Текст книги "Они сражались за Родину. Русские женщины-солдаты в Первую мировую войну и революцию"

Вероятно, княжне не казалось парадоксальным, что «защитник» сам в действительности является женщиной, и правомерность этой роли никогда не вызывала у нее сомнений. Также она, очевидно, не осознавала, что занятия, связанные с войной, не соответствуют идеологическим представлением о разделении труда по гендерному признаку. Собственные неудачи на фронте она по-прежнему объясняла своей принадлежностью к «слабому полу», несмотря на способность относительно легко выполнять другие мужские задачи. В своих воспоминаниях Дадешкелиани так и не разрешила этого подспудного противоречия, однако вполне ясно указала, что не считает участие в боевых действиях приемлемым для женщины: «Женщине, даже если она переоделась мужчиной, не место в войсках, поскольку от нее веет такой слабостью, что мужчинам инстинктивно захочется пожалеть ее, защитить ее, и это помешает их собственным действиям» [Там же: 96].

Дадешкелиани была не единственной женщиной-офицером в русской армии во время Первой мировой войны. Двадцатидевятилетняя гражданка Андреева (ее имя не сохранилось) участвовала в шести сражениях на Австрийском фронте и дослужилась до звания подпоручика. Движимая сильным чувством патриотического долга, она вступила в армию сразу после начала войны. Андреева служила в том же пехотном подразделении, что и ее муж, ротный командир. В середине 1915 года, прибыв на вокзал в Минске, она собрала вокруг себя целую толпу любопытных, которые засыпали ее вопросами. Андреева продемонстрировала знание военного этикета и произвела положительное впечатление на собравшихся [Прелестный подпоручик 1915: 10].

Офицерское звание во время Первой мировой войны носила и Александра Ефимовна Лагерева из Киева, вступившая в Донской казачий полк незадолго до своего восемнадцатилетия. Лагерева, сама происходившая из семьи кубанских казаков, дослужилась до урядника и получила под командование небольшое воинское подразделение [Girl Made Lieutenant 1915: 3]. Весной 1915 года она и еще семь человек из ее отряда попали в плен к немцам и были заперты в старом костеле. Находясь в плену, Лагерева поняла, что немцы заподозрили в ней женщину, и испугалась насилия с их стороны. Она решила бежать во что бы то ни стало. Разбив окно в костеле, она выбралась наружу и убила часового увесистым булыжником. Следом выбрались остальные пленники; они снова сели на своих лошадей, затем к ним присоединились еще несколько казаков, отбившихся от своей части, и вместе они захватили в плен разъезд из восемнадцати немецких уланов близ города Сувалки (Польша). У одного из пленных оказались важные документы, которые Лагерева доставила русскому командованию. За этот подвиг ее наградили Георгиевским крестом. К сожалению, в источниках не упоминается, как воины-мужчины относились к тому, что их командир – женщина. Однако в одной статье описано, в какое отчаяние пришел немецкий офицер, когда узнал, что сдался в плен женщине [Warrior Women 1915: 42; Russia: Women and the War 1915: 322].

Многие русские женщины, участвовавшие в боевых действиях во время Первой мировой войны, были представительницами учащейся молодежи и интеллигенции. Л. П. Тычинина, слушательница Киевских высших женских курсов, отправилась на войну вскоре после начала мобилизации в России. Ее первое ходатайство о зачислении в действующую армию было отклонено, хотя она и переоделась мужчиной. Упорствуя в желании оказаться на фронте, Тычинина наняла денщика, чтобы освоить военные манеры. Тот научил ее вести себя как солдат и заверил, что ее второе ходатайство о зачислении в армию возымеет успех. Она вступила в армию под именем Анатолия Тычинина (так звали ее брата), и, хотя выглядела очень молодо, никто не заподозрил в ней женщину. В военном эшелоне девушка добралась до германской границы и на передовой присоединилась к пехотной роте. В качестве санитара она участвовала в нескольких важных сражениях. В ее обязанности входило подбирать раненых на нейтральной территории под сильным неприятельским огнем. При выполнении столь опасных заданий Тычинина была шесть раз ранена и однажды попала в плен к австрийцам. Без сознания ее доставили в неприятельский госпиталь. Когда она очнулась, вокруг ее кровати собралась целая толпа врачей и санитаров, которые изумленно глядели на нее, поскольку они только что узнали, что она женщина. Когда русские контратаковали и австрийцы отступили, Тычинина была освобождена и отправлена

на лечение в Москву. Находясь в госпитале, она хотела лишь одного – после выздоровления снова вернуться на фронт [Девушки-герои 1915: 4; Одна из многих 1915: 19; Война и мир: Курсистка Тычинина 1915: 32][15]15
  В последней публикации имеется расхождение с двумя другими: в ней указывается, что Тычинина записалась в армию под именем «Александр Николаев», а не «Анатолий Тычинин», как сообщают остальные источники.


[Закрыть]. Ее младшая сестра Наталья, киевская гимназистка, также вступила в армию и за героизм, проявленный в битве под Опатувым, была награждена Георгиевским крестом [Женщина и война 1915: 14; Girl Wins War Honor 1915: 3][16]16
  Наталья также использовала имя Анатолий Тычинин, чтобы вступить в армию.


[Закрыть].

Кира Александровна Башкирова, шестиклассница Виленского Мариинского высшего женского училища, также служила в русской армии во время Первой мировой войны. Выдав себя за юношу, она вступила в разведывательный отряд. Она участвовала в нескольких важных и опасных разведывательных операциях, однако подобная служба ее не устраивала. В декабре 1914 года Башкирова под именем Николай Попов вступила добровольцем в 30-й Сибирский стрелковый полк. Там она получила назначение в конную разведку и уже 20 декабря отличилась во время вылазки, за что была награждена Георгиевским крестом. Однако вскоре офицеры полка открыли подлинную личность девушки и отправили ее домой, в Вильно, сопроводив письменной благодарностью, позволившей ей сохранить награду, невзирая на пол. Однако Башкирова не была готова смириться с таким концом своей военной службы и вместо того, чтобы вернуться домой, записалась добровольцем в другой полк. С новым подразделением она участвовала в нескольких битвах, была ранена и отправлена в полевой госпиталь, где ее настоящий пол обнаружился снова [Женщины и война 1915: 93–94].

Мария Смирнова, выпускница Новочеркасского женского училища, участвовала в боевых действия в Восточной Пруссии. В начале войны Смирнова решила вступить в армию, чтобы защищать Родину. Она переоделась мужчиной и под именем Сергей Смирнов явилась к военному коменданту Новочеркасска, чтобы записаться в действующую армию. Благодаря мужеподобной внешности она сумела выдать себя за юношу-добровольца и отправилась служить рядовым в пехоту. Смирнова участвовала в нескольких сражениях, ходила в штыковые атаки. Во время одной особенно яростной схватки с немцами она получила ранение и была отправлена на лечение в Ростов-на-Дону. При медицинском осмотре обнаружилось, что Сергей Смирнов на самом деле молодая женщина, но это не ослабило ее решимости после выздоровления вернуться на фронт [Война и мир: девушка-герой 1915:32].

Другие женщины-солдаты происходили из крестьянства и рабочего класса, и рассказы о них появлялись на страницах периодики наравне с сообщениями о дворянках, служивших в армии. Одной из таких «простых» была Екатерина Алексеева, девятнадцатилетняя крестьянка, работавшая прислугой. Алексеева продала свое платье, купила солдатскую шинель и под именем Алексей Соколов явилась к командиру местного резервного батальона, прося разрешения вступить в армию. Сильное и крепкое телосложение позволило ей выдать себя за молодого мужчину, и ее без вопросов зачислили в войска. Вскоре ее отправили на фронт, где она участвовала в нескольких сражениях. В одном из боев она была тяжело ранена в голову, и при медицинском осмотре в госпитале выяснился ее настоящий пол. В беседе с корреспондентом «Женского дела» Алексеева рассказала, что сподвигло ее вступить в армию и стать солдатом. Молодая крестьянка призналась, что помимо патриотического чувства ею двигала религиозная вера, внушившая ей желание сражаться вместе с русским «христолюбивым воинством». По ее словам, именно это придавало ей сил и решимости в бою [Одна из многих 1915: 19–20].

Еще одна крестьянка, шестнадцатилетняя Александра Ивановна Широхова, также участвовала в сражениях и была ранена. Когда началась война, Широхова работала в Москве в швейной мастерской. Имея доступ к необходимым материалам, она пошила себе комплект мужской одежды. Обрезав волосы и одевшись по-мужски, она сумела выдать себя за юношу благодаря худощавому телосложению. Она записалась в армию под именем Саша Широхов и присоединилась к эшелону, направлявшемуся на фронт. По дороге девушка обучилась основным боевым приемам и обращению с винтовкой. На передовой ей было поручено подносить патроны. Не раз ей приходилось заниматься этим под сильным вражеским обстрелом. Своей храбростью и ловкостью она снискала уважение среди солдат-мужчин.

Три месяца прослужив на передовой, она вместе со своим подразделением отправилась на новые позиции и по пути упала в речку с шаткого моста. Она простудилась и была отправлена в Москву на лечение. При медицинском осмотре в госпитале обнаружилось, что она женщина, и ее поместили в отдельную палату. В беседе с корреспондентом газеты «Русские ведомости» Широхова рассказала, что никто из ее боевых товарищей не догадался, каков ее настоящий пол. На вопрос о фронтовых впечатлениях она ответила: «В начале… было страшно, но затем ничего, свыклась: кругом свистят пули, с шипешем несутся в воздухе шрапнели, вблизи взрываются “чемоданы”, но на них не приходилось уже обращать внимания – это стало обычным явлением» [Девушка-доброволец 1915: 6].

Другая доброволица, Антонина Тихоновна Пальшина, родилась в Сарапульском уезде, в бедной крестьянской семье, и к началу войны успела сменить несколько профессий. В возрасте семнадцати лет она переоделась мужчиной и под именем Антон Пальшин отправилась на Турецкий фронт, где записалась во 2-й Кавказский кавалерийский полк. После начальной подготовки ее вместе с полком перебросили на фронт, где она приняла участие в нескольких сражениях, пока не была ранена; во время медицинского осмотра стал известен ее секрет. Однако Пальшина не отказалась от желания сражаться и после выздоровления отправилась на Австрийский фронт. Но прежде чем она успела вступить в новое подразделение, на железнодорожной станции ее задержали жандармы, заподозрившие в ней шпионку. Девушка сумела выпутаться из этого опасного положения и вернулась в Сарапул, где поступила на медицинские курсы, чтобы стать сестрой милосердия. В апреле 1915 года она завершила обучение и была направлена на Юго-Западный фронт, во Львов. Недовольная такой работой и легкомысленным поведением других сестер милосердия – представительниц высших классов, Пальшина решила вернуться в действующую армию. Она взяла форму и снаряжение, оставшиеся от умершего в госпитале солдата, вновь остригла волосы и направилась на фронт, где ее приняли в новое подразделение. За время службы в нем она была дважды ранена и получила четыре награды, в том числе два Георгиевских креста, один из которых ей лично вручил командующий Юго-Западным фронтом генерал А. А. Брусилов. Ей также было присвоено звание младшего унтер-офицера. Когда произошла Февральская революция, Пальшина излечивалась после второго ранения в тыловом госпитале под Киевом. Она вернулась на военную службу, а после прихода к власти большевиков продолжила служить новому режиму. С начала 1918 года она работала в Исполнительном комитете в Сычевске, а в 1920 году перешла на работу в ЧК [Кобзев 1993: 75–77].

Многие из женщин, уходивших на войну, отличались атлетическим телосложением и были склонны к проявлению физической силы. Одной из таких женщин была знаменитая спортсменка, княгиня Кудашева, служившая на передовой в качестве военного разведчика. Кудашева, своими спортивными навыками снискавшая известность в Сибири и на Дальнем Востоке, записалась в действующую армию и приехала туда на своей любимой лошади [Одна из многих 1915:20; Женщины-герои 1915:6]. Некоторые из женщин, вступавших в вооруженные силы, были опытными наездницами, что позволяло им служить в конной разведке. К примеру, в русской армии сражалась еще одна спортсменка, М. Н. Исаакова. Она умела фехтовать и ездить верхом, к тому же была очень сильной физически. Когда началась война, Исаакова решила поступить на службу в кавалерию. Выписав себе хорошо объезженную казачью лошадь, она обратилась в один из стоявших в Москве казачьих полков с просьбой принять ее добровольцем, но получила отказ. Тогда Исаакова на собственные деньги приобрела необходимое солдатское снаряжение, в том число винтовку, и отправилась в Сувалки (Польша). Она попросила зачислить ее в другой казачий полк, стоявший там, и была принята.

В стычке с немецкой кавалерией Исаакова была ранена и эвакуирована в Петроград, в Георгиевскую общину, где ей сделали операцию. После выздоровления она прямиком направилась на театр военных действий и вступила в казачью разведывательную команду. Девушка целые сутки проводила в седле, под дождем, ночевала на грязной соломе; она приняла участие в шести важных разведывательных вылазках. Во время Лодзинской операции в 1914 году казачье подразделение, в котором служила Исаакова, получило приказ провести разведку в окрестностях Скерневице, где казаков атаковали немецкие драгуны. Последовала схватка, и немцев оттеснили. Прикрывая их отступление, открыла огонь немецкая батарея. Исаакова была контужена осколком шрапнели, в бессознательном состоянии попала в плен и оказалась в Лодзи. Через три дня немцы поспешно отступили из Лодзи, оставив и своих, и русских раненых. Благополучно вернувшись к своим, Исаакова была эвакуирована на лечение в Москву и за храбрость награждена Георгиевским крестом четвертой степени [Девушки-герои 1915: 4].

Некоторые женщины-добровольцы происходили из семей военных, и солдатская жизнь не была для них чуждой. В сентябре 1914 года на фронт попросились дочери полковника Томиловского; им выдали солдатскую форму и отправили на передовую [Times 1914: 8; Одна из многих 1915:19]. Одна из дочерей полковника отличилась на Восточно-Прусском фронте, в сражении под Августовым (Польша). Она трижды была ранена, но осталась в строю. Томиловской поручили командовать разведывательным отрядом, и ей удалось перехватить телеграмму германского командования, в которой уточнялись время и место предстоящей атаки, благодаря чему русские сумели ее отразить [Girls Don Uniforms, Fight as Soldiers 1915: 3]. Ольга Петровна Хабич, жена полковника, служила в артиллерии и за храбрость получила два Георгиевских креста [Russia: Women and the War 1915: 74]. Дочь командира другой артиллерийской части, известная только как госпожа Б., в форме рядового отправилась на фронт вместе с отцом. Она участвовала в нескольких сражениях, побывала под тяжелым обстрелом в Августовских лесах и за храбрость удостоилась Георгиевского креста [Брусянин 1917: 64].

Многие женщины хотели вступить в армию под влиянием мужского окружения – например, если они были единственными девочками в семье, или, оставшись без матерей, воспитывались отцами, или оказывались в иных сходных обстоятельствах и в итоге более комфортно ощущали себя в мужской среде. Среди них была, например, Александра Павловна Алексеева. Алексеева умела приручать диких животных, прекрасно стрелять, лазать и заниматься другими видами активного отдыха. Она носила мужскую одежду и имела ряд мужских черт. Еще во время Русско-японской войны она пыталась вступить в армию, но тогда ей это не удалось. Первая мировая застала ее в Ростове, и на этот раз она записалась добровольцем в местный полк под именем Александр Алексеев.

Представляется, что для Алексеевой переход к военной жизни оказался не очень тяжелым. Она получила назначение в разведывательную команду и вскоре проявила большие способности к подобной деятельности. Ее храбрость и умения быстро стали известны. Корреспондент газеты «Время» услышал рассказ о храбром разведчике по фамилии Алексеев, считавшемся одним из лучших в армии. «Алексеев» был ранен в бою с турками, и журналист отправился в полевой госпиталь, где тот лечился. По прибытии репортер с удивлением обнаружил, что «Алексеев» в действительности женщина. Впрочем, ее легко было принять за мужчину, с коротко стриженными волосами и обветренным, покрытым оспинами лицом. Ее поведение также было чисто мужским, и о себе она говорила в мужском роде. На вопрос, было ли ей страшно, Алексеева ответила: «Чего страшно… Боялся в плен попасть. Что бы со мной сделали турки!..» Это упоминание о возможном попадании в плен – одно из немногих, содержащихся в публикациях о женщинах-солдатах; впрочем, вопрос о том, будут ли с женщинами-военнопленными обращаться соответственно их полу, поднимался редко и едва ли вызывал серьезную озабоченность. На вопрос корреспондента, собирается ли Алексеева после выздоровления вернуться на фронт, она ответила: «А куда же мне? Я уже привык» [Мур 1915: 8–9].

Некоторым женщинам оказалось трудно постоянно притворяться мужчинами, и в результате некоторых из них разоблачали раньше, чем они успевали получить ранение. Показательна история молодого солдата по имени Василий: «Василий» выполнял все необходимые солдатские обязанности и за храбрость, проявленную в нескольких рискованных разведывательных предприятиях, удостоился Георгиевского креста и нескольких медалей. После одной особенно опасной вылазки он лег спать в окопе, но вдруг вскочил и закричал: «Ой, мама, мама, крыса!» Его сослуживцы разразились смехом: «Вот так герой! Георгиевский кавалер, а крысы испугался!» С «Василием» случилась истерика, и его отнесли в лазарет, где и обнаружилось, что в действительности «он» – восемнадцатилетняя девушка, вступившая в армию по документам жениха. Когда она пришла в себя, ее отправили в ближайший пункт Красного Креста, где она стала санитаркой [Женщины и война 1914: 94]. Анна Хрисанфова, двадцатиоднолетняя крестьянка, сбежала из казанского монастыря, где состояла послушницей, и присоединилась к воинскому эшелону, следовавшему на фронт. Несмотря на короткую стрижку, солдатскую форму и военную выправку, Хрисанфову разоблачили и отправили в родное село Нодиново [Женщины-добровольцы 1914: 10].

Даже после разоблачения женщины пытались остаться в рядах вооруженных сил. Но даже несмотря на усердные попытки, многие из них получали отказ со стороны военного начальства. Впрочем, этот отказ отнюдь не означал, что женщины лишались возможности служить в армии. Иногда им было достаточно просто обратиться с той же просьбой к какому-нибудь другому командиру или незаметно влиться в ряды другого подразделения. Осенью 1914 года Александра Данилова, жена резервиста из Баку, коротко подстриглась, переоделась в солдатскую форму и подала прошение градоначальнику, требуя зачислить ее в местный полк. Прошение было отклонено, однако неудача не остановила Данилову. Впоследствии ее обнаружили в Галиции, в другом подразделении; она участвовала в нескольких боях и была ранена [Jus Suffragii, November 1914: 190; Jus Suffragii, May 1, 1915:290].

После разоблачения многих женщин-солдат отправляли домой или убеждали переходить на более подходящую для них службу – например, становиться сестрами милосердия. В апреле 1915 года в одном из пехотных полков на Западном фронте обнаружили трех девушек, выдававших себя за солдат. Их разоружили и отправили по домам. Одна из них была Александра Родионова, шестнадцатилетняя дочь золотодобытчика из Томска. Другая – семнадцатилетняя Александра Быкова, дочь канцелярского служащего из Костромы. Третья – Александра Латкова из петроградской мещанской семьи. Переодевшись в мужскую одежду, они вступили в полк, следовавший на фронт через Варшаву. До разоблачения девушки прошли полную боевую подготовку и участвовали в нескольких сражениях [Женское дело 1915 № 9: 9]. Рядовой Иван Ломов, пулеметчик Сибирского полка, на деле оказался Екатериной Ломовой. Другой пулеметчик, рядовой Иван Губин из Тифлисского гренадерского полка, также оказался молодой женщиной Натальей Губиной [Женщины и война 1916: 21]. В Одессе в резервном полку начальство обнаружило шестнадцатилетнюю Веру Беседину, дочь чиновника, переодетую в военную форму ее брата. Она сбежала из дома и записалась в полк с намерением вступить в действующую армию. По пути на фронт она подвернула ногу, и во время оказания медицинской помощи обнаружился ее настоящий пол. Ее отправили в Одесское отделение Общества защиты женщин, под покровительством которого она находилась до возвращения домой [Женщины и война 1916: 21].

Впрочем, не все женщины, выдававшие себя за мужчин, покидали боевые позиции после того, как становился известен их пол. Нередко им разрешалось остаться в строю, поскольку они успевали проявить себя достойными и умелыми воинами. Были и те, кому удавалось остаться неразоблаченными вплоть до гибели в бою – например, Елена Константиновна Шуцкая, служившая под именем Леонид Шуцкий [Jus Suffragi, February 1, 1917: 74]. Кроме того, некоторые женщины изначально поступали служить в армию, не скрывая свой пол[17]17
  Среди них – M. Л. Бочкарева, М. Н. Исаакова, княгиня Кудашева, М. Р. Коковцева, Е. Чоба, Т. Калдинкина.


[Закрыть].

Русские женщины, становившиеся солдатами, нередко происходили из казачьих семей, особенно донских, запорожских и кубанских. Казачьи воинские традиции оказывали влияние как на мужчин, так и на женщин. Среди казаков высоко ценились сила, храбрость, искусство верховой езды, боевые навыки. Кроме того, у казаков женщины часто пользовались большей свободой действий и чаще участвовали в общественной жизни, нежели прочие русские женщины. Мужчины-казаки часто уходили в военные походы, и поэтому женщинам издавна приходилось принимать решения и действовать независимо от мужей во многих вопросах общественной жизни, от обеспечения безопасности до сельского хозяйства, местного самоуправления и распоряжения собственностью [O’Rourke 1996:46–50]. В результате женщины-казачки часто обладали навыками и умениями, необходимыми для солдат. По этой же причине многие русские женщины-солдаты служили в казачьих войсках, которые более охотно, чем любые другие, принимали в свои ряды женщин-добровольцев по причине особого положения женщин в казачьем обществе.

Примеры женщин-солдат, вышедших из среды казачества, весьма многочисленны; среди них Елена Чоба, кубанская казачка, начавшая военную службу в качестве медицинской сестры. Когда ее мужа призвали в армию во время всеобщей мобилизации, она решила записаться на военную службу добровольцем. В своем родном селе Чоба была известна как лихая наездница, в совершенстве владевшая искусством джигитовки и прекрасно умевшая обращаться с саблей и кинжалом. Остригши волосы и переодевшись в казачью форму, она прибыла в Екатеринодар, где подала ходатайство о зачислении в армию. Ее ходатайство поддержал наказной атаман, и осенью 1914 года она отправилась на фронт [Доброволец-казачка 1915: 6; Girls Don Uniforms, Fight as Soldiers 1915:3]. В конце сентября 1914 года астраханская казачка, восемнадцатилетняя Татьяна Григорьевна Калдинхина явилась к местному военному губернатору с просьбой принять ее на военную службу добровольцем. Тот поначалу отказал Калдинхиной в просьбе, но потом все-таки согласился, и она отправилась на фронт. Поскольку девушка жила в среде немецких колонистов, она хорошо владела немецким языком, поэтому ее нередко отправляли участвовать в разведывательных вылазках. За успехи в разведке Калдинхина была награждена двумя Георгиевскими крестами, третьей и четвертой степени. После последней вылазки ее произвели в старшие унтер-офицеры. Во время разведки она получила ранение в левую ногу и была отправлена на лечение в тыловой госпиталь [Женщина и война 1915d: 21].

История другой казачки, Маргариты Романовны Коковцевой, стала известна в светских кругах Петрограда и Москвы и даже попала на страницы американской прессы [Warrior Women 1915: 42][18]18
  В этой публикации утверждается, что Коковцева носила звание полковника и командовала 6-м Уральским казачьим полком, но это представляется крайне маловероятным.


[Закрыть]. В беседе с корреспондентом «Биржевых ведомостей» молодая женщина призналась, что ее желание служить Родине было столь сильным, что в самом начале войны, невзирая на уговоры родных, она переоделась в мужской костюм и поездом отправилась по направлению к Восточному фронту. Добравшись до штаба одного из корпусов, она обратилась к генералу с просьбой принять ее в армию и получила разрешение записаться вольноопределяющимся. Она привела с собой собственную лошадь и, продемонстрировав офицерам навыки верховой езды, была зачислена в отряд казаков-разведчиков. «Я сама люблю ухаживать за лошадьми, и еще дома отпустила конюха, чтобы самой ежедневно чистить, мыть и обхаживать наших лошадок… Казак, так казак! Сам береги своего коня…» [Розанов 1915: 13].

После ранения в стычке с германской кавалерией Коковцева была награждена Георгиевской медалью. Она и еще десять казаков столкнулись с отрядом из примерно двадцати германских драгун. Завязалась перестрелка, во время которой Коковцева была ранена в голову, после чего товарищи-казаки доставили ее обратно в полк. Она отказывалась от медицинской помощи, пока не отрапортовала об итогах разведки, и затем была отправлена в ближайший лазарет. «Для придачи себе бодрости я запела мою любимую песню, которая сразу остановила боль». Через несколько дней, подлечив рану, она снова пожелала вернуться на передовую – «с еще более буйным, чем прежде, стремлением к совместным с казаками смелым налетам на врага…» [Там же: 14].

Коковцева рассказала репортеру, что среди мужчин-казаков она чувствовала себя «как равная с равными». Ее отношения с ними были очень хорошими. Она заявила корреспонденту: «О, не верьте россказням о ветрености казаков, о грубости их по отношению к женщине, да – просто скажу – о возможности обид слабому полу…» По ее словам, казаки обращались с ней предупредительно и вежливо [Там же]. Отправляясь воевать, Коковцева не руководствовалась желанием облегчить женщинам доступ в ряды вооруженных сил. На вопрос о возможности создания целых отрядов военных «амазонок» молодая казачка ответила отрицательно: «Ну нет, я против этого… Прежде всего, они переругаются между собой. Женщина-поручик никогда не признает авторитета женщины-полковника. А потом, военный строй, это – не кадриль в манеже!..» [Там же]. Коковцева не была феминисткой и, очевидно, не стремилась к борьбе за права женщин. Корреспондент объяснял: «…она не из тех, кто видит спасение женщины в равноправии, и себя она считает случайным исключением в женском царстве» [Там же].

Другой казачкой, воевавшей в составе мужского подразделения, была Марина Юрлова. Кубанская казачка из-под Екатеринодара, она оставила подробные воспоминания о своем участии в Первой мировой и Гражданской войнах [Yurlova 1934]. Опубликованные спустя много лет после описываемых событий, они, возможно, не отличаются достоверностью как исторический источник, однако отражают жизнь молодой женщины в военное время. В самом начале войны, в 1914 году, после объявления всеобщей мобилизации, в возрасте четырнадцати лет она вступила в казачий полк на Кавказе. Не пытаясь скрыть свой пол, она утаила, что является дочерью полковника, из опасения быть отправленной обратно к семье, и поэтому назвалась именем Мария Колесникова. Марина вступила в армию почти случайно, без каких-либо приготовлений. Присоединившись к группе женщин, желавших последовать на фронт за мужьями, мобилизованными в армию, она села в воинский эшелон, следовавший в тренировочный лагерь. Юрлова уговорила казачьего сотника, чтобы тот разрешил ей остаться в его подразделении в качестве своеобразного талисмана – под предлогом, будто она следует на фронт к отцу, призванному в армию. При содействии бывалого казака по фамилии Козлов, взявшего ее под покровительство, она осталась в сотне, где ухаживала за лошадьми. Благодаря короткой стрижке и военной форме ее принимали за юношу, хотя она не пыталась намеренно скрыть свой пол. Боевую подготовку она проходила наравне с мужчинами [Ibid].

Воспоминания Юрловой изобилуют жестокими, хотя и несколько преувеличенными описаниями, непохожими на идеализированные картины, которые рисовались другими; в них изображены все ужасы войны и то разрушительное воздействие, которое она оказывает на человека. Юрлова открыто критикует бессмысленную растрату человеческих жизней, поскольку сама видела, что командиры воспринимали рядовых как пушечное мясо и гнали на убой, будто скот. Солдат-мужчин она изображает то обезумевшими от крови, то отупевшими от ужасов, которые происходили у них на глазах и совершались ими самими, то боявшимися погибнуть, то смирившимися со своей судьбой. Впрочем, она так и не объяснила, почему захотела вступить в армию и не покинула ее, столкнувшись с такими невзгодами и лишениями.

За время военной службы Юрлова была награждена двумя Георгиевскими крестами за храбрость. Обе награды она считала незаслуженными, поскольку, по ее собственному мнению, получила их лишь за то, что ей удалось выжить, тогда как большинство ее товарищей-мужчин погибли. Во втором случае, в конце 1915 года, она оказалась буквально похоронена заживо, когда ее сослуживцев накрыло снарядами. Сама она осталась жива, но испытала глубокое потрясение. Ей пришлось несколько часов пролежать под грудами земли и навоза, слыша вокруг стоны умирающих и цепенея от страха, что ей тоже суждено погибнуть. Два месяца она восстанавливала силы в госпитале, а затем поступила в автомобильную школу в Тифлисе. Мужчин-учащихся забавляло, что среди них появилась девушка, однако они обращались с ней уважительно, поскольку она имела два Георгиевских креста. Во время обучения она часто подрабатывала шофером у офицеров. Офицеры-дворяне воспринимали ее как своего рода диковинку и в таком качестве представляли высшему обществу. Юрлова отнюдь не была рада подобному вниманию; ее возмущало, что к ней относятся как к занятной безделушке.

В середине 1916 года, окончив автомобильные курсы, Юрлова отправилась в Ереван, чтобы поступить на работу в Красный Крест. Ее впечатления оказались страшными и удручающими, поскольку город страдал от сильного голода. Большую часть времени она хоронила мертвых в братских могилах. Весной 1917 года до нее дошли слухи, что царь свергнут, но у нее не было возможности подтвердить их точность. Ходили и другие слухи – будто русских продают в рабство англичанам, сражаться за них, и что Россию умышленно ведут к поражению в войне. В августе 1917 года ее подразделение отправилось воевать, по-прежнему не зная о событиях в столице [Ibid: 185]. К тому времени, по воспоминаниям Юрловой, она навидалась достаточно ужасов и крови, стала безразличной ко всему и напрочь лишилась иллюзий, поэтому ей было все равно, что происходит с ней сейчас и что случится в будущем. Во время транспортировки раненых в полевой лазарет она попала под артиллерийский обстрел и, оглохшая и парализованная, оказалась в госпитале в Баку. Оттуда ее отправили в Москву для дальнейшего лечения. По дороге в Москву она находилась под защитой солдата Михаила Верещенко. Узнав, что она женщина, он раздобыл для нее место в переполненном поезде и сопровождал до самых дверей госпиталя. Она провела в госпитале в Москве целый год и в сентябре 1918 года была эвакуирована в Казань. В Казани, как это ни удивительно, ее имя оказалось в списке солдат, отобранных большевиками для службы в Красной армии. Она отказалась проявить лояльность новому правительству и вместо этого заявила, что не принадлежит к какой-либо партии и не занимает чью-либо сторону в политической борьбе, после чего ее арестовали отправили в заключение.