Текст книги "История Французской революции. Том 3"

Он немедленно отправился в Милан, чтобы начать осадные работы у цитадели и ускорить ее сдачу. Ожеро, стоявшему у нижнего течения Минчио, приказали перейти По в Боргофорте и направиться на Болонью. Вобуа с 4 или 5 тысячами подкрепления от Альпийской армии должен был направиться из Тортоны в Модену. Таким образом, Бонапарт мог располагать 8 или 9 тысячами человек в Болонье и Ферраре и угрожать оттуда всему полуострову. Чтобы двинуть свои колонны, он выждал несколько дней, пока в нижнем течении По спадала вода.

Тем временем неаполитанский двор, столь же бесхарактерный, сколь и увлекающийся, перешел от ярости к унынию; узнав о победах французов в Северной Италии, он отправил князя Пеньятелли с изъявлениями покорности победителю. Не в видах Бонапарта было идти с несколькими тысячами человек до самого Неаполя, особенно учитывая ожидавшееся прибытие австрийцев. Для настоящей минуты ему было вполне достаточно обезоружить Неаполь, лишить его поддержки Рима и поссорить с коалицией. На Неаполь нельзя было налагать контрибуции, как на мелких владетелей, но от него потребовали открыть свои порты французам, забрать у англичан свои пять кораблей и несколько фрегатов, которыми последние пользовались, а также отозвать из австрийской армии 2400 кавалеристов, служивших в ее рядах. Этот кавалерийский отряд должен был оставаться в руках Бонапарта и служить залогом на случай нарушения перемирия. Бонапарт хорошо сознавал, что подобные условия не понравятся Директории, но в эту минуту он главным образом заботился об обеспечении своего тыла и требовал только того, что мог получить. После покорения французам неаполитанского короля папа не мог более думать о сопротивлении; и тогда экспедиция на правый берег По ограничивалась, как и хотел того Бонапарт, только несколькими днями, по истечении которых он мог снова вернуться на Адидже. Бонапарт подписал перемирие и отправился за По стать во главе двух колонн, идущих в Папскую область: Вобуа, подходившего с подкреплениями из Альпийской армии, и Ожеро, который направлялся через По с нижнего течения Минчио.

Бонапарт придавал также большое значение ходу дел в Генуе вследствие ее положения на одном из путей во Францию и силы ее сената. Он сознавал, что для упрочения влияния Франции в Генуе необходимо потребовать изгнания двадцати австрийских и неаполитанских вассальных семейств; но он не имел никаких приказаний на этот счет и боялся прибегать к революционным мерам. Он ограничился тем, что послал в сенат письмо, в котором требовал, чтобы губернатор Нови, покровительствующий разбойникам, был примерным образом наказан, а австрийский посланник выслан; затем он требовал категорического объяснения. «Можете вы или не можете, – говорил Бонапарт, – освободить вашу территорию от наводняющих ее разбойников? Если вы не можете принять мер, то это сделаю за вас я: буду жечь города и деревни, в которых совершится убийство, и дома, в которых дадут убежище разбойникам; а также примерно наказывать чиновников, которые будут их терпеть. Убийство одного француза должно вызывать несчастье целых общин, тому не воспрепятствовавших».

Знакомый с медлительностью дипломатии, Бонапарт послал своего адъютанта Мюрата с письмом для прочтения его в сенате. «Необходим, – писал он послу Фепу, – такой род сообщения, который наэлектризовал бы этих господ». В то же время он послал для наказания имперских вассалов Ланна с 1200 человек. Замок Августина Спинолы, главного подстрекателя бунта, был сожжен. Партизаны, схваченные с оружием в руках, были безжалостно расстреляны. Испуганный генуэзский сенат отрешил от должности губернатора Нови, выдал паспорты австрийскому посланнику и пробрюзжал, что будет охранять дороги собственными войсками. В Париж послали Винцента Спинолу, чтобы вступить в соглашение с Директорией относительно всех спорных вопросов: вознаграждения за фрегат La Modeste, изгнания вассальных семейств и возвращения семейств прежних изгнанников.

Бонапарт прибыл на Модену 19 июня (1 мессидора); в тот же день Ожеро вступил в Болонью.

Энтузиазм жителей Модены был безмерным. Они вышли навстречу Бонапарту и выслали к нему депутации с поздравлениями. Знатнейшие из них обращались к нему с искательствами и умоляли освободить их от ига герцога, который бежал в Венецию с награбленным. Но так как регентство, оставленное герцогом, выполняло все условия перемирия, Бонапарт не имел никакого основания пользоваться в герцогстве правами завоевателя и потому не мог удовлетворить желания жителей Модены; это был вопрос, который политические соображения заставляли его до времени откладывать. Он ограничился тем, что подал повод к надеждам и советовал сохранять спокойствие.

На его пути находился форт Урбино, первая крепость, принадлежащая папе римскому. Крепость с шестьюдесятью пушками большого калибра и несколькими сотнями человек гарнизона сдалась в ответ на требование. Найденную там тяжелую артиллерию Бонапарт направил на Мантую для вооружения осадных батарей.

Он вступил в Болонью, куда уже прибыла дивизия Ожеро; жители встретили Бонапарта с большой радостью. Болонья – прекрасно выстроенный город с населением в пятьдесят тысяч человек, славный своими художниками, учеными и университетом. Преданность Франции и ненависть к папскому престолу достигали в Болонье крайней степени. Здесь Бонапарт уже не стеснял народного неудовольствия, так как находился во владениях заклятого врага, папы, и мог пользоваться правами завоевателя, не будучи связан никакими обязательствами. Легатства Болонья и Феррара окружили его своими депутатами: он объявил временную независимость обоих легатств, обещая признать ее при заключении мира.

Ватикан встревожился; немедля послали посредника ходатайствовать за Папскую область перед французским главнокомандующим; для этой цели избрали уже становившегося посредником испанского посланника Азару, известного своим умом и симпатиями к Франции. Последний прибыл в Болонью и положил папскую тиару к ногам победоносной Республики. Бонапарт, верный своему плану не создавать пока в Италии никакого прочного порядка вещей, потребовал, чтобы Болонья и Феррара остались при объявленной им независимости, Анкона приняла французский гарнизон, папа заплатил 21 миллион, доставил хлеба и скота для армии и выдал сто картин или статуй. Эти условия были приняты.

Бонапарт много беседовал с Азарой и вполне очаровал его. От имени Французской республики он написал письмо знаменитому астроному Ориани и просил свидания с ним. Скромный ученый был смущен при виде молодого победителя и выразил ему почтение только своим замешательством. Бонапарт не упускал ни одного случая оказать честь Италии, пробудить ее гордость и патриотизм. Он являлся не варваром-завоевателем, а героем свободы, который хотел вновь зажечь факел гения в древней колыбели цивилизации.

Двадцать шестого июня (8 мессидора) он с дивизией Вобуа перешел Апеннины и вступил в Тоскану. Испуганный герцог отправил к нему посланником Манфредини. Бонапарт успокоил последнего относительно своих намерений, которые, однако, скрыл. Между тем его колонна направилась форсированными маршами на Ливорно, вошла туда неожиданно и завладела английской факторией. Губернатор был арестован, заперт в портшез и отправлен к герцогу с письмом, в котором объяснялись мотивы такого неприязненного поступка относительно дружественной державы. Великому герцогу указывалось, что губернатор нарушал все законы нейтралитета, притесняя французскую торговлю, давая убежище всем эмигрантам и всем врагам Республики; добавлялось, что из уважения к власти герцога ему предоставляют самому наказать вероломного чиновника.

Этот энергичный поступок доказал всем нейтральным государствам, что французский главнокомандующий примет на себя заботы о полиции в их владениях, если они сами не сумеют о ней позаботиться. Бонапарт оставил в Ливорно гарнизон и назначил комиссаров для секвестрования английских, австрийских и русских товаров. Затем он отправился во Флоренцию, и великий герцог устроил ему великолепный прием. Пробыв там несколько дней, Бонапарт возвратился в свою главную квартиру в Ровербелле около Мантуи.

Таким образом, в течение двадцати дней и с одной дивизией, размещенной на правом берегу По, он оказал давление на все итальянские владения и обеспечил у себя в тылу спокойствие на время новой борьбы, которую ему предстояло выдержать с австрийским могуществом.

В то время как Итальянская армия с таким рвением выполняла задачу, поставленную ей общим планом кампании, армии в Германии не могли даже начать поход. Затруднения в устройстве складов и недостаток лошадей принуждали их оставаться в бездействии. Со своей стороны, Австрия, в интересах которой было воспользоваться ситуацией, совершала свои приготовления с непостижимой медлительностью и не была готова открыть военные действия ранее первых чисел июня (середины прериаля). Численность ее армий много превосходила французские, но поражения в Италии принудили ее отделить Вурмзера с 30 тысячами лучших рейнских войск: ему поручалось присоединить к себе и реорганизовать остатки армии Больё. Таким образом, кроме своих завоеваний, Итальянская армия оказывала важную услугу армиям в Германии, уменьшая численность их противников. Придворный совет, задумавший было действовать наступательно и перенести театр войны в провинции Франции, теперь думал только об обороне и отражении нашествия французов. Он даже желал продолжения перемирия, но его уже прекратили, и враждебные действия должны были начаться 31 мая (12 прериаля).

Общий обзор театра войны был уже представлен.

Рейн и Дунай, вытекая один из Альп, другой – из Шварцвальда, сближаются между собой в окрестностях озера Констанц, откуда один направляется на север, а другой – на восток Европы. Долины рек Майна и Неккара образуют как бы естественные проходы через хребет Шварцвальда в долину Дуная или обратно – из долины Дуная в долину Рейна.

Этот театр войны и операционные планы, им продиктованные, не были тогда еще известны так, как известны теперь благодаря великим военно-историческим примерам. Карно, управлявший военными операциями на основании кампании 1794 года, доставившей ему европейскую известность, выработал свою теорию. Во время того сражения не имело смысла ждать успеха от фронтальной атаки против центра неприятельского расположения, защищенного лесом Мормаль; тогда вышли вдоль неприятельских крыльев, обошли их и принудили неприятеля к отступлению. Пример этот запечатлелся в памяти Карно. Одаренный творческим, но вместе с тем и слишком систематическим умом, он составил себе целую теорию войны на основании одной кампании, с предвзятой идеей, что следует наступать разом на оба крыла армии и стараться их обойти.

Военные считали эту идею успешной в сравнении с кордонной системой, предполагавшей атаку неприятеля на всех пунктах, но она превращалась у Карно в затверженную и потому опасную систему. Обстоятельства, при которых начиналась кампания, как будто сами ее навязывали. Армия Самбры-и-Мааса и Рейнско-Мозельская армия были расположены на Рейне и значительно удалены друг от друга: в местах их расположения в долину Дуная выходили две долины. Это уже оказывалось для Карно достаточным основанием составить из французов две колонны, из которых одна шла бы вдоль Майна, другая вдоль Неккара, обе старались бы обойти крылья имперских армий и заставить их отступать к Дунаю.

Он предписал генералам Журдану и Моро отправиться одному из Дюссельдорфа, а другому из Страсбурга и наступать изолированно друг от друга. Как доказали впоследствии события, разделиться на две армии – значит дать противнику возможность сосредоточиться и броситься всей массой на одну из них. Клерфэ годом ранее почти выполнил этот маневр, сначала отразив Журдана в нижнем течении Рейна, а затем бросившись на Майнцские линии. И не обладай неприятельский генерал высокими военными способностями, его как бы вынуждали следовать этому плану и доставляли случай, который иначе мог бы найти только гений.

На таком ошибочном плане было основано наступление. Способы его выполнения были придуманы столь же дурно, как и сам план. Демаркационная линия между враждующими армиями шла по Рейну от Дюссельдорфа до Бингена, описывала дугу по склонам Вогезов от Бингена до Мангейма, затем опять шла по Рейну до Базеля. Карно желал, чтобы армия Журдана в числе 40 тысяч человек дебушировала из Дюссельдорфа и Нойвидского тет-де-пона[15]15
  Предмостное укрепление, используемое преимущественно для создания защитного периметра. – Прим. ред.


[Закрыть] на правый берег Рейна для маневра и привлечения к себе внимания неприятеля; остальная часть этой армии численностью 25 тысяч человек под началом Марсо должна была подняться вверх по Рейну, идя в тылу Моро, и затем тайно перейти реку в окрестностях Страсбурга.

Как Моро, так и Журдан одинаково представляли Директории все неудобства этого плана. Журдан с 40 тысячами солдат в нижнем течении Рейна мог быть раздавлен многочисленным неприятелем и уничтожен, в то время как часть его армии бесцельно теряла время, чтобы подняться по Рейну от Майнца до Страсбурга. Всего естественнее было совершить переправу у Страсбурга правому крылу Моро, что можно было сделать так же тайно и вместе с тем не терять драгоценного на войне времени. Это изменение плана, к счастью, приняли. Журдан, пользуясь двумя тет-де-понами в Дюссельдорфе и Нойвиде, должен был перейти первый и привлечь к себе внимание неприятеля, отвлекая его от верхнего течения Рейна, где Моро предстояло открыто совершить переправу.

Таким образом, план был окончательно составлен, и все готовились к его выполнению. Враждебные армии были почти одинаковы по численности. С отбытием Вурмзера австрийцы на всем протяжении Рейна имели немногим более 150 тысяч человек, которые были расположены от Базеля до окрестностей Дюссельдорфа. У французов имелось столько же, не считая 40 тысяч, охранявших Голландию.

Однако в составе армий присутствовала значительная разница: у австрийцев в числе 150 тысяч было 38 тысяч кавалерии и 115 тысяч пехоты; у французов – более 130 тысяч пехоты, но только от 15 до 18 тысяч кавалерии.

Это превосходство в кавалерии давало австрийцам значительное преимущество, особенно при отступлении. Кроме того, они имели и другое преимущество – единое командование. С отбытием Вурмзера обе имперские армии находились под командованием молодого эрцгерцога Карла, отличившегося уже под Туркуэном. У французов было два превосходных главнокомандующих, но они действовали отдельно, были разобщены значительным расстоянием и управлялись правительством, находившимся в двухстах милях от театра войны.

Перемирие окончилось 30 мая. Враждебные действия начались общей рекогносцировкой на аванпостах.

Как мы уже знаем, армия Журдана растянулась от окрестностей Майнца до Дюссельдорфа. В Дюссельдорфе у него имелся тет-де-пон для переправы на правый берег, затем он мог подняться вверх между Рейном и нейтральной прусской границей до реки Лан и остановиться там или наступать далее до Майна. Против него расположились от Майнца до Дюссельдорфа 15 тысяч австрийцев под началом принца Вюртембергского.

Журдан приказал Клеберу дебушировать из Дюссельдорфа с 25 тысячами человек. Последний оттеснил австрийцев и разбил их при Альтенкирхене 4 июня (16 прериаля), после чего продолжал наступление. Когда Клебер подошел к переправе при Нойвиде и прикрыл ее, Журдан переправился там с остальными войсками своей армии и соединился с ним; таким образом, к 5 июня у него на Лане находилось около 45 тысяч человек.

Марсо с 30 тысячами оставался перед Майнцем. Эрцгерцог Карл находился в Майнце; узнав, что французы, как и в прошлом году, дебушируют из Дюссельдорфа и Нойвида, он переправился с частью своей армии на правый берег, чтобы остановить их. Журдан предполагал настичь и атаковать принца Вюртембергского прежде, чем тот получит подкрепление. Но, будучи задержан на один день, он упустил этот случай и сам был атакован в Вецларе 7 июня.

Теперь Журдан занимал течение Лана: правое крыло его упиралось в Рейн, а левое оканчивалось у Вецлара. Эрцгерцог с главными своими силами направился на Вецлар и разбил на крайнем левом крыле дивизию Лефевра, принудив ее к отступлению. Журдан с разбитым левым крылом должен был опираться на правое крыло, примыкавшее к Рейну. Чтобы не быть окончательно припертым к реке, ему приходилось дать эрцгерцогу сражение, имея в тылу Рейн. В случае поражения отступление к Нойвиду и Дюссельдорфу стало бы весьма затруднительным и даже гибельным. Потому Журдан решил начать отступление, которое и совершил спокойно и в полном порядке.

Он перешел на левый берег в Нойвиде, Клебер же должен был сделать это, спустившись по Рейну до Дюссельдорфа. Ему было приказано отступать медленно, но избегать сражения, однако, увлекаемый своей воинственностью и будучи сильно тесним австрийцами, он остановился и дал славное и бесполезное сражение; после чего подошел к дюссельдорфскому укрепленному лагерю. В интересах Рейнской армии Журдан принял на себя неблагодарную задачу вести наступление, чтобы опять отступить. Люди, мало знакомые с военным делом, могли счесть его маневр поражением. Но самоотвержение храброго генерала не остановилось перед этим; чтобы начать новое наступление, он ожидал, пока Рейнская армия воспользуется его диверсией.

Моро, уже выказавший редкое благоразумие, твердость и хладнокровие в военных действиях на Севере, обладал всеми качествами, чтобы достойно выполнить возложенную на него задачу. Он решил перейти Рейн в Страсбурге. Там Моро мог собрать много продовольствия, судов и достаточно войск. Лесистые острова на Рейне около Страсбурга облегчают переправу; форт Кель на противоположном берегу легко захватить, а раз заняв, его можно привести в оборонительное положение и воспользоваться им, как и тет-де-поном для моста, наведенного перед Страсбургом.

Всё было приготовлено для переправы, а внимание неприятеля отвлечено на нижнее течение Рейна, когда Моро 14 июня (26 прериаля) предписал общую атаку против Мангеймского укрепленного лагеря. Целью атаки было обратить на Мангейм внимание генерала Латура, командовавшего войсками на Рейне под общим руководством эрцгерцога Карла. Эта искусно и энергично поведенная атака вполне достигла своей цели. Сейчас же после нее Моро направил часть своих войск на Страсбург; распустили слух, что они идут в Италию на подкрепление армии, и стали заготавливать продовольствие во Франш-Кон-те.

Другие войска направлялись к Страсбургу вниз по Рейну из окрестностей Гюнингена с целью стать гарнизоном в Вормсе. Все маршруты были рассчитаны таким образом, чтобы войска прибыли к пункту назначения 23 июня (5 мессидора). И в самом деле, в этот день 28 тысяч человек собрались под началом генерала Дезе, расположившись или у Страсбурга, или в окрестностях города. Десять тысяч должны были переправиться ниже Страсбурга в окрестностях Гамбсхейма, 15 тысяч – перейти из Страсбурга в Кель.

Двадцать третьего вечером закрыли страсбургские ворота, чтобы до неприятеля не могли дойти сведения о готовящейся переправе. Войска ночью направились к реке, сохраняя полное молчание. Суда были спущены в Рейн. Большой остров Эрлен-Рейн представлял удобный промежуточный пункт для переправы, на него отправили на судах 2600 человек. Эти храбрецы не хотели подавать перестрелкой сигнала неприятелю, они прямо кинулись в штыки на войска, занимавшие остров, смяли их, преследовали и не дали времени развести мосты. Они перешли мосты вслед за бегущими и, хотя кавалерия и артиллерия не могли за ними следовать, решились выйти на большую равнину и подошли к Келю.

Недалеко от этого городка, в Вилыитете, располагался швабский контингент; его отряды, показывавшиеся на дороге, и особенно кавалерия делали положение французской пехоты весьма опасным. Тогда послали за подкреплением суда, не поколебавшись таким образом лишить себя на время всякого пути к отступлению. Когда подкрепление прибыло, приблизились к Келю, атаковали укрепления в штыки и взяли их. Артиллерия, найденная в форте, была немедленно обращена навстречу неприятельским войскам, подходившим из Вилыптета, и они были отброшены.

Тогда приступили к наводке моста между Страсбургом и Келем и закончили наведение 25 июня; через этот мост переправилась вся армия. Десяти тысячам человек, посланным в Гамбсхейм, переправа не удалась. Они поднялись к Страсбургу и перешли реку по наведенному мосту.

Последняя переправа через Рейн была исполнена скрытно, точно и смело; однако разбросанность австрийских войск от Базеля до Мангейма значительно уменьшала ее затруднения. Принц Конде находился на Верхнем Рейне, в Брайзахе, с 3800 человек; швабский контингент в числе 7500 человек находился в Вилынтете, на высоте Страсбурга, и около 8 тысяч генерала Старая растянулись от Страсбурга до Мангейма. Неприятельские силы были весьма незначительны, но преимущество французов было достигнуто исключительно скрытностью переправы, а скрытность стала возможна благодаря благоразумию, с которым всё было подготовлено.

Такое положение дел представляло случай к самым блестящим триумфам. Если бы Моро действовал с быстротой победителя Монтенотте, он мог бы броситься на рассеянные вдоль реки отряды, уничтожить их один за другим и раздавить даже самого Латура, перешедшего в Мангейм на правый берег едва с 36 тысячами. Прежде чем эрцгерцог Карл вернулся бы с берегов Лана, армии Верхнего Рейна уже не существовало бы.

История доказывает, что быстрота всесильна на войне так же, как она всесильна во всех обстоятельствах жизни. С ее помощью неприятеля разбивают по частям, наносят удар за ударом, не дают ему оправиться, деморализуют и лишают способности что-то обдумать и на что-нибудь решиться. Но эта быстрота, великие примеры которой мы видели в Альпах и на По, требует великой цели, великого ума и великих страстей, которые дерзали бы к такой цели стремиться. В мире нет ничего великого без страстей, увлечения и смелости, которые одни сообщают уму и характеру силу. Моро, ум ясный и прочный, не обладал тем душевным жаром, который на трибуне, на войне, во всех обстоятельствах жизни увлекает за собой людей и ведет их вопреки их желанию к обширным целям.

Промежуток времени 25–28 июня Моро потратил на сосредоточение своих дивизий на правом берегу Рейна. Дивизия Сен-Сира, оставленная им у Мангейма, подходила форсированными маршами. В ожидании этой дивизии у Моро оставалось в распоряжении 53 тысячи человек, а перед ним было разбросано около 20 тысяч неприятельских солдат. Двадцать восьмого июня он атаковал 10 тысяч австрийцев, укрепившихся в Ренхене, разбил их и забрал восемьсот пленных. Остатки этого отряда принял на себя Латур, поднимавшийся по правому берегу. Сен-Сир прибыл 30 июня, и армия в полном составе расположилась за рекой. Она составляла 71 тысячу человек, из которых 63 тысячи были пехотинцы, 6 тысяч кавалерия и т. д. Моро поручил правое крыло Ферино, центр – Сен-Сиру, а левое крыло – Дезе. Сам он стоял у подошвы Шварцвальда.

Швабские Альпы, как известно, образуют горный массив, отклоняющий Дунай к востоку, а Рейн к северу; его расчленяют долины Майна и Неккара, притоков Рейна. Это горы средней высоты, лесистые и изрезанные узкими дефиле. Долина Рейна отделяется от долины Неккара горной цепью, которая именуется Шварцвальдом. Перейдя на правый берег Рейна, Моро оказался у подошвы Шварцвальда; он должен был перейти через эту горную цепь, чтобы выйти в долину Неккара.

Швабский контингент и отрад принца Конде отступили к Швейцарии для охранения верхних проходов Шварцвальда. Латур с главным корпусом подходил из Мангейма для защиты нижних проходов – Раштатта, Эттлингена и Пфорцхайма. Моро без всякого вреда мог бы пренебречь отрадами, направлявшимися к Швейцарии, и со всеми своими силами броситься на Латура, которого неизбежно бы раздавил. Тогда он вышел бы победителем в долину Неккара прежде эрцгерцога Карла. Однако, как генерал вполне благоразумный, он не хотел ничего упустить из виду; он поручил Ферино преследование отдельных швабских отрядов и принца Конде; Сен-Сира с центром направил вперед к горному хребту занять несколько возвышенностей; сам же направился вдоль подножия хребта к Раштатту, в сторону Латура.

Подобное распределение сил было двойным результатом благоразумия Моро и плана Карно. Моро желал обезопасить себя повсюду и в то же время иметь возможность протянуть свои расположения до самой Швейцарии, чтобы быть в состоянии в случае надобности оказать поддержку Итальянской армии в Альпах.

Французский генерал выступил 30 июня; двинулся между Рейном и горами по холмистой, изрытой горными потоками местности. Он подвигался вперед с крайней осторожностью и дошел до Раштатта только 3 июля. Еще можно было разбить Латура, с которым эрцгерцог Карл не успел соединиться; последний оставил 36 тысяч на Лане, а 27 – перед Майнцем против Журдана; руководство этими силами он поручил генералу Вартенслебену. Эрцгерцог торопился, как только мог, но голова его колонн была еще далеко. За вычетом гарнизона в Мангейме у Латура оставалось не более 36 тысяч солдат. Его войска тянулись по Мургу, притоку Рейна; левое крыло стояло в горах и занимало Гернсбах; центр находился у подножия гор, немного впереди Мурга; правое крыло – на равнине вдоль лесов Нидербюля, доходящих до самого Рейна; наконец, резерв – в Раштатте. Латуру не следовало принимать сражения до прибытия эрцгерцога; но, полагаясь на сильную позицию, он желал прикрыть большую дорогу из Раштатта в долину Неккара.

Моро имел при себе только свое левое крыло, центр под командованием Сен-Сира оставался позади, с целью завладеть некоторыми пунктами в Шварцвальде; обстоятельство это уравновешивало силы противников. Моро атаковал Латура 5 июля. Войска его выказали большое мужество, овладели Гернсбахом на Мурге и взяли Куппенхайм в центре неприятельских расположений; но на равнине под огнем австрийской артиллерии и в присутствии многочисленной кавалерии французские дивизии развернуться не смогли. Наконец все-таки завладели и Нидербулем, и Раштаттом, заняли всё течение Мурга и захватили тысячу пленных.

Моро остановился на поле сражения и не пожелал преследовать неприятеля; он мог бы довершить поражение Латура до прибытия эрцгерцога, но находил свои войска слишком уставшими и для новой атаки чувствовал необходимость располагать большими силами, подкрепив себя Сен-Сиром, которого и ожидал до 4 июля. Этот четырехдневный промежуток дал эрцгерцогу возможность подойти с 25 тысячами подкрепления и опять принять сражение на равных условиях.

Взаимное положение враждующих армий оставалось почти таким же, как и прежде. Обе они стояли перпендикулярно к Рейну, одним крылом – в горах, центром – у их подножия, другим – на лесистой и болотистой береговой равнине. Моро, оценивавший обстановку хотя и медленно, но всегда точно, так как сохранял необходимое хладнокровие для исправления собственных ошибок, еще в сражении при Раштатте почувствовал важность направления основных усилий в горы. В самом деле, тот, кто был их обладателем, имел в своих руках проход в долину Неккара – главную цель, которую противники оспаривали; кроме того, так он мог обойти эрцгерцога и оттеснить его к Рейну. Моро имел и другое основание считать горы главным ключом сражения: свое превосходство в пехоте и слабость в кавалерии.

Эрцгерцог также сознавал значение горного хребта, но многочисленная кавалерия вынуждала его держаться равнины. Он исправил позицию, занятую Латуром, направил саксонцев в горы для обхода Моро, укрепил Ротензольское плато, куда упиралось его левое крыло, центр свой развернул у подножия гор впереди Малыиа, а кавалерию – на равнине. Он хотел атаковать 10 июля. Моро его опередил и сам атаковал 9-го.

Генерал Сен-Сир с правым крылом атаковал Ротензоль; при этом он выказал обычную для всей его славной военной карьеры точность и искусство маневрирования. Не имея возможности выбить неприятеля из его грозной позиции, он обхватил ее застрельщиками, затем повел фальшивую атаку с умышленным отступлением, дабы заставить австрийцев покинуть позицию и броситься преследовать французов. Маневр удался: австрийцы, видя наступление, а затем и беспорядочное бегство французов, кинулись за ними. Сен-Сир в это время направил на австрийцев, оставивших свою позицию, заблаговременно приготовленные войска, и завладел плато. Дальнейшим наступлением он угрожал саксонцам и принудил их к отступлению.

Около Малыпа, в центре, устроил жаркое дело с австрийцами Дезе: сначала завладел этой деревней, потом потерял ее и закончил день тем, что занял последние хребты у подножия гор. На равнине наша кавалерия не начинала сражения, и Моро держал ее у опушки леса.

Итак, повсюду, исключая горы, сражение оставалось нерешительным; но горы были важнейшим пунктом, так как, продолжая там наступление, Моро мог захватить проходы в долину Неккара, обойти эрцгерцога и оттеснить его к Рейну. Правда, в свою очередь, если эрцгерцог и терял горы, то у него оставалась возможность заставить Моро потерять Рейн.

В подобных обстоятельствах теряет всегда менее смелый; тот, кто считает себя обойденным, и бывает обойден на самом деле. Эрцгерцог не желал рискованным движением подвергать опасности самое существование австрийской монархии, последним оплотом которой оставалась его армия. Это решение осуждали, так как оно влекло за собой отступление и подвергало нашествию всю Германию. Можно удивляться прекрасной и возвышенной смелости гения, достигающего великих результатов ценою великих опасностей, но ее нельзя делать общим законом. Благоразумие – единственная обязанность в положении, подобном положению эрцгерцога, и его нельзя обвинять за отступление с целью опередить Моро в долине Неккара и защитить государства юга Германии. Он принял решение отступить из Германии, не прикрываемой более никакой оборонительной линией, и подняться вверх по Майну и Неккару к главной линии Южной Германии – Дунаю. Эта река, прикрытая двумя крепостями Ульмом и Ратисбоном[16]16
  Регенсбургом. – Прим. автора.


[Закрыть], была лучшей защитой для Австрии. Сосредоточивая на ней свои силы, эрцгерцог был у себя дома, владел обоими берегами реки и при равной численности с неприятелем, маневрируя на обоих берегах, мог броситься на любую из наступающих армий.

Неприятель, напротив, находился в чужой стране, на огромном расстоянии от своих опорных пунктов, не обладая превосходством в силах, а кроме того, и при наступлении, и в случае отступления ему приходилось перемещаться по труднопроходимой стране, будучи разделенным на две армии. Всё, что имперские войска выигрывали, приближаясь к Дунаю, то теряли французы. Однако, чтобы обеспечить себе эти выгоды, эрцгерцог должен был избежать поражения при своем отступлении, для чего следовало отступать в порядке и неторопливо, вместе с тем избегая сражения.