Текст книги "Феерия для другого раза II (Норманс)"

Кто расколол небесную твердь, разверз хляби небесные? кто заставил дьявольский оркестр обрушиться с небес на ни в чем не повинный Париж? а взрывы на улицах? ураганные бомбовые удары? не Кукарекало ли на колесиках?… ах, пить? он хочет пить!

– Ты, облезлая вонючка! Как он злит меня!..

– Поиграй-ка на этом! Я снова показываю!

Он проткнул небо, ему хочется пить!

– Твоя палочка, чучело, где она?

Я кричу… ору… кого, кого он считает одураченным?… когда же он выбросил свою палку? я видел ее! видел! видел, он проткнул ею небо!.. разве это не преступление?… и он не может немного пострадать? помучиться?… видели бы вы, какие фосфоресцирующие разноцветные потоки огня извергаются из проделанных им брешей!.. и среди всего этого безумия – атакующие, бьющиеся в истерике бомбардировщики!.. «крепости»! туда и обратно!.. и это все Жюль, преступник! он во всем виноват! подлец, подыхающий от жажды! так ему и надо!

– Тебе хочется пить! выпей это!

Я могу пойти туда! ах, ему все равно!.. пить! пить! и все!

– Подожди, красавец!

Я бросаюсь туда!.. и если бы Лили не помешала, я бы шагнул прямо в огонь… она меня отвлекает…

– Бебер! Бебер!

Ее идея-фикс! Ей нужно найти ее Бебера! прежде всего! прежде всего!

 
Всем сердцем клянусь и душой!
 

Под столом все еще поют! фальшиво! еще хуже, чем раньше! теперь «ре»!

– Да нет же! нет! вот как нужно!.. И я пою правильно!

 
Всем сердцем клянусь!..
 

Бррамм! опять здорово тряхнуло!.. брррак!… Бррамм!… опять перебили! вдохнуть поглубже!.. я начинаю с начала и сам фальшивлю, сам, сам!..

 
Всем сердцем!..
 

«ре»… как у нее!..

 
…люблю от всего…
 

Я фальшивлю! точно! Ба-бах! еще одна бомба! теперь пою верно!

 
…люблю от всего…
 

В этом деле не нужна настойчивость, вот так вот… сколько бомб! пусть его фальшивит! чтоб ее Крик раскурочил!*[113]113
  Селину знакомо это старое народное проклятие. Он использует его в романе «Банда гиньолей». Крик – это сказочный персонаж, которым пугают детей.


[Закрыть] кто же это? головы не видно… понятно, что женщина! Мадам Клео?… Мадемуазель Блез?…

Еще одна воронка! да нет, не одна!.. три! четыре!.. Рено! а если их цель – Рено?…*[114]114
  Заводы Рено в Булонь-Бильянкур, которые работали при немцах, бомбили в течение войны два раза: в марте 1942 г. и в апреле 1943 г. После первой бомбежки вышел «Манифест французской интеллигенции против преступлений англичан», подписанный Селином.


[Закрыть] вот уже месяц TSF! Рено! Рено!.. они кружатся вверху… как на арене… арена ужаса… изрыгающие весь этот кошмар… как высоко вздымаются разрывы!.. на высоту Эйфелевой башни!.. удирают… на север! север!.. это их арена!.. еще один вырвался!.. другой!.. лучи прожекторов пересекаются… сталкиваются ревущие «крепости»!.. плюются фосфором… кадриль… двойная кадриль… уже не до песен, знаете ли… и пусть эта Перикола терзает слух своим фальшивым завыванием!.. она может пойти туда!.. эху все равно, бемолем больше или меньше!.. даже в таких «паракосмических» условиях – небеса вверх тормашками, кипящие потоки огня, в метро непроглядная пыльная темень и тэдэ, никогда нельзя терять голову! насмехаться над читателем! преувеличивать! лучше притушить эмоции, чем наоборот!.. а если так, то ко всем этим рассказам о всемирном Потопе следует относиться спокойно… нет божественного предназначения в том, чтобы прожить на несколько месяцев дольше других и увидеть ужасные страдания людей! теперь вы обо мне подумаете нехорошо, «мол, этот Фердинанд был до ужаса прав!» вот так! такова История! прекрасная история! Рено полыхает, горит! и что? этого бы вообще не было, если бы я действовал решительно, если бы я прыгнул на мельницу, оп-ля! я отрываю Жюля от мостика! и отправляю ко всем чертям! лети! планируй! вместе со своей волынкой! с гондолой!.. жаль, что я не осмелился… а сейчас мне страстно хотелось, чтобы он улетел к чертовой матери… сам разбежался и-и-и… пусть бы он взбесился! пусть бы прыгнул!..

– Прыгай! пропойца! трус!

Но он не слушает меня… жажда! жажда! это все, о чем он может сейчас думать…

– Я иду! иду!

Плевать на Рено! плевать на воронки, атаки, на взрывы, в два, в три раза выше Эйфелевой башни!.. жар, пыл! все кругом раскалено! да так, что обои в привратницкой трескаются и сворачиваются…

Я трясу Норманса, хватаю его за колени.

– Рено! Рено!

– Ххррррр! – отвечает он мне… отвратительный храп… и снова!..

А вот высовывается чья-то голова… голова Клео! это он!.. и еще одна голова!.. его жена!

– Тут дети! дети!

Кто это там верещит про детей?… слушаю… прислушиваюсь!.. точно!.. «Уаа! уаа!» точно, младенцы!.. интересно, чьи дети? в доме я знаю всех… У Клео детей нет… у Нормансов тоже… и у Бриколь… у Ксантипп из 4-й… есть только в 7-й, у испанцев, Зулага,*[115]115
  Это имя – символ для Селина: он был другом Антонио Зулоага, сына художника Игнасио Зулоага, во время войны пресс-атташе посольства Испании, жившего на улице Колэнкур.


[Закрыть] у них недавно родилась девочка… я не знаю ее… может быть, она здесь? я сажусь на корточки… ложусь на пол, чтобы увидеть… ударился о Клео… столкнулись лбами! Клео-Депастр, архитектор…

– Эй? эй? где лети? Туанон под вами?

Я кричу… Ба-бах!.. как здесь тесно!.. снова толкаем друг друга!.. как на корабле… от борта к борту! шатается не только этот мазила… на мельнице!..

– Рено горят! – сообщаю им! кричу!

– Они там танки делают! на Рено!

Кажется, это Перикола… ее голос… я не собираюсь спорить… я засовываю руку между телами… вонючее мясо… я щупаю… ощупываю… головы… ноги… ах, совсем голая!.. Туанон!.. голая… нога, бедро… тыкаю пальцем!.. она кричит… «Доктор! доктор!»… я хватаю, тяну… не получается… я причиняю ей боль… «Доктор! доктор!»… переползаю на другую сторону… растрепанная, взъерошенная голова… я хватаю пониже, за плечи!.. тщетно!.. ее придавило… да, это тяжелее, чем роды!.. я пытаюсь снова… «поворот»? нужно, чтобы она протиснулась между Депастром и его женой… пример «обратного предлежания»!*[116]116
  В прямом смысле «поворот, кручение», как и следующие слова, поданные в кавычках, относятся к акушерству («перемещение или изменение положения плода акушерами, когда плод лежит неправильно»). Этот узко специальное значение слова, широко употребляемого в других областях языка, глубоко поразило Селина, когда он встретил его в этом значении в школьном упражнении.


[Закрыть] вот он настоящий кошмар! «неполное ягодичное предлежание»!.. ничего не выходит!.. не помогают даже взрывы!.. все вокруг липкое, склизкое, но это даже лучше, скользкая смесь мочи, говна и крови!.. но не скользит!.. даже моя рука, я не могу ее вытащить!.. при каждом новом взрыве они склеиваются все сильнее… и при каждом взрыве мин… внизу…

И дети в этой куче? «Уаа!.. Уаа!..»? и сучка, которая поет?…

 
И вы поверите всему…
 

Что она?… осипшая канарейка! самая настоящая «фальшивка»! я немного разбираюсь, знаете ли!.. Фортунио!..* [117]117
  Эти слова представляют собой первые строки песенки Фортунио в «Подсвечнике» Мюссе:
И вы поверите всему, —Скажу я вам, Люблю!Но имя никому,Я не отдам!  Эта пьеса дала толчок двум музыкальным произведениям: «Песне Фортунио» Оффенбаха, написанной в 1861 г., и «Фортунио» Мессаже – в 1907 г. Селин упоминает о них в романе «Смерть в кредит» и цитирует два первых стиха в романе «Север». Он вспоминает, что сам пел эту песню во времена, когда был кирасиром.


[Закрыть]

– Пошли, Лили!.. Привет! ссыкуны чертовы!

Действительно, как это глупо! пусть все рушится, к черту

взлетает на воздух, вместе с людишками под столом!.. они будут ненавидеть друг друга и в воздухе, и под землей!.. стать таким же психом, как они? нет уж! согласиться? никогда! трястись от ужаса? никогда!

– Лили, давай! Бежим!

– А как же Пирам, Луи? Пирам? И Бебер?

А если нас не пустят в метро из-за Бебера и Пирама?… Он здесь, Пирам, он скулит у меня под рукой… я держу его большую голову в руках… он плачет… дрожит, но все понимает… если мы с Лили уйдем, мадам Туазель прогонит его! она Пирама не любит… из-за того, что еще щенком он написал ей на ковер… и куда же он тогда пойдет?… в огонь, который бушует снаружи?… он не сможет даже улицу перейти… да и никто не сможет… сплошной поток огня, фосфора, магния, который сносит все на своем пути, в нем несутся шкафы, ванны, рояли… вот! Хорошенькая перспектива!

А над Рено вроде бы поутихло! я больше не вижу пугающе гигантских языков пламени…

– Смотри, смотри! Жюль!

Но это Опера! Никаких изменений!.. никто не смотрит на Жюля… о-ля-ля! этот несчастный! у него уже галлюцинации! тем хуже! все! он все видит? он врет! грязная, продажная свинья! он бредит, злобный рогоносец! Жюль – великолепный, он бранится! какой же он храбрый, Жюль! ну и характер! герой! лицом к лицу с циклонами! «крепости» пикируют на него! схватить! поднять! унести! вот, вот он, величественный Жюль! а этот позорит нас! он осмеливается! клевещет на него! вместо того, чтобы броситься ему на помощь! выполнить долг друга! какой же он гнусный, этот Фердинанд! трясется за свою продажную шкуру!

Я слышу вас!.. я вас очень хорошо слышу.

Пусть он горит огнем! и Опера тоже! черт! дьявол!.. мы никогда не поймем друг друга! вы, господа, заслуживаете таких катастроф!

И не только Опера, заметьте! Рапе тоже! И Берси!.. брызги летят в разверстые небеса! по приказу Жюля!.. да, я повторяю, с его мостика!.. того самого Жюля, который так хотел пить!.. я говорю, преступление!.. какое преступление?… а амнистия!*[118]118
  Амнистия «военным преступникам 1939–1945 гг.» была объявлена в 1954 г.


[Закрыть] жажда! но он сотворил этот кошмар своими руками! одним пальцем! своим пальцем! другое дело атом или напалм! Потоп по велению пальца! я снова вывожу вас из себя!

– Ложь! он оболгал замечательного друга! подлец! это в его духе! ни стыда, ни совести!..

Я разрешаю вам поливать меня грязью… а разрушение Парижа? да! да! вы не станете отрицать, что я это видел! и даже если это кажется неважным, историк вам расскажет, что через два, три поколения тот или те, кто пройдет с плугом по этим самым местам, воскликнут: правда у того, кто сам видел, действительно видел, настоящую истину знает лишь тот, кто видел не только синее или только желтое!.. и не те, кто был опьянен красным!.. зеленым… а тот, кто осознал всю важность целого!.. Ба-бах! ба-рабах!.. единственный философ «барабарабах» – Фердинанд!

Я не дождусь признания будущей черни! точно! И завтрашней! нет! сидящие в ямах с отбросами!.. пусть они исчезнут, нетерпеливые! в облаках дыма, как в дешевом фокусе… уносящиеся кверху задницами!.. хороши свидетели! Одна только мысль о них убивает… какие люди! какой мир!.. ох уж эта честность, долг, добродетель! чего и вам желаю!..

А у меня помимо моих обязанностей было и еще что-то! мой Безон! мой Аржантей! кто, кто пойдет вместо меня? только не они! и не Лютри! никто!..

– Папочка, – как называл себя я, урожденный Фердинанд, – ты надорвешься!..

У каждого есть своя личная молитва, все вокруг крестятся, и поначалу все вроде бы нормально… все романы, которые пишутся в мире, начинаются более или менее хорошо, а заканчиваются как придется… как попало.

Пусть они берут свою ноту! тем хуже последствия!

– Пролезайте! Не толкайтесь так! невежа! заумный филолог! станьте серьезней! или пеняйте на себя!.. гильотина по вас плачет!..

– Да, в конце-то концов, дайте мне немного поспать!.. во сне я не буду валять дурака… я буду отдыхать… я так устал, спать мне хочется больше всего на свете… вот уже неделя, а то и больше… переутомление… грохот… да и побаиваюсь я… «уведомлений»… избытка «гробиков»!..*[119]119
  «Уведомление» о смерти и «гробики» – так сообщали коллаборационистам о том, что движение Сопротивления вынесло им смертный приговор.


[Закрыть] вы меня понимаете?… Мюрбат, отец Туанон, определенно занят моей моралью… «Пошлите его куда подальше!»… он, видите ли, «командует»… у него имеются «лейтенанты» по кварталам… он, должно быть, слишком зол на меня… он не перестает угрожать мне… но угрозы он почему-то рассыпает перед мадам Туазель, а та потом передает мне… «Трепещите» написано… я не могу защитить себя… заставить Мюрбата помучиться? Это было бы нетрудно, я изобретательный… но совесть – ужасная штука, она не позволяет никогда и никому причинять зла… и все этим пользуются!.. все тяготы жизни достаются вам… все радости типа «а мне плевать» – другим!..

Варикозы, рассеянные склерозы, грыжи, желтухи, ишиасы приходили ко мне сами, а сколько бронхитов! спрашивали меня: ну как? что? что и как? Из Безона, Бекона, Аржантей, Сартрувиля, Уилля… сколько скрученных? И ни одного терпеливого! они были бы еще хуже Мюрбата, если бы я не пришел!.. они бы мне тоже прислали угрозы и «гробики»… но если они все оказались горючими? тогда уже совсем другой коленкор… опять же моя забота! моими заботами! пришлось бы всех вскрывать… поскольку я врач «под присягой».

Они не могли уйти без меня…

Я, доктор в законе, удостоверяю, что г-н Анабаз Леон, сорока двух лет, токарь, проживающий по адресу Вуа дю Алаж, 15, был найден сгоревшим вчера, 18 июня,*[120]120
  Дата 18 июня очевидно упомянута не просто так. Она намекает на обращения генерала де Голля, сделанное им 18 июня 1940 г. Что касается 1944 г., то Селин покинул Париж 17-го. Обращает на себя внимание имя жертвы. Хотя у Селина и не было обыкновения переделывать греческих имена, нельзя не отметить, что имя Анабаз знакомо французам по произведениям Ксенофонта. В прямом значение оно обозначает «восхождение», употребляется Ксенофонтом в значении «путешествие вовнутрь, в себя», но нужно помнить, что то же произведение во французском переводе было озаглавлено «Пенсион в десять тысяч».


[Закрыть] и что его останки подлежат захоронению на кладбище, где он был найден нами и идентифицирован, дата, печать.

Я их повскрываю всех и вся! Я распознаю их даже в том случае, если бы они были четвертованы!.. их уже было десять или двенадцать… все серые, как угли, будто присыпанные золой… возможно, я найду среди них ловцов огненных уклеек, свалившихся в камин?… или попавших в печь?… я им тоже накатаю, идентифицированы, печати…

Два столетия… три столетия… и пойдет!.. пахари великого Грядущего не станут рассматривать останки! Они будут удовлетворены и моими «визами»! Манускрипты Друо на вес золота! Такова уж История и Ба-бах!

У них найдутся средства, чтобы купить себе маленькие «атомные» автомобильчики с моими «разрешениями на захоронение»! и счастливых им каникул!

Поспать, вот что действительно важно! заснуть прямо сейчас! не через сто семь лет!.. спать… погрузиться почти в небытие, без сновидений, сопящий кусок мяса… я бы, может, и отдался божественной сладости сна, если бы не Жюль наверху со своими молниями! безнаказанность этого идиота была самой большой гнусностью!.. этот обрубок, клоун, извергающий молнии! волчок на колесиках, который ни на минуту не останавливается с тех пор, как заставил нас забраться сюда, брррам!… вся круговерть шрапнели, все снаряды целенаправленно обрушиваются на привратницкую! без окон, без дверей, скоро уже стен не будет… разве это справедливо?… если бы Оттавио был здесь, одно только слово! он прыгнул бы! он бы его отправил прямиком в печь, художника! Он бы сделал пфффф! вот вам Жюль! хорошо прожаренная отбивная!.. все, пить незачем! и так хорошо!

Ах, воскликнете вы, какой мерзавец! он бредит, сварливый рогоносец!.. ничего же не случилось!.. все выдумывает! ехидничает! доносит! злословит! были и такие здесь, которые ничего не видели! ни мельницы! ни Жюля! ни Потопа! даже фрицев не замечали! которые прошли маршем по Франции! Бьянкур! не южнее Булони! Исси, Берси… все кварталы, о которых вы рассказываете… они считают, что это было всего лишь волнительно, даже восхитительно, возможно, чуть ярковато, но что это не такая уж большая катастрофа!.. пропали все!.. Гренель… никакого пекла нет!.. не видели, как взрывался Велодром!*[121]121
  Зимний велодром на бульваре Гренелль.


[Закрыть] как кипела Сена! как дрожала Триумфальная Арка!.. как в метро ангелы смерти убивали черным дымом сгрудившиеся толпы парижан!.. ничего этого они не видели! лжец! бред!

– Ваших придурков с нами не было! нечего их сюда приплетать! они не кувыркались ни под столом! ни под буфетом! вернее, под тем, что от него осталось, – под половинкой буфета! они не слышали, как храпел Норманс и как грохотало на Маркаде!.. все они были в сточных канавах, ваши придурки! черт возьми! подумаешь! они не пробирались под зажигалками!.. ни в Жавель… ни в Сен-Клу… ни в Винсенн… они глубоко закопались! глубже, чем крысиные норы! забрались туда, где живут слепые отшельники – кроты!.. они вылезли попозже, надели свои жуткие штаны, собрались в шеренги и продефилировали по улицам, размахивая флагами!..

«Отшельники Пачули, вот они мы! кто не с нами? прикончим!»…

Пойдите, посмотрите, как расшалилась толпа! Нынче герой тот, кто Много! Баярд не стоит даже колики! тысячи колик!..

– Он не испугался?

– Предатель! продажная шкура! трус несчастный! вздернуть его!

Вот она, переоценка ценностей… души, вывернутые наизнанку!.. мир рухнул! не только балкон мадам Туазель! и солнце, бредущее с запада на восток! вы думаете, что вы все видели! как бы не так! как же! как же! это только начало!.. первые «круги ада», Апокалипсис!.. 13-й уже в воздухе!.. и 16-й! и 17-й!

– Надо действовать в обход!

– Я совсем не преувеличиваю! Я удивлю вас, подождите!.. Я еще не совсем сгорел… я не делал пффф! в воздухе! полностью! это что-то!.. у меня сохранились уникальные воспоминания!.. я немного упустил!.. и не так уж много на свете тех, кто не врет… я, Лили, Бебер, а еще поискать! Пирам!

Да, насчет жары, пекла, видели бы вы шерсть Бебера!.. спина, хвост – сплошная корка… даже когда мы годом позже драпали через всю Германию, с севера на юг, пережили два десятка страшнейших бомбардировок, он не так обгорел! я клянусь вам!.. правда, справа у него больше усы не растут, но ему все равно…

Вот, значит, какая ситуация… нужно, чтобы вы не потеряли нить рассказа… снова огромные языки пламени в небе, в небесной дыре, распростершейся над всем Парижем… оттуда и появляется огонь, снова и снова из этой самой дыры… есть от Чего ослепнуть тем!.. летчики! я уверен! они слепнут первыми!.. если бросают бомбы как попало… накрывают совсем не стратегические цели… если гудят над склоном Кардине… над Ламарк… над улочками… Монкальм, Руссо… Мон-Сени… воронка на воронке!.. они горят… ослепительно! заводов там нет! ни одного! случайно! вслепую! так они могут запросто взорвать и нашу «хибарку»! нашу! одна бомба, единственная, бумммсс! и конец!.. но лишь так они смогут вытащить всех из-под стола! и Норманс будет лететь! и буфет! и невестка! вместе с нами!.. даже одного снаряда вполне хватит!.. а что пушка? что она молчит! ее больше нет в Дэрёр? я должен найти под столом Туанон!.. а еще я должен вытащить певицу!.. я на четвереньках ползу туда… какие-то головы… я не узнаю никого!.. ой, нет! одну узнаю! точно! певица!..

 
Люблю! Но имя никому!..
 

Откуда и дыхание взялось!.. Ба-бах! новый удар… она замолкает! «ооохх!» ворчит недовольно!.. а потом снова начинает!

 
Люблю! Но имя никому!..
 

у… у… у!.. Просто надрывает!.. вззззз! жуткий взрыв на улице… Я не отдааам!..

Они там, под столом, превратились в желе!.. ну и запах!.. Я очень чувствителен к запахам… порохом несет и паленым… и все такое… и еще асфальт… вот они, Потопы, во всей красе, сладковатый смрад и… останки… вонь от паленой плоти! я спрашиваю: «Что жарится? что горит?»… я сообщаю им новость о языках пламени, появившихся вдруг в Небе! накрывших весь Париж! из пролома в Небесах!..

– Вы разве не видите?

Что они видели?… все сильнее разгорается зелено-сине-оранжевый свет! прямо над Парижем… красный… зеленый… оранжевый… треск от тысяч огненных искр… если бы они посмотрели в окно, они бы завопили: «чудо!»… пусть он минует улицу Гавено!.. хоть на время!.. а пламя приподнимается! дрожит… достает уже до Триумфальной Арки!.. огненный поток метнулся в Арку… выкатился с другой стороны!.. покатился дальше!.. надо вам сказать, эффект был еще тот!.. в два приема слизнул… Опера!.. Военную академию!.. Сальпетриер!.. он бы слизнул Жюля в момент!.. сразу!.. шаман!.. он мог бы отправить его гореть в вечном огне!.. прыгать? прыгать? мне оставалось только выть!.. часами я его ободрял! пламя его почти накрыло!.. самолеты лупили огнем вовсю! почти задевая его крылом… он дирижировал небесами! и вот вам!.. огненный язык!.. атака за атакой! но его не задевает! а самолеты горят вверху! сгорают на лету! прямо на лету!.. как мухи!.. целая шеренга самолетов! огонь затягивал… в расколотую небесную твердь… но только не Жюля! фантасмагория, не так ли? Однажды все втянется в гигантскую воронку! новые самолеты и новые бомбы! С другой стороны неба нападают! падают! оплевывают все!.. сносят!.. поливают! но только не Жюля! поливают, но не Жюля! а нет! нет! вот загорелось крыло!.. одно из четырех крыльев мельницы! полыхает! рассыпает искры!.. надо же, все-таки! все-таки! два крыла!.. клубы дыма по краям! фиолетовый дым!.. крылья крутятся как безумные! это при том, что мельница замерла в 1813 году!.. от взрыва она накренилась! накренилась!.. вся мельница!.. и снова выпрямилась!.. дом № 16, что напротив, тоже накренился… вместе с балконом… на 5-м балкон качается!.. как гамак!.. витрина! да что там, мы тоже закачались! Из-за безумных этих атак ослепших пилотов!.. этой бешеной сарабанды!.. эти взрывы из Орденер!.. я вот описываю вам этот ригодон, а там уже два часа бомбят Орденер, бомбы падают над Маркаде, но не так… и снова пикируют на север! атакуют… свирепеют… между нами и Жюлем… пьянка! пьянка!.. все-таки это лучше, чем этот ужас, гигантский трепещущий язык, огненный язык в небе!.. бомбы понятней, чем языки пламени!.. воздух дрожит… это, наверно, самое худшее!.. нет ни бомб, ни пламени, просто так дрожит! Разбрасывает нас по коридору, лупит в двери, как тараном!.. бррам! Удар, дробь осколков, стекло!.. кирпичный дождь!.. а вы, как кусок мяса безмозглый, приплюснуты к стене, вы орете от боли!.. а этим бесамолетам все равно!.. они носятся друг за другом! ускользают среди громов и молний!.. они уже далеко! север! север! Курнёв!.. Дюфэйль! за вас! ребятки!

Я вам рассказываю по порядку, как все происходило час за часом… жуткие зигзаги!.. я постараюсь, вы тоже, я продолжаю… вы не поможете мне? черт! Я отказываюсь! описывать Армаду! тарабум! вы ничего не узнаете, и все тут!.. вы прошли жару, вспышки, тумаки, свечи, рухнувший потолок, отлетающие паркетины… качающиеся стены!.. я приветствую вас!.. вы были в Орденер… даже в Маркаде… на свою голову!.. спокойно! больше не надо возражать! допустим, добрались до метро… где своды наверняка не выдержали!.. и что? хотите на мельницу к Жюлю?… вы бы выдержали?… нет!.. на четвереньках вместе с нами! под столом! и не выше!.. карабкаемся в коридор! там вам будет лучше… лучше… воздух вибрирует… а? естественно!.. вы скажете: «Готово! он превращается в свинью!.. в блин?… во что?» брранг!… с другой стороны! завалило навзничь! и другим боком! резко! плашмя! мордой в стенку!.. это не стена, это воздух сгустился и отвердел от сумасшедшего давления! очень твердый! как камень!.. а вот прямо сейчас разлетелась на куски наша входная дверь! наша стальная дверь, представляете! бух! бу-бух!.. дверь нашего дома!.. морщится! корежится!.. разлетается на тысячи кристалликов! как будто стеклянная! стеклянная! от сотрясения! она разбрызгивается! от шрапнели, залившей нашу улицу! перед нами! на тротуаре!.. к вспышки! осколки, что прошьют вам голову навылет!.. голову, глаза!.. сетчатку!..

– Лили, ты не ранена? не ранена? – окликаю я ее…

К слову… я немного отвлекусь… в моменты затишья или в кажущиеся моменты затишья, когда мнится, что все закончилось, я допускаю… да нет, врать не буду… я думаю о себе!.. прежде всего я думаю о себе!.. потом о Лили… потом о Бебере… если говорить о высоких чувствах, нравственной чистоте и героизме, я, в первую очередь, должен бы думать о Лили, затем о Бебере и только потом о себе, вот тогда бы это говорило о моем духовном совершенстве!.. чертово человечество стало бы лучше, если бы… а я ведь ни черта не значу, вот когда я сам буду считать себя чем-то большим, чем просто жалким ссыкуном, дряблым членом, вот тогда можно говорить о свершении!.. и вовсе не важно, педераст вы или нет, когда вы получаете Нобелевскую премию*[122]122
  Имеется в виду Андрэ Жид, которому в 1947 г. была присуждена Нобелевская премия в области литературы.


[Закрыть] за то, что воспринимаете «все как есть»… или, например, вы плюете на «Сезоба», и тогда тоже можно сказать, что вопрос «быть – не быть» для вас главный! не быть больше господином «Я – прежде всего»! покончить с Эгоизмом! ты растворился во Всех и во Всем!.. обезглавят меня прямо на подоконнике или, на худой конец, на лестнице!.. если бы бросил вызов Мюрбату, сказал бы ему: «Убей меня, сволочь!..», или дополз бы до огромной железной двери, и пусть она свалится на меня сверху! все бы сразу закончилось!.. и никто бы больше меня не преследовал, не ненавидел… мучительно долго, бесконечно… и свора шпиков не сидела бы у меня на хвосте!.. и не гнали бы меня прямиком на Пер-Лашез… или на Баньоле?…*[123]123
  Баньоле – одно из предместий Парижа, где находилось кладбище.


[Закрыть] или еще дальше?

– А, подлец! он льет нам воду в рот!

– Вода? вода?…

– Он перестал!..

– Но вы мне совсем не помогаете! вы заставляете меня скрипеть зубами от злости!.. под грудой тел! Господи Боже, где я? под соседями? под мебелью?… вы же меня не вытягиваете!.. и даже не пытаетесь! ни одного ба-баха!.. я все-все должен делать в одиночку! циклоны!.. фосфор!.. шаманские пляски Жюля!.. фантасмагория жестов… я бы его гондолу порубил топором!.. вы унижаете хроникера… сговор!.. сговор! все, больше ни слова! и вот! больше нет никакой Истории!.. Ах, вздохи! и никакой тебе брехни макизаров!.. нравоучений полицейских!.. застывших от страха в метро!.. о, мадам Клео, Музогра, мол, тем хуже! освободим место монголам!.. эти не постесняются! они засунут в жопу все ваши обычаи, потопы, базары, и через три-четыре сотни лет… следуйте за гидом! туристы, прибывшие с Марса, примут площадь Трокадеро за кладбище, Обелиск за атомицированную Эйфелеву башню!.. Термы Цезаря за вокзал… так вам и надо!.. так и надо! вы тоже к этому причастны! где вы будете лежать через триста лет?… где мне искать вас?… г-н Ренан горько рыдал над руинами Пантеона, а вы будете рыдать над нашими!.. пусть она провалится в ад, наша эпоха! со всем ее величием!.. бессмысленное скопище уродов!.. и стальные двери!.. и президенты, генералы, дочки-матери, кузины, титаны велогонок,*[124]124
  Селин часто упоминает о соревнованиях «Тур де Франс».


[Закрыть] комиссары, торговцы, архиепископы, буки,*[125]125
  Воок – распространенное сокращение от слова «букмекер».


[Закрыть] фотографы, к черту! всех! все! в сточную канаву! на самое дно! еще ниже! в катакомбы!

Ах, воспоминания! если вам все равно! вы совсем не помогаете мне вспоминать!.. я же забуду! тем хуже! вы боитесь быть скомпрометированным? вы не правы!.. все-таки три, четыре века, это уже что-то! У меня есть друзья, старые боевые товарищи, я говорю им: поосторожней с вашими дорогами воспоминаниями!.. о, а они мне отвечают, что дерево не помнит весны, осенних гроз, просто листья распускаются и опадают, и все!.. все!.. птицы улетели, дерево молчит!.. а вы, Фердинанд, вы лишились зубов и волос, у вас нет больше причины болтать!.. с вас опала листва!.. тишина!.. это зима, дружочек! это зима!..

– Но свои воспоминания я продаю в печатном виде! тупицы! это чтобы прокормить себя и своих животных! а я так любил анонимность…

– Ну тогда вам должно быть просто стыдно! – возмущаются они.

– А они сами, их ренты? Не стыдно? пенсии, страховки и тэдэ?

Материалистический монстр поворачивается только для того, чтобы посмотреть, как другие живут… Простофили! В головах пусто, все в карманах!

– Оставьте нас в покое со своими упреками! Расскажите нам об этом крушении!

– Вы правы, дорогой читатель! покупатель! я вам все расскажу прямо на месте событий! все в точности!

Это не только из-за бомб, шаманских махинаций Жюля, это и из-за вдребезги разбитой двери, замечательно!.. свершилось! больше нельзя тешить себя тем, что ошибки можно исправить… Всемилостивейший Господь переворачивает нашу страницу!..

– История! история! слушайте! он переворачивает страницу! больше нет нашего Господа!..

Богохульство! Богохульство!..

Ба-бах!..

– Тем хуже! тем хуже! вы не участвуете в диалоге! я один разливаюсь соловьем! так закончилась Эпоха?… я уверен, есть и другие! удар в окованную железом дверь! подъезда!.. я сказал себе: «Фердинанд, это конец!..» экстраординарное литье, раритет… такого или хоть мало-мальски похожего нет на всем проспекте!.. животрепещущий вопрос: «конец ли искусству», эмалям, витым узорам… одни только медные штыри стоили целое состояние!.. а дверные ручки! даже в зданиях того же периода, когда архитекторы не считались с затратами, когда делали «серьезно или ничего!»… нет ни одного такого портала!.. знаете! я видел такой только в парке Монсо?… и еще!.. проспект де Вилье… или Виктор Гюго?… возможно?… такие же монументальные двери?… украшенные резьбой, медью, эмалью, розетками, ирисами, ландышами, акантами!.. вы это учитываете?… *[126]126
  Ворота подъезда дома № 4 по улице Жирардон в действительности украшены геометрическим орнаментом.


[Закрыть] как вот, я видел, как все это плавилось, скрючивалось, разваливалось, видел, как куски железа летали под потолком, оторванные шрапнелью!.. осколки витражей!.. такого уже не сделают!.. а как же ответственность времени перед грядущим!

Наш подъезд зияет провалом, словно разверстый в немом крике рот, наш дом накренился, скрючился, все искусство взлетело в Небо! Великие произведения искусства в Небе!.. цветочные клумбы, лепестки роз, хрустальные подвески, простите! и море звезд!.. маленьких, игривых, мерцающих во мраке небесных светильников! от Дранси, от южных холмов, до Сен-Дени… от горизонта к горизонту! продырявленное, изрешеченное пулями Небо никогда бы не выстояло в одиночку! одиночество! поверьте! оно бы обрушилось, как эта дверь! и ничего бы не осталось! это шрапнель удерживает небеса, гвозди шрапнели приколотили небесный свод к тверди, к зениту!.. Ах!

Конечно же, те, кто прятался в метро, ничего не видели!.. шутка ли! Крысята! но они, поверьте, станут опровергать все! предъявлять претензии!.. мол, ничего не подпрыгивало!.. не разлеталось на куски! и не стиралось в порошок! что небосвод был спокоен, а я все выдумал! хризантемы, герберы, розы! никаких «прибивающих небо» шрапнелей, одно розовое масло! и во всем повинна моя ненормальная башка! мошенник! Ах, но я повторяю и утверждаю! Шрапнель и огненные кружева от одного горизонта к другому! и целые россыпи огненных червячков… и порхающие фиолетовые светлячки… ах!.. от Марны на востоке до Сюрен… небо феерии!.. столкновения «крепостей»… слякота от дождя их бомб! расцветающих взрывов!.. воронки в облаках! над Буа!.. готово! Дамы и господа!.. Булонь! мелиниты!.. ответные удары еще громче!.. свирепее!.. вся округа… все холмы!.. Ангьен разрушен полностью!.. траектории до Масси… Жуанвиля… Замок Винсенн, обугленный, черный на фоне пожаров!..

Как все немного les gateaux, я не нахожу войну приятной, очаровательной, как светская болтовня!.. точно так же не очаровывают меня эти пирогении… озверелые, точно! опасные!.. но они напомнили мне о прошлом… красочные «цветочные» битвы перед войной… не последней, какой-то липовой мини-войной!.. а настоящей! 14-го! авеню дю Буа! офицеры! лошади! чистокровные, нетерпеливые! а какие ландо! какие дамы! гирлянды из гвоздик! лилий! роз! на следующий день после празднества улицы были устланы ковром из цветочных лепестков толщиной в метр! от Этуаль до ворот Дофин! вы восхищаетесь: богатый народ!.. офицеры, хорошенькие женщины, цветы!.. настоящие розы, настоящие азалии, нарциссы…*[127]127
  Селин не единожды вспоминает «цветочные битвы», которые в начале XX века проходили на улице Буа (сегодня проспект Фош). В романе «Север», когда немецкая графиня вспоминает об этом в его присутствии, он сразу же отвечает: «‹…› я знаю и разделяю ваш восторг». В 1960 г., рассказывая молодому кинематографисту, каким мог бы быть пролог к сценарию романа «Путешествие на край ночи», он обращается к молодой даме: «‹…› ах, я видал цветочные бои! Ах, цветочные бои, да, как это было изящно и красиво! А теперь молодые люди ездят на учения, уходят на войну, вот идиотизм, не так ли?»


[Закрыть] и все посетительницы Пассажа… наши клиентки… Мама узнавала свой гипюр, свои вуалетки, тюль, «шарлотки»… ее узоры «ручной работы»… невероятно тонкие кружева… паутинка… кто теперь это ценит?… сегодняшние «вечно спешащие» не увлекаются кружевами!.. другое дело пикник на скорую руку!.. вечно бегущие создания, существа с мотором! торопливые! пф! пф!.. там резко затормозит! здесь! гонки среди деревьев!.. в небесах!.. в подвалах!.. везде!.. ничего больше не чувствовать… ничего больше не видеть… вопить… бежать куда-то и как можно дальше… куда глаза глядят… от смерти… вот так эти трупики бегут, спасаются… черт их подери!.. они не останавливаются, и пф! пф! пф!..

Не сыпьте соль на рану!.. посмотрите на этих дохляков! Дикари в коматозном бреду… они хотят неба в алмазах!.. им не нужна авеню дю Буа! лепестки роз! гортензии! никаких кружев! только цветы из мелинита, разрывающие пространство на десять тысяч… сто тысяч метров!.. раздирают мир на части! мстят! кромсают Поднебесный бордель! туманности всемилостивейшего Бога! мерзость, тлен, мрак, Ангелы, Дева Мария, весь этот вселенский балаган! материалисты! сдохнем все и привет!

Лютри, кстати, в воздухе, должны по-дурацки радоваться! им придется курсировать над осевшим паром, над дымовыми кистями «Пассива», над потоками фосфора, вокруг дырки в Небе… они, верно, наблюдают такие светила!.. все разлетелось вместе с ними, вся их «обстановка»: кресла, чехлы, столики… все это крутилось, танцевало, вверху, все выше, выше, купол, телескоп… это были люди, которым есть что терять!.. мины, мелиниты, тридцать пять громов и молний!.. это были люди с глубокими привязанностями, слишком хорошо знающие всему цену, понимающие, что выкуп – это разрушение, хорошо все понимающие, чтобы не брать с собой слишком много!.. не такими они были людьми, чтобы уйти из дому совсем голыми, они, прежде чем позволили унести себя в облака, подумали о смене белья! об удобной одежде и посуде! «Всемогущий» творит, что хочет… Переворачивает Землю вверх ногами! дырявит Небо!.. осушает моря… но некоторые стойкие привычки Его преобладали!.. Например, Лютри… у одного нет глаза… у другого носа… ползадницы у дочки… я их вижу высоко, в облаках, восстанавливающих свое жизненное «пространство»… они даже приумножили его, небесное Пространство… на одну или две комнаты?… я знаю, они мечтали о гостиной… возможно, теперь она у них есть?… Сам Лютри любил поговорить, любил, чтобы его слушали, а теперь вверху, кто слушает его «лекции»?… его завтрашнюю речь!.. в его долгожданной гостиной?… дочь и жена очень гордятся… приделать нос одной, другой ползадницы хотя бы… они всегда были его верными слушателями…