Текст книги "Десять миллионов Красного Опоссума"

Глава 9

Среди австралийской пустыни. – Природа пятой части света. – Растения и животные. – Птицы. – Каменистая пустыня. – Ночлег. – Лес без тени. – Адская жара. – Волнение Тома. – «Ваи-ванга», или птичье дерево. – Безрассудная отвага Кирилла.

Странное путешествие! Удивительный край! Мы ехали уже двадцать пять дней, и огромное расстояние в восемьсот верст отделяло нас от Мельбурна. Купер-Крик, могила славного Бурке, осталась позади нас в шестидесяти верстах. Мы вступили в такую страну, где не ступала еще нога ни одного европейца. И тут, и далее, на тысячу верст перед нами, лежала девственная австралийская пустыня…

Непроницаемый покров, закрывавший таинственный материк, стал наконец мало-помалу подниматься передо мною. Наши европейские взгляды понемногу стали свыкаться с австралийской природой и ее странностями. Мы уже освоились с той мыслью, что здесь каждый шаг может спутать любого натуралиста-классификатора, и бросили все попытки точно определить здешнюю фауну или флору. Казалось, здешняя страна капризна, подобно дитяти. Нельзя установить никакого правила, никакого порядка, – это обширный хаотический пандемониум, где природа всеми силами борется против медленного, но неотразимого влияния совершенствования. Оттого и животное и растительное царство здесь как бы остановились в своем развитии, сохранив свой допотопный вид.

Растения здесь почти исключительно однодольные или тайнобрачные, то есть самые простые в растительном царстве; но зато они достигают огромных размеров, например, встречаются папоротники в сто пятьдесят футов!

Животные – только травоядные и принадлежат к разряду сумчатых, то есть имеющих прибрюшную сумку, куда они прячут своих детенышей. Все они отличаются своими причудливыми формами тела, как, например, кенгуру или утконос, наполовину зверь, наполовину утка.

Большая часть птиц носит такой же странный характер. Окраска, величина, голос – все сразу отличает их от европейских собратьев, все поражает натуралиста. Там ара – величиною с курицу, лебеди – черные, казуары – хотя птицы, но не летают. У этих странных птиц самки кладут только яйца, а самцы высиживают и выкармливают детенышей.

Эти заметки я делал у подножия огромного дерева, удивительные листья которого не могли дать нам здесь ни малейшей тени. Мы уже два дня как вступили в знаменитую каменистую пустыню, где только и попадаются подобные деревья. Однако усталость заставила нас довольствоваться и этим местом для лагеря. Заморив свой голод сухой говядиной, мы поудобнее завернулись в свои плащи и улеглись спать.

Веселое щебетание птиц разбудило нас на рассвете. Минуты через четыре все было собрано, и наш караван направился в путь. Жгучий жар скоро сменил довольно ощутительную свежесть прошедшей ночи. Едва солнце явилось на горизонте, как мы уже почувствовали себя словно у пылавшего костра. Три часа продолжалась мучительная пытка; мы просто горели от жары, наши животные чуть не падали от усталости, а все не встречалось ни листка зелени, ни малейшей тени. Ни одно дуновение ветра не шелестило листья странных деревьев, словно это были окаменевшие отростки. Листья у всех них были прикреплены к ветвям острием вниз и обращены к солнцу ребром, так что все солнечные лучи, нисколько не задерживаясь ими, целиком падали на наши бедные головы. Адский жар доводил нас до полного изнеможения.

Наконец мы вышли на одну прогалину. Огромное дерево, гигант между прочими, гордо возвышалось здесь посередине и, – благодарение небу! – имея обыкновенные листья, обещало нам отрадную тень. Мы готовились тут расположиться.

Но что это сделалось с Томом? Он кричит, машет руками, волнуется. Не поражен ли он солнечным ударом? Это было бы очень печально. Все с сожалением смотрят на беднягу. Один майор, зная хорошо своего слугу, не разделяет общего мнения. В голову его всходит мысль, что, верно, случилось что-нибудь очень неладное. Он командует: «Стоп!» – и подъезжает к Тему. Тот с сильною жестикуляцией указывает на дерево, предмет наших мечтаний, и произносит несколько малопонятных для нас слов, что производит, по-видимому, сильное впечатление на майора.

– Что за причина остановки, майор? – спрашиваю я, устав ждать. – Скорей к тени, к тени: мы умираем от жары, особенно мисс!..

– Очень жаль нашу милую девушку, но здесь невозможно сделать привала, а нужно как можно скорее бежать.

– Бежать?.. Зачем?

– Вы знаете, как называется это дерево? – Ваи-ванга. Понимаете ли, ваи-ванга?

– Ничего не понимаю, – откровенно сознался я.

– Да это «птичье дерево»!

Я расхохотался.

– Милый друг, здесь все деревья птичьи.

– Я никогда раньше не видал этого растения, но хорошо знаю его репутацию по рассказам охотников. Они не преувеличивают. Видите сами, в каком возбужденном состоянии мой Том!

– Э! Я вижу перед собою одну большую крапиву, по-моему, совершенно безвредную, хотя ожог ее и не особенно приятен…

– Скажите – смертелен.

– Ну, это вы преувеличиваете.

– К сожалению, нет. Это дерево хорошо известно австралийским натуралистам. Его называют «птичьим деревом» потому, что всякая птица, которая коснется его смертоносных листьев, в одно мгновение падает мертвою.

– Черт возьми! Да вы шутите?

– Время ли шутить? Посмотрите, сколько маленьких скелетов валяется кругом дерева: это все его жертвы!

– Нужно, значит, отказаться от тени и опять возвратиться в пекло? – проговорил я с неудовольствием.

– Нужно ехать поскорее.

Я подошел к удивительному дереву и с любопытством натуралиста, нашедшего диковинку, принялся рассматривать это дитя австралийской природы.

– Глупости! – раздался голос за мною. – Это все бабьи сказки. Ну видано ли, чтобы дерево сожрало целого человека? Еще какую-нибудь пичугу, – можно поверить. А то… Нет, я пойду, лягу там!

Это говорил Кирилл, мой Фома неверующий. Он приближался твердыми, уверенными шагами.

– Берегись! Если случится с тобою беда, я буду безутешен.

– Что вы?! Бояться пустой травы! Эх, как вас напугал черномазый! По мне – это все выдумки его. Смотрите!

И, присоединяя дело к слову, мой Кирилл храбро схватился за один из широких листьев, висевших на пять футов от земли. Но не успел он докончить своих слов, как всею массою тела тяжело упал на землю.

Глава 10

Смертоносное растение. – Черный эскулап. – Удивительное лекарство. – Спасение. – Мы въезжаем в лес. – Загадочное происшествие. – Вайненд. – Странное существо. – Меткий выстрел. – Обманутый лакомка. – Плотоядное растение. – Рискованный опыт. – «Ой, ой! Больно!» – Съеденный ара. – Глупый край.

При виде безжизненного тела друга у меня вырвался отчаянный крик: я думал уже, что все кончено… Все потеряли голову, только Тому не изменила его самоуверенность. По его энергичному знаку мы вынесли бедного малого из-под зловредной тени. Смертоносный лист остался в его конвульсивно сжатых пальцах. Тогда старик, обернув материей свою руку, для предохранения от ядовитых прикосновений, осторожно вынул этот лист и далеко отбросил его. После этого мы раздели больного донага. Странно: на теле не было никакой раны.

Это любопытное явление сильно поразило меня. Тщетно я искал объяснение ему, – ни прочитанные книги, ни прежняя моя практика не могли дать его. Раны не было, только матовая бледность покрывала всю левую сторону тела. Вся она была холодна, бескровна и бесчувственна, как будто подверглась действию анестезирующего вещества.

Схватив бывший при нас спирт, я принялся сильно растирать пораженные части, но без видимого результата. Однако бившееся, хотя и слабо, сердце не лишало меня надежды. Растирание продолжалось, но холодный пот начал уже прошибать меня при виде безуспешности всех стараний. Куда же это девался Том? Вот уже двадцать минут, как он пропал. Что делать! Все мое знание оказывалось бессильным!

Вдруг короткий горловой звук заставил меня поднять голову: передо мною стоял старый Том с пучком трав в руках. Взяв горсть травы, он разжевал ее и выплюнул сок на пораженные места, которые затем принялся растирать. Я помогал ему по мере сил. Бедный старик жевал до утомления своих челюстей, до того, что у него истощились слюнные железы. Зеленоватый сок тонкими ручейками тек по членам Кирилла, грудь которого слегка заколыхалась. Со своей стороны я производил искусственное дыхание. Потом, желая помочь более существенно, я тоже схватил горсть принесенной травы и доверчиво положил ее в рот, но сейчас же с криком выплюнул. Из каких адских веществ Том составлял свое лекарство? Мне казалось, что это был самый крепкий кайеннский перец. Я поспешил выполоскать поскорее свой обожженный рот. Между тем на Тома жгучее вещество, по-видимому, не производило никакого действия. Он хладнокровно продолжал жевать и выплевывать слюну.

Наконец, благодаря нашим усилиям, больной открыл сначала один глаз, потом другой и сделал несколько слабых движений. Чтобы ускорить его выздоровление, мой черный эскулап растер на ладони остаток своих растений и, приготовив что-то вроде пластыря, облепил им всю больную часть тела. Потом он попросил у меня сигаретку, закурил ее и уселся на корточки перед больным, бормоча какие-то непонятные слова.

– Что это ты говоришь?

– Хорошо будет, если твой будет растирать.

– Да? Так давай же!

С этими словами я поднял пластырь, под которым наш больной кричал, как бесноватый.

Следствием своеобразного пластыря и наших вторичных растираний было то, что болящие места на теле Кирилла покраснели, точно у вареного рака. Но, о Гиппократ! Какой зато результат! Больной делает движение, старается приподняться…

– Друг, – нежно обратился к нему тогда Том, подавая свою чудесную траву, – скушай ее!

– Слышишь ли, Кирилл? Он просит тебя пожевать травы. Возьми же!..

– Ох! Ох!

– Ну же, бери скорее!

– Хорошо… давайте… но… оденьте меня!..

Эта просьба, произнесенная слабым голосом, невольно заставила меня улыбнуться. Мы удовлетворили его желание и потом отнесли под деревья, неподалеку от наших беспокоившихся друзей.

– Лучше ли тебе? – обратился я, наклонившись к больному.

– Немного. Я все еще чувствую слабость в ногах, но это пройдет. Да что за черт я жую? – продолжал он более твердым голосом, – как будто похоже на щавель.

– Как? Тебе не жжет рот?

– Нет.

– Так жуй больше.

Я посмотрел повнимательнее на растение. Его красная нервация и длинные листья сразу открыли, что оно из рода кислицы. Его удивительный сок, очевидно, служил противоядием ужасному растению.

Благодаря искусству Тома Кирилл, наконец, встал на ноги. Его благодарности к избавителю от смерти не было конца. С чувством пожимая руку черного врача, он тут же снял с себя свои серебряные часы и отдал их удивленному Тому. С тех пор луковица Кирилла болталась на шее австралийца между его амулетами и ожерельями. С этих же пор дружба до гроба соединила старика туземца и моего верного товарища.

Прошло с час времени после этого случая, который мог иметь столь печальные последствия. Жгучий жар расслаблял до невозможности наши члены. Дыхание в груди спиралось. Еще верста – и мы свалились бы в полном упадке сил. К счастью для нас, лес (если, впрочем, можно так назвать невероятную смесь необыкновенных австралийских растений) внезапно изменился.

Странные деревья с тонкими, проволочными листьями цвета меди или цинка исчезли. Красивые ручейки, покрытые великолепными цветами, зажурчали в высоких берегах.

– Ура! Друзья мои! – вскричал майор, давая шпоры своей лошади. – Два дня отдыха здесь не будет много!

Наш друг был всего саженей на десять впереди нас. Желая со своей стороны поскорее избежать палящих лучей солнца, каждый из нас тоже пришпорил свою лошадь. Но тут произошло нечто удивительное. Едва майор въехал под прохладную тень, как его лошадь задела ствол одного огромного эвкалипта; почти в тот же момент на ее круп свалился длинный кусок коры. Испуганное животное сделало ужасный скачок, так что, будь на месте майора менее искусный наездник, он был бы непременно вышиблен из седла. Потом скакун вдруг поднялся на дыбы, закружился, зафыркал и стрелою пустился вскачь с жалобным ржанием, закусив удила.

– Вперед, господа! – вскричал лейтенант Робертс.

– Случилось что-то странное! Вперед, не жалейте своих коней!

Мы помчались как бешеные за испуганною лошадью, которая уже совсем не слушала голоса хозяина.

– Знаете что, господа? – сказал Робертс, человек необыкновенно хладнокровный и с быстрым взглядом. – Не пустить ли пулю в круп лошади? Это задержит ее бег.

– Берегитесь! – отвечал я. – Я не боюсь, что вы раните майора, но если раненое животное упадет, всадник погиб.

Прошло четверть часа бешеного галопа. Расстояние между нами и майором стало заметно сокращаться. Вот уже можно было слышать его голос. Между тем его измученная лошадь начала как будто замедлять свой бег. Ее горячее дыхание, со свистом вылетавшее из ноздрей, сделалось прерывистым. Она стала поворачивать свою голову направо и налево, раза два-три споткнулась, потом вдруг тяжело повалилась на бок, едва не придавив всадника. К счастью, тот не потерялся и ловко выпрыгнул из стремени.

– Ах, черт возьми, майор! А вы ловко скачете!

– Право, я не знаю, что сделалось с моею лошадью: она совсем обезумела.

В то время как мы соскакивали на землю, животное сделало новый прыжок и попыталось было бежать, но повод, сдержанный сильною рукою майора, заставил ее отказаться от этой попытки.

Мы поспешили посмотреть на круп, где, по-видимому, крылась причина ее бешенства.

Там, впившись в тело лошади, лежало какое-то мягкое, морщинистое, бесформенное, ужасное, коричневато-грязное существо, которое мучило несчастного коня.

– Ужасный зверь! – вскричал я с отвращением.

– Вайненд, – сказал спокойно Том, вытаскивая из ножен свой длинный нож. – А, ты пила кровь господина Али. Так вот тебе!

С этими словами добрый старик разрезал странное существо по всей длине его тела. Внутренность его была вся наполнена кровью. Пять секунд спустя оно упало как пласт на землю.

Освободившись от своего врага, благородное животное сразу успокоилось, повернуло свою умную голову к избавителю и попыталось зализать свои бока, откуда кровь лилась более чем из сорока ран.

Том и тут поспешил ей на помощь. В то время как он примачивал ей укусы свежею водою, мы с любопытством рассматривали странное существо, трепетавшее на земле в последней агонии.

Оно имело в длину около шестнадцати вершков, четыре в ширину посередине и около двух в толщину. Эта масса, где не было ни головы, ни глаз, ни членов, представляла бесформенную мякоть, которую издали легко было принять за кору эвкалипта. Я ногою поворотил удивительное животное, и мы увидели его брюхо, вид которого был ужасен и в то же время отвратителен.

Семьдесят пять или восемьдесят присосков, аналогичных с щупальцами спрута, расположенных в три линии, открывались в желудок, как у пиявки, и представляли из себя огромные рожки.

Том, наш старый учитель по австралийской естественной истории, объяснил нам, что это животное обыкновенно держится в извилинах древесной коры и там ожидает свою добычу, о приближении которой узнает посредством длинных, чувствительных волос, служащих его единственным органом внешних чувств. Питается оно сладким соком молодых деревьев, кровью животных с гладкою кожею, лягушками, иногда нападает даже на туземцев, к коже которых пристает с такою силою, что только одна смерть может заставить его отпустить добычу.

Достаточно поглядев на отвратительное животное, мы возвратились в лагерь, где уже начали беспокоиться о нашем отсутствии. Двух подобных происшествий в одно и то же утро было слишком много даже для таких страстных искателей приключений, как мы.

Мак-Кроули закурил свою неразлучную сигару и сибаритом разлегся в тени огромной софоры с длинными, толстыми ветвями.

– Жалко, нет свежей провизии, – печально произнес он с видом человека, у которого никакие нравственные потрясения не могли заглушить требований желудка.

– Нет, мой милый Кроули, неправда: ведь вам обещали на завтрак одного прелестного ара с сочным мясом, с…

– Ах, отстаньте перечислять! – воскликнул он с комическим отчаянием. – Только раздражаете аппетит!.. Однако, – продолжал он, переменив тон, – какая ужасная участь ожидала вашего Кирилла – быть убитым страшными иглами гигантской крапивы!

– Кстати, Робертс, видите ли, как нежно ухаживает Том за «господином» Али! А вы хотели еще пустить пулю в бедное животное. Это был бы большой убыток.

– Стойте! Мне пришла в голову одна мысль!

– Говорите, говорите, друг!.. Какая?

– Нужно утешить Кроули; для него ведь не иметь жаркого равносильно потерянному дню.

– Ага, понимаю! Вы идете промышлять для него ара?

– Конечно.

– Робертс, – сказал Кроули, – ваша дружба отныне для меня выше всего на земле. Благодарю и принимаю.

– Не стоит благодарности, – с улыбкою отвечал лейтенант, – поблагодарите после, когда я застрелю вам одну из тех чудных птиц, которые кудахтают на высоте четырехсот футов над нами!

– Идите, идите, мой друг, и да будет на вас благословение неба.

Мичман лениво поднялся, поправил свой головной убор и подсел к нам. Робертс ушел вперед с маленьким карабином Флетчера, с которым он производил чудеса по части стрельбы.

– Если выстрел будет удачен, Робертса по праву можно назвать удивительным стрелком, – заметил Кроули.

– Дело, – хладнокровно заметил со своей стороны Кирилл, волоча левую ногу, еще не оправившуюся от прикосновения крапивы.

– В десять секунд, господа, одна из этих птиц упадет на землю.

– Посмотрим, – сказал мой скептик.

Робертс, выставив левую ногу вперед, голову отклонив несколько вправо, медленно прицелился. Прошло две секунды. Вдруг легкий дымок вырвался из ружейного дула, послышался треск и шум… Испуганные птицы моментально разлетелись во все стороны. Только одна мгновение держалась еще лапками за вершину дерева, где сидела, затем отчаянно вскрикнула, выпустила точку опоры и стала медленно падать на землю с распростертыми крыльями.

Громкое «браво» приветствовало искусного стрелка.

– Я скушаю ара! – заликовал мичман.

Бедный Кроули! Между блюдом и его ртом, или, скорее, между жарким и вертелом, находилась еще целая бездна. Дичь не упала на землю: она встретила при падении широкий лист прекрасного нежно-зеленого цвета, толстый и разрезанный до половины в длину. Едва птица прикоснулась к нему, как лист вдруг сомкнулся и скрыл добычу с глаз изумленного лакомки.

Мы единодушно расхохотались при виде смущенной физиономии нашего мичмана.

– Кроули, ведь и вам, пожалуй, придется кушать сушеную говядину из фуры номер два.

– Подождите! Она еще упадет.

– Если вам доставит это удовольствие, стойте тут, а мы пойдем завтракать. Прощайте! – И мы со смехом направились к своим фурам.

– Я вас прошу, подождите пять минут, – умолял раздосадованный Кроули. – Буссенар, вы видите необыкновенный случай, и ваши познания в естественной истории обогатятся новым наблюдением.

– Это, господа, действительно необыкновенно, – обратился я к остальной компании, польщенный в своем самолюбии званием ученого in partibus. – Здесь странная тайна…

– К которой я найду ключ, – заявил твердо Кроули. – Вы увидите, этот лист не съест меня.

– Не трогайте, не трогайте, сударь! – остановил его испуганный Кирилл. – Разве вам мало случая со мною? Я уверен, что если вы прикоснетесь к проклятому листу, то случится несчастье и с вами.

– Мой храбрый друг, не тратьте попусту слов; я так же упрям, как и вы. Я хочу непременно вложить руку в лист, а что выйдет отсюда, увидим.

С этими словами мичман храбро положил свой сжатый кулак на середину огромного листа, поднимавшегося на высоту человеческого роста. Явление, случившееся с ара, повторилось снова. Края листа быстро сомкнулись и сжали руку.

– Ах, это любопытно! – проговорил, не поморщившись, Кроули. – Я чувствую, словно тесная перчатка сжимает мне руку… Однако немного больно… Сильнее… Дьявольщина, моя рука немеет!..

– Ради Бога, довольно, прошу вас, – заметил я, беспокоясь.

– Постойте, друг мой, еще немного терпения; докончим свой физиологический опыт. Когда будет время, я попрошу вас ударом сабли перерубить этот проклятый лист… Однако странно: меня жжет, как бы горчичник… Сильней и сильней!.. Мне кажется, что миллион горячих булавок воткнули в мою кожу… Довольно!.. Ой, ой!.. Рубите!..

Я взмахнул саблей. Через секунду лист упал. Рука оказалась вспухшею, посиневшею. Ее жилы натянулись, как струны… Из тонких жилок растения сочилась красноватая жидкость, похожая на сок известного плотоядного растения наших стран росянки (Drosera rotundifolia).

Мы со вниманием осмотрели тогда дерево. Его рост, незначительный в сравнении с соседними великанами, не достигал и шестидесяти футов. Ствола не было. Его ветви, в изгибах которых помещались огромные, величиною с капустные кочаны, цветы, располагались правильными концентрическими кругами и вверху сходились в конус, увенчанный последним цветком. Разрезанные листья толщиною с алоэ походили на листья латании (Latania borbonica). Вся верхняя поверхность их была усажена многочисленными тоненькими трубочками вроде волосков, на конце которых виднелись опаловые капли густого липкого сока.

– Кроули, – сказал я после завтрака, закурив сигарету, – а ведь пока мы рассуждали о дереве, оно, думаю, уже скушало вашу птицу.

– Я уверен в этом. Что же делать? Надеюсь, Робертс в другой раз лучше сообразится с местностью. Впрочем, наш опыт стоил этого.

Наше предположение оправдалось. На другой день плотоядное растение выбросило остатки своей добычи, и мы нашли на земле только скелет да часть перьев, – вот все, что осталось от ара!

– Глупый край, – бормотал Кирилл, отходя от дерева. – На что это похоже?.. Аршинные пиявки, бросающиеся на лошадей, деревья, убивающие человека, и листья, съедающие целых птиц! Глуп, брат, твой край, дружище Том, – закончил мой неисправный товарищ, обращаясь к своему новому другу.