Текст книги "Они сражались за Родину. Русские женщины-солдаты в Первую мировую войну и революцию"

Биографии женщин-солдат

Женщины на фронте выполняли не только обслуживающую или вспомогательную функцию, но и участвовали в боевых действиях. С самого начала войны в отечественной и зарубежной печати стали появляться сообщения о женщинах-солдатах, как и о мальчиках-подростках, также поступавших добровольцами на военную службу. Главные российские и западные газеты в качестве сенсационных новостей печатали многочисленные истории о женщинах на передовой. В середине 1915 года журнал «Война» посвятил целый номер «женщинам-героям» [Война 1915: 24]. Особый интерес к появлению женщин-солдат проявляли женские издания. В «Женском вестнике», печатном органе Женской прогрессивной партии, выходившем под редакцией видной феминистки М. И. Покровской, печаталась ежемесячная колонка с известиями о женщинах, сражавшихся на фронте. В «Женском деле», журнале Лиги женского равноправия, которую возглавляла П. И. Шишкина-Явейн, также публиковались многочисленные истории об участии женщин в боевых действиях. В марте 1915 года группа феминисток начала выпускать журнал «Женщина и война», полностью посвященный теме отношений войны и женщин. Это издание наполняли репортажи о женщинах, с оружием в руках встававших на защиту Родины. Даже более консервативные издания – например, «Женская жизнь» – помещали статьи, освещавшие военную деятельность женщин[8]8
  См. статьи в «Женской жизни» от 7 января, 22 января, 22 февраля, 7 апреля,
  7 августа, 22 сентября, 22 октября, 22 декабря 1915 года.


[Закрыть]. The New York Times и лондонская Times, как и более мелкие издания, также регулярно печатали репортажи о российских женщинах-солдатах. Международный женский журнал Jus Suffragii помещал регулярные сообщения о военной деятельности женщин в России, в том числе статьи о женщинах, служивших в действующей армии.

Подобные публикации являются основным источником биографий женщин-солдат, однако следует проявлять осторожность, используя периодические издания в качестве исторического источника. Подобно статьям патриотической прессы о солдатах-мужчинах, многие из этих публикаций имеют налет сенсационности и бульварщины и явно рассчитаны на драматический эффект. Кроме того, зачастую они не полностью отображают свой предмет. Статьи часто оканчиваются выпиской женщин-солдат из госпиталя, однако умалчивают об их дальнейшей судьбе. Имена, даты или названия мест нередко приводятся с ошибками, не полностью или вообще отсутствуют, что происходило или из соображений военной безопасности, или вследствие журналистской небрежности. Кроме того, с распространением феномена женщин-солдат публикации в периодической печати освещали, как правило, героические поступки, которые поощрялись наградами. Несомненно, журналисты обошли вниманием многих женщин-военных, которые не удостоились таких почестей, и поэтому их истории не получили освещения.

Сведения об отдельных женщинах-солдатах также отыскиваются в ряде книг, написанных участниками и очевидцами войны, как отечественными, так и зарубежными. Военные корреспонденты часто встречали женщин на фронте и упоминали о них в своих репортажах. Женщины, участвовавшие в боевых действиях, производили особенно сильное впечатление на военных из стран-союзников, состоявших советниками при российской армии. Но и на них трудно полагаться как на исторический источник по причине их ксенофобии или русофилии, а также склонности к преувеличениям. А вследствие хаотичности, свойственной военному времени, сообщаемые ими сведения зачастую запутаны, искажены, неточны и не поддаются проверке. Как и в случае с периодическими изданиями, имена людей и названия мест часто передаются неполно или с иными неточностями. Даты нередко отсутствуют вовсе. Поэтому события трудно реконструировать с хронологической точностью. Кроме того, поскольку тема женщин-солдат вызывала споры, особенно в начале XX века, большинство тогдашних публикаций несут явную социальную и политическую окрашенность. Практически все авторы выражают свое собственное мнение касательно того, следует ли женщинам быть солдатами, и это явно прослеживается в их работе[9]9
  Примеры и анализ работ подобных обозревателей см. в главе 7.


[Закрыть].

Некоторые из женщин, служивших в русской армии во время Первой мировой войны, оставили воспоминания о своем опыте. Это бесценные источники, позволяющие взглянуть на войну с точки зрения женщины. Но даже они подчас сомнительны с точки зрения достоверности. В некоторых случаях сами мемуаристки сглаживали или выпускали эпизоды, которые могли им казаться щекотливыми или нелестными. Они могли преувеличить, смягчать и даже подтасовывать факты, чтобы представить себя в более выгодном свете. Тем не менее они по-прежнему чрезвычайно полезны, поскольку дают нам представление об опыте женщин-солдат.

Из-за необходимости опираться на источники, не подтвержденные архивными данными, существенно усложняется задача точного подсчета количества женщин-солдат. Статья в лондонской газете The Graphic, процитированная в The Literary Digest, сообщает число четыреста человек к середине 1915 года, однако не указывает источник этих сведений [The Literary Digest 1915: 1460]. Задокументированных случаев участия отдельных женщин в боевых действиях насчитывается не более пятидесяти, однако их общее количество достигает, вероятно, нескольких сотен – возможно, даже приближается к тысяче, как утверждают историки Энн Элиот Гриз и Ричард Стайтс [Griese, Stites 1982: 67]. Однако, поскольку большинство этих женщин-солдат сражались, выдавая себя за мужчин, основная масса свидетельств, подтверждающих их существование, касается лишь тех, чей настоящий пол был обнаружен, что обычно случалось после ранений и медицинского освидетельствования. Те, кому удалось избежать этой участи, и те, кто погибли неразоблаченными, остаются нам неизвестными. Таким образом, можно предположить, что были и другие женщины, служившие в русской армии, однако свидетельств о них не осталось[10]10
  Работы о гражданской войне в США называют по крайней мере 250 женщин, участвовавших в боевых действиях, но исследователи предполагают, что таковых было больше – возможно, около 400, многих из которых не разоблачили. См. [Blanton, Cook 2002: 7]. В гражданской войне участвовали приблизительно шесть миллионов мужчин. Таким образом, представляется вполне вероятным, что в России во время Первой мировой войны, когда были мобилизованы приблизительно пятнадцать миллионов мужчин, в армии служило около тысячи женщин.


[Закрыть]. Впрочем, женщин-солдат, чья половая принадлежность была известна, насчитывалось достаточно, чтобы убедить как российских, так и западных обозревателей, что женская военная служба была относительно распространенным явлением [Ермилова 1915: 2; Женское дело 1915: 19–20; Farmborough 1974: 300].

Вплоть до мая 1917 года женщины присоединялись к воинским подразделениям, состоявшим из мужчин, в индивидуальном порядке или в составе небольших групп. Поскольку законы Российском империи запрещали женщинам участвовать в боевых действиях в качестве военнослужащих, большинство из них выдавали себя за мужчин-добровольцев: стригли волосы, одевались в мужскую одежду и назывались мужскими именами. Добровольцев, с энтузиазмом стремивших на войну, принимали в армию, чтобы создать своего рода «противовес» новобранцам, призванным по мобилизации и не питавшим подобного рвения – особенно по мере того как война затягивалась, людские ресурсы исчерпывались, а победа казалась все менее достижимой. Существовавшие правила мобилизации, согласно которым предусматривались обязательные медицинские осмотры, соблюдались не всегда. Вследствие этого у женщин появилась возможность вступать в русскую армию, выдавая себя за мужчин. Большинство избегали медицинских осмотров, присоединяясь к войскам во время их следования к театру военных действий или уже на фронте, а не записываясь на мобилизационных пунктах. Еще примечательнее, что некоторым женщинам удавалось поступать в войска, даже не притворяясь мужчинами. Императорский указ, запрещавший женщинам служить в действующей армии, соблюдался не везде. Зачисление в войска часто производилось по усмотрению отдельных командиров, и женщинам, стремившимся стать солдатами, иногда удавалось убедить начальствующий состав, чтобы их зачислили в то или иное подразделение. Даже когда женщин, выдававших себя за мужчин, разоблачали, им часто позволяли остаться на фронте по решению командира [Meyer 1991: 219][11]11
  Многочисленные публикации в российской и зарубежной периодической печати, посвященные таким женщинам, будут подробно рассмотрены далее.


[Закрыть].

Если же все попытки поступить в вооруженные силы терпели крах, всегда можно было обратиться к другому или более высокопоставленному представителю власти. Военное руководство получало ходатайства, письма и прошения от сотен женщин, желавших вступить в ряды русской армии и сражаться наравне с мужчинами. К военачальникам и высокопоставленным чиновникам поступали многочисленные просьбы от женщин, желающих поступить на службу в русских армиях. Некоторые даже обращались за соответствующим разрешением напрямую к царю[12]12
  Большое количество прошений, поступавших российскому высшему командованию от женщин, стремившихся вступить в действующую армию, см.: РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 28. Л. 23, 45, 71–72, 131.


[Закрыть]. Одно из таких прошений подала сибирская крестьянка Мария Бочкарева, в 1917 году возглавившая первый российский женский «батальон смерти» и ставшая самой известной среди российских женщин-солдат[13]13
  [Бочкарева 2001]. Подробно о ней будет рассказано в главе 4.


[Закрыть]. Еще одно прошение поступило от Елены Пост, которая в письме к императору объясняла желание записаться в армию своей естественной, хотя и странной для большинства женщин, склонностью к воинской службе. Ссылаясь на опыт Надежды Дуровой, Ноет писала:

Я молю Ваше Императорское Высочество разрешить мне вступить в ряды войск с такими же благородными и светлыми порывами к Родине, какими полно было сердце Дуровой и какими горит моя полная отваги и неустрашимой не женской смелости душа…

Когда я слышу солдатские песни или вижу войско (кавалерию – я очень, очень люблю лошадей), я вся точно преображаюсь, внутри точно светлеет и ликует все, и при виде лихих солдат у меня душа точно выпрыгнуть хочет и так хочется мне быть среди них и быть тоже защитником Родины святой, дорогой и бесконечно любимой Родины [РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 28. Л. 69 об. – 70].

Несмотря на несколько расплывчатые и произвольные условия приема в российскую армию и имевшие место исключения из правил, многие женщины в желании стать солдатами сталкивались с большими трудностями. Они письменно и лично обращались к представителям власти, прося разрешения вступить в войска. Они действовали лестью и угрозами, подключали влиятельных знакомых и даже умоляли. Они продавали свою последнюю одежду, чтобы купить военную форму и снаряжение. В своем стремлении присоединиться к действующей армии они шли на риск и даже зачастую оказывались под арестом и в тюрьме. Но даже столь значительное количество женщин, пытавшихся стать солдатами, не заставило военные власти пересмотреть отношение к службе женщин в армии. Напротив, они по-прежнему продолжали придерживаться произвольной системы отбора женщин, и каждый случай рассматривался отдельно.

Женщины, добровольно вызывавшиеся защищать Россию во время Первой мировой войны, имели различное происхождение и уровень образования. Среди них были аристократки, гимназистки и слушательницы высших женских курсов, представительницы пролетариата и крестьянства. Они служили в различных ролях и родах войск – пехоте, кавалерии, артиллерии, были медсестрами (должности врачей, санитаров и других медицинских работников, которым полагалось находиться у линии фронта, предназначались для мужчин), работали в разведке. Именно разведка и фронтовая медицинская служба были основными сферами, в которых задействовали женщин.

Необходимо подчеркнуть, что большинство источников о женщинах-солдатах сообщают о выполнении ими главным образом вспомогательных функций. Они следили за тем, чтобы снаряды и патроны всегда были под рукой у солдат-мужчин, выносили раненых с поля боя, занимались разведкой и сбором сведений и, несмотря на отсутствие соответствующей квалификации, привлекались и к медицинской работе. Несмотря на то что выполнение этих обязанностей было сопряжено с опасностью и риском для жизни, лишь редкие свидетельства упоминают о непосредственном участии женщин в насильственных действиях против других. Возможно, как самим женщинам, так и мужчинам, знавшим об их гендерной идентичности, представлялось более уместным, чтобы те выполняли вспомогательные задачи. Пожалуй, еще более важно, что тем, кто сообщал в прессе о женщинах-солдатах, было значительно проще описывать их героизм именно в таком ключе. Благодаря этому им удавалось избежать вопроса о женщинах, выступающих в разрушительной, убийственной ипостаси, принять которую было бы трудно многим журналистам и их читателям, и встроить женщин-солдат в героический нарратив. Более того, женщины, награжденные за храбрость, в основном также выполняли вспомогательные функции. Таким образом, даже в такой явно мужской сфере, как боевые действия, действия и героизм женщин часто описывались в терминах, несколько более совместимых с традиционной ролью помощниц.

Также важно отметить, что газеты и журналы систематически писали о женщинах, которые были молоды и не состояли в браке, а если состояли, то отправлялись на фронт, сопровождая своих мужей. О женщинах, имевших детей или иные семейные обязанности, говорилось редко. Опять-таки, эта самоцензура делала участие женщин в войне более приемлемым для читателей. Обществу было сложно восхищаться героизмом женщин-солдат, если выяснялось, что они «оставили» свой материнский долг, чтобы взяться за оружие. Однако были и такие женщины, которые ради военной службы бросали детей или престарелых родителей. Татьяна Алексинская, женщина-врач, родившаяся в России, эмигрировавшая в Европу еще до войны, но вернувшаяся, чтобы помогать соотечественникам, сообщала о встрече с одной такой женщиной, которая оставила двух детей со своей матерью в деревне, чтобы вступить в армию вместе с мужем и братом [Alexinsky 1916: 84].

Среди свидетельств о женщинах – участницах боевых действий есть несколько примечательных историй. Русские женщины-солдаты часто изображались более воодушевленными, более дисциплинированными, более храбрыми и готовыми к самопожертвованию, нежели их соотечественники-мужчины. Начальствующий состав отзывался о них зачастую в восторженных выражениях. Пока мужчины колебались, женщины нередко вызывались добровольцами на опасные задания или первыми поднимались в атаку из окопов. Многие даже получили за храбрость высокие воинские награды, в том числе вожделенный Георгиевский крест. Возможно, женщины, служившие под видом мужчин, чувствовали себя вынужденными проявлять себя наилучшим образом, чтобы не раскрылась их тайна. Те же, чей настоящий пол был известен, вероятно, старались не ошибаться и не отлынивать от обязанностей, чтобы избежать критики и отрицательного отношения по гендерному признаку. А те, кто писал о них, вероятно, старались представить женщин в самом выгодном свете, чтобы придать устойчивости их шаткому положению. Несомненно, женщины-солдаты стремились (сознательно или неосознанно) продемонстрировать, что они способны выполнять эту традиционно мужскую роль и «достойны» зваться солдатами. Пожалуй, еще более показателен факт, что все женщины, вступавшие в российские вооруженные силы, были добровольцами. Они охотно рисковали жизнью на войне, в отличие от большинства мобилизованных мужчин, которым не хватало подобного энтузиазма.

Большинство женщин, вступавших в армию, руководствовались прежде всего патриотическими мотивами. Многие из них проявляли большую преданность Родине и страстно стремились защищать Отечество. Одна молодая женщина, ставшая солдатом, признавалась: «Имея сильное, жгучее желание поступить добровольцем в действующую армию на защиту дорогих Царя и Отечества, прошу о зачислении меня в действующую армию» [Женщины-добровольцы 1914: 10]. Таковы были общие настроения среди российских женщин-воинов. Военная пропаганда изображала врага в демоническом облике, готовым разрушать все, что дорого русским людям [Jahn 1995: 166 et passim]. «За Родину заступиться… сердце все так и горить» [А. А. Красильникова (Женщина – георгиевский кавалер) 1915: 11], – заявляла еще одна молодая женщина-солдат, Анна Алексеевна Красильникова, дочь уральского шахтера. С началом войны Красильникова обратилась к губернатору, прося разрешения вступить в армию. Ее просьба была отклонена, поэтому она решила пойти на войну без официального дозволения. Красильникова остригла волосы, оделась в военную форму и присоединилась к первому попавшемуся военному эшелону, следовавшему на фронт. По пути ее разоблачили и высадили на вокзале в Вильно (ныне Вильнюс). В конце концов она добралась до Ивангорода (ныне Демблин) в центральной Польше, где ей удалось под именем Анатолий Красильников вступить добровольцем в 205-й пехотный полк.

Первоначально она служила ординарцем, но вскоре ее отправили на передовую. Свое пребывание на театре военных действий Красильникова описывала как чрезвычайно тяжелое и опасное, но с гордостью заявляла, что никогда не пряталась за спинами товарищей и выполняла все обязанности, которые возлагались на солдат-мужчин. За время службы, с лета по осень 1914 года, она участвовала в девятнадцати сражениях. 7 ноября 1914 года она была серьезно ранена. Ее подразделению дали приказ атаковать, но тяжелый артиллерийский огонь неприятеля заставил солдат замешкаться. Красильникова первая устремилась в бой из окопов и своим примером вдохновила всю роту последовать за ней. Впрочем, не успела она пробежать и десяти шагов, как пуля попала ей в бедро. Красильникову доставили в ближайший госпиталь, где во время медицинского осмотра выяснилось, что она женщина. За героизм ее наградили Георгиевским крестом. Излечившись после ранения, она хотела вернуться на фронт [Там же]. Многих женщин не удовлетворяли традиционные вспомогательные и «закулисные» роли, предназначавшиеся для них во время войны. «Женщины способны совершить для России больше, чем перевязывать раны мужчинам», – заявила еще одна женщина-воин [Dorr 1917:75]. Они были убеждены, что смогут лучше послужить своей стране, если примут участие в боевых действиях.

Становиться солдатами женщин также вдохновляла жажда приключений. Женщинам, всю жизнь проводившим под надзором сначала родителей, потом мужей, или воспитанницам закрытых женских учебных заведений, уход на войну давал шанс получить независимость и свободу действий, недоступные в мирной жизни. Тем, кому наскучивала жизнь взаперти, война также предоставляла возможность посмотреть мир. «Такъ и тянуло увидатя другое: леса другие, небо, городь… Хочетця и заграницей побыватя, немецкие города посмотретя…» – заявляла одна из женщин-солдат [Одна из многих 1915: 20]. Подобные мотивы нередко двигали молодыми женщинами (и мужчинами), поступавшими добровольцами на военную службу во время Первой мировой войны. Многие из них имели чрезвычайно романтизированные понятия о войне и считали, что она позволит им бежать от рутинной будничной жизни. Вместе с тем они чувствовали потребность приносить пользу своей стране.

Некоторые самые молодые девушки-солдаты пали жертвой идеалистических представлений о войне и жажды приключений. В начале войны, на восьмой день мобилизации, двенадцать московских гимназисток в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет решили вступить в действующую армию. Ими двигало желание «попасть на войну и самим поколотить немцев» [Всемирная иллюстрация 1915 № 47: 4]. В конце июля девушки, не попрощавшись с родителями, сбежали из дома. Они добрались до пригородной станции, где им удалось убедить солдат следовавшего мимо подразделения, чтобы те укрыли их в поезде, который направлялся на фронт. Солдаты согласились и даже снабдили их военной формой. После прибытия на Австрийский фронт присутствие девушек в солдатской форме озадачило и обеспокоило полковое начальство. Вчерашние гимназистки выражали упорное желание сражаться и не поддавались на уговоры вернуться домой. В итоге им разрешили остаться в полку.

Одна из участниц этой авантюры, Зоя Смирнова, в беседе с корреспондентом российской газеты «Новое время» живо и убедительно рассказала о своем фронтовом опыте; этот рассказ был впоследствии перепечатан в The New York Times. Первая битва оказалась очень страшной, особенно для девушек, но вскоре они приспособились к окопной жизни под сильным артиллерийским огнем. Четырнадцать месяцев девушки вместе провели в действующей армии, за это время поучаствовав в нескольких опасных сражениях. Российский корреспондент пишет:

Полк прошел всю Галицию, перевалили Карпаты, беспрерывно участвуя в боях, и они от него не отстали ни на шаг… Бои, в которые попадал полк, были кровопролитные и жаркие, в особенности весной, когда немцы подвезли на Карпаты свою тяжелую артиллерию и стали наступать на нас знаменитыми фалангами.

Наши войска переживали настоящий ад, и вместе с ними переживали его и юные доброволицы [Там же].

Не все молодые женщины пережили это испытание; одна из девушек была убита германским снарядом на глазах у подруг. Сама Смирнова была дважды ранена; во второй раз она без сознания осталась лежать на поле боя, и лишь случайно ее нашли санитары с носилками. Раны оказались слишком серьезными, и Смирновой больше месяца пришлось провести в госпитале в тылу. Ее произвели в младшие унтер-офицеры и наградили Георгиевским крестом за храбрость[14]14
  Награду она получила под именем Евгений Макаров, которым она назвалась, записываясь в армию. См. [Иванова 1994: 94].


[Закрыть]. После излечения она вернулась в расположение войск, но не нашла свой полк, который перевели на другой фронт. Смирнова встречала в окопах незнакомые лица и чувствовала себя неуверенно без поддержки сослуживцев и подруг. Однажды она потеряла самообладание и заплакала, тем самым выдав свой истинный пол. Офицеры нового полка убедили ее сменить солдатскую форму на костюм сестры милосердия. Она так и не узнала, что произошло с другими девушками из ее предыдущего подразделения [Там же].

Смирнова рассказывала, что солдаты-мужчины относились к девушкам чрезвычайно уважительно и с большой долей отеческой заботы. Создается впечатление, что для полка эти девушки были чем-то вроде талисманов. Бритоголовые, одетые в военную форму, они походили на юношей, а мужчины-сослуживцы видели в них таких же солдат, как они сами. Смирнова утверждает, что в какой-то момент она и ее подруги настолько ассимилировались, что стали называть друг друга мужскими именами и почти забыли о своей прежней женской жизни. Впрочем, мужчины никогда полностью не забывали, что они женщины, и продолжали следить за своим поведением по отношению к ним [Там же].

Поддержка со стороны мужчин зачастую была ключевым фактором для зачисления женщин-солдат в действующую армию. Подобно описанным ранее двенадцати девушкам другие женщины также находили помощников и покровителей, оказывавших им поддержку. Офицер по фамилии Яковлев поступил так в отношении одной девушки, которая хотела поступить в его подразделение, готовившееся к отправке в Галицию. Он вместе с двоюродным братом девушки, поручиком того же полка, склонился на ее настойчивые мольбы взять ее с его частью на фронт, несмотря на то, что Яковлев назвал трудностями, связанными с выполнением такой просьбы. Он и его товарищи-офицеры неоднозначно относились к присутствию в их рядах женщины, но согласились взять ее с собой и не раскрывать ее истинную личность полковому командиру. Ее соответствующим образом обмундировали и вооружили, и вместе с остальными солдатами она отправилась на передовую. Вскоре девушка приняла участие в боевых действиях и проявила себя как храбрый солдат. Она даже с риском для жизни вернулась за раненым солдатом, когда ее подразделение уже отступило. О ее храбрости доложили командиру, который вскорости узнал о том, кто она на самом деле. Вскоре девушка была ранена и отправлена в тыл на лечение. Впрочем, после ее выздоровления командир согласился снова принять ее в полк [Девушка-воин 1915: 5].

Нередко женщины-солдаты следовали в армию за возлюбленными или членами семьи. Женщины уходили на фронт одновременно или вслед за главными мужчинами в их жизни: мужьями, отцами, братьями, любимыми. Молодая крестьянка Александра Брайко добровольцем поступила на службу в полк, в который после начала войны забрали двух ее братьев [Женщины и война 1915:73]. Марфа Малько, жена унтер-офицера, сражалась вместе с мужем, пока он не погиб, а сама она попала в немецкий плен. Она участвовала в трех сражениях, при Сохачеве (Польша) захватила немецкое знамя и застрелила двух неприятельских солдат, гнавшихся за ней [Warrior Women 1915: 42]. Другая женщина-солдат, которую в марте 1915 года обнаружили вместе с мужем в московском лазарете, также последовала в армию за супругом. Когда ее мужа-студента призвали на воинскую службу, она выдала себя за его брата и поступила фельдшером в ту же роту. Их подразделение преследовало австрийцев до Козеницкой пущи и два дня провело в окопах под сильным неприятельским обстрелом близ Ченстоховы (Юго-Западная Польша). Когда рота отправилась в атаку, эта женщина-солдат последовала в бой за мужчинами. И она, и ее муж были ранены и направлены на излечение в Москву. Интересно отметить, что, хотя другие солдаты их роты знали, что среди них находится женщина, они отнеслись к ней благосклонно и даже вдохновлялись ее присутствием [Женщины и война 1915: 93].

Некоторые женщины, хотевшие стать солдатами, хорошо осознавали социальные последствия своего участия в боевых действиях; их мотивировало желание расширить возможности для женщин. В начале 1915 года девушка по имени Вася Федоренко обратилась к екатеринославскому военному коменданту с просьбой принять ее в армию добровольцем и отправить на фронт. Она отчаянно пыталась доказать, что «женщины также могут воевать, как и мужчины» [Ган 1915: 7]. В своем письме Федоренко писала: «Почему на мужчин возложено столько ответственных обязанностей, а на нас, женщин, возлагаются только кухонные дела» [Там же]. Ее прошение отклонили, как и просьбы, которые подали две другие молодые представительницы екатеринославской интеллигенции, стремившиеся вступить в армию, Лена Матлахова и Валя Шадьба. Но этот отказ не остановил их. Втроем они решили отправиться в Тифлис (ныне Тбилиси, Грузия) и обратиться к наместнику Кавказа графу И. И. Воронцову-Дашкову за разрешением вступить в ряды российской армии. Они прочитали в газете статью о жене рядового, написавшей наместнику письмо, в котором заявила: «Имею страстно жгучее желание поступить в армию, покорнейше прошу зачислить меня. Буду верно служить» [Там же]. Тронутый этим проявлением патриотизма, наместник разрешил ей вступить в армию.

Чтобы заработать денег на поездку, подруги занялись шитьем одежды. Наконец им удалось накопить достаточно средств, чтобы добраться до Тифлиса; там они обратились к наместнику, отправившему их в штаб Кавказской армии. Федоренко, Матлахова и Шадьба были приняты дежурным генералом, который предложил девушкам записаться «в пограничную стражу», но отклонил просьбу отправить их на фронт. Получив казачье обмундирование и снаряжение, девушки обстригли волосы и переоделись в солдатскую форму. На следующий день они сели в первый же санитарный эшелон, следовавший на фронт, но в поезде их опознали и взяли под арест. После того как девушки рассказали о себе, их отпустили, но на следующий день они снова оказались в руках полиции. Во время прибытия царя в Тифлис они стояли на главном проспекте, но кто-то в толпе заметил их и возмутился их присутствием. Их арестовали и держали под арестом, пока начальник дворцовой охраны полковник А. И. Спиридович не освободил их и не представил царю. Все три просили у царя разрешения отправиться на фронт, и тот пообещал рассмотреть этот вопрос. Неизвестно, была ли их просьба удовлетворена [Там же: 7–8].

Некоторые из женщин, принимавших участие в боевых действиях, принадлежали к российским высшим классам. Петроградские дамские журналы охотно печатали заметки о дворянках, уходивших на войну. Женщины, занимавшие высокое общественное положение, нередко подключали влияние и связи, чтобы вступить в ряды действующей армии. Были среди них и те, кто происходили из знатнейших российских аристократических семейств, в том числе княжеских. Одним из интереснейших подобных примеров является случай княжны Кати Дадешкелиани, опубликовавшей воспоминания, в которых она подробно описала свое участие в войне под видом мужчины-офицера [Dadeshke-liani 1934]. Княжна происходила из правящей фамилии Сванетии, небольшой области в Грузии. В армию она отправилась по мотивам скорее личным, нежели патриотическим, в поисках приключений и сильных эмоций, чтобы спастись от депрессии, вызванной убийством отца и самоубийством младшей сестры. Она поступила на воинскую службу под псевдонимом Джамал Дадекашвили, пользуясь покровительством и опекой друга семьи, полковника Эдыка Хагондокова. Ее определили в 4-й эскадрон Татарского полка, входившего в состав так называемой «Дикой дивизии» великого князя Михаила, адъютантом к Хагондокову, который командовал этим полком.

Хагондоков обучил княжну Кати начаткам военного этикета, благодаря чему та сумела выдать себя за молодого мужчину-офицера. Ее назначили вестовым при штабе полка в Чорткове, в Галиции. Дадешкелиани, всю жизнь имевшая дело с лошадьми, без особых затруднений выполняла возложенные на нее обязанности. Впрочем, развозить донесения и документы ей вскоре наскучило, несмотря на опасность, сопряженную с этими поручениями. Она попросила перевести ее на передовую, в боевые части. Хагондоков не хотел отправлять женщину на линию фронта, но Дадешкелиани настаивала, и он в конце концов уступил. На передовой она провела всего неделю в середине 1915 года. Фронтовой опыт княжны оказался кратким и принес ей лишь разочарования. Очевидно, представления о боевых действиях, сложившиеся у нее до того, как она приняла в них непосредственное участие, были глубоко идеализированными, и, столкнувшись с суровой военной реальностью, княжна поддалась страху и испытала «парализующее напряжение» [Там же: 96]. На передовой она почти не проявила себя и, списав это на свой пол, после недолгого участия в боевых действиях с облегчением вернулась в полковой штаб.

После возвращения с передовой Дадешкелиани перевели в медицинскую роту, расположенную в Борщеве. Эта служба оказалась для нее более посильной. «Я уже не чувствовала собственной бесполезности, бессилия и неспособности выполнить долг, поскольку эта служба давала более благодатную почву, чтобы применить мои женские умения, мою энергию и силу воли» [Ibid: 97]. Впрочем, она продолжала одеваться по-мужски и успешно выполняла медицинские обязанности до середины 1917 года. Убежденная монархистка, Дадешкелиани не приняла Февральскую революцию и отказалась присягать Временному правительству, в августе 1917 года покинула армию и вернулась к семье в Петроград.

Находясь в армии, княжна без особых усилий переняла мужские манеры и убедила остальных, что она – молодой человек. Ей даже удалось ввести в заблуждение вдовствующую императрицу Марию Федоровну, которая удостоила ее аудиенции и даже не заподозрила, что молодой грузинский офицер – на самом деле переодетая женщина. Оказавшись неспособной к фронтовой жизни, Дадешкелиани тем не менее при случае не гнушалась применить силу. Сталкиваясь с угрозой, она без колебаний пускала в ход кулаки или оружие для разрешения конфликта. Хотя всю войну княжна выдавала себя за мужчину, она, по-видимому, так и не отказалась от убеждения, что сферы деятельности мужчин и женщин должны различаться. В отношении женщин, играя роль князя Джамала, Дадешкелиани вела себя «по-джентльменски», оказывала им защиту и покровительство, руководствуясь традиционной точкой зрения, что женщины нуждаются в подобной опеке.