Текст книги "Под барабанный бой"

ГЛАВА 9

Въезд французов в Милан. – Бурные восторги. – Мак-Магон и младенец. – На коне победителя Мадженты. – Франкур, Обозный и Раймон. – Метка матушки Башу. – Мисс Браунинг. – Возвращение Виктора Палестро в Третий полк зуавов. – Боевая медаль. – Всегда под барабанный бой!

Седьмое июня стало знаменательным днем для Италии. Французские войска торжественно въезжали в Милан. Это был настоящий триумф. Победителей встречали морем цветов, улыбок и вина.

В свое время, по распоряжению Наполеона I, за победы, одержанные маршалом Даву[120]120
  Даву Луи Никола (1770—1823)– Франции, участник революции 1789 года, наполеоновских войн, похода на Россию 1812 года.


[Закрыть] в битвах при Иене и Альтенбурге, армейский корпус великого полководца первым вошел в Берлин. Наполеон III, желая соблюсти традиции, оказал подобную честь войску Мак-Магона, которое должно было ступить раньше всех на землю ломбардийской столицы.

Парад начался в семь часов утра, как и подобает – от знаменитой триумфальной арки[121]121
  Триумфальная арка – сооружение со сводчатым пролетом, воздвигаемое по случаю въезда особо почитаемого лица или войск, возвращающихся с войны после победы.


[Закрыть]. Во главе шел 45-й линейный полк, за ним двигались алжирские стрелки и все остальные армейские подразделения. Первые ряды уже шагали по городу, блестя на солнце сталью клинков и кожаными киверами. Музыканты играли итальянскую национальную песню. Миланцы с влажными от счастья глазами кричали «браво» и хлопали в ладоши.

Солдаты выглядели великолепно: побритые и причесанные, с лихо закрученными усами, они гордо ступали по мостовой столицы. Начищенные сапоги и пряжки сверкали на солнце. Никто уже не думал о том, какой ценой далась эта победа. Кто вспомнит теперь о потерях, ранах, болезнях, о каретах «скорой помощи», где в мучениях умирали боевые товарищи, о бойне в Мадженте, где на один квадратный метр земли приходилось несколько трупов?[122]122
  Французская армия потеряла в тот день убитыми 657, ранеными 3223, пленными и пропавшими без вести – 655, всего 4535 человек, в том числе 246 офицеров (из них убиты генералы Эспинас и Клер). Потери австрийцев: убиты1368, ранены – 4358, взяты в плен – 4500; итого 10226, в их числе 281 офицер (убито 65, включая генерала Бурдина).


[Закрыть]. Мрачное вчера отступило перед радостным сегодня.

Все забылось при виде моря развевающихся французских и итальянских флагов, прикрепленных к окнам, балкончикам, оградам и крышам домов. Забылось при взгляде на магазины и магазинчики, ларьки и лавочки, полные трофейных товаров. Жители города – мужчины, женщины, дети, подростки – подкидывали вверх шляпы, махали платками, бросали букеты цветов и дружно скандировали приветствия.

Толпа росла. Итальянцы в национальных костюмах, украсив себя цветами, прибывали со всех сторон. Французы с вежливой улыбкой просили горожан потесниться, чтобы освободить проход для офицеров и повозок генерального штаба. В страшной сутолоке люди наступали друг другу на ноги, толкались, падали, кто-то лишился чувств, но из-за всеобщего веселья на это не обращали внимания.

Как удалось в такой обстановке трем отважным зуавам прорваться к Мак-Магону, мы не знаем. Только с гордым видом, в мундирах, застегнутых на все пуговицы, и в ладно сидящих на головах фесках, герои добрались до генштаба.

– Ни в коем случае не отходите отсюда, – предупредил друзей Франкур.

– Понятно, капрал!

Раздвигая локтями толпу ликующих горожан, зуав стал протискиваться к постоянно перемещавшимся офицерам, среди которых гарцевал на резвом жеребце маршал Франции. Мак-Магона уже стало раздражать это многолюдье, затруднявшее продвижение его солдат. Неожиданно, то ли по неосторожности полководца, то ли по вине горожан, чуть было не произошел несчастный случай.

Скакун маршала, вздрогнув, поднялся на дыбы. Женщина с младенцем на руках, стоявшая рядом, отчаянно заголосила. Еще мгновение – и копыта опустятся и раздавят ее. Мак-Магон обернулся на крик. Падая, итальянка сунула ребенка в руки изумленному полководцу[123]123
  Строго исторический факт. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Француз успел подхватить младенца и положил на седло перед собой. У Франкура, видевшего произошедшее, мелькнула сумасшедшая мысль: «Может, это он, наш маленький Виктор Палестро?»

Мак-Магон по-отечески поцеловал розовощекого карапуза, и этот простой человеческий жест героя Малахова и Мадженты вызвал бурю восторга среди жителей столицы. На французов обрушился цветочный дождь.

Наш капрал не без основания рассудил, что триумфальное шествие, возглавляемое маршалом Франции с ребенком на руках, будет выглядеть комично. Это сознавал и сам Мак-Магон. Зуав бросился к полководцу.

– Господин маршал, разрешите мне взять малыша… Я постараюсь отыскать его мать, а если не найду – позабочусь о нем. Обещаю!

Мак-Магон, узнав капрала, улыбнулся.

– А, это ты, Франкур! Ты прав, возьми его.

– Слушаюсь, господин маршал!

Принимая мальчугана, молодой человек быстро зашептал:

– Господин маршал, сегодня ночью замышляется преступление против императора и короля. В подвалах дворца около десяти тысяч ливров пороха, готового взорваться в любую минуту… Необходимо его уничтожить.

– Хорошо, друг мой. Зайди сегодня вечером в Генеральный штаб. Я обещал тебе боевую медаль. Заодно расскажешь мне подробности заговора.

– Благодарю вас, господин маршал! – смущенный солдат.

Мак-Магон удалился в сопровождении офицеров. А Франкур с ребенком на руках и его друзья смешались с толпой. Поток людей вынес зуавов к большому дому, в окне которого виднелись молодые женщины.

Франкур остановился, чтобы поправить пеленку, края которой раздвинулись. Снова пришло на ум воспоминание о пропавшем ребенке. Неожиданно легкий порыв ветра откинул простынку.

– Не может быть, я, наверное, схожу с ума! – вскричал зуав. – Это же наш Виктор!

– Ты что, – Раймон сочувственно посмотрел на друга, – получил солнечный удар?

– Да вы посмотрите на одежду малыша!

– Одеяло из красного драпа, – подхватил Обозный, – это ткань нашей униформы!

– Мы пользуемся такой популярностью, что завтра половина ребятишек Милана будут одеты, как доблестные солдаты армии победителей.

– А ты видишь этот номер на изнанке распашонки и в углу одеяла?

– Цифра три и буква «з»!

– Так вот, я знаю, что он принадлежит нашей маркитантке. А всю одежду младенцу матушка Башу сшила сама.

– Ты прав! Это ее номер. Хорошо, что матушка Башу не отпорола его.

– Этот номер – как удостоверение личности, как материнский крестик или медальон.

– Ну и бравый же малыш наш Виктор. Просто историческая личность! Сражался в Палестро, стал крестником монарха Сардинии, а теперь сам главнокомандующий, маршал Франции и герцог Мадженты спасает ему жизнь.

– Но кто та женщина, что держала его на руках? Вероятно, мать?

– У него нет матери! Наверное, бандиты доверили малыша этой крестьянке.

– Что делать с ним сейчас, в этой неразберихе?

Молодые девушки, стоя в проеме окна, с любопытством наблюдали за происходящим. Одна из них обратилась к Франкуру по-французски с заметным иностранным акцентом.

– Господин солдат, вам трудно будет ухаживать за ребенком. Только женщина может заменить ему мать. Доверьте мне малыша. Обещаю: он ни в чем не будет нуждаться.

Незнакомка вынула из сумочки листок бумаги и, что-то написав, передала капралу. «Мисс Эвелина Браунинг», – прочитал зуав имя, внизу был адрес девушки в Лондоне.

Почтительно склонив голову и прижимая к груди свернувшегося калачиком карапуза, француз с достоинством ответил:

– Мадемуазель, этот младенец нам не чужой, мы усыновили его. Малютка был украден подлыми негодяями, но, к счастью, мы вновь обрели нашего Виктора и не расстанемся с ним. В полку есть женщина с таким же золотым сердцем, как ваше. Тем не менее от всей души спасибо за предложение. Полагаю, зуавы Третьего полка присоединятся к моим словам.

Впоследствии под впечатлением этого трогательного эпизода мисс Браунинг сочинила поэму «Усынови дитя, Мак-Магон», пользовавшуюся большим успехом у нее на родине.

 
Усынови дитя, Мак-Магон.
Остановись у двери дома в миланском квартале,
Положи малыша на седло,
Пусть он улыбнется
Улыбкой нежной, как цветок,
И светящейся, как звезда.
О, Мак-Магон, благородный и великодушный,
Герой, который с высоты своей мечты о победе
Заметил обездоленное существо
И вырвал его из беды.
 

По улице проходили все новые и новые ряды воинов. Простившись с молодой англичанкой, зуавы поспешили присоединиться к войску.

На земляном валу, где расположился Третий полк, друзья были встречены громкими приветствиями однополчан. Каждый хотел приласкать чудом нашедшегося Виктора Палестро.

– Не оставляйте его ни на минуту, – сказал Франкур, отдавая младенца матушке Башу.

Маркитантка плакала от умиления и радости, сжимая малыша в объятиях. Оставив Раймона охранять повозку со спящим в ней сыном полка, капрал направился в генеральный штаб.

Франкур рассказал маршалу все, что знал о заговоре. Его сведения подтвердились: подвалы королевского дворца были доверху наполнены порохом. Взрывчатку вытащили и намочили. Однако безопасности ради решили, что император проведет ночь на вилле Бонапарта, а король остановится у маркиза Брюско, одного из самых богатых миланцев-патриотов. Франкур, получив медаль из рук самого маршала Франции, героя Мадженты, был горд и счастлив.

«Все хорошо, что хорошо кончается», – думал он. В тяжелые дни борьбы за свободу Италии, справедливость этой поговорки особенно ощущалась воинами, которые шли в сражение под барабанный бой, только под барабанный бой!

Часть третья
«ИТАЛЬЯНСКАЯ ШПИОНКА»

ГЛАВА 1

Зуавы и берсальеры. – У короля. – Исчезновение противника. – Стратег Франкур. – Четырехугольник. – В разгар праздника. – Вперед, на поле брани! – Маршал Барагё-д'Илье. – Оскорбление храбреца. – Преждевременное наступление. – Амбиции. – Бессмысленная резня. – Победить или умереть!

Милан праздновал победу. Казалось, над столицей веял ветер безумия. На протяжении тридцати часов экспансивные[124]124
  Экспансивный – несдержанный в проявлении чувств, бурно отзывающийся на все.


[Закрыть] итальянцы наслаждались пьянящей свободой. Победители же, устав и от сражений, и от празднеств, жаждали отдыха и покоя и почти готовы были просить пощады у гостеприимных хозяев.

После грандиозной пирушки зуавы спали на земляном валу, как блаженные. В центре лагеря возвышалась повозка матушки Башу, в которой среди флагов, флаконов и бутылок находилась просторная колыбель с маленьким Виктором Палестро. Сон крестника короля охранял вооруженный часовой. Одну роту отправили во дворец Брюско, где пребывал его величество. Желая оказать честь капралу Эммануилу, зуавы выставили караул, поделив почетные обязанности с пьемонтскими берсальерами из элитных войск Сардинской армии, с которыми успели побрататься. Тем более что многие офицеры из Савойи[125]125
  Савойя – здесь: бывшее герцогство на границах Швейцарии, Пьемонта, Франции. Некогда составляло часть Сардинского королевства, с 1860 года принадлежит Франции. Жители – саваяры – говорят на особом наречии, смеси французского с итальянским.


[Закрыть] прекрасно говорили по-французски и считали этот язык почти родным. Но как не похожи были бравые итальянские солдаты на своих новых друзей! Среднего роста, широкоплечие, с вьющимися волосами и пышными усами, пьемонтцы носили темную униформу и, в отличие от «шакалов», не допускали никакой небрежности в одежде. Их кожаные шляпы с большими, приподнятыми к краю полями были украшены перьями. Серые брюки и белые гетры прекрасно сочетались с темно-синими накидками, окантованными красным витым шнуром, и желтыми пуговицами. Основным оружием солдатам служили карабины. Берсальеров называли «пешими пьемонтскими егерями». Слово «bersaglia» означает цель, a «bersa-gliare» – стрелять. Отсюда и произошло название «егеря» или «стрелки».

В карауле стояла рота Оторвы. Накануне командир получил звание капитана. К его нашивкам на рукаве и головном уборе прибавилась еще одна. Молодого человека поздравили полковник и однополчане. Когда же стало известно, что Франкура наградили очередной боевой медалью, Питух, как водится, исполнил в его честь ригодон.

Пиршество с дружескими объятиями, криками «браво», цветами, закуской и добрым вином продолжалось и во время вахты. Холодные, молчаливые берсальеры слегка оттаяли в теплой атмосфере праздника. Посты располагались прямо в огромных залах дворца, где солдаты пили, курили и даже спали. По распоряжению гостеприимного и благодушно настроенного короля, никто не соблюдал правил этикета. Дворец был открыт для всех.

Со стен пышных покоев на любопытных посетителей взирали портреты его величества в шортах и тюрбане[126]126
  Тюрбан (чалма) – род головного убора у народов мусульманского Востока; феска (шапочка в виде усеченного конуса, с кисточкой) или тюбетейка (круглая шапочка), обмотанные легкой материей; входят в состав военной формы зуавов.


[Закрыть], с ружьем и сумкой для дичи. Они были так похожи на оригинал, что с подписью «Новый капрал зуавов» вполне годились бы для чеканки монет.

Выяснилось, что в городе совсем нет хлеба. Горы муки мокли и гнили за Тичино, а в Милане никто не мог найти ни крошки. Здесь ели большие рисовые лепешки, поливая их местным вином, которое ударяло в голову и порождало в людях беспричинную радость и жажду жизни.

Польщенный всеобщим вниманием, Франкур осушил, в свою очередь, бокал за здоровье капрала Эммануила, затем за здоровье капитана, потом за свое собственное. Развеселившись, он стал петь романсы, рассказывать увлекательные истории, балагурил, шутил.

– …Белые мундиры?.. Кто вспомнил о белых мундирах? Их больше не существует, это я вам говорю! Их выкурили, вытравили, истребили! Мы победили по всем направлениям, и австрияки убрались восвояси подобно улитке, спрятавшейся в свою скорлупку. Вот что значит вести боевые действия под барабанный бой! Подумайте, «шакалы»! За десять дней – три сражения… Три победы – и Ломбардия взята!

– Да, ты прав, – приоткрыв глаза, пробормотал старина Раймон, не вынимая трубки изо рта. – Все так и было. Мы дрались, потом отдыхали, развлекались, снова брались за оружие и шли под барабанный бой…

– Но мы не так сильно устали, – продолжил капрал, – и можем броситься за неприятелем, удравшим от нас, как зебра от африканских охотников. Подумать только, две бригады генерала Дево, наши лучшие кавалеристы не смогли догнать двенадцать тысяч солдат, покинувших Мадженту… Хотя я думаю, после поражения армия императора Австрии превратилась в сборище деморализованных солдат без еды, оружия, обмундирования, командиров и… без надежды… Они оставили плодородную Ломбардийскую землю и убрались в свой четырехугольник.

– Как ты сказал? – посыпались со всех сторон вопросы. – Четырех… что? Неужели есть такая страна?

– Я имел в виду четырехугольник, который сродни нашему знаменитому маршу с флангов… Это военная хитрость, которую знают только великие полководцы.

– Значит, ты сам не знаешь?

– Я думаю, это четыре укрепленных города по углам огромного квадрата. Что-то вроде большого, хорошо защищенного лагеря, в котором армия, потерпевшая поражение, может вести длительную оборону.

– А названия? Как называются города?

– Если не ошибаюсь, Верона, Мантуя, Бергамо, Пескьера[127]127
  Верона и другие – города восточнее и юго-восточнее Милана.


[Закрыть].

– Браво, Франкур! Отлично! Ты говоришь, как главнокомандующий… Когда-нибудь станешь маршалом Франции! Да здравствует Франкур!

Раздались аплодисменты, вновь были наполнены бокалы.

– За здоровье капрала!

– А что ты скажешь напоследок? – унимались самые любознательные.

– Скажу, что врага больше не существует. А жаль, потому что нет ничего приятнее, чем задать хорошую трепку неприятелю.

Звучный сигнал трубы прервал речь капрала. Трубили сбор. Послышалась команда: «К оружию!»

Зуавы вскакивали с мест, хватали карабины, вскидывали за плечи ранцы. С криками и улюлюканьем они спешили к месту построения, радуясь в душе, что праздник закончился. Вскоре солдаты маршировали в строю, хором затянув походный марш:

 
Здесь находятся «шакалы».
Они возьмут твои дуро,
Твоих овец и верблюдов,
Скот и осликов,
Бурнус[128]128
  Бурнус – у арабов: плащ из плотной шерстяной материи, большей частью белого цвета, с капюшоном.


[Закрыть], в который ты одет,
И оставят лишь твою проклятую шкуру !
 

Старина Раймон подмигнул товарищу:

– Ты как в воду глядел, Франкур! Разрази меня гром, если мы не идем сражаться с белыми мундирами.

– Сражение! Да здравствует Франция! Вперед! – эхом прокатилось по ровным рядам зуавов.

Берсальеры не участвовали в походном марше и с сожалением смотрели вслед своим друзьям, уходившим по дороге на Меленьяно, Лоди, Плезанс.

То, что Франкур говорил о неприятельской армии, было общим мнением всех французов – от рядового солдата до маршала, и мнением ошибочным. Поражение не сломило боевой дух австрийской армии, еще довольно сильной и совсем не деморализованной, как думали ее противники. Дисциплинированными и храбрыми солдатами командовали умелые и отважные офицеры.

Отступление австрийцев проходило так организованно, что солдаты едва верили в серьезность поражения. Вскоре, маневрируя на безопасном расстоянии, войско восстановило свои силы и, обойдя франко-итальянские части, расположилось на линии Павия – Корте – Олона – Кодоньо – Лоди – Меленьяно. Вопреки предположению французов, белые мундиры были готовы не только к обороне, но и к наступлению.

Однако австрийское командование, рассудив, что бросить в наступление войска, только что потерпевшие поражение, слишком рискованно, приняло решение сконцентрировать все силы между четырех крепостей и организовать в Вероне армию спасения.

Конечно, Ломбардию придется оставить. Но сколько раз на протяжении веков провинция переходила из рук в руки! К тому же опыт прошлой войны показал, что исход борьбы будет решаться в устье реки По, при впадении в озеро Гарда.

Приказ об отступлении был уже дан. Австрийцы собирались покинуть свои позиции, когда в Меленьяно прогремел пушечный залп.

В Генеральном штабе французской армии ничего не подозревали о стратегических операциях неприятеля. Расслабившись после победы, офицеры не думали ни о чем, кроме собственного успеха. Из муниципалитета Меленьяно Мак-Магону сообщили, что остатки австрийских войск спешно укрепляют свои позиции. Какой неприятный сюрприз, ведь все считали, что противник не скоро оправится от нанесенного удара. Маршал, опасаясь атаки с флангов, которая могла испортить праздник в Милане, незамедлительно информировал главнокомандующего. Тот решил, что стремительная контратака закрепит одержанную победу и обескровит врага.

С давних пор Наполеона и маршала Бараге-д'Илье связывала дружба. Император решил предоставить другу возможность отличиться. Смелый, требовательный до жестокости как к самому себе, так и к другим, Бараге-д'Илье был великолепным исполнителем, но не мог возглавлять демарш. Ошибка императора состояла еще и в том, что он отдал в подчинение генералу Ниеля и Мак-Магона. Бараге-д'Илье задумал штурм, хотя достаточно было окружить противника. Но он мечтал о славе победителя и не хотел ее делить с Ниелем и Мак-Магоном. Пока оба полководца обходили Меленьяно с флангов, он бросил свой армейский корпус на поселок, ощетинившийся оборонительными сооружениями и изрытый траншеями.

Меленьяно стоял на берегу живописной реки Ламбро, левом притоке По. Зуавы и пехотинцы Тридцать третьего полка заняли позицию на затопленном участке. Устав топтаться на месте, солдаты начали ворчать.

– Черт возьми! – Франкур. – Приказ запрещает разговаривать и курить во время боевых действий, но зато сидеть можно!

Вскоре прискакал маршал в сопровождении офицеров штаба.

– Поднимайте солдат! – приказал он полковнику и, не дожидаясь выполнения команды, прогремел:

– Вперед!

Но зуавы ждали приказа своего командира. Полковник вежливо, но твердо возразил:

– Господин маршал, нет ни единой лазейки, через которую можно проникнуть в город. Вы бросаете солдат на голую стену, это верная гибель. Но через полчаса австрийцы будут окружены, для чего ненужные жертвы?

Холодно посмотрев на подчиненного, Бараге-д Илье презрительно бросил:

– Вы боитесь?

Знаменитый полковник Полз-д'Ивуа, которого маршал Бюжо называл самым храбрым из храбрецов, гордо вскинул голову.

– Здесь никто ничего не боится! Что ж, пусть бесполезно пролитая кровь останется на вашей совести!

Маршал только пожал плечами в ответ.

– Как он посмел усомниться в смелости самого отважного человека в армии? – возмущались зуавы. – Он может бросить нас под пули, но не имеет права оскорблять! Старая развалина! Сейчас ты увидишь, боимся мы или нет!

В это время примчался капитан Столфель и доложил, что генерал Ниель будет через двадцать пять минут.

– Скажите, что я не нуждаюсь в его услугах! – грубо ответил полководец. Опасаясь, что у него отнимут победу, и не желая ни с кем делить лавры, маршал скомандовал во второй раз:

– Вперед!

Тогда полковник, подняв саблю, крикнул:

– Мужайтесь, ребятки! Надо выполнять наш долг… Да здравствует Франция!

Зуавы бросились к городской стене через совершенно открытый участок и были встречены шквальным огнем. Атаке не предшествовал артобстрел, который должен был уничтожить укрытия противника. Попытка солдат проникнуть через заграждения под перекрестным обстрелом не увенчалась успехом.

Наконец роте Оторвы удалось добраться до стены, правда, ряды ее сильно поредели.

– Сумки на землю! – скомандовал капитан. – На приступ! Вперед!

Жан взобрался на плечи Обозному и, опершись руками на гребень стены, подтянулся. На какое-то мгновение ему показалось, что он попал в центр огненного смерча, вокруг бушевали пламя и дым, свистели пули. Рота, восхищенная отвагой своего командира, бросилась за ним. Австрийцы были потрясены безрассудной храбростью французов, многие, побросав оружие, удирали со всех ног. Продираясь сквозь виноградники и фруктовые сады, изрытые траншеями и окопами, «шакалы» устремились на вражеские укрепления.

– Вперед! Вперед! – повторял командир под звуки труб.

Барабанщики, чьи инструменты остались за стеной, вооружились карабинами. Роты и батальоны перемешались.

Внезапно загрохотала канонада. Противник, укрывшись за редутом, вел огонь сразу из двух батарей – в окопе и за земляным валом. Снаряды градом обрушились на головы французов. Рота Оторвы снова была в первых рядах. Казалось, ураганный огонь должен был уничтожить ее. Но нет! «Шакалы», сколь храбрые, столь и осторожные, завидев дым, тотчас распластывались на земле. Снаряды пролетали над их головами, но попадали в Тридцать третий полк.

– Скоты! – бормотали зуавы, поднимаясь. – Берегитесь, сейчас мы вам покажем, где раки зимуют! На пушки вперед марш! В штыковую!

Франкур, Обозный и Раймон бились рядом с Оторвой. Пуля разбила саблю капитана, словно она была стеклянной. Потрясая карабином, он зычно скомандовал:

– Вперед! Вперед!

Трубы надрывались, играя наступление. Третий полк зуавов ринулся на вражеский редут. Пушки вновь изрыгнули пламя, и тотчас австрийские пехотинцы с громким «ура» бросились на зуавов.

– Похоже, это белые мундиры идут на нас в штыковую, а не мы на них, – съязвил капрал.

– И первыми погибнут, – отрезал старина Раймон. Обозный привычным движением натянул феску на уши:

– Пусть им будет хуже!

Французы слыли непревзойденными мастерами штыкового боя, но сознавали, что силы неравны. Бараге-д'Илье поторопился с наступлением, и подкрепления скоро не ожидалось. Однако выбора не было – бороться или умереть. «Пусть мы погибнем, но Франция победит!» – думал каждый.