Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 2"

Это было мучительное зрелище, имевшее ужасные последствия и получившее отклик в Испании и в Европе.

Наутро, при первых звуках барабана, эти самые люди, вновь ставшие послушными и человеколюбивыми, вернулись в строй. Порядок был незамедлительно восстановлен, а несчастные жители Кордовы избавлены от разорения, которому подвергались в течение нескольких часов. Постепенно они возвратились в свои дома и даже высказали пожелание оставить у себя французскую армию, чтобы не пришлось терпеть новых боев на улицах и в жилищах. Любопытно, что после взятия Кордовы несколько швейцарцев, служивших у Агустина де Эчаварри, перешли на сторону французов, и почти столько же солдат из двух французских полков (Прё и Рединга) перешли к неприятелю.

Поразившая Кордову бойня ужаснула испанцев и привела их в отчаяние. Но поскольку ненависть намного превосходила ужас, вскоре все повстанцы Андалусии решили объединиться, сообща одолеть генерала Дюпона и отомстить ему за разграбление Кордовы, которое они описывали всюду в самых мрачных красках. Андалусия единодушно возмутилась против французов, поклялась истребить их до последнего и, насколько смогла, свое слово сдержала.

Едва французские войска перешли Сьерра-Морена, почти не оставив постов в тылах, как полчища изгнанных из Кордовы повстанцев рассеялись по их линии сообщения, заняв ущелья, заполонив деревни вдоль дороги и безжалостно истребив всех французов, какие им попались, – путешественников, больных и раненых. Мятежники Хаэна после ухода французов из Андухара захватили город и перебили всех больных в госпитале. В местечке Монторо, меж Андухаром и Кордовой, оставалось подразделение в две сотни человек для охраны пекарни, где для армии, пока она не вошла в Кордову, выпекали хлеб. Прямо накануне ее вступления в Кордову и, следовательно, еще прежде мнимого опустошения, ею учиненного, пришедшие из Сьерра-Морена и окрестных городков жители неожиданно набросились на французский пост и с неслыханной жестокостью истребили всех солдат. Пять-шесть чудом спасшихся французов принесли в армию это известие, от которого она содрогнулась и которое вовсе не склонило ее к милосердию. Так война стала принимать жестокий характер, не изменив, однако, французских солдат, которые, когда остывала ярость боя, вновь становились мягкими и человечными, какими всегда и были, какими были во всей Европе, по которой прошли победителями, но не варварами.

Генерал Дюпон, обосновавшись в Кордове, пользуясь ее ресурсами для восстановления сил армии и починки снаряжения, но имея лишь 12 тысяч человек, 2 тысячи из которых были швейцарцами, на которых он не мог положиться, был не в состоянии выдвигаться в Андалусию прежде соединения с дивизиями генералов Веделя и Фрера, оставшимися в Толедо и Эскориале. Он с нетерпением ждал запрошенных подкреплений, не сомневаясь в их скорейшем прибытии. Оставалось только узнать, дошли ли его депеши до Мадрида, ибо бандиты Сьерра-Морена подстерегали и истребляли всех курьеров.

Пока генерал Дюпон ждал подкреплений в Кордове, волнения в Андалусии усиливались. Вокруг Севильи собрались войска численностью 12–15 тысяч человек. Новые ополчения формировались, обучались и привыкали к дисциплине. Погода также помогала восставшим и не благоприятствовала французской армии, положение которой ухудшалось с каждой минутой, ибо непрестанно усиливающаяся жара увеличивала количество больных и подрывала моральный дух солдат. Французский флот в это время подвергался в Кадисе великой опасности.

После убийства несчастного Солано волнение в городе, где властвовала самая ничтожная чернь, непрестанно нарастало. Томас де Морла всячески угождал толпе, потакая ей и каждый день позволяя совершать злодейства. Мятежники принялись требовать уничтожения французского флота и истребления французских матросов. Желание это было естественно, но трудноисполнимо, ибо пять французских кораблей и фрегат были снаряжены 3–4 тысячами уцелевшими в Трафальгаре моряками и вдобавок располагали 4–5 сотнями орудий. Они успели бы поджечь испанские эскадры и весь арсенал Кадиса прежде, чем допустили бы хоть одного человек к себе на борт. К тому же, располагаясь у входа в гавань Кадиса, рядом с городом, вперемешку с оснащавшейся в то время испанской дивизией, французские корабли могли ее уничтожить и направить огонь на город. Правда, тогда позвали бы англичан и французские моряки пали бы под перекрестным огнем из испанских фортов и с английских кораблей, но они погибли бы, жестоко отомстив ослепленным союзникам и варварам-врагам.

Томас де Морла, который оценивал положение лучше, чем население Кадиса, не хотел подвергать себя подобным опасностям и со свойственным ему лукавством затеял переговоры. Он предложил адмиралу Розили немного отодвинуть корабли вглубь гавани, оставив испанскую дивизию при входе, разделить эскадры для предупреждения столкновений кораблей и доверить, таким образом, заботу охранять Кадис от англичан самим испанцам. Адмирал Розили, с минуты на минуту ожидавший прибытия генерала Дюпона, о выдвижении которого ему было известно, принял эти условия, будучи уверен, что через несколько дней станет хозяином порта и всего Кадиса. Вследствие чего он приказал отвести свои корабли от испанских и занял позицию в глубине гавани, оставив испанскую дивизию при входе.

Так протекли первые дни июня, которые генерал Дюпон использовал на захват Кордовы. Но вскоре адмирал Розили стал замечать, что мнимые любезности Томаса де Морлы являлись лишь ловушкой, призванной выиграть время и подготовить средства нападения на французский флот, стоявший в глубине гавани, откуда он не мог причинить большого вреда Кадису и его обширному арсеналу.

Видя, как испанские батареи, достававшие огнем до середины гавани, подкрепляются новыми мортирами и гаубицами, как снаряжаются канонерские лодки и бомбарды, адмирал понял цель этих приготовлений и решил увести свои корабли к деревушке в заливе, воспользовавшись приливом при полной луне, когда вода особенно высока. В заливе он мог укрыться от самого разрушительного огня, долго обороняться и, прежде чем пасть, причинить большие разрушения. Но для отвода кораблей нужен был западный ветер, а дул только восточный. Пока адмирал дожидался ветра, проницательность испанских офицеров сделала его маневр невозможным. Они затопили старые корабли в проходах, ведущих в залив, и поставили на якорь линию канонерок и бомбардирных судов с тяжелой артиллерией. Другую линию канонерок и бомбардирных судов они поставили со стороны Кадиса, также затопив там несколько старых кораблей. Французская эскадра оказалась запертой в центре гавани, на позиции, с которой не могла уйти и на которой попадала под обстрел батарей с суши и с канонерских лодок и была лишена возможности передвинуться туда, откуда могла причинить наибольший ущерб.

Девятого июня, по завершении всех приготовлений, господин де Морла, не утруждая себя более переговорами, приказал открыть огонь по эскадре адмирала Розили. Суда со стороны деревни в заливе и со стороны Кадиса приступили к обстрелу французских кораблей. Под градом ядер и бомб французы держались с хладнокровием и стойкостью, достойными героев Трафальгара. К несчастью уровень воды не позволял им приблизиться к батареям на суше, и они выносили огонь, почти не имея возможности на него отвечать. Но зато они смогли вдребезги разбить и пустить ко дну множество бомбардирских суден и канонерок.

Начавшись в три часа пополудни 9 июня, обстрел продолжался до десяти часов вечера. На следующий день он возобновился в восемь утра и продолжался без перерывов до трех часов. К концу этого печального боя по французским кораблям было выпущено 2200 бомб, только 9 из которых достигли бортов, не причинив значительного ущерба. Потери составили 13 человек убитыми и 46 тяжелоранеными. Французы уничтожили 15 канонерок и 6 бомбард и вывели из строя 50 испанцев.

Сочтя, что сделал достаточно для удовлетворения кадисской черни, и опасаясь каких-нибудь отчаянных действий французского флота, Томас де Морла послал к адмиралу Розили парламентера с предложением сдаться. Розили приказал отвечать, что сдаться не может, ибо его экипажи поднимут бунт и не станут его слушать, но он предлагает на выбор два условия: либо он уйдет, если англичане пообещают пуститься за ним в погоню только через четыре дня, либо, выгрузив на сушу артиллерию, останется на рейде до тех пор, пока его участь и участь Кадиса не решит общий ход военных действий. Морла отвечал, что не может самостоятельно принять ни одно из условий и должен снестись с Севильской хунтой, которой подчинялся весь юг Испании. Была ли эта отсрочка притворством со стороны Морла, который, возможно, вновь тянул время для подготовки новых средств разрушения, или нет, но она устраивала адмирала Розили, ибо он ожидал скорого прибытия генерала Дюпона, о вступлении которого в Кордову 7 июня стало известно совсем недавно. Войдя в Кордову, генерал Дюпон в самом деле мог подойти к Кадису уже 13–14 июня. В это время окружающая гавань суша покрывалась редутами, пушками, устрашающими средствами разрушения.

Четырнадцатого июня генерал Дюпон всё еще не появлялся, а Севильская хунта требовала безоговорочной капитуляции. Средства неприятеля утроились. Оставалось только подвергнуться медленному и неминуемому уничтожению под обстрелом, отвечать на который было невозможно. Капитуляция оставляла хотя бы шанс быть освобожденным из тюрьмы несколько дней спустя победоносной французской армией. Следовало сдаться ради спасения жизни. Корабли были разоружены, а офицеры заключены в форты под неистовые рукоплескания кровожадной черни. Так закончился в Кадисе морской альянс двух наций, к великой радости высадившихся англичан, которые уже вели себя в порту Кадиса как в своем собственном.

Адмирал Розили пал, потому что генерал Дюпон не подоспел к нему на помощь. Что же случилось с самим генералом Дюпоном, заброшенным в центр восставшей Андалусии с десятью тысячами новобранцев?

Остановившись в Андалусии, Дюпон рассчитывал на свои собственные войска, на присоединение двух его дивизий, и ни минуты не сомневался, что с двадцатью тысячами солдат сумеет усмирить Андалусию. Но нужно было знать, удалось ли курьерам добраться до Мадрида, где, не догадываясь о событиях в центре Испании, стояли две эти дивизии. Он десять дней прождал в Кордове помощи и приказов, которые так и не пришли. Между тем слухи о разгроме флота, измене швейцарцев и войск из лагеря Сан-Роке позволили генералу увидеть, наконец, опасность своего положения. Справа из Севильи на него надвигалась армия Андалусии, слева из Хаэна – армия Гренады. Последняя в настоящую минуту была опаснее, ибо от Хаэна до Байлена, от которого генерала в Кордове отделяло около двадцати четырех французских лье, лишь один шаг через ущелья Сьерра-Морена. Он принял решение оставить Кордову и отойти к Андухару, расположенному в семи лье от Байлена и гораздо ближе к ущельям Сьерра-Морена. Так, вместо завоевательной прогулки по Андалусии Дюпон был вынужден прибегнуть к отступлению.

Поскольку ничто не вынуждало его торопиться, он отступал медленно и упорядоченно, отбыв из Кордовы вечером 17 июня, дабы двигаться ночью, как принято делать в это время года при жаркой погоде. С тех пор как стало известно о зверствах испанцев, больные и раненые, способные вынести тяготы перевозки, не желали отставать от армии. Поэтому пришлось везти за собой множество обозов с ранеными, больными и офицерскими семьями, последовавшими в Испанию за армией, которая, казалось, назначалась к длительной оккупации, а не к активным боевым действиям.

По дороге не встретилось никакого сопротивления, но по приходе в Монторо армию охватил ужас при виде повешенных на деревьях, наполовину закопанных в землю или разорванных на куски французов, настигнутых поодиночке врагом. Никогда французским солдатам не доводилось ни совершать, ни терпеть подобного ни в одной стране, хотя они воевали повсюду: в Египте, Калабрии, Иллирии, Польше! Впечатление было глубоким. Людьми завладело уныние, которое так и не прошло со временем.

Восемнадцатого июня прибыли в Андухар на Гвадалквивире. Жители, опасаясь мести за бойню, учиненную в Андухаре и окружающих местечках, разбежались, и городок казался совершенно пустым. Его перерыли в поисках продовольствия и обнаружили достаточно запасов на первые дни. Занялись также добыванием средств существования за деньги или с помощью хорошо организованного мародерства. В городе имелся старый мост через Гвадалквивир, с мавританскими башнями, служившими плацдармом. Башни наполнили отборными войсками. Справа и слева возвели несколько укреплений. Первую бригаду расположили на реке и несколько спереди, вторую – справа и слева от Андухара, швейцарцев – позади города, кавалерию – вдалеке на равнине, для наблюдения за местностью до самых подножий Сьерра-Морена. Словом, обустроили расположение, в котором можно было продержаться довольно долго и в безопасности дождаться подкреплений из Мадрида.

Всё было бы хорошо в решении отступить для приближения к ущельям Сьерра-Морена, если бы в результате была занята наилучшая позиция перед выходами из ущелий. К сожалению, это было не так, и это стало первой ошибкой, в которой впоследствии предстояло раскаяться генералу Дюпону. В самом деле, Андухар находился в семи лье от Байлена, и оставался шанс, что врагу удастся неожиданно переместиться к ущельям. Более того, за Байленом имелись и другие проходы, через которые можно было пробраться в ущелья Сьерра-Морены: то была дорога из Баэсы и Убеды. Поэтому из Андухара следовало следить за Байленом, и не только за Байленом, но и за Баэсой и Убедой, что требовало удвоения бдительности. Самым верным решением при оставлении Кордовы было бы перемещение в сам Байлен, где французы охраняли бы выходы из ущелий самим своим присутствием и откуда легко можно было следить, с помощью нескольких кавалерийских разъездов, за дорогой в Баэсу и Убеду. Впрочем, деятельная бдительность могла исправить эту ошибку и предупредить ее последствия. Итак, генерал Дюпон остановился в Андухаре, ожидая из Мадрида известий, которые всё не приходили, ибо редко какому курьеру удавалось пройти через Сьерра-Морена.

Таков был к концу июня результат первых усилий по подавлению испанского восстания. Генерал Вердье рассеял повстанцев у Логроньо, генерал Лассаль – в Вальядолиде и Старой Кастилии. Генерал Лефевр оттеснил арагонцев в Сарагосу, но остановился перед стенами этого города. Генерал Дюэм в Барселоне каждый день сражался за сообщение с генералом Шабраном, отправленным в Таррагону. Маршал Монсей ожидал в Куэнке приближения дивизии Шабрана. Генерал Дюпон, захватив и разграбив Кордову, отступил к ущельям Сьерра-Морена, заняв позиции в Андухаре. Французский флот в Кадисе, за отсутствием помощи, сдался.

Едва ли все эти подробности были известны в Мадриде и в Байонне. Там знали лишь то, что касалось Сеговии, Вальядолида, Сарагосы и, самое большее, Барселоны. О событиях на юге Испании там не было известно ничего или почти ничего. Если о них в Мадриде что-либо узнавали, то только через тайных эмиссаров монастырей или крупных испанских домов. Преданные Фердинанду VII испанцы с радостью распространяли слухи о том, что французский флот уничтожен, регулярные войска Андалусии и лагеря Сан-Роке движутся на генерала Дюпона, а тот вынужденно снялся с лагеря и теперь заблокирован в ущельях Сьерра-Морена; что Сарагоса останется непобежденной; что новый король Жозеф, который со дня на день собирается отбыть из Байонны, не поедет, и всей великолепной французской армии вскоре придется убраться с Иберийского полуострова.

Главный штаб французов собирал эти слухи и, хотя не верил им, но всё же передавал в Байонну. Несчастный Мюрат так просился обратно во Францию, что, несмотря на желание удержать в Мадриде его призрачную власть, ему разрешили уехать, и он воспользовался разрешением с детским нетерпением. После его отъезда признанным главой французской администрации стал генерал Савари, наводивший трепет на весь Мадрид своей грозной осанкой и славой безжалостного исполнителя волеизъявлений своего хозяина. Будучи весьма проницателен, он здраво оценивал положение и ничуть не скрывал его серьезности от Наполеона. Начав опасаться за выдвинутые вперед корпуса Монсея и Дюпона, генерал решил отказаться от войск в Мадриде и отправить две дивизии на юг Испании. Дивизию Веделя и вторую дивизию Дюпона, в составе 5 тысяч пехотинцев, генерал Савари направил из Толедо в Сьерра-Морена, с приказом очистить ущелья и присоединиться к главнокомандующему. Верно догадавшись, что генерал Дюпон подвергается наибольшей опасности, он собрался отправить в Мадридехос, то есть на середину пути к Андухару, его третью дивизию, которой командовал генерал Фрер; что довело бы корпус до 22–23 тысяч человек и сделало бы его неодолимым при любом повороте событий. Однако, по замечанию Наполеона, Савари послал дивизию Фрера не в Мадридехос, а в Сан-Клементе. В Сан-Клементе она была бы не более отдалена от генерала Дюпона, чем в Мадридехосе, но при необходимости могла прийти на помощь и маршалу Монсею, о судьбе которого было известно не более, чем о Дюпоне.

Тем временем Байоннская конституция была завершена. Ускорить отъезд Жозефа в Мадрид следовало по двум причинам: сменить власть наместника Мюрата и направить в Мадрид подкрепление, которое удерживалось для сопровождения нового короля. Наполеон, в самом деле, распорядился таким образом, чтобы часть войск из сопровождения Жозефа последовала за ним в Мадрид, другая часть стала по дороге подкреплением для маршала Бессьера, а третья отправилась к Сарагосе для содействия штурму. Этими мерами Наполеон не ограничился. Опасаясь, как бы беглецы из Наварры, Арагона и верхней Кастилии не нарушили французскую границу, что стало бы досадной неприятностью для завоевателя, двумя месяцами ранее считавшего себя уже хозяином Иберийского полуострова, он сформировал в Пиренеях четыре колонны (организованные в стрелковые роты) по 1200–1500 человек в каждой, состоявшие из конных жандармов, Национальной гвардии и пиренейских монтаньяров. Этим войскам назначалось следить за границей, противостоять проникновениям партизан, а при необходимости переходить на ту сторону Пиренеев для оказания помощи французским войскам.

Покончив с мерами по охране границы, Наполеон сформировал подкрепление для генерала Лефевра, последовательно направив на Сарагосу три пехотных полка с Вислы, генерала Вердье с частью его дивизии, множество осадной артиллерии и колонну отборных национальных гвардейцев, набранных в Пиренеях, – в целом корпус в 10–11 тысяч человек. Поскольку Лефевр-Денуэтт был только кавалерийским генералом, Наполеон поручил руководство осадой генералу Вердье, придав ему одного из своих адъютантов, генерала Лакоста, для организации инженерных работ. Всё позволяло надеяться, что с подобной силой и множеством артиллерии восставший город удастся одолеть.

Затем император занялся организацией корпуса маршала Бессьера, миссия которого состояла в прикрытии движения Жозефа на Мадрид и противостоянии повстанцам севера, о которых с каждым днем доходили всё более тревожные вести. Из шести призванных старых полков в Байонну уже прибыли четыре: 4-й легкий и 15-й линейный, 2-й и 12-й легкие, а также два батальона из Парижа. Наполеон поместил их под командование дивизионного генерала Мутона, находившегося в Испании с самого начала вторжения, и сформировал из них две бригады. Первая бригада, из 2-го и 12-го легких полков и подразделений Императорской гвардии, была отдана под командование генерала Рея. Вторая бригада, из 4-го легкого, 15-го линейного и батальона Парижской гвардии, была отдана под командование генерала Рейно. Бывшая дивизия Вердье, часть которой отправилась в Сарагосу, была присоединена к дивизии Мерля и расформирована по четырем. Генерал кавалерии Лас-саль, уже располагавший 10-м и 22-м егерскими полками и подразделением конных гренадеров и егерей Императорской гвардии, присоединил 26-й егерский и временный драгунский полки. Дивизию Мутона можно было оценить в 7 тысяч человек, дивизию Мерля – более чем в 8 тысяч, дивизию Лассаля – в 2 тысячи, в целом 17 тысяч человек. Различные мелкие корпуса, состоявшие из батальонов депо, выздоравливающих, а также маршевых батальонов и эскадронов, формировали гарнизоны для охраны Сен-Себастьяна, Витории и Бургоса и доводили численность корпуса Бессьера до 21 тысячи человек. Корпус назначался для сдерживания севера Испании, подавления повстанцев Кастилии, Астурии и Галисии, прикрытия дороги на Мадрид и сопровождения короля Жозефа.

Таким образом, Наполеон постепенно отправил в Испанию более 110 тысяч человек, 50 тысяч из которых распределялись между Андухаром, Валенсией и Мадридом под командованием Дюпона, Монсея и Савари; 20 тысяч находились в Каталонии под командованием Релье и Дюэма; 12 тысяч – перед Сарагосой под командованием Вердье; 21–22 тысячи – в окрестностях Бургоса под командованием Бессьера; еще несколько тысяч были рассеяны по приграничным сборным пунктам. Для регулярной войны с Испанией этих сил хватило бы с избытком, несмотря на молодость и недостаток опыта французских солдат. Однако для войны против всей восставшей нации этого было ничтожно мало. Нужны были немедленно еще 60–80 тысяч старых, испытанных солдат, чтобы подавить это чудовищное восстание. Но Наполеон брал солдат лишь со сборных пунктов Рейна, Альп и побережья, не желая ослаблять армии, охранявшие Империю в Италии, Иллирии, Германии и Польше, – новое доказательство часто повторяемой в нашей истории истины: невозможно действовать одновременно в Польше, Германии, Италии и Испании, не рискуя ощутить недостаток сил на том или ином военном театре, а вскоре, возможно, и на всех.

Настало время Жозефу вступить в Испанию. Наполеон решил, что сопровождать его на всем пути от Байонны до Мадрида будет бригада Рея. Вместе с королем ехали его новые министры О’Фаррил, Азанза, Севальос, Уркихо, а также члены старой хунты. Более ста карет, двигавшихся со скоростью войск, составляли королевский кортеж. Жозеф был мягок и приветлив, но весьма дурно говорил по-испански, еще хуже знал саму Испанию и слишком напоминал своим лицом, языком и вопросами о том, что он иностранец. А поскольку встречали его и судили о нем с совершенно явной недоброжелательностью, он доставлял пищу для самых неблагоприятных пересудов. Хоть он и трогал порой испанцев своей видимой добротой, большинство предпочитало говорить, что Жозеф вынужден править Испанией наперекор своей воле и является жертвой тирана, который угнетает свою семью так же, как угнетает весь мир.

Впечатления, полученные Жозефом в Ируне, Толосе и Витории были глубоко печальны, и его слабая душа, уже не раз пожалевшая о королевстве Неаполь за проведенные в Байонне дни, исполнилась горьких сожалений при виде единодушно восставшего народа, которым ему предстояло править, народа, убивающего французских солдат. После Витории письма Жозефа носили отпечаток живого страдания. «За меня никого нет», – были первые слова, с которыми он обратился к Наполеону и которые повторял ему чаще всего. «Нам нужно пятьдесят тысяч старых солдат и пятьдесят миллионов, и если Вы станете медлить, нам понадобятся сто тысяч солдат и сто миллионов» – такова была каждый вечер заключительная часть его писем. Предоставив жестокую миссию подавлять бунт генералам, за собой Жозеф хотел сохранить дела милосердия и к просьбам о войсках и деньгах стал присоединять ежедневные жалобы на злоупотребления солдат, сделавшись их постоянным обвинителем и столь же постоянным защитником повстанцев, – род протеста, который должен был вскоре породить недовольство армии и рассердить самого Наполеона.

Не было нужды в этих письмах, чтобы открыть Наполеону весь масштаб совершенной им ошибки, хоть он и не хотел ее признавать. Теперь он знал всё, знал, что восстание повсеместно и необычайно сильно. Правда, зная, что повстанцы обращаются в бегство в чистом поле, он всё еще надеялся усмирить их без излишней траты сил. «Наберитесь терпения, – отвечал он Жозефу, – и будьте мужественны. Я не оставлю вас в недостатке каких-либо ресурсов; у вас будет довольно войск, а денег в Испании при хорошем управлении вам всегда будет хватать. Но не превращайтесь в обвинителя моих солдат, преданности которых мы с вами обязаны тем, что мы есть. Они имеют дело с разбойниками, которые их истребляют и которых надо удерживать страхом. Постарайтесь приобрести любовь испанцев, но не подавляйте армию, это было бы непоправимой ошибкой». К этим словам Наполеон присоединил самые суровые инструкции для своих генералов, в ясных выражениях приказывая им не предаваться грабежам, но проявлять абсолютную беспощадность к бунтовщикам. Не грабить и расстреливать, дабы лишить причины и желания бунтовать – такой приказ чаще всего содержался в его письмах.

В то время как Жозеф медленно продвигался к Мадриду, в Арагоне и в Старой Кастилии продолжалась борьба. Генерал Вердье, прибыв к Сарагосе с 2 тысячами человек, нашел там подкрепления, присланные Наполеоном: польскую пехоту и маршевые полки. Теперь его войско заключало около 12 тысяч человек и многочисленную артиллерию, подведенную из Памплоны. Благодаря генералу Лефевру-Денуэтту, он уже захватил внешние позиции, зажал осажденных в крепости и заботами генерала Лакоста возвел множество батарей. По настоянию Наполеона Вердье решил провести 1 и 2 июля решающую атаку силами двадцати орудий крупного калибра и 10 тысяч брошенных на приступ пехотинцев. Сарагоса расположена на правом берегу Эбро, а на левом берегу находится лишь одно предместье. К сожалению, несмотря на повторные приказы императора, через Эбро не удалось перебросить мост, чтобы иметь возможность всюду передвигать кавалерию и лишить осажденных сообщения с внешним миром. Продовольствие, боеприпасы, подкрепления дезертирами и повстанцами беспрепятственно прибывали к ним через предместье с левого берега, и в конце концов в городе собрались, можно сказать, почти все повстанцы Арагона.

Сарагосу окружала стена, к которой слева примыкал крепостной замок, называемый Замком инквизиции, в центре находился большой монастырь Санта-Энграсия, а слева – монастырь Сан-Хосе. Генерал Вердье приказал направить на замок мощную брешь-батарею и взялся руководить лично этой самой трудной и решающей атакой. Две другие брешь-батареи он направил на монастыри, доверив руководство этими атаками генералу Лефевру.

Одиннадцатого июля, по сигналу, двадцать мортир и гаубиц, при поддержке всей полевой артиллерии открыли огонь как по мощным зданиям, примыкающим к стене, так и по самому городу. Более 200 бомб и 1200 снарядов было выпущено по несчастному городу, загоревшемуся во многих местах, но его защитники, прятавшиеся в домах, соседствующих с точками обстрела, пострадали не сильно и не были поколеблены. Под руководством нескольких офицеров-саперов они поставили батареей сорок орудий, которые отлично отвечали французским. Там, где ожидали появления французов, выставили колонны из солдат-дезертиров, а в домах засело не менее 10 тысяч крестьян. Утром 12 июля, когда в Замке инквизиции и обоих монастырях были пробиты обширные бреши, французские войска с горячностью неопытных новобранцев устремились на приступ. Но, ринувшись в пролом в Замке, они натолкнулись на такой ожесточенный огонь, что не осмелились двигаться дальше, несмотря на все усилия офицеров. То же самое произошло в центре, у монастыря Санта-Энграсия. Только справа генералу Аберу удалось завладеть Сан-Хосе и обеспечить проход в город. Но, проникнув в город, он очутился на забаррикадированных улицах, а стены домов, пронизанные тысячами отверстий, изрыгали град пуль. Стало очевидно, что для преодоления такого сопротивления нужны новые и более мощные средства.

Генерал Вердье, укрепившись в монастыре Сан-Хосе, приказал вернуть войска в их расположения, потеряв 400–500 человек убитыми и ранеными, – потеря весьма существенная при численном составе в 10 тысяч человек. Он решил ждать подкреплений и более значительных артиллерийских средств, чтобы возобновить атаку на крепость, которую поначалу думали захватить за несколько дней и которая оборонялась лучше всякого правильно укрепленного города. Наполеон, узнав о положении вещей, тотчас отправил к нему недавно прибывшие 14-й и 44-й линейные полки и несколько обозов тяжелой артиллерии.

Весть о сопротивлении Сарагосы вызвала крайнее волнение на всем севере Испании и особенно усилила бахвальство испанцев. Жозеф, прибыв в Бривьеску, на каждом шагу встречал доказательства их ненависти к французам и уверенности в собственных силах. Он оказывался в изоляции, сталкивался с холодностью или с экзальтацией неслыханной гордыни, будто испанцы одержали над французами все те победы, которые французы одержали в Европе. Все свои надежды испанцы возлагали на армию Грегорио де Ла Куэсты и Жокина Блейка, состоявшую из повстанцев Галисии, Леона, Астурии и Старой Кастилии и двигавшуюся на Бургос. Никто не сомневался, что она скоро одержит блистательную победу над войсками маршала Бессьера и эта победа, в соединении с сопротивлением Сарагосы, не замедлит освободить весь север Испании.

С юга надежных известий не поступало, но скверные слухи об участи маршала Монсея в Валенсии и генерала Дюпона в Андалусии усиливались с каждым днем. Впрочем, Наполеон также считал, что северу грозит наибольшая опасность, ибо север был базой французских войск. Он приказал Бессьеру взять дивизии Мерля и Мутона (за вычетом бригады Рея, оставленной Жозефу), присоединить кавалерийскую дивизию Лассаля, поспешно выступать навстречу Блейку и де Ла Куэсте, атаковать их и разбить любой ценой. Именно в обладании севером и дорогой из Байонны в Мадрид состоял, по его мнению, главный интерес армии и главное условие владычества в Испании. Обратив весьма пристальное внимание генерала Савари на непроницаемый юг, Наполеон приказал ему направить к Бессьеру через Сеговию все силы, которые не были ему безотлагательно нужны в столице;

ибо, сказал он, поражение на юге будет злом, но поражение на севере будет означать, возможно, потерю армии и, по меньшей мере, потерю кампании, ибо тогда, чтобы вернуть утраченные позиции на севере, придется оставить три четверти Иберийского полуострова.

Двенадцатого июля маршал Бессьер отбыл из Бургоса с дивизией Мерля, половиной дивизии Мутона и дивизией Лассаля, что составляло в целом 11 тысяч пехотинцев и 1500 всадников – как егерей и драгун, так и гвардейских кавалеристов. С этими силами он решительно двинулся на крупное соединение повстанцев на севере под командованием генералов Блейка и де Ла Куэсты.