Текст книги "Пир Джона Сатурналла"

– Мы думали, ты помер.

– Из тебя страсть сколько кровищи вылилось, – добавил Сет.

– Кэсси сказала, ты уж и дышать перестал, – подхватил Дандо. – Но она помолилась, и ты очнулся.

Джон неподвижно смотрел на них, не отваживаясь взглянуть на девочку. Потом раздался недоверчивый голос Эфраима:

– Это правда, Кэсси? Ты помолилась, и он ожил?

Кэсси обратила простодушный взор на старшего мальчика:

– Ты мне не веришь, Эфраим?

– Ты молилась за ведьмина сынка? – Эфраим обвел взглядом товарищей, ища поддержки. – За ведьмака? – с упором произнес он.

Но никто не пошевелился. Никто не поднял руку на Джона. Густобровое лицо Эфраима потемнело от злости.

– Ты меня за дурака принимаешь! – яростно прошипел он. – Но Эфраим Клаф не дурак. Спроси у старосты Марпота.

Кэсси одарила Эфраима лучезарной улыбкой:

– Бог сам выбирает своих посланников. Так сказал мне брат Тимоти.

Эфраим презрительно потряс головой, но младшие дети уже подступали к Джону с боязливым любопытством, какое испытали бы, когда бы с холма спустился свирепый зверь и принялся щипать траву на деревенском лугу, подобно кроткой овечке.

– А правда, что твоя мама приручает змей? – спросила Пегги Роули, прижимая к груди куклу.

– Твой отец и впрямь был пиратом? – осведомился самый младший Риверетт.

– Или мавром? – писклявым голоском добавила бесстрашная Бэб Фентон.

В следующую минуту все они тесно сгрудились вокруг него, возбужденно тараторя, забрасывая вопросами. Джон стоял в середине толпы, то кивая, то мотая головой, и внутри у него раздувался пузырь счастья, распирая грудь с такой силой, что он испугался, как бы не лопнуть.

– А кто сделал так, что вода в колодце закисла? – спросила одна из сестер Сатон.

– Вечно кислый Марпот, когда поселился рядом! – весело выкрикнул Сет.

Кэсси неодобрительно покачала головой, Эфраим снова злобно нахмурился, но все остальные рассмеялись. Сет вытащил из кармана картуз, подкинул высоко в воздух и посмотрел на Джона:

– Играешь с нами?

До Джона дошло не сразу. Потом голос подал Абель:

– Ну же, Джон?

Он играл в «поймай картуз» на деревенском лугу, потом в «пятерки» за церковью, мячом Сета. Он бегал наперегонки вокруг пруда и играл в прятки во фруктовом саду Чаффингов. Когда тени стали длиннее, Джон вместе с Кэсси и Абелем зашагал по окраинной тропе между живыми изгородями, не чуя под собой ног от счастья. Он перелетел через перелаз, как на крыльях, и пошел по взрыхленной комковатой земле Двухакрового поля, словно по воздуху. На другом краю поля Кэсси нагнулась, подобрала гладкий камешек и положила в расшитый крестиками мешочек.

– Ты тогда хорошо сказала, – застенчиво проговорил Джон.

– А что такого я сказала?

– Ну, что молилась за меня.

– Я и в самом деле за тебя молилась, Джон. – Кэсси улыбнулась. – А хочешь знать, что сказал мне Бог?

Джон кивнул.

– Он сказал, что ты мне поможешь.

– Помогу как?

– Поможешь мне найти ведьму.

– Какую ведьму?

– Ведьму, которая забрала нашу Мэри. Вон туда.

Кэсси устремила взгляд поверх живой изгороди, отмечающей границу поля, на темную стену деревьев над высоким уступчатым склоном долины. Но прежде чем Джон успел задать следующий вопрос, со стороны деревенского луга донесся звон колокольчика, которым Марпот возвещал о начале занятий. Подошел Абель, тяжело топая башмаками по взрыхленной земле.

– Брат Тимоти зовет, – ухмыльнулся он сестре. – Ты же не заставишь его ждать, а, Кэсс?

Кэсси с сожалением взглянула на него и молча повернулась прочь. С минуту мальчики смотрели, как она бежит через поле и подол коричневого шерстяного платья трепыхается на ветру, потом Абель спросил:

– Она сказала тебе, что разговаривала с Богом?

– Сказала, что молилась, – неловко ответил Джон.

Абель фыркнул, а немного погодя скинул с плеч голубой плащ, поднял с земли камень и взвесил в руке:

– Умеешь метко кидать?

Джон помотал головой.

– Хочешь, научу?

– Когда-то здесь был сад, – сказала Джону мать. – Давным-давно. В нем произрастало все, что нужно телу для жизни.

Они шли по росистой траве, отбрасывая длинные тени в косых лучах низкого рассветного солнца. Матушка прижимала к груди книгу. Обещанные уроки начались.

– Чей сад? – спросил Джон, вскидывая глаза к лесу. – Баклы?

Сюзанна покачала головой:

– Никакой Баклы не было.

– Но ведь ведьма…

– Никакой ведьмы не было.

– Но люди говорят…

– Люди много всякого болтают. Когда-то я знала человека, который бойко болтал на всех языках мира, но никогда не говорил правды ни на одном из них. Не отставай.

Они поднимались по склону до тех пор, пока фруктовый сад Джоан Чаффинг внизу не стал размером с листок клевера. Огороженный общинный выгон за позорным столбом с колодками казался крошечным, – дай бог, муравьишка поместится. Малюсенькие домики и хижины стояли по краям треугольного луга, посредине которого находился старый колодец, сверху похожий на наперсток. Вокруг него на зелени травы темнели мелкие проплешины голой земли – Слезы Святого Клодока. У нового колодца, рядом с домом старого Хоули, толпились люди с ведрами и кадушками. За рядом буковых деревьев чуть дальше виднелся дом Марпота и амбар Хакстейблов. Матушка раскрыла книгу.

– Смотри. Это наперстянка. – Она обвела пальцем длинную гроздь трубчатых цветков, потом указала на колосовидное соцветие пурпурных колокольчиков. – Наперстянка полезна для сердца. А это подмаренник, он заживляет раны. Вот пижма, можжевельник и рута. Вот луговой шафран, он помогает от подагры. Цветы черноголовки лечат ожоги. Вербейник успокаивает скотину. Говорят, нужно оплести стеблями рога. Ты веришь в это, Джонни?

Он улыбнулся и помотал головой.

– Ну и правильно. Теперь смотри, вот буквы…

Они сидели высоко над долиной, склонив головы над книгой. Матушка водила пальцем по диковинным закорючкам, ласковым голосом произносила звуки, слоги, слова и заставляла Джона повторять.

– Видишь? Ничего сложного.

Подобные походы продолжались изо дня в день, и материнский травник стал для Джона азбукой, по которой он учил буквы, сопоставляя названия растений с картинками. Густо заросшие террасы склона стали для него классной комнатой. Там корни и стебли раскрывали свои разноцветные тайны и черные строки книги прорастали побегами всех оттенков зеленого.

Джон карабкался по уступам и откосам, выискивая тайные лазы в чащах кустов и проползая по тесным туннелям, сплетенным из колючих стеблей. Ежевичники завлекали его в свои полые недра, пронизанные солнечными иглами. Старые тропинки исчезали, забитые буйной крапивой, и новые появлялись там, где она сохла и отмирала. Деревенский луг внизу выгорел и пожух под палящим солнцем, но высоко на склоне трава оставалась густой и сочной. Под дерном здесь во множестве текут родники, сказала матушка. Воды столько, что на целую реку хватило бы.

Вместе они рвали горькую жеруху по краям глубоких заболоченных луж и выдергивали из сухой земли мелкую фиолетовую морковь. На трубчатых цветках клевера выступали капли медвяного нектара, а студенистые семена мальвы на вкус напоминали орехи. Под зазубренными листьями прятались крохотные землянички, а за частоколом шипастых стеблей зрели сладкие ягоды ежевики. Джон слизывал с пальцев кроваво-красный сок, и демон у него в горле наслаждался вкусом и ароматом.

– Млеко этих цветов утоляет любую боль, – сказала матушка на маковом лугу, расположенном высоко над долиной. – Нужно подмешать его к снадобью. Совсем чуть-чуть, имей в виду. Иначе человек впадет в дурманное безумие.

Бутень одуряющий был столь же опасен.

– Потянешь посильнее – и один из нас упадет замертво.

Джон испуганно отдернул руку, но матушка рассмеялась.

– Еще нельзя вырывать из земли мандрагору, – задышливо проговорила она. – И загадывать самое заветное желание на четырехлистном клевере. И верить каждой старой сказке, которую услышишь.

Она имела в виду ведьму, разумеется. Но Джон вспомнил слова Эфраима Клафа про «чужих» и вновь обратился мыслями к неведомым краям, где они с матерью жили до возвращения в деревню. А за тайной прежнего их местопребывания крылась еще одна тайна. Размытый образ, чьи черты так и не обрели отчетливости. Джон лишь однажды спросил у матушки, кто его отец. Она ответила с такой горечью, что он больше не решался спрашивать. Я так этого и не узнала, сказала Сюзанна. Он лгал даже насчет своего имени…

Каждый день они поднимались все выше. На западе тянулся изогнутый дугой Хребет с усеянными овцами склонами. От подножья гор простирались на запад и юг болотистые пустоши Равнин. Скалистый холм Зойленд-Тор вздымался среди изрезанных водоотводными канавами плоских пастбищ, над которыми плыли дымы далеких торфяных пожаров.

В Зойленде останавливался Христос, сказал как-то преподобный Хоул. Вместе с Иосифом Аримафейским Он посадил там тёрн. На болотистых пустошах, по словам Джаспера Риверетта, ныне паслись стада диких буйволов, оставленных здесь римлянами. К югу простиралась долина Бакленд с рассыпанными вдоль извилистой реки деревушками. Чем выше Джон забирался, тем дальше видел – и наконец, когда они с матерью поднялись к непролазным колючим чащам на самом верху, перед ними открылся вид на всю долину.

Джон никогда еще не видел так далеко и даже не представлял, что такое возможно. Он медленно скользил взглядом по изгибам реки – сначала широкие, они становились все ýже и ýже, а потом и вовсе сливались в тонкую серебристую нить. В самой дали вздымалась гора, на гребне которой стеной стояли деревья, а в широком разрыве деревьев виднелась крохотная сторожка. Потом мальчик различил между двумя приземистыми привратными башнями здание огромных размеров.

Казалось, оно силится прорвать густую зелень, похожее на гигантскую каменную птицу с распластанными крыльями, отчаянно пытающуюся взлететь с земли. Ярусы окон поднимались к широкому плато крыши, где теснились дымовые трубы, башенки, шпили и разновеликие купола, или спускались в невидимые внутренние дворы. Из-за здания торчала высокая остроконечная башня – точно кинжал, воткнутый в небо. Церковный шпиль, подумал Джон и повернулся к матери:

– Что там такое?

– Усадьба Бакленд, – коротко ответила она.

– Там живет сэр Уильям?

– По всей вероятности. В долине его вот уже одиннадцать лет никто не видел.

«Ну надо же, одиннадцать лет, – подивился Джон. – Вся моя жизнь».

– Да и в самой усадьбе его мало кто видит. Он запрещает слугам смотреть на него. Я так слышала.

Мальчик снова уставился на здание, заскользил напряженным взглядом по выступам и карнизам, словно надеясь хоть мельком увидеть неуловимого сэра Уильяма. Но крошечных оконцев было так много, аж в глазах рябило. Еще одна тайна, подумал он. Как матушкина книга. Как имена растений. Как Кэсси.

Вон она, далеко внизу, в своем ярко-белом чепце, идет через луг и исчезает в буковой роще. Потом внимание Джона привлекло другое движение. На Двухакровом поле крохотная фигурка швыряла невидимые камни в пугало Хакстейблов. Джон улыбнулся: а здесь никакой тайны нет. Чемпион Бакленда по метанию камней опять упражняется.

Теперь они упражнялись вместе. Каждое воскресенье после церкви Джон с Абелем стояли у нового колодца и кидали камни в старый. Они с силой запускали свои снаряды по низкой дуге, метясь в полуразрушенную стенку, или высоко подбрасывали мелкие камешки, стараясь попасть в рассохшееся ведро.

– Держи локоть выше, – наставлял Джона белокурый мальчик. – И под конец резко швыряй кистью. Вот так.

Он сгибал его руку под нужным углом. Кэсси, сидевшая на траве за ними, подсчитывала промахи и попадания и, в зависимости от настроения, поддразнивала или подбадривала:

– Ты в церковь целился, Джонни? Или хотел добросить камень аж до Флитвика?

Насмешки и похвалы девочки вгоняли Джона в краску. Абель выразительно закатывал глаза. Из старого колодца тянуло запахом сырого савана, словно своими играми они возмущали темную воду внизу. Когда солнце поднималось выше, они переходили в тень и выбирали мишенью Слезы Святого Клодока: высоко подбрасывали свои снаряды так, чтобы те падали на голые участки земли. Джон собирал камни и украдкой поглядывал на Кэсси, снимавшую чепец или обмахивавшую ноги подолом коричневого платья.

Они кидали камни, пока у них не начинали ныть руки от усталости, а потом присоединялись к Сету, Тобиту и Дандо. Когда жара становилась нестерпимой, дети все вместе шли по окраинной тропе, огибали Двухакровое поле и пробирались сквозь живую изгородь, пользуясь тайным лазом Джона. Они пили воду из желоба, черпая ладонями, с хохотом брызгались друг в друга, а потом укрывались в тени буковой рощи. Джон сидел между Абелем и Кэсси, незаметно обмениваясь с ней взглядами, пока Абель и остальные судачили о всякой всячине. Разговор обволакивал, окутывал, словно плащ, сотканный из слов самой деревней Бакленд: что за коричневые бутылки купил старый Хоули у погонщика лошадей на другой день после Благовещения; как Мэдди Оддбоун нагуляла брюхо от мужика из Флитвика; как Джон Лэмб в очередной раз помирился с Джинни…

Покой Джона нарушало лишь присутствие Эфраима. Старший мальчик насмешливо закатывал глаза и презрительно кривился всякий раз, едва только он открывал рот. Но остальные дети просто пожимали плечами или делали вид, будто ничего не замечают. Кэсси молча кусала почерневший ноготь. Почему у нее синяк все не сходит, недоумевал Джон. Так длились дневные часы. Потом раздавался колокольчик Марпота, созывающий на молитву истинно верующих.

Молельщики ходили в черных куртках и черных бриджах без пряжек и пуговиц, в черных шалях и черных юбках. Каждое воскресенье, ближе к вечеру, они собирались в длинном приземистом доме в самом конце луга: Чаффинги, семейства Джима, Элизы и Эфраима Клаф, Фишроуки и почти все Фентоны. За темными деревянными ставнями они пели псалмы, стоя на коленях, слушали проповеди Марпота и определяли наказания провинившимся.

– Их раздевают догола, – сообщил Абель Джону в одно из воскресений. – Мне Кэсси сказала.

Перед глазами Джона возникло запретное видение: Марпот, срывающий с Кэсси коричневое шерстяное платье. Бледное веснушчатое тело девочки.

– Дают только простыню прикрыться, – продолжал Абель. – В раю не носят одежды, говорит Марпот. И едят только плоды деревьев. А пьют одну воду.

Дандо Кэндлинг кивнул:

– Мой папа говорит: если Марпот так любит рай, чего ж он сам не расхаживает нагишом?

– А может, и расхаживает, – вмешался в разговор Сет.

Мальчики захихикали. Из приземистого дома доносился голос Марпота:

– И сказал Господь Моисею, говоря: если женщина имеет истечение крови, текущей из тела ее, то она должна сидеть семь дней во время очищения своего. И всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера. И все, на что она ляжет в продолжение очищения своего, нечисто; и все, на чем сядет, нечисто…

– Гидеон не хотел назначать Марпота старостой, – продолжал Сет. – На него Клафы насели. А старый Хоули не стал перечить.

– Еще Марпот настоял, чтоб праздник эля отменили, – пробормотал Тобит. – После той своей выходки.

Джон отвел взгляд, вспомнив фигуру в черном на соломенной крыше и озаренные факелами лица селян.

– В этом году праздник будет, – возразил Дандо. – Гидеон говорил моему отцу.

Абель ухмыльнулся:

– Марпоту это не понравится.

Голос церковного старосты стих, и мгновение спустя зазвучал монотонный хор. Но над однообразным заунывным гулом взмывал чистый, звонкий девичий голос – голос Кэсси.

«Должно быть, она просто дразнила меня в тот первый раз», – подумал Джон. У них никогда больше не заходило разговора про ведьм или про помощь, требующуюся от него. Мальчики смотрели на облицованный камнем дом с закрытыми ставнями и раскаленной под солнцем крышей. «Ох и жара же там, наверное», – подумал Джон и представил, как они рядами стоят на коленях, распевая псалмы в полумраке, и одна только Кэсси поистине поет Богу.

Он вернулся домой только вечером. Матушка с улыбкой кивнула, когда он открыл дверь. Джон больше не подвергался допросам, не торопился проскользнуть мимо, пряча очередной урожай синяков и ссадин. Каждое утро они вместе взбирались на склон. Сверху они видели, как трава деревенского луга с течением дней жухла все сильнее, пока наконец Слезы Святого Клодока не слились полностью с коричневой пустошью. Но на верхних террасах склона летняя жара, казалось, лишь вытягивала из земли все более сочную и темную зелень. Джон с матерью шагали через лужайки, по пояс утопая в мышином горошке и овсянице, пробирались сквозь заросли кустов, шлепали по ручейкам, что пробивались из-под земли и текли в высокой густой траве незримыми каскадами.

После полудня матушка уходила на самый верх, где стоял непролазной стеной ежевичник. А Джон, предоставленный сам себе, бродил вдоль забитых бурьяном древних русел, где искал лекарственные травы или собирал землянику. Кролики при его приближении врассыпную бросались прочь, только белые хвостишки мелькали в кустах. В самые знойные дни Джон укрывался в тени бузины и ясеней, покуда мать не спускалась тяжелой усталой поступью, с раздутой торбой для трав. Потом они возвращались в хижину, где его ждала книга.

Каждый вечер Джон корпел над страницами, шевеля губами. Напряженно вглядываясь в буквы и складывая из них незнакомые слова, Джон шагал через пальмовые рощи и крокусовые луга. Щуря воспаленные глаза, он пробирался сквозь заросли мушмулы и сливы, проходил по яблоневым, вишневым и грушевым садам. Потом перелистывал страницу – и перед ним поднимались из моря фантастические создания: большущие рыбы с плавниками, громадные угри и невиданные чудища с длинными щупальцами.

– Это Зойленд-Тор! – воскликнул мальчик, и Сюзанна кивнула.

– Раньше там было море, – сказала она. – Каждую зиму море наступало и заливало весь Зойленд и торфяные болота. Но когда оно отступало, трава росла еще гуще. Соленая вода плавала сверху, понимаешь? А внизу оставалась пресная.

Сравнительно новые страницы перемежались древними, где щетинились частоколы диковинных букв и слов и выцветшие письмена поддавались прочтению не легче, чем путаница птичьих следов на земле. Джон читал, пока у него не смыкались веки. А когда он, сморенный усталостью, ронял голову на книгу, ему мерещилось, будто сквозь пыльный запах страниц пробивается острый аромат живицы или густое благоухание сливовых, грушевых и яблочных садов в цвету.

День ото дня жара усиливалась. Молельщики, одетые в темное, сидели в церкви особняком. Когда раскрасневшийся отец Хоул объявил о празднике эля и рассказал историю про святого Клодока, последователи Марпота начали тихо переговариваться между собой. Но священник, похоже, не замечал, как они неодобрительно хмыкают и Арон Клаф осеняется крестным знамением. Старого Хоули слегка пошатывало, а прихожане обмахивались веерами и посмеивались, когда он сбивался и запинался.

Каждое утро над Хребтом собирались угрюмые тучи и ползли над Равнинами. Но под жгучими лучами солнца они скоро распадались на клочья, которые клубились, истончались и бесследно истаивали. Жара поселилась в стенах домов и проникла глубоко в землю. Колосья на Двухакровом поле поднялись лишь до колен пугала. Вода в новом колодце понизилась настолько, что брошенный в него камень падал почти без всплеска. Распаренные лица молельщиков хмурились в душной церкви. Сидя рядом с матерью, Джон через плечо поглядывал на Марпота, но тот не обращал на него ни малейшего внимания, словно вообще не замечал ни Джона, ни Сюзанны. Он стоял позади с таким видом, будто никогда не вел толпу к хижине на лугу; длинные светлые волосы ярко выделялись на фоне черного костюма, немигающие голубые глаза пристально наблюдали за молельщиками. Выйдя из церкви в молебственное воскресенье, Джон взглянул на запад и увидел гряду черных грозовых облаков, ползущую прямо по гребням Хребта. Он уже хотел сказать матери, но тут раздался голос Джаспера Риверетта.

– Будто стая воронья летит, – громко заметил мужчина, вышедший из церкви вместе с другими молельщиками.

– Зойлендское воронье, – добавил отец Дандо Кэндлинга.

– Вы с нами, окружным путем? – обратилась Мэг Риверетт к группе людей в темном. – Или на праздник эля?

Марпот бесстрастно смотрел прямо перед собой, словно не услышав вопроса, но стоявшая рядом с ним Мерси Старлинг обратила свое исхудалое лицо к Мэг:

– Праздник эля? Вот как ты это называешь? А я скажу тебе настоящее название, Мэг. Ведьмин пир!

Молельщики остановились. Риверетты и Кэндлинги окружили Джаспера. Мать Кэсси продолжала нападать на Мэг:

– Хочешь, чтобы она пожаловала к нам? Я-то видела, как оно бывает, помнишь? Я-то видела, как было с нашей Мэри. Сперва тебя сжигает лихорадка. Потом накатывает рвота, наизнанку тебя выворачивает. И ты блюешь, пока не выблевываешь самое душу.

Селяне столпились вокруг двух женщин.

– Рвота? – Мэг закатила глаза. – Не эта ли хворь приключилась с нашим Джаспером намедни вечером?

Мужчины в толпе загоготали, но Ли Фишроук, один из молельщиков, сердито наставил на Мэг палец:

– Ведьма не предмет для шуток, Мэг Риверетт. Посмейся над Богом – и Он посмеется твоей погибели!

– За что погибель-то? – с вызовом спросила Роуз Каллендер. – Мы ж не делаем ничего дурного.

– А кормить ведьму, по-твоему, не грех? – резко возразил Фишроук. – Сдается мне, ведьмины бесенята резвятся с тобой в постели, Роуз.

– Да как у тебя язык поворачивается говорить такое? – взвилась она.

– Ворожеи не оставляй в живых, – возгласил Арон Клаф. – Так повелел Моисей.

– В живых, брат Арон? – переспросил Джаспер Риверетт. – Насчет Моисея мне ничего неведомо, покорно прошу прощения, но нашей старой ведьмы уже давненько нет в живых.

В толпе раздались смешки. Мерси опять протолкнулась вперед:

– Как и нашей Мэри! Вы все собирали пир для ведьмы. Вы все насмехались над Богом. Как Адам, когда он взял яблоко у Евы. Вы зазвали сюда Баклу, и она забрала мою Мэри.

Обвинение Мерси вызвало ропот среди прихожан.

– Вздор! – заявила Элиза Фентон. – Праздник эля мы устраиваем для святого Клодока. Так-то вот!

Потом Джон услышал тихий голос позади.

– Девочка хворала. – Он обернулся и увидел старую Конни Каллендер. – Мерси следовало отвести бедняжку к твоей матушке. А она вместо этого только и делала, что молилась за нее вместе с ними. – Старуха кивнула в сторону молельщиков.

Теперь толпа напирала на них со всех сторон. Ли Фишроук попытался отпихнуть Джаспера Риверетта, но тот лишь расхохотался, и физиономия Ли покраснела гуще прежнего. Эфраим Клаф, злобно хмурясь, жался к отцу. Джон поискал взглядом Кэсси, но нашел только Абеля, с несчастным лицом стоявшего между Джейком и Мерси. Когда на Старлингов тяжело натолкнулся один из Клафов, на миг показалось, что вот-вот завяжется драка. Потом вперед выступил Том Хоб, с таким видом, будто оказался здесь совершенно случайно.

– Бакла не была ведьмой, – громко сказал верзила. – Она насадила и вырастила все растения в долине, так говорил мой дедушка. – Садовник добродушно оглянулся кругом. – Поэтому наша долина и называется Бакленд. Земля Баклы, понятно? А святой Клод – это Колдклок. Лесная Сень, иначе говоря. Мой дедушка знал все древние предания. И Бакла не околдовывала святого Клода. Он просто влюбился в нее. Поэтому и пролил слезы там на лугу. Есть и другие предания…

Но продолжить Тому не дал Марпот, решительно протолкнувшийся вперед:

– Хватит нести чепуху! Единственное правдивое предание содержится в этой книге! – Он поднял над головой Библию и грозно сверкнул голубыми глазами, словно бросая вызов любому, кто пожелает возразить. – Бог карает сурово. Брат Ли правильно сказал. Бог послал ведьм в мир, чтобы они искушали людей своей греховностью. Одну он послал сюда.

– Так то было давным-давно… – начал Джаспер.

– У ведьмы нет возраста. Она ровесница Евы. – Марпот рубанул воздух Библией, точно топором. – Вот как с ней надо поступать. По примеру нашего славного святого. Идти на нее с топором и факелом.

Молельщики позади него согласно кивали. Селяне молча смотрели на церковного старосту. Джон заметил в толпе Кэсси: она пожирала Марпота восторженным взором. В следующий миг крылья носа у него затрепетали. Сырое сено, подумал он. Или туман, стелющийся над лугом ранним утром. Кто-то легонько толкнул его локтем. Рядом стоял Абель.

– Глянь.

Он задрал голову, и Джон за ним следом. Люди вокруг них тоже стали один за другим задирать голову, и через несколько мгновений уже все прихожане, внезапно объединенные, смотрели в небо, на темные тучи, плывущие над ними.

– Благодарение Господу! – воскликнул Лео Хакстейбл. – Дождь!

Едва он успел договорить, как на землю упали первые крупные капли.

Дождь лил три дня кряду. Потоки воды неслись по выжженной земле, широко разливались вокруг церкви и играли черепами в костехранилище за ней. Ливень размыл дорогу к дому Старлингов и превратил окраинную тропу между живыми изгородями в стремительную мелкую речку. Старый колодец доверху наполнился мутной водой. На следующий день с новым колодцем неожиданно произошло то же самое.

В хижине пахло сырой шерстью, сырой землей и дымом. Джон уворачивался от частых капель, падающих с худой соломенной крыши. Он выбегал набрать дров из поленницы за домом и складывал их у очага, чтоб высохли. Матушка кашляла над котлом, медленными круговыми движениями помешивая варево. Управившись с хозяйственными делами, Джон забивался в угол с книгой.

Холодные дождевые капли забрызгивали спину. Мальчик напряженно щурил глаза, пока не угасал тусклый свет дня, сочившийся сквозь линялую занавеску. Он словно воочию видел, как подымаются ввысь могучие стволы и прорастают зеленые побеги, словно наяву слышал плеск крыльев в поднебесье и шелест травы под ногами. Когда становилось слишком темно для чтения, Джон ложился на влажный соломенный тюфяк и неподвижно смотрел в протекающую соломенную крышу, слыша возню и кашель матери у очага.

Она обещала всему научить его. Сады, растущие на страницах книги, дадут ответ на вопрос, почему он должен жить именно здесь, а не в любом другом краю… Так она сказала. Он выучил почти все буквы, но неведение оставалось прежним. Оно даже увеличилось, раздувшись, подобно плодам на диковинных деревьях. Кто же в далеком прошлом засадил зеленью склоны долины? Никакой Баклы не было, сказала мать. Не было никакой ведьмы. Что же из написанного на древних крапчатых страницах дает Джону Сандаллу право владения нечто большим, чем сырой земляной пол и утлые стены тесной хижины? В нем снова поднялось раздражение, и он опять задумался над словами Эфраима: «Вы здесь чужие. Вам не стоило сюда возвращаться…» А снаружи все барабанил дождь.

Ливень прекратился так же неожиданно, как начался. Выглянуло солнце, и над деревней закурился пар. Отец Хоул взял для проповеди стих, к которому всегда обращался после затяжных дождей.

– И открыл Ной кровлю ковчега, – звучно произнес седовласый священник, переворачивая песочные часы в полупустой церкви. – И посмотрел, и вот, обсохла поверхность земли.

– Давно пора! – воскликнул краснолицый Том Хоб, и сидевший рядом Джаспер Риверетт рассмеялся.

Джон поискал взглядом Абеля или Кэсси, но брат с сестрой сегодня отсутствовали, как и их родители. После службы он, как всегда, стал ждать у колодца. Наконец торопливо подошли товарищи.

– Абель захворал, – сообщил Дандо.

– Что с ним?

– Знаю только, что захворал. Даст Бог, завтра оправится.

Но на следующее утро у Абеля поднялся жар, а еще день спустя началась рвота.

* * *

Речушка вздулась и превратилась в полноводную реку, которая сначала подступала своими извивами вплотную к дороге, а потом резко повернула и понеслась прочь через пойменные луга и поля. На западе из разлитого над Равнинами тумана вырастал Зойленд-Тор, потом дорога пошла под уклон, и он медленно скрылся с глаз. Впереди показалось скопление руин.

– Олд-Туэ, – сказал Джош. – То, что от него осталось.

Вскоре полуразрушенные стены исчезли позади. В Рузли опять появилась река, дальше на пути лежала деревня Мидл-Ок с обветшалой церковью, а за ней Фейнвик и – после недолгого подъема – Ринтон. Когда за спиной осталось селение Лоуэр-Холлинг, Джош мотнул головой в сторону мула с мальчишкой:

– Ты же обещался развязать ему язык, разве нет?

Бен Мартин неохотно замедлил шаг. Сегодня мул хромал на левую ногу, заметил он. По словам Джоша, хромая нога менялась в зависимости от настроения животного.

– Мы говорили про обучение, – возобновил Бен прерванный разговор. – Ты когда-нибудь обучался счету, Джон Сандалл? Со счета и начались мои неприятности. С него – или с дороги, что увела меня из Саутона…

Мальчик скреб грязными ногтями в свалявшихся волосах. На его лице не отражалось ни интереса, ни удивления. Рубашка и штаны на нем рвань рванью, подумал Бен. А вот голубой плащик, по всему вероятию, был нарядным, прежде чем дождь вымыл из него почти всю краску и ее место заступила грязь.

– Ты ведь слыхал о Саутоне? – не сдавался Бен. – Видишь городок впереди? Теперь представь три таких, сколоченных вместе.

Они приближались к Каррборо. Джон Сандалл коротко вскинул взгляд и снова понурил голову. Скоро лошади тащились между высокими деревянными домами, чьи верхние этажи нависали над дорогой. Они пересекли рыночную площадь, миновали темную громаду собора. В огороженном дворе за ним стояла шеренга землисто-бледных ребятишек в полинялых рабочих блузах. Надзиратель размахивал палкой и зычно орал приказы. Ревет, что бык, застрявший в кустах, подумал Бен. Они с Джошем переглянулись.

– Работный дом, – через плечо бросил погонщик. – Не хотелось бы там оказаться, а, Бен?

– Ой не хотелось бы, – откликнулся Бен. – Правда ведь, Джон Сандалл?

Мальчик скользнул безразличным взглядом по маленьким оборванцам.

Дома сменились сначала домишками, потом хижинами и лачугами. На самой окраине города Бен Мартин указал спутнику на постоялый двор, но Джош помотал головой. Лошади неспешно шли за своим хозяином, мерно раскачивались вьюки и баулы, поскрипывали кожаные ремни. В полдень Джош свернул с дороги.

– Это всё земли сэра Уильяма, – сказал погонщик, вручая один ломоть хлеба Бену, а другой бросая мальчишке. – Он может дотопать от усадьбы аж до самого Саутона, не покидая своих владений. Так сказал мне один его слуга.

– Твой друг Паунси, да?

– Ну, он не совсем чтобы друг.

Бен оглянулся назад. Вдали темным пятном маячил Хребет. Джон Сандалл жадно рвал зубами хлеб, съежившись над ним, как зверек.

– Он сказал хоть слово? – спросил Джош.

Бен покачал головой:

– А что, если его не возьмут в усадьбу?

Джош пожал плечами:

– Тогда отправится прямиком в работный дом.

Они двинулись дальше. Джон размашисто шагал впереди, ведя пегую кобылу на свободном поводу. Бен опять пошел рядом с мулом.

– Я тогда был чуть старше, чем ты сейчас, – продолжил он. – Поступил в подмастерья к некоему Фесслеру. Ну там отделка, узорное вязание. Немного коклюшечного кружева. Он поручил мне вести счетные книги. Но один малый хотел занять мое место. Нейхем Броудвик. Отъявленный мерзавец. Правда, сперва я не догадывался…