Текст книги "Испанская дочь"

Глава 15

Пури

Апрель, 1920 года

Если смотреть на Соледад Дуарте издалека, то ничего, пожалуй, необычного и отталкивающего в ней не наблюдалось. С такой пышной гривой волнистых волос она, должно быть, когда-то была даже красавицей. Однако вблизи сразу бросался в глаза огромный шрам, что начинался у нее под нижней челюстью, спускался по горлу и далее терялся в вырезе блузы. Если быстро – дабы не показаться невоспитанным – посмотреть ей в лицо, то можно было отметить изящные, с изломом, брови, как будто нарисованные тонкой кисточкой. А еще сразу становилось видно, что, несмотря на уверенную осанку, этой женщине свойственна какая-то неуловимая хрупкость – как будто сам процесс дыхания требует от нее особых усилий.

Ее дом (если так можно было назвать эту халупу, состоявшую лишь из одной комнаты) полностью был сооружен из тростника. В целом строение больше напоминало сарай, нежели жилище, но, когда я постучала в дверь и сказала, что мне требуются ее услуги целительницы, женщина провела меня в свободный закуток, где помещались стол и два стула.

Я села напротив доньи Соледад. Пока что я сама не знала, что именно ей скажу, но решила, что, когда знахарке предложат деньги за услуги, женщина станет со мной поразговорчивей. И все же – как я рассчитывала обмануть ведунью, заставив поверить, что я мужчина? И как перевести разговор на ее сына?

– Вы ведь не здешний? – доброжелательно справилась она.

– Нет.

– И что вас привело в эти края?

– Видите ли, – заговорила я низким голосом, – я писатель и приехал сюда в поисках кое-какого материала для своего романа.

Я старалась говорить медленно и размеренно, пытаясь удержать голос в самом низу доступного мне диапазона.

– И вам для этого понадобилась curandera, – улыбнулась она.

– Нет. Я пришел к вам по совсем другой причине. Более личного характера. – Я когда-то слышала, что лучший способ кого-то обмануть – это сказать лишь часть правды. – Дело в том, что я сейчас страдаю самой мрачной меланхолией. У меня нет ни малейшего энтузиазма делать то, что обычно мне доставляло удовольствие и радость. Иногда по утрам мне даже трудно заставить себя встать с постели.

Знахарка вгляделась в меня внимательнее.

– Да, в вас чувствуется какая-то глубокая печаль. Я это заметила, как только вы вошли. Вы потеряли кого-то близкого?

Перед мысленным взором у меня мелькнуло потрясенное лицо Кристобаля за мгновение до падения с кормы.

– Да.

Она понимающе покивала, зажигая на столе свечу.

Отчего мне вдруг ужасно захотелось расплакаться? Прямо здесь, перед этой незнакомой женщиной. Мало того – перед матерью убийцы Кристобаля. И ее успокаивающий голос, и полное сочувствия лицо, и тонкие хрупкие руки – все в ней словно побуждало меня раскрыться. И дело было не только в Кристобале и его жуткой кончине – причина крылась в том, что я была так далеко от родного дома и так одинока. Будь у меня, по крайней мере, дитя, которого мне так всегда хотелось – кто-то, кто всегда был бы со мною рядом! В иных обстоятельствах я бы обязательно попросила эту женщину помочь мне стать матерью.

– Потерять кого-то очень нелегко, – промолвила она. – Ваши чувства вполне естественны, сеньор…

– Бальбоа. Кристобаль Бальбоа.

Я немного сдвинулась на стуле. За приоткрытой занавеской я разглядела небольшой домашний алтарь с фигуркой Девы Марии размером с ладонь. Перед ней стояла маленькая фотография ребенка, которого, похоже, привели на первое в его жизни причастие. Одет он был целиком в белое и держал в руках четки и Библию. По обе стороны от снимка стояли в вазочках гардении и горели свечи.

– Можете ли вы мне дать какое-нибудь снадобье? – спросила я. – Что-то, что поможет мне улучшить настрой духа?

– Растение, несущее радость… – задумчиво произнесла она. Потом встала со стула и повернулась к полке, уставленной множеством банок. Из одной емкости женщина достала горсть сухой травы и завернула в обрывок газеты. – Это Hierba de San Juan, иначе – зверобой. Заваривайте с ним чай и пейте по полчашки дважды в день. Но не переусердствуйте, поскольку это сильнодействующее снадобье, и к тому же его трудно найти. – Она положила передо мною сверток.

О нет! Похоже, мой визит стремительно подходил к концу.

– А это ваш сын? – указала я на фото мальчика на алтаре.

– Как вы узнали, что у меня есть сын?

– Просто угадал. Очень милое дитя.

Знахарка оглянулась на фотографию.

– Он давно уже не дитя.

Вот она – моя единственная возможность!

– А что… с ним что-то случилось?

– Почему вы спрашиваете?

– Его фото на алтаре.

Женщина поколебалась с ответом.

– Он уже несколько недель как пропал. Но от местных властей мне толку никакого. Никому до этого нет дела.

– Я понимаю вас куда лучше, чем вам могло бы показаться, – честно сказала я.

Глаза ее вмиг наполнились слезами.

– Тогда, быть может, вы мне сможете помочь? – произнесла она с неожиданным отчаянием в голосе, с разом обнажившейся беззащитностью. – Вы производите впечатление светского человека. Вы явно умеете красивыми словами разговаривать с людьми. И, судя по вашему виду, у вас есть деньги.

– Но чем же я могу вам помочь?

– Здешние полицейские не хотят меня и слушать. Они говорят, что мой сын просто куда-то переехал, и что он-де уже взрослый, и они не желают тратить время на поиски того, кто не хочет, чтобы его нашли. Но вас они послушают! Я знаю, что мой Франко никуда не переехал. Он все свои вещи оставил здесь. – Она указала на небольшую кровать позади меня и приоткрытый шкаф с одеждой. – У меня нет денег, я не в состоянии кому-то заплатить, чтобы его нашли. Сами посмотрите, где я живу! После того, как наш дом сгорел, я осталась совсем ни с чем. – Она горестно покачала головой. – Я только знаю, что Франко никуда бы не уехал от той женщины.

– От какой женщины? – спросила я, едва сумев выдержать невозмутимый тон.

– Я не знаю, кто она такая, но знаю только, что она буквально сводит его с ума. Из-за нее он начал делать то, чего иначе ни за что не стал бы делать.

– Что, например?

Она спрятала взгляд.

– Он бросил работу, стал пропадать неизвестно где, почти ничего не ел. А потом еще и уехал невесть куда! Уверена, она наложила на него какое-то заклятье. Я пыталась этому противостоять, но ничего не помогало.

– Но если вы никогда с ней не встречались – откуда вы знаете, что тут дело в женщине?

– Он мне о ней рассказывал. Говорил, что любит ее так, как никого и никогда.

– А почему вы думаете, что она не уехала вместе с ним?

– Он сказал мне, что вернется. Сказал, что едет что-то сделать ради нее и что через несколько дней будет дома. Но прошло уже три недели… – Она через стол схватила меня за руки: – Так вы возьметесь мне помочь?

Я должна была бы отнестись к ней с презрением – в точности, как к ее сыну, – однако эта женщина казалась мне такой беззащитной, впавшей в такое беспросветное отчаяние. Определенно она не ведала, какое зло сидело в душе у ее отпрыска. Как я могла не проявить к ней жалость! Она ведь потеряла все на свете: и мужа, и дом, а теперь еще и сына. Отчасти мне захотелось рассказать ей правду. Но с другой стороны, со стороны практической, что-то мне подсказало, что эта женщина, если я ее поддержу, может помочь мне в моем расследовании.

– Я могу попытаться, но вам понадобится быть со мной предельно честной и открытой. Что именно он собирался сделать для той женщины и зачем?

– Не знаю. Он мне этого не говорил.

– Нам необходимо ее найти. Это единственный способ отыскать его самого.

Донья Соледад вытащила из рукава носовой платочек шафранного цвета и утерла им слезы.

– Не представляю, как это сделать. Я уже перебрала все его вещи, но нигде нет никаких намеков. – Она высморкалась в платок. – Я знаю, он ничего плохого сделать не мог, он был хорошим мальчиком. Всегда таким добрым и послушным.

«Пай-мальчик, значит! Ну, понятно».

– И никаких нет писем?

– Ничего.

– А не мог он поделиться этим с каким-нибудь другом? Кому-то рассказать об этой особе?

– У него совсем не было друзей.

Она шмыгнула носом.

Если Франко так любил эту таинственную женщину и готов был сделать что угодно, лишь бы ей угодить, – то взял бы он у нее деньги, чтобы меня убить? Или в этом плане задействован был кто-то еще?

– Вы обмолвились, что ваш дом сгорел в пожаре? – продолжила расспрашивать я.

Она с тревогой поглядела на меня:

– Да.

– А как это случилось?

– Какое отношение может иметь тот пожар к исчезновению моего сына?

– Быть может, и есть какая-то связь. Расскажите мне об этом.

Знахарка снова села напротив меня. Мне до сих пор казалось чем-то нереальным то, что я так дружески беседую с матерью человека, убившего моего Кристобаля.

– Тогда был очень ветреный день. И кругом стояла сушь – дождей не было уже несколько недель. Я отправилась в город за рисом и за мукой для домашнего хлеба. Обычно, когда я ехала за продуктами, мне помогал сын, но в тот раз он сказал, что у него какое-то очень важное дело. Я решила, что это связано с работой. Когда же, возвращаясь, я увидела издали свой дом, он был уже весь объят пламенем.

Я на удивление оставалась спокойной, будучи уверена, что в доме никого нет, – продолжала она, снова шмыгнув носом. – Я просто стояла, будто обухом по голове ударили. Я, конечно, покричала, позвала на помощь, надеясь, что меня услышит кто-то из работников и прибежит. Но какое-то время не было ни души. – Глаза ее заблестели от слез. – Если бы я не стояла на месте, как прикованная, все могло бы сложиться по-другому. Через несколько секунд я услышала изнутри сильный кашель и голос Франко, зовущего отца. Я помню, как продолжала стоять, сомневаясь, не померещилось ли мне это. С чего бы Педро быть дома в такое-то время дня?! Обычно он работал до шести. Да и Франко сказал, что у него есть какие-то дела. Когда до меня все же дошло, что там и правда Франко, я ломанулась внутрь. Гостиная была вся, до потолка, объята пламенем. Завернувшись в сорванную со стола скатерть, я бросилась наверх по лестнице, выкрикивая имя Франко.

Взгляд Соледад застыл в некой невидимой точке у меня за головой.

– Франко я нашла наверху в коридоре. Он пытался сбивать пламя покрывалом. В этот момент обвалилась балка и перекрыла вход в нашу спальню. И я увидела, что этой балкой придавило Педро. Он был без сознания. А возможно, уже и мертв. – У нее надломился голос. – Франко все продолжал звать отца, но ничего уже нельзя было сделать. Я сказала, что нам надо скорее выбираться наружу, пока огонь не настиг и нас. И тут прямо на нас упала другая балка. К счастью, на помощь подоспели работники и смогли вытащить нас из пожара. Но моему Педро уже никто и ничем не мог помочь. – Она вытерла со щек слезы. – Как мне потом рассказали работники, Педро ушел домой пораньше, потому что его начало лихорадить и он хотел немного отлежаться и поспать. – Она прижала ладонь к шее, прямо ко шраму.

Странным образом, я почувствовала сейчас сострадание к Франко. Я подумала, не эта ли ужасная трагедия превратила его в безжалостного злодея, готового без раздумий убить совершенно незнакомого человека. Или, быть может, он таким был всегда?

– А вы узнали, что именно вызвало пожар? – спросила я.

– Точно не скажу, но мне кажется, за этим стоит дон Фернандо.

– Дон Фернандо дель Рио?

– Вы его знаете?

– Я мельком видел его в La Puri. Я друг семьи Лафон.

– Видите ли, дон Фернандо хотел, чтобы Педро для него кое-что сделал. – Она положила ладони на стол. На одной из ее кистей тоже виднелся шрам. – Но ничего из этого не вышло.

– А что именно он хотел от вашего мужа?

– Ох, я и так уже слишком много вам наговорила. И к Франко все это не имеет никакого отношения.

Я же в этом вовсе не была так уверена. Я понимала, что дона Фернандо никоим образом не касалось завещание отца, и все же в его представлении я могла быть еще одной помехой, еще одним лишним человеком на пути к тому вожделенному участку у ручья. Быть может, он подослал некую женщину, чтобы соблазнить Франко, поскольку ничего не смог добиться с помощью денег?

Нет, это было все же чересчур притянуто за уши. Мне, похоже, везде уже мерещились тайные заговоры и убийства.

– Послушайте, я постараюсь вам помочь, – сказала я знахарке. – Но вы должны рассказать мне все, что вам известно, даже если вы не улавливаете между фактами никакой связи. Скажите, чего добивался дон Фернандо?

Женщина покачала головой.

– Он заплатил Педро, чтобы тот сдвинул часть ограды и ему отошел тот дурацкий клочок земли, из-за которого постоянно ругались наш patrón и дон Фернандо. Не надо было Педро это делать. Это стоило ему в итоге жизни.

– Но если он это сделал – с чего бы дону Фернандо ему мстить? Почему вы думаете, что это не ваш patrón устроил в доме пожар?

На самом деле я очень надеялась, что мой отец никак не причастен к поджогу. Меньше всего на свете мне бы хотелось сейчас узнать, что он оказался убийцей.

– Педро застукали, и он признался, что дон Фернандо заставил его это сделать угрозами и подкупом, а потому дон Арманд мужа простил и отпустил домой, а потом на дона Фернандо подал в суд. И дон Фернандо был вне себя, что Педро повинился и все рассказал. И я уверена, что это он подослал кого-то из своих людей, чтобы поджечь дом.

Связан ли как-то этот инцидент с давешней перепалкой Мартина и дона Фернандо? Быть может, Анхелика подала на того в суд все по тому же вопросу?

– Вы в городе остановились, дон Кристобаль? – прервала мои размышления донья Соледад.

Лгать ей не имело смысла. Она по-любому в какой-то момент узнает, где я обретаюсь.

– Нет. В La Puri.

– Что ж, тогда вам очень повезло, – молвила она. – Вы под одним кровом со святой.

– Вы имеете в виду донью Каталину?

– Кого ж еще? Она такая чистая душа! Весь город знает, что ей благоволит Святая Дева. Попросите ее замолвить за вас словечко, и увидите сами, как с ее молитвами да моим снадобьем ваша душа быстро исцелится.

Я вздохнула. Если бы одной молитвой можно было решить мои проблемы!

Тут от двери донесся едва слышный стук. Донья Соледад поднялась. Я быстро подхватила сверток со зверобоем и через лабиринт коробок и стульев последовала за ней к выходу.

И уж чего я никак не ожидала увидеть по другую сторону ее порога – так это лица моей сестрицы Анхелики.

Глава 16

Ни Анхелика, ни я никому и словом не обмолвились о нашей случайной встрече в дверях у curandera. За ужином мы старательно избегали друг друга и почти ничего не говорили. Каталина тоже большей частью хранила молчание. Она всегда казалась чересчур погруженной в себя.

Чего никак нельзя было сказать о Лоране, который разглагольствовал без умолку. Он перечислял множество имен, которые мне ни о чем не говорили – называл людей, которых он намеревался пригласить на грядущее в доме сборище. Рассказывал о приятелях, которых повстречал в Винсесе в ресторане. Кто за кем ухаживает, у кого с кем помолвка. И как обычно, вся его болтовня была для меня совершенно бессодержательна. К тому же он очень любил смешивать разные языки. Мог начать фразу по-испански, а закончить по-французски. Анхелика большей частью понимала его речи, но отвечала всегда лишь по-испански, в то время как Каталина не говорила почти ничего – то ли от незнания языка, то ли из отсутствия интереса. Я Лорана понимала полностью, но по-французски, стыдно признаться, уверенно не говорила – хотя отец у меня и был француз. В свою защиту могла бы сказать лишь, что отец покинул Испанию, когда я была совсем крохой, так что у меня и не было возможности практиковаться в его родном языке. Мое знание французского пришло скорее из книг, а также из переписки с отцом, длившейся долгие годы.

Мама всегда говорила, что у отца талант к языкам. Насколько я поняла, испанский он выучил во время своих рабочих поездок по Испании в качестве коммерсанта по продаже хереса. Родители познакомились на ярмарке в Севилье после того, как моя мать овдовела, и отец решил уже больше не возвращаться во Францию. Когда же он познакомился с моей бабушкой, то его предпринимательские амбиции приняли несколько иное направление. Мама постоянно злилась на свою мать за то, что та забила ему голову идеями о шоколаде да какао-бобах, да о больших плантациях за океаном, которые бабушка называла не иначе как «делом будущего».

Мама так и не смогла ее за это простить. До самой своей смерти она винила мою бабушку за то, что осталась без мужа. Мама говорила, что для нее это было больнее, нежели потеря первого мужа, которого унесла болезнь, потому что с моим отцом она не испытала ощущения законченности – лишь годы ожидания и тоски.

Обведя глазами столовую, я поинтересовалась, где Мартин. Каталина сообщила мне своим ангельским голоском, что он живет между Винсесом и плантацией, в доме, доставшемся ему в наследство от отца.

Покончив со снедью, Лоран извинился и ушел, сказав, что условился играть в «Червы» с фермерами с местных ранчо.

– Только это ему и нравится у нас в Винсесе, – заметила Анхелика. – Карты, празднества да наблюдение за птицами.

Я непроизвольно перевела взгляд на Рамону, которая подбирала с ее тарелки зерна какао.

В этот момент в комнату вошла Хулия и спросила у Анхелики, можно ли забирать тарелки. Как обычно, обращалась служанка только к ней. Мне показалось странным, что эта девушка по любой распоследней мелочи спрашивала позволения у Анхелики. Я понимала, что Анхелика старшая из сестер, но все же у меня сложилось впечатление, что Хулия намеренно игнорировала Каталину.

Какое же я испытала облегчение, когда обе сестры, сославшись на усталость, разошлись по спальням, и я осталась в столовой одна. Наконец стол опустел, прислуга занялась мытьем посуды, и тогда я отважилась обследовать нижний этаж дома.

Какова была при этом моя цель? Выявить какие-то связи, найти документы, подписи. Обнаружить хоть что-либо, способное внести ясность в происходившее в этом доме после смерти отца?

Вокруг патио располагались несколько комнат. Пройдясь, я заглянула в каждую через окно. Одна предназначалась для шитья – со швейной машинкой, раскройным столом и целой стопкой разных тканей. Была комната для занятий музыкой – с фортепиано и старым фонографом. Еще одна определенно являлась чьим-то кабинетом.

«Быть может, там кабинет отца?»

Оглянувшись через плечо, я открыла дверь. Горевший в коридоре фонарь проливал немного света внутрь комнаты. Я запалила на столе масляную лампу, взяла ее в руки и стала изучать пространство кабинета. Там были два книжных стеллажа от пола до потолка, вмещавших в себя всевозможные энциклопедии, а также несколько книг на французском.

На письменном столе из вишневого дерева лежала деревянная коробка для сигар и стоял миниатюрный парусник. Я заглянула в боковые ящики. Там лежали несколько документов с отцовской подписью, которая показалась мне точно такой же, как и на чеке. Еще имелся бухгалтерский журнал за прошлый год. Нижний ящик стола, который был значительно больше верхних двух, оказался заперт. Я выдвинула центральный ящик в надежде найти ключ, однако, помимо нескольких перьевых ручек и прочих канцелярских принадлежностей, там не оказалось ничего интересного, за исключением записной книжки в кожаном переплете. Я вытащила книжечку из ящика и пролистнула страницы. Это был дневник, датированный несколькими годами ранее.

Я обернулась на дверь. Сколько у меня есть времени? Взволнованно перелистнула первые несколько страниц.

Отец, должно быть, завел этот дневник, когда только приобрел плантацию, поскольку записывал там наблюдения за разными растениями, обнаруженными на асьенде, фиксировал цикл произрастания их по сезонам. Еще там имелся список покупателей и прочая деловая информация. Переворачивая страницы, я обнаружила всякие схемы и таблички, цены на товар, множество зарисовок с какао-бобами и листьями. Я уже хотела было закрыть дневник, как вдруг заметила одну странность. Ближе к концу книжечки написанное пошло вверх ногами. Несомненно, с конца ее отец вел какие-то иные записи. Перевернув дневник, я обнаружила длинные пассажи на французском – и только взялась их читать, когда услышала за дверью шаги.

Дверь в кабинет широко открылась, и я едва успела опустить дневник обратно в ящик.

– Дон Кристобаль? Что вы здесь делаете?

– Донья Анхелика, вы меня даже напугали! Прошу прощения за вторжение. Я просто искал себе что-нибудь почитать, поскольку мучаюсь хронической бессонницей. Мне следовало бы спросить у вас.

Она прошлась по кабинету, окидывая взглядом отцовский стол.

– Пожалуйста, пользуйтесь. У отца здесь имелись кое-какие романы, – и она указала на нижние полки одного из стеллажей, как раз недалеко от того места, где стояла я. – Впрочем, должна вам сказать, отец очень ревностно относился к своим вещам. И никому – ни мне, ни кому-либо другому – не позволял даже к ним прикасаться. Он до предела ценил организованность и порядок, и одним из его последних желаний было то, чтобы его энциклопедии и коллекция книг остались в неприкосновенности. Он бы сильно рассердился, если б застал вас здесь.

Я направилась к книжной полке.

– Прошу еще раз меня извинить. Этого более не повторится.

«И как мне теперь забрать дневник, если Анхелика следит за каждым моим движением?»

– Ага! «Граф Монте-Кристо»! – Я вытянула книгу с полки. – Всегда хотел прочитать.

– Берите, пожалуйста.

Отходя к двери, я еле удержалась, чтобы не вернуться обратно к столу. Взявшись за ручку двери, Анхелика подождала меня у порога и, как только я вышла, закрыла дверь.