию моей лучшей подруги к физической активности.

– Верно подмечено, хорошо сказано, – признаю я. – Раз так, может передать тебе еще одну бутылку?

– Теперь ты так говоришь. – Она подмигивает мне, как какой-нибудь гангстер.

Вообще, я думаю, не все гангстеры подмигивают друг другу, но ты меня поняла.

О боже, Вон только что прибыл со своей многочисленной свитой. Его волосы зачесаны назад, рубашка из магазина «Abercrombie» обтягивает тело, а на обнаженной груди виднеется татуировка-свастика. [Последний пункт, конечно, выдуман. Ты же знаешь, я люблю это делать.]

И теперь он осматривает комнату, вероятно, выискивая меня, как те птицы, которые парят в вышине над своей добычей, пока не соберутся нанести удар. Я, правда, не знаю, что это за птица, но клянусь, что видела ее в каком-то документальном фильме о природе, или своими глазами, или на уроке, в тот редкий момент, когда прислушивалась к учителю. Мне трудно сейчас вспомнить. Во всяком случае, эта аналогия пришла мне на ум, когда я начала набирать текст, поэтому решила ее записать.

Я червь. Или кто-то вроде. Пьяный маленький червь, который пытается скрыться от ужасного хищника.

Скоро вернусь, только выкопаю яму в грязи и спрячусь там, пока он не уйдет.

23:48

Да, я переспала с Воном.

18 сентября, воскресенье

09:18

Вчерашняя ночь пронеслась перед глазами. Серьезно, я выбираю неправильные варианты. Можно ли всё списать на то, что я несчастная сирота? Нет?

Вздох. Что ж, проехали.

Итак, Вон находит меня в моей маленькой червоточине, вернее, на диване – что-то мне уже не очень нравится сравнение с существом, живущим в грязи, – и предлагает выпить.

Я вынуждена согласиться, потому что наш ящик с пивом уже на исходе, а алкоголь почти выветрился. К тому же, думаю, мы уже выяснили, что я совершенно бесстыдна во многих аспектах.

По пути к холодильнику он делает несколько довольно проницательных наблюдений, таких как: «Вау, здесь так много народу», «Бакстер облажался в пиво-понге» и «Если Кенан Митчелл позеленеет, то станет похож на Шрэка». Я добродушно соглашаюсь с ним, потому что сгораю от жажды. [Ты не о том подумала. Прекрати хихикать.]

И, конечно же, моя дыхательная система именно в этот момент решает, что пора избавиться от чертовой тонны мокроты, и я целую вечность кашляю как безумная.

– Да, здесь правда душно. Давай выйдем на свежий воздух, – говорит Вон.

Никто из стоящих поблизости подростков не курит сигарет или что-либо еще, что кажется совершенно нереальным, но я все же следую за ним. Во-первых, он несет мое пиво, а во-вторых, благодаря ароматам, наполняющим комнату из-за толпы народа, фраза «свежий воздух» звучит не так ужасно.

Мы садимся на одну из тех фантастических скамеек-качелей, которые бывают только у богатых людей. В саду кромешная темнота, а значит, мне не нужно смотреть на его кудрявые волосы, и, возможно, поэтому я даже забываю, что говорю с Закари Воном (не называйте его Заком, его это почему-то расстраивает). Я так и жду, что между нами повиснет неловкая тишина, но он просто передает мне пиво и спрашивает про бабушку. Это один из признаков того, что я провалилась сквозь червоточину и очутилась в альтернативной вселенной – и поэтому могу безнаказанно творить все, что захочется. Или что-то в этом роде.

– Как проходит кампания твоего отца? – спрашиваю я, как только заканчиваю рассказывать о том, что, когда умрет Дамблдор, мы заведем еще одну таксу, назовем ее Волан-де-Мортом и станем рассказывать всем нашим гостям, что Темный Лорд восстал и убил всех наших животных, включая золотых рыбок Полумну и Невилла и хомяка Гермиону (никого из них у нас никогда не было, но история станет более захватывающей, если Волан-де-Морт совершит массовое убийство в первом акте).

Нам с Бэтти кажется, что именно этого хотелось бы нашей собаке. Вона эта идея ни капли не смутила, что меня восхищает.

Но при упоминании отца он сразу напрягается.

[И снова не о том мысли. Да что с тобой?]

– Нам обязательно об этом говорить? – рявкает он, сделав глоток из пластикового стаканчика.

Двойные стекла в окнах прекрасно сдерживают шум, поэтому до нас почти не доносятся гул смеха и низкие басы музыки из дома. И это прискорбно, потому что я не знаю, чем разрезать повисшее неловкое молчание.

Я торопливо объясняю, что ни черта не знаю о кампании его отца и задала этот вопрос только из вежливости.

– Ты милая, когда так лепечешь, – говорит он, а меня охватывает ужас и отвращение, ведь, в отличие от популярных рок-групп нулевых, я никогда не стремилась быть милой.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, что не имеет никакого отношения к спорной политической позиции твоей семьи, – прошу я.

Наверное, не стоило добавлять «спорной», но, думаю, к этому моменту Вон уже привык к моей манере общаться с вызовом, поэтому он не реагирует.

– Хорошо. Я самый старший среди четверых братьев и сестер. И хочу поступить в юридическую школу, желательно подальше отсюда.

– Круто, – говорю я. – Ты всегда хотел стать юристом?

– Нет, – признается он. – Этого хотят мои родители. Они оба адвокаты. Или были до того, как отец ушел в политику. Боже, почему каждый разговор сводится к моему отцу?

Последнее предложение сказано с горечью, чего я никак не ожидала.

Снова повисает тишина. Я осматриваюсь вокруг и замечаю цветущие кусты роз, пруд с карпами, а еще жутких гномов на соседней клумбе. Один из них держит удочку, как ружье.

– Э… Ладно. Ну. Тогда ответь на вопрос, – бормочу я, пытаясь придумать тему, в которой не всплывет его отец. – Какой у тебя патронус?

Вообще-то, этим интересным вопросом я провожу хитрый тест. Если он не знает, что такое патронус, то мне сразу станет ясно: продолжать тусоваться на этой скамейке смысла нет.

– Утконос, – ни секунды не колеблясь, отвечает он.

Я в шоке. Это совсем не тот ответ, которого я ожидала. Большинство парней выбирают что-то банальное, например льва, а тут нечто уникальное.

– Правда? Почему?

Вон снова делает глоток пива. Он хоть и часто прикладывается к стаканчику, но все еще выглядит трезвым.

– Просто они потрясающие. Ты знаешь, что это единственное млекопитающее, у которого есть электрорецепция? Утконосы охотятся, ориентируясь на электрические поля, создаваемые мышцами жертв, когда те двигаются. Так что они суперумные, но по-своему. – Он расправляет плечи, словно это имеет отношение к нему. – И это единственное ядовитое млекопитающее на Земле. Мне нравится, что они могут нанести ответный удар и защититься, если потребуется.

Какого черта? Он долго раздумывал об этом. Закари Вон очень серьезно подошел к выбору патронуса. Если и есть верный способ завоевать мое уважение, то это он.

Я улыбаюсь, рассматривая его профиль. На него приятно смотреть: симпатичный подбородок с ямочкой и прямой нос со слегка вздернутым кончиком. Его отец, может, и фашистский диктатор, но, очевидно, с хорошими генами.

– А какой у тебя? – спрашивает Вон.

– Ленивец, – выдаю я ответ, заготовленный более десяти лет назад.

Он громко смеется, прыская пивом по сторонам.

– Вот умора. Прекрасный патронус. Милый, сонный и очень занимательный. Да, ты ленивец, Иззи О’Нилл.

Я усмехаюсь, не в силах сдержаться.

– Хорошо… что же еще рассказать о себе? – размышляет он, оглядывая сад, словно ожидая божественного озарения.

Он замечает гномов и вздрагивает, как и следовало ожидать.

А затем на его лице мелькает удивление, словно какая-то мысль впервые пришла ему в голову, и он говорит:

– О, я знаю. Я девственник, ха-ха-ха.

???[Да. Не то, чего я ожидала. Я дам тебе несколько минут, чтобы переварить это. …Ты в порядке? Отлично, ты пришла в себя быстрее, чем я.]

У меня нет/ноль/нихт/nada/ни капли проблем с тем, что он девственник, просто я совершенно не ожидала такого сюжетного поворота.

Поэтому со всей заботой и проницательностью говорю:

– О-о-о. – Затем повисает неловкое молчание, и, собравшись с мыслями, я добавляю: – Почему ты сказал это мне, а не кому-то другому? Мы никогда не разговаривали до этого вечера, хотя уже знаем патронусы друг друга. Как ты можешь доверять мне? Ну, полагаю, это же секрет.

– Ты мне нравишься, Иззи, – пожимая плечами, говорит он. – Ты забавная и все такое. Но я вижу, что ты напрягаешься рядом со мной. Вот и сказал тебе о личном в надежде показать, что я не такой придурок, как все думают.

Я считаю его логику корявой, потому что я могу оказаться мстительной психопаткой и растрезвонить всем об этом. Конечно, я не стану этого делать, но откуда он знал, что я не настолько ужасна? Кроме того, можно быть и девственником, и придурком, поэтому все это не укладывается в моей голове.

– Спасибо, Вон. Я чувствую себя… польщенной? Так говорят?

Он улыбается и молчит.

И, по большей части потому, что не знаю, что сказать или сделать, я залпом допиваю пиво, а затем целую Вона. Да, я провоцирую его, но мне и самой хочется. И это оказалось ошибкой. Ведь если ты хоть однажды выпивала за раз три четверти стакана газированной жидкости, то знаешь, что произойдет дальше.

*отрыжка*

Че-е-е-е-е-ер-р-рт…

Я отстраняюсь, и мои щеки загораются так, что могут посоперничать с огненной магмой вулкана Этна.

Очередной поворот сюжета: Вон не ведет себя как задница, а просто смеется и говорит:

– Полагаю, теперь мы оба знаем что-то стыдное друг о друге.

Я собираю всю свою серьезность, удивляясь, что способна на это в данной ситуации.

– Быть девственником не стыдно, Вон. Ты же знаешь?

– Расскажи это парням из баскетбольной команды.

А потом он снова целует меня, и это совсем не ужасно. На самом деле это приятно, действительно приятно, к тому же он пахнет свежестью, а его губы настолько мягкие и сладкие, Иисус из Назарета…

Ты знаешь, что будет дальше. Да, я забираю его девственность на скамейке в саду.

Совет Иззи О’Нилл: никогда не исполняй такой трюк.

12:42

Бэтти, как настоящая спасительница, только что постучала в мою дверь с бутербродом с беконом и стаканом апельсинового сока с мякотью, а затем потребовала подробностей вечеринки. Я рассказала ей сокращенную версию. Она так сильно смеялась, что, наверное, заработала себе грыжу. [Многим, наверное, покажется странным, что я рассказываю бабушке о своих сексуальных похождениях, но она всегда нормально к этому относилась. Вообще, она считает, что мама (ее дочь) вела жизнь святоши, но затем умерла в двадцать четыре года, поэтому я могу наслаждаться жизнью, ведь ее могут отнять в любой момент. Думаете, мне хочется у ворот рая/ада вспоминать о всех вещах (читай: людях), которых я не получила?]

[Оглядываясь назад, я думаю, что, возможно, в секс-скандале есть доля вины моей бабушки.]

Так вот. Помнишь Карсона Мэннинга? Горячего-не-в-пугающем-смысле шута класса, который любит рисовать альпак? Да, его.

Когда мы с Воном вернулись в дом, мы не выглядели, как в тех фильмах, где по одному только виду можно понять, что люди только что занимались сексом. Из моих волос не торчали веточки, а колени не были испачканы землей.

Как и Вон тридцать секунд назад, вечеринка, судя по всему, достигла кульминации: несколько человек спят по углам, примерно столько же подпирают шкафчики на кухне, а из колонок доносятся мягкие переливы регги, которое я не ненавижу. Стекла в окнах запотели так, что ничего не разглядишь, а пол усеян пластиковыми стаканчиками.

Я скрываюсь, чтобы найти Дэнни (черт возьми, Дэнни!) и Аджиту, оставив Вона на кухне с Бакстером и несколькими баскетболистами. Я благодарна Вону, что он не делает ничего непристойного перед моим уходом. Ну, типа не сжимает мою задницу. Романтика в стиле «улюлюканья строителей» меня совсем не прельщает. Понимаю, что некоторым это покажется необоснованным и абсурдным, но это так.

Когда я разыскиваю Аджиту, она со скучающим видом сидит в той же самой позе на диване и играет на телефоне. Быстрый осмотр комнаты показывает, что Карли все еще считается пропавшей без вести.

– Где Дэнни? – спрашиваю я, слегка опасаясь ответа из-за его неизбежного гнева.

Она многозначительно приподнимает бровь, как Будда или другая мудрая религиозная фигура, а затем указывает в его сторону.

Ура! Дэнни облизывает гланды младшей сестры Мишель Обама! Это отличная новость. Он больше не вправе, как судья Джуди[16]16
  «Судья Джуди» (англ. Judge Judy) – американское реалити-шоу.


[Закрыть], осуждать мои романтические выходки. Я подхватываю еще одно пиво и сажусь на диван. Мы с Аджитой принимаемся играть в «Эй, закрой лицо!»: издалека наблюдаем за чьей-нибудь беседой и, импровизируя, придумываем, что они говорят. Каждый берет на себя одного человека. Проигрывает тот, кто не знает, что сказать, и медлит, а потому слышит: «Эй, закрой лицо!» Да, это специфическая игра, в которую абы где не поиграешь.

Посреди нашего эпического диалога – спора о том, отличается ли тертый сыр по вкусу от его кускового собрата [несложно догадаться: я предпочитаю тертый из-за моей врожденной лени], – к нам подходит Карсон. Поскольку мы с Аджитой обе любим соперничать и никто из нас не хочет проигрывать, мы продолжаем и продолжаем, и продолжаем, наше жаркое обсуждение достоинств тертого чеддера. И Карсон не находит, что сказать. Он не пытается вставить и слова, хотя даже не догадывается, что попал на конкурс импровизации. Может, у него просто нет своего мнения о сыре. Это кажется мне странным.

В конце концов я проигрываю. Я сейчас не в лучшей форме из-за выпитого пива. Аджита вежливо извиняется и скрывается в направлении ванной комнаты для гостей.

– О’Нилл, – окликает Карсон. Его голос сиплый и сексуальный. – Можно присесть?

– Конечно, – отвечаю я, не поддаваясь искушению отказать ему с саркастичной ухмылкой.

Кажется, он искренне рад занять место на диване рядом со мной. Он садится так близко, что его рука прижимается к моей, и я чувствую, как вздуваются его мускулы. От него так приятно пахнет, что мне хочется прижаться к нему, но я сдерживаюсь. Регги по-прежнему мягко разливается по комнате.

– Крутая музыка играет, – пытаясь пританцовывать сидя, говорю я.

Мне искренне хочется перестать вести себя как идиотка, но, увы, это выше моих сил. А на самом деле я безумно нервничаю, хотя и не хочу в этом признаваться. Мне редко кто нравится настолько, чтобы продолжить с ним отношения после секса, – я не девственница, но у меня никогда не было серьезных отношений. Ну, ты поняла: отношений, длительных.

– Спасибо, – усмехается он. – На самом деле это музыка с моего iPod.

Он явно доволен комптиментом. Но при этом не смотрит на меня, а отрывает этикетку со своей бутылки пива. Неужели нервничает так же, как я? Очень на это надеюсь.

Мы долго болтаем. Мне бы хотелось выдать тебе протокол разговора, но, положа руку на сердце, я мало что из него помню.

Однако я не забыла следующее…

– Итак, – слегка невнятно говорит он. – Я нашел твой блог.

Любой блогер поймет ужас и унижение, которые я испытала после этих слов. Это самый жуткий кошмар. Это вполне обоснованный повод залезть в огромную пушку и выстрелить собой в сторону океана, прижимая ноутбук к безжизненной груди.

Я начинаю рыться в архивах своей памяти, пытаясь вспомнить, говорила ли я там о: а) месячных; б) других функциях организма; или в) Карсоне. Бинго, бинго, бинго. Уверена, что упомянула все значимые позорные случаи в своих не очень веселых шуточках. Но только я собираюсь распрощаться и вернуться домой, чтобы тут же сменить адрес блога, установить пароль [ты будешь рада узнать, что я это сделала] и выпрыгнуть из окна [этого я еще не сделала, но всему свое время], как он добавляет:

– Так я тебе нравлюсь, да?

– Нет, – говорю я, как ни в чем не бывало. – Просто считаю тебя горячим, но в сексуальном, а не пугающем смысле.

– Так и задумывалось, – усмехается он.

Думаю, мне уже вполне можно вытатуировать румянец на лице, потому что количество минут, которые я сегодня смущалась, беспрецедентно и безумно настораживает. Стоит избавить мою кровь от хлопот приливать к коже и покрыть щеки красными чернилами. К счастью для моей одурманенной пивом «Корона» глотки, Карсон снова берет эстафетную палочку разговора.

– Я тоже считаю тебя горячей. Совершенно пугающим образом.

А затем целует меня!!!

Чтобы вы не признали меня более худшим homo sapiens, чем я есть, позвольте уточнить: я полностью осознаю, насколько это неуместно. И даже не могу насладиться моментом, о котором мечтала на каждом уроке математики, потому что краем глаза осматриваю комнату в поисках Дэнни и/или Вона. Пару секунд я размышляю, почему меня так волнует Вон. Может, на меня так повлияло то, что он не первоклассный мудак и близок мне по духу? Кто знает.

Но этого явно мало, чтобы прервать поцелуй Карсона и все, что за ним последует, ведь, хоть у меня и есть совесть, ты же знаешь, но она погребена под литрами пива и необыкновенно высоким сексуальным влечением.

Музыка играет невероятно громко, многие уже напились, а у меня кружится голова, будто я вертелась волчком одиннадцать дней, и поэтому в конце концов я просто расслабляюсь и позволяю себе насладиться моментом. Удивительно, но Карсон целуется хуже, чем Вон: по-моему, слишком много слюны со вкусом чипсов «Дорито», хотя уверена, некоторым бы понравилось. Но при этом мне кажется довольно милым, что он отстраняется и застенчиво улыбается, прежде чем устроить очередной период хоккея языками. Не волнуйтесь, он не сможет прочесть этот анализ своей техники поцелуев и обнимашек. Как я уже упоминала, мой блог теперь защищен паролем. [Мне стоило это сделать сразу после его создания, но век живи – век учись.]

И я оказываюсь в небольшом затруднении.

Часть меня – большая часть – желает трахнуться с Карсоном. Он симпатичный, забавный, я его хочу. Думаю, вы понимаете мои чувства.

Но есть и назойливая, придирчивая часть, которая беспокоится, что подумают обо мне люди, если я это сделаю. Если в школе узнают, что я переспала с двумя парнями за одну ночь, то девочки назовут меня шлюхой, а парни – легкодоступной и даже дадут друг другу «пять», но при каждом удобном случае станут поливать друг друга дерьмом.

Во всяком случае, из-за невероятно высокого сексуального влечения, которое уже упоминала, я вскоре отправляюсь с ним в спальню родителей Бакстера, где мы продолжаем прекрасно проводить время. Я бы поставила сексу с Карсоном Мэннингом десять из десяти. К тому же за одну рекламную паузу он успел бы сделать это как минимум трижды. И я считаю, что быстротечность – недооцененное качество полового акта. Меня больше привлекает быстрый и сладкий секс, чем тот, что затягивается и превращается в обычное трение.

[Уверена, ты считаешь себя невероятно прогрессивной, но сейчас, читая это, думаешь: «Боже, какая же она шлюха!». Но не волнуйся. Чуть позже я затрону твою озабоченность моей распущенностью в сочинении под названием: «Пожилым белым мужчинам нравится, если тебя осуждают за бесстыдство».]