Текст книги "Страсть"

Глава 7
Солнцестояние

Хелстон, Англия.

21 июня 1854 г.

Руки Люс были ошпарены, покрылись пятнами и болели до костей.

С момента прихода в поместье Констанс в Хелстоне тремя днями ранее она только и делала, что мыла бесконечные горы посуды. Она работала от рассвета до заката, оттирая тарелки, миски, соусники и целые груды серебряных приборов, пока в конце дня ее начальница миссис Мак-Говерн не накрывала ужин для слуг на кухне – жалкое блюдо холодного мяса, засохшие куски сыра и парочка твердых булок. Каждую ночь после ужина Люс мгновенно проваливалась в сон без сновидений, упав на койку в комнате на чердаке, которую делила с Генриеттой, еще одной служанкой на кухне – пышнотелой девушкой с торчащими зубами и соломенными волосами, приехавшей в Хелстон из Пензанса.

Объем работы поражал воображение.

Как одна семья могла пачкать столько тарелок, что две девушки работали двенадцать часов подряд? Но корзины с тарелками с налипшей едой продолжали поступать, и глаза миссис Мак-Говерн были все время направлены на тазик Люс. К среде все в поместье жужжали о празднике летнего солнцестояния, но для Люс это означало только больше тарелок. Она с отвращением уставилась вниз, на оловянный таз с грязной водой.

– Не это я себе представляла, – пробормотала она Биллу, который парил, как всегда, у края шкафа рядом с ее тазиком. Она все еще не могла привыкнуть, что на кухне только она одна видит его. Из-за этого она нервничала каждый раз, когда он парил над другими работниками, отпуская грязные шуточки, которые только Люс были слышны и никого, кроме самого Билла, не смешили.

– У вас, миллениалов, совершенно нет трудовой этики, – говорил он, – и кстати, говори потише.

Люс разжала челюсти.

– Если отскребание этой отвратительной супницы имело бы что-то общее с моим пониманием прошлого, моя трудовая этика вскружила бы тебе голову. Но это бессмысленно, – она помахала чугунной кастрюлей перед лицом Билла. Ее ручка была скользкой от свиного жира. – Не говоря уж о том, что тошнотворно.

Люс знала, что раздражение не имеет никакого отношения к тарелкам. Она, возможно, казалась капризной. Но ей едва удавалось подниматься выше уровня земли с тех пор, как начала работать здесь. Она не видела хелстонского Дэниела ни разу после того единственного взгляда в саду и понятия не имела, где была ее прошлая «я». Она чувствовала себя одинокой, сонной и угнетенной настолько, как не была никогда с тех ужасных первых дней в «Мече и Кресте» – до того как у нее появился Дэниел, до того как у нее появился хоть кто-то, на кого действительно можно было положиться.

Она бросила Дэниела, Майлза и Шелби, Арриану и Гэбби, Келли и своих родителей – и все для чего? Чтобы стать посудомойкой? Нет, чтобы снять это проклятие. Но она даже не была уверена, что может это сделать. Поэтому Билл думал, что она ноет, а она не могла иначе. Она была на грани нервного срыва.

– Ненавижу эту работу. Ненавижу это место. Ненавижу этой тупой праздник солнцестояния и это тупое фазанье суфле…

– Люсинда будет на празднике сегодня вечером, – внезапно сказал Билл раздражающе спокойным голосом. – Она, кстати, обожает фазанье суфле Констанс. – Он подлетел, чтобы усесться со скрещенными ногами на столешнице, а его голова жутко провернулась на 360 градусов, чтобы убедиться, что они одни.

– Люсинда будет там? – Люс уронила кастрюлю и щетку в мыльную воду. – Я поговорю с ней. Я выберусь из этой кухни и поговорю с ней.

Билл кивнул, словно таков и был его план все это время.

– Только помни о своем положении. Если будущая версия тебя появилась бы на вечеринке в какой-нибудь твоей школе-пансионате и сказала тебе…

– Я бы хотела знать, – сказала Люс, – что бы это ни было, я бы настояла на том, чтобы узнать все. Я бы отдала жизнь, чтобы узнать.

– Ммм-хмм. Ну, – Билл пожал плечами, – а Люсинда нет. Это могу тебе гарантировать.

– Это невозможно, – Люс покачала головой. – Она… Это я.

– Нет. Она – версия тебя, которую вырастили совсем другие родители в совершенно другом мире. У вас одна душа, но она совсем не похожа на тебя. Сама увидишь, – он таинственно улыбнулся, – просто будь осторожна. – Глаза Билла метнулись к резко распахнувшейся двери в противоположной части кухни. – Веселей, Люс!

Он засунул ноги в тазик и вздохнул хрипло и довольно, когда зашла миссис Мак-Говерн, таща Генриетту за локоть. Главная служанка перечисляла блюда для ужина.

– После тушеного чернослива… – бубнила она.

На другой стороне кухни Люс прошептала Биллу:

– Мы не закончили этот разговор.

Его каменные ноги брызнули мыльной водой на ее фартук.

– Могу я тебе посоветовать не разговаривать с невидимыми друзьями, пока ты работаешь? Люди подумают, что ты безумна.

– Я уже и сама начинаю так думать, – вздохнула Люс и выпрямилась, зная, что больше ничего не вытянет из Билла, по крайней мере пока другие не уйдут.

– Я ожидаю, что вы с Миртл будете в великолепной форме сегодня вечером, – громко сказала миссис Мак-Говерн Генриетте, однако сверкнув глазами на Люс.

Миртл. Имя, которое Билл придумал для нее в рекомендациях.

– Да, мисс, – сухо сказала Люс.

– Да, мисс! – В ответе Генриетты не было сарказма. Генриетта нравилась Люс, если не учитывать того, что ей совсем не помешало бы помыться.

Как только мисс Мак-Говерн вышла из кухни и девушки остались одни, Генриетта запрыгнула на стол рядом с Люс и уселась, болтая ногами в черных ботинках и понятия не имея, что рядом с ней сидел Билл, повторяя каждое ее движение.

– Хочешь сливу? – спросила Генриетта, вытаскивая два рубинового цвета шарика из кармана фартука и протягивая один из них Люс.

Что Люс больше всего нравилось в этой девушке, так это что она и пальцем не двинет, если начальницы нет в комнате. Они принялись за сливы, улыбаясь, когда сок потек по их подбородкам.

– Мне показалось, я слышала, как ты с кем-то здесь разговаривала, – сказала Генриетта, подняв бровь. – Ты нашла себе парня, Миртл? Только не говори, что это Гарри с конюшни! Он такой подлец, поверь мне!

Тут дверь в кухню распахнулась, и обе девушки подскочили, уронив сливы, и притворились, что трут первую попавшуюся тарелку.

Люс ожидала, что войдет мисс Мак-Говерн, но застыла, когда увидела двух девушек в одинаковых красивых белых платьях из шелка, которые, визжа от смеха, бежали через грязную кухню.

Одной из них была Арриана.

Другая – Люс понадобилось мгновение, чтобы узнать ее – Аннабель, девушка с ярко-розовыми волосами, которую Люс видела всего одно мгновение на Дне родителей еще в «Мече и Кресте». Она представилась как сестра Аррианы.

Какая-то из сестер.

Генриетта опустила глаза, словно такая игра в пятнашки в кухне была нормальным делом. Похоже, она боялась неприятностей, если подаст вид, что видит обеих девушек, которые уж точно не видели ни Люс, ни Генриетты, словно слуги сливались с грязными горшками и сковородками.

А может, Арриана и Аннабель просто слишком увлеклись игрой. Протискиваясь мимо стола для приготовления пирожных, Арриана схватила с мраморной доски пригоршню муки и кинула ее в лицо Аннабель.

С полсекунды Аннабель выглядела сердитой, а потом начала смеяться еще пуще, тоже схватила горсть муки и кинула в Арриану.

Уже задыхаясь от хохота, они проскочили через задние двери в маленький сад, который вел к большому, где действительно сияло солнце. Там может быть Дэниел, и Люс до смерти хотелось пойти туда.

Люс при всем желании не могла определить, что она чувствует – шок или смущение, удивление или раздражение.

Должно быть, все эти чувства промелькнули на ее лице, потому что Генриетта посмотрела на нее многозначительно и наклонилась к уху Люс.

– Это чьи-то кузины из Лондона, вчера вечером приехали в город на праздник. – Генриетта подошла к столу для выпечки. – Они чуть не испортили своими выходками клубничный пирог. О, как это, наверное, прекрасно – быть богатым. Может, в следующей жизни, а, Миртл?

– Ха, – это все, что Люс смогла выдавить из себя.

– Я иду накрывать на стол, к сожалению, – сказала Генриетта, придерживая стопку фарфоровых тарелок пухлой рукой. – Почему бы не держать горсть муки наготове, если вдруг те девчонки вернутся этим же путем? – Она подмигнула Люс, толкнула дверь своим широким задом, открывая ее, и исчезла в коридоре.

И тут же появился парень, тоже в форме слуги, лицо которого было спрятано за огромным ящиком с продуктами. Парень поставил его на стол в другом конце кухни.

Он вздрогнул при виде ее лица. Но она, уже увидев Арриану, была готова и к этому.

– Роланд!

Он дернулся, подняв взгляд, потом собрался. Когда он направился к ней, то не мог отвести глаз от одежды Люс. Роланд показал на ее фартук.

– Почему ты так одета?

Люс потянула за завязки фартука, снимая его.

– Я не та, кто ты думаешь.

Он остановился и уставился на нее, слегка качая головой.

– Ну, ты полная копия другой знакомой мне девушки. С каких пор Биско шляются на кухне?

– Биско?

Роланд поднял бровиь, его это явно позабавило.

– О, я понимаю. Притворяешься кем-то другим. Как ты называешь себя?

– Миртл, – с несчастным видом сказала Люс.

– И ты не Люсинда Биско, которой я подавал айвовый пирог на террасе два дня назад?

– Нет. – Люс не знала, что сказать, как его убедить. Она повернулась к Биллу за помощью, но он куда-то исчез. Конечно, ведь Роланд падший ангел и смог бы увидеть Билла.

– Что бы сказал отец мисс Биско, если бы увидел свою дочь здесь по локти в жире? – улыбнулся Роланд, – Его можно хорошо разыграть.

– Роланд, это не…

– В любом случае, чего ты здесь прячешься? – Он дернул головой в сторону сада.

Легкий шум в нижнем ящике буфета у ног Люс подсказал, куда делся Билл. Он словно бы посылал ей какой-то сигнал, только она не понимала, какой. Скорее всего, Билл хотел, чтобы она закрыла рот, но что он мог сделать – выйти и остановить ее?

На лбу Роланда выступил пот.

– Мы одни, Люсинда?

– Совершенно.

Он склонил голову и ждал.

– У меня такое ощущение, что нет.

Единственным другим существом в комнате был Билл. Как Роланд мог почувствовать его, если Арриана не смогла?

– Слушай, я правда не та девушка, за которую ты меня принимаешь, – снова сказала Люс. – Я одна из Люсинд, но я… я здесь из будущего. Трудно объяснить, но вообще-то, – она сделал глубокий вдох, – я родилась в Тандерболте, штат Джорджия… В 1992 году.

– О, – Роланд сглотнул, – ну-ну. – Он закрыл глаза и стал говорить очень медленно: – и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои…

Слова были таинственными, но Роланд читал их с душой, словно цитировал любимую строчку из старой блюзовой песни, похожей на ту, которую он пел на караоке-вечеринке в «Мече и Кресте». В тот момент он казался Роландом, которого она знала дома, словно он выбрался из своего викторианского персонажа на некоторое время.

Вот только в его словах было еще что-то. Люс их откуда-то знала.

– Что это? Что это значит? – спросила она.

Шкаф снова задрожал, на этот раз громче.

– Ничего, – глаза Роланда снова были открыты, и он снова стал «викторианским». Его руки были огрубевшими и в мозолях, а бицепсы больше, чем у Роланда, к которому она привыкла. Его одежда промокла от пота, прилипая к его темной коже. Он казался уставшим. Тяжелая грусть опустилась на Люс.

– Ты здесь слуга? – спросила она. – Остальные… Арриана… Они тут веселятся… Но тебе надо работать, да? Только потому, что ты…

– Черный? – сказал Роланд, глядя ей в глаза, пока она не отвернулась в смущении. – Не волнуйся обо мне, Люсинда. Я переживал и худшие безумства смертных. К тому же мой день еще наступит.

– Станет лучше, – сказала она, чувствуя, что любое ее заверение будет избитым и неубедительным, и думая, правда ли то, что она сказала. – Люди могут быть такими ужасными.

– Ну, мы не можем слишком сильно о них беспокоиться, не так ли? – улыбнулся Роланд. – Как бы то ни было, что снова привело тебя сюда, Люсинда? Знает ли об этом Дэниел? А Кэм?

– Кэм тоже здесь? – Люс не должна была бы удивляться, но это было так.

– Если я правильно определяю время, он только что прикатил в город.

Люс не могла позволить себе сейчас об этом беспокоиться.

– Дэниел пока не знает, – призналась она. – Но мне нужно найти его и Люсинду. Мне нужно знать…

– Слушай, – сказал Роланд, отходя от Люс с поднятыми руками, словно она радиоактивная. – Ты не видела меня сегодня здесь. Этого разговора не было. Но ты не можешь просто подойти к Дэниелу и…

– Я знаю, – сказала она. – Он психанет.

– Психанет? – Роланд попробовал произнести непривычное слово, и Люс чуть не засмеялась. – Если ты хочешь сказать, что он может влюбиться в эту тебя, – он показал на нее, – тогда да. Вообще-то это достаточно опасно. Ты здесь турист.

– Хорошо, тогда я турист. Но по крайней мере я могу с ними поговорить.

– Нет, не можешь. Ты не проживаешь эту жизнь.

– Я не хочу ничего проживать. Я просто хочу знать, почему…

– Твое присутствие здесь опасно – для тебя самой, для них, для всего. Ты понимаешь?

Люс не понимала. Как она может быть опасной?

– Я не хочу здесь оставаться, я просто хочу узнать, почему все это продолжает происходить между мной и Дэниелом – то есть между этой Люсиндой и Дэниелом.

– Именно это я и имею в виду, – Роланд провел рукой по лицу, посмотрел на нее твердо. – Услышь меня: ты можешь наблюдать за ними на расстоянии. Ты можешь… ну, не знаю… смотреть через окна. Пока будешь помнить, что ничто здесь не твое.

– Но почему я просто не могу поговорить с ними? Он пошел к двери, закрыл ее и опустил засов, а когда обернулся, лицо его было серьезным.

– Слушай, есть шанс, что ты сделаешь что-то, что изменит прошлое, что-то, что пробежит вперед по времени и перепишет его так, что ты – будущая Люсинда – изменишься.

– Так я буду аккуратна…

– Нет понятия аккуратности. Ты слон в посудной лавке любви. Ты не поймешь, что ты сломала или насколько ценно это было. Любое вызванное тобой изменение не будет очевидным. Не будет огромной таблички с надписью: «НАПРАВО ПОЙДЕШЬ, В ПРИНЦЕССЫ ПОПАДЕШЬ, НАЛЕВО ПОЙДЕШЬ, В ПОСУДОМОЙКИ ПОПАДЕШЬ».

– Да ладно, Роланд, ты разве не понимаешь, что у меня немного более высокие цели, чем стать принцессой? – резко сказала Люс.

– Попробую угадать. Есть проклятие, которое ты хочешь снять?

Люс моргнула, чувствуя себя глупо.

– Ну, тогда удачи! – весело рассмеялся Роланд. – Но даже если ты преуспеешь, ты не узнаешь об этом, моя дорогая. В тот самый момент, когда ты изменишь свое прошлое… Это событие станет таким, будто так было всегда. Время за собой прибирает. А ты его часть, так что ты не заметишь разницы.

– Я уж как-нибудь узнаю, – сказала она, надеясь, что слова, произнесенные вслух, станут реальностью. – Конечно же, я буду что-то чувствовать…

Роланд покачал головой.

– Нет. Но практически неизбежно, прежде чем ты сделаешь что-то хорошее, ты исказишь прошлое, заставив Дэниела из этой эры влюбиться в тебя, а не в эту напыщенную дурочку Люсинду Биско.

– Мне нужно с ней встретиться. Мне нужно понять, почему они любят друг друга…

Роланд снова покачал головой.

– Будет еще хуже, если ты будешь разбираться со своим прошлым «я». Дэниел, по крайней мере, знает все подводные камни и умеет вести себя так, чтобы сильно ничего не менять. Но Люсинда Биско… Она ничего не знает.

– Никто из нас никогда не знает, – сказала Люсинда, внезапно почувствовала ком в горле.

– У этой Люсинды осталось не очень много времени. Дай ей провести его с Дэниелом. Позволь ей быть счастливой. Если ты ступишь в ее мир и что-то изменишь для нее, это может измениться и для тебя. И это может быть очень неприятно.

Роланд говорил как более приятная, менее саркастичная версия Билла. Люс больше не хотела слышать обо всем том, чего она не могла, не должна делать. Если бы она просто могла поговорить со своим прошлым «я»…

– Что если у Люсинды могло бы быть больше времени? – спросила она. – Что если…

– Это невозможно. Ты можешь только ускорить ее конец. Ты ничего не изменишь, поболтав с Люсиндой. Ты просто приведешь в беспорядок ваши прошлые жизни вместе с твоей нынешней.

– Моя нынешняя жизнь в порядке. И я могу все исправить. Я должна.

– Думаю, это мы еще посмотрим. Жизнь Люсинды Биско окончена, но твой конец еще не написан. – Роланд вытер руки о штаны. – Вероятно, ты можешь внести какие-то изменения в свою жизнь, в вашу с Дэниелом великую историю. Но сделаешь ты это не здесь.

Люс надулась, и лицо Роланда стало мягче.

– Слушай, – сказал он, – я-то рад, что ты здесь.

– Правда?

– Никто больше тебе этого не скажет, но мы все болеем за тебя. Не знаю, что привело тебя сюда и как такое путешествие вообще возможно, но думаю, это хороший знак. – Он разглядывал ее так долго, что ей это показалось нелепым. – Ты приходишь в себя, не так ли?

– Не знаю, – сказала Люс. – Думаю, да. Я просто пытаюсь понять.

– Хорошо.

В коридоре раздались голоса, и Роланд быстро отошел от Люс к двери.

– Увидимся вечером, – сказал он, отпирая дверь и тихо выскальзывая из кухни.

Как только Роланд ушел, дверь шкафчика распахнулась, ударив ее по ноге. Билл выскочил, громко хватая воздух, словно все это время задерживал дыхание.

– Свернуть бы тебе шею прямо сейчас! – сказал он, и при этом его грудь тяжело вздымалась.

– Не знаю, почему ты задыхаешься. Ты же, вроде, вообще не дышишь.

– Это для пущего эффекта! Я тружусь, чтобы замаскировать тебя, а ты берешь и открываешься первому парню, заходящему в дверь.

Люс закатила глаза.

– Роланд ничего не устроит из-за того, что увидел меня здесь. Он классный.

– О, он такой классный, – сказал Билл. – Он такой умный. Если он такой крутой, почему он не сказал тебе, что произойдет, если ты не будешь держаться на расстоянии от своего прошлого? Если влезешь… – тут он сделал драматическую паузу, его каменные глаза стали шире, – прямо внутрь?

Теперь она склонилась к нему.

– О чем ты?

Он скрестил руки на груди и подвигал своим каменным языком.

– Не скажу.

– Билл! – взмолилась Люс.

– Пока что нет. Сначала давай посмотрим, как ты справишься сегодня вечером.

***

Ближе к сумеркам Люс впервые, будучи в Хелстоне, смогла передохнуть. Прямо перед ужином мисс Мак-Говерн объявила всей кухне, что встречающим гостей слугам нужны дополнительные помощники на время праздника. Люс и Генриетта, самые юные из посудомоек, отчаянно желавшие увидеть праздник поближе, первыми подняли руки, вызываясь на работу.

– Хорошо, хорошо, – мисс Мак-Говерн записала имена обеих девушек, а ее глаза остановились на жирном пучке волос Генриетты. – При условии, что вы примете ванну. Обе. Вы воняете луком.

– Да, мисс, – произнесли обе девушки, хотя как только их начальница вышла из комнаты, Генриетта повернулась к Люс. – Принимать ванну перед этим праздником? И рисковать, что мои пальцы сморщатся, как чернослив? Эта мисс сумасшедшая!

Люс засмеялась, но в душе была в восторге, наполняя водой круглый оловянный таз в подвале. Она едва смогла натаскать кипятка, чтобы вода стала чуть теплой, но и такая мыльная вода была приятна – как приятна была и мысль о скорой встрече с Люсиндой. Может, и Дэниела она увидит? На праздник она надела чистое платье, одолженное у Генриетты.

В восемь часов вечера через северные ворота начали прибывать первые гости. Люс ежилась, наблюдая через окно в главном коридоре, как вереница освещенных карет подъезжает по круговой дорожке. В фойе царила суета. Вокруг шумели слуги, но Люс застыла. Она чувствовала дрожь в груди, чувствуя, что Дэниел рядом.

Дом выглядел прекрасно. Мисс Мак-Говерн устроила Люс короткую экскурсию по дому в первое же утро работы, но теперь, при ярком свете множества свечей, она едва узнавала это место. Казалось, она попала на съемочную площадку фильма. Высокие горшки с фиолетовыми лилиями стояли в ряд у входа, а обтянутая бархатом мебель была отодвинута к стенам с цветочными обоями, чтобы освободить место для гостей.

Гости проходили через парадные двери по двое или трое – от пожилых, как миссис Констанс, до юных, как сама Люс. Ясноглазые женщины в белых летних шалях приседали в реверансе перед мужчинами в красивых костюмах и жилетах. Официанты в черных сюртуках сновали по просторному фойе, предлагая гостям сверкающие хрустальные бокалы с шампанским.

Люс увидела Генриетту у входа в главный бальный зал, который был похож на клумбу в цвету: его наполняли экстравагантные, яркие платья всех цветов из органзы, тюля, шелка, с корсажными лентами. Более юные леди держали букетики цветов, от чего во всем доме пахло летом.

Задачей Генриетты было принимать шали и ридикюли у леди при входе. Люс велели раздавать карточки для танцев – маленькие, дорогие на вид буклеты с украшенным драгоценными камнями гербом семьи Констанс, вышитым на первой странице, и списком исполняемых оркестром танцев внутри.

– Где все мужчины? – прошептала Люс Генриетте.

Генриетта фыркнула:

– Моя школа! В зале для курения, конечно же, – она дернула головой влево, где коридор уходил в тень, – где им лучше и оставаться, пока не подадут ужин, если тебя интересует мое мнение. Кто хочет слышать все эти разговоры о какой-то войне далеко в Крыму? Только не эти дамы. И не я. И не ты, Миртл. – Тут тонкие брови Генриетты поднялись, и она показала на французские окна: – Уф, я слишком рано об этом сказала. Кажется, один из них сбежал.

Люс повернулась. Один мужчина стоял посреди комнаты, заполненной женщинами. Стоя спиной к ним так, что было видно лишь гладкую гриву его угольно-черных волос и сюртук с длинными полами, он разговаривал с блондинкой в нежно-розовом бальном платье. Ее длинные бриллиантовые серьги блеснули, она повернула голову – и встретилась глазами с Люс.

Гэбби, прекрасный ангел, моргнула несколько раз, словно пытаясь решить, не была ли Люс привидением. Потом она слегка склонила голову к мужчине, с которым стояла рядом, словно пытаясь послать ему сигнал. Еще прежде, чем он полностью развернулся, Люс узнала чистый, резкий профиль.

Кэм.

Люс ахнула, роняя всю стопку танцевальных буклетиков. Она наклонилась и неуклюже начала сгребать их с пола. Потом сунула в руки Генриетте и бросилась прочь из комнаты.

– Миртл! – сказала Генриетта.

– Я скоро вернусь, – прошептала Люс, кидаясь вверх по длинной изогнутой лестнице прежде, чем Генриетта успела ответить.

Мисс Мак-Говерн отправит Люс паковать свои вещи, как только узнает, что она бросила свой пост – и дорогие танцевальные карточки – в бальной комнате. Но это была наименьшая из проблем. Люс не была готова иметь дело с Гэбби, во всяком случае не теперь, когда ей надо было сосредоточиться на поисках Люсинды.

И она вообще не хотела находиться рядом с Кэмом. В своем времени или любом другом. Она вздрогнула, вспомнив, как он направил стрелу прямо на то, что считал ею, в ночь, когда изгои пытались унести в небо ее отражение.

Если бы только Дэниел был здесь…

Но его не было. Люс могла только надеяться, что он будет ждать ее – и не сильно злиться, – когда она выяснит, что тут делает, и вернется домой, в настоящее.

Достигнув верха лестницы, Люс ринулась в ближайшую комнату. Она закрыла за собой дверь и облокотилась о нее, пытаясь отдышаться.

Она была одна в широкой гостиной. Это была великолепная комната с плюшевым диваном цвета слоновой кости и парой кожаных стульев, стоящих возле лакированного клавесина. Темно-красные портьеры обрамляли три огромных окна вдоль западной стены. Огонь трещал в камине.

Рядом с Люс были книжные полки во всю стену, ряд за рядом толстые тома в кожаных переплетах, от пола до потолка, так высоко, что здесь даже была лестница на колесиках, которую можно было передвигать вдоль полок.

В углу стоял мольберт, и что-то в нем привлекало Люс. Она еще ни разу не была на верхних этажах поместья Констанс, и все же один шаг на толстый персидский ковер выдернул часть воспоминаний и подсказал ей, что, возможно, она все это уже раньше видела.

Дэниел. Люс вспомнила его разговор с Маргарет в саду. Они говорили о рисовании. Он зарабатывал на жизнь как художник. Этот мольберт в углу – должно быть, это место, где он и работал.

Она двинулась к мольберту. Ей нужно было увидеть, что там нарисовано.

Не дойдя пары шагов до мольберта, Люс подпрыгнула, заслышав три высоких голоса.

Они были прямо за дверью.

Люс замерла, наблюдая, как дверная ручка повернулась, словно кто-то крутил ее снаружи. У нее не было другого выбора, кроме как спрятаться за плотными портьерами из красного бархата.

Было слышно, как зашуршала тафта, хлопнула, закрываясь, дверь и кто-то вздохнул. Затем послышалось хихиканье. Люс прикрыла рот рукой и слегка выглянула из-за портьеры.

Хелстонская Люсинда стояла от нее метрах в трех. Она была в потрясающем белом платье с мягким шелково-креповым лифом и открытой спиной. Темные волосы заколоты высоко на голове в виде блестящих, замысловато уложенных локонов. Ее бриллиантовое ожерелье сверкало на фоне бледной кожи, придавая ей такой царственный вид, что у Люс перехватило дыхание.

Ее прошлое «я» было самым элегантным созданием из когда-либо виденных ею.

– Ты сегодня прямо вся светишься, Люсинда, – сказал тихий голос.

– Томас снова заходил к тебе? – поддразнил другой.

Здесь были две другие девушки, в одной из которых Люсинда узнала Маргарет, старшую дочь Констанс, ту, что гуляла с Дэниелом в саду. Другая – более юная копия Маргарет, должно быть, ее младшая сестра. Она была примерно того же возраста, что и Люсинда, и дразнила ее, как близкая подруга.

И она была права – Люсинда действительно светилась. Должно быть, это из-за Дэниела.

Люсинда плюхнулась на диванчик и так вздохнула, как Люс никогда не делала: мелодраматический вздох, который просил о внимании. Люс сразу же поняла, что Билл был прав: она и ее прошлое «я» были совершенно разными.

– Томас? – Люсинда сморщила маленький носик. – Отец Томаса обычный лесоруб…

– Нет! – воскликнула младшая из сестер. – Он очень необычный лесоруб! Он богат.

– И все равно, Амелия, – сказала Люсинда, расправляя юбку у стройных лодыжек. – Его практически можно отнести к простолюдинам.

Маргарет уселась на краешек дивана.

– Ты не думала о нем так плохо на прошлой неделе, когда он привез тебе шляпку из Лондона.

– Ну, все меняется. И мне действительно нравятся милые шляпки, – Люсинда нахмурилась. – Но шляпки в сторону! Я скажу отцу, чтобы он больше не позволял Томасу приходить.

Люсинда замолчала и перестала хмуриться, мечтательная улыбка появилась на ее губах. Она начала напевать себе под нос. Другие девушки с удивлением смотрели на нее, а она тихо что-то пела, поглаживая свою кружевную шаль, и смотрела в окно буквально в нескольких сантиметрах от убежища Люс.

– Что на нее нашло? – громко прошептала Амелия своей сестре.

Маргарет фыркнула.

– Кто, скорее.

Люсинда встала и подошла к окну, заставляя Люс отодвинуться дальше за портьеру. Кожа Люс вспыхнула, и она могла слышать тихий напев Люсинды Биско всего в нескольких сантиметрах от себя. Потом Люсинда отвернулась от окна и ее странная песня резко оборвалась.

Люс осмелилась еще раз выглянуть из-за портьеры. Люсинда подошла к мольберту и застыла перед ним.

– Что это? – Она подняла холст, чтобы показать его подругам. Люс не могла его как следует рассмотреть, но он выглядел достаточно обычным. Просто какой-то цветок.

– Это работа мистера Григори, – сказала Маргарет. – Его наброски были такими многообещающими, когда он только приехал, но боюсь, на него что-то нашло. Уже целых три дня он рисует только пионы. – Она напряженно пожала плечами. – Странно. Художники вообще такие странные.

– О, зато как он красив, Люсинда, – Амелия взяла Люсинду за руку. – Мы должны представить тебя мистеру Григори сегодня вечером. У него такие прекрасные светлые волосы, а глаза… О, под его взглядом можно растаять!

– Если Люсинда слишком хороша для Томаса Кеннингтона и всех его денег, очень сильно сомневаюсь, что ей подойдет обычный художник, – Маргарет говорила так резко, что Люс стало ясно: она сама, должно быть, неравнодушна к Дэниелу.

– Я бы очень хотела с ним встретиться, – сказала Люсинда, снова начиная тихо напевать.

Люс задержала дыхание. Так Люсинда еще даже не встретила его? Как это было возможно, если она уже так очевидно влюблена?

– Пойдем тогда, – сказала Амелия и потянула Люсинду за руку. – Мы пропустим половину вечеринки, пока здесь сплетничаем.

Люс нужно было что-то сделать. Но учитывая то, что сказали Билл и Роланд, спасти ее прошлую «я» было невозможно. Слишком опасно было даже пытаться. Но если бы у нее и получилось каким-то образом это сделать, цикл Люсинд, которые будут жить после этого, может измениться. Сама Люс может измениться. Или даже хуже – исчезнуть.

Но, возможно, у Люс был шанс по крайней мере предупредить Люсинду. Чтобы она не оказалась в этих отношениях, ослепленная любовью. Чтобы она не умерла пешкой в древнем наказании, не понимая ничего. Девушки почти уже вышли из двери, когда Люс набралась храбрости и выступила из-за портьеры.

– Люсинда!

Ее прошлая «я» резко развернулась, ее глаза сузились, когда она заметила на Люс платье служанки.

– Ты шпионила за нами?

Никакой искры узнавания в ее глазах. Было странно, что Роланд принял Люс за Люсинду на кухне, но сама Люсинда словно и не замечала сходства между ними. Что видел Роланд, и чего не видела эта девушка? Люс сделала глубокий вдох и заставила себя продолжать действовать в соответствии со своим шатким планом.

– Н-не шпионила, нет, – заикаясь, сказала она, – нам нужно поговорить.

Люсинда фыркнула и взглянула на своих подруг.

– Простите?

– Разве не ты раздаешь танцевальные карточки? – спросила у Люс Маргарет. – Маме не понравится, что ты пренебрегаешь обязанностями. Как тебя зовут?

– Люсинда, – Люс подошла ближе и понизила голос, – дело в художнике. Мистере Григори.

Люсинда встретилась глазами с Люс, и что-то промелькнула между ними. Люсинда словно не могла оторваться.

– Идите без меня, – сказала она подругам. – Я приду через секунду.

Сестры обменялись растерянными взглядами, но было ясно, что Люсинда главная в их компании. Ее подруги выплыли за дверь, не проронив больше ни слова.

Люс закрыла дверь гостиной.

– Что такого важного ты хотела сказать? – спросила Люсинда, а потом выдала себя, улыбнувшись. – Он спрашивал обо мне?

– Не связывайся с ним, – сказала Люс быстро. – Если ты встретишься с ним сегодня вечером, то подумаешь, что он очень красив. Ты захочешь влюбиться в него. Но не делай этого. – Люс чувствовала себя ужасно, говоря о Дэниеле вот так, жестко, но это был единственный способ спасти жизнь своей прошлой «я».

Люсинда Биско недовольно фыркнула и развернулась, чтобы уйти.

– Я знала девушку из… ээ… Дербишира, – продолжила Люс, – которая разное рассказывала о его репутации. Он уже причинил боль многим девушкам. Он… Он уничтожил их.